ГЛАВА VII
ВОЗРАСТ НАРОДА САХА
Хотя потрачены многие столетия, поиски происхождений народов не приобрели подлинно научную точность и конкретность. Практически они всё ещё не избавились от бабкиных представлений будто целый народ мог иметь своих Адама и Еву, от потомства которых мог вырасти целый народ. И тех Адама и Еву каждого народа сегодня с серьёзным видом и не в шутку ищут не древние бабки, а дипломированные учёные.
Как уже отмечено выше, датой рождения народа хакас фигурируют 30-е годы XX в., т.е. дата вынесения административного распоряжения о создании данного народа. А вот кем рожден этот народ, выйдет довольно смехотворно. Там придётся записать: «Хакасский народ рождён этносом по имени СССР». Так будет справедливо, ибо СССР - название империи, приказным путём породившей хакасов. Именно так выглядит «научное» определение «якуты родились от тюрков, монголов, хуннов», так как тюрки, монголы и хунны были лишь титульными именами империй, как СССР, составленных из конгломерата многих и многих разноязычных и разнокровных племён и родов.
Благодаря наличию конкретного свидетельства о рождении, заявление «хакасы родились от СССР» выглядит куда научнее, чем огульное «якуты родились от тюрков». Ведь, «тюрки» - такое же общее название империи, как СССР. В составеёвходили такие племена и роды, как Он Ох, Татабы, Отузтатар, Укуз и т. п. Из них «татап» или «татаб» составлены из типичной формы угро - самодийских языков «куп», «вепс», «кацап». «Укуз» или «Огуз» - не название племён, а простое слово «уус» или «жуус» - «род», где посреди долгой гласной «уу» вставлен «-г» по образцу «баатар - багатар - богатырь».
По фрагментам памятников орхонской письменности, у племён каганатов тюрков, не было единого тюркского языка: каждое племя и род имели свои языки. И якутоведение, никогда не любившее точность, не сообщало от какого конкретного рода той пестрой империи «родились» якуты и от языка какого конкретного племени берет своё начало якутский язык. И всё шло по принципу «пальцем в небо». Таков был уровень науки и времени.
Административно-приказной случай «рождения» хакасов в XX в. яснее ясного демонстрирует то, что с подобными сегодняшними представлениями нельзя искать «рождения» в древности этносов и народов. Ведь, хакасы и до своего юридического «рождения» приказным путём практически существовали, но не под названием «хакас», а в виде самостоятельных племён бельтир, койбал, сага и пр. Только тогда нельзя было их назвать составными ещё не родившегося названия «хакас». Короче, каждые племя и род на каждом отрезке времени прошлого имели свой собственный язык и этническое название. И те названия и языки никогда не застревали на одном месте и периодически менялись. И не имея и представления о череде тех изменений, абсолютно бессмысленно было искать, какой род вошёл в чей состав и какой язык в комбинации с какими образовывал те или иные языки, жаргоны. Так, например, сегодня остаются верными сагаязычию и этносу саха почти одни окраинные, в то время большинство городских, райцентровских и промпоселковских перешли на русскоязычие и ждут появления нового самоназвания, чтобы не числиться как саха. В последующем иностранноязычные якуты поступят таким же образом. Неизвестно, кого они назовут своим прапредком. Русскоязычные якуты, скорее всего, назовут себя родившимися не от якутов и русских, а от славян, а иностранноязычные - от французов, англичан, американцев. Если позаимствуют наш сегодняшний опыт, как своё прошлое они выставят прошлое славян, французов, англичан и американцев. Вот каков будет наш сегодняшний пример выдачи историй тюрков, гуннов и других как прошлое якутов. Как это ни стеснительно, но факт: многие сегодня гордятся чужой степной историей, выдавая её как свою. Перестанут они гордиться этим и начнут стесняться только тогда, когда и их собственные обрусевшие иностранноязычные дети пойдут выдавать за своё прошлое историю Британской, Французской империй за свою и стыдиться за принадлежность к саха. До прецедента с хакасами в XX в., не имело места «рождение» какого-нибудь народа путём лаконичного приказа «Образовать такой-то народ». Поскольку не было подобного (в лобовую) приказа «Образовать народ под названием якуты», якутоведение и не заметило, что и данный народ был создан таким же административно-приказным способом из конгломерата разноязычных и разнокровных неорганизованных масс. Не заметило по той причине, что административно-приказное сколачивание якутского народа продолжалось больше столетия до тех пор, пока не был пойман и приведён «под государеву высокую руку» последний «неясачный», зачисленный под рубрику «якол» (якут). Говоря иначе, в отличие от хакасов XX в. каждого заносимого в списки якутов приходилось ловить, охотясь за ним персонально, ибо в крае не оказалось никаких органов самоуправления. Точнее, в Якутии того времени была идеальная демократия, где суверенна была каждая отдельно взятая семья. Она никому не подчинялась и ни над кем не командовала. Та социальная организация картинно обрисована в каждом олонхо. В ней не было ни суда, пи наказания, ни тюрем, ни карательных органов, ни органов правопорядка. С нарушителями правопорядка пытались бороться при помощи добровольцев, именуемых «боотурами».
Те выполняли функции милиционера бесплатно ради лишь славы «богатыря» - «героического человека». Отсутствовало даже родовое управление. Было бы подобное, оно держало бы платных боотуров в виде опоры власти родовой администрации. А без силовых структур о наличии власти и речи быть не может. Имевшие место роды представляли собой не социальную организацию. Их миссия не выходила за пределы борьбы с кровосмесительством, т.е. через них вёлся учёт родства одновременно по отцовской и материнской линиям. Отсюда, одно и то же лицо входило в состав и материнского, и отцовского родов.
Указанные особенности якутов того времени не поняли по сей день из-за того, что олонхо изучали эпосисты, предания - фольклористы, хозяйство - экономисты, социальный строй - подгонщики к трафаретам «классических» социальных строев других стран. В итоге, общую картину жизни не получал никто. При этом фольклорист не прибегал к услугам архива, археолог избегал этнографии, историк не признавал ничего, кроме окучивания в цитаты архивов. И архивному они молились как к богу, ни практического анализа, ни сопоставления с реальной жизнью. Главное: никто из архивистов и не желал знать о том, что архивы XVII в. были взглядом чужих, не всегда понимавших жизнь якута.
Учли бы, кто авторы тех документов, многих оплошек в понимании жизни якутов времён прихода русских не было бы. Например, в архивах на редкость хорошо видно замешательство воевод с организацией самоуправления якутов. Искомой ими общеякутской и породовой власти самоуправления у якутов не оказалось ни капельки. Отсюда, вытекал кричащий вывод о том, что, организованных как народ и этнос, якутов не существовало. Роды и те оказались фиктивными, не административно-социальными, а только учитывающими лишь родство для браков. Вместо этноса и народа, имели место лишь зачатки деления по языковым группам. Однако и та робкая попытка сгруппироваться по языкам смазывалась массовостью двуязычия и многоязычия. Особенно невозможно оказалось отличить друг от друга сагаязычных «якол», тунгусоязычных «тонгус» и ламутоязычных «лабынха». Зафиксировала это отчётливее всего легенда о родословной Тыгына или Дыгына.
Воеводам, поспешившим ещё с дороги сообщить в Москву о проживании в Якутии тунгусов, ламутов, якутов, оказалось нелегко находить на месте таковых. Языки оказались недостаточно отчётливым признаком для деления якутян на только что создаваемые административно этносы. Пришлось предпочесть золотоордынский метод деления подданных на «конных» и «пеших». Так, казахи внутри себя делились на «пешую голь» и на «конных» зажиточных «атка минер». Последних именовали «хзх» или «казах». Тот же термин был заимствован казачеством как «казак» и при волжском окании «козак». Заодно с тем термином они позаимствовали ордынские: «атаман», «есаул», «хорунжий», «джигитовка» и т. п.
Однако то ордынское деление на «конных» и «пеших» в Якутии натолкнулось на опять неотчетливость из-за оленескотоводства. Им, оказалось, были заняты понемногу почти всюду в Якутии, где позволяла природа. Такого оленескотовода нельзя было с определенностью назвать ни «конным», ни «оленным». Их «пешие», не имевшие коня или оленя, крутились между рыбными озерами с волом и парой коров.
Поскольку иных принципов создания новых этносов не было, и воеводы не могли придумать сами другой принцип, пришлось использовать тот ордынский комбинированно с языковым. Тундровых «пеших», невзирая на разноязычие, оптом отнесли к юкагирам. «Оленных» высоких северных гор назвали ламутами. «Оленные» тайги с частью оленескотоводов были записаны как тунгусы. В списки якутов попали те, кто занимались рыболовством на озёрах без оленей и лошадей и оленескотоводы с преобладанием в своём хозяйстве луговых животных. Первых назвали или «худым якольцем балыкса» или «пешим якутом». У попавших в списки «конных» якутов, количество поголовья луговых животных должно было намного преобладать над числом транспортных оленей. Им между тем не запрещали вести и прежнее оленескотоводческое хозяйство. В числе представленных к награде в середине XIX в. богач якут Кокорин имел в своём хозяйстве до полуторы тысяч оленей, несколько сот луговых животных, в том числе и пару десятков привозных овец. В том регионе легенды удивляют сегодняшних фольклористов упоминаниями о каких-то рогатых лошадях.
Явно они так именовали оленей из такого комбинированного оленескотоводческого хозяйства, типа вышеупомянутого кокоринского. Та «рогатая лошадь» одновременно напоминает череп лошади с оленьей золотой маской из скифского кургана.
Интересные находки почти всегда обнаруживаются попутно при поисках другого или вовсе посторонними. Беда якутоведения состояла в том, что при поисках заданного, хоть самородок валяйся под ногами, не обращало внимания на попутные сведения. Так, и при поисках документов о добровольном вхождении Якутии в состав России никого не насторожило полное отсутствие родовых и этнических глав, с которыми следовало подписывать дипломатический документ о добровольном вхождении. Бозеко, Треки, Бойдоны, Легои, Бурухи, Киринеи оказались невластными главами родов и этносов, а лишь рядовыми «лутчими людьми», т.е. чуть богаче других. Договор с ними был бы пустой бумагой. Более того, не у кого оказалось взять и списки будущих ясачных. Отсюда, почти сам по себе вытекал кричащий факт о присутствии одних язычий и полном отсутствии этносов. И воеводам пришлось самим охотиться за каждым якутянином, чтобы из них сколачивать административно этносы. А те списки должны были стать официальными юридическими свидетельствами о «рождении» всех местных этносов. Если этот кричащий факт проворонили учёные-якутоведы, то абсолютно неграмотные якуты XVII в. поняли моментально и именно поэтому дату «рождения» якутов, как народ, они пошли считать единогласно и безоговорочно со времени прихода русских, т.е. с Тыгына. Именно из-за этого понимания никто в преданиях о Тыгыне не вставил и словечка о дате «рождения» якутов. Против таких упрямых фактов вряд ли кто отыщет резоны.
В тех же материалах якутоведение и не попыталось выяснить, почему в одной лишь Якутии составление ясачных списков вызвало столь массовое и продолжительное бегство. Ведь, не бежали от ясака даже «двоеданники», платившие одновременно ясак и Алтын-Хану, и царю.
Не поняли причины бегства из-за того, что не нашли нужным посчитаться с отличительными особенностями жизни якутов. Сама массовость бегства в единственном числе по всей Сибири показывала, что якуты и их жизнь не имели себе подобных в регионе, потому и бурнее среагировали на крутой поворот в устоях своей жизни при ясачном режиме. Последний ломал их устоявшиеся устои жизни во всех направлениях.
Во-первых, их силком делили из аморфного монолита на какие-то непривычные группы, именуемые этносами. Отныне им предстояло отмежевываться друг от друга по этническим квартирам. При этом льготными оказались одни попавшие в списки якутов.
С другой стороны, выпячивание «конности» от живого тела главного кормильца - оленескотоводства отделяло его составные в виде самостоятельных отраслей, неспособных прокормить своих приверженцев без чужой помощи.
В-третьих, выведение лугового животноводства вынуждало сжечь и рубить тайгу и выпускать водоёмы для создания лугов для всё увеличивающегося поголовья лошадей и коров. Подобное кощунство над природным равновесием не сулило ничего утешительного.
Паника от слома привычного привела к всеобщему бунту, имевшему вид массовых бегств, чтобы на новом месте попытаться попасть в списки льготного этноса «якут». Некоторым это удавалось, т.к. до поимки и объясачивания они успевали обзавестись главным признаком создаваемого этноса «якут» - лошадьми, крупным рогатым скотом. Иным, по легендам, это удавалось при помощи взяток составителям ясачных списков.
Таким образом, и взяточный метод имел, по-видимому, немалый удельный вес в процессе «родовых мук» «рождения» якутов. Поэтому те бегства нельзя было назвать «массовыми переселениями якутов» на окраины в XVII-XVIII вв., ибо до бегства у тех беженцев вовсе не было никакой этнической принадлежности. А бежали на окраины не чистые скотоводы, а оленескотоводы, привыкшие штурмовать необжитые дикие места, опираясь на охотничье-рыбный промысел на оленях. А считанные коровы и лошади им служили сберкнижкой на случай удачливого создания обильных рукотворных лугов на диких местах. Беженцы уходили не куда попало, а к «родникам». Иначе они рисковали быть отогнанными обратно как чужаки.
О подобных случаях отгона чужаков со своей территории много говорят хосунская эпопея и, так называемая, «маугирская война» (по-якутски «майаат сэриитэ»). Случилось это в самый разгар «массовых переселений». В XVII в. майааты озера Есей пошли вооруженным путём отгонять наплыв беженцев из долины Вилюя. События развернулись так, что воеводы якутского острога и западные воеводства вынуждены были выступить в роли миротворческих военных сил. Собственно, воеводы чуть не довели тот майаатский конфликт до натуральной войны. На деле же вооруженные отряды майаатов, без стычек, лишь курсировали по долине Вилюя потрясением оружия и бранью, отпугивая наплыв переселенцев. Непривыкшие к войнам якутяне это потрясание оружием и брань назвали «войной».
Та «майаатская война» создала огромную серию легенд и преданий. Там выяснилось, что якутяне, ставшие «на тропу войны» («кыргыс ыллыга»), окрашивали свою одежду в цвет крови: «кыhыл бутук». Люди в красных бутуках цветом одежды предупреждали мирян, что они - люди «с тропы войны». Это опять навязчивое упоминание о единстве культур якутских и индейских Майя. Индейские Майя становление «на тропу войны» также выделяли покрытием кожи красной охрой и татуировкой с исполнением военного танца. Якутские Майя-Майааты той же охрой покрывали одежду, «кыhыл бутук», татуировали лицо вшиванием окрашенных шейных волос оленя в кожу и исполняли военный танец «Илбис». Этот танец «Сэттээх», обязательства которого не были снимаемы ни магом, ни шаманом. Короче, у ставшего на «тропу войны» и исполнившего страшный танец «Илбис» были только два пути: или гибель в бою, или избавление через победу над врагом.
Знаменитая легенда о Нюрбакане как раз относится к той «маугирской», «майаатской войне» с применением «красных бутуков», «шитья лица» (хоро сочема) и танца «Илбис». Это лишнее указание того, что «кыргысовым веком» называли время бегств от ясака и охоты на «неясачных».
Оформление этносов и народов Якутии не закончилось и сегодня. Начальная льготность этноса «якут» позволила сагаязычию разлиться от Таймыра до Чукотки и от Ледовитого океана до Северного Китая за Амуром. Остальные малоязычия. пошли на свертывание. Только после суверенитета их стараются возрождать не очень успешно. Их возрождение пошло бы ходчее, если бы за те языки были бы установлены ощутимые и устойчивые льготы морального и материального порядка, как это было сделано в своё время с сагаязычием.
Отнесение себя к тем или иным этносам и раньше, и сегодня зависело от материальной и моральной выгодности. Так, в 50-х гг. XX века из-за льгот детям в обучении и интернатском содержании довольно заметно увеличилось количество малочисленных. Зато увеличилась у якутян численность обрусевших с полной утратой родных языков. Те ещё не заменили этническую принадлежность и не придумали себе новое самоназвание.
Самоназвания в послерусское время также менялись довольно часто. Чаучи - чукчи в своё время переходили на «луораветлан», нымыланы стали называться коряками, ламуты - эвенами, тунгусы - эвенками, якуты-саха, асе-ася-эдьээн-эдьиганы переходили на «не-якут-саха» и сегодня записаны как долганы, одулы полностью перешли на «юкагир», чуванцы, юсалы, чавчувены, пашенные-бааhынай исчезли.
Эвены и эвенки по сей день не только не уточнили свои этнические рубежи, но даже путают кто эвен, кто эвенки и кто долган. Жителей Оленекского, Жиганского, Анабарского и Булунского улусов И.С.Гурвич отнёс к якутам-оленеводам. На деле же они - оякученные майааты и долганы-эдьээн-эдьигааны. Среди оймяконцев в прошлом преобладали ламуты, долганы и майааты-майагатта. Все они сегодня записаны якутами. Колымские хангаайы - бывшие майааты из реки «Коо Вээма» («коо» по угро-самоди «река», «вээма» по - чукотски «река») то фигурировали как ламуты, эвены, чуванцы, чавчувены, нымыланы, то выдавали себя как якуты. Усть-майских селькупов - куп и долган-эдьээнов якуты называют «майскими тунгусами», а эвенки - «алданскими якутами». А они сегодня в паспортах записаны как эвенки.
До 40-х годов XX века были неустойчивы сами понятия «якут» и «тунгус». «Когда был оленеводом - был тунгусом; сегодня я - скотовод, т.е. стал якутом», - говорили многие. «Какие они тунгусы, когда и поругаешь их по-тунгусски ничего не понимают?» - встречались и такие высказывания. «Соседи их так называют», - говорили третьи.
Вилюйчан и людей из Горного улуса до недавнего времени соседи называли «вилюйскими и горными тунгусами» или «лесными тунгусами» - «масто-нгуhа». Это выражение, явно, означало «таёжные тунгусы». Однако удивляет, почему не «ойуур тонгуhа».
Вся эта этническая недооформленность очень отчётливо выделялась в том, что каждый участочек имел свой говор, диалект - остатки былых языков. Всё это так свежо, что по сей день не выветрились ещё акценты. А акценты - не долгожители.
Невзирая на наличие официальных «свидетельств о рождении» в виде ясачных списков, сведения о древних предках якутов становятся ещё загадочнее. Загадочнее и запутаннее потому, что глубинные корни каждого рода и этнонима уходят в дебри угро-самодийских и майаато-индейских общностей.
ЧАСТЬ II
МАТЕРИАЛЬНАЯ И ДУХОВНАЯ КУЛЬТУРЫ ОБ ЭТНОГЕНЕЗЕ
ГЛАВА I
МАТЕРИАЛЬНАЯ КУЛЬТУРА
При выяснении этногенеза народов Якутии, пожалуй, самые броские сведения сохранила пища. Эта область материальной культуры в Якутии отличается тем, что она никогда не выкидывала на свалкувсё своё старое. Одновременно она старалась не отставать от новинок, поступавших извне. Отсюда, пища народов Якутии превратилась в своеобразный музей, сохранивший все этапы развития народов края от первобытности до нашего сегодня. При этом превосходно сохранены и термины, и технология. Общая картина якутской пищи - её местное происхождение. Старожилые русские, утратившие свой родной язык, полностью сохранили в данном крае свою кухню по технологии и терминам. И якуты, если бы они были переселенцами извне, кухню своей прежней родины сохранили бы и в Якутии.
В растительной пище якутов, начиная от названий пищевых растений, кончая самой кухней, всё стопроцентно местное угро-самодийское.
Якутские ягоды «отон» (брусника) и «эдьэн» соответствуют ненецкому «оде» (ягода). «Дьордьомо» из усть-алданского говора относится также к словам самодийского происхождения. «Mooнньо5он» (чёрная смородина) по характерному окончанию также из самоди. Сушка заболони с лёгким копчением и составление из них оригинальных пачек для хранения, приготовление и обработка свежих стружек из заболони также полностью соответствуют самодийским способам их приготовления. Берестяные и из лиственничной коры бочки для хранения заболони с термином «холло5ос» - также не достояние одних якутов, а всех самоди. Явно они на самоди или кетоязычии, ибо в них нет ничего тюркского и монгольского. Тюркское «дерево» — «агач» не встретите в Якутии, но и «мас» - у тюрков и монголов.
В растительную пищу якутов от старожилых русских вклинилось немало хлебных и мучных изделий: «лэппиэскэ» (от русского «лепешка»), «саламаат» (от русского «саломат»), «хааhы» (от русского «каша»), «чиэстэ» (от русского «тесто»), «бэруэк» (от русского «пирог»), «алаадьы» (от русского «оладьи»), «буулка» (от «булка»), «халаачык» (от «калач»), «бухаанка» (от «буханка»), «килиэп» (от «хлеб»), «токуккай» - описательное якутское слово, но по технологии и форме точно копирующее русские сушки для детей. Сам зерновой хлеб на внешний вид будто бы имеет своё тюркское название «бурдук». Однако это слово у преобладающей массы тюркоязычных «нан» или «нон». По территориальной близости именно этот «нон» («нан») должен был добраться до якутов. Однако до якутов добрался только «бурдук», встречающийся только у одних татар - ногайцев. Расселение их издревле у кавказских гор и в Причерноморье. Каким ветром могло занести это слово за тридевять земель к якутам - дело уму непостижимое. Если бы оно шло через массив сибирских татар, то остатки его обнаружились бы у кого-то из них. Подобного факта нет. Остается предположить, что слово занесли русские вместе с понятием «бурда». Или его могли занести сами ногайцы - толмачи (переводчики), находившиеся на русской службе. Понятию «бурдук» в Якутии сопутствовали бы такие же тюркские термины и технология изготовления хлебопродуктов, чего у якутов нет и в помине. Со словом «бурдук» до Якутии добрались бы и тюркские названия хлебных злаков. Их тоже не оказалось в Якутии. Все хлебные злаки в Якутии имеют только термины, используемые русскими.
Якутская ступка «кэлии» от угро-самодийского «кэлэ», «хала», «кала» - «рыба». По технологии и терминам и рыбная пища якутов также стопроцентно оказалась угро-самодийской. Это соответствует и родовому составу, и древним топонимам. Те термины таковы: хачымаас, hулто, лакыыта (накыыта), хоонгкура, сыма, липпэ, барча, буорса (порса), кыыбах, дьуукала, олорбо, хохту, лыыба, тала, талаха, чээлимэ и т. п. Термины, относящиеся к орудиям лова и техники лова: туу, тыы, онгочо, илим, мyнгxa (мунка, ба5адьы), сантыы, куойа, мангкы, кэлии (разновидность куйуура), куйуур, тара5ана, суур, дадараангкы, биэрэс, сип, нырыы, тымтай, тууйас, ыа5ac, чабычах, хатар5ан, тордуйа, эрдии, холбо.
В противоположность привычкам степных народов, якутская кухня в способах приготовления рыбной пищи впрок полностью игнорировала соль. В 30-х годах XX века и чуть раньше пошли применять соль при варке ухи якуты, перешедшие на заимствование русского и городского быта и жизни. Однако и они при жарении рыбы на рожне также не признавали соль, применяяеётолько при жарении по-русски на сковороде.Неповторимой особенностью рыбной пищи якутов, которая не может иметь место в теплых степях, является заквашивание рыбы. Этот метод - истинное порождение вечной мерзлоты и бытует в Якутии тысячелетия. А.П.Окладников в местности Кууллаты-Урэх близ Якутска выкопал сымовую яму неолитических людей, полную костями рыб. Возраст ямы 3 тысячи лет. Это были самые древние обнаруженные «сымасыты» Якутии, а вилюйчане - самые позднейшие сохранители этого метода хранения рыбы впрок. У вилюйских и кобяйских сымасытов нами зафиксированы около двух десятков разновидностей сыма.
Другую неюжную особенность рыбной пищи и заготовки её впрок составляют якутские замороженные блюда и холодовой способ хранения части рыб. Таковы блюда: тала, талаха, согуда и другие, известные сегодня под названием «строганина». Они сегодня изготовляются из одних стружек замороженной рыбы. А в прошлом встречались блюда и из накрошенных кусков замороженного филе.
Подледный лов рыбы в реках и озерах предкам якутов не привезти было из теплых степей. Также, выработанная тысячелетиями, сложнейшая система методов и приёмов лова рыбы является сугубо северной. Кстати, древние методы захоронения якутян почти точно копировали технику и методы запасания рыбы впрок. Таковы «арангасы», копирующие «холбо» воздушного и надземного типов. Использование плиточных камней и пещер в скалах при захоронении также повторяют приёмы хранения рыб.
В мясной пище якутов 60% терминов состоит из угро-самодийских слов и 40% из слов тунгусо-манчжурского происхождения. Казалось бы, судьбы якутов и ненцев не скрещивались. Однако, если взять в руки словари этих двух народов, то обилие одинаковых слов и выражений поражает внимательно сопоставляющего. Якутский «итир» (брюшной жир) очень похож на ненецкий «дир» и русский «жир»; якутский «туруйа» (журавль) похож на ненецкое «xopьe» и на русские «хор» и «хоровод» (танец, напоминающий журавлиный хоровод); якутские «амтан» («вкус»), «амсай» (вкусить) и ненецкое «нгямза» (мясо) - одинакового происхождения; якутские выражения «най барбыт» (обленился) и «кэнгул айбардыыр» (вольничает) и ненецкое выражение «найбарц» (пировать обильной мясной едой) удивительно похожи.
Здесь приведены примеры лишь из области мяса и мясной пищи. Между тем якутский «эт» похож на кетский «кэт». Оба слова означают «мясо». Кетское слово «арынгит» (масло, жир мясной) соответствуют якутскому «арыы» - «масло». А то слово по-монгольски «тоhин» и по-тюркски «май». Впрочем, такая же путаница со словом «айах». Это слово у якутов означает «рот», а у тюрков - «нога». Заменить «рот» «ногой» в переводе слова «айах» мог только очень плохо владеющий тюркским языком.
Как мясную, так и рыбную пищу якутов, сильно разнообразили обилие сушёностей, толчёностей и вялёностей и наличие множества блюд из внутренностей.
Из всего комплекса пищи якутов по терминам стоит чужеродным телом их сагаязычная молочная кухня. В ней уже нет ни угро-самодийских, ни тунгусо-манчжурских терминов. Хотя у якутов и имеется сам метод изготовления кумыса, но технология его отлична от южной степной. Например, все кумысоделы южных степей от остатков кумысоделия изготовляют сыр и творог. Подобного использования остатков кумысного производства у якутов нет и в помине. Более того, якуты даже представления не имели о сыре, когда тюрки и монголы изготовляют его во многих вариантах издревле. Вдобавок, сельских якутов, живущих безвыездно, даже претит вкус сыра. С другой стороны, из перекисшего кумыса все тюрки и монголы делают молочную водку «арак», «архи» и «тарасун». Из них до якутов дошёл лишь один термин «архи» опять в искажённом произношении и превратился в «арыгы». Термин этот якуты употребляют для привозных винно-водочных без разбора. А что «арыгы» можно приготовить самим из кумыса и перекисшего молока, у якутов нет и представления. Отсюда, термин «арыгы», скорее всего, привезли русские и их толмачи-переводчики. Иначе до якутов дошла бы и технология изготовления самой молочной водки. И в другой части молочной кухни якутов также встречаются несоответствия с южными. Например, у хакасов «корчик» - волосяная мутовка, а у якутов «куэрчэх» - сбитень из сливок»; хакасский «хаймах» и якутский «хайах» - лишь полупохожи по терминам и разны по технологии. Якутское слово «чохоон» искаженно повторяют древнее самоназвание карелов «чухон». Термин привезен русскими и приклеен к одному из древнейших молочных продуктов якутов. Тюрко-монгольские термины молочной кухни, скорее всего были привезены сагаязычием.
Молочную терминологию, надо полагать, заменил своими поздни сага - язык. Это аналогично тому, как сегодняшние обрусевшие якуты из якутского языка взяли себе только названия таких явлений, которых нет в русском языке. О том, что до сагаязычия Якутия имела какие-то свои скотоводческие термины, свидетельствуют загадочные слова: Дьэhегей, Илгэ, Тунах, Сэлэгэй, Мингэ, Баhах, Сири-Иhит, термины для мастей лошадей и коров, салама, чэчир и т. п.
Жилища и поселения якутов также стопроцентно северны. Возьмите главный символ якутов - сэргэ. Какая может быть речь о коновязи из столба в безлесной степи. Якутская ураса из бересты - также вещь не из голой степи. Само слово «ypaha» фонетически созвучно со словом «алаhа». Следовательно, и «алаhа» на Енисее и Алтае-Саянах - остаток от их древнего угро-самоди. Якутское стойбище на Булуне и Жиганах и сегодня сохранило название «сурт» (куhунгнгу сурт сайынгнгы сурт и т. п.). А «сурт» - угорское «йурт». «Хайа дьуортугунуй?» - вопрошал в своих староякутских находках Суоорун Омоллоон. Это означает: «Из какого йурта или сурта?», т.е. стойбища. Якутское «ыал» также соответствует угорским «эль» (мани эль), «аил», «аул». А вот «киhилээх» или «кишлак», «кишняв», «кийив» (киев) у якутов отсутствуют. А они могли бы иметь место, ибо «ки» - «человек» по угро - самоди не чужд якутам. О древнем традиционно якутском жилище под селькупским термином «мо» в виде Холомо, Халтаама отмечено уже выше. У тюрков «дом», «жилище» - «уй». Вместо него у якутов «дьиэ» от эвенкийско - эвенского «дьуу». Термины «ампаар» и «балаган», кажется, занесены русскими. Тот же балаган русские называют и «юрта» от угорского «йурт». Одновременно те же угорские термины и без'русского посредничества, как общесибирско - северные, по языковой эстафете могли добраться до Якутии вместе с конструктивными модами на типы жилищ. Во всяком случае, те деревянные конструкции и термины не имеют ничего общего ни со степью, ни с тюрками.
Одежда любого времени подвержена изменениям и поправкам соответственно модам. А моды зависят не столько от физических переселений, а сколько от обмена и всевозможных контактов. Поэтому одежда - не совсем благодарный материал для выяснения проблем этногенеза. Из одежды в области этногенеза могут быть полезны одни наиболее устойчивые её элементы. Какова была одежда якутян до воздействия русской культуры неизвестно. Наиболее старые образцы из музеев и раскопок имеют бусы русского производства. Дорусская одежда всех якутян была противохолодовой. Это главное отличие одежды якутов от южного степного. В той противохолодовой одежде до русских почти не было деления на этнические. Они были лишь региональны и приспособлены к типам занятий и к климатическим особенностям. Так, без разбора этносов вся тундровая меховая одежда была «глухой», т.е. противоветровой. Таковы кухлянки, парки, сукуи и спальные мешки. Оленеводческая одежда тайги и таёжных гор была приспособлена к профессии оленевода и охотника, имеющего дело с резкими движениями. Те типы одежды обтекали тело и не стесняли движение. Дудика, копто, мэкчэ - одежда типа кафтанов и курток. Шапки в тех регионах были капорообразны и снабжены противоветровой опушкой.
Поскольку в Якутии до русских не было специализированного скотоводства, а было лишь оленескотоводство, особой скотоводческой одежды не было. Оно пошло вырабатываться лишь в послерусское время и под воздействием русской одежды. Из одежды якутян особое место занимает таеёчасть, которая ниже пупа. В отличие от степного она не состояла из цельных штанов и обуви с высоким голенищем. Вместо штанов якутяне пользовались трусообразным «сыалыйа» и ноговицами «сутуруо». «Сыалыйа» в верхней и нижней части украшалась тесемчатой бахромой. У девушек на выданье бахрома снабжалась указателем девственности — металлическими подвесками и подобием колокольчиков. Бахромой или мохнатой опушкой снабжалось и «сутуруо». Шаманы свои «сутуруо» и «сыалыйа» снабжали звонкими металлическими подвесками. Обувь летняя имела короткое голенище и называлась «олооччу». В охотничьем варианте «олооччу» заменяла «эмчии-рэ» - не сшитая пластинчатая обмотка. Удивительно якутские сыалыйа, сутуруо, олооччу, эмчиирэ точно повторяются у американских индейцев. Их танцоры, подобно якутским шаманам, в такт движению позванивают металлическими подвесками. Их мокассины - почти точная копия эмчиирэ. Якутские этэрбэс также повторяются у индейцев. Описанная одежда якутов присуща всем угро-самоди Севера. Как видите, и в одежде якутов нет ни капельки степного и имеющего марку тюркского или хуннского. Сегодняшним создателям якутской национальной одежды можно бы посоветовать заниматься больше созданием самостоятельных национальных атрибутов одежды, чем ысыаховыми комплексами одежды. Из-за ношения последних лишь на праздниках и торжествах спрос на них будет незначительным. А если будут изготовлены национальные атрибуты, пришиваемые и подвешиваемые к обыкновенной одежде, будут иметь такой же широкий спрос как иностранные нашивки и рисунки, пришиваемые и приклеиваемые к одежде.
Орудия труда и снаряжения якутян также не признавали ни этносов, ни оазисов языков. Они всюду были одинаковы в своих отраслях занятий. Исстари якутян искусственно делили на этносы и народы одни ученые и администраторы. Позже, примирившись с подобным делением, за «национальное» стали выдавать и сами якутяне, имеющиеся некоторые различия материальной культуры, связанные со специализацией отраслей занятия. Не вдаваясь в те отраслевые различия, надо отметить полное отсутствие у якутян ни капельки военного в их охотничьих снаряжениях.
Пальма «батыйа», одинаковая во всей Якутии, не годилась для войны. Этот большой охотничий нож на длинном древке не был ни пикой, ни саблей. Его бугорообразное лезвие при фехтовании было опасно самому владельцу оружия, так как при парировании ударов оружие противника соскальзывало бы только в сторону рук владельца пальмы. А там отсутствие боевой крестовины не защитило бы руку. Этим громоздким оружием охотники опасались пользоваться даже при схватках со зверями-хищниками. Прямое назначение пальмы - обрубка ветвей с седла при прокладке тропы в чащобе. Ею было удобно также очищать от сучьев жердяные остовы чумов. Охотничья пика не имела боевых упора и крестовины. Она не годилась ни для пешего, ни для конного боя.
Якутские сабли батас и болот - не совсем умелые копии казачьих сабель. Не умелые в том отношении, что в них не позаимствованы боевые качества русских меча и сабли. Во-первых, ни болот, ни батас не снабжены ни эфесом, ни крестовиной для защиты руки. Во-вторых, в форме их лезвия сохранён тот бугорок лезвия пальмы. Подобное лезвие делало батас и болот вовсе непригодными для фехтования.
Встречавшиеся мне образцы якутских шлёма и пластинчатого панциря не годились в боевых целях, ибо они были пришиты не в виде рыбьей чешуи. Отсюда, промежутки между ними не защищали тело ни от стрел, ни от уколов пикой или от сабельных ударов. Пришивка пластин кожаными бичёвками вовсе обесценивала панцирь и шлём.
Злые военные знания, как всякая дурь, очень прилипчивы и не забываются при сменах поколений. Отсюда, если предки якутов имели военное прошлое степных завоевателей, то куда делись те военные знания у якутов при изготовлении ими пальмы, болот, батас, шлёма и панциря. И это невсё…
В богатырствованиях олонховских героев также полностью отсутствуют военные знания. Как ни тщательно следил за описаниями схваток олонховских богатырей, я не обнаружил ни элементов фехтования, ни других следов военных знаний. Это - обыкновенная драка в кулачную с поножовщиной. Пришедшие на помощь в олонхо стоят в сторонке наблюдателями, дожидаясь своей очереди для замены уставшего. Разве поступал бы так древний вояка-степняк, пришедший на помощь своему сородичу? Тут отсутствие Военных обычаев и знаний сливаются воедино с невоенностью подобия оружий якутов. Отсюда, олонховские дуэли явно являются творческой самодеятельной переработкой волшебных «схваток» шамана с дьяволами под социальные дуэли пришлого языка с иным социальным строем.
ГЛАВА II
ИСТОКИ ЯКУТСКОГО ЯЗЫЧЕСТВА
Якутское язычество относилось к религиям самой ранней Диринг-Юряхской зари человечества. Она очеловечивает всю живую и неживую природу. Согласно тому очеловечиванию, каждое растение, каждый камень, каждое озеро, каждая гора, каждая зверина, рыба и птица имеют внутри себя своего внутреннего разумного человечка под названием «иччи», что под угро-самоди «Ии»-«чи» (человек-человек). Иччи наделяли всеми качествами человека: гора, облака, насекомые, дерево могли думать, радоваться, обижаться, мстить, помогать кому-то и т. п. Отсюда и деликатное отношение язычников ко всей живой и неживой природе. Именно от остатков подобного очеловечивания живой и неживой природы черпают свои волшебства все сказки планеты. Обряды якутов основываются именно на таком представлении об иччи. Иччи они делили на «добрых» и «злых». Само понятие иччи породило и такое представление, будто у самого разумного человека имеется своё внутреннее миниатюрное иччи, т. е. получалось так, будто внутри человека живет второй мини-человек - иччи человека. Чтобы отличить иччи человека от иччи остальной природы, его наделили другим термином - «кут» от самодийского «ку», «кут»-«человек», что соответствует русскому понятию «душа». Тот «кут» живет внутри живого человека, а после его смерти уводит существовать самостоятельно. Только после смерти единый «кут» человека распадается на 3 части: воздушный, водный и земляной его виды. Выходит, после смерти человек распадается на 3 части и никогда больше не объединяется воедино. Кроме «кут», человека и животных наделяли его зеркальной копией или его тенью, именуемой «сюр» от угро-самодийского «сю» - «зверь». Понятием «сюр» древние подчеркивали, что и человек относится к царству животных и зверей.
Когда человек болел, считали, что у него украли его «кут» или «кут» сам сбежал от человека. Когда «кут» съедал шаман или злые духи, человек умирал.
«Кут» умерших становился дьяволом. За исключением злых иччи природы, «кут» умерших был единственным источником пополнения армии якутских «абаасы»-дьяволов, от «угро-самодийского «аба» (мертвец) и «чи» (человек). Отсюда, «абачи» или по-якутски «абааhы» - «иччи мертвого человека».
Общение с иччи, т.е. с очеловеченными силами природы, якутское язычество осуществляло большей частью без жреческих услуг. Каждый верующий сам мог лично обращаться к любым иччи добрым и злым. Обращение производилось при помощи подношения предметных даров или угощения их через уста огня. Таким образом, иччи огня был постоянным посредником между людьми и иччи. Канонизированных молитв ещё не было создано. Их заменяли алгысы прозаические, стихотворные нередко с песнями. Начавших специализироваться в деле алгысов называли просто алгысчитами. Таковыми становились обыкновенные мастера слова или певцы. Православие их назвало «белыми» шаманами. Это был ляпсус, ибо «Айыы ойуна» в дословном переводе означал «божий дьявол». Само слово «ойун» - от угро-самодийского «йунг» - «дьявол». От того же угро - самоди и привозное «тангра» с типичной «-ра».
Якутские иччи имели угро-самодийские названия: Барыылаах от самодийского «вар» - «большой», «старший». Его параллели у угро-самоди: Барулак, Баруси, Сибчи, Сибучи. От последнего якутско-эвенкийский Сэ-бэки, Сэбэк и якутский сибиэн. Короче, истоки якутского язычества связаны с циркумполярным язычеством Севера. Тут опять та же навязчивая общность, с индейской культурой.
В отличие от крупных религий якутское язычество не создало специальных складов для накопления душ мёртвых, т. е. оно не имело ни ада, ни рая. Связано это с тем, что первобытное общество, породившее якутское язычество, не имело ни тюрем для наказания мёртвых душ, ни рая для ублаготворения душ курортными условиями. Это и понятно: первобытное общество не имело ни богачей с образцом райско-курортной жизни, ни карательных для поддержки отсутствующей власти, якутское язычество не создало и царя - диктатора душ - бога. Короче, якутская религия была религией без социальных богов. В условиях отсутствия ада и рая, язычеству якутов хранить контингент душ (кут) было негде. Поэтому допускалось, как в безотходном хозяйствовании, утилизация душ мёртвых путём вкладывания части из них в рождающихся детей, детенышей зверей, птиц и всякой живности. Так создавалось понятие многократного «перерождения» мёртвых. Таким путём якутское язычество избегло создания специальных складов для хранения мёртвых душ всех времён в виде рая и ада.
До утилизации души мёртвых вынуждены были жить в своих воздушных гробницах - арангасах или в надземных коробах-склепах - наземных «арангасах». В дневное время они из грабниц не высовывались. Зато после захода солнца шли они бродяжничать там, где раньше жили и работали, т. е. среди живых. Отсюда, названные позже «Срединным Миром» (Орто Дойду) было обиталищем и живых, и мёртвых. Так язычество обходилось без ада, заменив ад ночным временем.
«Ад» якутам привезло христианство. Оно запретило воздушные и наземные захоронения мертвецов и приказало обязательно под угрозой штрафов, закапывать их в землю. И это мероприятие не обошлось без социальных треволнений. После введения закапывания мертвецов в землю якутам пришлось позаимствовать у православия понятие о Подземном Царстве. Только его не называло адом. Тут творческая самодеятельность поработала с блеском. В качестве проходов в Подземное Царство использовали погребальные ямы. Хозяев Подземного Царства называли Арсан Дуолай (Зубастая Пасть) и Буор Мангалай (глотательное устье земли). Оба названия — иносказания погребальной ямы. Заселили это царство также своеобразно. Там поместили новопридуманных дьяволов: Илиэhэй (от русского «леший»), Дьаабыл (от «дьявол»), Адьарай (от библейского Азраил), Дьэгэ Бааба (от Баба Яга), Кээлээни (от чукотского «кэлэ» -«дьявол»), Чэчуэккэ (от русского «суседка») и т. п. В это Подземное Царство не ссылали грешников.
Принявши библейский ад, якутскому язычеству пришлось придумать и замену для рая. Только якутские небеса тогда были заняты самыми злыми из местных абаасы - небесными посылателями самых лютых морозов. Православие требовало те небеса как - то превратить в рай. Тут местная самодеятельность вместе с миссионерами разделили небеса на ярусы. На одном из тех ярусов оставались жить прежние небесные абаасы, а в ярусах по соседству поместили якутских Айыы, почти силком переселенных с поверхности земли в небеса.
Языческая самодеятельность создала и «царя-диктатора» для тех Айыы в лице Кун Айыы Тойон и Аан Алахчын Хотун. Прообразами той выдумки стали эпитеты русскому царю, придуманные в Якутии XVIII-XIX вв. Тогда царя якутская аристократия величала «Кун Судаар», «Epунг Ыраахтаа5ы». Из этих двух выражений скомпонован Кун Айыы Тойон. Причём слово «тойон» образовано от русского «тиун». Царь - мужчина не мог не иметь жену. И придумали таковую из изысканных комбинаций якуто-угро-самодийских слов: «Аан» - «Изначальная», «Ала» - «Великая», «Кчин» или «Хчин» - «Человек», «Хотун» - «госпожа». Эту супружескую чету наделили способностью вершить судьбы. Мысль, возможно, продиктована миссионерами для восславления своего царя подобным образом. Здесь иногда прилепляют поговорку «Чынгыс хаантан ыйаахтаах, Одун хаантан онгhуулаах», отвечающую на вопрос: «Кимтэн кииннээх, хантан хаан-наах?» В ней имя хана Чингиса не понятно. Слово «хаан» якуты приняли не за титул правителя, а сочли за указатель кровного родства. Поэтому они туда прилепили от себя выражение «Одун хаантан», т. е. от крови одунов или одулов. В самом деле, по родовому составу в этнос «якут» вошло значительное количество одунских или одулских родов: Одуну, Уотту, hотту, Уедэй, Уедугэй, Онту, Одул и т. п. Если бы понимали титул хана Чингиса, то русского царя не пришлось бы называть «ырaaxтаа5ы», а называли бы «русским ханом» или «русским каганом». Это опять лишнее свидетельство о том, что якуты ничего толком не знали ни о тюрках, ни о монголах.
ГЛАВА III
ФОЛЬКЛОР — ЗЕРКАЛО СОЦИАЛЬНОГО СТРОЯ, СОЗДАВШЕГО ЕГО ЭТНОСА
Если отнести к виду фольклора и характерное приветствие, то из него можно почерпнуть немало сведений о прошлом народа. Якутяне при виде незнакомца кидались навстречу с приветствием - просьбой: «Кэпсээ, тугу биллинг» (Расскажи, что узнал нового) или бросят короткое эвенкийское «Улгучэкэл!» (Расскажи), что в якутской кальке выходило как «Кэпсээ» и по-пашенному «Капсэ!». Это не приветствие, а вопиющий крик информационного голода от издревле заточенности в безлюдьи. Оно изобличает россказни о якобы наличии в истории Якутии таких фактов как приход беженцев от хуннско-тюрко-монгольской тысячелетней резни и вынужденности прятаться столетиями от какого-то «Кыргыс уйэтэ». Вынужденность прятаться от внешних имперских и внутренних кыргысовых войн вызвала бы иное приветствие, чем беспечное «Кэпсиэ». Люди прятались бы как затравленные звери, и не выскакивали бы навстречу первому встречному с нетерпеливым возгласом: «кэпсиэ!» Об этом говорит горький пример всех натерпевшихся от войн
Изобличают необоснованность версий о якобы присутствии не эстафетных, а прямых контактов древней Якутии с воюющей степью и сказки как якутов, так и всех малочисленных Якутии. В тех сказках единственно только о зверях, птицах, рыбах и природных явлениях, нет ни капельки о социальных отношениях и власти классовых обществ. А познание классовых страстей и алчности к богатству - неизлечимее наркомании. Беженцы от алчных войн хунно-тюрко-монгольских каганатов и ханств и в Якутии бы не позабыли страсти и алчность социального строя войн. Тоску по оставленному ими в степях социальному строю, подобно оякученным старожилым русским, они непременно бы выразили в пересказах прежних сказок о ханах, каганах, принцах, купцах, полководцах, войнах, трофеях и богатствах. А у якутов и якутян нет и представления о сказках подобного сюжета. У них, бедных, и слова-то нет о понятии «золото», ради которого древние тюрки, хунны и монголы воевали тысячелетия. Дошедший через десяток рук до якутов, тюрский язык потерял по дороге слово «золото» - «алтын». Поздние, узнав об этой прорехе своего «тюркского» якутского, пополнили недостаток, окрасив серебро «кумуч» в белый и красный цвета: «Уpунг кэмус» - «серебро», «кыhыл кэмус» - «золото». Сколько проведено подобных «ремонтов» тюркского, доставшегося через не ахти знатоков языка, никем ещё не подсчитано. А встречаются уверяющие будто бы якутский язык является сохранителем самого чистого и древнейшего вида тюркского языка.
Бедный якутский язык не дополучил через эстафетчиков не только понятие о золоте, ради которого воевали древние степняки, «отсталые» эстафетчики языка до якутов не донесли даже понятия о ханах и каганах. Кое-как долетевшая до Якутии, как затухающие звуки горного эха, острейшая степная притча о черных ханах (Хара Хаан) не была понята якутами. Последние не поняли и смысл эпитета «чёрный» (хара), и царский титул «хаан». Ту притчу о чёрном злом царе - хане они превратили в простой рассказ о рядовом человеке по имени Харах-хаан, где «харах» - «глаза», а «-хаан» - уменьшительно-ласкающий аффикс.
Далее слух о Чингисхане, облетевший всю планету, не дошёл до якутов в своём прямом значении. А якутоведение твердит будто предки якутов переселились в Якутию во II веке нашей эры. О том, что Чингисхан представляет имя исторической личности и он имел царский титул «хан», якуты (потомки якобы тюрков и монголов) и представления не имели. А о своём вожде Тыгыне всё же не забыли. От слова «чингис» они взяли не сторону личного имени правителя, а лишь его нарицательное значение «чьнгыс» - «суровый». Добавив к «хаан» в значении «кровь», они получили выражение «Чынгыс хаантан ыйаахтаах» - «роком суровой крови».
Данное выражение применялось при подчеркивании неумолимости судьбы. Сами переселенцы из степей так бы не извратили память своего национального героя. Это опять вопиющее свидетельство о том, что из якутов никто никогда не имел в древности ни личных контактов, ни прямых родственных связей со степью. Иначе бы подобный вопиющий ляпсус был бы вовремя исправлен.
При попытках доказать древние массовые переселения через непроходимые преграды природных стихий, наиболее основательные из западных исследователей в качестве самого веского аргумента выставляли практические пути и методы преодоления тех преград. Так, Р.Амундсен самолично прошёл насквозь побережье Ледовитого океана, Тур Хейердал на древнем плоту один проплыл от Южной Америки до о. Пасхи. Искатели переселений предков якутов также могли бы продемонстрировать переселение скотовода с одними коровами и лошадьми от южных степей до Туймаады через абсолютно бестравную тайгу шириной в несколько тысяч верст, не пользуясь сегодняшними средствами и методами. Однако за подобный риск не взялся даже верхоленец А.П.Окладников. Он, как уроженец тех мест, знал, что такой переход не осуществим практически. Явно он знал как во время второй мировой войны из вилюйского Сунтара перегнали по сухопутью до Качуга косяк якутских лошадей, отправляемых на фронт. Для того перегона были мобилизованы усилия многих и многих колхозов и заготовительных учреждений, а также современный флот Якутии и Иркутской области. Там заготовляли сено, брикетировали в прессованные пачки и с мешками овса - заранее перебрасывали на баржах на зимовья, расположенные на всём пути перегона. По слухам, из тех лошадей вынесли перегон не очень многие. Это был случайный практический опыт переселения через ту бестравную тайгу со скотом. Древним, необладавшим ни той техникой, ни организационной мощью заготовок кормов, тот перегон был неосуществим. Сделав из того факта свой молчаливый вывод, А.П.Окладников тропическую со львами и верблюдами прародину якутов из Персидского залива перенес... в верхоленский Усть-Кут с вечной мерзлотой. И такой компромисс обрадовал сторонников «южной прародины», ибо Усть-Кут - всё же был «южнее» Туймаады. Однако, похожее на «переселение» из комнаты в комнату внутри одной квартиры, передвижение со скотом из Усть-Кута до Туймаадывсё же оставалось неосуществимым, ибо путь оставался тем же, как и перегон армейских лошадей из Сунтара в Качуг.
В книге «Якуты» В.Л.Серошевский в качестве «неопровержимого» доказательства древнего переселения с «юга» на Туймааду привёл легенду о якобы преодолении вышеописанного пути при помощи проплыва одного единственного Эллэя на плоту. При этом, зная, что даже современным пароходам нелегко пройти через Ленские Щеки «Пьяный бык», В.Л.Серошевский не отважился пустить вниз по Лене Эллэевый плот со скотом. Скот себе заставил Эллэя добыть у местного Омогоя. Короче, В.Л.Серошевский «преодолел» проблему перегона скота через бестравную тайгу недопустимым для якутоведения способом. Ведь, якутов «переселили» для отказа им в способности самим изобретать оригинальное самое северное скотоводство. Говоря иначе, выставление предков якутов пришельцами извне было хитрой приманкой для отнятия от якутского народа чести изобретения скотоводства полюса холода и передачи этого приоритета более «умным» воякам степи и превращения северян в этаких пустоголовых заимствователей и подражателей одних чужих изобретений вплоть до методов выживания в экстремальностях Севера... Такое стремление отчетливее всего видно в подделке древнейшей местной легенды об Эллэе или Эр Соготохе. Спуск этого «небожителя» сверху на Землю подделыцики превратили в спуск с верховий Лены вниз по течению. Подобную ловкую подделку могли проделать только до тонкостей знающие якутский язык. Спуск Эллэя вниз по Лене подделыцики превратили в этакий культурный десант иноземцев-южан для отнятия у северян всех их культурных достижений и передачи их «умным» южанам.
Так, поддельного Эллэя заставляют учить северян-омогоевцев даже основам их собственного язычества и его обрядам. Выходило так, будто северяне-омогоевцы были такими пустоголовыми дикарями, что не имели даже простейшего язычества, т.е. ставили их равными зверям и животным. Согласно тем «культурным» урокам поддельного Эллэя, выходило так, что омогоевцы до этого не додумались до обработки бересты, изготовления из этого материала посуды и жилища и вообще не имели ни утвари, ни посуды, ни орудий труда. Подобное открытое превращение людей целого региона в бездумных обезьян в литературе окрещивают этаким выдвижением «культурного героя».
Самого того «культурного героя» подделыцики легенды выставили отнюдь не героем. Для отнятия у него исходного ореола божественности небесного человека, его превратили в бродягу-идиота, пустившегося вплавь по всей Лене на одной лишь коряге. Во многих вариантах серии подделок его превратили в родича таких, которые не понимают зеркальное отражение водной поверхности. Выходит, «родичи» поддельного Эллэя по разуму были ниже животных, ибо последние изображенное на воде никогда не ищут в самой воде. Из самих якутян ещё не перевелись гордящиеся подобной подделкой-поклепом.
Г.В.Ксенофонтов в книге «Ураанхай-сахалар» первым из якутоведов отметил ту подделку. Только он зря приписал авторство подделки одним «пришлым», явно имея в виду миссионеров-конкурентов по религии. Им, разумеется, небезынтересно было очернить главнейшую идеологическую опору якутского язычества - легенду о северных Адаме и Еве, т. е. легенду об Эллэе и омогоевской дочери. Через ту легенду якуты получали ореол полубогов-потомков небожителя и дочери Земли. С другой стороны, в противовес библейской версии, легенда о северных Адаме и Еве отсутствует сотворение божие как в создании самих северных Адама и Евы, так и людей на Земле - всё в той легенде выставлено как результат естественного размножения. Православие долго не могло мириться с подобной местной идеологией. Однако, к чести местной церкви, надо отметить, что она даже в подобных случаях действовала умно и уважительно к своему идеологическому сопернику. По всей видимости, она подделку на легенду об Эллэе и Омогое поручила художественной самодеятельности самих якутских активистов-«реформаторов». Ради осовременивания своей культуры и выведения своего язычества от «отсталости», по инструкциям миссионеров, на мой взгляд, именно они потрудились над созданием огромной серии подделок древнейшей легенды об Эллэе и Омогое. И сегодняшние «реформаторы» якутского язычества не столь уж строги в деле сохранения в первозданной самобытности своей религии. Поэтому подделыцики-«реформаторы» легенд об Эллэе и Омогое явно не сочли своё «осовременивание» под потребу православия легенд об Эллэе и Омогое большим грехом перед самобытностью своего язычества. Судя по размаху количества тех подделок, была, видимо, развернута целая компания массовой самодеятельности по тому делу.
О том, что подделка была проведена при поддакивании каких-то властных структур, указывает соревновательная гласность подделок. Все они чуть ли не хором отвечают невнятно на три неизменных вопроса царской администрации: «Откуда переселились предки якутов?», «Почему оставили свою прародину?», «Каким маршрутом они шли к Туймааде?».
Далее следуют переработки легенды почти по единому плану. По стилю речи и ответам, исполнителями подделки были активисты-«реформаторы» из самих якутов. Возможно, имел место казенный план-циркуляр, ибо во всех улусах варианты слишком уж одинаковы.
Основной целью заказчиков подделки легенды об Эллэе и Омогое, разумеется, было безболезненное обезвреивание главной идеологической опоры местного язычества и преврашение его в будничную байку. В тех целях подделку нашпиговали сибирскими байками о дураках и всевозможными простонародными казачьими гаданиями о том, из какой части Орды могли переселиться ранние якуты.
Гадание есть гадание: шарили по Западной Сибири, переселенца выставляли то татарином, то бурятом. Подделка явно была заказана после достаточного укрепления позиций христианизации края, т. е. в конце XVIII в. или в начале XIX в. В тот период общение чиновничества с Центром шло в основном по ленскому водному пути, и путь через Чону и Вилюй был забыт. Поэтому в подделке Эллэя пускают в путь лишь по Лене, выставляя как татарина или бурята. Более-менее сносных данных о пути продвижения и обитателях Южной Сибири заказчики явно не дали. И самодеятельные энтузиасты-подделщики плели - кто во что горазд. Поэтому из той подделки не получилось правдоподобного свидетельства о переселении якутов с юга. Да и цели такой не ставили заказчики подделки.
В своём первозданном виде та же легенда о северных Адаме и Еве легла в основу зарождения олонхо - эпоса о поисках дальней по крови невесты и защиты её от нежелаемых притязаний.
Проблема с изучением его непроста. И здесь придётся попутным образом чуть коснуться и этой проблемы, так как олонхо часто выставляется в качестве доказательства о якобы южном происхождении якутов. Изначальные олонхо были сюжетными копиями легенд о северных Адаме и Еве. В них Небесный Лыжник или Эллэй заменялся простым парнем Земли. Тот единственный персонаж отправляется искать себе невесту. После путевых мытарств, он находил себе невесту и повествование прерывалось. Те олонхо были прозаичны и лаконичны. После прихода русских их назвали «пешими» (сатыы) олонхо. Их не пели. Особенность «пеших» олонхо составляли: единственность персонажа, отсутствие социальных мотивов и ограниченность места действия. Те олонхо - порождения бесклассового внутри якутского общества.
На втором своём этапе, названном «конным», олонхо ни с того, ни с сего запело, говорить стал только стихотворно. Оно переменило и тему: меньше стало говорить о прежних безмятежных поисках невесты и заняло позу воинствующего борца за веру. При этом оно разделилось на две ветви, копирующие друг друга: на ветвь шаманских камланий и ветвь самого «конного» олонхо. Первую ветвь исполняли одни шаманы со своими помощниками «кутуруксутами», а вторую - певцы-олонхосуты. И камлание, и «конное» олонхо охотились на дьяволов-абаасы. В камлании стихотворно-запевная борьба с дьяволами сопровождалась артистическими и психологическими трюками. В роли единственного персонажа и борца выступал сам шаман. Аудиторию его составляли лечащиеся, просители тех или иных благ и зеваки.
Исполнители «конных» олонхо сами не делали никаких театральных трюков против абаасы. Вместо шамана против дьяволов они пускали, одетых в латы, богатырей. И в камланиях, и в олонхо местом действия были творчески переработанные библейские три мира, а противниками - самодеятельно созданные дьяволы из библии, русского и местного язычеств. Олонховские богатыри выставляли на передний план своих боевых коней, а шаманы называли своими лошадьми свои бубны, на Севере - высушенные лыжи в кожаной обтяжке, служившие и лыжами, и сигнальным средством.
Откуда пошёл столь бурный антидьявольский бум в камлании и олонхо, а также в эпосах малочисленных, выводы напрашиваются сами по себе. Приход землепроходцев в латах и своеобразного чужого незнакомого театра в лице сеансов провославных священников явно оказались целой революцией, чутким на фольклор, самодеятельным активистам. Последние остаются столь же деятельными и сегодня. Переработка любой внешней информации извне, оказывается, была сильна и стремительна и ко времени прихода русских. Откликнувшиеся столь бурно на русский фактор почему молчали при факторах культуры и музыки завоевываемых (гуннами, тюрками, монголами), Китая, Тибета, Средней Азии, Индии, Кавказа и др., если предки якутов переселились из южных степей...
Не ответив на столь кричащие вопросы-факты, выдерганные из олонхо отрывистые сведения выставлялись как доказательство о приходе предков якутов не только с южных степей, но и из тропиков со львами. При этом в качестве льва выставляли слово «хахай» (Ытык Ха-хайдаан) от бурятского «гахай» - по-якутски «таай» - «брат или сестра по материнской линии». Вместе со словом «улигер» (по-якутски «улугэр») эти два бурятских слова явно занесены тунгусами, общавшимися с хамни-ганами - обуряченными двуязычными тунгусами.
В выражении «Араат бай5ал» из олонхо многие старались увидеть свидетельство о пребывании предков якутов в Аральском море. Однако то море всегда называли «Арал», а не «Арат».
Упомянув об Арале, впечатлительное олонхо не могло обойти молчанием пески, солончаки, такыры, сайгаков, саксаулы. Ничего из того типично Аральского комплекса в олонхо нет. Зато Ледовитый океан «Муустаах бай5ал» обрисовывается с типично якутской картинностью. Следовательно, «Араат бай5ал» - непонятный звуковой балласт, занесенный эстафетами сагаязычий и уранхаеязычий. Олонхосуты применили то выражение «для солидности» таким же образом, как сегодня козыряют иностранными словами и выражениями, т.к. частота применения иностранных слов «повышает» авторитет «многознающего». Между тем слово «Араат» (Айраат, Ойраат) некогда было вторым названием уранхаев. Отсюда Уранхайский край в своё время называли и Ойротией, и Танну - Тува. Слово «бай5ал» у якутов сохранило нарицательное значение «глубокое», «бездонное», «много воды».
В олонхо имеется и третий «бай5ал» - «огненный» с богатырём Огнедышащий (Уот Уhуутаакы). Любопытно, никто ещё не додумался применить его в качестве свидетельства о пребывании предков якутов в библейском аду у кипящих котлов со смолой. Отсюда - получается прелюбопытнейшим Подземное Царство олонхо, где поставлены рядом Ледовитый и Огненный океаны.
Небезынтересны сведения олонхо, и о социальном строе якутов. Там нет ни капельки силовых структур и карательных органов, т. е. власти. И таких называют потомками древних степных вояк «потрясателей мира».
Любопытна также музыка олонхо, собравшая в себе весь музыкальный фольклор народов Якутии. Это свидетельство об общности прошлого их всех. Междометия-выкрики, с которых начинается любая речь и песня в олонхо, делает олонхо абсолютно непохожим на эпосы, созданные вне Якутии, за исключением долганских, тунгусских и майаато-нганасанских.
УДК 947.156
ББК 63.3 (2Р5И
С61 Сомо5отто С.
Происхождение народа саха. - Якутск: НИПК «Саха-полиграфиздат», 1995. - 112 с.
ISBN 5-85259-095-9
© Николаев С.И. Сомо5отто, 1995
Николаев Семён Иванович ПРОИСХОЖДЕНИЕ НАРОДА САХА
Сдано в набор 27.10.95. Подписано в печать 27.11.95.
Формат 70x108 1/32. Печать офсетная. Гарнитура литературная.
Усл.п.л. 4,9. Уч.-изд.л. 4,8. Тираж 3000 экз. Заказ № 207.
НИПК, "Сахаполиграфиздат" 677000, г. Якутск, ул. Кирова, 9,
© Сомоготто С.И.
© Сафонова В.Н.