Ламуты

В моих экскурсиях по окрестностям Березовки меня обыкновенно сопровождал молодой ламут, по имени Амускан. Он жил в расположенной неподалеку ламутской стоянке и поставлял нам дичь. Однажды я показал ему способ пользования моим новейшей конструкции ружьем. Это оружие представилось ему каким-то колдовским инструментом, и он долго не решался к нему прикоснуться. Уложив одного за другим пять глухарей, я привел его в неописуемый восторг. Он выражал свое ликование радостными прыжками и громкими криками, испугавшими остальных, спокойно сидевших на соседних деревьях глухарей. Эти птицы совершенно не боятся ружейной стрельбы, но улетают, едва только услышат человеческий голос и вообще заметят человека. Очевидно, стрельба не представляется птицам более страшной, нежели привычный для них гром.

Ламуты — страстные охотника. Один из товарищей Амускана принес нам на продажу свежее - снятую медвежью шкуру. Весело было слушать рассказчика, когда он красноречиво описывал нам свое нападение на медведя. Он увлекался все больше и больше. Глаза его горели. Обнажив нож и согнувшись, показывал он нам, как подкрадывался к зверю. Весь охваченный охотничьей страстью, он сам напоминал хищника. Хорошо зная несовершенство своего оружия, ламут, отправляясь на медведя, обычно вооружается копьем. Длина его доходит до 1,60 метра. Оружие это выковано из железа. Северо-сибирские туземцы охотно выменивают его у якутов, так как те издавна слывут хорошими кузнецами. В месте перехода рукоятки в железо прикреплена при посредстве ремня деревянная поперечина. Она мешает копью стишком глубоко войти в тело животного. Раздражая криками лежащего в логовище зверя, охотник одновременно натравливает на него собак. Когда разъяренный медведь бросается, наконец, на охотника, ловкий ламут проворно ускользает от удара. Он снизу прямо в сердце вонзает ему копье и пригвождает зверя к земле. Для охоты на медведя с копьем нужна, конечно, большая ловкость. Некоторые ламуты предпочитают нож всякому другому оружию. Но борьба не всегда заканчивается благополучно для охотника. Ламут в течение всего года кочует один со своей семьею и только осенью присоединяется к соплеменникам для участия в облавах. В случае гибели мужчины, остающиеся женщины и дети принуждены ограничиваться ловлей в силки и капканы птиц и мелких зверей. В суровые зимы или в бедных дичью областях они не в состоянии себя прокормить. Изголодавшаяся семья погибшего ламута съедает, в конце концов, своих оленей. Удаленная на сотни километров от своих она вымирает, и охотники часто обнаруживают это лишь через много лет. Я несколько раз посещал соседнюю ламутскую стоянку. Здесь находились три семьи, обладавшие, в общей сложности, пятьюдесятью оленями. Была осень, и мужчины объединились для совместной охоты. Во время таких охотничьих кочевок ламут живет в своей кожаной палатке, уроссе. Кверху она суживается воронкообразно, давая таким образом выход для дыма. В таких уроссах сидят на разостланных на земле шкурах. Гостеприимные хозяева угощали меня копченой олениной, ароматным цветочным чаем и свежим оленьим молоком. Единственными домашними животными этих северо-сибирских кочевников являются собака и олень. Все здесь вращается вокруг оленей, на нем построено все существование этих людей. Шкура оленя снабжает их одеждой, мясо и молоко идут в пищу, из рогов и костей делается всевозможная утварь, а жир употребляется для освещения. Но прежде всего олень служит ламуту верховым и вьючным животным. Поэтому уход за оленями — насущнейшая задача его жизни. Он принужден постепенно переходить со своим стадом с места на место в поисках новых, еще не истощенных, пастбищ.

В летнее время он ведет стадо в горы, где оленей меньше мучают комары. Здесь он охотится на диких северных оленей, спасающихся в этих местах от тех же назойливых комаров. Эти кочевники в культурном отношении стоят на том же уровне развития, что и человек нового каменного века. Они, правда, ведут меновую торговлю. За шкуры и ископаемую «слоновую кость» ламут получает огнестрельное оружие, иголки, бусы и пестрые, идущие на украшение одежды, шелка. Затем некоторые пищевые продукты: чай, соль, сахар, изредка муку и, наконец, алкоголь. Ламуты, чуваши, юкагиры и коряки принадлежат к так называемым «старым» племенам северо-восточной Сибири. Являясь коренным населением этой местности, они употребляют оленей главным образом для верховой езды. Остальные же сибирские туземцы пользуются им в качестве упряжного животного. Это объясняется различием в телосложении населяющих Сибирь племен. Старо-сибирские туземцы обладают чрезвычайно стройным сложением. Высокого роста мужчина редко превышает у них 1.60—1,65 метра при весе в 50—55 килограммов. Олень легко выносит такую тяжесть, но быстро утомляется под гораздо более плотных якутом. Что же касается европейцев, то тяжесть нашего тела для этого животного почти что непосильна. Ламут очень уверенно сидит в своем лишенном стремян седле. Олень управляется поводьями. Они закидываются за шею и прикрепляются к рогам животного. Удары палки заставляют его ускорять свой бег. Всадник кажется совершенно сросшимся с животным. Это понятно, так как ламут привыкает к этому способу передвижения с раннего детства. В одно из моих посещений ламутской стоянки мне удалось увидеть шамана. Это было мне разрешено благодаря Амускану, уверившему своих соплеменников в том, что я — человек совершенно безопасный и не расскажу об этом ни попу, ни начальнику округа. Эти первобытные люди считаются христианами, и, действительно, православному священнику, по требованию властей, иногда удавалось крестить их детей. Но в их палатках, рядом с данными попом иконами, всегда мирно висели изготовленные шаманом амулеты. Какой помощи, рассуждает ламут, можно ожидать от попа и христианского бога во время оленьих эпидемий и падежа собак? Поэтому на каждом шагу встречаются уже виденные нами ранее места религиозного культа ламутов. Иногда попадаются жертвенные камни, смазанные оленьим жиром и окропленные кровью. Что же касается мяса принесенных в жертву животных, то оно обычно благоразумно съедается самими жертвователями.

Шаманизм сибирских туземцев обожествляет силы природы. Туземец населил свои леса, горы, реки и озера многочисленными злыми и добрыми духами. Посредником между ними и человеком и является, по их наивному верованию, «всемогущий шаман». При заболевании близких или домашних животных туземец непременно обращается к шаману. Каждый «клан» имеет своего шамана. Он перекочевывает с места на место. Обычно шамана сопровождает выбранный им самим помощник. Это — кандидат в будущие шаманы. Могилы шаманов внушают ламутам суеверный ужас. Они отмечаются укрепленными на высоких жердях медвежьими черепами и шкурой оленя, убиваемого на могиле. Наши ламуты также ожидали к себе шамана. Он приехал к ним на молочно-белом олене. По внешности, одежде и вооружению шаман нисколько не отличался от прочих своих соплеменников. Это был типичный представитель коренных туземцев Сибири. Среднего роста, стройный, с прямыми черными волосами, коротким носом и выдающимися губами, он имел прямо поставленные, вовсе не монгольского типа глаза. Их беспокойный блеск говорил о легкой возбудимости этого человека. О принадлежности к монгольской расе напоминали лишь выдающиеся скулы и коричневая пергаментная кожа широкого лица. В свободное от шаманства время он, как и другие, занимался охотой. Вечером начались приготовления к заклинаниям. Был убит олень, так как для предсказаний шаману требовались внутренности и лопатки этого животного. Впоследствии он, в качестве вознаграждения и дорожного провианта, получил лучшие части этого оленя. Палатку, в которую должен был войти шаман, тщательно вычистили. К стенам ее прикрепили разнообразные фигурки животных и человека. Они были вырезаны из дерева, «слоновой кости», рога носорога и корней растений. Некоторые из этих фигурок были пестро раскрашены. Являясь личной собственностью шамана, они должны были символизировать необходимых ему во время заклятий духов-помощников. В этот вечер он многократно окроплял их кровью оленя и окуривал смолой кедра. К последней были примешаны истолченные в порошок растения. Под конец вся палатка наполнилась одуряющими ароматами. В ней находились одни лишь мужчины, на корточках сидевшие вдоль стен уроссы. Через дымовое отверстие уже заблистали звезды. Тогда только начались заклинания. Я сидел на медвежьей шкуре неподалеку от занавешенного входа. В середине ярко тлел костер, поддерживавшийся смолистыми корнями лиственницы. Безмолвно и медленно проскользнул в палатку шаман. Его встретила глубокая тишина. Внешность «заклинателя» значительно изменилась. Кожаная одежда заканчивалась ниспадающими до ног скрученными ремнями. Грудь была увешана нитями белых и пестрых стеклянных бус. Между ними болтались длинные железные полосы и маленькие медные колокольчики. Кроме того грудь и спина его были украшены зубами и когтями хищных зверей и птиц. Головной убор шамана напоминал капюшон и состоял из шкуры, снятой с морды полярного волка. На местах глаз были вставлены круглые кусочки какого-то черного меха. Когда шаман плясал, уши этой волчьей головы развевались по воздуху. В левой руке он держал свой колдовской, богато разукрашенный барабан. В правой — покрытую мехом палочку. Он ударял ею в такт по барабану и, медленно вращаясь по кругу, затянул глухую, однотонную песню. Тихо звенели колокольчики и стучали украшавшие одежду шамана зубы и когти. С низкими поклонами он несколько раз обошел огонь. Помощник его от времени до времени подбрасывал в пламя какой-то сильно пахнущий и горящий голубым пламенем порошок. Поклоны и приношения шамана относились к «богу огня». Из горла его вырывались своеобразные, то протяжные, то прерывистые истерические звуки. Они сопровождали плавные, ритмические движения его тела и смешивались с шипением и треском пламени в костре. Звуки эти мало-помалу перешли в своего рода напев, а медленные и плавные движения превратились в настоящий танец. Какие это были удивительные, почти нечеловеческие звуки! Эта своеобразная симфония точно была соткана из голосов, подслушанных у дикой северной природы. Мое непривычное ухо уловило здесь признаки звучной гармонии. Совершенно чуждый мне язык суровой природы возбуждал нервы и захватывал все существо слушателя.

Шаманские песни, танцы и обожествление природы берут свое начало еще из стран Центральной Азии, откуда вышли эти кочующие сибирские племена. Здесь, в непрерывной борьбе с суровой природой, это пение и пляска запечатлели в себе печаль пустынной, враждебной человеку тундры и тайги. Но они, вместе с тем, сохранили яркие краски и образы прежней родины и благодаря этому отличаются своеобразием, силой и красотой. Вскоре пение перешло в едва слышное бормотание и шепот. Барабан звучал все тише и тише. Танцующий медленно кружился вокруг пылающего огня. Затем песня снова поднялась до диких, прерывистых, гортанных стонов. Превратившись в вой, она то напоминала человеческий плач, то скрип раскачиваемых ураганом деревьев, то свист ветра в узком горном ущелье, то рев бури в покрытой снегом тундре. Танец закончился резкими прыжками. Барабан гремел, бряцали амулеты, звенели колокольчики. Шаман пел и плясал беспрерывно. Силуэты безмолвно скорчившихся зрителей были освещены красноватым отблеском костра. Песня развертывала все новые и новые картины тайги. Слышались голоса различных птиц. Шаман подражал свистящему удару соколиных крыльев. Раздавалась, напоминающая звон колокольчиков, точно удаляющаяся песня лебедя-кликуна. Глухой говор... голоса усиливаются. Шум крыльев все приближается. Изнуренный шаман вытирает вспотевший лоб. Помощник его про¬должает бить в барабан, так как звуки этого инструмента не должны прерываться ни на одну минуту. Начинаются новые танцы, новые заклинания, новые песни. Шаман отправляется на своем белом олене в далекую тайгу. Он ищет там враждебное людям чудовище. В меланхолической песне слышатся стук копыт оленя и удары его рогов о стволы старых деревьев. Мы снова внимаем шелесту листвы и журчанию вод. Он подражает крику пролетающих ворон, зову филина и токованию журавля на болоте. Нам слышатся ворчанье медведя, вой волка, рев лося. Из уст шамана раздаются призывы к борьбе. Он звонко ударяет в барабан. В схватке с найденным, наконец, чудовищем помогают подвластные шаману звери. Он падает наземь. У рта его пена. Во взгляде — безумие. Тело конвульсивно подергивается. Я очнулся. Окружавшие огонь ламуты были охвачены волнением. Под конец танца они подбодряли шамана отрывистыми восклицаниями, прыжками и дикими жестами. Как бы то ни было, но этот первобытный человек сумел в течение нескольких часов держать нас около себя в самом напряженном внимании. 

В раздумье возвращался я к себе. Покрытый снегом девственный лес не издавал ни единого звука. Что было понятнее для этих детей природы? Шаман проповедовал им веру в ее силы. Этот человек думал заодно с ними и указывал им на те явления, которые они ежедневно ощущали. Священник же говорил о жестоком боге, всегда готовом наказать их. Все эти христиане, прислужники царя, купцы и священники принесли им весьма сомнительные культурные блага: страшные, неизвестные до того болезни, водку, вечное рабство должников и все возрастающие налоги!.. Показались первые лучи тусклого здесь солнца. Они озарили покрытые лесом высоты и постепенно распространились и на простиравшуюся перед нами снежную пустыню. Мой конь радостно заржал, приветствуя своих товарищей, которые паслись внизу у реки и с помощью копыт добывали из-под снега свое скудное пропитание.

На месте раскопок

Избушка, в которой разместилась наша экспедиция, находилась от местонахождения мамонта на расстоянии около километра. К нему вела уже довольно хорошо протоптанная тропинка. Она бежала среди лиственниц, покрывавших ближайшие окрестности избы и виднеющийся за ней горный склон. У одного из поворотов реки тропинка подходила к месту обвала берега. Постепенно подымаясь между осыпавшимися массами земли и торчащими в воздухе корнями деревьев, она достигала до половины покрытого трещинами обрыва. Еще задолго до того, как мы подошли к мамонту, начал долетать до нас неприятный запах. Наконец, на ближайшем повороте перед нами вынырнул высоко торчащий череп. Мы стояли у вековой могилы дилювиального великана. Хобот и конечности еще находились в земле, вместе с которой труп вывалился из громадной трещины, лежавшей выше ледяной глыбы. Вертикальные стенки этой глыбы указывали на то место, где произошел обвал. Безмолвно стояли мы перед мертвым свидетелем давно прошедшей ледниковой эпохи. Почти неповрежденным в течение многих тысячелетий лежал мамонт в своей ледяной могиле. Мы долго не в силах были отойти от этого легендарного существа, один вид которого наполнял суеверным страхом первобытных жителей тундры и тайги. Температура окружающего воздуха быстро падала. По ночам она опускалась до — 12° по Цельсию. Необходимо было считаться с быстрым наступлением холодов. Выделяя из глыб твердого льда сильно замерзшие мягкие части животного, мы могли повредить как остов мамонта, так и его длинную шерсть. Было решено начать немедленно постройку над трупом мамонта деревянного сруба и снабдить этот блокгауз печами. Таким образом мы получили бы возможность растопить окружающий останки лед и оттаять труп ископаемого гиганта, и это дало бы нам возможность спокойно приняться за выкапывание мамонта и распределение его остова на удобные для перевозки части. Пока устраивали сруб, у меня оказалось достаточно времени для обследования обрыва, в середине которого находилась наша находка. Во время этих экскурсий меня обычно сопровождал тот самый казак Иннокентий Явловский, который сообщил о нахождении на Березовке трупа мамонта. В середине августа 1900 года близ Березовки охотилось несколько ламутов. Один из них, Семен Тарабыкин, впоследствии рассказал находившимся в Колымске казакам следующее. Он шел со своей собакой по следам лося. Привлеченная запахом, собака привела его к торчащему из земли трупу мамонта. Голова была еще совершенно цела, „нос" по своей длине равнялся размерам годовалого оленя. Цел был также и один из бивней. Испугавшись неожиданной находки, Тарабыкин даже не решился прикоснуться к ней и тотчас же отправился обратно к своей уроссе. Там находились вместе с семьями и двое охотников ламутов. Тарабыкин сообщил им о том, что увидал на Березовке. На следующее же утро они уже втроем отправились к трупу чудовища и совместными усилиями вытащили один из бивней из головы мамонта. Голова и отчасти открытая спина уже были повреждены волками. Они вырывали мясо вместе с кожей и иногда даже костями. Повсюду, вокруг, видны были следы этих серых разбойников. Это обстоятельство заставило ламутов сделать вывод, что голова и спина мамонта уже давно находятся без прикрытия. Труп, должно быть, еще весною свалился с верхнего края речного обрыва. В конце августа все три ламута явились в Колымск и взамен привезенного ими с собой бивня получили у Явловского различные товары. Таким образом казак узнал об этой находке. Явловский знал о том, что Петербургская академия наук награждает лиц, указывавших ей место нахождения ископаемых трупов. Он тотчас же условился с ламутами о поездке к Березовке и пообещал им вознаграждение в случае действительно хорошей сохранности трупа, а ламуты передавали ему свое право на находку. В начале ноября Явловский собственными глазами убедился в правдивости рассказа ламутов. В качестве вещественного доказательства им был отрезан кусок шкуры мамонта. Хищники успели, к сожалению, произвести дальнейшее повреждение. Опасаясь полного уничтожения трупа, Явловский кое-как прикрыл его камнями и досками. Вернувшись в Колымск, казак показал окружному начальнику бивень и вырезанные им части кожи. Осмотрев труп собственными глазами, окружной начальник послал в Якутск специального курьера, захватившего вместе с письмом и «вещественные доказательства». Губернатор переслал и то и другое в Академию наук, решившую снарядить на Березовку специальную экспедицию. Глядя на труп с противоположного, правого, берега, можно было видеть, что тело находилось приблизительно в середине места обвала. Оно на тридцать пять метров возвышалось над рекой. Все захваченное обвалом пространство полукругом простиралось на один и три четверти километра вверх и вниз по течению. Берега поросли густым ивняком и ольшняком, между зарослями которого змеятся воды Березовки. Извиваясь, река снова подходит к возвышающемуся над местом обвала горному хребту. Он достигает ста пятидесяти метров вышины и покрыт довольно густым лиственничным лесом. Усеянное обломками пространство шло к реке под углом в 35°. Его общая вышина едва лишь достигала пятидесяти пяти метров. Наверху, под покрытым мхом слоем гумуса, за которым шла еще двух - трехметровая глинистая подстилка, выходят на поверхность почти отвесно падающие ледяные стенки. Они обращены на восток и в течение всего лета прогреваются солнцем. Получающиеся при этом воды, вместе с бегущими из тайги дождевыми и снеговыми водами, вызывают обвалы земляных масс. Ледяные глыбы являются составными частями далеко простирающегося пласта дилювиального льда. Он проходит через всю область обвала и неоднократно совершенно отвесно выходит на поверхность. Эти ледяные утесы имеют от пяти до восьми метров в вышину. Они обильно изрезаны трещинами, обычно засыпанными землею и щебнем. На этом-то ледяном пласте и покоился вместе с окружавшей его землей труп ма¬монта. Покончив с раскопками и удалив все отдельные части животного, мы выкопали четырехугольную яму в два метра глубины. Уже на глубине в 1,90 метра можно было видеть «коренной» коричневатого цвета лед. Таким же цветом обладали и ледяные утесы, выходившие на поверхность пятью метрами выше того места, где производились наши раскопки. Для дальнейшего исследования заинтересовавшего нас явления нами были заложены еще две такие же ямы. Одна — у верхнего края этого же ледяного утеса, другая — на пять метров выше уровня воды в реке. Все три ямы лежали на одной линии и на глубине около двух метров показывали нам коренной лед указанного цвета. Это обстоятельство доказывало, что идущий из тайги до берега Березовки ледяной пласт, быть может, простирается даже под ее ложем и именно под тем же углом падения, что и обры¬вистый берег. Лед, выходящий на поверхность утесов, и тот, который был нами найден на дне всех трех ям, имел, как уже сказано, коричневатую окраску и был густо пронизан продолговатыми пузырьками воздуха. Чем глубже мы копали, тем светлее он становился. Дальше лед стал совершенно прозрачным, а пузырьки воздуха малочисленнее и круглее. Однако, подвергаясь в течение некоторого времени действию воздуха, и этот прозрачный лед приобретал коричневатую окраску вышележащих слоев. Отсюда необходимо сделать вывод, что этот пласт является одним из остатков нередко встречающегося в арктической Сибири дилювиаль¬ного льда. Такие пласты часто заключают сохранившиеся трупы животных дилювия. Погибший в 1903 году геолог Толль обследовал в девяностых годах прошлого столетия большую часть мест, где были когда-либо найдены трупы мамонтов. Он пришел к заключению, что коренные сибирские льды являются льдами дилювиального происхождения. В свое время они широко простирались по поверхности земли. Постепенно покрывшись слоями почвы, они до сей поры сохранились в полярной области в виде более или менее обширных пластов. Еще до моего прибытия на Березовку Герц отдал распоряжение раскопать окружавший мамонта земляной холм. При этом были освобождены обе передние и обе задние ноги. Они были расположены под телом горизонтально, и на них покоилось все туловище. При взгляде на труп получалось впечатление, будто мамонт совершенно внезапно попал в какую-то трещину или скрытую выбоину в ледяной толще. Покрытый гумусом и растениями пласт, по всей вероятности, служил ему пастбищем. Упавшее тяжеловесное животное, должно быть, всячески старалось выйти из своего беспомощного положения. Об этих попытках говорили согнутая правая и вытянутая вперед левая передняя ноги. Но сил на это у него не хватило. Наши дальнейшие работы показали, что падение в глубину вызвало у мамонта несколько тяжелых переломов костей. Кроме того животное, засыпанное обвалившейся вместе с ним землей, должно было очень скоро задохнуться. Смерть, очевидно, наступила быстро, так как во рту на хорошо сохранившемся языке и между коренных зубов мы нашли еще не разжеванный корм. Он состоял из различных лиственных растений и трав. Некоторые из них уже имели семена. Отсюда мы вывели заключение, что внезапная смерть постигла мамонта осенью. 

Вековая могила

Прежде чем настилать кровлю сруба над мамонтом, необходимо было удалить высоко торчащий череп гиганта. Он требовал слишком высокой крыши, а это затруднило бы основательное прогревание и оттаивание трупа. С этой целью я разрезал единственные еще сохранившиеся на нем мягкие части. Это были соединявшие череп с челюстями мускульные тяжи. После этого мы соединенными усилиями подняли тяжелый череп. Мы увидели остатки пиши животного. Они совершенно открыто лежали на коренных зубах левой половины нижней челюсти. Эти остатки оказались еще не вполне разжеванными. Небольшая часть их была найдена и на очень хорошо сохранившемся языке. Застрявшая между коренными зубами пища имела явные отпечатки зубных пластинок. Из частично сохранившегося желудка мы впоследствии извлекли еще около тридцати фунтов пищевых остатков. Все они состояли из злаков и высших цветковых растений. Многие из них обладали плодами. Однако мы совершенно не нашли здесь остатков голосемянных растений. Отсюда можно было вывести заключение, что хвойные не употреблялись мамонтом в пищу. Впоследствии Ботаническому музею Академии наук удалось определить часть этих найденных нами во рту и желудке мамонта растений. Тщательные исследования позволили сделать очень интересные выводы. Оказалось, что пища мамонта состояла из тех же растений, которые и по настоящее время произрастают в окрестностях Березовки. Эти современные растения были собраны нами и загербаризированы, а затем переданы музею в качестве материала для сравнения. Таким образом было твердо установлено, что мамонт питался и поныне произрастающими в местах его прежнего обитания травами. Но приходится все-таки предположить, что наряду с происходившим во время дилювия ухудшением климата шло и ухудшение условий существования крупнейших представителей тогдашней фауны. Изменившиеся климатические условия и связанное с ними увядание растительного мира оттеснили их в Центральную Сибирь. Там, так же, как и в Центральной Европе, эти великаны были постепенно уничтожены человеком. Благодаря вечно мерзлой земле попавшие в нее трупы мамонтов сохранялись целыми тысячелетиями. Принимая во внимание продолжительность дилювиального периода и, следовательно, огромное общее количество живших в этот период мамонтов, приходится думать, что нам известны лишь очень немногие местонахождения их останков. Большая же часть их, по всей вероятности, проходит для науки совершенно бесследно. Удалив череп, мы покрыли хижину крышей и затопили печи. Вертикально поставленные бревна прекрасно горели в двух якутских печах с полукруглыми каминами. Нам пришлось наскоро смастерить даже экраны, чтобы предохранить труп от непосредственного действия огня. В три окошечка этого строения были вставлены куски льда. Вход прикрывался лосиной шкурой. Удалив со спины последние остатки покрывавшей ее земли, мы увидели ребра и грудные позвонки. Хищные звери повредили ребра и вырвали из позвоночного столба несколько грудных позвонков. Мы отделили эти части, после чего срезали с правой стороны брюха уже достаточно оттаявшую кожу. Это было сделано для того, чтобы ускорить доступ тепла к совершенно замерзшим внутренним частям трупа. Показалась черно-серая, местами темно-коричневая оболочка желудка. Она оказалась сплошь прогнившей и изорванной хищниками. Из разрывов текла жидкость. Внутренности — сердце, легкие и печень — были, видимо, дочиста съедены теми же грабителями. От головы остались лишь правая щека с нижнем половиной века и покрытая жесткими черноватыми волосами нижняя губа. Между тем была удалена и достаточно раз-мягчившаяся кожа с левом стороны брюха. Еще до этого мы высвободили лопатку. В этой области звери не оставили нам ни единого кусочка, — ни кожи, ни мяса. Хорошо сохранившееся на плечевой и бедренной кости, а также и на тазе, мясо пронизывали толстые жировые слои. В замороженном виде это мясо имело «свежий и аппетитный вид», напоминая с первого взгляда конину или говядину. Только волокна его были, конечно, погрубее. Оттаявши, оно стало вялым и серым. Вокруг распространился отвратительный, аммиачный запах. Он пропитал наши инструменты, рабочую одежду, наконец, нас самих. Как ни аппетитно было мясо мамонта, никто из нас не решался испробовать этого редкого блюда. Единственным его ценителем явилась принадлежавшая Явловскому якутская лайка, вдоволь насытившаяся этой «дичиной». Конкурентами ее были державшиеся в окрестностях нашей избы сойки и вороны. Однажды я заметил, как обнаглевшая сойка даже вскочила на голову занятой едою собаке. Обильный на трупе жир имел беловато-серую окраску. Более глубокие слои его поражали нас своей ноздреватостью. Толщина кожи мамонта равнялась двум сантиметрам. Подстилавший ее жировой слой доходил в некоторых местах тела до полных девяти сантиметров. Он служил животному хорошей защитой от холода. До полуметра длиною щетинистые волосы уже плохо держались на коже. Только что вынутые из земли они были красновато-коричневого цвета, обсохнув же, принимали несравненно более светлый оттенок. Кроме них на коже находилась еще короткая, желтоватая мягкая шерсть. Окружавшая труп земля была местами сплошь покрыта как отдельными, так и сбившимися в клубки волосами. Свисавшие по обе стороны трупа лоскутья кожи еще имели на себе в некоторых наилучше защищенных местах остатки волосяного покрова. Лучше всего сохранилась кожа нижней части туловища. Это объяснялось тем, что вся она находилась под защитой земли. Но и здесь воло¬сяной покров уже успел отделиться от тела. Огромные количества щетины и короткой мягкой шерсти были собраны нами лишь после удаления трупа. Много трудов стоило нам рассекание еще замерзшей правой передней ноги между лопаткой и плечевой костью. Взрезав до кости мускулатуру плечевой кости, я установил находившийся в средней ее части перелом. Вокруг места перелома, в области мускулов, связок и жира, мною было обнаружено сильное кровоизлияние. Перелом этот, так же, как и установленный нами позднее двойной перелом таза, несомненно, произошел при падении животного. И во втором случае тоже имело место сильное кровоизлияние. Мы бы очень охотно забрали с собою всю ногу целиком, но наши помощники запротестовали. Они заявили, что тяжесть ее непомерно велика для одной оленьей запряжки. Действи¬тельно, при разборке на части мамонта необходимо было считаться и с этими обстоятельствами. Для того чтобы не нанести ущерба дальнейшим анатомическим исследованиям, я разделил обе передние ноги в локтевом сочленении. Благодаря этой операции вес их настолько уменьшился, что явилась возможность погрузить их на запряженные парой оленей сани. Каждая нога потребовала, конечно, отдельных саней. Если не считать плохо державшегося волосяного покрова, обе передние  ноги оказались, вплоть до подошвы, в великолепном состоянии. Левая была согнута не только в локтевом сочленении, но и в запястье. Мы тщательно забинтовали обе эти конечности, чтобы сохранить еще находившуюся на них шерсть. Впоследствии из привезенных нами мягких частей животного в Академии были приготовлены препараты связок, нервов и мускулов. Кровеносные сосуды даже поддались инъекции. Это лучше всего показывает, в каком великолепном состоянии прибыл наш мамонт в далекий Петербург! Обе передние ноги, так же как и все прочие отделенные нами части мамонта, были зашиты в бычачьи и конские шкуры и снова выставлены на мороз. Этим простейшим способом хранения необходимых нам частей мамонта мы были обязаны лишь суровым сибирским холодам. А между тем наши заботливые петербургские коллеги немало ломали свои головы, придумывая способы консервирования трупа. По распоряжению назначенной Академией комиссии мы тащили с собой на Березовку множество, как теперь выяснилось, совершенно ненужных нам веществ. Здесь, в тундре и тайге, мы могли в течение ближайших пяти месяцев быть совершенно спокойными относительно сохранности нашего сокровища. Нам важно было лишь прибыть в Петербург до наступления весенних оттепелей. Очищая левую переднюю ногу от прилипшей к ней земли, я заметил, что она имеет ненормальное количество одевающих кончики пальцев копыт. Как общее правило хоботные имеют их пять. Что же касается нашего мамонта, то я на обеих его передних ногах нашел лишь по четыре рогообразных и к тому же слабо развитых утолщения. Позднейшие исследования привели к ошеломляющим результатам. В Академии были внимательно рассмотрены как ноги нашего мамонта, так и семь штук передних и задних ног прежде найденных остатков этих животных. Оказалось, что сибирский мамонт обладает всего лишь четырьмя пальцами. Следовательно, нога его является по сравнению с ногами прочих слонов наиболее специализированной. Раскопки наши приближались к концу. Большая часть трупа, уже упакованная и снова замерзшая, лежала в находившейся за нашей избой палатке. Ее оберегала чуткая собака Явловского. Между желудком и частично сохранившейся грудобрюшной преградой мы нашли большое количество свернувшейся крови. Она была собрана в мешок и вместе с остальным нашим грузом доставлена в Петербург. В замерзшем состоянии эта кровь напоминала сухой и грубый песок. Легко растворяясь в воде, эти темнокоричневые шарики окрашивали ее в мутнокрасный цвет. Многие русские и немецкие специалисты под-вергли ее впоследствии серологическому исследованию по методу Уленгута. Этим путем им удалось установить кровное родство мамонта с его ныне живущим родственником - индийским слоном. За три дня до окончания работ мы проделали две важные операции. Вся тяжесть трупа покоилась на горизонтально вытянутых задних ногах. После уборки большей части тела они лежали перед нами подобно двум огромным колоннам. Мы особенно бережно их раскапывали, так как стремились не повредить еще сохранившуюся на них шерсть. Утром я отделил от тепа левую, а после полудня правую задние ноги. Обе они были разрезаны нами в коленных сочленениях. Длина от подошвы до колена достигала 1,24 метра, а вес каждой из них равнялся ста шестидесяти килограммам. Длина бедер равнялась 1,30 метра. А между тем березовский мамонт являлся лишь средней величины представителем этого вида! Состояние мягких частей обеих задних ног оказалось великолепным. Мы поместили часть левой ноги в специально припасенный нами высокий стеклянный сосуд с алкоголем. Разрезая превышавшую по толщине два пальца кожу, огромные куски мяса, я прибегал к помощи невзрачного, но незаменимого в подобных случаях якутского ножа. Ловкие якуты выковывают их из ими же самими добываемой руды. Крепко сидя в своей рукоятке, ножи эти при значительной твердости обладают вместе с тем и поразительной гибкостью. Клинок их почти что никогда не ломается. Кроме того они чрезвычайно остры. Среди привезенных мною препаровальных инструментом находилось, правда, большое количество ножей. Все они один за другим погибли при первых же  попытках разрезать труп, а примитивный ножик якутского происхождения служил нам до самого конца экспедиции. Поломанный в двух местах таз был освобожден от окружавшего его мяса. Нам очень не хотелось разрезать покрывавший часть брюха и седалища большой кусок кожи. Решено было везти его в Петербург целиком. Эта часть кожи весила сто пятьдесят килограммов. Мы осторожно ее подняли. С нижней стороны приподнятой нами кожи лежали вели¬колепно сохранившиеся хвост, задний проход и половой орган мамонта. Еще одной новостью для науки явился тридцатипятисантиметровый хвост. Совершенной неожиданностью оказался найденный нами заднепроходный клапан. Он напоминал крышку и защищал заднепроходное отверстие от холода. Конец хвоста с нижней стороны был покрыт густыми и длинными щетинистыми волосами. Наиболее толстые из этих волос достигали у корней полмиллиметра в поперечнике. Длина их равнялась тридцати пяти сантиметрам. Окраска была темно-коричневая. Десятого октября наши работы были окончены. В последний раз посетили нас наши друзья — ламуты. Мы с грустью расстались с этими наивными, честными сынами девственного леса. Их непосредственность доставляла нам большую радость. В тот момент, когда они исчезли из наших глаз в занесенном снегом лиственничном лесу, сердце мое сжалось так, как будто я потерял добрых и верных товарищей. Мы покинули Березовку 15 октября 1901 года. Весь разделенный на части мамонт был погружен на десять наскоро сработанных саней. Общий вес груза равнялся, приблизительно, одной тысячи килограммов. Чтобы проехать отделявшее нас от Колымска расстояние, мы воспользовались лошадьми. В Колымске лошади были заменены оленями. Темп нашего продвижения значительно ускорился. Огромные затруднение ожидали нас как в горах Тас-хаяк-тах. так и в Верхоянских горах, где нам пришлось переходить обледеневшие, скользкие как стекло горные долины. Начиная от Алдана, мы снова погрузили мамонта на запряженные лошадьми сани. В Иркутске нас ожидал прицепленный к ближайшему почтовому поезду вагон-холодильник. После тринадцати дней пути по железной дороге мы прибыли в Петербург 18 февраля 1902 года. Через несколько месяцев скелет мамонта был уже смонтирован и помешен в одной из зал Зоологического музея Петербургской академии наук. Рядом с ним, в огромном стеклянном шкапу, находится и частично реконструированная кожа животного. Вместе с консервированными в алкоголе мягкими частями мамонта — это наиболее блестящие экспонаты богатого остатками дилювиальных млекопитающих музея.