Глава III

Разведение и уход за крупным рогатым скотом

До 1929 года якуты-скотоводы пользовались одной лишь местной породой крупного рогатого скота. Местный скот – не крупное животное. Высота якутской коровы в холке по промерам Г.П. Коротова колеблется от 107,19 см до 111,31 см

[*Г.П. Коротов. Якутский скот. Якутск, 1966, стр.88. Описание экстерьера якутской коровы ниже также заимствовано из данного труда].

Зато её туловище, покоящееся на коротких и крепких ногах, несколько удлинено и приподнято в задней части примерно до уровня холки. В нормальных условиях содержания холка, спина и поясница у якутской коровы располагаются на одной прямой. Однако при ухудшении кормления и при накоплении минеральной недостаточности, как это имело место в доколхозное время, горбатость и провислость спины были явлениями неизбежными. Провислость спины у неё также появляется с годами в виде одного из признаков наступления старости. Как результат кормления одними лишь грубыми кормами, у дореволюционного якутского скота наблюдались бросающиеся в глаза вздутость и провислость живота. Данное явление было замечено и самими якутами, которые дали ему особое название «тыыраа буолуу». «Тыыраа буолуу» обычно начиналось с раннего возраста: сильно развивались первые два отдела желудка и кишечник соответственно кормления и вызывали уменьшение округлости груди и провисание спины. Впрочем, оно в просторечии не считалось большим злом. «Большебрюхость» они относили даже к числу одного из внешних признаков высокой молочной продуктивности коровы. Зато при выборе скота мясного типа они старались избегнуть большебрюхих.

«Тыыраа буолуу», как болезнь, в настоящее время почти исчезла в связи с нормализацией кормления скота в колхозах и совхозах, но как особенность развития организма отдельных особей изредка всё ещё встречается. Молочная продуктивность у последних по-прежнему высока. У якутского скота прошлого, почти всегда влачившего жалкое существование, всегда наблюдались свислость и крышеобразность зада, что было отнесено исследователями даже к ряду специфических экстерьерных признаков данной породы. После улучшения содержания в современных колхозах и совхозах, этот недостаток телосложения якутской коровы постепенно начинает исчезать. Всё же некоторая слабость развития мускулатуры зада и ляжек сохраняется и поныне. С известными отклонениями в сторону коротковатости у отдельных особей, шея у якутских коров средней длины и толщины. Но и из-за суживания к верхнему краю, она нередко кажется намного тоньше, чем в самом деле есть. Холка у неё низкая, широкая и мясистая. Грудь очень глубокая, относительно узкая, с, сильно развитым и выступающим впредь, подгрудком. Голова у якутской коровы короткая с неразвитым затылочным гребнем и широким лбом. её рога средней длины и толщины имеют много вариантов по форме и направлению. Однако к наиболее типичным Г.П. Коротов относит форму полулунья, направленной в сторону, вверх, во внутрь и вниз с вариантами вверх, в сторону и внутрь; и весьма редко – в сторону. За исключением встречающихся иногда саблистости и сближенности в скакательных суставах, не мешающих быстрому движению, постановка ног якутской коровы правильная. Ноги её снабжены плотными и очень крепкими копытами. Хвост длинный с довольно пышной кисточкой. Вымя у якутской коровы небольшое, округлой формы, сильно обросшее густой и длинной шерстью, с миниатюрными сосками. Кстати, к ним всегда оказываются велики стаканы доильных аппаратов и последние приходится укорачивать и суживать. Мешает механической дойке и коротконогость якутских коров. Длинные тяжёлые стаканчики доильных аппаратов почти достигают до пола, иногда срываясь с сосков, загрязняясь на полу. Среди большого разнообразия масти якутской коровы преобладают чёрная, красная, белая, тигровая. Одновременно белохребетность, белогрудость, белая полоса за лопатками, охватывающая туловище, белоногость, белоголовость, белолобость, белощекость являются характерными для масти преобладающего большинства якутского скота. Особенно массовы среди них, так называемые, «саадьа5ай», т.е. коровы, у которых при белобрюхости и наличии многочисленных чёрных и белых пятен на голове (вокруг глаз, на щеках, над носовым зеркалом), от лба до хвоста тянется вдоль спины белая полоса. Впрочем, при любой масти, за исключением белой, выделяющаяся тонкая полоска вдоль спины является почти обязательной. Полоски типа водной ряби вертикального направления встречаются только при тигровой масти. Абсолютно однотонная масть весьма редка. Изредка встречаются альбиносы. Но белые коровы с чёрными ресницами и носовым зеркалом встречаются намного чаще полных альбиносов.

Есть также коровы, покрытые разной величины крапинками и пятнами. Их якуты называют «эриэн». Кроме белых, якутские телята при рождении обычно бывают красной масти. Спустя 5 - 6 месяцев у них наступает период, так называемого «очернения» (харалыыр), т.е. телячью свою масть меняют на постоянную окраску взрослого скота. О том, какой масти будет телёнок при подрастании, якуты узнают по окраске ресниц. Если ресницы чёрного цвета, то все тёмные пятна должны потом окраситься в такой же цвет, если бурые – в бурый и т.д. Длительное проживание в одной из холоднейших областей северного полушария и спартанско - суровый образ их содержания в прошлом, превратили якутскую корову в типично северное животное. В зимнее время, при содержании в никогда неотапливаемых скотопомещениях, она покрывается густой шерстью с хорошо развитым подшерстком. Последние особенно сильно густеют и остевые достигают 5 - 6 см при, так называемом, «холодном содержании», т.е. при содержании в сильные морозы под открытым небом внутри ветровых заслонов или при содержании в специальных холодных шалашах. У рабочих волов и откармливаемых на забой кров, которых до сравнительно недавнего времени круглый год не впускали в скотопомещении в любую стужу и непогоду, вырастала поистине медвежья шерсть. И в такой пышной одежде они выглядели настоящими северными красавцами. Их невозможно даже сравнить с хиленьким, с облезлой шерстью, скотом, содержащимся в скотопомещениях. Из всех ныне имеющихся пород крупного рогатого скота вряд ли найдется равная с якутским скотом по перенесению длительного воздействия низких температур. К числу одного из приспособлений данной породы скота к проживанию в условиях якутского севера относится её способность вынести, без большего ущерба для здоровья, длительное недоедание; сырость; холод; нехватку чистого воздуха во время нахождения в тесном скотопомещении; восстанавливать с удивительной быстротой, по выходу на зелёное пастбище, всю зимнюю утрату и успеть накопить за короткое северное лето необходимые запасы питательных веществ для следующей зимы. Помнится, как говорили старые якутские скотоводы, что чем больше отощает корова к выходу на летнее пастбище, тем больше она обливается толстенным слоем жира навстречу будущей зиме. И это была правда. Даже в условиях тундры, где предельно коротки сроки пастбищного периода, якутские коровы, выведенные весной на зелёный луг буквально на руках («көтөхөрөн»), к осени могли состязаться в своей упитанности со скотом любой тёплой климатической зоны. Кстати, способностью легко переносить зимние голод и холод, а также умением быстро восстанавливать зимнюю утрату и аккумулировать в своём организме все обилие короткого пышного лета обладают все животные и птицы, зимующие на территории студеной Якутии. Как видим, и якутская корова не отстаёт от них в данном своём качестве. Как и все таёжные животные, якутский скот весьма подвижен и ловок. Он легко взбирается на любые кручи, играючи продирается через лесную чащу.

В редких только случаях он может поранить себя во время излюбленных вылазок в лес за лакомыми грибами и травами старых захламлённых гарей и миниатюрных поляночек. «Лесные травы всегда вкуснее любых других для якутского скота», - говорят посмеиваясь старые скотоводы. После выгорания трав на лугах во второй половине лета, у пастухов возникает нелёгкая задача не допустить разбредания скота в поисках не увядших трав лесных поляночек. Якутский скот не боится также не очень топких болот, вездесущих в данном крае. Он даже любит пастись на них, ибо только там осенью дольше сохраняются сочность и свежесть трав. Точно рассчитывая свои силы и характер местности, взрослые коровы и быки никогда не полезут в опасную топь. Их могут подвести разве лишь осенние заморозки, когда поверхность болот затягивается обманчивой мёрзлой корочкой. Однако в такую ловушку чаще всего попадаются лишь молодые, несмышленые. Якутские коровы и быки плавают превосходно. Им нередко удается переплывать даже через реку Лену в самых широких её местах. А на Лене-то шири хватает: имеются места, где в половодье вовсе не видно другого берега. Когда устаёт на плаву, якутский скот отдыхает, улёгшись на бок и как-то по особому раздув живот. Удивительно то, что не отстают от взрослых в умении плавать даже телята. На этих способностях местного скота и основан, применяющийся местами и поныне, метод перегонки стад через водные преграды. Переправляясь через любой величины реки, якуты-скотоводы берут с собой в лодку лишь маленьких телят. Всех остальных они гонят в воду. Те обычно даже не очень сопротивляются и берут курс прямо на противоположный берег. Никакая помощь в воде им не оказывается, кроме сопровождения на маленькой лодчонке и словесных подбадриваний. Очень и очень редко приходится переправщику подъезжать к слишком уставшей скотине, чтобы ненадолго поднять ей голову за поводок. Такая переправа, очевидно, возникла у местных скотоводов издревле и послужила одной из причин отсутствия у них ладей значительного водоизмещения. Резвость якутского скота могут охарактеризовать особи известные под названием «көтугэн», т.е. «прыгуны». Они легко перепрыгивают через якутские изгороди, высотой около 1,5 м. Во избежание таких вторжений, в старину принято было накладывать на верхнюю жердину изгородей молодые деревца с несрубленными ветвями. На шею особо злостных «прыгунов» часто привешивали специальный деревянный крючок, мешающий, зацепляясь за жерди, встать на дыбы. Однако некоторые умудрялись перепрыгивать и с крючком. Для этого они, мотнув головой, вначале забрасывали наверх мешающий крючок, только затем перескакивали сами. В таких случаях их владельцы лишь пожимали плечами, а из уст срывалось не то укоризненное, не то одобрительное восклицание: «как человек!». Умением играючи и легко отыскивать выход из создавшегося положения, якутский скот поражает своих хозяев не только в одной вышеприведённой ситуации. Встречаются особи, легко отвязывающие зубами любые замысловатые узлы на своём поводке; некоторые, при бегстве домой после продажи, безошибочно повторяют раз пройденный, запутанный, сотнекилометровый маршрут; каждый якутский вол при желании всегда умеет распрягаться сам; часто якутские коровы забираются в зарод сена, переползая на боку, ежели нижние жерди изгороди оказались высоки; многие из них умеют открывать якутские жердяные ворота, выдирая головой, просунутую в отверстие, жердь, выбивая предварительно мешающий специальный клин из палочки. 

Обычно якутский скот весьма смирен. Однако у отдельных особей нет-нет да всплывают инстинкты, по всей вероятности, давнему периоду их дикой жизни на природе - до приручения человеком. Они всплывают у отдельных быков-производителей в период летнего разгара случки (появляется у них нетерпимость к посторонним, кроме тех, кто ухаживает за ними) и у так называемых, «ревнивых» («көнгөс») коров во время отёла. Одни из последних становятся весьма бодливыми, а другие, – как только почувствуют приближение отёла, - стараются скрыться в тайгу. С переходом на ранние зимние отёлы, ныне нет возможности для бегства, но до создания колхозных и совхозных молочно-товарных ферм, с ними было немало утомительной возни. Тогда массовые отёлы проходили весной к появлению первых проталин. Как бы старательно ни следить за «ревнивцами», если не на привязи, они всегда находили возможность улизнуть из-под контроля. А там люди всегда давались диву: в отроду домашнем животном просыпался истинный зверь в деле умения прятаться. В преобладающем большинстве случаев до отёла их не удавалось находить никому. Оставался в подобном случае единственный только выход – дожидаться появления её на пастбищах после дикого отёла. Место для отёла «ревнивая» корова всегда выбирала на редкость удачным: прогреваемую солнцем сухую проталину, где ей было вольготно. После слизывания мокрот, телёнка она долго сушила, прогревала собственным теплом, Уложив детёныша, по-звериному, в гнёздышко, образованное внутри свернувшегося калачиком тела. Выходила же она, «ревнивая», на пастбище только тогда, когда телёнок приобретал известную самостоятельность. В отличие от телят, родившихся в скотопомещениях, такого дикаря, через 3 - 4 часа после рождения, невозможно было ни отыскать, ни поймать. В отсутствие «ревнивой» матери он прятался при малейшем шорохе и при появлении любого иного живого существа. Каждую складку земли, каждый кустик и лесной мусор он ловко использовал в качестве маскировочного средства. Дикаря, инстинктивно скрывающегося без всякой помощи матери, не могли обнаружить несколькими сутками даже такие известные следопыты, как якутские матёрые охотники. Между тем ревнивая мать дикаря, выйдя на пастбище, решительно прекращала всякую игру в прятки. Она горделиво паслась у всех на виду, только не подпускала к себе близко никого из своих хозяев, презрительно взирая на них. Когда же подходило время кормления телёнка, она становилась весьма подозрительной и совершенно нетерпимой ко всему окружающему. Чувствуя, что хитрые люди могут следить за ней издалека или из засады, она шла к своему детёнышу, придерживаясь всех правил предосторожности, какие обычно применяют звери-матери: подозрительно озираясь вокруг с опаской, проделывая замысловатые круги и петли. И подходила она к своему телёнку лишь только тогда, когда доподлинно удостоверится в отсутствии какой бы то ни было слежки. В случаях же, когда за ней тайком шли какие-то любопытствующие людишки, она не могла подходить к своему детёнышу в течение дольно продолжительного времени. 

Она, будучи очень ревнивой, всемерно старалась увести преследователей подальше в обратном направлении. При обнаружении, ловить телят-дикарей также было нелегко: бегают они довольно быстро, и вырываются изо всех сил. Якутский скот доколхозного прошлого, веками формировавшийся в условиях чрезвычайно трудных и суровых зимовок, не отличался своей продуктивностью. Убойный вес туши коров редко превышал 7 - 8 пудов, а быков – 10 - 11 пудов. При большом проценте яловости многие коровы вовсе не давали молока, другие уменьшали свой годовой удой преждевременным самозапуском. Значительная же часть, лактирующих нормально, коров была маломолочна. Средний годовой удой от одной доколхозной коровы равняется лишь 400 - 500 кг молока. При таких низких удоях, скотоводов доколхозного времени утешали лишь удивительная густота и высокий процент жирности молока якутских коров. В целях повышения продуктивности скота якуты доколхозного периода старались оставить на племя молодняк от более высокопродуктивных коров. Однако дело в преобладающем большинстве случаев срывалось из-за трудностей урегулирования, при вольном выпасе, покрытием коров только нужным производителем. При отборе молодняка на племя, они выделяли три необходимые группы: «уөскулэњ» - крупные, по телосложению, «уруулаах» – с крепким потомством, меньше поддающимся всевозможным болезням и «ууттэнньэњ» - высокоудойные. По рассказам, большого количества якутских скотоводов, несмотря на плохое содержание, всё же встречались довольно высокоудойные коровы, которых относили к группе «ууттэнньэњ». Среди них, как исключение, весьма редко попадались коровы-рекордистки, дающие молоко приблизительно в 3 - 4 раза больше удойности средних коров. Однако о появлении в хозяйстве подобной чудо-коровы, её владельцы предпочитали помалкивать. На то было немало серьёзных причин. Во-первых, якутские божества, состоящие из сложнейшего гибрида охотничье-оленеводческо-скотводческих культов, «не терпели» ни бахвальства, ни громогласного недовольства в отношении «их дара». И охотник, и оленевод, и скотовод должны были оставаться в одинаковой мере довольны тому, что досталось на их долю, пусть это будет много или мало. В противном случае, согласно поверьям, их должна была преследовать всюду неудача. Во-вторых, при удаче, у них начиналось опасение от завистливых «сглаза» и «порчи». Наконец, на их голову могло обрушиться в краже чужого молока путём коварного колдовства. Якуты периода до распространения грамотности серьёзно верили в наличие волшебных лягушки, змеи, ящерицы и удивительного домового сверчка. По их убеждению обладатели мёртвых чучел или останков этих волшебных тварей могли коварно околдовывать к себе девушек, выигрывать при купле-продаже, азартных играх и пари, а также «перенести» удойность нескольких чужих коров в одну свою. 

«Волшебного» удивительного домового сверчка пытались поймать ночью в темноте, расстелив платок или простыню. «Волшебную» лягушку принято было распознавать по признаку. Что на её нежную зелёную спинку в полосках лезут иные её сотоварищи. Поймав оную, следовало немедленно вложить её в муравейник в берестяной обёртке. Только после закладки, нашедший должен был ускакать как можно подальше на быстром коне, с заложенными чем-нибудь ушами, дабы всаднику не услышать предсмертный громкий вопль «волшебницы». Затем через определённое количество времени следовало возвращаться в муравейник, осторожно вынуть уцелевшие косточки. Закопав последние в надёжном месте. Готовящийся стать колдуном, пришивал в манжетку правого рукава заповедную крючкообразную одну косточку из скелета «волшебной» лягушки, а в левую манжетку - косточку в виде двурогой вилы. Считалось, если он решительно протянет правую руку в пространство окрест себя, то крючкообразная косточка обязательно должна была действовать в виде заветного колдовского магнита: притягивать всё к себе. А ежели он, этот всадник, победно выкинет вдруг левую руку вперёд, то должно было обязательно наступить расколдовывание, разволшебствление всех болотных прельстительных чар. «Волшебных» змей и ящериц принято было искать в строго определённое время года, очевидно, совпадающее с временем их случки. Искали их в местах большого скопления данных пресмыкающихся, стараясь распознать их по величине и скоплению вокруг них, как к магниту, «рядовых» их сородичей. Выловленные экземпляры рекомендовалось также пришивать тайком к рукаву рабочей одежды. Признаком пользования волшебными змеями и ящерицами считались непомерная молочность коров подозреваемого и скопление в его молочном погребе непривычного количества данных пресмыкающихся. Впрочем, у подозреваемого скопления пресмыкающихся вызывали сами «пострадавшие», подбрасывая каждый тайком от других по несколько ящериц и змей, так как подобное действие входило в число одного из мер по борьбе с «колдовской кражей» молока. Признаками же «околдованности» коровы считались сильное похудание дойной коровы посреди летней зелени: «высыхание» шерсти и хвоста, растрескивание вымени и сосков, резкое сокращение дачи молока и даже самозапуск. Очевидно, это была какая-то специфичная сезонная болезнь скота, связанная с его уходом и содержанием, ибо, как только как только были созданы нормальные условия в колхозах и совхозах, не стало ни одной коровы с признаками «околдованности». Принято было считать, что женщина, занимающаяся молочным колдовством, выкрадывает молочность у чужой коровы путём поглаживания вымени или спины животного. Поэтому за подозреваемой соседи устанавливали тайную слежку. Ничего не подозревавшая о тяжком обвинении, «виновница» иногда попадалась в расставленные сети, погладив из-за любви к животным, подвернувшуюся под руку, соседскую корову. Она узнавала о подозрении коварных соседок вначале по, проткнутому тайно, днищу своего молочного сосуда, затем по глухому ропоту по её адресу. Далее на неё начиналась открытая травля, доходящая иногда до родового суда. Таковы были неприглядные будни тёмного суеверного этапа жизни северных скотоводов.

Всё же в условиях дореволюционного и доколхозного прошлого почти никому и не привелось узнать, на что способен рядовой якутский скот по своим естественным данным. Нелестное мнение о данной породе рогатого скота как о малопродуктивном, не очень выгодном для содержания, животном сохранялось вплоть до создания в самой Якутии своих научно-исследовательских центров – Якутского филиала Сибирского отделения АН СССР, Якутского научно-исследовательского института сельского хозяйства и Якутского государственного университета. Учёными этих научных центров выяснены большое количество факторов, задерживающих прежде повышение продуктивности якутского рогатого скота: минеральная недостаточность кормов отдельных районов, многочисленные болезни, ненормальность гигиенических условий традиционных якутских скотопомещений, недостаточность кормления во время зимовок, невыгодность периода протекания отельности, неумение ухода за телятами и подрастающим молодняком, сводившие на нет все добрые качества животного с самого начала его жизненного пути и т.д. Подробно изучив все природные данные, учёные-животноводы пришли к единогласному выводу, что якутский скот является весьма ценной породой, не уступающей другим породам крупного рогатого скота. В результате их исследований выявлены, например, что по неприхотливости и перенесению длительных воздействий низких температур, якутский скот выгодно отличается от известных пород; по жирномолочности 5,29%, у отдельных коров даже 6,75%, содержанию сухого вещества 14,29% и лактозы 4,89% в молоке якутская корова не уступает прославленным джерсейской и гернзейской породам, т.е. относится к числу одной из лучших пород в мире. Причём, оказалось, что такая высока жирность молока нисколько не снижается при повышении удоев, что видно из экспериментальных данных опытного хозяйства Якутского научно-исследовательского института сельского хозяйства и из практики многих колхозов и совхозов. Теперь уже доказано, что якутская корова, при улучшении ухода и кормления, способна повышать свои удои почти в 5 - 6 раз больше доколхозного, т.е. давать за лактацию 2500 - 3000 кг молока. Следовательно, и по высокоудойности якутской корове принадлежит далеко не последнее место среди других пород. В вышерассказанном случае о подозрении в колдовской краже удойности чужих коров, возможно, имелась в виду не обязательно рекордистки, а обыкновенные коровы, оказавшиеся в лучших по тем временам условиях ухода и кормления. Г.П. Коротов, автор монографии «Якутский скот», даёт довольно лестный отзыв и о мясной продуктивности якутского скота. «Якутский скот, – пишет он, - по своей мясной продуктивности превосходит ряд местных пород, в частности кавказский и дагестанский скот. При интенсивном выращивании и хорошем откорме, якутский скот может дать убойный выход мяса не меньше, чем якутско-холмогорский и якутско-симментальский помесный скот. Но следует подчеркнуть, что якутский скот явное преимущество перед ними по более высокой мясности туши. Таким образом, распространённое мнение о низкой мясной продуктивности якутского скота, не соответствует действительности. Якутский скот является типичной породой двойной продуктивности, с вполне удовлетворительными мясными качествами, при условии обеспечения ему нормальных условий выращивания и возможности нагула».

По его сведениям процент убойного выхода якутских коров в зависимости от упитанности колеблется в среднем от 45,7 до 51,81, а у молодняка - от 44% до 48,5%; выход мяса от веса туши у якутских коров равен 82,6% - 83,6%, костей - 15,4% - 16,8%. Эти высокие показатели, по его мнению, ставят якутский скот в один ряд с такими общепризнанными породами мясного типа, как калмыцкая, герефордская, абердин-ангусская и другие. Анализировав качество мяса якутского скота, тот же автор относит его к ряду самых тонковолокнистых, близких к мясу, калмыцкого скота. Ко всему рассказанному можно добавить, что, в связи с улучшением условий содержания и кормления, за последние годы наблюдается заметное повышение живого веса в 350 - 380 кг. Это ещё в условиях маясомолочного направления скотоводства. При начавшемся ныне отборе скота мясного типа (отдельно от молочного), отзывчивый к кормлению, якутский скот возможно ещё повысит свой живой вес и рост. Единичные попытки улучшить местный скот привозными были начаты ещё в дореволюционное время. Русские крестьяне, расселенные вдоль по Лене по старому Иркутскому тракту, скопцы и старообрядцы, а также отдельные якутские богачи пригородных районов поодиночке привозили скот других пород в основном из пределов Иркутской области: из верховий Лены и золотых приисков Бодайбо. Что это были за породы устанавливать трудно. В среде якутских скотоводов их именуют по-разному: «бырааскай суөhу» (звучит вроде «бурятский скот»), «хомуолайдар» (комолые) и «ноотоґой» (коротконогие). Будучи ещё школьником младших классов в Нюрбе (в долине Вилюя), нам привелось увидеть одну корову, именуемую «ноотоґой». Ноги её выглядели намного короче, чем у обычного якутского скота. Отсюда создавалось впечатление, будто бы её длинное туловище, по образному выражению любопытствовавших тогда, «чуть не волочилось по земле». Особую форму её рогов мы не заметили. Кажется, они не отличались от рогов местного скота. Корова к тому же была весьма шерстиста. Г.П. Коротов предполагает, что среди тех привозных пород скота, очевидно, были яки и различные помеси сибирских холмогорских пород. Возможно, нам подвернулась тогда какая-то помесь с яком. Потомство от тех привозных новых пород скота не было распространено широко. Их в течение сравнительно короткого времени после привоза можно было встретить вблизи только тех пунктов, где жили владельцы новых пород. К началу массовой коллективизации почти и следа не осталось от них, - за исключением окрестностей г. Якутска. Неуспех дореволюционных скрещиваний якутского скота с завозным объяснялся не только одной трудностью урегулировать в условиях вольного выпаса покрытием коров, но и рассредоточенностью всей массы местного скота на огромной территории необъятного края. Кроме того, в тот период весь скот являлся собственностью многих и многих тысяч единоличных хозяйств, уговорить и убедить которых в необходимости подобных мероприятий также составляло задачу почти неразрешимую.

Улучшение местной породы скота привозными стало возможным только после коллективизации крестьянских хозяйств Якутии в конце 20-х и в начале 30-х годов. Завоз других пород быков-производителей в советское время впервые было предпринято в 1929 году племенным хозяйством Наркомзема ЯАССР. Вначале были привезены 8 бычков холмогорской породы из Архангельской области. За ними в 1934 - 1937 годах последовал массовый завоз холмогорского и симментальского скота то из совхозов Бодайбинского и Алданского золотых приисков, то из Архангельской и Смоленской областей. Такими массовыми скрещиваниями местного скота, однако, были охвачены в основном центральные скотоводческие районы Якутии. До дальних окраин, из-за трудностей транспортировки скота, данное движение докатилось лишь частично. Вливание свежей струи через скрещивание в те годы, в основном, дало не мало положительных результатов. Однако чрезмерное увлечение им, чуть не нанесло непоправимый урон в деле разумного отбора из местного скота наилучших в качестве племенного материала для выведения выносливого и обильномолочного скота с высоким содержанием жира, сухого вещества и лактозы. Только вмешательство учёных помогло ввести дело в необходимое русло. С начала 60-х годов якутский скот был включен в число одного из ценных пород двойной продукции и им стали пользоваться как в целях получения молочного скота, так и в целях выращивании я скота мясного направления. Приблизительно в те же годы, наряду с холмогорским, симментальским и местным скотом, колхозы и совхозы Якутии для скрещиваний стали пользоваться казахской белоголовой, абердино-ангусской и калмыцкой мясными породами скота. С августа 1971 г. специалистами института Цитологии и генетики СО АН СССР и Института биологии Якутского Филиала СО АН СССР на ленском острове Харыйалаах (Орджоникидзевский район) ведутся опыты по акклиматизации бурятских яков. Привезенные 27 голов чувствуют себя неплохо. Видимо, приживутся. Тогда начнутся работы по гибридизации. Всё ж таки до организации внутри самой Якутии своих научных центров и до появления в послевоенные годы достаточного количества высококвалифицированных специалистов сельского хозяйства, в колхозах и совхозах племенное дело не было оставлено на должную высоту. В ней преобладали элементы древнеякутских примитивных методов. Так, в значительном большинстве случаев, появление у животных высокопродуктивных признаков ожидалось только от отбора лучших по продуктивности производителей и коров при одновременном правильном подборе пар для спаривания. И мало кто из практиков на деле придерживался принципа систематической поддержки племенного дела особо заботливым уходом и полноценным кормлением молодняка. Последний, будучи отнесён к категории «субан», т.е. самой неприхотливой части стада, содержался в весьма суровых условиях. В результате в стойловый период они не только не росли, а снижали намного свой живой вес. При такой практике, разумеется, многое от ценных наследственных качеств утрачивалось и их организм, через защитную реакцию, приобретал новое приспособительное качество – способность северных животных скупо тратить жизненную энергию. 

Правда, подобное содержание молодняка нередко получалось не столько от древних традиций, и неумения организовать нормальный уход, а сколько от недостатка кормов, особенно в годы войны. Мешало тогда племенной работе также вольная случка на пастбище, где скот во многих случаях находился без всякого присмотра. В результате вольной случки становилось неизбежным появление скота неизвестного происхождения и даже наблюдались местами допущение родственного разведения. Этим перечисленным крупным факторам сопутствовали нередко отсутствие необходимого зоотехнического учёта, учёта молочной и другой продуктивности каждой отдельной особи и использование быков-производителей, отобранных по-простонародному методу «на глазок», а не по качеству потомства и по принадлежности к выдающимся семействам и линиям и т.д. С созданием в 1956 году Якутского научно-исследовательского института сельского хозяйства разработка научно-обоснованных методов введения племенной работы с крупным рогатым скотом в хозяйствах была сосредоточена в отделе животноводства этого института. Научными сотрудниками его были изучены продуктивные и племенные качества всех имеющихся пород крупного рогатого скота. На их основе были разработаны перспективные планы племенной работы с крупным рогатым скотом, где было проведено породное районирование по хозяйственным зонам с их молочным или мясным направлением и определены показатели желательного типа скота и т.д. Те планы были приняты всеми нашими племстанциями для осуществления на практике. В настоящее время выделены определённые хозяйства-репродукторы племенного молодняка. В их числе опытные хозяйства самого научно-исследовательского института сельского хозяйства, отдельные колхозы и совхозы.

В Якутии ныне продолжаются:

1. Скрещивание скота с быкам-производителями симментальской породы. В районах, где ещё не созданы достаточно благоприятные кормовые условия для скота, кровность таких помесей рекомендуют повысить не далее второго поколения, ибо только они при приемлемо высокой молочной и мясной продуктивности, обладают лучшей приспособленностью к природно-климатическим и кормовым невзгодам.

2. Использование холмогорского скота в качестве улучшающей породы. Кровность якутско-холмогорских помесей, из указанных выше кормовых возможностей, доводят: в глубинных районах только до второго поколения, в окрестностях г. Якутска – до третьего поколения.

3. Совершенствование лучшей части якутского скота при чистопородном разведении.

4. Промышленное скрещивание молочных коров с быками-производителями мясных пород, в частности скрещивание якутско-холмогорских помесей с быками-производителями казахской белоголовой и абердино-ангусской пород. При обильном кормлении такое скрещивание дает неплохие результаты. Живой вес полуторалетней помеси мясных пород превосходит живой вес якутско-холмогорского молодняка того же возраста на несколько десятков килограммов

[*Труды якутского НИИ сельского хозяйства. Вып. IX, Якутск, 1968, стр. 16 - 17].

Кроме того, интереснейший селекционный материал специалисты мечтают получить от вышеотмеченных опытов по акклиматизации яков.

Из всей, веками устоявшейся, традиционной системы ухода за крупным рогатым скотом в Якутии самыми бросающимися в глаза были якутские зимние скотопомещения, известные в якутоведческой литературе под названием «хотонов». Хотон – своеобразное по конструкции сооружение, имеющее вид усеченной пирамиды. Строили его, в основном, не из делового леса, используя крупные брёвна только для возведения остова. Благодаря чрезвычайной простоте конструкции и неприхотливости строительного материала, хотон мог возвести в прошлом не только не профессионал-плотник, а любой трудоспособный одиночка, прибегая к помощи постороннего лица лишь при установке отдельных частей остова здания. Остов хотона состоял из, врытых вертикально в землю, несущих столбов, связанных по верху четырёхугольной рамой из брёвен-обвязок. На последние накладывались балки для кровли. Хотон не имел крыши. Поэтому совмещения его кровли их толстых жердин раскладывалась в виде низкой двускатоной крыши, т.е. с довольно заметным подъёмом посередине. После настила потолка-крыши жердями, сверх них раскладывали гибкие пластины из лиственничной коры. Последние обычно заготовлялись в июне-месяце – в единственном сезоне года, когда лиственничная кора легко снимается крупными пластинами. Далее совмещённая кровля заваливалась толстым слоем земли, что через год-другой зарастал буйной травой. Ежегодное зарастание травами в конечном итоге приводило к одернению всей земляной засыпки потолка. Она надёжно защищала здание от любых атмосферных осадков, но, на первый взгляд, должна была быть уязвима в отношении длительности срока службы. Однако, как показала практика, засыпанная землёй совмещённая кровля хотонов обычно сохранялась, не подвергаясь гниению, не менее полстолетия. Здесь, очевидно, имеет место какой-то древний секрет консервации древесины, ибо современные здания из аналогичного материала выходят из строя за какие-то полтора – два десятка лет. Когда была готова кровля, строители хотона приступали к выкладке его стен. Выполнялась данная работа путём простого прислонения брёвен – тонкомеров, или жердей нижними концами к земле, а верхними – к обвязочной раме. Таким образом, стены коровника получались наклонными, что облегчало утепление их путём накладывания снаружи любой толщины обмазочного материала. Обмазка стен обычно производилась ежегодно поздней осенью с расчётом не на высыхание, а на схватывание ранними морозами. Традиционно дынный вид работы относился к ряду женского труда. Вооружившись специальными лопатами, женщины набрасывали на стены хотона свежий коровий навоз, смешанный, наподобие саману, с сенной трухой. Кто начинал в более тёплое время осени, то проводил обмазку в несколько приёмов, дожидаясь относительного затвердевания каждого слоя. Опоздавшие же налепляли навоз на стены коровника в один приём, так как любой толщины обмазка тотчас же застывала на всю зиму.

Такая наружная штукатурка, вместе с выпадающим на неё зимним снегом, делали стены якутского коровника недоступными для любых трескучих морозов. Весьма узенькими окнами, снабжались лишь две длинных стены хотона. Их в тёплое время года прикрывали плетенкой из лучины, а с наступлением морозов – большой пластиной льда. Последние специально вынимали из водоёмов поздней осенью, когда толщина ледяного покрова достигала 15 - 20 см. Окна хотона предназначалась в том, что одновременно они служили люками для подачи снаружи сена и для выкидывания изнутри накопляющегося навоза. Первую операцию производили через окна, выходящие на сеновал, а вторую – через другие свободные окна. Пол хотона не имел утепляющего назначения. Он должен был создавать лишь сравнительно сухой настил, не позволяющий заболачивания внутренности скотопомещения. Расчётом проваливания вниз мокрот, его намеренно изготовляли из не стёсанного, а только очищенного от коры, кругляка. Разумеется, последний изготовлялся исключительно из одних жердин, ибо крупные брёвна были бы неудобны для копыт скота. На таком полу, в пазах между жердинами, оставалась лежать самая лишь густая часть навоза, что при очистке лопатами выкидывалась за пределы скотопомещения. Провалившиеся через щели мокроты впитывались в почву. В хотонах, построенных на песчаном грунте, в первые годы бывало довольно сухо. А если скотопомещение строилось на грунте, плохо вбирающем в себя влагу, то под полом возникало зловонное болото, с которым безуспешно боролись путём разборки части стен хотона и всего пола для сушки в летнее время. Когда не помогало подобные меры, хотон приходилось перенести на другое место. В отдельных зажиточных семьях одновременно встречалась практика настила пола хотона из, стёсанных и хорошо подогнанных друг к другу, брёвен. При стесывании плах по их краям оставлялись скосы, образующие пазы на стыке с соседней плахой. Пазы эти служили жижестоком по уклону. Кроме того, в них скот находил опору на общей мокрой, потому и весьма скользкой, поверхности пола. В данном случае мокроты должны были выйти за пределы скотопомещения. Однако не совсем было легко очистить жижесточный жёлобок от обледенения около и вне стены. В старом якутском хотоне не было конструктивно выделенных особых проходов. Последние образовывались после того, каждая скотина ставилась на своё место на привязь. Однако проход этот был весьма условный и скотница с большим трудом протискивалась между коровами. Скот привязывался головой к окнам за жердины, служащее одновременно оградой, чтобы корова не залезла с ногами в ясли (кукур). Для ясель использовалось пространство между наклонной стеной хотона и вертикальными несущими столбами, огораживая его тонкими жердинками, уложенными горизонтально в вертикальные пазы у основания столбов. Сено подкладывалось сюда через оконные проемы, поэтому оно, при любом состоянии чистоты хотона, избегало возможности загрязнения мокротами скотопомещения. За редкими исключениями в богатых семьях, ни в какие лютые морозы якутский хотон не отапливался. 

Плюсовая весьма низкая температура в нём поддерживалась исключительно только дыханием самого скота. От подобной системы «отопления» зависело сама кубатура скотопомещения. Стремясь как можно больше сохранить тепло, хотон намеренно строился максимально низким и тесным. Высота его должна была быть такой, чтобы скотница могла работать не сгибаясь. А площадь – чтобы от наличного скота не оставалось ни одного свободного места. При увеличении поголовья скота, хозяин их считал за разумное разобрать одну стенку со стороны наружной двери и удлинить помещение, чем иметь запасное пустое пространство в хотоне. При убавлении же скота, он урезывал от хотона высвободившееся место, чтобы оно не отняло лишнее количество тепла. Все-таки, несмотря на сравнительно сносную для выносимого северного скота температуру, в традиционном якутском хотоне было не совсем уютно из-за тесноты, нехватки чистого воздуха и сырости. Воздух, испорченный дыханием животных, загрязнялся ещё дополнительно аммиачными выделениями мокрот и обильными испарениями постоянно сырого подпола, куда стекалась вся влага. Животных здесь несколько выручало то обстоятельство, что их всегда привязывали головой к окнам, через которые просачивался морозный, но чистый воздух. В деле получения лишнего глотка свежего воздуха, находились в наихудших условиях телята. Опасаясь простуды, их помещали, вдали от окон, в телятнике, представлявшем собой особое огороженное место в отдалённом углу, с несколько приподнятым от основного, полом. Однако, ни удалённость от окна, ни подстилка из сенной трухи не спасали телят от простуды. Их смертность в единоличных хозяйствах доколхозного времени достигало от 60% до 85%, и главным их бичом были, в первую очередь, простудного происхождения болезни. Зато за часть телят, которая выдерживала данный суровый экзамен жизни, превращалось потом в ту двужильную якутскую корову, о выносливости которой отмечено выше. У зажиточных якутских скотоводов принято было строить коровники в виде самостоятельной постройки. Беднота же часто прилепляло свои хотоны к одной из стен жилого дома, оставляя между ними соединительную дверь для скотницы. В последнем случае нередко промежуточная стенка оставлялась без всякой обмазки. Тогда скоту становилось намного легче, так как непрерывно топящийся камелек превращался в своего рода мощный принудительный вентилятор. Разумеется, такое соседство не оставалось без последствий для состава воздуха в жилой части дома. Но бедность есть бедность – люди вынуждены были мириться с неудобствами и не такого порядка. Неотъемлемую часть якутских зимних хотонов представляла целая система, огороженных изгородью, площадок вокруг скотопомещения. Дореволюционная этнографическая литература о них, как и о самом хотоне, обычно упоминает лишь мельком, потому и придётся отвести некоторое место и им. Пространство около двух сторон хотона, где были вырублены окна, огораживалось особо прочной и высокой изгородью. Здесь размещался «кыбыы» – якутский, ничем не крытый, сеновал. Да и крыть его не было необходимости: зимняя якутская усадьба всегда строилась так, чтобы она была полностью защищена от ветров живыми деревьями и кустарниками. В таком тихом закутке сено слишком не заваливалось заносами. 

Обыкновенный же сухой снег не причинял особого вреда кормам. «Кыбыы» в ином месте размещать было нельзя, ибо, как отмечено выше, сено подавалось на корм во внутрь хотона через выставленные ледяные окна. Кстати, имелась даже особая вила, используемая только в данных целях. Она отличалась от других намного укороченной рукоятью и короткими рожками, у которых острия намеренно затупляли. Тупые острия и равной длины рожки делались внутри хотона как корова, тянущаяся к охапке сена, так и скотница, принимающая и разносящая по яслям корм. «Кыбыы» у многих размещался только около одной стенки хотона. В таком случае окна противоположной стороны предназначались для выброски коровьего кала и остатков сенной трухи. Часть изгороди «кыбыы» нередко заменяли ясли. Не сходя с места, в этих яслях могли корить дойную кобылу и жеребят. Их, в отличие от «субан», некоторые почему-то предпочитали кормить из яслей. У предусмотрительных хозяев «кыбыы» никогда не пустовал. Сена там всегда должно было быть не меньше, чем на десяток дней кормления наличного скота. При близости сенокоса, сено осенью нередко стоговали прямо в «кыбыы». Как подвернется лишнее свободное время зимой, якут-скотовод считал своим долгом как можно больше наращивать запасы сена в «кыбыы». Кто не создавал таких запасов, и если после очередного кормления скота в «кыбыы» не оставалось сена, его высмеивали как лентяя и человека не дальновидного: «Слышите, мол, он кормит свой скот прямо с возов, наподобие немощной старой вдове». Наличие в «кыбыы» обязательных страховых запасов было продиктовано нелёгкой жизнью якута-скотовода. В действительности прошлого нередки были случаи, когда сляжет надолго хозяин и сена становилось возить некому. Кроме того могли подвернуться всевозможные неотложные дела, буран, сильные морозы и ветер. При сильном ветре, мешающем накладывать на воз, сено нельзя было транспортировать, так как при раскладке вилами от сухого сена осталось бы очень мало. Короче, якут-скотвод мог спокойно отдохнуть час-другой в том случае, когда у него имелись около дома достаточные запасы кормов для скота и дров на топку. Якуты-скотоводы, уезжающие далеко на отхожий промысел или на охоту, предварительно делали запасы сена в «кыбыы» и дров в дровянике на гораздо большой срок, чем собирались отсутствовать дома. Кроме того, на всякий случай, они перед отъездом обязательно договаривались с кем-нибудь из близких или соседей присматривать за запасами сена и дров за время своего отсутствия. В случае задержки, обещавшийся обязан был обеспечить бесперебойную доставку кормов для скота и топлива на отопление. И обещание никогда не нарушалось никем, ибо в случаях возникновения подобной необходимости у него самого никто из соседей не подал бы ему руку помощи. Не возникни даже подобной необходимости, данное слово для якута прошлого было непреложным законом – неписаным законом совести. Таков был обычай, утвердившийся из незапамятных времен. К «кыбыы» со всех сторон прилеплялась система «дал´ов».

«Дал» – это площадка для кормления и прогулки скота, огороженная изгородью. Каждый «дал» обязательно должен был иметь хотя бы коротенькую, но одну общую с «кыбыы», так как корм перебрасывался в «дал´ы» прямо через изгородь. Не имей какой-нибудь «дал» общей стороны с «кыбыы», то сено, поднятое на вилы, пришлось бы нести, перелезая через несколько изгородей, что было бы не очень удобно. Кроме того, корм иногда приходилось раскладывать в присутствии в «дал´е» скота. Последние при весенней нехватке кормов не дали бы спокойно пронести сено в соседний «дал». Встречались отдельные «дал´ы»: для дойных коров (ынах дала), для телят (борооску дала), для полуторагодовалых тёлок (тыhа5ас дала), для субана (субан дала), для дойных кобылиц (биэ дала), для жеребят (кулун, убаhа дала), для рабочих быков (о5ус дала), для лошадей (ат дала). «Дал´ы» почти во всех случаях располагались в тихом закутке под защитой глухой стены леса или намеренно оставленных защитных полос из деревьев и кустарников. Если в живой естественной стене «дал´а» оставалось небольшое, открытое для ветров, пространство, то его обычно прикрывали хворостом или молодыми елочками, раскладываемыми то стоймя, то горизонтально на изгородь. Зимний «дал» всегда должен был содержаться в чистоте. На нём якутские скотоводы не терпели ни малейшего комочка мёрзлого навоза, ни соринки от сенной трухи. Трудноубираемые пятна затаптывались свежим снегом. Такой чистоты требовала экономия хронически недостающих кормов. Сено, разложенное на грязный снег, даже голодный скот поедал лишь наполовину, затаптывая без пользы всю ту часть, которая лежала на загрязненном участке. «Далы» для рогатого скота не имели построек за исключением шалашей, предназначенных для рабочих волов и «идэhэ». На выгульных площадках для лошадей, а преобладающем большинстве случаев, строились навесы и холодные сараи /хаhаа/, защищавшие своих коней, кобылиц и жеребят от непогоды и ветров во время больших морозов. Здесь перечислена нами только часть огороженных площадок около зимней усадьбы якута-скотовода. Их на деле было такое количество, что в сложном лабиринте изгородей нелегко было прибираться до нужной площадки постороннему. Многие из них вовсе не имели названия. А из тех, которые имели свои названия, мы, представители позднего поколения, запомнили и успели зафиксировать не очень многое. Так площадка перед жилым домом называлась «тиэргэн» (двор); общая выгульная площадка для скота - «тэлгэhэ»; окрестности дома и хотона вместе взятые - «тусаhа», общий загон для скота - «хаарчах»; специальный загон для поимки необъезженных лошадей, почти точно копирующий линейную схему невода с мотней, - «мукчаха» или «букчаха» и т.д. Самые ранние попытки внести что-то новое в традиционные якутские хотоны, после установления Советской власти, были предприняты ещё до коллективизации крестьянских хозяйств. Под лозунгом борьбы за здоровый быт, вначале прошло общенародное движение по ликвидации совместного расположения жилья и хотона. Скотопомещения были отделены от жилых домов за удивительно короткие сроки. Затем движение перекинулось на улучшение санитарного состояния хотонов.

Для принудительной вентиляции воздуха и уменьшении сырости, некоторые устроили в своих скотопомещениях старинные печи-камельки. Другие вместо неэкономичных печей снабдили хотоны вытяжными трубами и канавками для стока мокрот. Предпринимались также попытки расширить окна и заменить, неудобные для очистки навоза, круглые полы, стёсанными. В самом разгаре всех этих мероприятий началась организация колхозов и совхозов. Они в качестве новшества ввели, редкую для Якутии, конструкцию хотона, встречавшуюся ранее единично у отдельных богачей. Такой новой конструкцией явилось строительство крупных хотонов, по образцу жилых домов, из крупного строительного леса, не юртообразно стоймя, а срубом. Во многих районах Якутии деревья тонки и низкорослы. Поэтому заготовка крупного строительного леса обходилась не дешёво. В условиях отсутствия необходимой техники и господства ручного труда, весьма дорого стоило и возведение здания новых рубленных хотонов. Однако, только что организовавшиеся колхозы, не считаясь ни с какими затратами, строили преимущественно только срубные скотопомещения. В этом их увлечении было много веских для своего времени причин. Во-первых, им ни за что не хотелось отставать от достигнутого уровня хозяйства низложенных бывших хозяев края – богачей. Во-вторых, артели старались делать всё на зависть остающимся ещё единоличниками. Наконец, где имелись возможности, им не хотелось повторять и копировать староякутское, традиционное. Такова была хмельная болезнь начальной стадии бурного роста, когда, пробудившийся от многовековой спячки, таёжник круто повернул на новое. Всё старое традиционное в тот период считалось примитивным, отжившим свой век. Порой даже не удосуживались рассортировать его на полезное и вредное. Только много лет спустя, когда прошла первая горячка борьбы с отсталостью, колхозы и совхозы Якутии призадумались над целесообразностью продолжить строительство скотопомещений из дорогостоящих крупных брёвен неэкономичным методом сруба. В поисках, более эффективных и соответствующих климатическим особенностям края, конструкция и материалов для скотопомещений, они трезво оглянулись на старое традиционное наследие своих предков. При внимательном изучении обнаружилось, что традиционная конструкция якутского хотона, с наклонными стенами и совмещённой кровлей, не зря выдержала суровый экзамен тысячелетий. Положительные стороны староякутской конструкции зимних хотонов В.С.Тараненко

[*В.С. Тараненко. Скоту хорошие помещения. Якутск, 1958, стр. 8 - 26]

обобщивший народный опыт строительства. Видит в следующем. Если от вертикальных стен срубных хотонов при первых же морозах отстаёт утепляющая наружная завалина, то от наклонных стен староякутского образца земляная засыпка никогда не отходит при замерзании. На наклонные стены идёт не дорогостоящий крупный лес, а вездесущий в Якутии тонкомер. На использование последних в качестве стенового материала и трудовых затрат требуется намного меньше. Недостаток теплоизоляционных качеств тонкомера с лихвой компенсируется наружной штукатуркой. 

На наклонной стене можно штукатурку любой необходимой толщины, так как она крепко держит обмазку. Кроме того на неё накладывается естественный снежный покров, что также служит дополнительным утеплителем, так как равной толщины плотный снег и древесина обладают почти одинаковыми теплозащитными свойствами. Удешевлению коровняка способствует также замена обычной кровли с чердачным перекрытием совмещённой покатой кровлей по староякутскому образцу. Опасности размыва дождями здания здесь не возникает, если земляную засыпку сделать достаточной толщины и принять меры по срочному её одернению. Одновременно одернение оберегает засыпку от сдувания ветрами. Относительно теплозащитных качеств такой кровли надо заметить ещё, что надёжность её испытана веками. Кроме того, зимой она принимает на себя дополнительный покров в виде толстого слоя снега. Покатая кровля, в сочетании с наклонными стенами, одновременно не допускает неприятной конденсации водяных паров, так как на их стыке нет резкого угла, какая неизбежна при вертикальных стенах и прямолинейно-горизонтальном потолке. В более поздних типах коровников с наклонными стенами начинают использовать и традиционную экономию полезной площади путём устройства кормушек в пространстве между стенами и несущими столбами. Выигрыш в полезной площади дает также перенос кормовых проходов из скотопомещений на сеновал, подавая сено в кормушки по-староякутскому образцу через окно-вентилятор. Зимний якутский день короток и хмур. По сравнению с высокорасположенными окнами на вертикальных стенах, окна на наклонных стенах берут свет прямо с неба и лучше освещают стойла и проходы. Их первое время остеклили полностью, но вскоре столкнулись с трудностью очистки от куржака. В данном случае опять-таки выручил древний опыт. Сохранив внутреннюю раму, наружную часть закрыли пластинами льда, с которого легко удаляется слой куржака. Оказалось, пластина льда намного теплее стекла. Наконец, традиционный тип якутского хотона оказался почти незаменимым для безлесных северных зон Якутии. Там во время частых зимних ветров и бурь, на квадратный метр вертикального препятствия бьёт струя переохлажденного воздуха с силой от 6 кг до 195 кг. В таких условиях продуваемость голых рубленных стен намного выше, чем у занесённых снегом наклонных, будто бы прижавшихся к земле, стен. Таким образом, практичный и экономичный древнеякутский хотон начинает брать верх над своим дорогостоящим срубным соперником, появившимся в бурный период похода на отсталость. Однако возродившиеся вновь хотоны традиционного местного образца отнюдь не копия жалких дореволюционных. Из старого якутского хотона взяты лишь его рациональные зерна и усовершенствованы по-новому, по-современному. О том, что именно изменено, будет изложено несколько ниже при описании отдельных типов ныне имеющихся коровников.

Внутренняя планировка, размеры традиционного хотона и механизация трудоёмких процессов в нём менялись соответственно организационно-хозяйственному укреплению и развитию самих колхозов и совхозов. Самым ранним производственным объединениям, так называемым ТСОЗ’ам, приходилось почти целиком пользоваться старинными хотонами, доставшимися по наследству от прошлого. Они строили сравнительно крупные хотоны лишь на самых узловых участках. Из-за ограниченности средств и те приходилось строить на 30 – 40 - 50 голов скота, точно копируя привычную старинную конструкцию и планировку древних хотонов. О механизации трудоёмких процессов внутри хотона тогда и речи быть не могло. Полностью рассчитанные на ручной труд хотоны строились и в ранних колхозах и совхозах. По своим размерам они также были невелики. Коровник на 100 - 120 голов скота тогда считался крупным. Такие размеры хотонов у ранних колхозов и совхозов Якутии объяснялись большой разбросанностью и чересполосностью их кормовых угодий и безраздельным господством мускульного труда. Доставшиеся в наследство от дореволюционных единоличных хозяйств, сенокосные угодия были невелики по своим площадям и располагались на большом расстоянии друг от друга. Доставка кормов из них в зимнее время в скотопомещении осуществлялась при помощи конной и воловьей упряжек. При таких транспортных средствах, зимняя молочно-товарная ферма могла пользоваться кормами в радиусе не более 5 - 6 км. Первыми изменениями во внутренней планировке и оборудовании хотонов явились появление навозных и кормовых проходов, а также замена древних яслей кормушками европейского образца. В крупных хотонах они появились с первых же дней организации колхозов и совхозов. Новые ясли видоизменили внутренний облик скотопомещения, а новые навозные и кормовые проходы способствовали применению конной и воловьей упряжек в деле транспортировки сена и навоза. Правда, в те времена кормовые проходы были ещё узки, поэтому остановив воз у входа, приходилось разносить и раскладывать сено по кормушкам вручную. В те же годы внутри хотона стали выделяться особые огороженные площадки, предназначенные для проведения отёла коров. Содержание дойных коров отдельно от остального стада в зимнее время, практиковавшееся прежде только у отдельных богачей, стало обязательным для всей массы скота также у первых колхозов и совхозов. Однако из-за продолжения древней традиции содсосно-поддойного метода воспитания телят, тогда не удалось выделить телятник отдельно от общего скотопомещения для дойных коров. Телятники у них так и остались на своём традиционном вместе со своими матерями. Только они стали намного опрятнее и просторнее. Из мероприятий по улучшению санитарного состояния хотона в ранних колхозах и совхозах Якутии следует упомянуть устройство вытяжных труб и увеличение количества окон вместе с расширением их проемов. Коренные изменения в якутском хотоне начали вноситься в послевоенное время. Им способствовали следующие факторы. Во-первых, укрупнение колхозов и совхозов дало им возможность мобилизовать гораздо значительные, чем прежде, людские и экономические резервы для рационального разрешения новых хозяйственных задач соответственно требованиям времени.

Во-вторых, в связи с новым хозяйственным курсом по всей стране по интенсификации производства и мяса и молока, якутское животноводство было признано как главная ведущая отрасль сельскохозяйственных занятий. До этого в Якутии главной отраслью сельского хозяйства считалось продовольственного направления зерновое хозяйство, которое перетягивало на себя не только весь парк машинно-тракторных станций и специалистов сельского хозяйства, но и львиную долю внимания тружеников села. Оно, приняв фуражное направление, в дальнейшем должно было идти на укрепление кормовой базы для скота. В-третьих, создание научных центров в регионе опять же относится а послевоенному времени. Своими исследования и практической деятельности в деле пропаганды и внедрения достижений науки и техники, научные центры нашего региона превратились в фактических руководителей всего творческого и нового в сельскохозяйственном деле послевоенной Якутии. Наконец, с модным развитием в стране в послевоенное время промышленных предприятий по выпуску сельскохозяйственных машин и оборудования, совпала передача в руки совхозов и колхозов всей сельскохозяйственной техники. При системе машинно-тракторных станций услуги всего парка машин использовались для выполнения ограниченного круга трудовых процессов, большей частью одних землевладельческих, что создавало определённые помехи в механизации трудоёмких процессов во многих видах сельскохозяйственных работ, особенно обиходного порядка. В число последних, кроме всего прочего, входили и работы в молочно-товарных фермах. С передачей в руки самих колхозов и совхозов всей сельскохозяйственной техники, эти помехи устранялись, и каждое хозяйство получало возможность механизировать различные виды труда по своему усмотрению. Одновременно появление в селах большого количества тракторов, комбайнов, автомобилей, мотоциклов, механических мастерских, электростанций, всевозможных машин и оборудования пробудило в якутах древние «второго кузнецкого народа Сибири». Так якутов именовали первые русские землепроходцы за превосходное качество их сыродутного железа и стали, а также за их чудесные ювелирные изделия из цветных металлов. Мы говорим о пробуждении древних традиций потому, что как только появилась в селах новая сельскохозяйственная техника, в ней с удивительной быстротой разобрались, не говоря уже о молодёжи, даже неграмотные старики. Спустя всего несколько лет после передачи колхозам и совхозам сельскохозяйственной техники, из неграмотных стариков, недавно только опасливо шарахавшихся от тракторов и автомашин, вышло немалое количество сельских рационализаторов - изобретателей. Во вкладе, внесённом ими в деле приспособления сельскохозяйственной техники местным особенностям Якутии, числятся отнюдь не простейшие переделки деталей. Самобытно-остроумные решения некоторых технических задач в их рационализаторских нововведениях живо напоминают продолжение издавних традиций смекалистых кузнецов-ювелиров древней Якутии. Что касается среднего и молодого поколения жителей якутского села, то они встретили появление у себя дома техники, как говорят, во всеоружии. 

Среди представителей этих двух поколений тогда уже не только не было неграмотных, но они состояли сплошь из людей, имеющих образование не ниже 7 - 8 классов, с большим процентом закончивших средние учебные заведения. Для них не составило большой трудности в кратчайшие сроки овладевать новыми механизированными орудиями труда, пополняя ряды многочисленной армии сельских механизаторов. Эта профессия за последние годы стала одной из самых массовых в Якутии. Новые изменения в якутский хотон с того времени стали вноситься постепенно шаг за шагом, деталь за деталью. Такие темпы объяснялись, с одной стороны, недостаточной к тому времени разработанностью проблем скотопомещений по всей стране; с другой – большими природно-климатическими различиями условий Якутии по сравнению с остальными областями Союза. Каждое вносимое новое изменение в якутском хотоне было связано с постепенной разработкой учёными и рационализаторами-практиками из самих колхозно-совхозных деревень отдельных внутренних проблем хотона. А таких проблем было предостаточно. Перечислить и описать их отнимет слишком много времени. Потому мы здесь ограничимся описанием лишь некоторых крупных из них. Благодаря высокой природно-климатической приспособленности якутского скота, до недавнего времени никто и не задумывался о том, что вопрос о зимнем водопое рогатого скота может превратиться в сложную и трудноразрешимую проблему. Скот до этого, даже в пятидесяти-шестидесятиградусные морозы и в сильные заполярные бураны, принято было раз в сутки гонять из скотопомещений на водопой в дальние проруби, устроенные в замёрзших озёрах и реках.

Во избежание несчастных случаев проруби всегда делались таких размеров, чтобы в них не смогла провалиться даже маленькая тёлочка. Из такой проруби одновременно могли пить воду в лучшем случае две самые смирные коровы. Остальные, трясясь от мороза, должны были покорно дожидаться своей очереди. Пока в карликовых колхозах и совхозах были распространены небольшие скотопомещения, очереди в прорубях были весьма велики, и никого не беспокоил вопрос о них. Самые расторопные из хозяйственников тогда старались увеличить количество проруби или устраивать ледяные желоба для увеличения их пропускной способности. Однако и это мероприятие удавалось не всюду: желоба быстро вымерзали, а большим количеством прорубей можно было заморозить до дна небольшой водоём. Невозможность продолжить давнюю древнюю традицию с прорубями всплыла тотчас же, как только в укрупнённых колхозах и совхозах стали строить крупные скотопомещения. Если 30 - 40 коров из небольших хотонов могли потратить на водопой 2 - 3 часа, то одновременная выпойка нескольких сотен голов превратилась бы в сложную проблему. Чтобы не озяб скот, в первое время стали выгонять их на водопой небольшими группами. Но на это уходило слишком много времени и разрушался весь режим дня. Затем проблема водопоя слилась воедино с проблемой водоснабжения скотопомещений. До этого корову для мытья коров, молочного инвентаря и посуды, а также для кормокухни доставляли в водовозных бочках на конной и воловьей упряжке. Когда в крупных хотонах были установлены заводского изготовления автопоилки, и деревянные корыта, то, в преобладающем большинстве случаев, воду для их заправки всё равно приходилось доставлять при помощи автоцистерны или других средств транспорта.

Вот здесь мы подошли совсем вплотную к вопросу о том, почему дело водопоя превратилось в одну из трудноразрешимых проблем. В условиях якутских морозов воду можно подавать по трубам не очень далеко: всего лишь на несколько сот метров, ибо намерзание воды на стенках приводит к полной закупорке водопроводной линии. А утепление водопроводных труб обходится дорого. Строить скотопомещения в непосредственной близости к водоёмам мешают частые изменения уровней рек и озёр (в засуху многие из них высыхают совсем, а в годы повышенных осадков и в половодье - выходят из берегов). Кроме того, из-за своеобразия размещения кормовых угодий не всякий коровник может быть построен в большой близости к водоёму. Как и бывает со всяким новым делом, затея с водопоем скота внутри хотонов удалась не сразу. Прежде всего, подвели автопоилки. То ли от неумелого обращения, тот ли от излишней сырости в старых хотонах, они стали довольно часто выходить из строя. Течь от них, расплёскивание из корыт и водяные пары из кормокухни увеличили ещё больше сырость, и без того достаточно сырых, неблагоустроенных хотонов. После организации водопоя внутри скотопомещений, в хотоне появилось одно нежелательное явление: сократилось пребывание на свежем воздухе скота. Будучи очень перегружены повседневной работой, работники фермы нередко стали забывать об обязательности разминки скоту, застоявшемуся в тесных и сырых хотонах устаревших конструкций. Обеспокоенные такими неполадками, животноводы принялись за продолжение поисков по усовершенствованию методов водопоя. Одни взялись за развитие и усовершенствования системы автопоилок, а другие вновь оглянулись на старые традиционные проруби с попыткой вытянуть из них все, что имелось рационального. Положительны были в старых прорубях уменьшение количества подвозимой воды в скотопомещения и сочетание водопоя с надлежащей закалкой и прогулкой скота на свежем воздухе, особенно недойного поголовья. При системе прорубей никакой нерачительный скотник не мог позабыть о ежедневной прогулке скота. К числу же отрицательных сторон прорубей входили малая пропускная способность, при неряшливости – засорение водоёмов и, наконец, низкая температура воды. Особенно дорого обходился животноводам последний фактор. В зимних водоёмах Якутии температура воды подо льдом обычно бывает около 4⁰ тепла. При разовой выпойке скот в состоянии выпить из проруби не более 8 - 13 литров, а при двухразовой – 11 - 16 литров. Короче, страшась холода, он не допивает в сутки около 30 - 35 литров из числа потребного количества воды, что не может отразиться на мясной и молочной продуктивности скота. Кроме того, разогрев выпитой холодной воды отнимает от внутренней энергии скота около 20%. Следовательно, чтобы добиться от коровы, пользующейся холодной прорубью, сравнительно нормальной продукции, надо увеличить количество подаваемого ей корма также не менее, чем на 20% - 30%. А сумма подобных расходов получилась бы довольно солидная. Пример о возможности усовершенствовать проруби первым подало опытное хозяйство Якутского научно-исследовательского института сельского хозяйства. 

Зимой 1961 - 1962 годов на одной из его ферм был построен первый экспериментальный образец комплекса сооружений, названный потом «хотон-прорубь». Комплекс состоял из будки с прорубью и небольшого домика для разогрева воды. Будка была построена прямо над прорубью по образцу старинных якутских хотонов с утепляющей обмазкой. В ней были установлены небольшая железная печурка, электронасос, генератор и мотор. Домик для разогрева воды находился неподалёку от проруби на берегу и был оснащён парообразователем от кормозапарника, многочисленными баками и цистернами, а также отопительной печью. От будки к домику на кольевых подпорках шла водопроводная труба, составленная намеренно из двух-трёхметровых отрезков. В случаях закупорки труба от обледеневания воды, эти короткие отрезки облегчали демонтаж и разогрев в условиях тёплых помещений. «Прорубь-хотон» обслуживался одним рабочим. Приводился он в действие следующим образом. Утром пораньше вначале затапливались печурки в будке и домике. Когда разогревались помещения, запускался мотор и включался насос. Баки наполнялись довольно быстро. Тогда останавливали мотор, выключали насос и выдували остатки воды из водопроводной трубы при помощи горячего пара. Благодаря такой предосторожности трубы обледеневали весьма редко. Кроме горячего пара, вытеканию воды из труб без остатка помогала установка их с небольшим уклоном. После наполнения баков, будка и дом закрывались, а рабочий уходил на отдых. Приходил он обратно через два-три часа. К этому времени четырёхградусная озёрная вода в баках, под действием тёплого воздуха помещения, становилась уже не так холодной. её температура успевала повыситься на 2⁰ - 3⁰. Затопив парообразователь кормозапарника, он на этот раз разогревал воду в баках при помощи горячего пара парообразователя. Ко времени подхода скота днём на водопой, температура воды становилась 8⁰ - 12⁰. Открывая кран на шланге, рабочий подавал тёплую воду в деревянные корыта, расставленные во дворе. Из тех корыт одновременно можно было напоить 15 - 20 голов скота. Если отпускать их из скотопомещений скот группами, не превышающими указанную пропускную способность «проруби-хотона», то можно было избегнуть и толкучки, и вынужденного простывания скота на водопое. Одновременно «прорубь-хотон» снабжал тёплой водой кормокухню и телят в телятниках. Как видим, в «прорубь-хотоне» были устранены все основные недостатки старых традиционных якутских прорубей. В таком усоверешнствованном варианте, древняя прорубь могла служить ещё службу по той причине, что в Якутии оставалась масса мелких и неблагоустроенных хотонов. 

Полная ликвидация последних наступит, вероятно, не очень скоро, ибо значительная часть причин вынужденного их сохранения на дальних участках содержится в мелкоучастковости и неблагоустроенности покосных угодий. А перепахать все луга огромной Якутии, расширить их площади за счёт оттеснения безбрежного моря тайги – дело, разумеется, не скоротечное при любой механизации трудоёмких процессов в мелиоративных работах. Поэтому как только появились первые сообщения, «прорубь – хотон» был подхвачен многими хозяйствами. Данное новшество избавило их от тщетных попыток подогреть воду для скота иными ещё более примитивными методами. Например, до «прорубь – хотона» применялся подогрев воды при помощи костра и железной бочки прямо во дворе 40⁰ - 50⁰ морозах или холодную озёрную воду оставляли на ночь в коровнике. Некоторые старались устроить своеобразный «самовар», вмонтируя миниатюрную железную печурку внутри железной бочки с водой. Эффект от подобного «самовара» был незначителен из-за невозможности увеличить как количество воды, так и размера печурки. С самых первых дней появления, «прорубь-хотоны» стали применяться в двух вариантах: в стационарных и переносных. Выше дано описание его стационарного варианта. Он применялся при расположении коровников вблизи глубоких, не промерзающих до дна, больших водоёмов. Однако, в зависимости от капризов размещения сенокосных угодий, многие хотоны приходится строить в местах, весьма затрудненных для водопоя скота. В таких местностях нередко требуется проруби переносить несколько раз за зиму, меняя одно промерзшее до дна место водоёма на другое более глубокое. Именно на такие случаи и был рассчитан второй, не стационарный, вариант «прорубь-хотона». Он состоял из лёгкого домика размером 5 м х 2,5 м, установленного на тракторные сани их двух лиственничных брёвен. Лёгкость дому придавали двойные тесовые стенки, утеплённые древесными опилками. Внутри дома прямо на пол ставился четырёхугольный бак, ёмкостью в 3,5 тонн воды. Обогрев осуществлялся вышеупомянутым «самоварным» методом, т.е. при помощи железной печи, вставленной внутри бака на подпорные ножки. Дымовая труба частично также служила для обогрева воды, так как она проходила через весь бак, потом только выходила наружу. Как и в стационарном варианте, заправка бака водой осуществлялась из проруби также при помощи небольшого насоса, а водопой – из наружных деревянных корыт. Однако «прорубь-хотоны» прослужили недолго. Верные своей традиции всё переделывать на свой лад, сельские рационализаторы вскоре заменили «прорубь-хотоны» своим новым, ещё более удешевленным вариантом того же замысла – так называемыми «тёплыми прорубями». Последние пришли в голову рационализаторов не сразу. Обычно, как только появится необходимость усовершенствовать что-нибудь остро необходимое то по всей Якутии, как правило, разворачивается негласный конкурс на выдумки. В нём принимают участие все, кто имеет близкое отношение к данному делу. По усовершенствованию «прорубь-хотона» также было высказано немало проектов и выстроено большое количество новых опытных образцов. 

Однако общепризнанная победа досталось плотнику Усть-Алданского промкомбината Н.М. Тролукову. Тролуковская «тёплая прорубь» добилась всеобщего признания тем, что она вычеркнула из «проруби-хотона» все, что стоило дорого: строительство дома для обогрева воды, моторы, пожирающие горючее, генераторы, металлические сварные баки, водопроводные трубы и насосы. Проект его был весьма прост: вышеупомянутый переносный «прорубь-хотон» был утоплен в широкую полынью и приморожен вровень с поверхностью льда. Только в данном случае тёсовый дом, без бревенчатых полозьев, был уменьшен в размерах до 2 м х 1,6 м х 1,5 м и превращён непосредственно в сам бак для обогрева воды. Стены бака на сей раз уже не были двойными утеплёнными древесными опилками, а изготовлены из тщательно подогнанных друг к другу 60 миллиметровых плах. Здесь рационализатором превосходно учтены теплоизоляционные свойства деревянного ящика и незамерзшей воды озера. Никакой дом и никакой металл бака не в соответствии были конкурировать с такой теплозащитой: любые лютые морозы в Якутии становились бессильными перед деревянным ящиком, утопленным в озеро. Для накачивания воды а такой бак не нужны были ни боящиеся мороза водопроводные трубы, ни насос, ни мотор – вода поступала сама через собственное давление через деревянную трубку в днище. Поступление воды регулировалось палочкой – затычкой сверху. Разогрев воды был сохранён в прежнем принципе – при помощи железной печки, только затапливаемой на этот раз сверху. Верхняя крышка ящика двустворчатая и она, открываясь в две стороны, превращалась в корыта для водопоя скота. «В Якутии не бывает устойчивых открытий», - шутят сами якутяне. И они правы: некоторое время спустя, были внесены некоторые поправки и в тролуковскую прорубь. Под действием тепла, у последней стал подтаивать лёд на выступах-плечиках, за которые подвешивался ящик. Последующие авторы здесь провели изоляцию в виде опилок и мха. Улучшена была позже топка и сверху пришлось поставить дощатую будочку для защиты проруби от заносов, а также для удобства работы обслуживающего персонала. Ныне в крупных скотопомещениях выпойка скота проводится внутри коровников из автопоилок заводского изготовления. Воду, в большинстве случаев, доставляют с помощью автоцистерн. В редких случаях применяется прифермский водопровод. Если невозможно утеплить его, трубы очищают от обледеневания то с помощью пара, то горячей водой. Здесь процедура проста: по холодным трубам вначале пропускает пар или горячую воду, затем только включают насос. По окончанию забора воды трубы опять очищаются указанным образом. Следующее крупное изменение во внутренней планировке послевоенного якутского хотона внесли новшества в области кормления скота и уходе за телятами, усиление работ по племенному делу, внедрение машинной дойки, специализация отраслей животноводства и улучшение санитарного состояния труда работников молочно-товарных ферм. Кормокухня, как таковая, появилась только в послевоенное время, так как в более ранние периоды скот получал свои корма преимущественно в натуральном виде. Начальное положение кормокухни было похоже на положение временного квартиранта; она ютилась то в отдельных домах, напоминающих флигельки, то занимала углы и закоулки хотона.

По мере упрочения своего положения, она потом всё властнее стала требовать высвобождения не каких-нибудь случайных уголочков, а своего законного места. Так впервые в якутском хотоне появился пристрой в виде дополнительного прируба для кормозапарника и чанов для квашения и ферментации кормов. Позже при строительстве новых хотонов, кормокухня стала занимать свои особые комнаты, а то и целый блок, носящий название «кормоцех». В некоторых более крупных хозяйствах в состав кормоцеха входят и биоцехи, где особые специалисты изготовляют всевозможные стимуляторы, профилактического назначения препараты для скота, искусственное молоко, выращивают гидропонную зелень и т.д. Не в пример кормокухне, электрическая доильная установка вошла в якутский хотон с первых же шагов как полноправная хозяйка скотопомещения. Многие хозяйства ради неё выстроили новые хотоны с новой планировкой. В таких хотонах были выделены комнаты для моторов, вакуумных установок и инвентаря, моечный, молочный и особый отсек для елочки или доильной площадки. При вводе машинной дойки в хотоны старой конструкции, была проведена предварительно большая перестройка внутренней планировки и были выстроены прирубы. Отдельного блока в хотоне потребовала организация искусственного осеменения коров. Были выделены изолятор и родильное отделение. Положение телятника в якутском хотоне и ныне неустойчиво. Оно меняется соответственно вводу новых методов и приёмов ухода за телятами. Телятник то входит как отдельный сектор в хотоне для молочных коров, то выделяется как самостоятельное скотопомещение, расположенное рядом с хотоном тех же дойных коров и т.д. В новых хотонах стали обязательными наличие отдельных комнат для гардеробной, душевой и для отдыха обслуживающего персонала. Комнаты для отдыха нередко носят название «красный уголок». Много изменений в хотоне внесла и продолжает вносить всё совершенствующаяся механизация трудоёмких процессов (в транспортировке, раскладке кормов и очистке навоза). Их разрешение осложняется особо суровыми климатическими условиями Якутии. Все новшества, имеющиеся в тёплых областях страны по данным видам работ, приходится всегда переделывать на свой лад или придумывать совсем новые конструкции. Однако из года в год шаг за шагом продвигается вперёд создание своих приполярных и заполярных вариантов механизации этих особо сложных проблем якутского хотона. В деле механизации доставки и раскладки кормов, как и в усовершенствовании других видов сельскохозяйственного труда в советское время, была своя отдельная история. Ранние колхозы и совхозы, как уже отмечено выше, корма доставляли в «кыбыы» по старинке на волах и конях. Изменили они только метод раскладки сена внутри хотона: стали вводить воз прямо в скотопомещение, а там разносили по кормушкам вручную. Для удобства раскладки сена им пришлось в хотоне выделить специальный кормовой проход.

После укрупнения колхозов, ещё до появления в массовом порядке в селах современной сельскохозяйственной техники, сельские рационализаторы придумали ещё один новый метод, повысивший производительность труда сеновозчика. Молодому рационализатору из колхоза им. Ленина Мегино-Кангаласского района Павлу Дмитриеву не понравилась старинная традиция ездить за сеном только с одной упряжкой вола или коня. В условиях доставки сена из отдалённых сенокосных угодий, по его расчётам выходило, что львиная доля времени уходит только на езду. Для пробы, он на первый раз взял с собой несколько упряжек коней и успешно справился с загрузкой и разгрузкой сена. Вышло, что за один заезд, он выполнил разом работу нескольких сеновозчиков. Позже П. Дмитриев стал ездить за сеном с длиннейшим караваном конских упряжек и высвободил большое количество дефицитных рабочих рук. Его метод тотчас же был подхвачен другими хозяйствами. Следовательно, несмотря на свою простоту, выдумка рационализатора помогла сэкономить для своего времени немалое количество средств. Когда появились на селе тракторы и автомобили, тот же П. Дмитриев быстро пересел от коня на трактор и дополнительно овладел профессией шофера. Став механизатором, он не позабыл о заинтересовавшей его проблеме подвозки кормов. Перевозя на тракторных санях сено на зимние фермы, решил и там упростить трудовой процесс. Чтобы избегнуть лишней траты времени на загрузку сеном тракторных саней и разгрузку их около хотона /тогда практиковалось только так /, он провёл эксперимент по перевозке стога в нетронутом виде. Для этого под стог он заталкивал трактором жерди. Концы последних затем затягивались цинковым тросом, перекинутым через стог. Далее оставалось лишь буксировать. В таком заарканенном виде, спрессовавшееся за лето, сено почти не терялось по дороге. Производительность труда рационализатора и в данном случае оказалась в несколько раз выше обыкновенного. Выдумка опять была подхвачена другими его коллегами из других колхозов и совхозов. Последние пользовались тем методом до тех пор, пока не появились в достаточном количестве заводского изготовления стоговозы. Для раскладки в кормушки сена древний традиционный якутский метод оказался эффективнее многих позже появившихся проектов и опытов. В новых усовершенствованиях вариантах коровников отдельные хозяйства уже начинают возвращаться к старому методу подачи сена на кормушки через окна. Правда, в отличие от древнеякутского, сено с сеновала в тех хотонах подаётся не через осветительные окна, а через специальные утеплённые окнообразные дверки, расположенные намного ниже световых и выполняющие дополнительную функцию приточной вентиляции. Таким образом, возрожденный и усовершенствованный древний метод раскладки сена способствует наибольшему приближению источника свежего воздуха непосредственно к дыхательным органам скота, а также дает большую выгоду как в деле экономии полезной площади хотона, так и в уменьшении траты сил на раскладку сена по кормушкам. Здесь экономия полезной площади хотона получается за счёт ликвидации кормовых проходов и выноса их во двор – на сеновал. Трудовой процесс в данном случае облегчается тем, что полностью отбрасываются, как ненужные, загрузка сена на транспорт для доставки в хотон, переноска её вручную из тех возов на кормушки, пробегая по тесным и неудобным кормовым проходам. Транспорт с сеном на сеновале разгружается в непосредственной близости перед каждым окном и рабочему остаётся лишь вооружиться вилами, открыть окна, подбросить охапку и захлопнуть утеплённую дверку. Об остальных подробностях данного метода подачи сена будет изложено несколько ниже при описании внутренней планировки нескольких новых типов хотонов. Там же будут и подробности механизации подачи сочных кормов. С механизацией очистки и вывозки навоза из хотона обстояло ещё труднее, чем со всеми другими видами внутри – и прифермских работ. Ранние колхозы и совхозы в данном деле добились замены мускульного труда человека только на вывозке навоза. Выделив в хотоне специальный широкий навозный проход, они сделали доступным применение здесь воловьей и конской упряжек. Позже взамен коню пришли подвесные дороги, вагонетки, идущие по наземным рельсам, лебедочные установки со скребком на тросах, цепочно-скребковые и штанговые транспортёры, грузовые автомобили, тракторы со всевозможными прицепами, приспособленными для транспортировки навоза, автошасси. Часть этих видов внутрихотонного транспорта одновременно использовался и для доставки кормов. Однако в данном деле самое сложное составляло не транспортировка, а замена мускульного труда механизированным в очистке пола от навоза. Какие только опыты не проводились для разрешения этой труднейшей проблемы скотоводства. О них удобнее всего будет, очевидно, рассказать на примерах отдельных конкретных хозяйств. При таком изложении иногда попутно можно будет показать внутреннюю планировку современных скотопомещений. В своём стремлении разрешить проблему с очисткой коровников от нечистот, якутские скотоводы, прежде всего, попытались применить у себя готовый опыт, разработанный в тёплых областях страны и за рубежом. Так совхозы «Эльгяйский» и «Ленский» провели эксперимент по беспривязному содержанию скота с накоплением нечистот на постепенно наслаиваемой соломенно-торфяной подстилке и с самокормлением на асфальтированных открытых выгульных площадках. Однако данный классический метод оказался явно не для Якутии. Эксперимент, в первую очередь, натолкнулся на нехватку подстилочных материалов: соломы в неземледельческом крае, естественно, не оказалось в таком количестве, как на тёплом западе страны, а, из-за вечной мерзлоты, даже торф удавалось извлечь не без трудностей. С другой стороны, при ограниченных кормах, заготавливаемых в течение короткого приполярного и заполярного летнего времени, вышло просто невыгодным применить метод ненормированного кормления скота. После этих экспериментов оставался лишь один единственный путь – путь самостоятельных поисков, соответствующих особенностям своего края. И в данном случае показала себя с наивыгоднейшей стороны, ставшая за последние десятилетия традицией, всенародная творческая самодеятельность. Проекты и опыты возникли один за другим. В них безымянные многотысячные авторы отталкивались и от опыта мировой скотоводческой практики и из традиционных своих старинных методов. Для тех, кто не побывал в Якутии, может показаться странным выражение «безымянные авторы». Это одно из своеобразных явлений сегодняшней Якутии.

При общенародности создания практически необходимых вещей, каждое новшество незаметно компонуется по крупинкам из многих и многих рационализаторских предложений и опытов. В конечном итоге в новом созданном не всегда бывает возможным установить что и кем внесено. Да и никто и не старается уточнять такие вещи – каждый доволен тем, что, наконец-то, разрешена, головоломная и необходимая ежедневно для всех, проблема. Это явление, возможно, одинаково с тем, как внутри одной дружной семьи не принято вести учёт того, кто и что внес для общего дела. Следующим опытом, получившим довольно широкое распространение, было сочетание беспривязного содержания скота с несколько усовершенствованным традиционным деревянным полом. В совхозе «Якутский» был выстроен новый коровник с настолько широким навозным проходом, что можно было по ней пропустить трактор с самодельной навозоочистительной лопатой, напоминающей бульдозерный нож. Пол хотона был выстлан досками. Коров доили машинным путём на специальной площадке «Ёлочка». Кормление их производилось как из кормушек в хотоне, так и на выгульной площадке. Отдыхали они крупными группами в отдельных боксах, отгороженных друг от друга жердями. По их примеру во многих колхозах и совхозах были выстроены аналогичного типа хотоны, где навозный проход был зачастую цементирован вместо традиционного деревянного настила. Однако, в данном типе хотонов не была достигнута механизация значительной части трудоёмких процессов. Навоз из стойл приходилось сталкивать в навозный проход вручную при помощи деревянной лопаты. А это облегчало работу не на много, так как на ручную очистку отводилась преобладающая часть площади пола хотона. Не пришлось по душе якутским скотоводам и беспривязное содержание скота в больших общих боксах. Здесь скот, вместо полагающихся 10 - 12 часов спокойного отдыха, круглые сутки топтался на ногах, переходя с одного места на другое. Кроме того, при не обезгороженности в общих боксах случались травмы, наносимые скотом друг другу. В дальнейшем усовершенствование навозоочистки механизированным путём получило особенно сильный толчок от введения в хотон эффективной новинки в виде решётчатого пола. Он, очевидно, был скопирован с судовых аналогичных настилов, выстилаемых на особенно загрязняемых проходах. Благодаря проваливанию вниз через щели всей жижи и навоза, решётчатый пол обеспечивает постоянное нахождение скота на сравнительно сухой и опрятной площади. Между тем этот эффективный решётчатый пол вовсе не является новинкой. Он был и в старом традиционном хотоне. Только его наличие не заметил никто при возрождении древнеякутского скотопомещения. Ведь, в традиционном старом якутском хотоне пол выстилали круглыми жердями неспроста. Новый хотон они старались выстроить по мере возможностей, на песчаном грунте. И здесь, как с судовым решётчатым настилом, весь расчёт состоял в проваливании в щель жижи и излишне жидкой части навоза. А там они уходили в песок. Последний же во время летней сушки, с выемкой пола и разборкой части стен, вновь приобретал влагопропускаемость. Что такое назначение пола древнеякутского хотона так и не был понят никем до сравнительно недавнего времени, свидетельствует тот факт, что в крупных хотонах многие заменили щелевой пол из жердей, плотно подогнанными плахами, с забивкой всего подпола влагонепропускающей жирной глиной.

Правда, это был вынужденный ход, ибо крупные капитальные сооружения типа больших коровников нельзя было строить с расчётом переноса через несколько лет на другое место, как в своё время практиковалось с древними хотонами, когда подпол утрачивал влагопропускаемость. Одновременно именно новый плоский пол, загроможденный многочисленными столбами от всевозможных изгородей, подпорок и кормушек, препятствовал внедрению механизации по очистке навоза. Предложение использовать рационально выгоды щелевого пола сделал в 1964 г. опытный животновод, инспектор-организатор Алексеевского районного производственного управления Н.С. Оконешников. По его проекту щелевой пол надо было или приподнять на ножки, повыше от обычного уровня пола, или под ним выкопать траншею для сбора провалившихся вниз жижи и навоза. Тогда скоту будет обеспечено постоянно сухое место. Сам щелевой пол рационализатор изготовил из прочных, распиленных вдоль по слою древесины, брусков, не имеющих ни единого сучка. Толщина брусков менялась соответственно назначению: для взрослого скота – 70 х 120 миллиметров, для мелкого молодняка – 50 х 70 миллиметров. Разрядка между брусками также зависела от породы и возраста скота – делалась равной половине величины копыт. Такая щель обеспечивала и безопасность для ног от травм, и навоз, не застревая, проваливался вниз. Из числа возможных материалов, из которых можно было изготовить щелевой пол, рационализатор с самого начала вычеркнул традиционные жерди. Они, с одной стороны, не могли обеспечить одинаково равной величины щелей: с другой – на их изготовление пришлось бы потратить массу мускульного труда. Проект допускал изготовление щелевого пола как в виде съёмных небольших щитов, так и в виде постоянно прибитых покрытий всего необходимого пространства. Традиция народной самодеятельности, как уже отмечено выше, породило и другую традицию – быстрое распространение всех новинок: лишь бы они оказались эффективными. На первых порах проект щелевого пола был использован преимущественно на благоустройстве старых имеющихся хотонов, а в дальнейшем никакой новый хотон не стал строиться без него. В старых хотонах, особенно высоких и холодных, щелевые полы были поставлены в виде второго пола, покоящегося на специальных ножках, и массивной раме над прежним основным. Все нечистоты и мокроты теперь стали проваливаться вниз на старый пол, что обеспечило скоту сухое и тёплое место отдыха. Наблюдая за эффектом от первых проб, в последующих случаях второй пол стали ставить на такую максимальную высоту, которую позволяла высота самого старого хотона. Выяснилось, что чем выше установлен второй щелевой пол, тем удобнее провести очистку нечистот, выпадающих на нижний основной пол. При таком благоустройстве старых хотнов, щелевой пол обеспечил лишь улучшение условий содержания скота. А с самой очисткой навоза полегчало не на много. Зато использование его в новых хотонах дал такой эффект, что в последующем якутяне перестали признавать иного типа пол для коровников. Один из опытов использования щелевого пола в новых хотонах можно увидеть из примера одного из коровников колхоза им. П. Алексеева Алексеевского района, построенного в первые же годы после появления щелевого пола

Он рассчитан на 400 голов скота. Длина его – 110,8 м, ширина – 15 м, высота по бокам – 2,2 м, посередине – 3,3 м. Общая площадь – 1650 м², кубатура – 5 тыс. м³. На одну условную корову здесь приходится 4,1 м² пола и 12,4 м³ пространства. Тип постройки – традиционный якутский с наклонными стенами и с совмещённой покатой кровлей. Вдоль по всей длине хотона вырыты две траншеи для хранения навоза, каждая шириной в 2,6 м и глубиной в 1,75 м. Для обеспечения проходимости навозоочистительных машин и для придания большей прочности откосам, траншеи были бетонированы. Работа эта оказалось самой трудоёмкой из всего строительства коровника и самой дорогостоящей. На одно бетонирование ушло 41,8% всех расходов. На дно траншей вначале был уложен сплошной настил из брёвен. На неё насыпаны песок и гравий толщиной на 0,25 - 0,3 м. Затем только был наложен двухдециметровый слой бетона. Нижняя часть откосов также была бетонирована после упрочнения их бревенчатой забиркой. За последнюю для прочности была набита и утрамбована глина. Бетонирование только верхней части стен траншей было проведено по разборно-переносной опалубке. Обе траншеи, являющиеся одновременно и навозным проходом, закрыты сверху щелевым полом из брусьев. На них размещаются четыре ряда стойл – по два над каждой траншеей. Вся жижа и навоз из стойл через щели проваливаются вниз и самотеком и сдвиганием копытами животных. Скотникам здесь остаётся лишь время от времени подчищать щели веником. Провалившись вниз, навозная масса хранится там до наступления тёплых весенних дней. Глубина траншей оказалась вполне достаточной для одной зимы. Весной навоз был увезен на поля при помощи самосвалов, а погрузку на последние вели тракторные погрузчики. Как видим, в данном случае уже достигнута полная механизация навозоочистительных работ, за вычетом, разве, подчистки щелей и поверхности щитов вениками. Поение скота в данном хотоне производится из автопоилок заводского изготовления. Однако само водоснабжение ведётся не по водопроводным трубам, а при помощи автомобильных цистерн. Дополнительные корма развозятся на тележках, а сено вначале завозится в тамбур, потом раскладывается по кормушкам вручную. Для раздачи кормов устроены три кормовых прохода. Один – посередине, и два других – по краям. Из них средний проход снабжает сразу два стойла, потому несколько шире крайних. Дощатый пол всех кормовых проходов одновременно служит и кормушкой для раскладки сена. Они отделены от стойл, где привязаны коровы, невысокими яслями из досок. Удобство таких древнеякутского образца кормушек без задних стенок, кроме экономии пиломатериала, заключается в том, что сено никогда не высыпается под ноги скоту в стойло. Обычно из обыкновенных кормушек сено высыпается на пол стойла, когда скот ворочает мордой в куче корма. А в данном случае, из-за отсутствия близко расположенных задних стенок, сено всегда норовит отойти только подальше от коровьей морды, а не вниз в стойло, вываливаясь через перегородку. Ту же часть сена, которая отодвинута на недоступное расстояние, скотники, следящие за кормлением время от времени придвигают поближе к яслям.

Концентрированные и жидкие корма подаются сюда же в специальных легоньких корытцах. Доение в данном хотоне ещё не было механизировано. К коровнику было пристроено подсобное помещение, где разместились молокоприёмное, комната для обслуживающего персонала, красный уголок, душевая, котельная, водобак, напорный бак. Кормокухне было отведено место на боковой площадке. В хотонах более поздней постройки в данном колхозе внесены значительные поправки и усовершенствования, из-за чрезмерной близости вечной мерзлоты траншеи, несмотря на бетонирование, оказались не очень прочными. Поэтому в поздних хотонах траншеи стали образовывать путём насыпки нового грунта на совсем нетронутую почву места строительства. Слишком дорогостоящее бетонирование траншей на этот раз заменено сравнительно дешёвой облицовкой толстыми брусьями. Заменена также здесь и техника очистки навоза. Его стали смывать при помощи сильной струи воды. Для механизации подачи жидких кормов, поставлены для них отдельные цистерны. Из них идут трубы вдоль по линии кормушек на уровне несколько выше роста коров. Около каждого столба трубы снабжены кранами, открывая и закрывая которые можно легко регулировать подачей жидких кормов. Введена в новых хотонах и утепляющая штукатурка по принципу древнеякутского самана. Саман изготовляют из смеси глины и песка, куда накрошены сенная труха или опавшая лиственничная хвоя. Вместо дранок к стенке хотона прибиваются молодые тонкие лозы лиственницы. Такая штукатурка прочно держится даже на внутренней поверхности наклонной стены. Для защиты земляной засыпки совмещённой покатой кровли хотона от выветривания, алексеевцы применяют два метода: посев злаками для ускорения одернения или обмазку тонким слоем цемента. Следующей разновидностью творческого использования щелевого пола в механизации очистки навоза, является коровник колхоза «Рассвет» Олёкминского района. Он построен из глино-чурочного материала с расчётом на 200 коров. Длина его – 75 м, ширина – 19 м. Хотон четырёхрядный, поэтому размещение коров на привязи в стойлах напоминает вышеописанную схему с хотоном алексеевцев. Те же три кормовых прохода в олёкминском варианте снабжены дверями на обоих торцевых концах таким образом, чтобы все кормовые проходы обеспечили сквозной проезд. Аналогичные сквозные проезды оставлены в двух местах и поперёк хотона. 

По этим проходам сено развозит трактор. Под каждым стойлом, снабжённым щелевым полом, вдоль по всей длине коровника вырыты четыре траншеи, каждая шириной в 0,8 м и глубиной от 0,5 м до 1,0 м, т.е. с наклоном в одну строну. Очистка траншей от навоза производится при помощи скреперов, изготовленных из восьмимиллиметрового железного листа в виде четырёхугольного короба. Они нанизаны на стальной трос. Каждую пару траншей, расположенных рядом, обслуживает один такой трос, образующий замкнутый круг. На одном конце траншей он переброшен через блоки, а на другом – на барабан лебёдки. Когда крутится лебёдочный барабан, приводимый в движение электромотором, скреперы, идущие в сторону блока, движутся порожняком, а в сторону лёбедки – нагруженные навозом. Для облегчения движения нагруженных скреперов, на дно траншей уложена своя «железная дорожка». Подходя к лебёдке, скреперы разгружаются над навозной ямой, вырытой поперёк всей ширины хотона. А в яме ставится специальный прицеп в автошасси или скреперы опрокидываются над кузовом самого автошасси. Электролебёдка включается два раза в сутки автоматически по реле времени. Подсобное помещение хотона, как и у алексеевцев, размещается в отдельном блоке, представляющем самостоятельное крыло. Там в многочисленных комнатах располагаются кормокухня, котельная, молокосливная, вакуумнонасосная, моечная доильной аппаратуры, комната для обслуживающего персонала, гардеробная, душевая, лаборатория, слесарная с вентиляторной камерой, манеж искусственного осеменения и т.д. Плюсовая температура в хотоне поддерживается калориферным отоплением, иначе трудно обеспечить бесперебойную работу всех средств механизации. В другом Усть-Алданском варианте очистки навоза аналогичным методом (с. Танда), отсутствуют навозные ямы, пересекающие хотон поперёк в виде особых траншей для автошасси. Скреперы здесь разгружаются вне скотопомещения. Для этого навозные траншеи изготовлены так, чтобы, постепенно поднимаясь, заканчивались вне хотона в виде цементного жёлоба. Поскольку последний чуть приподнят, под него представляются специальные сани. Их отбуксировывают трактор и разгружает, выдирая листовое донышко кузова как крышку кассеты фотоаппарата «Фотокор». Скреперные короба продвигаются по рельсам, прибитым к стенкам траншей. Бока коробов снабжены жёлобками для рельс. Третий вариант применения того же щелевого пола представлен «чурапчинским хотоном». Этот коровник назван по аналогичному названию района, где живут его коллективные авторы. Непосредственным толчком, приведшим чурапчинцев к этому хотону, стала их попытка внедрить у себя в 1962 году, упомянутое уже выше, беспривязное содержание скота, практикующееся в западных тёплых областях страны. Только это опыт они попробовали с некоторой своей коррекцией. При сохранении беспривязности, они не стали делать торфяно-соломенную подстилку для навоза и ввели нормированную дачу сена из кормушек. Не стали они ограничивать потребление скотом лишь силоса – оставили открытыми огромный бурт, заложенный между двумя параллельными корпусами хотона. Но и их постигла неудача с данным опытом, как и у вышеупомянутых сунтарцев. Причина и здесь та же: климатическое несоответствие. Короче, Север требовал специфичное свое. Пришлось искать новые пути и безотлагательно, как того требовала практика дня. Здесь а в разработке отдельных деталей помогли, появившиеся несколько позднее, удачные эксперименты у соседей, как вышеупомянутый щелевой пол, траншейный тип накопления нечистот, скреперная очистка навоза, боксовая группировка скота и отдельные детали внутренней планировки хотона и т.д. Как негативный материал, оказали немалую услугу даже неудачи у других рационализаторов-проектантов.

Их ошибки, недочеты и просмотры заранее предупреждали от возможных неверных решений вопросов. Так в своём хотоне чурапчинцы отказались от неисключающих ручной погрузки и разгрузки, подвесных и рельсовых путей; ненормированного кормления в условиях ограниченности кормов; асфальтированных выгульных площадок при 40⁰ - 50⁰ морозах; от наслаиваемых ежедневно подстилок, угрожающих обледенеть сверху от морозов снизу – от вечной мерзлоты; от дорогостоящих заводских автопоилок, требующих к тому же целые километры труб; от монтажа вакуумпроводов переносных доильных ведер и т.д. Так чурапчинский хотон возник как результат собирательно-творческой переработки всего имеющегося, до его появления опыта строительства механизированных хотонов в Якутии и других областях страны. Чурапчинский хотон рассчитан на 400 условных голов скота. Он состоит из двух параллельных корпусов, соединённых посередине третьим наподобие буквы «н». Два параллельных корпуса построены по образцу традиционных якутских хотонов с наклонными стенами и совмещённой кровлей, а средний соединительный – глино-чурочных методом. Поэтому при строительстве использован не обязательно один дорогостоящий крупный строительный лес. Например, на наклонные стены ушли тонкомеры, а на глино-чурочные стены – все отходы от строительных материалов. В отличие от вышеописанных, каждый из параллельных корпусов двухрядный и посередине нет никаких несущих и другого назначения столбов. Все несущие столбы здесь оттеснены к стенам. Отсюда внутренний вид, ничем не загроможденного, коровника напоминает туннель или манеж. Он на внешний вид кажется намного просторнее, чем на самом деле есть. Кормовых проходов здесь нет. Он вынесен во двор, прямо на сеновал по древнеякутскому образцу. Корма подают скоту через особые утеплённые окна – вентиляторы, расположенные намного ниже световых. Вместо загрузки на транспорт, подвоза в тамбур (или в кормовой проход) и затем ручной раскладки по кормушкам, чурапчинцу достаточно открыть окно-вентилятор, и сено уже в кормушке. Последняя также устроена по образцу древнеякутских – прибита невысокая стеночка из досок на несущие столбы. Поэтому он имеет вид длинного короба, занимающего пространство, остающееся между наклоном стены и несущими столбами. В случаях использования данного пространства для кормового прохода в других хотонах, он бывает весьма неудобен, так как наклон стен заставляет идти обслуживающий персонал только полусогнувшись. По окончании кормления, кормушки закрываются крышкой. Последняя прикреплена к наклонной стене шарнирно, наподобие убираемых кроватей в вагонах. В такие кормушки подаётся только сено, что способствует их сухости и опрятности. Перпендикулярно к этим кормушкам примыкают стойла-боксы. Они индивидуальные для каждой коровы – отгорожены между собой жердяной перегородкой. Длина пола боксов – 1,7 - 1,8 м, ширина – 1,0. После захода коров в свои стойла, боксы можно закрыть сзади при помощи цепочки. Так они могут отдохнуть без всякой привязи и стоя, и лежа. За счёт выноса кормовых проходов за пределы коровника, избегания загромождения всевозможными пристройками и столбами, а также оттеснения до максимальной возможности стойл-боксов к стенам, посередине хотона получилась просторная выгульная площадка шириной в 4,5 м. 

Весь пол хотона, от стен до стен покрыт, плотно подогнанными друг к другу, плахами с некоторым уклоном к середине, где устроена навозная канавка, глубиной в 0,15 м и шириной в 1,0 м. Поскольку последняя неглубокая и широкая, она нисколько не мешает ни скоту, ни обслуживающему персоналу. После очистки её присутствие просто даже не заметно. Так за её счёт лишний раз расширяется выгульная площадка. Сверх основного полка стойла-бокса снабжены вторым полом. Он щелевой и полнят на 0,18 м нижнего. Практически, этот щелевой пол почти никогда не загрязняется. Достигнуто это тем, что коровы внутри своего бокса не могут лечь ни поперёк, ни наискось, ни задом наперед, так как ширина бокса в один метр не позволяет полного разворота. Одновременно бокс и не слишком тесен, чтобы стеснять свободный отдых скоту. Кроме того, сам бокс не длиннее и не короче корпуса, так что естественные её отправления большей частью попадает не на щелевой пол, а прямо на выгульную площадку. Навоз, попавший случайно у края стойла, проваливается вниз через щели на нижний пол. Для очистки навоза приспособлено самоходное шасси. Только во избежание загрязнения воздуха коровника выхлопными газами, мотор его заменили электромотором, мощностью в 14 квт. Шасси имеет два специальных прицепа: скрепер и навозоочиститель. Скрепер шириной в 1,0 м, длиной в 1,8 м и высотой в 0,6 м сварен их трёхмиллиметрового листа железа. Устанавливается он под шасси. Под навозочиститель приспособлен цепной скребок от комбайна СК-3. Два таких скребка вмонтированы в виде крыла на раму-прицеп. Приводят в действие навозоочиститель два маленьких электромотора в 1,7 квт каждый. Они привинчены на нвозоочистительную раму. Шасси не выходит за пределы коровника и его вполне устраивает электропитание через гибкий шланговый кабель. В отличие от других хотонов, здесь для уборки навоза нет необходимости выгонять скот во двор. Они остаются стоять в своих стойлах, нисколько не мешая работе автошасси с прицепами. Когда шасси идёт по середине коровника, два тонких крыла навозоочистителя захватывает не только всю выгульную площадку, но и пространство, находящееся под щелевым полом обоих рядов стойл-боксов. Вращающиеся скребки навозоочистителя за два прохода шасси туда и обратно начисто сгребают весь навоз в навозную канавку. Отцепив навозоочиститель, теперь шасси вооружается скрепером. При помощи последнего он сталкивает навоз на один из концов коровника, где под тамбуром вырыта навозоприёмная траншея. Когда шасси доходит до тамбура, скрепер через окно приёмки разгружается в специальные сани-самосвал, поставленные в траншее. Тот же механизатор, затем пересаживается за руль трактора «Беларусь» и отвозит навоз в поле подальше от коровника. По возвращении назад – в коровник сани-самосвал опять ставятся на прежнее место в навозоприёмной траншее. Так за полтора-два часа один механизатор заканчивает уборку навоза со всего коровника на 400 голов. За сутки подобная уборка производится два-три раза. Поэтому в хотоне не только не бывает грязи, но и обязательного для прежних коровников специфичного запаха. 

Естественно, сухость и чистота заметно отражаются на газовом составе и влажности воздуха. Незалеживание навоза на длительное время улучшает и температурный режим коровника. Вода в хотон накачивается из озера по трёхдюймовым трубам при помощи электронасоса. Она вначале накопляется в крупных баках, ёмкостью в 18 - 20 тонн, оттуда идёт на отдельные точки потребления самотеком. Водопой скота производится из того же источника на особой водопойной площадке, устроенной в соединительном коридоре между двумя корпусами коровника. Коровы во время моциона на выгульной площадке подходят группами и пьют воду из длинных деревянных корыт. Механизировано и приготовление жидких и полужидких кормов. Транспортёр загружает концентратами и измельченными добавками большой бак в кормоцехе. После залива водой, внутри бака начинает крутиться вертикальный лопастной кормосмеситель, приводимый в действие электромотором. Далее следует процесс запаривания или квашения. Готовый корм подаётся электронасосом по трубам на доильную площадку, где каждая корова получает свою порцию во время удоя. Доение коров производится на двух площадках типа «елочка». Они поставлены на подмостки с тем расчётом, чтобы все работы связанные с машинным доением, были произведены стоя. Здесь учтены и исправлены недостатки доения коров в других хотонах прямо на стойлах переносными доильными аппаратами, где дояркам приходится трудиться в полусогнутом состоянии. «Елочки» чурапчинского хотона расположены далеко от стойл, в подсобном помещении, соединяющем два основных корпуса хотона. Такое расположение доильных площадок способствует организации санитарных мероприятий: сюда подведены водопроводные краны и использованная вода, без ущерба сухости хотона, удаляется из скотопомещения. Чурапчинский хотон, подобно другим, снабжён душевыми, гардеробными, комнатами отдыха и другими подсобными помещениями, создающими удобство во время работы в коровнике. В зоне хотона выстроены жилые дома для бригады животноводов со своим магазином, медпунктом, клубом на 150 мест, детским комбинатом, школой и т.д. Для индивидуальных застройщиков около таких ферм колхоз им. Ленина предоставляет бесплатный транспорт для доставки строительных материалов. Все вышеописанные типы механизированных хотонов были построены в разное время и отражают постепенные этапы усовершенствований внутри коровника. Творческие искания в данной области практически только развёртываются вширь. Поэтому всё большее усовершенствование хотона ожидается впереди в ближайшие годы. Они, очевидно, пойдут по линии не только окончательного вытеснения остатков ручного труда в хотоне и искоренения из него традиционно специфического запаха, но и по линии всё большей специализации животноводства Наконец, для полноты сведений о поисках необходимых типов скотопомещений, соответствующих и природно-климатическим условиям Якутии, и требованиям злобы дня, приводим ниже описание двух экспериментальных хотонов, выстроенных в начале 60-х годов в Орджоникидзевском районе.

Оба проекта предлагали свои варианты в области внешних конструктивных особенностей скотопомещения. Первый из них – полуземляночный хотон конструктивно почти не отличался от вышеописанного староякутского юртообразного. Новшество его заключалось в некотором заглублении его в грунт и полной завалке землёй при помощи бульдозера. Короче, автор проекта попытался приспособить стройплощадку так, чтобы трудоёмкие обмазку и штукатурку можно было легко заменить простой механизированной завалкой землёй. Проект этот живо напоминал староякутские рыбацкие традиции. Ведь, древние холомо (жердяная ураса) рыбаков в большинстве случаев заглублялись в землю и обкладывались снаружи пластами дёрна или заваливались землёй. Из-за проживания в такого типа жилищах их нередко называли «буор сахалар» (дословно: «земляные якуты»). Арочный хотон представлял собой точную копию двухскатной крыши. Только выполнялся он из брёвен-тонкомеров и заваливался землёй. Как видим, материал и принцип утепления и здесь позаимствованы от холомо. Что же касается и самой арочности конструкции, то она больше напоминала древнеякутские двускатные шалаши, а не современные крыши. В период увлечения, так называемым, «холодным воспитанием» молодняка (содержание всю зиму вне обычных коровников) в качестве укрытий возводились именно подобной конструкции шалаши из соломы, заимствованные из практики прошлого. Тот арочный хотон колхоза им. Орджоникидзе одноименного района был рассчитан на 200 коров и 100 тёлок. Он имел длину в 172 м, ширину в основании – 10 м и высоту в середине – 5 м. Посередине хотона проходил навозный проход, а по краям – кормовые. Два ряда коров привязывались головами к стенам. Стропила, заменяющие несущие столбы, стенопотолка, располагались друг от друга на расстоянии в 2,2 м. Их изготовляли из прочных лиственничных восьмиметровых брёвен диаметром 22-24 см. Нижние конца стропил для прочности упирали на короткие столбики, врытые на 1 м в землю. Верхние их концы скрепляли по образцу холомо, на развилки или зарубки. Кроме столбчатого упора, стропильные ноги удерживала от нагрузочного раздвига брусчатая связка, закреплённая болтами. Для предупреждения прогиба, каждая стропилина посередине упиралась в особую подпорку, являющуюся одновременно столбом для устройства кормушек. На те же столбы прибивались и оградки, отделяющие стойла от кормовых проходов. Обрешётка стенокровли была изготовлена из брусков и жердин. Из них первые прибивались гвоздем, а вторые – раскладывались свободно. На них вначале выстилалась лиственничная кора, затем укладывалась утепляющая завалка землёй при помощи бульдозеров. При отсутствии пластин лиственничной коры, её предполагалось заменить соломой или сухим озёрным тростником. В процессе завалки бульдозер оказался в состоянии доставить землю лишь до середины стенокровли. Поэтому верхнюю часть пришлось покрывать землёй вручную. Толщина земляной засыпки получилась ниже окон от 80 до 50 см, а в верхней части – 30 см. Хотон получился достаточно тёплый и стены его не отсырели даже в большие морозы.

Боковые стены хотона, соответствовавшие фронтонам обычной двускатной крыши, было спроектировано выполнить и вертикально, и в наклонном виде. Из них был предпочтен второй вариант за удобство для механизированной завалки землёй. На этих боковых стенах находились входные двери, достаточно широкие, чтобы мог пройти, обслуживающий скотопомещение, трактор. В самой середине одного из скатов врезывался срубный пристрой, предназначенный для кухни, молочной, машинной, красного уголка и т. д. Однако ни полуземляночный, ни арочный хотоны не получили распространения. Они, видимо, чем-то не понравились практике, потому и остались только в своих экспериментальных вариантах. Как видим, пока что главным строительным материалом для всех видов строек молочно-товарных ферм остаётся дерево. Это и понятно для края лесов. Со временем этот материал может измениться. В частности, уже раздаются голоса о необходимости перейти на промышленные виды строительного материала. Старинный традиционный уход за крупным рогатым скотом в летний, пастбищный период был весьма прост. Он оставался в полной силе до организации колхозов и совхозов. В бедных хозяйствах постоянная нехватка кормов заставляла выводить скот на пастбище весной очень рано – как только появятся из-под снега кончики прошлогодних трав. В процессе такой снежной тебенёвки дополнительный корм подавался по утрам и вечерам в зависимости от количества оставшихся запасов сена. В более благополучные годы и у зажиточных хозяйств скот было принято выводить на пастбище только после полного оттаивания снега. Причём для ослабленных особей и для молодняка практиковался особый режим выпаса, по которому продолжительность пребывания скота на пастбище наращивался с большой осторожностью и с точным учётом состояния каждого животного. Устанавливался такой режим во избежание расстройства пищеварения с изменениями состава пищи, особенно при появлении первой зелени. Если по недосмотру оставалось ослабленное животное сверх допустимого времени на пастбище, покрытом свежей зеленью, то последствия недосмотра надолго сковывали организм пострадавшего. Недуг иногда мог и вовсе не пройти за всё лето. Тогда возникала почти неизбежная опасность, что данное животное не выдержит следующую трудовую зимовку. Одновременно из-за недостаточной упитанности его не выгодно было забить и на мясо. Весенний выпас животных у средних и бедных семей обычно проходил в непосредственной близости к их зимним усадьбам. Однако подобное положение вещей считалось явлением весьма нежелательным и почти вынужденным за неимением других возможностей. Дело в том, что по мнению старых скотоводов (возможно они и правы), вытаптывание вымокшей от снеготаяния почвы сенокосов в любое время весны, отражается отрицательно на урожайность лугового угодья. Поэтому там, где имелись возможности, якут-скотовод всегда стремился пресечь все случаи нарушения рыхлости почвы сенокосов, включая туда даже прохождение пешеходов. Во избежание лишнего вытаптывания сенокосов около зимников и летовок, богатые семьи даже обзаводились особыми пастбищами для весенней и осенней пастьбы скота. Первое носило название «сааhыыр» (дословно: «весеннее местожительство»), а второе – «куhуур» (дословно: «осеннее местожительство»). На этих двух сезонных стойбищах принято было строить тот же стационарный комплекс построек для людей и скота, какие имелись на летовках. 

Наличие у бедной семьи весенних и осенних особых стойбищ могло случиться лишь в малолюдных районах и участках, где с земельной теснотой обстояло сравнительно легче из-за недоброкачественности и большой отдалённости луговых угодий. После полного завершения снеготаяния, достаточного потепления, спада полых вод, и появления первой дружной зелени на лугах, по всей Якутии начинался всеобщий переезд скотоводов из зимних и весенних усадеб в летние. В отличие от преимущественно одиночных зимников, их летовки лишь в редких случаях могли состоять из одного единственного хозяйства. Подобное исключение встречалось обычно в самых отдалённых и малолюдных районах, где или лугов было очень мало, или они не были достаточно доброкачественны, чтобы привлечь к себе приток большого количества скотоводов. При выборе мест для летников якутские скотоводы старались отыскать такую местность, которая отвечала бы большому количеству, нередко противоречащих друг другу, желаний. Местность, выбранная под летовку, (сайылык) , прежде всего, должна была отвечать двум основным требованиям: должна была находиться в непосредственной близости от основного массива сенокосных угодий тех, кто поселился в данном сайылыке и иметь достаточное количество пастбищных угодий для их наличного скота. В первом требовании были сконцентрированы почти две трети всего смысла летней сезонной перекочёвки якута-скотовода. Он переезжал из зимника в летовку именно для того, чтобы угодье, где будет проходить летняя сенокосная страда, оказалось рядом. Короче, он переезжал ближе к месту летней ударной работы. Смысл данного мероприятия понять нетрудно. Если бы он оставался по-зимнему на почтительном расстоянии от своего сенокосного угодья, то ему никогда бы не управиться с уборкой сена. При проживании на дальнем расстоянии, все домочадцы, занятые кто с детьми, кто со скотом, кто стиркой и приготовлением пищи, не смогли бы оторваться от домашних дел и прийти на помощь в сеноуборочном деле. Тогда на сеноуборке работало бы только считанное число не занятых в домашнем труде. Таких членов в семье якутов в условиях прошлого было не очень много: отец семьи и сыновья, если они имелись, и не были ещё женаты. Совсем иная получилась картина при приближении вплотную к сенокосным угодьям. Выполняя на перерывах домашние дела, вся семья от мала до велика бралась за сенокосную страду, т.е. она превращалась в целое рабочее звено, где каждому находилась работа по его возможностям. В условиях непосредственной близости сенокосного угодья, на уборке принимали участие даже 7 - 8-летние малыши и дряхлые старцы с посошками. Окажись производство подальше, – их труд был бы вычеркнут полностью. Кроме того, близость сайылыков к летней страде повышала производительность труда тем, что сеноуборщик не лишался домашнего уюта и не оказывался в условиях походного режима шалаша. 

При близости летовок к сенокосным угодьям, не уходило также лишнего времени и усилий на преодоление расстояний до места работы. Казалось бы и второе требование к летовке не должно было оставляться без достаточного внимания. От удачного выбора местности под сайылык, зависело благополучие скота в самый обильный всерешающий сезон года. Как ни странно, якуты прошлого сравнительно мало обращали внимания на эту строну дела. У них принято было отводить под пастбища, так называемые «сорные луга», т.е. луговые угодья самого последнего сорта, не пригодные по сенокос. Таким образом, в условиях прошлого, под сайылык могли попасть только кочкарники, чрезмерно возвышенные малоурожайные суходолы, переувлажненные угодья или, заросшие кустарники, луга. Подобный выбор объяснялся ограниченностью доброкачественных луговых угодий и вышеотмеченной редкостной неприхотливостью якутского скота. С расчётом именно на последний фактор, якут-скотовод шёл на явное ущемление летних пастбищных возможностей своего скота. И его расчёты были не безосновательны. При способностях якутской коровы, видимое пространство пастбищ намного расширялось за счёт лесных трав, бесчисленных, величиной с лошадку, лужаек меж деревьями, узеньких полосок лугов вдоль и вокруг любых луж и водоёмов. «Чтоб якутская корова и охотничья якутская лайка не нашли себе достаточный корм летом», - этому не смог бы поверить ни один якут-скотовод. Остальные требования при выборе местности под летовку целиком состояли из учёта удобств для проживания самих скотоводов. Последние не любили строиться где попало. Недаром за облюбованной под усадьбу местностью они предварительно наблюдали в разных метереологических условиях в течение ряда лет. Наконец, они начинали строиться, если оставались довольно результатами наблюдений. Тут учитывалось очень многое: обилие водоплавающей дичи и рыбы на ближайших водоёмах – источник летних запасов мясных и рыбных продуктов, добываемых без ущерба производству (утрами и вечерами, идя или возвращаясь с работы); наличие удобных и безопасных купален, чтобы детвора воспользовалась вдосталь благами короткого, но пышного лета; обдуваемость местности – гарантия от беспокойства назойливых насекомых; отсутствие излишней сырости; обилие солнца; красота и приветливость облюбованного уголка. Все эти перечисленные требования выполнялись не всегда. Так поступал якут-скотовод при наличии возможности выбора. Земельная теснота, непредвиденные захваты богачами общественных фондов угодий, утрата части наделов, земельные переделы и другие часто ломали указанные хозяйственные расчёты бедного скотовода. Особенно плохо обстояло с данным делом в междуречьи Амги и Лены, где земельная теснота была сильнее, чем в других местах Якутии. В долинах крупных рек, где имелись большие массивы лугов, города и деревни, указанный староякутский принцип выбора и размещения летовок был нарушен вовсе. Там встречались летовки даже типа деревень. Последние были ориентированы больше на пашни и пути сообщения, чем на древние хозяйственные расчёты чистого скотовода.

Если имелись возможности для беспрепятственного выбора, излюбленными местами для якутских летних стойбищ, в родной нам долине Вилюя, обычно становились высокие оконечности лесных мысков, вдающихся полуостровком далеко в огромные живописные озёра или солнечные опушки таёжных аласов, обрамленные кудрявым березняком. Обследуя остатки старинных летовок, долины Вилюя мы всегда поражались удивительной красоте их летнего пейзажа: они, как правило, располагались на таком уголке облюбованной местности, где выгодно выпячивались все её естественные красоты. Например, изумрудная зелень белоствольных берёз и пышного ковра трав с полевыми цветами на вышеупомянутых лесных мысках, приобретает ещё более красочный эффект на фоне, охватывающей с трёх сторон, зеркальной глади большого озера, становящейся то серебристо-сверкающей, то бирюзово-голубой, то червонно-золотой и пурпурно-красной в зависимости от погоды и времени дня. Хороши и опушки цветущих таёжных аласов, когда через них перекидывается сказочным мостом, ярчайшая в зелени лесов, многоцветная радуга. Она здесь почему-то становится во много раз резче, ярче, гнутее и ближе. Будучи ещё маленьким мальчиком мы не раз бегали на противоположную опушку аласа, чтобы достать руками, опустившийся прямо в лес, кончик «небесного шёлкового кушака». Впрочем, такой меткий выбор природных красот и не удивителен. Среди неграмотных в то время якутских скотоводов Вилюя было широко развито импровизаторство, т.е. умение говорить стихами без всякой предварительно подготовки. Нам в детстве не раз доводилось встречать сказителей героических эпосов – олонхо, способных, в темпе почти частушечной скороговорки, говорить стихами и петь в течение всей длинной ночи якутской зимы. О том, что они тут же складывают многотысячный каскад строк, мы убеждались, записывая одну и ту же вещь несколько раз у одного и того же автора. При этом каждый раз у него оставался одинаковым лишь общий сюжет, а строки получались совсем иными, новыми. Повтор встречался только в отдельных излюбленных местах. Теми же способностями обладали запевалы народного хороводного танца «оhуохай». Слова для запева танца на ходу должен был сочинить и спеть сам запевала. Характерно, пение сие до сравнительно недавнего времени было явлением не удивительно в той долине Вилюя. Такая «песенность» (ырыаhыт) вилюйчан и ныне остаётся повсеместно признанной. В их импровизации природные красоты летнего пейзажа всегда занимают почётное место. Вот почему мы говорили об их небезразличии к пейзажу в выборе местностей для летовок. На летней усадьбе якута-скотовода принято было строить срубные или традиционной местной конструкции жилые дома в виде усеченной пирамиды. Напротив их обычно располагались срубные амбары, а позади – коровники, отличающиеся от зимних только отсутствием наружной утепляющей обмазки. В прошлом в комплекс жилых домов летней усадьбы входили такие берестяные урасы – сооружения на внешний вид весьма похожие на кочевые чумы. Однако они представляли собой жилище сугубо стационарного типа, ибо несущие столбы их остова состояли из толстых брёвен, вкопанных довольно глубоко в грунт.

 Да и стоила ураса намного дороже простой юрты. Юрту, например, мог строить один рабочий всего только за какую-нибудь неделю. А берестяную покрышку урасы несколько женщин изготовляли, обрабатывали, шили и покрывали орнаментом в течение нескольких лет. Немало времени отнимали также заготовка брёвен, их стесывание и сооружение из них каркаса. Именно из-за такой чрезмерной трудоёмкости, очевидно, и были они позже вытеснены жилищами других типов. Когда мы расспрашивали старых людей о причинах исчезновения урасы, то получали всюду одинаковый ответ: «Кто же станет возиться со столь трудоёмкой роскошью?» И в самом деле, самые последние урасы были лишь у больших богачей, которые пользовались ими ради роскоши, а не по необходимости. Говорят, что в глубокой древности у якутов-скотоводов был и второй тип берестяной урасы. В отличие от только что описанной, она была переносной, лёгкой и ничем не отличалась от чумовидных берестяных урас, которыми кое-где ещё пользуются охотники-оленеводы. Указанные выше постройки дополнялись ещё различного типа погребами для молочных продуктов /ледники, простые погреба/; корьевыми, с жердяной стенкой, навесами для отдыха скота и такого же типа телятника; конюшней для дойных кобылищ с особым отделением для жеребят; большим количеством изгородей около дома и хотона, а также огороженными отдельными выгонами для жеребят, телят, ездовых коней, дойных кобылищ, рабочих волов и т.д. Как видим, в летовках якутов-скотоводов нет ни одной постройки, предназначенной для быстрой разборки и транспортировки на другое место. Насколько они прочно стационарны, могут свидетельствовать не только несущие столбы, остовов жилых домов и коровников, вкопанные в грунт не менее одного метра, но и сохраняющиеся остатки старинных построек, некогда принадлежавших отцам, дедам и прадедам современных якутов. В преобладающем большинстве случаев, эти дома вросли в землю по окна, т.е. их пол находится на целый метр ниже сегодняшнего уровня окружающей местности. Как видим, и, так называемый, «полукочевой образ жизни» якута-скотовода имел свои специфичные особенности, напоминающие выезд современных горожан из зимних квартир в летние дачи. По прибытию на летнее стойбище якут-скотовод спешил отделить от здорового скота сильно истощенных и больных. Последним отводились самые лучшие пастбища и создавались для них все посильные удобства. Так, с особым тщанием строились на их пастбище средства защиты от насекомых, непогоды и излишнего зноя. Дымокуры на таких лугах в комарное время должны были гореть круглые сутки без перерыва; личинки овода на коже скота удаляли вручную путём выдавливания; тень, навес и ветровой заслон должны были быть достаточными для всего стада больных животных. Иначе набравшие раньше других жизненную силу могли оттеснить слабых. За истощенными и ослабленными в первые дни приходилось повозиться не меньше, чем с больными. Кормили их и отводили на отдых по особому режиму до тех пор пока они не окрепнут до сравнительной самостоятельности. 

Больных не заразными болезнями нередко пасли вместе с истощенными. Что же касается быстрораспространяющихся болезней, то пораженных ими принято было держать в особых загонах, являвшихся по сути дела примитивными изоляторами. В условиях таких загонов их пасли до полного выздоровления или гибели. Лечили больных животных или сами владельцы или приглашенные лекари. И те, и другие, разумеется, пользовались народными методами. Накопленные веками народные методы лечения животных в Якутии, очевидно, имели немалый запас познаний. В их арсенал входили: превосходное умение править поломки костей и выправлений вывихов, кастрация бычков, удаление минеральных наростов на зубах жвачных, зачистка открытых ран, борьба с разного вида доброкачественными опухолями и расстройством пищеварительной системы скота, помощь во время отёлов и выжеребок и т.д. Якутские лекари по животным нередко могли похвастаться большим количеством поколений, где профессиональная эстафета познаний передавалась от отца к сыну, от сына к внуку и т.д. В отличие от лечения людей, народными методами, среди лекарей по животным не встречалось ни шамана, ни других представителей религиозных культов. Шаманов приглашали лишь в случаях эпизоотий или общего невезения в скотоводческих делах, а не по поводу конкретной болезни отдельного скота. Поэтому в методике лечения якутских коновалов преобладали одни практически действенные приёмы. Они пользовались большим количеством местных лекарственных трав, изготовляли своеобразные лекарства, делали хирургические вмешательства, применяли массажи, втирания, практиковали иглоукалывание и иглопрокалывание (буутэх) и, напоминающее иглоукалвание, прижигание особыми свечами (туон) и т.д.

Не умели они справляться лишь с крупными инфекционными болезнями, как сибирская язва и др. и не скрывали это от своей клиентуры. Нередко они могли справиться с довольно серьёзными недугами. Например, если заставали в живых, они во многих случаях спасали жвачных, объевшихся зернами; в начальном этапе не операционным путём выправляли заворот кишок

[*Болезнь эту сами коновалы называли «очо5ос бааллыыта», что в дословной переводе означает «затягивание в узел кишок». Может быть, они так именовали какую-то похожую болезнь. Во всяком случае, у больного этой болезнью животного сильно раздувался живот и оно ложилось набок, вытянув ноги и обнюхивая живот].

Нам в юношеские годы несколько раз доводилось наблюдать процедуру лечения лекарями случаев того «заворота кишок». Животное валили на один бок, завязывали ноги и лекарь принимался делать то осторожный массаж, то наносить лёгкие, но резкие удары растопыренными пальцами в ту область живота, где находился злополучный «узел». Результаты, разумеется, были не одинаковы. Правда, об ожидаемых результатах они всегда говорили с самого начала, открыто. Кастрацию животных в малолетнем возрасте они производили то путём раздавливания яичников, то перевязкой семяпровода. У подросших бычков холощение проводилось преимущественно путём физического удаления яичников. Случаи гибели кастрированных животных встречались редко. Многие из бывших лекарей по животным и после организации колхозов и совхозов продолжали свою прежнюю работу, но под руководством специалистов-ветеринаров. Они часто работали в должности санитаров ветеринарных пунктов. После изоляции больных и отощавших животных, у бедных семей весь наличный скот, т.е. подрастающий молодняк, рабочие волы, дойные кобылы и даже лошади – все паслись на одном пастбище около летнего стойбища. Они оставались здесь до оскудения выгона вследствие вытаптывания и пересыхания. Далее, по мере уменьшения беспокойств от кровососущих и жалящих насекомых скот постепенно начинал разбредаться подальше от основного пастбища. Уходили они мелкими группами, образовавшимися стихийно из скота нескольких хозяйств во время пребывания на общем пастбище. Такие размеры групп подсказывал сам характер пастбищ: небольшое стадо могло успешно пастись на самых миниатюрных островках лугов, разбросанных то в лесной чаще, то среди болот, то на узеньких бордюрах переполненных котлованов озёр. Аналогичного порядка самодеятельные вылазки из оскудевшего общего пастбища не были доступны лишь самой хозяйственно важной части рогатого скота – молочным коровам и их сосункам – телятам. Их не могли отпустить далеко из-за необходимости пригнать четыре раза в день на удой. Практики ходить самим дояркам за скотом на пастбище, для проведения удоя на месте, не было. Удой проводили на усадьбе. При этом, чем больше было поголовье молочного скота, тем меньше времени оставалось для их пастьбы, так как увеличивалось время простаивания в скотном дворе в ожидании конца удоя. К тому же пока не будет выдоена последняя корова, никогда не отпускали дойных коров поодиночке. Считалось, что ушедшие поодиночке особи потом не собирались в компактную группу, осложняя работу по пригону их на следующий удой.

Как видим, в пастбищном отношении положение дойных коров было незавиднее всех остальных групп скота. В качестве меры посильного оберегания, испокон веков вытаптываемых и вытравляемых, пастбищ около наследственных стационарных летников богатые скотоводы применяли два метода. Первый метод состоял в рассредоточении скота мелкими группами. Оставив у себя дома не более необходимого для личных потребностей, якут-богач держал преобладающую часть скота у большого количества зависимых от него людей. Расселены были последние распыленно на огромной территории. На уход и содержание, отданных другим, дойных коров богач не только не тратился нисколько, но даже брал определённое количество масла в порядке компенсации за пользование молоком за весь период лактации. Данный обычай известен в этнографической литературе о якутах под названием института «хасаас». Богач платил определённую сумму своим экономически зависимым людям только за так называемый «субан» или «субай». Так в Якутии называют собирательно всё недойное поголовье рогатого скота. Скот богача, отданный на уход кому-нибудь, оставался там по несколько лет, возобновились ежегодно лишь расчёты за труд и за использованные корма. Благодаря только такому обычаю, многим якутским богачам удавалось держать такое количество скота, которое не всегда было сопоставимо с фактическими размерами их земельных угодий, с количеством наличной прислуги, и величины выстроенных ими скотопомещений. Опасаясь обложения налогами, в царское время, они никогда не говорили посторонним о точном количестве своего скота, розданного своим близким и дальним родичам и знакомым. Отсюда, возможно, не лишены оснований сведения устного народного фольклора, якобы в истории Якутии иногда встречались такие крупные богачи, которые, доведя количество своего скота до 500 и 1000 голов, праздновали религиозный ритуал «кый» – ритуал жертвоприношения богу животноводства в виде живого косяка лошадей. При подобной численности скота, по вышеописанной причине, богачу не было необходимости создавать ни крупных ферм, ни многолюдных бригад пастухов и строить хотоны с расчётом на крупные стада. Его скот в таком случае замаскировано осваивал площади нескольких улусов – территорию средних европейских государств. Функция второго метода намного уже первого, т.к. касается вопроса только о пастбищах. Несмотря на раздачу, у богачей у себя дома оставалось всё же значительное количество скота, намного большее, чем у любого самого зажиточного середняка. Поэтому вопрос о пастбищах у богачей обстоял намного острее, чем для любой другой семьи. Стремясь как-то разгрузить в пользу дойных коров близлежащие к летнему стойбищу пастбища, богатые семьи с ранней весны субан отделяли от молочного скота. Затем, сформировав из них отдельные стада по возрастным, половым, хозяйственным и другим группам, отводили их на дальние пастбища в необжитых местах. При разбивке на стада каждую отдельную группу стремились делать некрупной во избежание слишком быстрого вытаптывания кормов и для недопущения вынужденно большой подвижности групп. В пределах сравнительно густонаселённых местностей стада паслись сами по себе без пастухов. Однако в случаях угона на большие расстояния на дикие ничейные места, стада субанов обязательно присматривались особой бригадой скотников, состоявшей или из числа постоянной прислуги богачей, или из наемных временных людей. В обязанности той бригады всё же входила не обязательная ежедневная пастьба, а проживание около стада. Живя там поблизости, они должны были время от времени присматривать за скотом: не допускать разбредания поодиночке и утерь, а также в случаях опасности оберегать скот от четвероногих и двуногих хищников. Одновременно бригада на месте летовки вела заготовку сена на зиму. За счёт таких дальних ничейных земель богачи выигрывали большие площади дополнительных луговых угодий. Бедные и средние семьи не могли конкурировать с богачами в данном деле потому, что освоение дальних диких земель требовало лишнее количество свободных рабочих рук и значительных затрат. В отличие от производственных обычаев других скотоводческих народов, у якутов, очевидно, никогда не было профессионалов-пастухов. В словарном фонде слово «пастух» заменяет явно позднего происхождения производное «маныыhыт» от слова «маныы». Между тем, слово «маныы» имеет оттенок не очень похожий на чабанство.

В пастбищном периоде якуты выделяют особый краткий сезон – «сезон маныы», т.е. период острой опасности для скота, где требуется относительное большее внимание к стадам, чем в другие сезоны. Сезон «маныы» наступает два раза в год: весной и осенью при оттаивании и замерзании болот и водоёмов. Он опасен тем, что соблазнившись водопоем или осенней поздней нежной зеленью, скот может утонуть или увязнуть в болоте. На такую природную ловушку, как уже отмечено выше, чаще всего попадается лишь зелёный молодняк, а умудренный опытом жизни взрослый скот местной породы хорошо знает подобного типа опасности. Поэтому даже в самый сезон «маныы», практически, якуты никогда не вели за своим скотом неотрывной пастьбы. Они лишь время от времени присматривали за взрослым скотом и отгоняли подальше от опасных мест молодняк. Иногда меры безопасности в такой сезон ограничивались одним устройством легкодоступных безопасных водопоев. В другом случае молодняк держали в изгородях до истечения срока опасности. Слово «маныы» имеет и второе значение – «подстерегание». Это когда охотник устраивал засаду на какую-нибудь дичь. Среди прислуги богатых скотоводов встречались профессии «суөсуhут» (скотник), «сылгыhыт» (коневод) и т.п., но не было «маныыhыт» на должности настоящего пастуха. Зато в древних преданиях данное слово нередко встречается в значении дозорного в боевых дружинах удельных богачей. Их телохранителей также именовали «маныыhыт». Во всех остальных случаях якуты практиковали вольный выпас всех видов рогатого скота без всяких пастухов. При подобном методе многие скотовладельцы вплоть до наступления осеннего сезона «маныы» не могли указать где пасется их субан. Если этот пасущийся скот случайно попадал в поле зрения какого-нибудь путника или промысловика, то их владелец наводил справку только об их численности, чтобы удостоверится – живы ли они все. Получив сведения об их количестве, обычно он успокаивался, так как из практики многих веков он превосходно знал, что если сохранился якутский скот, то в упитанности всегда наверстает свое, находя себе корм в любой местности. Так же совсем самостоятельно пасся и молочный скот, только ему мешали чрезмерно частые пригоны в стойбище и невозможность уйти подальше поодиночке или мелкими группами от втоптанных около летника пастбищ. По издавна утвердившемуся обычаю, после окончания дойки стадо само направлялось и на водопой, и на пастбище. Его только выпускали из загона. При наступлении следующего удоя специально выделенный человек, чаще дети и женщины, шли искать (ынах хомуйа) по пастбищу пасущихся коров. Они должны были собрать всех вместе и пригнать в летник. По мере уменьшения кровососущих и оводов, а также вытравливания основных пастбищ, работа «ынах хомуйааччы» (дословно: пригонщик коров) становилась всё трудней и трудней. Недоедавшие коровы начинали уходить между удоями всё дальше и дальше, а то и вовсе исчезать в лес, так как травы мелких лесных лужаек сохнут намного позже луговых. При появлении грибов иные коровы могли уйти на несколько суток. Таких лакомок – грибниц «пригонщику коров» приходилось держать всегда в поле своего зрения.

Несмотря на известный «полукочевой» образ жизни, все летние стойбища якутских скотоводов в прямом смысле страдали от их чрезмерной стационарности. У них почти все стойбища бессменно служили в течение многих веков, начиная от пра-пра-пра-дедов до пра-правнуков. Короче, каждое стойбище служило одной семье до тех пор, пока не прекратит существование её родословная или до отчуждения данного лугового угодья. В таких усадьбах было явлением повсеместным, когда стояли рядом с жилым домом ветхие остатки жилищ дедов и прадедов, полуушедшие в землю. Сохранялись же они благодаря обычаю, запрещающему разрушать и разбирать старые строения. Такой акт считался большим грехом. Во время подобной удивительно долгой службы особенно сильно доставалось летним пастбищам. Они вытаптывались и выбивались порой до того, что на них не только вырождался состав травостоя, но переставали давать урожаи даже на редкость живучие сорняки. Если на свежих местах они превращались в грубые высокие заросли, то на выбитых древних пастбищах летовок их рост кое-как достигал 3 - 4 см. Такого сорта пастбища оставались зелёными только до середины июля, далее их поверхность становилась похожей, по меткому сравнению самих скотоводов, на неряшливо бритое лицо нечистоплотного выпивохи. Надо было быть скоту только двужильной якутской коровой, чтобы после полуголодной длительной зимы, оказавшись на подобном пастбище, успеть поправиться, принести здоровый плод и оказаться в состоянии давать ещё немного молока. К тому же ещё в самый разгар летней зелени нормальной пастьбы скоту мешали насекомые. Ох, эти, насекомые – извечный бич короткого да пышного якутского лета! Если бы не они, якутское лето в иные годы по своей буйности зелени и обилию солнца могло бы с успехом состязаться с прославленным курортным югом. От насекомых не было спасения ни в какую погоду и ни в какую пору суток. При ясной погоде, когда достаточно тепла и солнца, всецело властвовали слепни и оводы. Особенно болезненно реагировали якутские коровы на укусы оводов и метались до полного изнеможения. Как зайдет солнце и при дождливой погоде на место слепней и оводов на вахту вылетали комары. Они залепляли животных настолько густо, что белая корова приобретала грязно-серую масть. При проезде через сырые места и заросшие травой луга, в воздухе, пресыщенном комарами, за всадником образовывалось нечто вроде туннеля. «Буравлю комариную гущу? – шутили якуты о поездках в такую пору. В самый разгар насекомых скот почти не пасся. Дойные коровы простаивали большую часть суток в коровниках, в навесах с дымокурами или просто около дымокуров на летней усадьбе. Поэтому специфичный запах горящего кизяка, красиво кудрявящиеся султаны дымокуров на фоне яркой расцветки буйного лета делали весьма колоритным внешний облик летнего скотоводческого стойбища якута. От насекомых в эту пору больше всех страдали субаны, которым их владельцы не находили нужным обращать внимание. Стараясь хотя бы ненадолго избавиться от насекомых, они забирались в густые ельники и кустарники, где пошевеливая ветками, создавали себе иллюзию некоторой передышки.

В удачных случаях им подвертывались открытые со всех сторон и хорошо продуваемые места. Кровососущих там обычно бывало намного меньше, чем в тихом закутке. На участках, близких к человеческому жилью, субану служили укрытием ветхие амбары, всевозможные остатки навесов, старые хотоны и дома. Паслись они большей частью ночами, выбирая моменты недолгого ослабления активности кровососущих. Несмотря на скудность пастбищ, якутский скот восстанавливал утрату за трудный стойловый период, как уже отмечено выше, очень быстро – вскоре после переезда на летнюю усадьбы. О завершении первичного необходимого ремонта организма можно было удостовериться по началу обхаживания быками-производителями коров. Если последние не были готовы к случке в начале пастбищного сезона из-за истощенности организма, то к тому же моменту и быки-производители находились в нелучшем состоянии. Их обычно зимой кормили по принципу «лишь бы жив остался». Молчаливое тихое стойбище половой активности животных оглашалось частым мычанием коров, блеянием телят, протяжным ревом быков-производителей, призывно звонким ржанием гривастых жеребцов, гулкой барабанной дробью копыт, пришедших в оживленное движение косяков кобылиц. На пастбищах, переполненных рогатым скотом, и лошадьми, то там, то тут вспыхивали многочисленные баталии воинственных самцов за табуны кобыл или за стада коров. Когда возникали такие стычки, не было недостатка и в болельщиках. Ими были вездесущие востроглазые мальчишки и не отстававшие от них тоненькие, тощенькие девчонки с длинными, свисающими чуть ли не до колен, двумя толстыми, вороньего отлива иссяно-чёрными косами. Если подвертывалось свободное время, непрочь были полюбоваться естественным цирковым представлением и взрослые скотоводы. Уже выше отмечено, что якутский скот, как и все таёжные животные, необычайно ловок и подвижен. Эти качества как нельзя лучше воплощены в быках-производителях. Поэтому бой чутких, ловких, одновременно и азартных якутских быков – поистине увлекательнейшее зрелище. Здесь возможно нашими устами говорит один из вышеупомянутых бывших болельщиков естественных арен, но якутскими быками могли бы заинтересоваться специалисты по бою быков. Якутский бык весьма активен и не требуется больших усилий, чтобы столкнуть его с другим его соперником. Это и делали втихаря мальчишки-сорванцы. Они в такой период целыми днями только и занимались тем, что смешав стада, сталкивали друг с другом рогатых бойцов. Когда узнавали об этом взрослые, строго запрещали подобное баловство, ибо довольно часто баталии завершались серьёзной травмой животных. Небезопасны были бои якутских быков иногда и для зрителей. О непобедимых быках-производителях и негласных чемпионах летних стойбищ в народе ходит немало легенд и былей. Среди них встречаются и рассказы о единоборстве якутского быка-производителя с хозяином седой тайги – медведем. Здесь якуты единогласно уверенно говорят, что добрый бык-производитель никогда не даст в обиду своё стадо косолапому и нередко выходит победителем.

Говорят только, что подобная победа нередко портит и самого победителя – он становится агрессивным к всякому живому, одетому в чёрное и имеющему чёрную масть. Избегают столкновений с якутским быком, несмотря на двойную разницу в весовых категориях, быки симментальской и холмогорской пород. Наряду с быками на летних пастбищах наши сверстники любовались и боем якутских жеребцов-производителей. Лично мы не увлекались этим зрелищем. В обыденной жизни якутские лошади кажутся намного проворнее и ловчее крупного рогатого скота. Однако в поединке у якутских жеребцов-производителей не оставалось и следа от повседневной их ловкости. Они становились настолько неуклюжими и неповоротливыми, что буквально ни один удар тяжёленных копыт соперника не пропадал даром. Когда лягались жеребцы, только ухало кругом глухим стоном. Особенно жутко было наблюдать ближний бой жеребцов. Поднявшись на дыбы, и обнявшись передними лапами, они с садистским остервенением грызли друг друга шеи. И опять же ни один укус не щелкал впустую в воздухе. Короче, в бое жеребцов привлекательного было мало. С конца второй декады июля и с середины августа открывались, стоявшие всё лето закрытыми, ворота тех сенокосов, на которых была завершена сеноуборка. Этого момента с нетерпением ожидали хозяйки, так как свежая зелёная отава заметно улучшала кормовые условия скота, что не могло не отразиться на молочность дойных коров. Вслед за первыми сенокосами постепенно начинали открываться и остальные сенокосные угодья, вновь создавая обилие кормов после сухого полуголодного периода середины лета. Именно за этот период начавший было сравнительно худеть, отзывчивый на корма, якутский скот вновь набирал свежие силы, становящиеся потом подготовкой к длительной зимовке. Если после первого весеннего обилия кормов до открытия сенокосов скоту бедноты приходилось побираться то в лесной чаще, то на потрескавшихся от засухи суходолах, за этот же период скот богачей почти не терпел никакого недостатка в кормах. У них и пастбищ было немного больше и качественнее, чем у бедноты. Ранней весной они спешили использовать быстро высыхающие суходолы, затем по мере высыхания, пускали скот в пастбища более низменные. Сентябрь у якутов недаром носит название «месяца юрт» (бала5ан ыйа). В этом месяце заканчивалась уборочная, все луговые угодья становились доступными скоту, и начинался массовый переезд скотоводов на зимние усадьбы. Поскольку в сентябре ночи становились уже холодными, часть скота (телят, ослабленных и больных) на ночь впускали в скотопомещение. В целях экономии кормов, дойных коров не принято было кормить сеном, пока луга оставались свободными от снега. В иные годы покрытие снегом естественных пастбищ в Центральной Якутии затягивалось чуть ли не до конца сентября. А в бесснежные годы тебенёвка на лугах могла продолжаться даже в ноябре месяце. В данном случае дойные коровы паслись уже не по глубокому снегу толщиной в 5 - 6 см. Их пускали пастись в дневное время, оставляя ночевать в скотопомещениях. Наблюдая за насыщением животных на пастбище, по мере увеличения трудностей добывать корм самостоятельно, понемногу начинали подкармливание сеном.

Сено им обычно разбрасывали небольшими кучками каждый раз на свежем снегу. Так сено поедалось полностью без затаптывания. А чуть затоптанное сено обходит стороной даже голодный скот. Считалось большим невезением, когда осенью слишком рано завалит глубокий снег. Тогда наступал конец выпаса. «Субан» в прошлом принято было отнести к числу самой выносливой части рогатого скота. Поэтому основная часть тягот накладывалась на него. При его содержании придерживались принципа: «лишь бы жив остался, а остальное наверстает летом». Отсюда не удивительно, что самая затяжная осенняя пастьба доставалась только на его долю. «Субана» оставляли пастись на лугах до тех пор, пока не исчезнут под покровом снега последние остатки трав. Причём пока продолжался выпас, «субан» круглые сутки находился под открытым небом. Предоставляли ему место в скотопомещениях лишь тогда, когда серьёзно крепчали морозы. Дополнительную подкормку субану, когда такое мероприятие становилось неизбежным, давали там же на лугу, прямо около зародов сена. Впрочем, «субан» и зимой пользовался скотопомещением только в ночное время, днём его в любую погоду кормили во дворе и поили в далекой проруби. Только во время самых лютых морозов несколько сокращалась продолжительность пребывания его на улице. Это, возможно, и было лучше, ибо пребывание в неотапливаемых сырых и полных аммиачным запахом скотопомещениях прошлого было делом весьма нелёгким для скота. У некоторой части скотоводов рабочие волы и “кур идэґэ“ (скот, подкармливаемый в течение нескольких лет подряд для забоя на мясо) вовсе не вводились на зиму в скотопомещения. По окончании осеннего выпаса их вначале кормили в защищенных от ветра сторонах лугового угодья, затем переводили в специальные навесы, затишки или старые скотопомещения без окон, дверей и утепляющей обмазки. Затишки представляли собой хворостяные хижины, обложенные со всех сторон срубленными молодыми деревцами с нетронутыми ветвями. Пол устилался соломой или еловыми лапами. Зимующий здесь при -400, -500, -600 морозах скот получал сена намного больше остальных и его норма кормления повышалась соответственно понижению температуры. Они не простывали, не болели и даже выглядели во много раз здоровее чахлых, облезлых, содержащихся в скотопомещениях. Распространённость, отмеченного выше, метода рассредоточения скота соответственно величине и скотоёмкости мелких чересполосных лугов, воспрепятствовала традиционной народной практике якутов разработать свою особую методику ухода за крупными стадами рогатого скота как в летнее, так и в зимнее время. Как только были созданы первые ранние молочно-товарные фермы колхозов и совхозов, тотчас же дало знать о себе противоречие между размерами имеющихся пастбищ и количеством собранного на ферме крупного рогатого скота. Иными словами, после концентрации значительного количества скота в колхозно-совхозные фермы, стала остро ощутима перегрузка пастбищ, расположенных около молочно-товарных ферм. Они стали выбиваться и вытравливаться во много раз быстрее, чем прежде, так как их нагрузку перестали делить между собой отдалённые мелкие пастбища бывших единоличников.

Впрочем, трудность подобного рода могла бы быть сравнительно менее чувствительна при том условии, если бы одновременно с концентрацией скота на фермах, были бы проведены работы по расширению и облагораживанию пастбищных угодий. Однако такие работы не были проведены из-за нехватки рабочих рук при отсутствии техники и из-за древней традиции якута-скотовода. Согласно той традиции все свои усилия якут-скотовод в первую очередь направлял на расширение и облагораживание сенокосов, что же касается пастбищ, то он или пенял на природу, или отделывался полумерами, рассчитывая на неприхотливость своего редкостного скота. «Куөххэ уктэммит суөhу элбөт» (скот, вступивший на зелень не погибает) – гласит якутская пословица, характеризующая эту древнюю традицию относительно пастбищ. Некоторые остаточные явления такой традиции встречаются изредка и поныне, находя своё выражение в преимущественной заботе о сенокосах и нередко в ущерб интересам благоустройства пастбищных угодий. Для выхода из данного затруднительного положения были избраны два пути: создание стационарных молочно-товарных ферм для летнего сезона только самых крупнейших массивах пастбищных угодий и организации кочевых стойбищ в тех участках, где пастбища состояли из мириады мелких луговых угодий. Оба пути не были новейшей выдумкой. Они были взяты из арсенала древних традиционных методов местного скотоводства: из уже изложенных выше, постоянных летних стойбищ и из примера откочёвок к диким лугам верховий малых рек во время бегств от засухи. Подражая образцу древних постоянных летовок, новые летовки колхозов и совхозов 30-х - 40-х годов имели весь комплекс сооружений и построек, какие имелись в аналогичных усадьбах зажиточного дореволюционного якута-скотовода. Даже тип построек был в преобладающем большинстве случаев прежний традиционный. Отличие от новых колхозно-совхозных летовок того времени от старинного традиционного заключалось лишь в некоторой укрупненности размеров и сравнительном улучшении санитарно-гигиенических условий содержания скота и обслуживающего их персонала. Например, древний юртообразной конструкции хотоны, титиик΄и сараи строились из брёвен тонкомеров и толстых жердей; из такого же материала навесы снабжались традиционными двумя или тремя стенами, играющими роль ветрового заслона; телятники по-прежнему просвечивали насквозь. В этих сайылыках была упрощена система изгородей. Взамен многокамерной древней их стали строить лишь однокамерными. Не было в них даже построек, предназначенных для дойных кобылиц и их жеребят, так как колхозы и совхозы отказались от постоянного потребления кобыльего молока и изготовленных из него продуктов. Поскольку ко времени организации колхозов и совхозов не было ни одного пастбища, где не было чьей-нибудь личной усадьбы, то значительная часть жилых домов тех усадеб была использована под жилье работникам молочно-товарных ферм. Новые дома на летних колхозно-совхозных фермах из-за нехватки средств ещё не окрепших хозяйств строились лишь в случаях непригодности для жилья старых усадеб, владельцы которых переехали в новые посёлки.

Только такого рода новостройки строились не в виде юрты, а срубом. Во втором передвижном типе скотоводческих стойбищ ранних колхозов и совхозов были объединены воедино все основные особенности только что описанных двух последних видов старинных якутских летовок. Колхозные и совхозные стада в условиях мелких пастбищ передвигались по предварительно разработанному маршруту от одного выгона к другому. При этом жильем для обслуживающего персонала служили те вышеупомянутые, встречающиеся всюду старые дома, а пристанищем для скота – остатки скотопомещений и изгородей. В условиях же отсутствия и того и другого на некоторых пастбищных угодьях строились жилые дома, хотоны, титиик΄и, скотные дворы и т.д. наподобие стационарным, но из дешёвого материала и с меньшей тратой труда и средств. До постройки таких временных усадеб, нередко использовались палатки, шалаши для людей, а скот спасался от зноя, насекомых и непогоды около дымокуров и под кронами деревьев. Как стационарный, так и передвижной типы скотоводческих стойбищ применялись в каждом хозяйстве, исходя из наличных особенностей участка и местности. Нередко они применялись в смешанном виде, дополняя друг друга. На этом уровне летние стойбища сохранялись до укрупнения колхозов и совхозов и появления на селе современных мощных сельскохозяйственных машин. Причина такого состояния летних стойбищ того периода объяснялась тем, что, при господстве мускульного труда, у колхозов и совхозов строительных работ хватало и без летних сооружений. Поэтому они делали упор на те виды строительных работ, которые были предназначены для использования в зимние периоды года. Передвижной тип летних стойбищ сделал последний рывок в период первых лет крутого поворота на механизацию трудоёмких процессов в сельскохозяйственном производстве Якутии. Тогда на короткий промежуток времени всюду имело место повальное увлечение организацией механизированных перекочёвок летних стойбищ. В те годы в скотоводческих угодьях разъезжало большое количество всевозможной конструкции санных поездов, ведомых тракторами. На этих передвижных летовках устанавливалось на тракторные сани все, что было необходимо для молочно-товарной фермы: дома для обслуживающего персонала, доильные площадки, аппаратура, техническое оборудование, молокоприёмная и т.д. Трактор здесь приглашался только в дни переездов. Собственно, к тем гибридам седой древности с современностью пришлось прибегнуть временно лишь в порядке предварительных мер перед переходом к планомерному вытеснению мускульного труда в животноводческом деле. В дальнейшем на их месте один за другим стали появляться стационарные летние пастбища, оборудованные уже капитально. Их появление было обусловлено как постоянством состава пастбищных угодий, так и традиционным стремлением якута-скотовода застроиться фундаментально при появлении первых же признаков экономического достатка. Кроме того, при трезвом подсчёте, те временные недолговечные стойбища выходили стоящими намного дороже добротных постоянных. Как и с зимними молочно-товарными фермами, и в строительстве летних пастбищ не привелось воспользоваться готовыми разработками других областей целиком.

Причина и здесь та же: природно-климатические несоответствия. Ранние стационарные летники укрупненных колхозов и совхозов мало чем отличались от вышеописанных летних стойбищ первых карликовых хозяйств. Виденный нами в 1964 году один из стационарных летних ферм «Эльгяйский» выглядел следующим образом. Посреди зелёной берёзовой рощи на опушке одного из обширных пастбищ тянулось длинное здание, напоминающее по внешнему виду срубный дом без крыши. Казался он срубным потому, что был построен из жердей, уложенных горизонтально в специальные жёлоба, выдолбленные на боковинках врытых в земле столбов. Таким способом в старину строились заборы, ясли в коровниках, конюшни. Изнутри хотон был разделе на множество отделений при помощи жердяных, типа изгороди, перегородок. Каждая перегородка имела сквозные две двери, закрывающиеся и открывающиеся, наподобие воротам изгородей, при помощи коротких жердинок. Через одну из тех дверей доярка вначале загоняла в хотон коров из скотного двора, а по окончании дойки выпускала уже через другую дверь – на пастбище. За хотоном в метрах сотни-двести прятался в тени деревьев телячий титиик. Он представлял собой просторный навес, снабжённый снизу в рост телёнка плетневыми стенами. Пол его был выстлан из грубо обтёсанных топором брёвен-тонкомеров. Как и хотон, телячий титиик был разделён на несколько отдельных секций. В самой его середине располагалось отделение для предварительного хранения готовых кормов, предназначенных разовой раздаче. Телятник был снабжён своим просторным двором, огороженным частой изгородью. Здесь также имелись несколько секций для группировки телят. Часть обслуживающего персонала летника жила в большом, но низеньком, старинном срубном доме без крыши, вернее, с совмещённой кровлей. Дом этот, очевидно, сохранялся со времён периода до организации колхозов. Видны были на нём следы многочисленных реставраций, ремонта и добавления пристроек. Благодаря такому обновлению, старый крепыш выглядел всё ещё довольно свежо и имел весьма опрятный вид. Как и бывает во всех старинных якутских домах, двор его был окружен простой изгородью. Напротив дома сохранялся его традиционный срубный амбар, вросший на полметра в земле. Очевидно, он был намного старее дома, так как половицы последнего находились ещё на сравнительно одинаковом уровне с поверхностью внешнего грунта. В глубине двора виднелась ещё конюшня, построенная некогда по тому же методу, как и вышеописанный летний хотон. Он теперь служил складом для различного инвентаря. Совсем по-иному выглядело второе общежитие для обслуживающего персонала. Оно было построено из тридцатимиллиметрового тёса в виде обыкновенного одноэтажного многоквартирного дома с двухскатной тесовой крышей. Каждая квартира была снабжена красивой остеклённой верандой с небольшой тесовой кладовочкой сбоку. Широкие окна, аккуратная постройка, золотистый лёгкий загар свежей древесины, зелёный ковёр тщательно убранной лужаечки, да буйная листва обступивших деревьев придавали данному общежитию весьма нарядный вид.

Оно выглядело не как традиционные староякутские летники, а имел какой-то дачи или лесного санатория. Жила здесь большей частью молодёжь. Механизация трудоёмких процессов на этом стойбище ещё не было. Следующий шаг в деле усовершенствования летних стойбищ может быть представлен в лице трёх однотипных летников совхоза «Хатасский» в окрестностях г. Якутска. Они построены в местностях Красное озеро, Ой-бэс и в самом посёлке Хатас. Производственными узлом здесь служит летний хотон облегченного типа. Это длинное здание, сгибающееся в середине в виде прямого угла. Хотон весь построен из тёса, крыт только шифером. Скот, пригнанный на дойку, сначала оставляется в просторном дворе, огороженном традиционной якутской изгородью. Затем их впускают в 15 секций хотона, вмещающие каждые по 16 коров. Каждая секция имеет свои входные и выходные двери и отделена от соседей жердяной изгородью. Вдоль перегородок укреплены деревянные кормушки для жидких и полужидких кормов, которые коровы получают во время удоя. Кормокухня здесь не выделилась ни как самостоятельный вид труда, ни как отдельный сектор скотопомещения. Жидкие и полужидкие корма готовят сами доярки в сосудах, поставленных в хотоне. Вода для них кипятится во дворе в особой цистерне, носящей название «Узнаевская печь». Автор печи-кипятильника местный рационализатор – рабочий этого же совхоза. Её конструкция самоварообразна – внутри цистерны поставлена железная печь, трубы которой, проходя по толще воды, также участвуют в её разогреве. Рядом с хотоном располагается подсобное здание из тёса. В нём размещены пункт искусственного осеменения, склад кормов, молокоприёмная, молокоохладитель и ледник. Охлаждение свежего молока производится в облицованной цементом яме, заполняемой ледяной водой. Ледник устроен чрезвычайно просто: при помощи бульдозеров вырыта неглубокая траншея, в которую в зимнее время закладывается лёд и затем укрывается сверху древесными опилками. Сохранность льда в течение всего лета обеспечивает снизу – прохлада вечной мерзлоты, а сверху – превосходный термоизолятор – опилки. Кстати, подобным методом хранения льда в Якутии пользуется почти каждое хозяйство, живущее в сельских местностях Ленинского района. Аналогичные ледники – также неотъемлемая часть хозяйственных построек у дачников. Поэтому холодильники в Якутии приобретают большей частью те, кто живёт на высоких этажах или в общежитиях без ледника. Всех остальных морозильными складами для продуктов обеспечивает сама якутская природа. Совхоз «Хатасский» – специализированное молочно-овощное хозяйство. Из любых его ферм свежее молоко и зимой, и летом автомолоковозами незамедлительно доставляется в молочный завод и молочные кухни г. Якутска. Угодья совхоза располагаются в широкой остепненной долине реки Лены. В них кровососущих насекомых меньше, чем в других местностях. Были когда-то одни оводы. Но путём последовательной борьбы количество их уменьшилось. Вокруг летних ферм простираются обширные пастбища. На них скот пасут по определённым маршрутам. Осенью в корм скоту добавляются зелёные отходы от овощного хозяйства, зелёнка из овсяно-гороховой смеси и турнепс, засеваемые здесь же рядом. На четырёх новых летних лагерях совхоза «Якутский» все постройки для скота были возведены из тёса. В них действовали площадки со стационарными доильными аппаратами. Обслуживающему персоналу в тех лагерях были выстроены три пятиквартирных общежития, где можно пользоваться всеми электроприборами, смотреть передачи по телевизору и посоветоваться в любое время с руководством совхоза по радиостанции. Тес, как новый вид строительного материала для летних облегченных построек на летовках, за последние годы почти полностью начинает вытеснять древние традиционно-якутские жерди, брёвна-тонкомеры и колья.

Последними для постройки коровников навесов, титиик´ов и др. ныне пользуются только в весьма удалённых местностях, куда невозможно или нерентабельно транспортировать пиломатериал. Старинный метод беспорядочного вольного выпаса на летних пастбищах Якутии властвовал ещё долго после организации колхозов и совхозов. Длительному его сохранению способствовали распыленность пастбищ вместе с их удалённостью друг от друга, а также затягивание процесса выделения профессии пастуха. Последнему действовало тормозящее неопределённое направление скотоводства ранних колхозов и совхозов. Тогда, не считаясь с молочностью и мясной продуктивностью, каждая корова включалась в молочное стадо. А мясной гурт состоял целиком только из одних выбракованных, но не выращенных с самого начала целенаправленно на мясо. Исходя из двояко неопределённого направления был организован и труд пастуха. Весной пастухи принимали стадо только по числу голов. Без точной документации и «на глазок» определялось состояние здоровья и упитанности скота. Осенью приёмка осуществлялась аналогичным образом без весов – «на глазок». Упитанность скота определялась простонародным ощупыванием. Нередко встречались случаи, когда зачисленный в пастухи включился одновременно в звенья и бригады сеноуборщиков. Перегруженному таким образом пастуху не оставалось иного выхода, как продолжить древние традиции своих предков. Пользуясь непогодой, когда нельзя было вести сеноуборочные работы, он время от времени наведывался к отведённому под его ответственность стаду субана. Обходя их, он собирал отколовшихся, помогал больным и ослабленным. В остальном стадо было целиком предоставлено самому себе как и во времена до приручения их человеком. Молочному стаду до сравнительно недавнего времени не было принято отводить специального пастуха. Считалось, что его выгон ограничен и коровам некуда уйти далеко от своих сосунков, находящихся в окрестностях фермы. Что же касается вопроса использования дойным скотам и тех ограниченных пастбищ, то им должны были регулировать желания и вкусы самих животных. Вместо пастуха в молочно-товарных фермах нередко предусматривался штат «ынах хомуйааччы» («пригонщик коров»). В обязанности данной должности входило лишь приведение во время к ферме всех дойных коров. Привыкнув к большой самостоятельности якутского скота в деле выбора пастбищ и выискивания кормов, а также следуя древней традиции вольного выпаса, якуты-скотоводы, как видим, долго не признавали необходимости введения должности пастуха. 

Многие даже считали постоянную пастьбу ненужным и пустым подражательством обычаям областей, где нет условий, похожих на якутские. Именно таким отношением к данному объяснялась практика назначения пастухами и пригонщиками коров дряхлых неработоспособных старцев, малолетних, и занятых на сеноуборке. – А чего же там будет делать работоспособный? Скот и без них наедался испокон веков…, – убеждённно восклицали руководители хозяйств. Этим взглядам положило конец выделение скотоводства в виде единственно ведущей отрасли сельского хозяйства Центральной Якутии. Внимание к пастуху ещё больше усилилось в связи с дифференциацией определённых направлений внутри самого скотоводства. Здесь как нельзя лучше показала свою роль хорошо организованная пастьба. Усиление внимания к труду пастуха привело в свою очередь к пересмотру всей прежней практики использования пастбищ. Угодья, используемые в Центральной Якутии, состоят из: надпойменных террас крупных рек и склонов их коренных берегов; террас и пойм огромного количества малых рек, оживающих только в весеннее и осеннее половодья; мириада мелких аласов, образовавшихся на местах высохших лесных озёр; крапинок лугов посреди редкой тайги, ведущих своё происхождение из котлованов и мест исчезнувших небольших водоёмов и лугов; заброшенных во время поселкования и ранее старых усадеб; свежей гари от частых лесных пожаров и отавы сенокосов после их уборки. В Заполярье к ним добавляется также и лесотундра. Как уже отмечено выше, все эти луга – луга последнего сорта, по разным причинам не попавшие в число сенокосных угодий. Одни из них слишком чересполосны и малы по площадям; другие – засушливы и малоурожайны; – засорены кустарниками и древесным хламом, остальные переувлажнены, заболочены и закочкарены. Такое разнообразие состава пастбищ оказалось довольно удобным для рациональной организации выпаса. Практики – руководители колхозного и совхозного производства в содружестве с учёными-сельскохозяйственниками разработали следующую последовательность использования их, с учётом особенностей каждого лугового угодья и своеобразных климатических условий Якутии. Крутые склоны речных долин, пересохшие аласы и чрезмерно высокие суходолы обычно освобождаются от снежного покрова раньше всех. Они покрываются травяной растительностью и сохраняют её только на тот кратчайший промежуток времени, пока из них не улетучится влага от таяния снегов. Как только иссякнет эта влага, они пересыхают, и никакие обильные дожди потом не оказываются в состоянии оживить, быстро высыхающую под действием ветра и солнца, хилую траву. Несмотря на незначительную урожайность, эти луга испокон веков выручают якута-скотвода в самый критический сезон года, когда зимние запасы кормов иссякли и другие пастбища находятся или под снегом, или пол снеговой водой. Такое традиционное назначение данного самого раннего вида пастбищ сохранено и в настоящее время.

После таких самых ранних пастбищ скот перегоняется на следующий вид возвышенных суходолов, где продолжительность сохранения сочности трав не превышает 20 - 25 суток после появления первой зелени. Так следуя за последовательностью времени сохранности травостоя и всегда спеша использовать травы до их высыхания, в весеннее время эксплуатируются преимущественно суходолы. Принцип последовательности использования пастбищ, исходя из степени их увлажненности, распространяется и на другие сезоны пастбищного периода. И тут раньше высыхающие используются в первую очередь. В Центральной Якутии луговые травы цветут в начале июля и семена их созревают в конце этого месяца. В начале августа, вместе с осыпанием семян, начинается высыхание лугов в большинстве пастбищ. В засушливое лето травы на выгонах становятся блеклыми и даже желтыми уже во второй половине июля. Тогда трудности с пастьбой скота наступают очень рано. В такие годы скот сильно выручают переувлажненные долины малых рек, где поздно высохших лугах сохраняется сочная растительность. Большое подспорье в сухое лето составляют такие заросли иван-чая на свежих гарях. Только захламлённость последних упавшими деревьями и молодая поросль лиственницы, заметно затрудняют пастьбу скота. В них иногда даже скот местной породы может поранить себе ноги и вымя, а о других неместных породах и говорить не приходится. В годы с нормальным количеством летних осадков умелое чередование пастбищ по вышеописанному принципу вполне обеспечивает свежими сочными кормами наличное поголовье скота колхозов и совхозов. В такие годы имеет большое значение оберегание выгонов от чрезмерного вытаптывания и вытравливания. Здесь вместо древнего вольного беспорядочного выпаса внедрено выпасание определённым количеством скота по строго чередующемуся графику под постоянным наблюдением пастуха. Крупные пастбища нередко разделены при помощи изгородей на мелкие доли. В зависимости от урожайности и интенсивности вытравливания, скот перегоняется поочередно из одной секции к другой. Травы отдохнувших секций к другой. Травы отдохнувших секций при этом иногда поднимаются настолько быстро, что на крупных пастбищах возникает возможность вновь пустить скот на вторичную потраву по вышеописанной очередности. Деление на мелкие секции крупных пастбищ часто производится и без изгороди. Здесь пастухи, постоянно находящиеся верхом на коне со стадом, не допускают потравы не очередных частей пастбища. Это, разумеется, труднее и нерациональнее, чем старинная спокойная система возведения ограждений в виде изгородей. Всё же крупные пастбища в Якутии имеются не всюду. Поэтому за исключением долин крупных рек, поочередная пастьба ведётся по аласам, принимая последние за самостоятельную единицу вышеупомянутой системы упорядоченного выпаса. При ограничивании каждого аласа изгородью труд пастуха облегчается намного. Закрыв ворота после ввода стада, пастух может заняться другими делами, приезжая в пастбища в часы проведения необходимых процедур, а по истечении срока пастьбы на этом участке – для перегона на следующее очередное.

Наличие изгородей на пастбищах удобно и в профилактических целях. Загрязненные и выбитые выгоны легко можно закрывать в любое время, как только потребуется им отдых. Убедившись из практики жизни о большой пользе изгородей, начиная с начала 60-х годов колхозы и совхозы взялись за интенсивное восстановление древних традиционно якутских изгородей. Кроме специально отведённых рабочих для подвоза материалов, возводят изгороди на своих пастбищах и сами пастухи во время окарауливания скота. Там же они одновременно ведут работы и по очистке пастбищ от всевозможного мусора. На участках, расположенных вблизи от пастбищ, сена на сенокосах убирают в первую очередь с тем расчётом, чтобы их отавой восполнить недостаток кормов на выгонах. Сочная зелень в осеннее время преподносится скоту и в виде кормовых культур: капусты, турнепса, овсяно-гороховой смеси, свёклы и т.п. В уходе за пастбищами в настоящее время применяются такие методы, о которых не мог даже мечтать дореволюционный якут-скотовод. К их числу, например, относятся механизированная уборка кочек и кустарников, расширение площади, коренное и поверхностное улучшение, орошение и применение удобрений. Благодаря последним оживают даже такие пастбища, которые давно уже превратились в мелкотравчатые пустоши. Через травосеяние исчезают теперь из многих пастбищ, господствовавшие на них, конский щавель, борщевик, борец бородатый и другие сорняки. Организационные работы, связанные с пастьбой скота, начинают весной ещё задолго до таяния снегов. Правления колхозов и руководящие работники совхозов проводят распределение пастбищ по отделениям, участкам, бригадам и утверждают маршруты выпаса стад, оставленные специалистами и самими практиками. Эти документы в конце весны ещё раз подвергаются детальному пересмотру и утверждаются окончательно, так как опираются на свежие материалы, нового осмотра каждого пастбища. При составлении маршрутов принимают участие зоотехники, бригадиры, заведующие фермами и пастухи, т.е. те, которые знают во всех мельчайших подробностях и состояние каждого животного, и особенности каждого угодья из своей ежегодной практики. Поэтому маршруты пастьбы с каждым годом приобретают всё большую и большую до скрупулезности подробность и точность. Тут учитываются и условия водопоя на каждой местности, её урожайность в каждом отдельном случае особенностей лета, и состав травостоя со сроками их развития, и природная защита от насекомых летом и злых ветров осенью и т.д. Принципы формирования гуртов и стад, а также методы ухода за каждым из них менялись в прошлом довольно часто. Все эти изменения были связаны с никогда не прекращающимися поисками наиболее рациональных путей ухода за скотом и непрерывным совершенствованием техники ведения скотоводческого дела. Здесь самые ранние колхозы и совхозы оттолкнулись опять от привычного древнего традиционного деления скота на дойное стадо и субан. Затем по мере организационно-хозяйственного укрепления отдельных хозяйств и постепенной разработки назревших вопросов животноводства в условиях Крайнего Севера, постепенно стали вноситься изменения за изменениями. Последние особенно были часты в уходе за молодняком. 

По сравнению с ними уход за взрослыми и дойными коровами менялся не очень быстро и в виде умеренно поступательного движения вперёд. Гурты молочных коров в первое время формировались по принципу закрепления к отдельным или к группе доярок, работающих в одной летней ферме. Каждая же доярка отбирала себе коров без особого принципа, произвольно. Практически заведующие молочно-товарным фермами старались формировать гурт каждой доярки с тем расчётом, чтобы никому из них не достались одни высокоудойные или одни маломолочные. Последующее развёртывание племенного дела внесло здесь свою коррекцию в виде отбора гуртов по породности, классности, кровности, удойности и т.д. Поскольку при помощи контрольных удоев устанавливались нормы удоя для каждой группы, дояркам не стало необходимости создавать группы своих коров из смешанного состава. В первом случае размеры стад дойных коров на каждом стойбище определялись как площадью пастбищ, так и возможностью обхаживать быком-производителем при вольной случке. Чаще всего, к одному якутскому быку-производителю прикреплялось не более 20 - 25 коров. После внедрения практики искусственного осеменения и открытия станций и пунктов по данному делу определителем величины стад дойных коров стали только кормовые возможности. Последним принципом пользуются и на сегодня. Ныне каждый пастух принимает весной скот по особой ведомости, где точно указаны вес, упитанность и состояние здоровья. Осенью он сдает их также по весу и упитанности и зарплата начисляется ему соответственно достигнутым производственным показателям за количество надоенного молока, за килограмм и грамм привесов, а также за категорию упитанности. Перед выходом на летние лагеря подготовительная работа состоит из обработки животных хлорметафосом от кожного овода, ветосмотра, лечения больных животных, прививок от сибирской язвы, бруцеллеза и других распространённых болезней, введения гормонального препарата из крови жеребой кобылицы и других стимуляторов, предварительного завоза пищевой соли, концентратов и др. видов дополнительной подкормки на месте пастьбы, ремонта жилья, инвентаря, скотопомещений, изгородей на летнем лагере, осмотра и приведений в порядок дорог, ведущих в молочные фермы для бесперебойной доставки продукции на места сбыта и т.д. Пастухи в это время приучают скот будущего стада друг к другу, чтобы они на пастбище держались вместе. Выше уже отмечено, что по древней традиции якуты-скотоводы в летнее время доили коров 4 раза в день. Учитывая, что при такой частой дойке коровы не успевают пастись досыта даже в самые обильные периоды лета, в колхозах и совхозах Якутии, давно уже перешли к трёхразовой дойке в день. Утренняя дойка обычно производится с 8 до 10 часов, дневная – с 14 до 16 часов, вечерняя – с 21 до 23 часов. Осенью с затемнением ночей все три дойки переносят на два часа раньше, чтобы после вечерней дойки оставались лишних три часа на выпас до пригона на ночлег. Уменьшение числа доения, между тем, нисколько не отразилось на количество надаиваемого молока. Наоборот, в результате улучшения кормления и ухода и необходимой постановки племенного дела молочность коров за последние десятилетия увеличилось вдвое по сравнению с доколхозным периодом.

Как описано выше, при помощи умелого использования основных пастбищ и отавы сенокосов за всё время пастбищного периода скот стал пастись всегда на сочных и зелёных лугах с неогрубевшей растительностью. Этот зелёный конвейер к осени продлевается при помощи сеяных культур. Например, широко используются зелёнка злаковых, бобовых или их смеси. К ним в тот же сезон добавляются ещё корне-клубнеплоды. Кроме того, для дойного стада и в летнее время не прекращается дача заквашенных и дрожжеванных дополнительных кормов. В их состав входят концентраты, пахта, творожная сыворотка, обрат, ягель, листва берёзы и кустарников, свежая зелёная трава и т.д. Включение и в летний рацион таких технологически обработанных дополнительных кормов, улучшая обмен веществ, не может не отразиться положительно на молочности дойного стада. Кроме всего вышеперечисленного, в зависимости от химического состава трав пастбищ, животные получают минеральную подкормку. Если в доколхозное время потеря упитанности и снижение удоя у дойных коров во второй половине лета было явлением неизбежным, то через вышеописанные меры колхозы и совхозы Якутии давно уже дали отбой данному хроническому недугу. К мерам по повышению удоев молочных коров следует отнести также введение точного и постоянного режима дня и отказ от древнего метода доения с предварительным подпуском телёнка. Ныне всюду в Якутии доят, используя массаж вымени. Говорят, он особенно сильно помогает развитию вымени молочных желез коровам-первотёлкам. Колхозы и совхозы до 60-х годов вели скотоводство смешанного мясо-молочного направления. Тогда, как упомянуто выше, любой породности, классности и удойности корова обязательно должна была быть включена к молочному гурту. Мясной же гурт состоял исключительно из выбракованных по тем или иным причинам. Из числа взрослого поголовья выбраковке повергались быки-производители, непригодные для племени, вышедшие из строя рабочие волы, маломолочные, часто холостеющие и нежелательной породы коровы, больной скот и излишки из молодняка, преимущественно самцы. До специализации мясного и молочного направления, в якутском скотоводстве подлинно молочный характер имели только те молочно-товарные фермы, которые располагались в непосредственной близости к крупным населённым пунктам. Но таких пунктов в основных скотоводческих массивах нашей территории было мало. Районные и колхозные центры, имеющие внутри себя значительный контингент личного скота, мало нуждались в молоке; небольшие города, как Олёкминск, Вилюйск и Ленск (бывшая Мухтуя) находились в аналогичных условиях. Один только г. Якутск мог потреблять значительное количество молочной продукции, но его возможности ограничивались маломощностью его молокообрабатывающих предприятий и недостаточностью транспортных средств и дорог. Например, правобережье Лены из-за водных препятствий не могло сбыть своё летнее молоко в г. Якутске. Из молочно-товарных ферм, снабжающих города и промышленные посёлки, молоко в свежем виде доставлялось в молокоперерабатывающие предприятия. В других же отдалённых фермах, расположенных далеко от крупных потребителей, молоко большей частью перерабатывалось на масло.

После сепарирования обрат использовался частично в сыроварении и в свиноводстве, а остальная его основная масса шла на нужды самого скотоводства. Например, самыми большими потребителями обрата были телята, выращиваемые методом ручной выпойки. Остальная часть снятого молока применялась в качестве приправы при заквашивании и дрожжевании дополнительных кормов. Теперь специализированные молочные фермы сохранены только вблизи городов и рабочих посёлков. Во всей же остальной части Якутии основным направлением скотоводства стало мясное направление. Эти два новых направления, вернее, более строгая, специализация скотоводческого дела, внесли особенно много изменений в деле ухода и выращивания молодняка. Проблема ежегодного сохранения приплода и правильной организации ухода за молоком издревле была одной из самых животрепещущих в якутском скотоводстве. «У кого хорошо сохраняется молодняк, – говорили дореволюционные и доколхозные якуты-скотоводы, – тот должен непременно разбогатеть». В целях разумного регулирования данным делом они пытались использовать метод отбора, так называемых, «уруулаах суөhу», т.е. скота с более живучим приплодом. Однако практическому осуществлению этого явно полезного мероприятия мешали вольный выпас и никем не регулируемая случка. Кроме того, якуты прошлого наследственные качества «уруулаах суөhу» рассматривали как панацею, якобы способную подменить всё и вся в скотоводческом деле. Им неведомо было, что для сохранения ценных качеств наследственности, необходимы ещё нормальные условия ухода и содержания. Находившийся за весь длительный стойловый период в сыром и холодном коровнике впроголодь, молодняк в весьма и весьма редких случаях сохранял ту или иную долю ценных наследственных черт своих родителей. Разочарование безуспешностью подобных попыток управлять собственными руками свою скотоводческую удачу, далее они всё остальное валили на судьбу, на очень падких на подачки щепетильно мстительных якутских богов и на козни бесчисленных злых духов. Впрочем, и здесь они не соглашались оставаться в положении пассивных ожидающих. Всевозможными мерами они старались то умилостивить богов, то нейтрализовать злых духов. Все эти мероприятия были направлены против ужасающей смертности телят, доходивших до 70 - 80% и против многочисленных болезней молодняка. Особенно плохо обстояло здесь дело у бедноты, у которой коровники были хуже, и скот ежегодно кое-как дотягивал до оттаивания снегов и из-за недостатка кормов. Старинный традиционный уход за телёнком и подрастающим молодняком был весьма прост как и старинная технология любого другого вида труда того времени. Телилась тогда корова на том же самом месте сырого, тёмного и холодного хотона, где она проводила всю зиму. Специальное родильное отделение в хотоне не было выделено даже в позднейшее время у зажиточных пригородных якутов. отёл истощенных коров протекал настолько трудно, что редко когда обходился без вмешательства коровниц. 

После разрешения, дрожащего от судорог, мокрого телёнка подкладывали у изголовья матери и оставляли там, пока последняя не вылижет его досуха. Далее новорожденного вносили в избу и укладывали на ворохе сена перед камином. В дневное время, пока топилась печь, в избе было тепло. Однако ночью, не закрывающийся камелек, как только его переставали топить, превращался в мощный принудительный насос по выкачиванию остатков тепла из помещения. В иных избах от низких ночных температур не спасало даже новенькая заячье одеяло, которое славилось своими теплоизоляционными качествами. Чтобы как-то уберечь от этих холодов телёнка, некоторые пытались укрыть чем-нибудь. Но укрытие редко когда держалось на своём месте и почти не приносило пользы. В жилом доме телёнка оставляли с недельку, затем присоединяли его к остальному скоту в хотоне. В последнем он проводил весь остаток зимы в особом телячьем отсеке с несколько повышенным полом и подстилкой из сухого сена. В таких условиях не удивительно, что среди телят в дореволюционное время самой коронной болезнью были недуги простудного характера. Некоторое время спустя после отёла, телёнка подпускали к матери, на очень короткое время. С каждым днём данный промежуток времени уделяли, пока не очистится совсем молоко. Остаток молозива после телёнка выдаивали. Далее переходили к обычной системе доения. Вначале ненадолго телёнка и, быстро отняв его от сосок, начинали доить. Когда переставало течь молоко, наступала опять очередь телёнка. Трудно сказать, сколько доставалось в последнем случае бедному телёнку, но он сосал пока не устанет. В первые две недели на этом ограничивалось всё кормление новорожденного. Зажиточные, наблюдая за его состоянием, давали дополнительную подкормку в виде небольшого кусочка ячменного сырого теста и тёплого снятого молока. У бедных же семей, в дни весенних голодовок, было не до такой роскоши – им самим нечего было есть. Как бедные, так и зажиточные, очень рано предлагали телёнку сено, как только появится у него желание отведать этот новый для него вид корма. Правда, для новорожденного телёнка специально оставалось самое высококачественное, не успевшее ещё огрубеть, мягкое сено «первой косы», т.е. сено самой ранней заготовки. По выходу на пастбище, телята сопровождали свою мать на общем пастбище, со специальным намордником на голове. Только у богатых скотоводов имелись пастбища для телят, огороженные частой изгородью. Намордник же мешал пастьбе, но не допускал сосать мать. Его изготовляли то из бересты, то из прутьев, то из досок. Берестовый намордник имел вид цилиндрического сосуда без донышка со скошенным нижним краем. Его надевали на мордочку телёнка и укрепляли затыльной тесёмкой. При опускании головы нижний край намордника становился несколько выше уровня губ, что и позволяло свободной пастьбе. При подъёме же головы намордник свисал козырьком над верхней губой, мешая доступу до сосков матери. Он был легок и удобен.

Прутковый намордник представлял собой две миниатюрные копии вил для сена, укреплённых при помощи затылочных тесёмок горизонтально по обе стороны щёк телёнка. При изготовлении из досок форма пруткового намордника сохранялась путём вырезания грубых зубьев на одном конце дощечек. Летом телёнку не полагалось никаких дополнительных кормов: сосал мать и пасся на пастбище. Нечто вроде дополнительного корма ему подвертывалось, когда погибал телёнок у другой коровы. Во избежание самозапуска при господстве метода доения с предварительным допуском телёнка, владельцам коровы приходилось подменять погибшего телёнка живым. Тогда последний пользовался молоком и своей матери, и новой, приёмной. Его именовали телёнком «тиил». «Тиил» обычно вырастал крепким и здоровым, чем другие свои сверстники. Приучение приёмыша к корове, у которой погиб телёнок, устраивалось разными способами. У легко восприимчивых коров дело обходилось лишь подачей соли вначале с рук, затем из шерсти приёмыша. Привыкала она к последнему в течение считанных дней. Во втором случае на приёмыша накидывалась высушенная шкура погибшего телёнка. Только в таком маскараде новая мать допускала приёмыша к своим соскам. Со временем затем накидку сбрасывали совсем. Некоторые особы, несмотря на все старания, упорно не принимали чужака. В таком случае оставался только единственный выход – попытаться доить с помощью метода «туппах» (дословно - массаж). Взамен подпуска телёнка перед доением, доярки массажировали вымя такой коровы мягкими характерными движениями, чередующимися то поглаживанием, сверху вниз, то легоньким пошлёпыванием ладонями. Короче, искусственным путём они старались воссоздать в вымени те явления, которые возникают при сосании телёнка. Метод этот был успешен. Однако то ли в силу привычки, то ли по каким другим причинам, скотоводы прошлого методу «туппах» предпочитали доение с подпуском живого телёнка. Из числа старинных якутских методов воспитания телёнка следует упомянуть ещё один весьма редко применявшийся метод, так называемый «эмньик» - представление дойной коровы полностью её телёнку. Отказавшись от доения, так отпускали корову, стелившуюся слишком поздно – под осень. Питаясь досыта материнским молоком, такой «ороhу» (телёнок, родившийся слишком поздно или слишком слабым) к наступлению стойлового периода нередко догонял в росте своих сверстников, родившихся в нормальные сроки. Отпускали на волю с телёнком таких и чрезмерно молодых или труднораздаиваемых первотёлок. В первом случае преследовалась цель дать возможность дорасти самой матери и сохранить её слабый приплод. Во втором случае – якутские скотоводы исходили из принципа, что от телёнка лучше развиваются молочные железы молодой матери, нежели от рук доярки. Зажиточные якуты иногда намеренно прибегали к методу «эмньик», когда у первотёлки подмечали признаки в будущем большой молочности.

Одновременно во всех случаях, очевидно, брался в расчёт такие удивительно быстрый рост и невосприимчивость к болезням телят, воспитанных у условиях неограниченного пользования молоком матери. По окончании летнего пастбищного периода значительное большинство телят отнималось от матерей и полностью переходило на сенной рацион взрослого скота. Пользоваться молоком матери (и то не надолго) осенью оставлялись лишь больные и ослабленные. В начале стойлового периода телятам старались давать самое высококачественное сено. К середине зимы, по мере уменьшения запасов кормов и по некоторому подрастанию самих телят, их постепенно приходилось переводить на простое сено. Если до конца пастбищного периода телёнок фигурировал под названием «торбос» («тамыйах» или «тарбыйах»), то после отъёма от матери и перехода на сенной рацион, его начинали именовать иначе «борон» («борооско» или «борооску»). Это новое название сохранялось за ним до конца второго пастбищного сезона. Второй стойловый период он встречал уже с другим названием «тыhа5ас». Став «тыhа5ас», тёлка зачислялась уже в разряд молодого субана. Летний уход за последним уже описан выше. Из числа осеннего ухода за «субаном», остаётся здесь коротко остановиться о методе «сылгытытыы». В дословном переводе термин означал «олошадивание». А использовался он для наиболее картинного описания своеобразного воспитания молодняка. Пастьбу субана якуты-скотоводы прошлого вели с лета с таким расчётом, чтобы к началу стойлового периода стада субанов постепенно приближались к зимовке. Субан осенью пасся на лугах до тех пор, пока под снегом не исчезнут последние остатки трав. В редких случаях в тёплую осень их оставляли пастись на лугах даже и после полного покрытия снегом травяной растительности. В подобных случаях субан пристраивали к косяку лошадей, которые умеют работать копытами. Рогатый скот обычно не разгребает снег ногами

[*По уверениям многих старых скотоводов, оказывается, изредка среди местных пород крупного рогатого скота встречались особи, умеющие разгребать снег копытами точно лошади. Отсюда же старцы в беседах с нами нередко приходили к выводу о том, что возможно некогда и рогатому скоту якутской породы приходилось добывать себе корм из-под снежного покрова. Насколько они правы, установить пока что не представляется возможным].

Потому и субан, оставленный допоздна на заснеженном поле, пасся на тропке, разрытой лошадьми. Следя за степенью насыщения от пастьбы, тебенюющему субану принято было давать дополнительную подкормку, из находящихся там же зародов сена. Количество дополнительной подкормки, увеличиваясь, должно было постепенно дойти до обычной нормы зимнего рациона. До большого крепчания морозов субан так и оставался на лугах, только пасли его не в очень обдуваемых лугах. За это время ему не полагалось никакого укрытия от непогоды и никакой подстилки на ночь. Самые только рачительные хозяева изредка устраивали временные холодные навесы или ветровые заслоны на местах тебенёвки. Таков был метод холодного воспитания молодняка. За время такой тебенёвки якутский скот обрастал длинной и пушистой шерстью. Продолжением данного метода являлось кормление субана и после введения в хотон в наружной изгороди зимой, не взирая ни на какие лютые морозы. Как видим, субан и в зимнее время пользовался скотопомещением только в ночное время. Как показала дореволюционная и доколхозная практика, якутский скот без ущерба состоянию здоровья, мог бы легко выдержать и всю зиму под открытым небом. Только ограниченность кормов заставляла скотоводов загонять свой субан в скотопомещение, ибо на морозе скот поедает сена намного больше, чем в тепле. Как уже отмечено выше, в ранних колхозах и совхозах у нас целиком господствовал старинный традиционный метод подсосно-поддойного воспитания телят. Борьба с прежней, привычной большой смертность молодняка проводилась путём организации ветеринарного обслуживания, улучшения санитарного состояния старых хотонов, строительства новых коровников с новой конструкцией телятников и сравнительным совершенствованием методов ухода и кормления. Результатом этих работ явились заметные изменения в выживаемости телят и маловозрастного молодняка в первых коллективных хозяйствах.

– Им явно благоволят боги скотоводства… – по-своему интерпретировали иногда те успехи первых колхозов и совхозов в тогдашних сплошь неграмотных индивидуальных хозяйствах. Никогда не прекращающиеся поиски всё новых и новых усовершенствований в скотоводческом деле, позже привели к ряду значительных изменений и в методике ухода за подрастающим молодняком. К числу таких новшеств следует отнести методы ручной выпойки, разных видов подсоса и холодного воспитания телят, введение в практику в послевоенное время. Метод ручной выпойки телят не местно-якутского происхождения. Он заимствован из опыта западных областей. Как и любое новшество, его внедрение прошло не без трудностей. Например, при проведении первых экспериментов у одних хозяйств опыты оказывались удачными чуть ли с самого начала, а у других как они ни старались, результаты получались не лучше, чем у старого традиционного подсосно-поддойного метода. Отсюда руководители первых, воодушевленные успехом, принимались применять его всё шире и шире, а вторых – наоборот, начинали относиться скептически к подобной новизне. Не одинаковое отношение к методу ручной выпойки проявили и сами непосредственные исполнители дела – доярки, телятники, пастухи и другие рядовые работники молочно-товарных ферм. Более молодая образованная, но менее опытная в жизни, их часть была не прочь испытать новинку. Именно опираясь на неё, и были проведены первые опыты. Что касается старой, осторожной во всех делах их части, то она приняла новый метод, только увидев на деле явное его преимущество над веками испытанным подсосно-поддойным методом. Некоторые из них, больше в силу привычки, чем от убеждений, продолжали пользоваться старым своим методом даже почти после полной победы метода ручной выпойки. Однако вскоре и им пришлось перейти на новинку, чтобы не отстать от остальных в производительности труда. При внедрении данного метода имели место трудности и со стороны неприспособленности его к условиям морозной Якутии. Выше уже отмечено, что родина его – тёплые западные области страны. При первых опытах часть неудач была связана с переработкой его под местные условия, а другая часть – с непривычностью обращения с ним, следуя только по одним литературным источникам. Однако опытные скотоводы Якутии справились сравнительно быстро и с переработкой его под свои условия, и с выработкой необходимых практических навыков по его эксплуатации.

Всё же метод ручной выпойки телят вытеснил веками господствовавший в Якутии подсосно-поддойный метод сравнительно легче, чем борьба с пережитками прошлого в других областях жизни и производства. Такими успехами он обязан: наличию в тот период скотопомещений и телятников уже нового, более усовершенствованного, типа; прекращению древней практики кормления жвачных только одним сухим сеном и пользованию вполне современным комплексом кормов; разработанности значительной части проблем ухода и содержания скота по-новому; увеличению поголовья симментальского и холмогорского пород коров, легко поддающихся доению без подпуска телёнка; достижению высоких удоев от значительного большинства молочного стада. Без наличия всех этих условий нелегко было бы и с сохранением отнятых от матерей телят и бороться с самозапуском коров, привыкших к доению только с телёнком. В деле же быстрой переработки под специфичные условия Якутии метода ручной выпойки телят, а также приобретению практических навыков по пользованию им, оказало немалые услуги наличие у самих якутов своего метода «туппах». Метод этот, как уже отмечено выше, также опирался на массаж вымени при доении коров. Только в отличие от метода ручной выпойки, «туппах» древности заботился лишь о получении молока от коров, лишившихся своих телят вследствие падежа. Таким образом, для якутских животноводов в новом методе доение коров без телёнка не было новостью. Поэтому при внедрении данного метода у себя, им оставалось лишь усвоить его вторую часть – сохранение отнятых от матерей телят. Хотя и прежде уделялось достаточно внимания к подготовке и организованному проведению достаточно внимания к подготовке и организованному проведению отёла, данный вопрос с особой тщательностью был отработан именно в связи с внедрением метода ручной выпойки телят. Понять возникновение такой необходимости нетрудно, если иметь в виду, что с переходом к новому методу телята вскоре после рождения должны были расти в условиях отъёма от своих матерей, а коровы доиться при помощи непривычного массажа. Забота о сохранении приплода и стремление не только не снижать, но даже увеличить надои при новых обстоятельствах, заставляли вновь и вновь пересмотреть одну из важных основ и здоровья телёнка и обильномолочности коров – подробности подготовки и проведения отёла. Не будет, вероятно, большим преувеличением, если отнести к числу самых крупнейших причин прежней большой смертности телят дореволюционного и доколхозного времени слишком поздние отёлы якутских коров. Отёлы тогда проходили в массовом порядке поздней весной и в начале лета. При таких поздних отёлах период стельности, т.е. время протекания эмбрионального развития плода, совпадая с сезоном самых больших лишений его матери – во время длительной зимы. В результате телята не только рождались ослабленными и больными, но и не успевали подрасти и воспользоваться целебным изобилием короткого северного лета. Такой телёнок обычно не выдерживал трудную зимовку. Данный факт давно был отмечен и самими якутскими скотоводами, которые в один голос уверяли, что чем позже отёл, тем меньше вероятностей сохранить «ороhу» (поздний телёнок).

Однако урегулировать искусственным образом сроки отёла они не могли: поздние отёлы данного года приводили к такой же задержке отёлов следующего года. Кроме того, перенесший трудную зимовку скот не был способен к ранней случке. Сравнительно ранний отёл в прошлом могли практиковать лишь богатые скотоводы, обладавшие и здоровым скотом, и достаточным количеством кормов. В этом и заключался один из секретов «особой благосклонности богов скотоводства» к богачам и богатеющим. В борьбе за достижение ранних отёлов в наши дни был внедрен целый комплекс мероприятий. В их число входили, в первую очередь, изменения в области ухода и кормления крупного рогатого скота. В дореволюционной и доколхозной практике принято было считать, что охота у быков-производителей («суул») появляется только в летнее время. Отсюда, в стойловый период о них никто и не заботился. Кормили их так, чтобы только жив остался. Относя его к числу самой выносливой части скота, и мизерное количество сена не всегда ему перепадало доброкачественное. Что касается отбора, то из числа бычков оставляли на племя не по крови, а наследственным качествам, а по внешнему «мужественному» виду («атыыр киэптээх»). В настоящее время племенных быков отбирают специалисты сугубо по их породности, крови и наследственности. Из наследственных качеств в каждом определённом случае предпочитается соответствующее специализации данного стада. Например, для молочного стада ценится обильность и жирность молока родителей, отбираемого на племя бычка, а для мясного стада – наследственный высокий живой вес. Не в пример древнеякутской традиции, бычки-производители в колхозах и совхозах круглый год находились на усиленном питании самыми доброкачественными кормами, из имеющегося, нередко даже в ущерб некоторой части недойного скота, особенно в годы неблагополучных урожаев. Забота о благополучном отёле коров ныне начинается с их телячьего возраста, ибо современные скотоводы Якутии хорошо знают, что все необходимые качества скота формируются постепенно. Во избежание нежелательных ранних случек, молодняк содержат раздельно по полу. Даже при наступлении необходимого возраста приводят к случке молодняк, удостоверившись через ветеринарный осмотр о фактическом достижении случного этапа развития. Как уже отмечено выше, вольная случка скота на пастбище продолжалось в хозяйствах довольно долго. Некоторое отступление от него заставило сделать появление племенных симментальского и холмогорского быков-производителей. Для способствования распространению этих новых пород, были созданы специальные случные пункты, где покрытие производилось на особых станках. Однако, когда смещение якутского и новых привозных пород стало явлением массовым, особые случные пункты как-то незаметно самоликвидировались и получился невольный возврат к древней беспорядочной случке на летних пастбищах. Произошло это, очевидно, из убеждения, что имеющийся в наличии скот уже омоложен свежим притоком крови. Развитие сельскохозяйственной науки в послевоенное время, поставившее перед нашими практиками задачу об усилении племенной работы, возродило вновь исчезающую практику проведения случек на специальных случных пунктах.

Такой же практики потребовала и необходимость передвинуть традиционные сроки позднего отёла на более ранние. Последняя задача вычеркнула понятие, что случки могут быть проведены только в летнее время в условиях пастбищ. Следя за появлением охоты, покрытие коров стало производиться как в особых отсеках зимних скотопомещений ещё до окончания стойлового сезона, так и в пастбищное время на случных пунктах. Однако и новые возрожденные случные пункты оказались недолговечными. Их теперь почти полностью вытесняют станции и подстанции по искусственному осеменению. Ныне в Якутии практикуются отёлы в феврале, марте и апреле. При таких сроках отёла ранний этап стельности проходит в условиях летнего солнца, воздуха и обильной зелени, а также осеннего достатка кормов. Лучшего времени как для самой коровы, так и для развития её плода трудно придумать в данном крае. Кроме того, февральско-апрельские отёлы выгодны и в экономическом отношении: до оттаивания снега и наступления тёплых дней телята вырастают настолько, что становятся вполне способны использовать всё обилие короткого северного лета. Прекращение практики вольных случек на пастбищах внесло немало плюсов и в организацию скотоводческого дела. При старой практике трудно было узнать с точностью, когда состоялось покрытие той или иной особи, и получилось ли оплодотворение. Тогда оставалось лишь гадать по признаку отсутствия охоты у коров и нежеланию подойти к ним быков-производителей. Все эти гадания не давали возможности ни подготовиться к принятию телёнка, ни даже установить о яловости и стельности. О неудобствах подобного порядка проведения отёлочной кампании можно судить по такому примеру. Дояркам не раз приходилось впустую дежурить по нескольку суток в ожидании предполагаемого отёла той или иной коровы. После внедрения искусственного осеменения и случек в специальных случных пунктах легче стало бороться с яловостью коров и внести плановость в той части работ скотовода, которая связана с подготовкой и проведением отёлочной кампании. В настоящее время к отёлу готовятся за несколько месяцев раньше, чем его наступление. Такие работы, как ремонт и приготовление необходимых запасов кормов для новых телят, стельных и отелившихся коров ведутся даже с начала пастбищного сезона. Ремонт скотопомещений и телятников начинается также с весны, как только они освободятся от скота после их выхода на пастбище. В каждом определённом случае требуется различного характера работа, которая иногда может продолжаться всё лето. Так, например, сушка телятников и скотопомещений, с разборкой полов и части стен после очистки накопившегося в траншеях навоза, нуждается в довольно продолжительном времени. Мелкий ремонт инвентаря, кормушек, клетушек, перегородок и прочих может быть проведён и летом, и осенью перед началом открытия зимнего стойлового сезона. Несколько иначе по сравнению со старыми традиционными якутскими стали готовить и самих отельных коров к отёлу. Почти до конца Великой Отечественной войны против немецко-фашистских захватчиков, уход за стельными коровами особо не отличался от ухода за остальной частью полусубана.

Из-за неважного содержания и ухода часто наблюдались у них самозапуски в самом начале зимы. А если отельные высокоудойные молодые коровы не прекращали лактировать до необходимого предотёлочного отдыха, то после прекращения отдачи молока их сразу переводили от самого доброкачественного и обильного рациона дойных коров на простой, неприхотливый субана. Такой резкий переход заметно сказывался как на состоянии самой коровы, так и её плода. Об этом эффекте якутские скотоводы знали и прежде, но хроническая нехватка кормов и надежды на всеисцеляющую силу материнского молока мешали им решительно взяться за устранение данного недостатка. Только необходимость перехода на новый метод ручной выпойки, рассчитанный больше на крепких и здоровых от роду телят, чем на болезненных и хиленьких, заставило скотоводов Якутии обратить серьёзное внимание на предотёлочное состояние стельной коровы. С тех пор началась в массовом порядке практика обязательного прекращения доения стельных коров за 2 - 2,5 месяца до их отёла с сохранением нормального полноценного кормления. В этот ответственный период им обязательно предписывается ежедневная прогулка на свежем воздухе и достаточное количество тёплой воды для питья. Первотёлкам для развития их молочных желез многие доярки массажируют вымя. Для проведения отёла ныне в каждом зимнем скотопомещении имеется специально оборудованная родильная комната. Обслуживают её обычно сами доярки, прошедшие необходимую подготовку под руководством ветеринарных работников. Самих же ветработников вызывают для оказания высококвалифицированной помощи только в случаях особо трудных отёлов. Телёнка принимают на тёплую подстилку из чистого сена. Для облегчения дыхания вначале ему очищают полости рта и носа, потом только обрезают пуповину. Во избежание занесения инфекции, доярки, оказывающие помощь телящейся корове, дезинфицируют предварительно и инструменты, и руки. Пуповину перед завязыванием принято очистить отжатием от остатков слизи и прижечь раствором йода или марганцево-кислого калия. Для очистки шерсти телёнка от слизи, одни по старинке подкладывают его самой матери на слизывание, другие – предпочитают тёплую мокрую тряпку. Далее новорожденного переносят в профилакторий и укладывают около 6⁰ - 8⁰ тепла с сухим чистым воздухом. В условиях отсутствия сырости, продува, сквозняков и частой смене подстилки, такая, казалось бы, низковатая температура не вредна для северного телёнка. Наоборот, она способствует закаливанию его организма и привыканию к жизни в холодной стране. Первое кормление начинается спустя час после рождения. Ему подают 0,5 литра молозива своей матери. Во избежание всевозможных болезненных реакций нового хрупкого организма, до 10 - 15 суточного возраста якутские скотоводы издавна практикуют несмешивание молока разных коров для подачи телёнку. Следующая выпойка молозива опять через час, затем через 2 часа. В каждом случае доза увеличивается постепенно в зависимости от веса и самочувствия телёнка. У первотёлок и доившихся до отёла, а также у отощавших нередко не бывает молозива иди бывает его очень мало. В таких случаях молозива, разумеется, приходится заимствовать для телёнка у других коров. Телята-крепыши пьют его как свое.

А у слабеньких нередко расстраивается пищеварение. В случаях отсутствия готового, приходится прибегнуть к помощи искусственного молозива. Если последнее делается на молоке, то в него добавляют 20 мг рыбьего жиру, 50 г касторового масла и 1/3 кипятку с температурой 36⁰ - 37⁰. Молозиво же без молока изготавливается из одного свежего куриного яйца, 100 г свежих сливок, размешанных в тёплом чае или в настое хвои с щепоткой сахару. Непрерывное совершенствование методов и средств ухода за крупным рогатым скотом в 1971 году получило из соседней Иркутской области очередное новшество – термоклетки для новорожденных телят, которые можно поставить как и в профилакториях, так и в телятниках. Зимой 1971 - 1972 гг. новинка была испытана в Верхне-Вилюйском районе и животноводы остались довольны ею. По обычаю быстрого распространения подобного рода новинок, очевидно, и термоклетки станут достоянием всех в течение не очень продолжительного времени. Термоклетка представляет собой дощатый короб высотой в 130 см, шириной – 120 см, длиной 120 см. Короб снабжён ножами высотой в 25 см, боковой дверкой (60 см х 130 см), отдушиной на потолке (20 см х 30 см) и форточкой в двери (10 см х 15 см). Всё в коробе подогнано так, чтобы хорошо сохранилось тепло. А обогревается он четырьмя стоваттными электрическими лампами. Свежий воздух поступает через дверную форточку. Наблюдая по термометру, укреплённому внутри, температурой урегулируют, открывая, закрывая отдушину или включая и выключая лампочки. Подстилка в ней сенная. По истечении 5 - 7 суток, телёнок из профилактория переносится в групповую, где до 10 - 15 суток питается молоком только своей матери. Слабеньких кормят таким образом до 1-месячного возраста. Во время массового отёла, уход за телятами-ручниками – дело весьма хлопотливое и трудоёмкое. У одной доярки иногда может накопиться до десятка телят. А ей надо управиться ещё с уходом и дойкой не только отелившихся, но и всех остальных коров своей группы. Особенно трудно бывает справиться со всей этой нагрузкой в хотонах, где ещё мало механизации, трудоёмких процессов. В целях разгрузки доярок и для улучшения ухода за новорожденными, телят позже стали передавать специальным телятницам по истечении 1,5-2 недель от роду. Кормление каждого телёнка на начальном этапе производится строго индивидуально соответственно его весу, самочувствию и состоянию пищеварительного аппарата. Наряду с материнским молоком с середины второй недели его начинают постоянно приучать к иной пище. В тот период ему дают болтушку, приготовленную из одной ложки муки в кипячёной тёплой воде. Количество муки дальше постепенно увеличивают, подавая в виде киселя, каши, полутеста. Могут предложить также сено самого высшего качества. В подборе тех дополнительных кормов телятники всегда исходят из одного неизменного принципа: всё подаваемое телёнку должно быть непременно только свежим. При введении любого нового вида корма они также придерживаются непременной постепенности, чтобы резкими изменениями не застать врасплох неприспособленный ещё к невзгодам желудок.

Снятое молоко постепенно вводится в рацион телёнка-ручника начиная с 20-суточного возраста. По мере подрастания, не забывая постепенности приучения, усложняют состав кормов. На такое кормление уходило слишком много времени. Затем были придуманы самодельные коллективные кормушки, из которых торчало множество сосок. Для телят-ручников с самого начала устанавливается твёрдый режим дня, что способствует их организованности в любом отношении. При распределении по клеткам и кормлении, принято исходить из возраста, развития и состояния здоровья. В большие морозы прогулка проводится внутри телятника на особой площадке. По потеплению их понемногу приучают и к открытому воздуху. А затем, постепенно наращивая, доводят пребывание на весеннем воздухе до полного дня. В таких целях строятся специальные выгульные площадки. В годы с нормальными погодными условиями с 10 - 12 мая телят-ручников выводят на пастбища, выбирая для этого самые свежие и чистые выгоны и часто меняя их. Горький опыт прошлого приучил якутских скотоводов избегать для телят старые постройки и выгоны, бедные сочной зеленью, и изобилующие всевозможными болезнями. Летние телятники на пастбищах представляют собой легонькие постройки из тальника и жердей, снабжённые кролей. Они вполне удовлетворяют телят, приученных ещё с весны к открытому воздуху. Только во время усиления комаров и других насекомых здесь приходится развести дымокуры в качестве дополнительного средства к защитным качествам данного укрытия. Сокращение времени пастьбы из-за насекомых тогда компенсируется свежескошенным сеном, искусственным молоком, концентратами, скороспелым силосом, ферментированным и заквашенным кормами. Вообще, перечисленного вида дополнительные корма телята получают всё лето в умеренных нормах. После периода насекомых, следующее повышение норм подкормки наступает осенью в связи с уменьшением естественной зелени и похолоданиями. Телёнок, вышедший на свежее зелёное пастбище, крепнет и поправляется очень быстро. Самым опасным для него считается период её времени прекращения дачи молока до исполнения двухмесячного возраста. Здесь, по-видимому, происходит нелёгкая перестройка организма телёнка-ручника от опеки болезнезащитных свойств материнского молока на самостоятельную оборону от многосторонних воздействий внешней среды. Характерно, что именно в этот период его организм становится наиболее восприимчивым к разного рода болезням. Цельное молоко, выдаваемое ему в этот период, становится, очевидно, только одним из видов более полноценного корма, но не болезнезащитным средством, каким оно обычно бывает при получении непосредственно из сосков. С другой стороны, на состоянии телёнка-ручника в этот период сказывается чрезмерно быстрый переход на целиком искусственные для него виды корма, каковыми являются все, кроме материнского молока. 

Современные зоотехния и ветеринария Якутии добились значительных успехов в деле уменьшения смертности на этом трудном рубеже жизни телёнка-ручника. Через специальные курсы, через общедоступную литературу, семинары, эти научные познания переданы и передаются всем работникам животноводства. В результате сохранность телят-ручников повышается с каждым годом. После преодоления трудностей указанного выше переходного периода, за методом ручной выпойки остаются удобства, которые не могли не понравиться скотоводам Якутии. При прежнем подсобно-поддойном методе, не имея возможности оторваться от матерей, телята всё лето вынуждены были коротать на общем выгоне для взрослого молочного скота. А эти пастбища, как правило, были перетравлены, выбиты и изобиловали всевозможными болезнями. По сравнению с ними совсем самостоятельные ручники могли пастись на любом пастбище, свободном от других стад. Такое преимущество, вместе с нормированным кормлением дополнительно, давало большие возможности для интенсификации и роста, и нагула телят. На таких пастбищах чаще всего применяется, как и у взрослого скота, разделение выгонов на мелкие секции при помощи изгородей. Гурты телят-ручников для пастьбы создаются по живому весу, состоянию здоровья, упитанности, возрасту, развитию и полу. Бычков здесь принято кастрировать в 4 - 5 месячном возрасте. Наряду с методом ручной выпойки, в начале 60-х годов проводились эксперименты ещё по одному методу воспитания телят – выращивание их на холоду. Правда, он не имел самостоятельного значения, а должен был дополнить любой другой. Из изложенного выше, читателю уже известно, что подобный метод содержания скота был издревле у самих якутов-скотоводов (метод «сылгытытыы») и вышел из употребления в начале 40-х годов из-за ограниченности кормов и распространению неместных симментальского и холмогорского пород и их помесей. К 60-м годам из тех, кто пользовались данным древним методом, оставалось не очень много, а молодые почти не знали о нем. Поэтому, когда узнали, что в западных тёплых областях страны пользуются таким методом, они загорелись желанием возродить и усовершенствовать свой традиционный, древний. И помогали им в этом своими советами старые скотоводы. К сказанному выше о старинном якутском холодном содержании скота здесь, пожалуй, следует добавить, о его двух разновидностях. Первая его разновидность была мягче и применялась для всего наличного состава скота. Её даже не называли особым методом. А состояла она из: неотапливаемости скотопомещений в любые морозы; подачи дневного корма; независимо от погоды, только во дворе; выпаивания скота всю зиму, а прорубях дальних водоёмов; осенью позднего и весной раннего выпасов на лугах и закаливания телят с первых дней рождения в низких температурах хотона. О второй его разновидности, применявшейся для «идэґэ» и рабочих волов, рассказано уже выше. Её, по сравнению с первой, можно называть не только холодным, а морозным содержанием скота. Эксперименты 60-х годов были проведены по обеим древним разновидностям. Первая, более мягкая, была применена для телят как якутской, так и помесной якутско-холмогорской и якутско-симментальской пород.

Местом опыта были избраны хотоны, ничем не отличающиеся от обычных зимних. Отличие их условий состояло в том, что в них постоянно поддерживали температуру несколько низкую от общепринятой. Кроме того, хотон для холодного эксперимента не имел деревянного пола. Его заменяла ежедневно наращиваемая соломенная подстилка, от которой каждый вечер и утро удаляли комья замёрзшего навоза и обледенелые пучки. За зиму такая подстилка достигала толщины в 0,7 - 0,8 м. Подопытным телятам в подогретом виде давали лишь воду и жидкие корма. Сено им раскладывали на снег внутри околохотонной изгороди. При умеренных холодах дневной отдых они должны были проводить вне скотопомещения. Правда, выгульные их площадки обязательно размещали в необдуваемых местах или устраивали искусственные виды защиты от ветров. Такие опыты оказались почти во всех случаях удачными, и телята всех отмеченных пород давали немало ежесуточного привеса. По второму, жестко-морозному варианту, опытов было проведено сравнительно меньше по той причине, что даже и в древности не принято было отнести телят к категории достаточно морозоустойчивых. Опасаясь неудач, первые опыты были проведены со считанным количеством телят годовалого возраста. Когда подбодрили результаты с этой группой, в числе подопытных были включены несколько телят, ещё не достигших полного года. Причём пробы делались исключительно только с местной породой, не допуская в их число ни симменталов, ни холмогорских, ни их помесей. Отбор подопытных проводился со второй половины лета. Экспериментатор придирчиво следил за поведением каждого кандидата во время предосенних холодных ветров, в ночные заморозки и во время первых осенних похолоданий. Отбирался для опыта только тот телёнок, который не реагировал болезненно на низкие температуры и сохранял хорошую упитанность. Впрочем, прибавление в весе с усилением похолоданий считался одним из вернейших признаков хорошей морозостойкости. Давая достаточное количество дополнительных кормов, отобранных для морозного содержания осенью составляли на пастбище до последней возможности. При этом под позднейшие пастбища выбирались луга, хорошо защищенные от ветров. Под таковые превосходно шли небольшие аласы, окруженные со всех сторон высокой стеной глухой тайги. Там строились первые ветровые заслоны с подстилкой из соломы для ночлега. По окончании пастбищного сезона подопытных телят переводили в постоянный зимний шалаш. Последний строили наподобие якутского хотона. Только стеновой и кровельный его материал состоял из соломы или озёрного тростника, да каркас был жердяной. Пол утеплялся соломенной подстилкой. Такие шалаши обычно строились обязательно где-то в затишке: то в маленьких лесных поляночках, то в небольшом аласе с чистой водой. Учитывалось также близость осенних зародов, чтобы не возить корм издалека. Поили телят в данном случае только из проруби, применяя для разогрева закаливаемых старинный народный приём – несколько ускоренные темпы обратного перегона до шалаша. Сено для них раскладывалось на чистом снегу, где они паслись весь день с перерывом посередине для водопоя. Вечером их всех загоняли в шалаш и закрывали вход также сенной дверью. Если скот в тёплых скотопомещениях иногда бывает задирист, то в таком шалаше все становились на редкость тихими, дружными и взаимотерпимыми.

Как только войдут в такое скотопомещение, все телята укладывались настолько плотно друг к другу, что скотинку невозможно было пройти между ними. Очевидно, и они понимали, что чем плотнее друг к другу, тем теплее. Во свет заря они сами не поднимались. За ними приходил скотник и, выводя каждого поодиночке, специальной щёткой вычищал шерсть, дабы заиндевелость не превратилась в ледяной панцирь. Ту же процедуру требовалось повторить и вечером (в снежные дни) перед вводом в шалаш. Внутренность шалаша время от времени очищалась от комьев навоза и мёрзлой жижи. Соломенная подстилка или менялась, или, удалив отсыревшую часть, восполнялась свежей. За зиму каждый подопытный обрастал густой шерстью. Последняя всегда блестела чистотой, напоминая во многом красу дорогих пушных зверей. Никаких болезней и хвори они не признавали и давали удивительные привесы. Только сена расходовалось несколько больше, чем в тёплых скотопомещениях. Во время опытов с морозным содержанием эксперименты были проведены не только с телятами, но и со скотом всех возрастов. В одном случае в число подопытных была включена даже стельная корова. Её, правда, за 2 - 3 месяца до отёла пришлось ввести в тёплое скотопомещение и она дала вполне нормальный здоровый приплод. Однако опыты с холодным и морозным содержанием не вышли за рамки экспериментов. Широкому их внедрению в практику помешали неблагоприятные погодные условия, последовавшие несколько лет подряд после проведения отмеченных выше опытов. Зато те неблагоприятности выявили один из существенных недостатков такого содержания скота. Оказалось, что данным методом можно пользоваться только при достаточно хорошей упитанности осеннего скота и когда хозяйство располагает не очень ограниченными запасами кормов. Со временем скотоводы холодного края возможно ещё раз возродят этот древний метод, весьма эффективный для откорма скота мясного направления. Третий из ныне применяемых у нас методов по выращиванию телят возрождает в осовремененном и усовершенствованном виде самый из древнейших методов ведения скотоводческого хозяйства. За основу воспитания в данном случае взят естественный способ выращивания всеми млекопитающими своих детёнышей – кормление непосредственно из своих сосков. Вести поиски в данном направлении подсказали не только имеющиеся опыты других соседних областей, но и сравнительно недавняя практика самих якутов. До коллективизации слишком слабых телят и чрезмерно позднего отёла они нередко отпускали с матерью на вольный выпас. Неограниченное пользование молоком непосредственно из материнских сосков делало то, чего невозможно было добиться никакими другими мерами: больные выздоравливали, и телята позднего отёла так быстро догоняли своих весенних сверстников, что осенью трудно было отличить и тех, и других ни по упитанности, ни по росту, ни по развитию. Кроме того, якутские скотоводы никогда не переставали удивляться редкостному здоровью и рослости телят-дикарей, родившихся где-то в лесу, или в лугах, в недомашних условиях при неограниченном пользовании материнским молоком

Причин, приведших якутских скотоводов к выращиванию телят методом подсоса в наши дни было немало. Главной из них является внедрение специализации внутри скотоводческого хозяйства. Если применявшиеся до этого методы ручной выпойки и подсосного поддоя в той или иной мере удовлетворяли потребности молочного направления, то те же методы оказались далеко недостаточными для обеспечения требований нового мясного направления. К тому же на первых порах после введения метода ручной выпойки, из-за недостаточной разработанности технологии, был значителен падёж телят и слишком медлителен был их рост. Впервые метод подсоса был примен в 1957 году в двух колхозах («Коммунизм» и имени Ленина) Мегино-Кангаласского района. Убедившись на их результатах в успешности опыта, почин был подхвачен колхозами и совхозами других районов. До выделения молочного и мясного самостоятельных направлений и разведении крупного рогатого скота, принято было считать дойной любую отелившуюся корову. Среди них, разумеется, были и обильномолочные, и среднеудойные, и очень маломолочные. При первых опытах с подсосом в качестве коров-кормилиц были использованы коровы последней группы. Проводя контрольные удои, вначале устанавливали количество их молока. Если их молочность в сутки не превышали 2,5 - 3,5 л, то к ней не прикреплялся чужой телёнок. С таких коров считалось вполне достаточным, если они выкормят своих собственных. Обычно их вместе с телёнком отпускали на пастбище на вольный выпас и подсос. Как видим, в данном случае подсос телёнка не нормированный, вольный и одиночный. Однако на практике подобных редкостно маломолочных коров встречается не очень много. Поэтому к среднеудойным стали прикреплять вместе со своим два и более телят. Сколько их будет прикреплено к корове-кормилице, выясняют контрольные удои, где количество полученного молока делят на среднесуточную норму на одного телёнка, т.е. по 2,5 - 3,5 л. Так к иной корове приставляются два телёнка, а к другой – три. В таком случае подсос называют групповым. При выборе коров-кормилиц, разумеется, учитывается и состояние её здоровья. Если корова больная, то о ней вопрос ставится не то что о приставлении чужих телят, а об отнятии у ней собственного телёнка. Организуя подсос, всегда стараются включить в одну группу телят сравнительно одного возраста, веса и развития. Учёт первого фактора необходим, чтобы на телят не сказалось изменение состава молока в зависимости от времени отёла. А роль двух последних факторов касается возможностей делить поровну молоко кормилицы, так как обделенный может оказаться в бедственном положении. Для приведения в состоянии относительной самостоятельности пищеварительный аппарат и во избежание всевозможных болезней, новорожденный телёнок и при применении данного метода в течение 5 - 10 суток обязательно должен пользоваться молозивом и молоком только своей матери. На протяжении такого молозивного периода одни кормят телёнка выдоенным молозивом при помощи резиновых сосок, другие – дают сосать мать непосредственно из сосков.

В большинстве случаев предпочитают последний вид кормления, так как при искусственном кормлении молозиво может утратить часть своих живительных свойств. Прикрепление чужого телёнка к кормилице большей частью проводится после нормализации её молока, т.е. по окончании молозивного периода. Иногда то же самое мероприятие может быть проведено несколько раньше указанного срока. Во всех случаях, прикреплённого телёнка не принято подвести тайком о т кормилицы к её соскам. Всегда предварительно проводят ознакомление. Когда впервые подводят чужого телёнка к корове-кормилице, то его приводят вместе с её собственным телёнком. Если кормилица оближет и приласкает чужака, то можно считать принятие состоявшимся. Для ускорения знакомства обычно шерстку приёмыша замачивают или собственным молоком и молозивом коровы-кормилицы, или её любимым жидким кормом. Упорствующим коровам иногда затягивают ноги, но в таких случаях приходится строго следить за телятами, чтобы они не причинили боль в вымени кормилицы. Если по недосмотру допускается подобная оплошность, то такая корова в течение очень долгого времени может не допускать к себе любого телёнка. Во избежание возможных травм друг другу и кормилице, телятам-сосункам, 5 - 10 суток спустя после рождения, вытравливают основания рожков едким натрием или калием. Метод подсоса не исключает применения дополнительных кормов. Поэтому, как и ручников, подсосников начинают приучать и подкормке необходимыми дополнительными кормами, как только их пищеварительный аппарат приобретет возможность принять немолочные виды кормов. Сроки содержания кормилицам телят длится в зависимости от их роста и состояния здоровья, до 2 – 3 - 4 месячного возраста. Отделение сосунков от кормилиц производится постепенно, сокращая с каждым днём доступ к соскам и заменяя молоко кормилицы дополнительными кормами и пастьбой. Телята, хорошо не приучившиеся к травяному и дополнительному кормам, после прекращения сосания обычно худеют и задерживается их рост. После открепления первой партии, к корове-кормилице могут привести вторую партию сосунков или использовать её в качестве молочной коровы в зависимости от её молочных данных. Содержание и уход за коровами-кормилицами ничем не отличается от молочных коров. Ныне применяются у нас на селе два вида подсоса телят: вольный и ограниченный определённым режимом. О первом виде уже изложено выше. Во втором – телят-сосунков и их кормилиц выпасают на разных пастбищах и подпускают к соскам по строго определённому режиму. Как первый, так и второй вариант имеют свои положительные и отрицательные стороны. Например, при вольном подсосе, хотя и экономится количество затрачиваемого труда животновода, ограничены возможности подкармливания телят. Им дополнительные корма скармливают только в начальном этапе. Уходя же на вольный подсос и выпас, они лишаются такой возможности. При подсосе же по режиму, облегчается подача дополнительных кормов, ускоряется рост и увеличивается привесы телят. Одновременно для ухода за ними здесь требуются дополнительные штаты рабочих рук. Метод подсоса применяется как в молочном, так и в мясном стадах. Данный метод, кроме интенсификации развития телят, ценят за высвобождение им довольно заметного количества рабочих рук. Последнее особенно дорого в летнюю страдную пору уборки урожая.

  Назад..    Вперед..