Ив. Абрамов, Эд. Пекарский
(Поѣздка къ тунгусамъ).
I. Отъ Якутска до Нелькана.
1. По Алдану.
Мы выѣхали изъ Якутска въ срединѣ іюня, намѣреваясь посѣтить стойбища тунгусовъ, пожить среди этихъ любопытныхъ сибирскихъ инородцевъ и собрать о нихъ этнографическія данныя.
До селенія Нельканъ, затерявшагося въ глуши Восточной Сибири, на р. Маѣ (притокъ Алдана), мы плыли на пароходѣ «Громовъ», совершающемъ туда только два рейса въ году.
Спустившись внизъ по Ленѣ, мы вступили въ устье ея притока Алдана, разлившагося вширь версты на полторы. Сердито бурлитъ могучая сибирская рѣка и качаетъ пароходъ, словно недовольна она. что пароходный свистокъ будитъ ея сонные берега, на одномъ изъ которыхъ смутно обозначились очертанія далекаго Верхоянскаго хребта. На правомъ берегу Алдана бѣлѣютъ глыбы весенняго льда, ещё не успѣвшаго растаять подъ лучами лѣтняго солнца.
Навстрѣчу пароходу спѣшатъ якуты на своихъ утлыхъ ладьяхъ, что-то кричатъ и размахиваютъ стерлядью, предлагая въ обмѣнъ свой рыбный товаръ. Буфетчикъ съ парохода даетъ имъ въ обмѣнъ за рыбу нѣсколько кирпичей чаю, махорки и корзину хлѣбныхъ ломтей, оставшихся отъ обѣда. И якуты, очень довольные сдѣлкой, покидаютъ пароходъ.
Вечерѣетъ. Пароходъ быстро несётся вперёдъ, разсѣкая колесами стихшія волны Алдана. Иногда пароходъ останавливается и забираетъ приготовленныя на берегу якутами дрова; расплачиваться за дрова будетъ другой пароходъ.
Вотъ устье рѣки Баяги. Берега ея, поразительно прямые, поросли тальникомъ и напоминаютъ собою широкую аллею въ благоустроенномъ паркѣ.
Тамъ, гдѣ Алданъ былъ у́же, находившіеся на берегахъ якуты, при видѣ парохода, снимали шапки и кланялись, а. пароходъ давалъ свистокъ.
— Уваженіе дѣлаемъ якутамъ, — объясняли матросы.
Прибытіе парохода — большое событіе въ жизни якутовъ.
Какъ только раздастся свистокъ, они торопятся на пристань и несутъ свои продукты: масло, дичь и т.п. Матросы бросаютъ въ воду куски хлѣба, а якутскіе парни отважно лѣзутъ за ними въ рѣку.
Чѣмъ дальше вверхъ по Алдану, тѣмъ скалистѣе становятся берега. Поднимается дикій Тандинскій хребетъ, и уходитъ вдаль рядъ остроконечныхъ отроговъ.
Въ одномъ мѣстѣ, на отлогомъ берегу, лежитъ огромный камень пудовъ въ восемъсотъ. Раньше его не было здѣсь. По увѣренію капитана, онъ приплылъ сюда на ледяной глыбѣ.
Однажды вечеромъ, во время остановки парохода, мы впервые встрѣтились съ тунгусами. Они приплыли на семи берестяныхъ лодчёнкахъ и привезли для обмѣна рыбу; женщина-тунгуска привезла горшокъ сливокъ.
Родоначальникомъ этихъ людей былъ тунгусъ, но сами они давно забыли родной языкъ и промѣняли его на якутскій, — словомъ, какъ говорится, «объякутились», занимаютъ опредѣленную территорію и занимаются скотоводствомъ и земледѣліемъ. Ночью они стащили у буфетчика пачку табаку; по этому поводу ѣхавшіе съ нами на пароходѣ пассажиры увѣряли, что настоящій, «дикій», тунгусъ никогда и ни въ какомъ случаѣ не возьметъ чужой вещи.
Раздавшійся при отходѣ парохода свистокъ привелъ въ неистовый восторгъ нашихъ полудикихъ инородцевъ: они жестикулировали, прыгали и громко кричали. Капитанъ изъ вниманія къ нимъ приказалъ снова дать въ честь ихъ салютъ.
Якуты и тунгусы долго бѣжали по берегу за уходившимъ пароходомъ, и къ намъ долетали отголоски ихъ восторженныхъ криковъ:
— Уруй! Уруй!..
Вечеромъ мы прибыли къ устью рѣки Маи, у котораго расположилось небольшое сельцо Усть-Майское. Заслышавъ свистокъ, навстрѣчу намъ вышелъ тунгусъ — голова тунгусовъ Майскаго вѣдомства.
На палубѣ всю ночь не смолкалъ шумъ. Это веселились прибывшіе на пароходъ здѣшніе инородцы.
2. Сердитая старуха Мая *)
Нашъ пароходъ покинулъ Алданъ и движется по сердитымъ волнамъ Маи. Длинной лентой, бѣлѣющей издали, тянутся ея скалистые, отвѣсные берега...
*)Якуты прозвали рѣку Маю «Уохтахӓмӓхсін» — сердитая старуха - за ея необыкновенно бурное теченіе.
Вотъ виднѣется какое-то полуразвалившееся зданіе, — бывшая станція Улукутъ на пролегавшемъ здѣсь Аянскомъ трактѣ (отъ селенія Усть-Майскаго до порта Аянъ), который содержался нѣкогда россійско-американской компаніей, давно уже прекратившей свое существованіе. Въ то время по всему тракту были поселены старообрядцы. Нынѣ большая часть этихъ поселенцевъ живетъ въ с. Павловскомъ, въ 18-ти верстахъ отъ Якутска.
Воспользовавшись остановкой парохода на такъ называемомъ «Чайскомъ станкѣ», мы зашли къ тунгусу Матвѣю Степанову, имѣющему здѣсь свою усадьбу. Главнымъ его занятіемъ было скотоводство; занимался онъ такъ же, не безъ успѣха, и земледѣліемъ. Въ загородкѣ стояло 6 коровъ. На расчищенной полянѣ у него было посѣяно около ½ пуда ржи, столько же пшеницы, около 5 пудовъ картофеля и немного конопли. На звѣриныхъ тропахъ вокругъ усадьбы были разставлены самострѣлы на лосей и зайцевъ. Должно быть, самострѣлы дѣйствовали хорошо, потому что на дворѣ мы замѣтили нѣсколько сушившихся шкуръ убитыхъ лосей
Одинокой и заброшенной казалась усадьба Матвѣева, окруженная глухой, безконечной тайгой, въ которой преобладали лиственица, ольха да облѣпиха съ узенькими сѣроватыми листочками
Двигаемся дальше.
На берегу виднѣется группа тунгусовъ, и между ними двѣ женскія фигуры. Качается подвѣшенная къ лиственицѣ зыбка съ ребенкомъ. Здѣсь же развѣшены оленьи шкуры. Надъ пылающимъ костромъ виситъ котелокъ съ какимъ-то варевомъ.
Пароходъ оглушаетъ окрестности протяжнымъ свисткомъ и останавливается.
Буфетчикъ ѣдетъ на берегъ покупать пушнину, но купить ему ничего не удалось, потому что хозяинъ урасы *) ушелъ за убитымъ лосемъ. Буфетчикъ оставляетъ для него бутылку водки, за которую надѣется получить приличную мзду на обратномъ пути.
*) Такъ называется конусообразная тунгусская юрта.
Медленно и осторожно пробирается пароходъ дальше. Спустившійся ночной туманъ сильно мѣшаетъ двигаться впередъ. Миновали гору «Сосо», изъ которой якуты и тунгусы добываютъ красную глину (охру), употребляемую ими для окрашиванія кожъ и другихъ предметовъ.
На одной изъ слѣдующихъ остановокъ на пароходъ стремительно вбѣжала дѣвушка-якутка, спасавшаяся бѣгствомъ отъ жестокой старухи-мачехи. Пароходная прислуга и пассажиры приняли её подъ свое покровительство и спрятали въ каюту. Когда свирѣпая старуха, преслѣдовавшая дѣвушку, тоже явилась на пароходъ и потребовала отъ капитана выдать падчеричу, то ей предложили самой осмотрѣть пароходъ и разыскать бѣглянку, но всѣ ея поиски оказались тщетными.
Старуха, однако, на этомъ не прекратила своихъ поисковъ... На своей легкой берестяной лодкѣ она погналась за пароходомъ и на слѣдующей остановкѣ снова явиласъ къ капитану, и снова безрезультатно...
Между тѣмъ, теченіе Маи становилось все болѣе и болѣе стремительнымъ, и пароходъ съ трудомъ справлялся съ бурнымъ теченіемъ. Когда его сносило назадъ, матросы выходили на берегъ и тянули пароходъ бечевой, закрѣпляя канатъ за деревья.
Въ одномъ мѣстѣ мы замѣтили на берегу сломанную лодку, поставленную торчмя. Это былъ знакъ, что въ данномъ мѣстѣ нужно было выгрузить товаръ, который пароходъ везъ для одного якутскаго головы. Заказъ на этотъ товаръ былъ полученъ ранней весной, когда довѣренный фирмы Громовой проѣзжалъ въ этихъ мѣстахъ на лодкѣ.
Приближаемся къ «Чортовой пещерѣ», образовавшейся природнымъ путемъ въ прибрежныхъ скалахъ. Много фантастическихъ разсказовъ ходитъ изъ устъ въ уста объ этой пещерѣ среди инородцевъ. Суевѣрный страхъ заставляетъ ихъ обходить пещеру далеко кругомъ. Въ жаркую пору пещеру любятъ посѣщать медвѣди.
Вотъ и селеніе Нельканъ.
Заслышавъ свистокъ, всѣ жители, принарядившись получше, спѣшатъ къ пароходу. Впрочемъ, жителей здѣсь весьма немного, — всего въ Нельканѣ 6 дворовъ и въ томъ числѣ домъ священника. Здѣсь же живетъ довѣренный фирмы Громовой (которой принадлежалъ нашъ пароходъ), завѣдывающій перевозкой чаёвъ, доставляемыхъ въ Аянъ изъ Владивостока.
Довѣренный пригласилъ насъ къ себѣ, и мы встрѣтили у него радушный пріёмъ.
Нельканъ славится отличными крытыми лодками, которыя изготовляютъ мѣстные тунгусы.
Передъ нашимъ отъѣздомъ, въ Нельканѣ случилось несчастье: умеръ отъ водки тунгусъ Пётръ.
— Эти пароходы — большое зло для тунгусовъ, — говорили мѣстные русскіе жители, — посмотрите: всѣ повеселѣли въ Нельканѣ! Всѣ подъ хмелькомъ!..
И дѣйствительно, вліянія обильной выпивки нельзя было не замѣтить.
Отъ этого пункта намъ предстояло путешествіе на лошадяхъ по пустынной тайгѣ. Поэтому, при помощи довѣреннаго Громовой, мы наняли двухъ опытныхъ проводниковъ: якута Константина и тунгуса Сергѣя.
Первымъ дѣломъ, проводники потребовали отъ насъ пудъ ржаной муки и стали готовить себѣ лепешки для дальней дороги.
Тунгусъ Сергѣй жилъ въ Нельканѣ въ работникахъ. Прибылъ онъ сюда лѣтъ десять тому назадъ.
— Хорошо жить въ Нельканѣ, — говорилъ онъ ломаннымъ русскимъ языкомъ — хлѣба много, водки много, карты есть!..
Съ помощью проводниковъ, передъ отъѣздомъ мы принялись «вывязывать» своихъ лошадей, т.-е. подготовлять ихъ къ дорогѣ. Вывязка состоитъ въ томъ, что лошадь заставляютъ нѣкоторое время поголодать, — дня три, четыре, а то и цѣлую недѣлю. Зимой во время вывязки стоитъ бѣдный конь на 40° морозѣ и дрожитъ, и дрожанье почему-то считается признакомъ здоровья. Одинъ русскій поселенецъ вздумалъ было доказать, что «вывязка» — предразсудокъ, и примѣнилъ къ лошади обычный въ Европейской Россіи уходъ, но лошадь ето вскорѣ пропала. Поселенецъ не остановился на этомъ, купилъ другую и сталъ продолжать свой опытъ. Вторая лошадь отлично служитъ ему и до настоящаго времени.
II Отъ Нелькана до Аяна.
1. Лѣсная глушь.
Вечеромъ мы переправились на лѣвый берегъ Маи, чтобы переночевать на открытомъ воздухѣ и, чуть зорька, пуститься въ дорогу.
На берегу мы увидѣли покинутую урасу умершаго отъ водки тунгуса Петра. Его вдова, захвативъ покрышку урасы, какъ болѣе цѣнную вещь, ушла искать для себя новое мѣсто. Тунгусы считаютъ нечистымъ то мѣсто, гдѣ умеръ человѣкъ, и торопятся покинуть его. Около покинутой урасы лежала покинутая собака и жалобно выла.
Утромъ сталъ накрапывать дождикъ, но онъ не могъ удержать насъ. Навьючивъ лошадей, мы двинулись въ путь лѣсной тропой. Проводникъ-тунгусъ не позабылъ захватить оставшіяся отъ нашего завтрака кости:
— Потомъ обгложемъ! — пояснилъ онъ. *)
*) Отмѣтимъ, кстати, оригинальный обычай, существующій у якутовъ. За обѣдомъ богатый хозяинъ (тайонъ) даётъ работнику обгладывать кость. Тотъ начисто обгладываетъ её, раскалываетъ и потомъ подаетъ хозяину обратно, чтобы тотъ еъѣлъ костный мозгъ.
Почти цѣлый день, не переставая, лилъ дождь. Мы съ трудомъ пробирались впередъ, находясь въ полнѣйшей власти проводниковъ.
Какъ только стемнѣло, мы поторопились скорѣе устроиться на ночлегъ: развьючили лошадѳй, расчистили мѣсто въ лѣсной чащѣ, развели костеръ и раскинули палатку. Кусты голубики и лиственныя вѣтви служили намъ отличною постелью. Мы спали въ палаткѣ, а проводники дремали около костра. Въ этой глуши людей было бояться нечего, — сюда, какъ говорится, даже воронъ костей не заноситъ. Проводники опасались лишь медвѣдя, съ которымъ намъ дѣйствительно пришлось встрѣтиться, но толъко въ другомъ мѣстѣ.
Всю ночь шумѣлъ по лиственицамъ дождикъ. На разостланномъ съ вечера макинтошѣ скопилось воды на цѣлый чайникъ. Проснувшись, мы заварили кирпичнаго чаю и принялись жарить на вертелѣ убитыхъ ранѣе утокъ.
Самыми трудными моментами нашего путешествія были переправы черезъ быстрыя рѣчки, часто встрѣчавшіяся на пути. Лошади падали подъ тяжестью вьюковъ и не могли справиться съ быстрымъ теченіемъ. Приходилось перетаскивать вьюки на собственныхъ спинахъ.
Наконецъ, мы выбрались на такъ называемую «казенную тропу», устланную при подъемахъ и спускахъ съ горъ гатями; впрочемъ, эти гати пришли въ ветхость, и гораздо безопаснѣе обходить ихъ стороной.
Въ этихъ мѣстахъ по ночамъ можно видѣть много свѣтящихся червячковъ, блестящихъ, какъ маленькія звѣздочки.
Разъ, въ сторонѣ отъ тропы, мы замѣтили грубое изображеніе человѣческаго лица, сдѣланное топоромъ на обтесанной лиственицѣ, по-видимому, уже очень давно. Такія изображенія нерѣдко встрѣчаетъ путникъ въ глухой тайгѣ. Что обозначаютъ они? Говорятъ, лѣсного духа...
Чѣмъ дальше забираемся мы въ горы, тѣмъ труднѣе дѣлается дорога. На разстояніи 5 верстъ мы проѣхали нѣсколько горныхъ рѣчекъ, называемыхъ здѣсь «Пять варнаковъ».
На тропѣ встрѣчаются изрѣдка небольшіе срубики изъ круглыхъ бревенъ; здѣсь проѣзжіе тунгусы прячутъ мясо обезсилѣвшихъ въ пути и убитыхъ оленей.
Невольно обращаешь вниманіе на отсутствіе живыхъ существъ въ этой страшной глуши: ни звѣрей, ни птицъ, ничего!.. Зато ужасно много комаровъ.
Мы очень обрадовались, когда на пути встрѣтили полусгнивщую избу съ провалившимся потолкомъ (здѣсь былъ когда-то станокъ).
Первымъ дѣломъ, на этотъ разъ, мы принялись собирать грибы, которыхъ тутъ было множество. Замѣтимъ, кстати, что тунгусы и якуты грибовъ не ѣдятъ вовсе, считая ихъ червивыми и грязными, а предпочитаютъ собирать въ прокъ разныя коренья и травы *). Тунгуски, правда, иногда собираютъ грибы, но не для себя, а для продажи или въ подарокъ русскимъ. Неумѣло приготовленное нами варево изъ грибовъ оказалось совсѣмъ не вкуснымъ. Возлѣ нашей стоянки мы замѣтили шестъ съ вырѣзанной на нёмъ фигуркой коровы. Это значитъ, что тунгусы утеряли корову и извѣщаютъ объ этомъ своихъ отставшихъ спутниковъ.
*) Якуты также не употребляютъ въ пищу головного мозга животныхъ, костный же мозгъ у нихъ считается лакомствомъ.
Погода установилаеь пасмурная. Ночи становились все холоднѣе.
Мы съ нетерпѣніемъ ожидали встрѣчи съ болѣе или менѣе значительной группой аборигеновъ. Признаки того, что мы вступили въ страну коренныхъ тунгусовъ, стали попадаться все чаще и чаще.
2. Среди тунгусовъ.
Проѣзжая вдоль рѣчки Олгомдо, мы натолкнулись на тунгусское кладбище. На возвышенной береговой площадкѣ, по прямой линіи, расположилось около десятка могилъ съ водруженными, по-видимому, недавно деревянными крестами. На нѣкоторыхъ могилахъ виднѣлись дощатые срубы въ видѣ пирамидокъ. Внутри одного такого сруба мы нашли металлическую тарелку, на другой могилѣ валялась крышка чайника. На томъ же берегу, ниже по теченію Олгомдо, мы замѣтили два могильныхъ «арангаса». Въ старину якуты и тунгусы хоронили своихъ покойниковъ на особыхъ помостахъ, укрѣпленныхъ на высокихъ столбахъ. Нынѣ на такомъ высокомъ помостѣ (арангасъ) инородцы кладутъ только тѣ изъ принадлежавшихъ покойнику вещей, которыя должны слѣдовать за нимъ въ загробный міръ, тѣла же умершихъ, подъ вліяніемъ христіанскаго духовенства, стали зарывать въ землю. На одномъ изъ такихъ арангасовъ лежали остатки оленьей туши, два верховые сѣдла и вьючныя переметныя сумы съ бѣльёмъ, шапкой и рукавицами. Другой арангасъ былъ разрушенъ упавшей лиственницей. На землѣ валялись оленьи рога и кожа. Якуты уже перестали снабжать покойниковъ вещами для загробнаго міра, тунгусы же снабжаютъ ихъ и по настоящее время. Мы замѣтили также слѣды вліянія православныхъ обычаевъ: къ крестамъ были навѣшены иконки, и къ одной изъ иконокъ прилѣплена восковая свѣча.
Далѣе снова та же глухая тайга, тѣ же лиственницы, изрѣдка сосны, стелющійся по землѣ кедровникъ, да низкорослая берёзка.
Однажды что-то блеснуло на солнцѣ сквозь густую чащу. Мы остановились въ недоумѣніи: это были ледяныя глыбы, сохранившіяся съ весны... Ледъ въ половинѣ іюля! Онъ лежалъ въ долинѣ по обѣ стороны горной рѣчки, и надъ нимъ кружились чайки-рыболовы.
Вдругъ наши лошади насторожились, и одна испуганно бросилась въ сторону. Мы взглянули на рѣку и замѣтили, что черезъ неё бредутъ какіе-то три звѣря. Это были медвѣжата...
— Эһэ!.. — замѣтилъ проводникъ.
Якуты называютъ медвѣдя «эhэ», что значитъ дѣдушка. Они такъ же, какъ и тунгусы, относятся къ нему съ почтительнымъ страхомъ, считая его прародителемъ. Они и убиваютъ его не иначе, какъ со всяческими извиненіями и приговорами. Ѣсть медвѣжье мясо дозволяется лишь при соблюденіи такого пріёма: нужно предварительно поднять вверхъ руки и крикнуть, подражая крику ворона. На лиственицахъ можно иногда увидѣть прикрѣпленные тальникомъ медвѣжьи черепа.
При переѣздѣ черезъ мелкія горныя рѣчки мы ловили рыбу горбушку *), которая въ іюлѣ идётъ изъ моря къ верховьямъ рѣкъ метать икру. Идётъ она громадными стаями, и въ это время её можно убить камнемъ или поддѣть на ножъ. Тунгусы увѣряютъ, что горбушка, живя въ морѣ, не имѣетъ ни горба, ни зубовъ, а появляясь въ рѣкахъ, пріобрѣтаетъ и то, и другое. Впрочемъ, у самки горба вовсе не бываетъ. Проголодавшись, горбуши начинаютъ питаться насчетъ другъ друга, что наглядно доказывается ихъ общипаннымъ видомъ. Преодолѣвая всѣ препятствія, стаи горбуши упорно подвигаются впередъ, хотя и гибнутъ во множествѣ. Зловонный запахъ отъ выброшенной на берегъ и разложившейся горбуши слышенъ издалека.
*) Рыба изъ семейства лосевыхъ — Oncorhynchus proteus.
По дорогѣ, на берегу горной рѣчки, внутри покинутаго остова урасы мы нашли наскоро сколоченный деревянный крестъ съ прилѣпленной къ нему маленькой свѣчкой. Проводникъ объяснилъ, что здѣсь зимою проѣзжіе тунгусы провели праздникъ.
Однажды, въ воскресенье, мы увидѣли издали старика-тунгуса, стоявшаго по ту сторону рѣки Алдомы. Онъ откликнулся на нашъ зовъ и сейчасъ же сообщилъ намъ, что онъ сирота, т.е. вдовецъ; сообщилъ также, что вскорѣ — можетъ быть, завтра — сюда должна прибыть съ береговъ Охотскаго моря партія тунгусовъ, возвращающихся съ нерповаго промысла.
Мы тотчасъ же переѣхали вбродъ на противоположный берегь.
«Сирота»-тунгусъ закидывалъ неводъ при помощи двухъ подростковъ. Одинъ конецъ сѣти онъ оставилъ на берегу, придавивъ его большимъ камнемъ, а другой унесъ на средину рѣки, опираясь на палку, и закрѣпилъ его за торчавшій изъ воды колъ.
Поровнявшись со старикомъ, одинъ изъ насъ произнесъ по-якутски:
— Кӓпсіӓнгъ, доготтор! — т. е., разсказывайте, братцы!
И мы стали разспрашивать «сироту».
Но старикъ молчалъ, а парни застѣнчиво улыбались.
Оказалось, что мы поступаемъ не по этикету. Только вернувшись на берегъ и сложивъ валявшуюся тутъ же другую сѣть, старикъ снялъ шапку, учтиво поклонился и проговорилъ:
— Доробо, тойонъ (здорово, господинъ)!
Онъ разъяснилъ намъ, что промышляетъ «харбыска» (горбушку) и что маймы *) еще не имѣется.
*) Майма — морская рыба изъ семейства лососевыхъ.
Расположившись на стоянку на островкѣ, гдѣ было хорошее кормовище, мы стали ждать прибытія тунгусовъ.
Вечеромъ къ намъ въ палатку зашелъ тунгусъ и сообщилъ, что недалеко отсюда (верстахъ въ двухъ) находится стойбище тунгусовъ, когорые завтра могутъ разъѣхаться по разнымъ рѣчкамъ для ловли рыбы. Мы попотчевали гостя табакомъ.
— Мѣсяцъ не курилъ! — замѣтилъ онъ, затягиваясь съ неописуемымъ наслажденіемъ.
Мы послали его къ стойбищу съ порученіемъ пригласить тунгусовъ сюда для собесѣдованія объ ихъ житьѣ-бытьѣ.
Рано утромъ, около палатки послышался разговоръ прибывшихъ тунгусовъ съ нашими проводниками, причемъ часто упоминалось якутское слово „ііджіт", т. е. посолъ.
— Дороболор (здорово)! — привѣтствовали насъ сидѣвшіе вокругъ костра и вставшіе при нашемъ приходѣ тунгусы.
Мы стали угощать ихъ табакомъ. Они столпились вокругъ и на лицахъ ихъ было написано удовольствіе.
Тунгусы охотно и наперерывъ другъ передъ другомъ давали отвѣты на наши вопросы, такъ что вести запись было довольно затруднительно. Разговоръ велся на якутскомъ языкѣ, который извѣстенъ почти каждому тунгусу и съ которымъ хорошо былъ знакомъ одинъ изъ насъ.
Въ заключеніе этой предварительной бесѣды тунгусы пригласили насъ къ себѣ на стойбище.
Между тѣмъ подходили всё новые и новые тунгусы и также просили „боёк“ (паекъ) табаку.
Одинъ тунгусъ, завидѣвъ невдалекѣ оленью самку, побѣжалъ и надоилъ для насъ стаканъ молока. Мы освѣдомились, не будетъ-ли въ претензіи хозяинъ.
— О, нѣтъ, — отвѣтилъ тунгусъ, принесшій молоко, — я самъ ему скажу.
Кстати, зашелъ разговоръ о кражахъ. У насъ не бываетъ кражъ, — говорили тунгусы, — случается развѣ, что кто-нибудь возьметъ одну или двѣ „юколы“ (вяленую рыбу), но за это никто не взыскиваетъ: пускай ѣстъ, если голоденъ...
Приходили тунгусы съ дѣтьми; дѣти, увидѣвъ лошадей, убѣгали отъ нихъ взапуски: они привыкли видѣть только оленей.
На слѣдующій день, на разсвѣтѣ, насъ разбудилъ шумъ дождя и непонятные дикіе крики:
— Го-го-уй!.. го-го-уй!.. Го-го-го-го!!.
И какое-то странное хрюканье и свистъ. Это съѣзжались тунгусы и понукали своихъ оленей.
Мы продолжали опросы, переходя изъ одной урасы въ другую. Тунгусскія урасы строятся большею частью изъ лиственичныхъ жердей и покрываются берестой, а иногда холстомъ или ровдугой, т.-е. выдѣланной оленьей кожей. Видъ онѣ имѣють конусообразный.
Внутри отъ дверей къ стѣнѣ протянуты надъ очагомъ шесты, на которыхъ висятъ котлы и чайники. Очагъ отгороженъ отъ остальной части юрты бревешками, сложенными въ видѣ буквы П. Дымъ выходитъ черезъ отверстіе вверху и съ непривычки ужасно рѣжетъ глаза.
Противъ входа къ одной изъ жердочекъ привѣшена икона; мѣсто подъ ней считается почетнымъ и предназначается для гостя. Ружья, сумочки и прочее также прикрѣпляется къ жердочкамъ. Сидятъ на разномъ хламѣ, поджавъ подъ себя ноги.
Вверху дымятся нерпичьи (тюленьи шкуры). Для промысла нерпъ всѣ тунгусы отправляются весною на Охотское море. Мясо у промышленнаго животнаго они поѣдають на мѣстѣ, а жиръ сохраняютъ въ нерпичьихъ пузыряхъ.
Въ настоящее время мужчины-тунгусы одѣваются на русскій манеръ; на нѣкоторыхъ даже можно увидѣть пиджаки. Женщины ходятъ въ длинныхъ рубахахъ изъ ситца, бумазеи и дабы (китайской бумажной матеріи); поверхъ рубахи одѣваютъ «хомусол», нѣчто въ родѣ камзола. Обувь состоитъ изъ ровдужныхъ или камысныхъ *) торбасовъ.
*) Камысъ — шкурка съ ноги оленя.
Въ урасахъ насъ угощали полусырыми лепешками изъ крупичатой муки, кирпичнымъ чаемъ съ сахаромъ и оленьимъ молокомъ.
Когда свечерѣло, за нами пришелъ тунгусъ и сказалъ, что старики прислали его проводить насъ въ палатку, такъ какъ теперь ночь и мы можемъ въ лѣсу сбиться съ пути.
Мы не разъ имѣли случай убѣдиться, что тунгусы проявляли по отношенію къ намъ трогательную заботливость. Въ то же время не было ни раболѣпства, ни заискиванія. Наоборотъ, проглядывало желаніе не уронить себя. Однажды парень тунгусъ принесъ намъ молока. Мы хотѣли отдарить его табакомъ, но такъ какъ у насъ турецкій табакъ весь вышелъ, то мы предложили ему махорки. Парень замялся и не взялъ.
— Нѣтъ, — замѣтилъ онъ, — скажутъ ещё, пожалуй, что я не достоинъ лучшаго табаку, и будутъ смѣяться... Лучше ужъ не возьму никакого...
Подходя къ мѣсту своей остановки, мы услышали издали какія-то отрывистыя восклицанія:
— Хо-хо! хо-хо!
Оказалось что тунгусы, большею частью молодежь, устроили свою національную пляску вокругъ костра. Мужчины и женщины вперемежку, взявшись за руки, составили замкнутое кольцо и мѣрно двигались въ одномъ направленіи, ритмически поднимая и опуская руки и сопровождая эту своеобразную пляску громкими и однообразными восклицаніями. Уставшіе выходятъ изъ круга, присаживаются отдохнуть, потомъ снова стремительно начинаютъ кружиться съ бѣшеной энергіей. Заслышавъ издали веселые крики пляски, тунгусы бросаютъ всё и въ свою очередь бѣгутъ принять въ ней участіе. До глубокой ночи продолжался безыскусственный тунгусскій танецъ, столь картинно описанный извѣстнымъ путешественникомъ Миддендорфомъ. Потрескивавшій костеръ бросалъ трепетный свѣтъ на двигавшіяся и кривлявшіяся фигуры.
А вокругъ поляны хмурой ратью стояли молчаливыя лиственицы...
3. Поѣздка на р. Тэймэй.
Тунгусскій староста сообщилъ намъ, что большое стойбище тунгусовъ ждётъ нашего пріѣзда на р.Тэймэй (къ югу отъ Аяна). Мы поспѣшили туда.
Дорога тянется по глухой тайгѣ; по пути встрѣчаются рѣки, которыя мы переходимъ, по обыкновенію, въ бродъ. Изрѣдка попадаются лѣтнія урасы. Встрѣчные тунгусы свободно подходили къ намъ и здоровались за руку.
Тунгусскія собаки, поднявъ вверхъ острыя морды, встрѣчали насъ протяжнымъ лаемъ.
Злѣйшими нашими врагами явились несмѣтныя стаи комаровъ. Мы придумали отъ нихъ предохранительное средство: стали густо смазывать лицо и руки глицериновымъ мыломъ. Оказалось, что это отлично помогаетъ.
Дорога поднимается все выше и выше на Уйскій хребетъ. Здѣсь р. Уй превращается въ жалкій ручеекъ, а между тѣмъ, сколько трудностей причинила она намъ раньше! Переваливъ черезъ Уйскій хребетъ, мы вступили въ мшистое болото, на которомъ росло много голубики и особаго рода желтой ягоды, похожей на малину и растущей на приземистыхъ стебелькахъ, которую тунгусы называютъ «нямукта» (морошка?) Далѣе на много верстъ потянулся сушнякъ, т. е. деревья, засохшія на корню отъ пала (лѣсного пожара).
Когда мы подъѣхали къ рѣчкѣ Тэймэй, проводникъ сталъ увѣрять, что здѣсь гдѣ-то живетъ пять тунгусскихъ семействъ. Онъ приложилъ руку ко рту и сталъ кричать:
— Ку-у-у!.. Ку-гу!..
Дико звучалъ его крикъ и замиралъ въ тайгѣ безъ отвѣта.
— А вотъ они! — радостно вскрикнулъ проводникъ.
Дѣйствительно, мы увидѣли тунгусскія урасы и услышали лай собакъ.
Мѣсто это называется «Мороской», что означаетъ испорченное русское слово морской. Съ такимъ прозвищемъ здѣсь жилъ когда-то тунгусъ, съ тѣхъ поръ названіе утвердилось за мѣстностью.
Снимая шапки, подходили и здоровались тунгусы, за ними — тунгуски и дѣти обоего пола. Здороваясь, дѣти дѣлали «тас», т.-е. звонко ударяли тыломъ правой руки о ладонь лѣвой. Тунгуски подносили даже грудныхъ дѣтей и тоже складывали имъ ручонки. Впослѣдствіи мы узнали, что весь этотъ церемоніалъ былъ подготовленъ усердствовавшимъ старостой.
Въ стойбищѣ было около 16 урасъ. Мы дарили дѣтямъ конфекты, а взрослымъ табакъ. Тунгусы охотно давали намъ отвѣты, показывали предметы своего домашняго обихода и продавали всё, что мы хотѣли купить.
Вопреки ожиданіямъ, въ урасахъ было очень чисто; на землю набросаны свѣжія вѣтви тальника и кусты голубики. Постели свернуты; на очагѣ весело трещалъ огонекъ. Тунгусы вообще выгодно отличаются отъ якутовъ своей опрятностью. Здѣсь мы тоже были свидѣтелями своеобразной тунгусской пляски, въ которой принимало участіе семнадцать мужчинъ и восемь женщинъ.
Утромъ мы наблюдали, какъ хозяева отдѣляли изъ общей разгородки своихъ оленей. Тунгусы различаютъ оленей по мѣткамъ на ушахъ. По нашей просьбѣ нѣсколько тунгусовъ быстро и хорошо вырѣзали изъ бересты образцы мѣтокъ, другіе же вырѣзали цѣлыя фигурки оленей большихъ и маленькихъ и украсили мѣтками ихъ уши.
По мѣрѣ того, какъ мы опрашивали тунгусовъ, они разъѣзжались одни за другими, оставляя лишь остовы своихъ урасъ. На прощанье одинъ тунгусъ прислалъ намъ четверть оленьей туши. Закончивъ опросъ тунгусовъ, мы тронулись въ обратный путь, чтобы затѣмъ свернуть на Аянъ.
4. Портъ Аянъ.
Сдѣлавъ остановку на р. Уѣ, ночью мы услышали глухой гулъ, не смолкавшій ни на минуту. Это шумѣло и бурлило Охотское море, къ которому мы приближались.
Живущіе здѣсь тунгусы весьма бѣдны. Всѣ они безоленные; вѣрнымъ другомъ и помощникомъ у нихъ является собака. При перекочевкѣ съ мѣста на мѣсто, эти тунгусы перевозятъ свой скарбъ на собакахъ, причемъ и сами впрягаются въ телѣжку; на собакахъ же привозятъ муку изъ сосѣдняго порта Аянъ, а также доставляютъ чай до р. Уя, откуда уже подрядчики-тунгусы увозятъ его далѣе на оленяхъ.
На здѣшнихъ горныхъ тропахъ съ крутыми спусками собаки положительно незамѣнимы. Содержаніе собаки обходится крайне дешево и по силамъ самому бѣдному тунгусу. Зимой собакамъ даютъ юколу, т.-е. вяленую на солнцѣ рыбу, пойманную въ тотъ періодъ, когда она перестала метать икру, исхудала и перестала быть годной въ пищу человѣку. Лѣтомъ же собакъ совсѣмъ не кормятъ: онѣ питаются большею частью рыбой горбушей, которую легко добываютъ, когда она сплошной массой идётъ къ верховьямъ рѣчекъ метать икру.
Во время нашихъ разговоровъ, къ группѣ тунгусовъ подошелъ пріѣхавшій изъ Аяна казакъ и передалъ приказаніе урядника отправиться на розыски якута Егора и солдата, исчезнувшихъ неизвѣстно куда. Пришлось прекратить опросъ и отпустить тунгусовъ на розыски. Впослѣдствіи оказалось, что солдатъ и якутъ погибли въ морѣ. Якута нашли на морскомъ берегу, присыпаннаго пескомъ.
— Море похоронило! — говорили тунгусы.
Нашли также шапку солдата. Всѣ жалѣли якута Петра въ особенности потому, что онъ былъ единственнымъ кузнецомъ въ Аянѣ...
Портъ Аянъ — совсѣмъ крошечное приморское поселеніе на берегу превосходной естественной бухты... Въ нёмъ живетъ всего три семьи: урядникъ, лавочникъ и довѣренный одной торговой фирмы. Кстати сказать, и эти три семьи постоянно ссорятся между собою. Это тѣмъ болѣе удивительно, что урядникъ и довѣренный — родные братья.
Ко времени нашего пріѣзда лавочникъ былъ обезпокоенъ полученнымъ изъ Владивостока письмомъ неизвѣстнаго корреспондента. Письмо начиналось такими словами: «Во время литургіи въ Iерусалимѣ былъ слышенъ голосъ: «накажу васъ, народы!» Книзу было приписано: «Кто эту молитву въ теченіе 9-ти дней будетъ читать и 9 лицамъ каждый день пошлетъ одну, то уже послѣ 9-ти дней желаніе его будетъ исполнено».
Задача была не трудная, но въ данной глуши неисполнимая: какъ ни бился лавочникъ, онъ не могь найти девять грамотныхъ лицъ ни въ Аянѣ, ни въ его окрестностьяхъ. Это обстоятельство очень безпокоило суевѣрнаго лавочника, и своимъ горемъ онъ подѣлился съ нами. Мы успокоили его, какъ могли.
Долго оставаться въ Аянѣ не было смысла, и мы на другой же день пустились въ обратный путь.
Взбираемся снова на горы и поднимаемся въ сферу тумана. Вечеромъ сквозь туманъ сталъ пробиваться слабый лунный свѣтъ. Мы поднялись ещё выше, выше клубившагося надъ горами тумана, и царственный ликъ луны спокойно засіялъ надъ бѣлой пустыней... Но сильный и холодный вѣтеръ подхватывалъ обрывки тумана и яростными порывами бросалъ ихъ вверхъ. И снова затуманивался свѣтлый лунный дискъ...
На мгновеніе очерчивались контуры какой-нибудь высокой горной вершины, но тотчасъ же со всѣхъ сторонъ устремлялись къ ней бѣлыя фантастическія чудовища, родившіяся изъ бѣлаго тумана, и топили её въ молочно-бѣлой мглѣ...
Мы еле-еле подвигаемся впередъ, боясь сорваться съ измѣнчивой горной тропы.
Всѣ наши мысли теперь впереди, въ средѣ культурныхъ людей, которыхъ мы покинули два мѣсяца тому назадъ. Скорѣе бы туда, къ тѣмъ привычнымъ формамъ общественной жизни, на выработку которыхъ затратило человѣчество много, много тысячелѣтій.
Прощай, тихая тунгусская глушь! Здравствуйте, шумные, сіяющіе города!..
Опубликовано в сборнике «Сибирские вопросы»
от 23 декабря 1908 года.
OCR: А.Дуглас