Автобиографические очерки Федора Широколобова — каторжника, грабителя и убийцы нескольких десятков человек, творившего свои злодеяния на границах Якутской области и наводившего ужас на сибирских обывателей в конце XIX века, представляют собой хронику кровавых преступлений и похождений коварного и жестокого разбойника, много раз избегавшего наказания путем совершения невероятных побегов из тюрем, но в конце концов не избежавшего вечной каторги на о-ве Сахалин. Кроме повествования о преступлениях Ф. Широколобова содержит описание быта и нравов сибирских, приленских крестьян, бурятов, орочен и тунгусов, а также сцену охоты на медведя с рогатиной, навыки которой Ф.Ш. перенял у якутов. Очерки были опубликованы на станицах газеты «Восточное Обозрение» в 1903 г., а также в приложении к книге Н. Новомбергского «Остров Сахалин», изд. дома призрения малолетних бедных. СПб. 1903. В отличие от "причесанного" варианта из книги Новомбергского, газета опубликовала, полный, оригинальный и не редактированный текст, без цензуры и сокращений.. Не рекомендуется для чтения впечатлительным людям, а также детям.

А.Северин

Исповѣдь каторжнаго.

«Восточное Обозрѣнiе» №200, 4 сентября 1903

Предлагаемая статья не беллетристика, а строго біографическій очеркъ лица, еще и по сей день находящагося въ Александровской тюрьмѣ о—ва Сахалина.

Вотъ краткая справка о личности автора. Федоръ Дмитріевъ Широколобовъ, временнымъ военнымъ судомъ въ г. Читѣ 24 сентября 1894 г. признанъ виновнымъ въ убійствѣ дочери священника Любови Малковой и китайца Е-дан-шана, съ цѣлью ограбленія, въ побѣгѣ изъ Александровскаго завода и двухъ вооруженныхъ кражахъ, приговоренъ къ смертной казни чрезъ повѣшеніе, которая, по Высочайшему повелѣнiю, замѣнена каторжными работами безъ срока, наказанъ плетьми сто ударами и приковкою къ тачкѣ на три года.

Приговоромъ владивостокскаго окружнаго суда, состоявшимся 5 іюня 1898 г., по обвиненію въ побѣгѣ, наказанъ плетьми 90 ударами съ приковкою къ тачкѣ на одинъ годъ съ начатіемъ новаго срока.

Приговоромъ владивостокскаго окружнаго суда, состоявшимся 13-го августа 1899 г., наказанъ плетьми 40 ударами за подкопъ въ тюрьмѣ.

27 мая н. г. онъ совершилъ побѣгъ изъ Онорской тюрьмы и пойманъ въ ночь съ 20 на 21 іюня въ г. Александровскѣ при покушеніи въ одну и ту же ночь на третью кражу въ домахъ мѣстныхъ жителей.

Автобіографія, повидимому, не даетъ основанія сомнѣваться въ правдивости исповѣди. Печатается она почти безъ всякихъ сокращеній и редакціею сдѣланы кое-гдѣ поправки изложенія въ тѣхъ только случаяхъ, гдѣ оно было малопонятно или представляло повторенія.

Исповѣдь написана по просьбѣ начальника тюрьмы.

* * *

Приступая къ описанію своей біографіи, считаю нужнымъ сдѣлать нѣкоторую оговорку. Такъ какъ я пишу не изъ чувства раскаянія, то тѣ дѣянія, за которыя я не былъ привлеченъ къ отвѣтственности, буду описывать безъ времени и мѣста дѣйствій.

Родился я въ 1851 году въ с. Черемховскомъ, той же волости, Балаганскаго уѣзда, Иркутской губерніи. Родители мои были люди рѣдкой честности, крестьяне, жили они очень хорошо. Родители любили меня и хотѣли сдѣлать человѣкомъ: отдали въ училище, имѣвшееся въ нашемъ селеніи, учиться грамотѣ. Учился я порядочно, но за шалости былъ наказываемъ учителемъ неоднократно и жаловался роднымъ на него, которые смотрѣли на это съ родительской нѣжностью, и послѣ — частыхъ жалобъ взяли меня изъ училища. Послѣ этого я жилъ дома, ничѣмъ не занимаясь до семнадцати лѣтъ. Жизнь я велъ въ это время свободную: родные меня не притѣсняли и я познакомился съ ребятами, занимавшимися темными дѣлишками; попадалъ съ ними впросакъ, и роднымъ тогда приходилось платить за мои продѣлки нерѣдко по сто и болѣе рублей, Давалъ я своимъ друзьямъ отцовскихъ лошадей на кражу съѣздить или на убійство, самъ же еще на послѣднее не рисковалъ.

Однажды, будучи въ компаніи друзей, гулявшихъ послѣ заработочныхъ ночей, я былъ ими обдѣленъ, благодаря моему нетрезвому состоянію, и я сталъ подыскивать себѣ новыхъ друзей.

Разъ съ новымъ уже товарищемъ, мы отправились на дѣло, — срѣзать чай у обозныхъ; срѣзали мы съ нимъ два мѣста чаю, но были замѣчены ямщиками, сѣли на своихъ лошадей, впряженныхъ парой въ телѣгу, и пустились убѣгать. Но за нами также на лошадяхъ пустились въ погоню три ямщика. Мы начали отстрѣливаться изъ двухстволки, имѣвшейся у насъ, причемъ изъ перваго выстрѣла была убита лошадь, а со второго былъ раненъ ямщикъ; но, несмотря на это, мы не спаслись: была близка деревня, жители которой знали моихъ лошадей, и поэтому я былъ дома арестованъ. И дѣло кончилось тѣмъ, что я, благодаря отцовскимъ хлопотамъ и затратѣ нѣкоторой суммы, былъ приговоренъ тогдашнимъ стряпчимъ или полиціей, — не помню, — на одинъ годъ къ тюремному заключенію. Это былъ первый разъ вступленія моего въ тюрьму. Тюрьма мнѣ показалась не весьма пріятнымъ убѣжищемъ, въ которомъ придется на своемъ вѣку не разъ отдыхать отъ бурной воли каждому почти, кто занимается такимъ дѣломъ, какъ я. Посидѣвъ въ тюрьмѣ мѣсяца два—три, я маленько попривыкъ къ своему новому положенію; познакомился съ нѣкоторыми ребятами, отъ которыхъ почерпнулъ нѣкоторой мудрости въ нашемъ дѣлѣ, и сталъ сидѣть также беззаботно, какъ и мои товарищи по заключенію. Окончивши срокъ своего наказанія я пришелъ домой.

Родители мои настолько меня любили, что опять хотѣли сдѣлать меня человѣкомъ, но на этотъ разъ уже не путемъ ученья грамотѣ, а другимъ — женитьбой.

По ихнему мнѣнію, всѣ мои продѣлки, не что иное какъ результатъ вліянія дурныхъ товарищей, которые, послѣ моей женитьбы, должны порвать со мной всякія связи. Болѣзнь же матери моей содѣйствовала также моей женитьбѣ: мать сильно хотѣла видѣть свое любимое дѣтище пристроеннымъ къ семейному очагу. Невѣста моя была избранницей моего сердца, препятствій къ браку не имѣлось. Но такъ какъ мнѣ было только 18 лѣтъ, то малолѣтіе мое являлось единственной помѣхой семейному желанію. Что бы преодолѣть это препятствіе, отецъ, по наставленію свѣдущихъ людей, обратился къ архіерею за разрѣшеніемъ на мой бракъ, основываясь на болѣзни матери, желавшей заживо осуществить свою завѣтную мечту — женить единственнаго любимаго сына. Архіерей разрѣшилъ, и свадьба была сыграна. Предчувствіе матери сбылось: она, спустя три мѣсяца послѣ моей свадьбы, умерла. Мы съ женой стали жить мирно, взаимно любя; я бросилъ все дурное, что только признавалъ дурнымъ. Такъ я прожилъ съ женой 1½ года, а потомъ жизнь моя перемѣнилась къ худшему: жена умерла отъ родовъ, а спустя годъ, умерла и виновница смерти ея — дѣвочка.

Не считая отца, я былъ опять одинокъ и, по свойственному мнѣ инстинкту стаднаго животнаго, пріобщился опять къ прежнимъ своимъ друзьямъ, съ которыми сталъ по прежнему творить всякія пакости.

Однажды съ однимъ товарищемъ мы отправились обворовать лавку въ другомъ селеніи, отстоящемъ верстахъ въ 40 отъ нашего. Пріѣхали ночью, взломали замки и нагрузили возъ всевозможнымъ товаромъ, но тотчасъ были замѣчены и стали убѣгать на своихъ лошадяхъ вмѣстѣ съ награбленнымъ товаромъ. Крестьяне намъ не могли что-либо сдѣлать, т. к. у насъ имѣлось хорошее средство къ самозащитѣ въ видѣ ружей, револьверовъ и ножей, поэтому они обратились за помощью задержать насъ къ конвойной командѣ, находящейся въ 2-хъ верстахъ отъ селенія, въ обязанность которой входило тогда давать помощь населенію въ случаѣ подобнаго происшествія. Преслѣдуемые солдатами и крестьянами, соединившимися для этой цѣли вмѣстѣ, мы стали отъ нихъ убѣгать прямо по дорогѣ на своихъ коняхъ, но благодаря разсвѣту, у насъ убили лошадь. Тогда, не имѣя возможности убѣгать на коняхъ съ товаромъ, мы бросились въ невдалекѣ растущіе кусты и стали въ нихъ пробираться, убѣгая такимъ образомъ дальше отъ преслѣдователей, мой товарищъ упалъ замертво, прострѣленный пулей, я же убѣжалъ.

По лошадямъ и убитому товарищу было дознано, откуда были преступники. Привлеченная къ дознанiю, жена убитаго моего товарища созналась, что я былъ участникомъ съ ея мужемъ въ преступленіи; но я, провѣдавъ стороной, что грозитъ мнѣ отвѣтственность, нашелъ подставныхъ свидѣтелей, которые, ради денегъ и водки, показали подъ присягой истинную ложь, служившую мнѣ оправданіемъ; такъ все и присохло.

Но коварную бабенку надо было наказать за то, что, будучи женой моего достойнаго товарища, не могла держать языкъ за губами. Для этого я отправился ночью къ дому болтуньи и, посмотрѣвъ въ окно, увидѣлъ, что тамъ есть, помимо ея, двѣ постороннія личности, которыя могли бы своимъ присутствіемъ помѣшать мнѣ привести въ исполненiе задуманное надъ ней наказаніе. Можно было прійти въ другой разъ или убить теперь всѣxъ находившихся въ избѣ, чтобы удовлетворить свою мстительную алчность, но я перваго не сдѣлалъ за отсутствіемъ терпѣнія, а на второе не рѣшился, такъ какъ двухъ ни въ чемъ не виноватыхъ мнѣ людей убивать было глупо; поэтому я ограничился выстрѣломъ черезъ окно, причемъ ранилъ виновную въ ногу и скрылся.

Но путемъ своей мести я возобновилъ опять во всѣхъ властяхъ подозрѣніе на счетъ совершеннаго преступленія, отъ котораго, благодаря ложнымъ свидѣтелямъ, только что отдѣлался. Потерпѣвшая сказала, что больше въ нея стрѣлять не кому, какъ мнѣ, такъ какъ она показала, что я былъ съ ея мужемъ на преступленіи. На основаніи данныхъ подозрѣній въ кражѣ и покушеніи на убійство я былъ посаженъ до выясненія слѣдствіемъ моей виновности «въ волостную», которая не уступитъ, по своей прочности и строгости содержанія, иной уѣздной тюрьмѣ. У насъ бываютъ частыя преступленія, поэтому необходимость имѣть подъ рукой такой базисъ для совершившихъ ихъ, — весьма понятно.

Но несмотря на прочность и строгость содержанія, я, въ числѣ другихъ своихъ товарищей, убѣжалъ изъ этой крѣпости, перевязавъ приставниковъ.

Очутившись на волѣ, я подобралъ себѣ товарищей и началъ грабитъ бурятскіе улусы, причемъ грабились только деньги. И надо отнести къ моей честности то, что не было при этомъ совершено ни одного убійства. Но великодушничать такъ мнѣ долго не пришлось въ своихъ мѣстахъ: въ одну недѣлю было совершено восемь такихъ грабежей; были разставлены по улусамъ патрули съ цѣлью поймать или убить меня съ своей шайкой. Я перекочевалъ въ Енисейскую губернію, Тамъ я раза три—четыре сходилъ на пріиски въ качествѣ спиртоноса, скупалъ золото. Увидавъ одного парня, похожаго на меня, и убивъ его, я завладѣлъ его паспортомъ и проживалъ по нему до тѣхъ поръ, пока не вышелъ ему срокъ. Когда кончился срокъ, то я нашелъ одного пьяницу, служившаго писаремъ въ одной деревушкѣ, и за 15 р. онъ мнѣ вытребовалъ новый паспортъ изъ того же селенія, откуда былъ прежде убитый владѣлецъ стараго паспорта. Пріобрѣтя новый видъ на жительство, позволявшій мнѣ срокомъ въ теченіе года жить гдѣ вздумается, я пристроился въ одномъ большомъ селеніи, вложивъ 300 руб. залога — кабатчикомъ. Торгуя въ кабакѣ, я слылъ хорошимъ парнемъ и обратилъ на себя вниманіе одной «маменьки», дочь которой была молодая вдовушка, изъявившая и свое согласіе на сочетаніе бракомъ со мной. Метрическое свидѣтельство было вытребовано изъ того общества, что и паспортъ, Женившись на вдовушкѣ, я бросилъ кабацкую торговлю и по просьбѣ своей тещи переселился въ домъ, къ нимъ, вести хозяйственную часть, касающуюся мужчины. Но полной воли по хозяйству старуха мнѣ не предоставляла, ссылаясь на нашу, съ моей женой — ея дочерью, неопытность по молодости. Она говорила, что еще будетъ время самимъ ломать голову, а теперь, дескать, живите пока въ свое удовольствіе — семейной молодой жизнью.

Придя къ тому заключенію, что удаленіе тещи изъ семьи будетъ для меня выгоднымъ, я началъ придумывать планъ убійства своей тещи, планъ, который бы не бросилъ на меня тѣни подозрѣнія; надо было, чтобы она пропала безъ вѣсти. Случай же къ этому былъ всегда подъ рукой: скотина паслась безъ пастуха и ее нужно было почти каждый день ходить загонять домой изъ тайги. Это дѣлала иногда и мать и дочка.

Подъ предлогомъ одного дѣла я осѣдлалъ коня и отправился въ тайгу караулить свою тещу; наблюдалъ я тамъ за ней три дня, но все не представлялось случая осуществить свой замыселъ: первый вечерь мнѣ мѣшали постороннія бабы, загонявшія коровъ и я не показался поэтому ни тещѣ и никому... На другой вечерь пришла жена, которой я также не показался; но на третій вечеръ я ухитрился задавить тещу. Задавивъ ее, я спряталъ трупъ ея подъ валежникъ и направился изъ тайги, но въ это время появился мужикъ, — нашъ сосѣдъ и поздравствовавшись со мной, спросилъ: зачѣмъ я въ тайгѣ? Я ему сказалъ, что ищу своего коня, который ушелъ въ то время, какъ я отдыхалъ... Онъ усмѣхнулся себѣ въ усы и идетъ отъ меня на почтительномъ разстояніи, поглядывая на меня и улыбаясь. Я его спросилъ, чего онъ смѣется? «Да такъ себѣ!» — отвѣчаетъ онъ и опять смѣется... Да—чего, дуракъ, смѣешься и сторонишься такъ отъ меня, что ты сумасшедшій что ли? «Нѣтъ я не сумасшедшій, а сторонюсь тебя, добрый человѣкъ, оттого, что здѣсь тайга... ты со мной можешь сдѣлать такъ же, какъ и съ своей тещей!.. Я вижу, что дѣло дрянь, хочу схватить его, но онъ бестія — хитрый, сторонится.

Такъ мы съ нимъ вышли на дорогу, а на встрѣчу намъ ѣдутъ мужики. Я изъ боязни быть ими схваченнымъ, удалился съ дороги въ тайгу, но мой спутникъ съ ними поздоровался и пошелъ дальше. Тогда я вернулся къ трупу тещи и, взваливъ его черезъ сѣдло, поскакалъ по направленію къ той деревнѣ, куда надо было ѣхать мнѣ по дѣлу, на которое я ссылался, выѣзжая изъ дому душитъ свою тещу. По дорогѣ я нашелъ укромное мѣстечко для своей тещи и, спрятавъ ее тамъ, засыпалъ толсто землею. Пріѣхавъ въ то селеніе, въ которомъ у меня было семейное дѣло, справился съ нимъ и поѣхалъ домой. Жена встрѣтила меня со слезами, говоря, что мамы вотъ уже четвертыя сутки нѣтъ, что она навѣрное утонула гдѣ-нибудь, что мужики ее искали въ рѣкѣ, но почему-то не нашли. Я вижу, что мужичекъ не сказалъ о причинѣ пропажи тещи. Но почему онъ не сказалъ? задавался я вопросомъ, который, впрочемъ, скоро объяснился: мужичекъ потребовалъ съ меня за молчаніе коня и 40 руб. деньгами. Я ему далъ; но онъ этимъ не удовлетворился и продолжалъ свой шантажъ.

Мнѣ по нѣкоторымъ соображеніямъ, живой свидѣтель не нуженъ былъ; для этого я сталъ искать случая, который черезъ небольшой промежутокъ времени и представился. — Я застаю своего врага ночью лучащимъ на рѣкѣ рыбу, въ одной лодкѣ съ своимъ работникомъ-поселенцемъ. Народу на рѣкѣ было много, кромѣ его, тоже лучили рыбу. Я изъ винтовки выпалилъ въ него. Но такъ какъ онъ, плавалъ на водѣ, то я на свою руку положилъ оплошку: убилъ на повалъ не его, а сидѣвшаго въ гребяхъ поселенца; онъ же отдѣлался легкимъ пораненіемъ въ поясницу, пролетѣвшей насквозь поселенца, пулей. — Я, видя неудачу, хотѣлъ еще въ него стрѣлять, но пока заряжалъ для этого винтовку, онъ выпрыгнулъ изъ лодки и поплылъ къ противоположному берегу; тѣмъ онъ и спасся. Видя свою неудачу, я направился домой и по пути повстрѣчался съ двумя рыбаками, которые, поздоровавшись со мной, спросили: «Что, на солонцы, видно, ходилъ съ ружьемъ?» Я имъ отвѣтилъ, что ходилъ на солонцы.

Придя домой, я началъ придумывать другой какой способъ избавиться отъ своего сосѣда. Но какъ чуть стало разсвѣтать меня пригласили въ волость. Мужичекъ, потерпѣвшiй, показалъ, что стрѣлялъ въ него никто иной какъ я, за что только — не сказалъ; стали, какъ заподозрѣннаго, допрашивать меня въ покушеніи на убійство, но я не сознавался, и видя, что грозитъ опасность, сталъ у волостныхъ властей проситься домой, хотя поужинать, говоря, что я такой же крестьянинъ, какъ и они, благодаря стеченiю какихъ-то обстоятельствъ, лишь попавшій въ подозрѣніе, что моя невинность выяснится и тогда имъ же будетъ, т. е. волостнымъ заправиламъ, совѣстно смотрѣть въ глаза мнѣ, какъ человѣку реабилитировавшемуся. Придя домой, я захватилъ съ собою нѣсколько денегъ и винтовку и отправился вонъ изъ дому.

Прошлявшись въ тайгѣ съ недѣлю, я пришелъ къ своей женѣ, ночью, узнать, какъ дѣло на счетъ того покушенія. Жена моя, узнавъ, заплакала и сообщила, что меня цѣлую недѣлю мужики караулили возлѣ нашей избы по ночамъ, чтобы арестовать; а т. к. они могли бы пожалуй, и теперь прійти за мной, то я поспѣшилъ убраться. Но, прежде чѣмъ уйти, я потолковалъ съ женой и пришелъ къ тому заключенію: жить мнѣ было тамъ нельзя, да и не зачѣмъ было; капиталъ своей тещи я наслѣдовать не могъ; распродавать хозяйство не было ни времени, ни возможности, а жить съ женой съ своей тамъ нельзя. Осталось только по-добру-по-здорову убраться, что я, разумѣется, сообщилъ и женѣ своей, которая на это запротестовала горячо и высказала свой планъ и свое желаніе: я долженъ былъ удалиться изъ селенія куда нибудь и дожидаться тамъ, пока она продастъ все хозяйство и возьметъ материны деньги изъ банка, а тогда уже мы съ ней должны поѣхать ко мнѣ въ Томскую губернію и жить тамъ на моей родинѣ. Бѣдная! она вѣрила, что я крестьянинъ Томской губерніи и что, дѣйствительно, согласенъ на ея предложеніе. Какъ бы тамъ ни было, я, взявши съ собой 50 рублей денегъ и винтовку, ушелъ, оставивъ жену беременную дожидаться моего возвращенія.

(Продолженіе будетъ).

Грабители

Исповѣдь каторжнаго.

«Восточное Обозрѣнiе» №202, 6 сентября 1903

(Продолженіе).

Съ тѣхъ поръ, какъ я оставилъ свои мѣста, прошло слишкомъ два года, и желаніе властей изловить меня поулеглось уже. Можно было опять начинать свои дѣйствія въ знакомыхъ, родныхъ своихъ мѣстахъ. Пріѣхавъ на родину, я, не показываясь ни кому изъ знакомыхъ, ни отцу, пріискалъ себѣ притонъ у одного бывшаго казака, сосланнаго сюда изъ Россіи уже болѣе 20 лѣтъ тому назадъ. Живя у него, я много обворовывалъ лавокъ и еще кое-что дѣлалъ, но объ этомъ послѣ. Часто что-нибудь изъ краденнаго я давалъ своей квартирной хозяйкѣ и хозяину, причемъ первая любила въ подаренномъ платкѣ или платьѣ изъ краденнаго ситцу пощеголять. А кумушки и сосѣдки, знавшія хорошо состояніе ихнее, интересовались спросить у ней: изъ какихъ источниковъ она такъ наряжается? Та, разумѣется, объясняетъ причину пріобрѣтенія обновокъ откровенно, и сосѣдки съ кумушками ищутъ сближенія со мной въ надеждѣ разжиться у добраго квартиранта. Такимъ путемъ извѣстность моего пребыванія распространяется все болѣе и болѣе, почему я, въ силу необходимости, долженъ перемѣнить свое убѣжище.

Одинъ мужиченко, изъ себя скромный такой на слова, имѣлъ въ тайгѣ дегтярный заводишко; я познакомился съ нимъ, переселился къ нему и былъ спокоенъ, тѣмъ болѣе, что новый мой хозяинъ — своего поля ягода: воруетъ у братскихъ *) кой-когда скотину.

*) Братскими называются въ Восточной Сибири буряты.

Однажды я далъ ему маленькое порученіе — купить въ селеніи патроновъ для моей винтовки, т. к. у меня уже не было. Онъ согласился. Но вмѣсто того, чтобы выполнить свое обѣщаніе, онъ отправился къ начальнику конвойной команды и заявилъ ему, что такой-то, Широколобовъ, находится у него на заводѣ и что его теперь легко будетъ взять, т. к. у него нѣтъ ни одного патрона.

Начальникъ конвойной команды назначилъ 8 человѣкъ солдатъ для содѣйствія крестьянамъ, чтобы забрать меня; въ числѣ 8 чел. солдатъ былъ фельдфебель. Соединившись такимъ образомъ, солдаты съ крестьянами отправились въ тайгу на заводъ, меня забирать. Я въ это время спалъ, ничего не подозрѣвая, но выстрѣлы заставили меня проснуться. Я вскочилъ и вижу, что окруженъ со всѣхъ сторонъ солдатами и вооруженными крестьянами, которые тутъ же начали въ меня стрѣлять, стараясь непремѣнно убить. Навѣрно они хотѣли избавиться отъ меня разъ навсегда, какъ отъ вреднаго члена ихъ общества; иначе другой причины я не видѣлъ въ ихнемъ желаніи моей смерти. Солдаты же въ меня не стрѣляли по той причинѣ, что голова моя начинала входить уже въ цѣну, и имъ было приказано меня ловить, а не убивать. Крестьяне же — другое дѣло: они считали своимъ неотъемлемымъ правомъ убить меня, т. к. я вредъ дѣлаю не солдатамъ, молъ, и не начальству, пославшему ихъ ловить, а имъ, крестьянамъ; вотъ они и имѣютъ право на этомъ основаніи не слушать приказанія фельдфебеля.

Самъ кандидатъ (помощникъ старосты) два раза выстрѣлилъ въ меня изъ револьвера, но оба раза промахнулся, а въ другой разъ взялъ прицѣлъ повѣрнѣе и всадилъ мнѣ изъ двухстволки порядочно дроби въ спину и ноги. Я тогда не сопротивлялся, сознавая невозможность борьбы, и они меня связали и били такъ сильно, что разбивали раза два объ мою голову ружейные приклады. Долго я не могъ притти въ сознаніе послѣ этой передѣлки, лежа въ тюремной больницѣ города Балаганска, гдѣ я, разумѣется, очутился. Въ балаганской тюрьмѣ я сидѣлъ, пока закончилось слѣдствіе, а тогда былъ отправленъ въ г. Нижнеудинскъ на судъ.

Осудили меня въ Нижнеудинскѣ на шесть лѣтъ въ исправительное арестантское отдѣленіе, а спустя полтора мѣсяца я былъ вызванъ на слѣдствіе по дѣлу, которое я сдѣлалъ въ это же время, какъ пришелъ въ свои мѣста, съ однимъ парнемъ при слѣдующихъ обстоятельствахъ: мы убили проѣзжающаго барина, изъ россійскихъ, причемъ, взяли у него въ числѣ денегъ и разныхъ вещей фляжку для вина (или чего хотите), изображающую собой боченокъ, въ серебряной оправѣ съ иницiалами жертвы. Товарищъ мой по дѣлу пожелалъ взять ее себѣ, въ счетъ приходящихся на его долю вещей и денегъ. Я на это не соглашался, но онъ увѣрялъ меня, что все серебро съ нея обдеретъ и продолжалъ настаивать на своемъ. Тогда я, успокоенный отчасти его доводами, отчасти его приставаньемъ, сдѣлалъ ему уступку. Но онъ обѣщанія своего не сдержалъ: сталъ продавать эту вещицу и попался...

Потомъ, на допросѣ, все, какъ по писанному, разсказалъ. За это мнѣ дали 17 лѣтъ съ половиной каторги. Въ то время въ тюрьмѣ производился ремонтъ, а тюрьма и безъ того была къ услугамъ жаждавшаго свободы. Народу тогда въ ней содержалось около шестисотъ человѣкъ обоего пола. А особо главную часть надзора за содержащимися производили бабы.

Какъ это ни странно покажется, но это было такъ. Мужчины и женщины содержались въ одномъ помѣщенiи и не были тѣснимы начальствомъ: «Ихъ будутъ бабы караулить», — говорилъ не разъ начальникъ тогдашняго добраго времени, отправляя этапомъ многочисленную партію арестантовъ, съ малымъ, почти ничтожнымъ числомъ конвоя, лишь бы было побольше бабъ; и, дѣйствительно, этотъ мудрый пріемъ оправдывался, какъ нельзя лучше. Быть можетъ, и въ данномъ случаѣ, когда мнѣ понадобилось убѣжать, начальство полагалось на бдительность бабъ. Но какъ бы тамъ ни было, я убѣжалъ изъ тюрьмы, благодаря бабамъ и бабѣ въ особенности: она отвлекла вниманіе часового, который охранялъ, по понятiю начальства, самое возможнѣйшее для побѣга мѣсто.

Я очутился на свободѣ, при мнѣ было два документа: одинъ — на имя поселенца, а другой, вытравленный, оказался негоднымъ, т. к. я его подмочилъ и на немъ вышелъ прежній слѣдъ письма. По поселенческому виду на жительство я сталъ работать по бурятскимъ улусамъ по плотницкой части, они со мной расплачивались добросовѣстно. А у одного богатаго бурята, я, по его просьбѣ остался въ качествѣ батрака. Такое мѣсто мнѣ было на руку, тѣмъ болѣе, что я имѣлъ цѣлью познакомиться съ его казной, благодаря знакомству съ Конпорой (одна, изъ трехъ имѣвшихся у него женъ, самая младшая), которое я завелъ до поступленія еще въ работники. Жилъ я у Паржута, хозяина, какъ свой: онъ мнѣ откровенно довѣрялся; съ сыномъ его, Тараемъ, я завелъ тѣсную дружбу, возникшую на почвѣ медвѣжьей охоты. Мы съ нимъ часто ходили на медвѣдя и всегда успѣшно: охотникъ онъ былъ отличный, да и я на свою руку не клалъ оплошки; онъ во мнѣ это цѣнилъ. Однажды я поѣхалъ съ отцомъ и сыномъ въ Жигалово (на Илгу) продавать муку и настоялъ на томъ, чтобъ купить новую хорошую винтовку, которую Паржутъ считалъ ненужною вовсе, такъ какъ у него имѣлись двѣ кремневки: я же имѣлъ цѣлью ею воспользоваться, когда придетъ время. Да и Паржуту пришлось сознаться въ томъ, что имѣть такое ружье выгодно. Мы съ Тараемъ убили изъ него двухъ медвѣдей удивительной величины.

Благодаря простотѣ нравовъ этихъ инородцевъ и моей ловкости въ охотѣ и проч., я въ короткое время завоевалъ симпатію не только своихъ хозяевъ, но даже всѣхъ сосѣдей. Паржутъ же былъ отъ меня на седьмомъ небѣ; часто подшучивалъ надо мною въ присутствіи Конпоры, — очевидно, не подозрѣвая нашего съ ней интимнаго сношенія, на ту тему, что я — человѣкъ молодой и мнѣ нужна баба, а онъ можетъ подѣлиться со мной ими, т. к. самъ онъ человѣкъ старый и ему теперь хватитъ двухъ бабъ, а Конпора, напримѣръ, можетъ быть мнѣ женой. Конпора на шутку своего стараго мужа, бывало, скраснѣетъ и убѣжитъ, смѣясь; ко мнѣ же привязанность она имѣла настолько, что позволяла мнѣ подготовить себя порядочно для достиженія моей цѣли, т. е. указать, гдѣ находятся Паржутовы деньги, изъ которыхъ я (будто бы) долженъ взять столько, чтобы хватило намъ съ ней для побѣга только; говорить ей правду относительно похищенія всей суммы стараго мужа я не находилъ нужнымъ: совѣсть ей не позволяла рѣшиться, убѣгая, обобрать своего властелина. что называется, «на чистую» и можетъ быть даже, испугавшись грандіозности моего злого замысла, она могла бы меня выдать. Я не особенно-то довѣрялъ твердости ея любви ко мнѣ: согласиться она могла, какъ я думаю, на мое предложеніе только по случаю нападокъ двухъ старшихъ женъ, которыя злоупотребляли предоставленнымъ имъ Паржутомъ правомъ. Соглашалась также и потому, что строгость и холодность къ ней мужа не отвѣчала на ея требованія; поэтому она и привязалась ко мнѣ. Я ей давалъ предлогъ креститься и тогда выйти за меня замужъ, она соглашалась.

Приближалась свадьба Тарая, которая являлась самымъ удобнымъ случаемъ для осуществленія нашего замысла, котораго ни я, ни она, не давали возможности подозрѣвать, отклоняя его даже по возможности. Я горячо хлопоталъ, содѣйствуя предстоящей свадьбѣ, и по хозяйству.

Женитьба Тарая состоялась какъ разъ подъ праздникъ Рождества Христова. Описывать свадебный обрядъ этихъ дикарей я не стану; скажу только, что безъ вина и у нихъ не обходятся; они накурили цѣлыя бочки самосидки — «тарасунъ» и, созвавъ съ сосѣднихъ улусовъ своихъ родныхъ и знакомыхъ, пили ее до тѣхъ поръ, пока, спившись, попадали, кто гдѣ попало. Когда это случилось, я тогда вижу, что настала и моя страда. У нихъ женщины носятъ на одеждѣ золотыя и серебряныя монеты разнаго достоинства и «моржаны» (кораллы) на шеѣ. Такъ какъ у нихъ и женщины соперничаютъ съ мужчинами въ этой вакханаліи, то ихъ здѣсь валялось не менѣе мужчинъ въ своихъ оригинальныхъ нарядахъ, украшеніемъ которыхъ служили упомянутыя монеты, которыя я и принялся у нихъ обрывать. Наобрывалъ ихъ, вмѣстѣ съ кораллами, много, потомъ, придя къ Конпорѣ, которой велѣлъ собираться, увидалъ, что она сидитъ и плачетъ; я спросилъ ее о причинѣ слезъ, и она мнѣ отвѣтила, что ей какъ-то жутко убѣжать отъ мужа, который, въ случаѣ неудачи, убьетъ ее. Тогда я представилъ ей перспективу ея будущей жизни, въ случаѣ она останется здѣсь жить съ двумя старшими женами, которыя яко-бы заподозрѣвали мою съ ней интимность и стѣснялись только моего присутствія, — будутъ ее грызть пуще прежняго, а мужъ, пожалуй, навѣрное убьетъ ее теперь. Она на мои доводы еще пуще заплакала, но, поколебавшись немного, показала, гдѣ находятся стариковы деньги, причемъ упрашивала не брать только всѣхъ со шкатулкой. Я, разумѣется, пообѣщалъ исполнить ея просьбу и... взялъ все имѣвшееся въ шкатулкѣ, затѣмъ запрягъ тройку тѣхъ коней, которые, какъ я зналъ, самые лучшіе, такъ что погоня ни въ какомъ случаѣ быть успѣшной не можетъ.

Запрягши лошадей, я ихъ поставилъ на гумнѣ съ тѣмъ, чтобы никто, въ случаѣ проснутся, не видалъ ихъ и не вывелъ бы изъ этого вѣрной догадки, а самъ пошелъ въ избу къ Конпорѣ, которая, одѣвшись, какъ пугало, сидѣла на приготовленныхъ къ отъѣзду съ чѣмъ-то узлахъ. Я захватилъ ту винтовку, что купили въ Жигаловѣ, и сотни двѣ къ ней снаряженныхъ гильзъ и велѣлъ Конпорѣ итти на гумно съ узлами вмѣстѣ и садиться тамъ въ готовыя сани, а самъ принялся напослѣдокъ еще обшаривать сундукъ, въ надеждѣ найти еще что-либо, но ничего не нашелъ, исключая трехъ шелковыхъ кушаковъ, которые снялъ съ тутъ же лежащихъ въ избѣ гостей. Придя на гумно, я увидѣлъ, что Конпора сидитъ въ саняхъ со своими узлами, закутавшись въ доху; причемъ торопила меня скорѣй уѣзжать отсюда, а то, чего добраго, еще что-нибудь помѣшаетъ, тогда мужъ ее убьетъ, но я успокоилъ ее на этотъ счетъ.

Вскорѣ мы были верстахъ въ двадцати пяти отъ улуса. Она уже не безпокоилась и сидѣла смирно, закутавшись въ свою доху такъ, что только виднѣлась одна мордочка.

(Продолженіе будетъ).

Убийцы

Исповѣдь каторжнаго.

«Восточное Обозрѣнiе» №205, 10 сентября 1903

(Продолженіе).

Ночь была морозная, луна свѣтила; я началъ по пути присматриваться, куда бы получше спровадить свою Конпору, но она ничего не подозрѣвала и только отъ времени до времени задавала свои вопросы: «скоро ли пріѣдемъ въ мою избу, креститься бы ужъ скорѣй, да свадьбу играть». Въѣхавъ на рѣку Ангару, я остановилъ лошадей подъ предлогомъ отыскать прорубь, чтобы напоить коней, съ которыхъ, такъ и валилъ паръ коромысломъ. Но мнѣ какое дѣло, пойметъ-ли она или нѣтъ.

Поискать мнѣ пришлось долго прорубь, но все-таки нашелъ: длинная, узкая, очевидно, для скота, въ чемъ я былъ болѣе увѣренъ, когда услышалъ пѣніе пѣтуховъ, что она дѣйствительно для скота. Тутъ же на крутомъ берегу я различилъ деревню. Вернувшись къ своей Конпорѣ, я не зналъ съ чего начать свое дѣло, она же, ничего не подозрѣвая, все продолжала свои вопросы на ту же тему, т. е. «скоро ли пріѣдемъ ко мнѣ» и т. д. Такимъ образомъ, потоптавшись возлѣ лошадей, не зная съ чего начать, я подошелъ къ ней со словами «Ну, Конпора, вылазь!» Она меня, показывая на виднѣвшуюся вблизи деревню, откуда слышались собачій лай и пѣніе пѣтуховъ, спрашивала: «Развѣ твой домъ тутъ? въ этой деревнѣ»? Я ей на это отвѣчалъ, что здѣсь, но чтобы она снимала доху, такъ какъ мы должны явиться въ деревню пѣшкомъ, въ которой собаки, увидя доху, будутъ думать, что звѣрь какой... Она покорно сняла доху, которая мѣшала получше схватить свою Конпору за глотку; именно нужно было такъ, а не иначе: селеніе близко, въ случаѣ крикнетъ — крышка!.. Убивать же, — будетъ слѣдъ, по которому, отыскавъ трупъ, можетъ быть погоня, розыски. Душить надо было непремѣнно; и вотъ чтобы было удобнѣй, и чтобъ дать, какъ говорится, дѣлу законный видъ, я началъ съ того, что заставилъ сперва, подъ извѣстнымъ предлогомъ, раздѣться, а затѣмъ не помню, что-то говоря такое, что, по моему мнѣнію, не давало заподозрѣть въ зломъ намѣреніи меня, но въ то же время и отвлекало вниманіе жертвы, схватилъ за глотку и надавилъ безъ особенной затраты на то своей энергіи.

Задавивъ, такимъ образомъ, свою невѣсту, я потащилъ ее, взваливъ себѣ на плечи, къ проруби, снявъ изъ предосторожности съ нея шубу, которая могла «тамъ» за что-нибудь зацѣпиться и представитъ кому-нибудь возможность вытащить случайно трупъ, послѣ чего могли возникнуть дурныя послѣдствія для меня. Раздѣвъ ее..... я сунулъ подъ ледъ и былъ увѣренъ, что близко трупъ не зацѣпится, т. к. видѣлъ какъ его сразу потащило теченіемъ подо льдомъ. Послѣ этого я хотѣлъ и шубу туда же пуститъ, но замѣтивъ на ней монеты серебряныя, сталъ ихъ обдирать, тогда уже бросилъ. Придя къ лошадямъ, я все нашелъ въ порядкѣ, только какая-то бродячая собака рылась въ саняхъ, которую, я, ударивъ стволомъ имѣвшейся у меня въ рукахъ винтовки тотчасъ же прогналъ; она, отбѣжавъ на середину рѣки и поднявъ голову къ лунѣ, завыла такъ жалобно, что мнѣ стало ее жалко: я досталъ изъ мѣшка хлѣба и, посвиставъ ей, бросилъ его, поминай, молъ, бѣдную Конпору! — подумалъ я, и погналъ отдохнувшихъ коней.

Теперь я поѣхалъ въ свои мѣста, гдѣ у меня имѣлись счета со многими личностями за причиненный мнѣ вредъ, при арестованіи меня на дегтярномъ заводѣ.

Разсвѣло... Ну-ка, — думаю себѣ, — сколько же тутъ есть въ этой шкатулкѣ и ударяю ее прикладомъ, но она оказывается желѣзной, а выкрашена такъ, что не подумаешь, что это не дерево. Тогда я, попытавъ ее еще какъ-нибудь открыть или разбить, убѣдился, что ничего съ ней не подѣлаешь и оставилъ до тѣхъ поръ, пока пріѣду въ свои мѣста и тамъ, конечно найду средство открыть или разбить. А пока, пріѣхавъ въ одно большое селеніе, я у жидовъ перемѣнялъ монеты и кораллы на чистыя деньги, причемъ, разумѣется, не выбралъ и половины суммы, сколько значили сами собой монеты. Пріѣхавъ восвояси я нашелъ себѣ пріютъ у одного знакомаго мнѣ человѣка въ сосѣдней съ нашей деревнѣ и жилъ у него, никѣмъ и ни въ чемъ не подозрѣваемъ. Занимался я по большей части по хозяйству у своего хозяина, т. к. деньгами я не нуждался: въ шкатулкѣ я нашелъ 1700 рубл. да выручилъ за монеты и кораллы болѣе двухсотъ рублей, такъ что у меня было около двухъ тысячъ наличными деньгами, кони (я ихъ, впрочемъ подарилъ своему хозяину), одежда, дохи дорогія и проч. Живя, такимъ образомъ, честной жизнью, я имѣлъ свободное время выслѣживать своего предателя-дегтярника, который въ продолженіе всей зимы ходилъ по обыкновенію въ глубь тайги за матеріаломъ, т. е. за берестой, изъ которой онъ гналъ деготь.

Но мнѣ приводить въ исполненiе свой замыселъ тогда было неподходяще, такъ какъ снѣгъ могъ показать слѣды преступленія, я же хотѣлъ сдѣлать это почище, такъ, чтобы никому и въ носъ не пришло. Дождавшись весны, я сталъ прослѣживать его. И вотъ, въ одно прекрасное время, застаю его въ тайгѣ добывающимъ свой матеріалъ — бересту; но съ нимъ былъ его сынъ, лѣтъ 12—13, котораго оставить, какъ свидѣтеля, нельзя; убить же ни въ чемъ неповиннаго мнѣ не хотѣлось, поэтому я отложилъ свое намѣреніе до слѣдующаго болѣе удобнаго случая. При этомъ меня ни отецъ, ни сынишка не видѣли.

Случай же, ожидаемый мной, не заставилъ себя долго ждать: я застаю опять своего предателя на добываніи матеріала, — одного на этотъ разъ; онъ рубилъ березу для того, чтобы содрать съ нея нужную для него бересту. Я жду, пока онъ сдѣлаетъ свое дѣло. Вотъ береза съ трескомъ падаетъ, и какъ разъ въ это самое время я быстро подскакиваю къ нему... Онъ, обезумѣвшій отъ страха и удивленія, не съ березы ли я свалился, — стоялъ растерянно, выпучивъ на меня свои ничего не говорящіе глаза. Тогда я ему сказалъ, что явился сюда ему отомстить за причиненный мнѣ вредъ. Онъ началъ меня упрашивать, чтобы я не отнималъ у него жизнь, т. к. онъ человѣкъ ни въ чемъ предо мной не виноватый, и что, убивъ его, я осирочу его дѣтей, которыя будутъ плакаться на лишившаго ихъ ихняго кормильца. Но на этотъ разъ ему не пришлось уцѣлѣть благодаря невиннымъ дѣтямъ. Короче, я его прострѣлилъ изъ винтовки насквозь. А когда нашли его тѣло, причемъ былъ мой квартирный хозяинъ, разсказывавшій мнѣ объ этомъ, то мужички стали высказывать ему, мертвому, въ видѣ упрека: «Такъ-то, Зонбенюшка, братъ, чѣмъ кормился, тѣмъ и подавился! Не даромъ же тебѣ должна была доставаться братская скотиника». Покойничекъ воровалъ скотину у бурятъ, а русскихъ почему-то не трогалъ, и тѣ, вѣрно, въ видѣ благодарности, молчали, пока онъ былъ живъ, но потомъ ужъ мертвому, думая, что онъ — жертва потерпѣвшихъ бурятъ, — высказали это, какъ упрекъ и сожалѣніе.

Управившись со своимъ главнымъ врагомъ, мнѣ случай далъ возможность свести счеты и съ другимъ, почти что не менѣе причинившимъ мнѣ вредъ. Я не знаю, какъ это сложилось, но пришлось и къ нему добраться такъ скоро и при томъ же не зная его вовсе лично. Врагъ этотъ былъ некто иной, какъ одинъ изъ стрѣлявшихъ въ меня при поимкѣ на дегтярномъ заводѣ, причемъ всадилъ мнѣ дроби въ ноги и спину. Въ лицо его я замѣтилъ хорошо, но гдѣ искать, не зналъ, т. к. онъ былъ (какъ я узналъ послѣ) однимъ изъ плотниковъ, строившихъ въ это время въ нашемъ селеніи церковь, пришедшій изъ города на случай. Случай далъ возможность мнѣ и съ нимъ расплатиться. Однажды я ѣхалъ по своимъ дѣламъ въ сосѣдній городишко Балаганскъ, по пути попалась мнѣ рѣченка, которая, по случаю выпавшихъ большихъ дождей, превратилась чуть ли не въ цѣлую рѣку. Переправа черезъ нее была нужна въ томъ мѣстѣ, гдѣ найдется бродъ.

Поискавъ брода, я направился вдоль берега къ виднѣвшемуся человѣку, который сидѣлъ и обувался; подъѣхавъ къ нему я не вѣрилъ своимъ глазамъ отъ неожиданности: то былъ тотъ самый плотникъ, который стрѣлялъ въ меня при поимкѣ на дегтярномъ заводѣ. Но, не подавая никакого вида, что я узналъ его, подъѣхалъ я къ нему со словами; «Что, землякъ, тутъ мелко? вода не особенно холодная? Онъ мнѣ отвѣчалъ, что мелко и что вода не особенно холодна. На мой вопросъ: кто онъ такой и откуда и куда идетъ, отвѣтилъ: «Я самъ изъ иркутскихъ мѣщанъ, а въ этихъ краяхъ обрѣтаюсь вотъ уже два года, строилъ церковь тутъ въ одномъ селеніи, — мы по плотницкой части; теперь же вотъ иду въ деревню изъ города; туда ходилъ я по болѣзни, чтобы лечь въ больницу, а меня тамъ не положили... Ноги болятъ, просто бѣда»! Какъ только онъ сказалъ про ноги, я вспомнилъ и свои ноги...

— «Ты, землякъ, былъ, кажется, тогда, какъ меня ловили и стрѣлялъ въ меня? Вотъ мнѣ тоже, братъ, худо съ больными ногами, которыя ты попортилъ дробью тогда! Вотъ гляди»! И я показалъ ему слѣды дроби въ ногахъ, снявъ сапоги. Все это время мой собесѣдникъ молчалъ разиня ротъ и вытаращивъ глаза. Показавъ ему свои ноги я взялъ винтовку, но тутъ мой врагъ упалъ на колѣни и началъ молитъ о пощадѣ, говоря: — «Я не зналъ, что придется когда видѣться съ тобой, я не стрѣлялъ бы тогда... лучше-бъ я стрѣлялъ ихъ самихъ»! Не успѣлъ онъ кончитъ своего безсмысленнаго лепета, какъ повалился съ колѣнъ на бокъ и прямо головой въ воду, которая сдѣлалась отъ этого красной. Я ему выстрѣлилъ прямо въ лобъ. Затѣмъ, обыскавъ его, я нашелъ въ карманѣ его штановъ кошелекъ съ 7 рубл. и перочинный ножъ, но въ это время послышался выстрѣлъ, и я, бросившись къ коню, сѣлъ на него и поскакалъ въ городъ. Погони за мной не было; то навѣрно охотники буряты стрѣляли.

Покончивъ, такимъ образомъ, съ двумя изъ своихъ враговъ, я началъ опятъ заниматься кражами и грабежами; причемъ награбленное и наворованное сдавалъ одному недавно пріобрѣтенному мной знакомцу; онъ былъ мелкій торговецъ разнымъ мелочнымъ товаромъ, а жена его была баба только потому, что носила юбку, на самомъ же дѣлѣ могла заткнуть за поясъ любого мужика. Ко мнѣ она была не равнодушна, несмотря на мою наружную непривлекательность. По случаю этого я переселился къ нимъ на квартиру и жилъ у нихъ такимъ манеромъ, занимаясь попрежнему кражами и грабежами, черезъ которые мирные жители начали подозрѣвать мое здѣсь проживательство.

Примѣчаніе редакціи. Въ только-что полученной нами брошюрѣ Н. Новомбергскаго «Сахалинъ» мы нашли напечатанной эту же исповѣдь. Считаемъ нужнымъ отмѣтить, что нашъ экземпляръ присланъ намъ непосредственно съ Сахалина, а не есть перепечатка.

(Продолженіе будетъ).

Грабители

Исповѣдь каторжнаго.

«Восточное Обозрѣнiе» №208, 13 сентября 1903

(Продолженіе).

У моихъ хозяевъ была еще дочь-красавица, лѣтъ 17-ти, Маша, съ которой, впрочемъ, я не имѣлъ ничего. Когда надо было съѣздить куда-нибудь, то баба или дѣвка возили меня на телѣгѣ, т. к. мужикъ всегда былъ по своимъ дѣламъ.

Пребываніе мое уже становилось такимъ, что нужно было по-добру, по-здорову убираться, а нѣтъ — удвоить свою осторожность. Однажды мнѣ надо было съѣздить за спрятаннымъ краденнымъ краснымъ товаромъ. Я поѣхалъ съ самой Анисьей Евстигнѣевной (бабой) на телѣгѣ парой. Пріѣxавъ къ мѣсту, гдѣ былъ спрятанъ товаръ, мы сложили на телѣгу, и стали дожидаться, пока смеркнется, т. к. могли по дорогѣ встрѣтить кого-нибудь, вслѣдствіе чего могли быть разныя непріятности относительно моей и ихней личностей. Въ ожиданiи сумерекъ мы съ Анисьей разговорились о ихней семейной жизни, которая, по ея словамъ, была скучна и однообразна, такъ какъ мужъ ея былъ человѣкъ къ ней холодный, не замѣчающій ея естественныхъ нуждъ.

— Давай-ка, Федюха, его укокошимъ, да съ тобой схлеснемся, — тото заживемъ!

Я, по серьезности тона и всего, вижу, что она не шутитъ, не любезничая со мной говоритъ такъ; отвергъ ея предложеніе, приводя ей въ примѣръ то, что намъ не мѣшаетъ же жить и такъ, какъ мужу съ женой, зачѣмъ же тогда его убивать? Вѣдь, убивъ его, мы можемъ, въ случаѣ попадемся, быть суждены въ каторгу и тогда не будемъ, стало быть, и такъ жить, какъ теперь, не убивая мужа и не боясь наказанія за добытое удовольствіе не преступнымъ путемъ. Она только молча качала головой, въ знакъ отрицанія моихъ доводовъ. Но вотъ стемнѣло. Мы выѣхали на дорогу и только-что хотѣли ѣхать, какъ на насъ наѣзжаетъ верховой бурятъ; причемъ я сейчасъ-же легъ на возу, будто сплю, уткнувъ свою морду въ товаръ. Когда бурятъ подъѣхалъ, то, поздоровавшись съ моей спутницей, назвавъ ее по имени, соскочилъ съ коня и, привязавъ его къ нашей оглоблѣ, пустился въ разговоръ (любимое времяпрепровожденіе этихъ дикарей). Онъ распрашивалъ: куда она ѣздила и что такое везетъ и.., замѣтивъ меня, обратился съ вопросомъ къ Анисьѣ Евстигнѣевнѣ: «Кто это такой у тебя лежитъ тутъ»? Она ему сказала, что ея мужъ, котораго бурятъ, впрочемъ очень хорошо зналъ и съ которымъ мой ростъ не имѣлъ ничего похожаго (мужъ ея былъ очень большого роста), поэтому онъ не повѣрилъ словамъ моей спутницы, — началъ раскрывать мою голову съ наивнымъ смѣхомъ, но вдругъ — выстрѣлъ!.. Я встаю по этому случаю и что же: — бурятъ валяется убитымъ!..

— Это что значитъ? — спрашиваю я ее; она мнѣ въ отвѣтъ: «Это я пробовала револьверъ и руку»!.. Въ рукахъ у нея былъ большой револьверъ. Побранивъ ее, я стащилъ убитаго въ провалье и закопалъ тамъ его въ глину, коня отвязавъ пустилъ въ тайгу.

— Зачѣмъ же ты убила братскаго? — спросилъ я у своей Анисьи Евстигнѣевны.

— А какъ же, вѣдь онъ не повѣрилъ мнѣ, что ты — мой мужъ и сталъ удостовѣряться въ этомъ... Вотъ я и наказала бурятское любопытство, — отвѣчала она.

А я думаю себѣ, — «ну, и жена же изъ тебя вышла бы достойная своего мужа; да ну тебя ко всѣмъ чертямъ: отъ твоей дьявольской руки и моя жизнь не обезпечена, въ случаѣ какой-нибудь обиды, которую могу предвидѣть, зная твой и свой характеръ».

Пріѣхали мы домой благополучно, никѣмъ болѣе не замѣчены. Потомъ я слыхалъ, что Тихона (убитаго бурята) искали вездѣ долго и, не найдя, приписывали его пропажу Богъ знаетъ чему. Анисья Евстигнѣевна еще все-таки пробовала датъ мнѣ предлогъ на ту же тему. т. е. убить ея мужа; но я на это разъ пригрозилъ ей самой смертью, если она посмѣетъ еще разъ хотя заикнуться объ этомъ.

Такъ я жилъ у своихъ хозяевъ и самъ какъ хозяинъ: интересовался интересами одними и тѣми, что и они, и проч. У моихъ хозяевъ былъ серьезный конкурентъ по торговлѣ, нѣкто Мишка-жидъ, съ которымъ трудно было конкурировать кому бы то ни-было, благодаря его системѣ въ этомъ коммерческомъ дѣлѣ, которую онъ изобрѣлъ собственнымъ умомъ. Дѣло въ томъ, что Мишка-жидъ на двухъ телѣгахъ, въ которыхъ было впряжено по парѣ хорошихъ коней, разъѣзжалъ по селамъ и деревнямъ со всевозможными товарами, которые продавалъ не на чистыя только деньги, какъ это дѣлаютъ многіе изъ русскихъ подобныхъ промышленниковъ, но болѣе всего въ долгъ, даже подъ хлѣбъ давалъ, который послѣ уборки туда ужъ къ зимѣ ѣздилъ и собиралъ.

Кричать онъ не кричалъ, какъ другіе торговцы, въѣзжая въ село, чтобы вызвать крикомъ позасѣвшихъ въ своихъ избахъ бабъ и дѣвокъ, обычныхъ своихъ покупательницъ, а у него для этой цѣли имѣлась большущая гармонія, на которой онъ играть не умѣлъ, а пилилъ во всѣ голосники, чтобъ услыхали всѣ и выходили бы покупать у него, что кому надо. Парень онъ изъ себя былъ хлесткій, несмотря, что жидъ, и бабы съ дѣвками льнули къ нему, какъ мухи къ меду. Былъ онъ, можно сказать, не трусъ, т. к. на слова нѣкоторыхъ изъ покупательницъ, обращенныя, разумѣется, съ шуткой къ нему, или покупателей мужиковъ, которые говорили, по большей части, для того, чтобы отвадить путемъ острастки его отъ своихъ женъ, сестеръ и дочерей: «Ты, Миша, не бери такъ дорого съ насъ, а то насоберешь много денегъ, а тебя кто-нибудь и убьетъ дорогой изъ-за нихъ», — онъ разухабисто доказывалъ имъ, что онъ не изъ такихъ зѣвакъ, которыхъ убиваютъ, и что онъ самъ, если кто попадетъ съ деньгами, не прозѣваетъ. Бабенки смѣялись, вѣря въ то, что Миша дѣйствительно не дастся себя убить, т. к. онъ изъ себя такой молодчина. На слова же мужиковъ, говорившихъ неопредѣленнымъ тономъ: «Эй, Миша, Миша! гляди, братъ, продай мнѣ литовку подешевле, не то я тебя за свою Параньку пришибу гдѣ-нибудь изъ-за угла», Миша, уже съ нѣкоторымъ сердцемъ, отгрызался: «Попробуй-ка, братъ, только подумать, — такъ вотъ она, закуска-то»! — При этомъ онъ вынималъ револьверъ и опредѣляющимъ жестомъ смерти дѣлалъ примѣрь, какъ онъ расправится съ тѣмъ, кто покусится на его особу; дѣлалъ онъ все это съ такимъ паѳосомъ, чтобы и этимъ выиграть предъ бабенками и дѣвками, въ чемъ и не ошибался. А мужички, понимая конечно, шутки и отшучиванье, увидавъ у Миши красивый блестящій «ливорвертъ», принимали другой уже интересующій ихъ видъ и спрашивали: «Что далъ»? Миша отвѣчалъ: «Стоитъ этотъ револьверъ, а не «ливорвертъ», сто двадцать рублей, — такого большого во всей Сибири нѣту и... можетъ быть, въ Россіи не найдется... не знаю!.. Я его изъ Америки выписалъ, — повѣствуетъ онъ. Для большаго эффекта начнетъ изъ него стрѣлять вверхъ, входя при этомъ въ такой экстазъ, что можно подумать, что въ небѣ видитъ нападающаго на него изъ за куста или угла Сидора, котораго дочери Паранькѣ онъ прижилъ «сураза». Чудакъ былъ этотъ Миша, торговалъ и дѣлалъ свое появленіе въ каждой деревнѣ похожимъ на что-то въ родѣ прежней балаганной комедіи, но и отъ этого выигрывалъ много. Чудаки же и наши мужички: знаютъ, что жидъ ладитъ ихнимъ женамъ, дочкамъ и сестрамъ ребятишекъ, портитъ ихъ всячески и не могутъ хотя бы поколотить. А все это терпится жидовское глумленіе потому, что Миша даетъ имъ всякіе товары дешевле другихъ и получаетъ послѣ хлѣбомъ, а не деньгами, которыя при себѣ не всегда можетъ имѣть русскій мужичекъ; а бабы, какъ только мужики начнутъ ихъ упрекать Мишей, тотчасъ лѣзутъ въ защиту этого жида:

— Дуракъ ты, молъ, дуракъ, да откуда ты взялъ себѣ въ голову, что я могла съ нимъ снюхаться, будь онъ проклятъ, сукинъ сынъ, жидовская морда! Я на него и смотрѣть не хочу, не то что бы; ты не вѣрь, это все тебѣ наболталъ кто-нибудь; ты гляди, молъ, не вздумай и взаправду его, какъ Сидоръ говорилъ, изъ-за куста пришибить!.. Видѣлъ, какая у него штука есть?.. Какъ бацнетъ, — убьетъ, сукинъ сынъ, нехристь, ему что! Думаешь, его не убилъ бы ужъ давно кто-нибудь, если бъ можно было съ нимъ сладить и сдѣлать это? Вѣдь у него денегъ много при себѣ, а по дорогамъ другихъ же убиваютъ вотъ и грабятъ, а его нѣтъ; онъ и вправду такой, что самъ смотритъ, кого бы убить, а слыхалъ, вѣдь, какъ онъ Сидору сказалъ: «Я, говоритъ, и самъ смотрю, кого бы съ деньгами убить въ тѣсномъ мѣстѣ». Ты смотри его берегись»! — заключаетъ баба. А мужичекъ только скажетъ ей изъ своего достоинства: «Ну, ужъ пущай меня не убиваетъ»! И тѣмъ дѣло кончено. Миша гарантированъ отъ покушеній мужика поколотить его, благодаря его многочисленнымъ заступницамъ.

Торговалъ онъ, этотъ Миша, уже лѣтъ десять по этимъ мѣстамъ: сперва ходилъ пѣшкомъ, таская за плечами коробъ, затѣмъ купилъ конишка и сталь ѣздить и дошелъ до того, что есть въ настоящемъ. Я не зналъ, что Миша такой Донъ-Жуанъ былъ тому мѣсту. Не знаю, за что меня такое зло взяло на этого парха, что я готовъ былъ убить его просто такъ, — не изъ-за денегъ и не по просьбѣ моихъ хозяевъ, которымъ онъ не давалъ, что называется, никакого ходу въ торговлѣ. Можетъ быть, ненависть моя возникла въ то время, когда я однажды присутствовалъ при одной изъ его торговлей, въ которую онъ вкладывалъ жидовскую душу и прихваливалъ свой товаръ и выставлялъ на видъ свою человѣчность и льстилъ бабенкамъ, которыя на его подмаргиванье глазами и усами искренно хохотали и размякали такъ, что переставали торговаться и платили то, что онъ назначалъ, увѣрявшій, что не запрашиваетъ ни гроша. Словомъ, Миша, корчилъ изъ себя Некрасовскаго Коробейника, вызывающаго «Федорушекъ, Варварушекъ» отпирать свои сундуки и выносить ему свои пятаки, т. к. у него есть и мыла пахучія, и румяны не линючія и проч. Только для пущаго сходства съ Некрасовскимъ коробейникомъ не хватало одного — смерти, причиненной злымъ разбойникомъ. Благо, я это замѣтилъ вовремя, а то бы, пожалуй, прійдя домой, дѣтинушка повелъ бы свою зазнобушку въ синагогу.

Въ числѣ многихъ своихъ хитростей Миша обладалъ еще одной: онъ никогда не говорилъ правду, куда ѣдетъ: если ему нужно ѣхать направо, то онъ поѣдетъ налѣво и т. д. Но какъ онъ ни хитрилъ, однажды я узналъ, что Миша не сегодня, такъ завтра, а не завтра, такъ послѣзавтра, долженъ будетъ ѣхать въ одно селеніе, въ которомъ еще не былъ; минуть же его было бы со стороны Мишиныхъ интересовъ глупостью.

Я сталъ его ждать на дорогѣ, по которой долженъ проѣзжать Миша.

Прождавъ его два дня, на третій дождался. Ѣдетъ Миша по дорогѣ и слышно — грызетъ орѣхи, несмотря на то, что день былъ не праздничный; только поравнялся Миша со мной, т. е. съ мѣстомъ, гдѣ я засѣлъ и находился, какъ Миша, кусавшій орѣхи, кувырнулся съ козелъ, на которыхъ сидѣлъ. Я подскочилъ къ нему и увидалъ, что онъ былъ убитъ сразу: пуля попала туда, куда, я цѣлился, — прямо въ голову. Убѣдившись въ вѣрной смерти Миши, я обыскалъ его и нашелъ при немъ 700 рубл. денегъ, три кольца золотыхъ, часы и тотъ самый револьверъ, которымъ покойный Миша такъ выхвалялся. Затѣмъ обѣ пары лошадей, впряженныхъ по парѣ въ каждую телѣгу, я свелъ съ дороги въ тайгу и сталъ тамъ дожидаться вечера, чтобы пойти къ своимъ хозяевамъ и предложить имъ забрать весь товаръ бывшаго ихъ конкурента — Миши-жида. Дождавшись сумерокъ, я отправился къ своимъ хозяевамъ съ пріятнымъ для нихъ извѣстіемъ.

Что согласились они на то, чтобы забрать Мишинъ товаръ, и говорить нечего: какъ только я сообщилъ имъ, что убилъ Мишу, какъ они поторопились освѣдомиться насчетъ товара «Михайлы Давидовича», которымъ поживиться сразу явилась у нихъ мысль. Мы всѣ втроемъ, т. е. мои хозяева и я, отправились за Мишинымъ товаромъ и лошадьми. Пришли, забрали Мишины подводы и на нихъ же пріѣхали домой, гдѣ принялись товаръ размѣщать въ лавкѣ между своимъ имѣвшимся тамъ товаромъ, а телѣги порубили и поломали такъ, чтобы помѣстить ихъ въ погребѣ, для того, чтобы топить ими печи — сжечь ихъ, чтобы слѣда никакого не осталось. Лошадей же я погналъ той ночью къ бурятамъ съ тѣмъ, чтобы продать ихъ тамъ. Пріѣхавъ къ братскимъ, я продалъ лошадей за 240 руб. — и домой, т. е. къ своимъ друзьямъ-хозяевамъ не воротился больше потому, что опасался быть пойманнымъ, въ случаѣ, если мои хозяева какъ-нибудь попадутся съ товаромъ, который спрятали у себя въ лавкѣ. Проживая въ другомъ уже селеніи, отстоящемъ верстахъ въ 80 отъ того, гдѣ жилъ прежде, я слыхалъ дальнѣйшую судьбу моихъ хозяевъ: мужъ, человѣкъ миролюбивый, выведенный изъ терпѣнія своей бабой, ударилъ ее одинъ разъ кулакомъ и убилъ, за что судился, но былъ оправданъ. Дочь свою выдалъ за сына одного купчика, а самъ потомъ попалъ въ каторгу на восемь лѣтъ за укрывательство убійцъ. Это же дѣло за Мишку такъ и присохло; но ему, какъ онъ говорилъ, было безразлично нести каторгу: за Мишку или за что теперь несетъ, т. к. человѣческая кровь никогда не пропадаетъ даромъ. Но я думаю, что за Мишу ему было бы болѣе восьми лѣтъ, стало быть, не все равно: но онъ этого не хотѣлъ различитъ, повторяя свое: человѣческая кровь не пропадаетъ даромъ.

(Продолженіе будетъ).

Исповѣдь каторжнаго.

«Восточное Обозрѣнiе» №209, 14 сентября 1903

(Продолженіе).

Проживая въ томъ селеніи, я подыскалъ и тамъ себѣ знакомыхъ, которымъ тоже сдавалъ краденый товаръ и укрывался отъ гоненiя, порой происходившаго. Знакомцы мои были мелкіе купчики, торговавшіе мелочнымъ товаромъ; продавали они и красный товаръ, но на такого рода торговлю у нихъ не имѣлось свидѣтельства. Поэтому къ нимъ наѣхалъ засѣдатель съ тѣмъ, чтобы привлечь ихъ къ отвѣтственности. Но такъ какъ мужъ уѣхалъ въ Иркутскъ за товаромъ, а она изъ себя баба была недурная..., засѣдатель человѣкъ былъ со вкусомъ и... несмотря на то, что лавка была опечатана сперва, стала торговать попрежнему, какъ и до этой ревизіи. Штрафъ примѣненъ былъ разумнымъ администраторомъ къ красивой хозяйкѣ такой, что тягость на ея бюджетъ не ложилась.

Подобныя же ревизіи повторялись еще два раза, съ такими же послѣдствіями и штрафомъ, что, однако, безправной купчихѣ не понравилось, и она выбрала изъ двухъ золъ меньшее: взяла свидѣтельство на право торговли аршиннымъ товаромъ; но, несмотря на это, къ ней по прежнему все являлся прежній преслѣдователь, превратившійся въ горячаго защитника безпатентной торговли. Онъ говорилъ ей, что она промахнулась тѣмъ, что взяла свидѣтельство, можно было бы и безъ него торговать и отъ этого было бы ей выгоднѣй. Нужно замѣтить здѣсь то, что мужъ ея былъ человѣкъ безхарактерный, дѣлавшій все руками своей жены, которая, надо отдать справедливость, была бабенка разбитная и бойкая. Она не оскорбляя своего обожателя, сумѣла сдѣлать такъ, какъ это говорится: «и козы сыты и сѣно цѣло», т. е. она приводила засѣдателю другую бабу на мѣсто себя, когда тотъ пріѣзжалъ къ ней въ домъ, по старой привычкѣ, въ надеждѣ, путемъ пристрастки или еще какъ-нибудь, провести съ ней ночь.

Въ одно изъ такихъ посѣщеній засѣдателя я пріѣхалъ поздно вечеромъ къ ней же и увидѣлъ свѣтъ въ окнахъ, чему не мало удивился, но, взойдя на крыльцо, я былъ встрѣченъ хозяйкой, которая мнѣ и объяснила причину свѣта въ комнатахъ въ такое позднее время, по случаю пріѣзда засѣдателя, который теперь находится съ «Ѳеклухой» въ ея комнатѣ, гдѣ тоже и она съ нимъ была раза три. Войдя въ домъ, я подошелъ къ двери той комнаты, изъ которой раздавалось тяжелое сопѣніе толстаго засѣдателя и, пріотворивъ ее немножко, смотрѣлъ, что тамъ происходитъ; обернувшись, я увидѣлъ около себя свою хозяйку, которая, смѣясь, пояснила мнѣ, что и ее такъ же мучилъ «толстый чортъ» раза три, пока она не взяла свидѣтельство на право торговли аршиннымъ товаромъ Затѣмъ, отведя меня въ сторону, добавила, что однажды засѣдатель говорилъ ей такъ: «Здѣсь въ этихъ мѣстахъ бродитъ одинъ разбойникъ Широколобовъ, такой изъ себя здоровый, рыжій и рябый: если увидишь такого молодца, то дай знать сейчасъ же сельскому старостѣ, и я прикажу, чтобы твой доносъ взяли въ резонъ непремѣнно. Услышавъ это, я посмотрѣлъ на дверь, изъ-за которой слышалось все то же сопѣнье, возня и упрашиванье о чемъ-то, такое жалобное. Смотря на эту дверь, я подумалъ такъ: «Охъ, ты, ловецъ, ловишь другихъ и самъ же залѣзаешь въ ловушку»!.. Думая это, я какъ-то инстинктивно хотѣлъ ринуться въ ту комнату и пригвоздить на мѣстѣ этого толстяка, но хозяйка, замѣтивъ, навѣрное, во мнѣ мое желаніе, позвала въ другую комнату и стала упрашивать не дѣлать имъ бѣды путемъ убійства засѣдателя въ ихнемъ домѣ, т. к. они тогда останутся козлами отпущенія. Я дѣйствительно согласился съ ней и вышелъ изъ дому на улицу: я рѣшился во что бы ни стало проучить этого толстяка, Зная хорошо, гдѣ земская квартира, на которой остановился пріѣхавшій сюда засѣдатель, я сталъ на дорогѣ поджидать его возвращенія.

Жду; слышу, — идетъ какая-то баба съ пѣсней прямо на меня; я отошелъ къ сторонѣ, чтобы не быть замѣченнымъ идущей пѣвуньей, въ которой я узналъ ту самую «Ѳеклуху», которая освободившись отъ засѣдателя и неся съ собой три рубля (какъ я узналъ впослѣдствіи), заработанные ею такъ легко, понятно радовалась; послѣ этого черезъ пол-часа, не болѣе, показался самъ засѣдатель. У меня въ карманѣ хорошая толстая веревка, которую я захватилъ съ собой, выходя изъ дому своей хозяйки. Идя навстрѣчу засѣдателю и поравнявшись съ нимъ, я сдѣлалъ видъ человѣка, узнавшаго большое начальство, съ которымъ нечаянно столкнулся, моментально снялъ фуражку и почтительно ему поклонился. Онъ какъ то пріостановился, какъ будто бы и не ожидалъ самъ такой встрѣчи съ почтеніемъ. Я обратился къ нему съ вопросомъ, который мнѣ показался самымъ подходящимъ въ этомъ случаѣ: чтобы подойти къ его особѣ поближе, я его спросилъ, что онъ ищетъ, кажется, Широколобова, который въ настоящее время здѣсь въ селеніи гуляетъ? «А ты развѣ его знаешь»? спрашиваетъ онъ меня. «А ты его знаешь?» — сказалъ я и моментально закрутилъ ему за шею веревку такъ сильно, что онъ упалъ на землю и не пикнулъ даже. Я его сейчасъ же потащилъ на ближайшій огородъ, который — былъ мною предусмотрѣнъ ранѣе, и какъ разъ и норовилъ поймать его поближе къ этому огороду. Притащивъ его на пустой огородъ, я снялъ съ его шеи веревку, завертѣлъ ему голову его же плащемъ, а веревку намочилъ въ какой-то грязи, въ которую я попалъ нечаянно по самое колѣно, началъ бить ею засѣдателя по голому брюху такъ сильно, что онъ вертѣлся, какъ бѣсъ и поэтому не каждый разъ приходилось попадать именно по брюху, по которому мнѣ почему-то хотѣлось бить какъ можно болѣе и сильнѣй. Билъ я его до тѣхъ поръ, пока онъ пересталъ вертѣться, затѣмъ, развязавъ ему голову, посадилъ въ эту грязь, въ которой мочилъ веревку.

Послѣ этого я, опасаясь усиленнаго преслѣдованія, отправился на Лену. И такъ какъ мѣстность эта была для меня незнакома, т. к. я тамъ до этого времени никогда не бывалъ, то сразу заниматься кражами или грабежами не сталъ. Я сталъ на квартиру и занимался охотой; пока меня всѣ такъ и знали, какъ охотника. Жилъ я по чужому виду на одного поселенца. У меня оказался тамъ, чего не ожидалъ, одинъ парень своего круга: я когда-то съ его отцомъ сиживалъ въ тюрьмѣ: онъ шелъ тогда въ Александровскій централъ *), окончивъ срокъ, его поселили здѣсь, на Ленѣ, какъ ссыльно-поселенца. Послѣ этого со всѣмъ семействомъ онъ здѣсь жилъ, пока попалъ по новой, за сбытъ фальшивыхъ монетъ, на шесть лѣтъ въ каторгу; у него было два сына, жена-старуха; звали ихъ «хохлами», такъ какъ они были дѣйствительно хохлы.

*) Въ сел. Александровскомъ Усть-Болейской вол., въ 60-ти верстахъ отъ г. Иркутска. Въ этой тюрьмѣ давно не примѣняются тѣлесныя наказанія, есть изъ арестантовъ пѣвческіе хоры, оркестръ, кружокъ актеровъ. Каторга центральную тюрьму называетъ театральной.

Познакомившись съ Тимошкой-хохленкомъ, я получилъ отъ него предложеніе на одно хорошее дѣло, которое онъ и самъ бы сдѣлалъ давно, но одному неловко было, а товарища подходящаго не находилось. Дѣло же само состояло въ слѣдующемъ: отъ золотыхъ пріисковъ «Компанія» ѣздитъ жидъ закупать скотъ по всѣмъ селеніямъ и деревушкамъ въ томъ раіонѣ. Имѣлъ при себѣ для закупки скота хорошія деньги, которыя и надо было взять у него путемъ убійства. Вотъ однажды жидъ пріѣхалъ, чтобы закупать скотину въ это селеніе, потомъ изъ него поѣхалъ отстоявшее верстахъ въ восьми отъ этого. Мы отправились съ хохленкомъ ранѣе на эту дорогу, по которой онъ долженъ былъ ѣхать. Дорога шла тайгой, а на эту дорогу выходила другая, тоже тайгой, изъ сосѣдняго съ нашимъ селенія. Мы съ дуру и засѣли какъ разъ въ этомъ мѣстѣ, гдѣ немного дальше сходились дороги. Жида намъ долго ждать не пришлось; какъ онъ только поравнялся съ мѣстомъ засады, то упалъ съ коня, на которомъ ѣхалъ, т. к. пуля ему угораздила въ ухо. Мы его сейчасъ же затащили въ тайгу и обыскали, а лошадь, завели въ чащу, подняли ей морду къ высокой вѣткѣ такъ, чтобы она ржаніемъ своимъ не могла привлечь кого бы то ни было. Мы хотѣли вечеромъ прійти и скрыть слѣды преступленія: лошадь увели бы, а трупъ жида припрятали бы получше. Сдѣлавъ это дѣло, мы возвратились въ селеніе: я пошелъ къ себѣ на квартиру и сѣлъ пить чай.

Немного спустя, ко мнѣ явилась хозяйка и объяснила, что къ хохленкиной избѣ собралась куча народу; я, посмотрѣвъ въ окно, увидалъ дѣйствительно то, что говорила хозяйка. Я тогда у ней спросилъ, зачѣмъ это собрался тамъ этотъ народъ, но она не знала. Тогда я послалъ ее узнать, что тамъ случилось. Какъ только она ушла отъ избы на небольшое разстояніе, я сейчасъ же, одѣвшись, вышелъ изъ избы и сталъ убѣгать вонъ изъ деревни. Отошедши верстъ 15 до другой деревушки, я нашелъ тамъ лошадей и поѣхалъ дальше. Проѣхавъ верстъ полтораста, я остановился въ одномъ селеніи, гдѣ меня и арестовали, благодаря телеграммѣ изъ Киренги, въ которой были описаны мои примѣты. Хохленокъ меня выдалъ, извиняя свой поступокъ тѣмъ, что его сильно били, чтобы допроситься, кто былъ съ нимъ другой. Мужики видѣли двухъ убійцъ на мѣстѣ преступленія: они какъ разъ въ то время ѣхали по боковой дорогѣ, которая выходила на ту, гдѣ мы совершали преступленіе, такъ что при соединеніи двухъ дорогъ видѣли все происходившее сквозь рѣдкую тайгу.

У хохленка былъ братъ, какъ я уже сказалъ, — вотъ на него и думали мужики, что онъ — соучастникъ въ убійствѣ жида. Поэтому товарищъ мой, чтобы защитить своего брата отъ не заслуженной каторги, выдалъ меня. Черезъ семь мѣсяцевъ насъ осудили въ Киренскѣ на 20 лѣтъ въ каторгу, я былъ осужденъ на имя того поселенца, по документу котораго я проживалъ.

(Продолженіе будетъ).

Убийцы

Исповѣдь каторжнаго.

«Восточное Обозрѣнiе» №212, 18 сентября 1903

(Продолженiе).

Спустя мѣсяцъ насъ отправили въ Иркутскъ, чтобы оттуда слѣдовать въ какiе тамъ назначутъ рудники. Не дойдя до Иркутска я бѣжалъ съ двумя товарищами съ этапнаго станка, при слѣдующихъ обстоятельствахъ. Этапный станокъ, въ которомъ остановились на дневку, былъ о трехъ камерахъ, которыя бываютъ сразу всѣ заняты только зимою, когда бываетъ большая партія пересыльныхъ. А такъ какъ наша партія состояла изъ 40 человѣкъ, то двѣ комнаты были свободны и заперты на висячiе замки старой конструкціи, которые отпереть не составляло никакого труда. На ночь камера наша была отперта, такъ что намъ не стоило никакого труда отпереть еще разъ замокъ и, войдя въ пустую камеру, бѣжать черезъ прорѣзъ въ потолкѣ, который мы сдѣлали въ нѣсколько часовъ днемъ еще. Такъ мы и сдѣлали. Вылѣзли сперва на чердакъ, потомъ чрезъ слуховое окно на крышу, а съ крыши спустились на солдатскій дворъ, но тамъ четвертый изъ насъ былъ убитъ часовымъ, а мы трое убѣжали.

Очутившись на волѣ, мы съ Василіемъ (о немъ я буду говорить еще) пошли вмѣстѣ, а тотъ третій пошелъ самъ по себѣ. Василій, мой товарищъ былъ парень такой, какихъ надо поискать. Я радъ былъ, что насъ съ нимъ свела судьба; не будь Василія, то я, пожалуй, не ухитрился бы бѣжать на этотъ разъ. Человѣкъ онъ былъ не то что бы настояще образованный, но все-таки и не чета другимъ изъ нашей братіи; его выгнали, кажется, изъ 3-го класса гимназіи. Родители его были люди интеллигентные, отецъ его былъ кѣмъ-то въ губернскомъ судѣ. У него была и сестра замужняя, т. е. уже не замужняя, а вдова, и жила въ Томской губерніи у своего свекра, который былъ пайщикомъ въ одномъ золотопріискательномъ обществѣ и жилъ на своей дачѣ близъ Томска. Василій меня и приглашалъ подѣлить съ нимъ, какъ онъ говорилъ, благопрiобрѣтенное своего свата; я, разумѣется, согласился, и мы съ Василіемъ отправились въ Томскую губернію. По пути туда намъ пришлось сдѣлать нѣсколько кражъ, но все болѣе такъ себѣ, «на слѣпую» *). Сдѣлали одно убійство на скорую руку, которое намъ дало только 400 рублей, несмотря на то, что было убито четыре души. Дѣло это было при слѣдующихъ обстоятельствахъ. Мы остановились у одного знакомаго человѣка, въ одной изъ деревень Нижнеудинскаго уѣзда; онъ намъ и далъ дѣло, т. е. убить бывшаго татарскаго муллу, который ѣдетъ изъ Тулуна въ свою Томскую губернію, на постоянное жительство со своимъ семействомъ. У муллы мы, по словамъ этого знакомца, можемъ на худой конецъ взять тысячъ десять. Дожидаться намъ долго не пришлось свою жертву. На другой день съ утра, узнавъ, что мулла ѣдетъ въ эту деревушку, мы отправились по той дорогѣ, которою онъ долженъ ѣхать, и засѣли въ канавѣ, идущей параллельно съ дорогой, служившей для стока воды и предохранявшей такимъ образомъ дорогу отъ порчи.

*) Наугадъ, безъ предварительнаго изученія дѣла.

Уговоръ у насъ съ Василіемъ насчетъ нападенія былъ таковъ: я, какъ только поравняется поѣздъ муллы съ мѣстомъ нашей засады, долженъ выскочить и схватить коней подъ уздцы, а онъ въ это время долженъ вскочить въ телѣгу и расправиться съ пассажирами. Ладно! Вотъ видимъ, ѣдетъ кто-то, мы всматриваемся, видимъ, что масть коней и проч. сходятся съ описаніемъ поѣзда муллы. Приготовились. Телѣга уже подъѣзжаетъ, но муллы нѣтъ на ней... Что-же это значитъ? — думаемъ мы.

Но, обративъ вниманіе на идущаго за телѣгой человѣка, узнаемъ въ немъ муллу по пестрому одѣянію, — онъ навѣрно сходилъ для естественной надобности и теперь плетется за телѣгой, которая чуть-чуть движется. Когда телега поравнялась съ нами, то мы спрятались и были ею не замѣчены, когда же поравнялся мулла съ нашей засадой, то Василiй, пропустивъ его шаговъ десять такъ, чтобы мулла не могъ его замѣтить съ боку, когда онъ выйдетъ изъ засады, набросилъ ему на шею шарфъ, который служилъ у него поясомъ.

Захвативъ такимъ образомъ муллу, Василій притащилъ его въ канаву ко мнѣ, гдѣ мы сейчасъ же прикрутили такъ тѣмъ же шарфомъ, что мулла только потянулся и навонялъ... Моментально обыскавъ его карманы, мы не нашли ничего при немъ; тогда мы пустились догонять телѣгу, пассажиры которой пока не подозрѣвали исчезновенiя своего провожатаго. Не доходя до телѣги шаговъ пяти—десяти, мы стали итти тише и какъ только поравнялись съ телѣгой, то по заранѣе условленному соглашенію, я схватилъ лошадей подъ узцы, а Василій, какъ тигръ, вспрыгнулъ на телѣгу и одной рукой забралъ возжи изъ рукъ мальчишки, а другой схватилъ бабу за горло. Я въ то время вспрыгнулъ и самъ на телѣгу, схватилъ мальчишку, который пытался уже задать стрекача — въ тайгу, навѣрно.

Пока я душилъ мальчишку, Василій уже вытаскивалъ дѣвочку изъ-подъ разнаго барахла, въ которое она зарылась съ испуга. Передавивъ всѣхъ, мы сложили на телѣгу упавшіе во время душенія трупы, повернули лошадей къ тому мѣсту, гдѣ лежалъ трупъ муллы и, положивъ его на телѣгу, свернули съ дороги въ тайгу. Отъѣхавъ отъ дороги въ тайгу на порядочное разстояніе, мы начали производить тщательный обыскъ всѣмъ трупамъ и всякимъ вещамъ. Но какъ мы тщательно ни искали, не могли найти тѣхъ тысячъ, про которыя говорилъ намъ знакомецъ; нашли всего навсего четыреста рублей и нѣсколько мелочи, да нѣсколько старинныхъ монетъ серебряныхъ, служившихъ украшеніемъ для головъ татарскихъ женщинъ.

Ругая на чѣмъ свѣтъ стоитъ подлаго человѣка за то, что, навравши про тысячи, искусилъ насъ на такое дѣло, какъ убійство четырехъ душъ, за которыя, въ случаѣ поимки не миновать петли, мы начали заметать слѣдъ нашего преступленiя, т. е. принялись раскладывать большой костеръ и сжигать трупы. Мы могли бы просто закопать ихъ въ землѣ, если ужъ хотѣли такъ скрыть слѣды преступленія, но странно: ни мнѣ, ни ему не пришло почему-то тогда въ голову. Когда разгорѣлся костеръ до настоящаго пожара, мы начали бросать туда колеса и части телѣги, а затѣмъ и трупы; но отъ нихъ такой сталъ смрадъ распространяться, что могъ, бы, каждый, кто только услышалъ бы, понять, въ чемъ дѣло; тогда мы стали ихъ вытаскивать не сгорѣвшими еще оглоблями изъ разгорѣвшагося, какъ пожаръ, костра и обгорѣлыхъ, скорчившихся, съ лопнувшими глазами и кожей засыпать землей. Покончивъ съ ними, мы, забравъ лошадей, пошли опять на дорогу, а пройдя верстъ десять, мы пустили коней. Пустить коней, разъ мы ихъ не сожгли и не закопали, надо было непремѣнно для нашей же безопасности, т. к. ѣхать намъ на нихъ нельзя было: кони не осѣдланы и мѣстность не знакома. Насъ тамъ никто не зналъ и, слѣдовательно, каждый встрѣтившiй насъ могъ придраться къ намъ и, не имѣвшихъ никакого вида на жительство, арестовать. Для болѣе безопаснаго путешествія мы прибѣгли къ тому средству, которое могло соотвѣтствовать нашей лжи, т е. мы наняли лошадей и ѣхали какъ пріискатели, чему охотно всѣ вѣрили и не спрашивали никакихъ документовъ.

Такимъ образомъ, мы добрались до Томска. Благодаря знакомству Василія съ разными своими ребятами, достали хорошіе документы. Сдѣлали мы въ Томской губерніи нѣсколько кражъ и грабежей и отправились въ Енисейскую губернiю, гдѣ у Василія имѣлось хорошее дѣло, которое, по его понятію и извѣстнымъ ему причинамъ, надо было дѣлать прежде, чѣмъ браться за его свата.

Прiѣхавъ въ Енисейскую губернiю, мы отыскали Васильевыхъ знакомыхъ въ городѣ, которые и давали это дѣло. Человѣкъ, дававшіий это дѣло, — былъ жидъ, а у него былъ товарищъ русскій; оба они должны были участвовать въ преступленіи. Дѣло, которое мы собирались дѣлать, было дѣломъ рискованнымъ, за успѣхъ никто изъ нихъ не ручался; но сумма, которую мы могли захватить въ случаѣ удачи, подстрекала насъ на рискъ. Для большей ясности, я считаю нужнымъ описать подробный планъ этого дѣла. Домъ купца Н. былъ на углу двухъ улицъ не особенно глухого квартала въ городѣ; своими постройками онъ занималъ большое пространство по направленію двухъ улицъ, поэтому и площадь двора была большого пространства. Во дворѣ была большая цѣпная собака, на которую хозяева полагались какъ на лучшаго сторожа, хотя и таковой у нихъ имѣется, но онъ занималъ свой постъ снаружи: караулилъ лавку, которая была рядомъ съ домомъ, и имѣла два раствора, какъ вообще всѣ лавки, выходящія на улицу. Кромѣ сторожа у этихъ хозяевъ имѣлась и кухарка, она же и прачка и проч... Самъ купецъ былъ человѣкъ религiозный, стариннаго закала; образъ его жизни и внѣшность его особы ставили ему въ городѣ эпитетъ «кержака» *), т. е. старовѣра, жена его была такая же толстая и такого же нрава, какъ и ея мужъ. Былъ у нихъ и сынъ, недавно женившійся; онъ обѣщалъ, кажется въ будущемъ, быть такимъ же, какъ и его папаша. Говоря короче, это была патріархальная семья старосвѣтскаго русскаго купечества. Даже, если хотите, сибирскаго купечества. Спали они, старики, вмѣстѣ въ одной спальнѣ, а молодые — тоже въ одной.

*) Кержакъ — въ сибирскомъ просторѣчьѣ, раскольникъ.

Отправляясь на преступленіе, мы всѣ четверо распредѣлили между собой, что кому дѣлать. Пришли мы ночью часовъ такъ въ десять; патріархальная семья спала глубокимъ сномъ. Первымъ дѣломъ было убрать поаккуратнѣй сторожа, который ходилъ себѣ, ничего не подозрѣвая, возлѣ лавки. Василій, проходя мимо, схватилъ его такъ мастерски, что тотъ и не пикнулъ, тутъ мы помогли ему задавить сторожа, что было дѣломъ 3-хъ минутъ, т, к. для пущей скорости перерѣзали удушенному горло и бросили его въ имѣвшійся возлѣ палисадникъ, гдѣ его ни кто не могъ замѣтить. Задавивъ и прирѣзавъ сторожа, мы пошли къ тому мѣсту, гдѣ было удобнѣй всего перебраться черезъ заборъ во дворъ и схватить собаку, если она будетъ въ этомъ концѣ своего провода изъ проволоки, по которому бѣгаетъ на цѣпи; съ этой стороны была ея конура, въ которой она часто лежала. Перевалившись съ большой осторожностью чрезъ высокій заборъ, усаженный большими гвоздями, мы замѣтили, что четвертаго товарища не было съ нами. Собаку я тутъ же, поймавъ за цѣпь задавилъ; исчезновеніе нашего товарища заставило насъ поколебаться въ томъ, что дѣлать ли начатое такъ удачно дѣло, или бросить и уходить. Подумавъ немного, мы объяснили себѣ исчезновеніе еврея просто его трусостью, присущей такъ этой націи, и рѣшили продолжать начатое дѣло. Мы направились къ двери, ведущей во внутрь дома; она оказалась запертой довольно плотно, такъ что ломать ее намъ не приходилось, по случаю могущаго быть сильнаго треска.

Тогда мы направились къ окну кухни, которое не имѣло ставня съ крѣпкой желѣзной штабой, запирающейся изъ внутри; отперли его шпингалеты и, отворивъ его, влѣзли въ кухню, сперва вдвоемъ, мы съ Василiемъ, и, прислушавшись, съ какой стороны слышится храпъ спящей кухарки, направились по его направленію и задавили спящую старуху, и когда кухарка была готова, тогда и третiй нашъ товарищъ влѣзъ черезъ окно въ кухню. Изъ кухни мы направились черезъ незапертыя двери въ комнаты, причемъ Василій пошелъ въ спальню стариковъ, а мы съ тѣмъ парнемъ направились къ молодымъ супругамъ.

Войдя въ ихъ спальню, мы потихоньку, такъ же, какъ и въ кухнѣ, прислушались къ сопѣнью спящихъ и держась той стороны, откуда оно слышалось подползли къ самой кровати и такъ какъ женщина спала съ краю, то я ее схватилъ за горло и моментально сдернулъ съ кровати на полъ, давая этимъ маневромъ свободное мѣсто товарищу, для удобнѣйшаго дѣйствія съ мужчиной; но мужчина вырвался отъ моего товарища и скрылся въ глубину комнатъ, а я всадилъ въ это время женщинѣ ножъ въ грудь и погнался за убѣгающимъ, но вмѣсто его столкнулся съ Василіемъ, бѣжавшимъ изъ спальни стариковъ и чуть-чуть не посадили одинъ другого на ножи!.. Но огня не зажигали, не смотря на такого рода катастрофу. Оказалось что и у Василія старикъ убѣжалъ, когда онъ убилъ старуху, которая своими конвульсіями разбудила спящаго старика. Къ намъ подошелъ и третій нашъ товарищъ; мы начали искать своихъ бѣглецовъ, не думая, однако, ихъ найти. Но сомнѣнія наши разсѣялись, когда мы замѣтили изъ замочной скважины двери въ одной комнатѣ свѣтъ; подойдя къ двери и посмотрѣвъ въ замочную скважину, мы увидѣли, что отецъ и сынъ стояли съ ружьемъ одинъ и съ револьверомъ другой, среди комнаты, въ которой не было ни одного окна, — это была какая-то кладовая, или что-то въ родѣ этого. Мы попробовали выломать дверь, но въ это время послышались изъ внутри выстрѣлы и пули пробили въ двери отверстія, въ которыя и начали Василій съ тѣмъ парнемъ стрѣлять туда въ нихъ. А мнѣ Василій велѣлъ итти къ двери и тамъ караулить, чтобы не накрыли насъ мокрымъ рядномъ, благодаря начавшейся пальбѣ, которая въ ночное время могла, разумѣется, привлечь чье угодно вниманіе. Выйдя на дворъ, я прислушался, но ничего такого не было, что бы могло грозить намъ опасностью, выстрѣлы же, такіе сильные внутри дома, слышались на дворѣ чуть-чуть, и то лишь потому, что я зналъ, что тамъ стрѣляютъ, и напрягалъ свой слухъ; воображеніе, разумѣется, тоже могло разслышать. Я вернулся опять въ комнаты, узнать, какъ дѣло; войдя туда, я увидалъ, что отецъ уже убитъ, а сынъ еще все продолжаетъ отстрѣливаться. Василій съ тѣмъ парнемъ тоже стрѣляютъ въ то самое отверстіе, которое было пробито въ двери, но ничего не могли подѣлать съ сыномъ, такъ какъ онъ, прижавшись къ стѣнѣ, стрѣлялъ изъ-за угла въ дыру. Василій, замѣтивъ меня, спросилъ, сильно ли слышны выстрѣлы на дворѣ, производимые ими здѣсь; я сказалъ, что не особенно, но что лучше бы бросить съ нимъ, т. е. съ сыномъ, такъ какъ ничего не подѣлаешь. Но Василій на это не согласился, говоря, что не удастся дѣло сдѣлать, такъ я его проучу; а въ случаѣ чего, такъ мы уйти съ пустыми руками всегда успѣемъ. Затѣмъ онъ мнѣ опять велѣлъ итти на дворъ и караулить тамъ. Я вышелъ опять во дворъ и опять не было ничего слышно, за исключеніемъ глухихъ выстрѣловъ, происходившихъ внутри дома. Благо что имѣлись такіе плотные ставни въ этомъ домѣ, которые служили плохимъ проводникомъ звука. Постоявъ еще немного на дворѣ и не замѣчая ничего опаснаго, я взошелъ опять во-внутрь дома. Войдя туда, я увидалъ, что и сынъ былъ готовъ. Его Василій сперва ухитрился ранить, а потомъ уже, растерявшагося, пристрѣлилъ.

Въ этой крѣпостцѣ не было ни одного окна, куда бы они могли выскочить, поэтому, я думаю, они и держались тамъ въ оборонительномъ положеніи. Возлѣ нихъ, лежащихъ убитыми, валялось ружье двухствольное и револьверъ военнаго образца, большого калибра, и гильзы пустыя и снаряженныя для ружья и револьвера. Василій опять меня послалъ караулить на дворъ, а я имъ велѣлъ обшарить хорошенько всѣ закоулки, чтобы не оставить гдѣ-нибудь денегъ. На этотъ разъ выходя на дворъ, я услыхалъ, что къ дому подъѣзжаетъ какой-то экипажъ. Прислушиваюсь, — экипажъ подъѣхалъ къ воротамъ, а затѣмъ послышался стукъ въ нихъ. Я сейчасъ же побѣжалъ сообщить Василію объ этомъ. «А много ли ихъ тамъ пріѣхало?» — спросилъ Василій.

Кажется двое т. к. я слышалъ разговоръ подъѣзжающихъ и опредѣлилъ по нему число пріѣхавшихъ.

— «Ну пойдемъ!» — сказалъ онъ, и мы вышли. Я направился къ воротамъ, чтобы отворить ихъ, а Василій остался на крытомъ крыльцѣ дожидаться пріѣхавшихъ. Я, согласно даннымъ мнѣ Василіемъ инструкціямъ, отворилъ ворота смѣло, какъ будто свой, и поздоровался съ пріѣхавшими во дворъ, которыхъ было дѣйствительно двое: мужчина и женщина. Въѣхавъ во дворъ, старуха освѣдомилась у меня о здоровьѣ «моей хозяйки», на что я ей отвѣтилъ, что хозяйка теперь сильно плоха, заболѣла. Услыхавъ такое сообщеніе отъ меня, старушенка поспѣшила схватить съ воза какія то покупки что ли и побѣжала въ комнаты, гдѣ на крыльцѣ Василій прихватилъ ее. Я же подошелъ къ мужику, который выпрягалъ коней, вродѣ какъ будто хочу ему помочь; выждавъ удобный моментъ, когда онъ зубами началъ развязывать какой-то ремень, схватилъ его сразу за горло и, поваливъ его, упалъ и самъ. Онъ оказался до того сильнымъ, что я съ трудомъ его держалъ, только не давая ему этимъ закричать или убѣжать. Къ счастью, подоспѣлъ Василій на эту свалку и со словами: «Что ты съ нимъ барахтаешься», всадилъ ему въ грудь большой ножъ, послѣ чего мужикъ угомонился. Покончивъ и съ остальнымъ въ недобрый часъ попавшимъ подъ замахъ, мы направились опять въ комнаты, чтобы забрать тамъ все, что найдемъ подходящимъ для насъ. Тутъ же валялась задушенная старушенка-гостья. Обыскавъ всѣ закоулки и ту каморку, гдѣ укрывались отецъ съ сыномъ, мы нашли болѣе 17 тысячъ наличными деньгами и много разныхъ золотыхъ и серебряныхъ вещей, захвативши все съ собой благополучно.

Раздѣливъ между собою поровну деньги, мы съ Василiемъ отправились опять въ Томскую губернію, а нашъ третій товарищъ остался въ этомъ городѣ. Пріѣхавъ въ Томскъ, мы съ Василіемъ начали гулять по чему попало. Для пущей свободы въ полученіи удовольствій мы разошлись съ нимъ, но съ тѣмъ, чтобы опять потомъ сойтись вмѣстѣ.

(Продолженіе будетъ).

Грабители

Исповѣдь каторжнаго.

«Восточное Обозрѣнiе» №214, 20 сентября 1903

(Продолженіе).

Другіе друзья всегда послѣ хорошаго заработка расходятся, потому что не вѣрятъ одинъ другому... такихъ случаевъ бываетъ много: заработали два товарища хорошій кушъ, смотришь, одинъ другого и норовитъ прихлеснуть изъ-за той доли товарища, которая досталась бы ему послѣ этого. Но у насъ, я говорю, этого не водилось съ Василіемъ. Гулялъ я, гулялъ и догулялся до того, что захватилъ «шанкеръ», который при всемъ моемъ отвращеніи къ лѣченію, долженъ былъ лѣчить у славившейся своимъ искусствомъ во всемъ околоткѣ «Пѣвухи»; она меня вылѣчила хорошо и скоро. Я ей за это обѣщалъ хорошую благодарность, которую, впрочемъ, затянулъ, по свойственной мнѣ въ такихъ случаяхъ забывчивости, до зимы.

Буранъ былъ такой сильный, что не запомнятъ такого уже много лѣтъ наши сибирскіе старожилы, когда я ѣхалъ благодарить «Пѣвуху» на своемъ гнѣдкѣ, впряженномъ въ сани, въ кошевкѣ которыхъ были разные гостинцы: ситецъ темненькій, который идетъ такъ къ лицу старухи и лѣтамъ, голова сахару, 4 фунта чаю хорошаго, двѣ шали, большая фляга водки и проч.

Буранъ и темнота ночи захватили меня въ дорогѣ и были причиной того, что мы съ гнѣдкомъ сбились съ дороги и ѣхали по бездорожью уже давно, но это замѣтить было трудно, т. к., убаюкиваемый свистомъ мятели, я дремалъ, сидя въ кошевкѣ, закутавшись плотно въ доху, но нырянье саней по снѣжнымъ наметамъ заставило меня проснуться. Проснувшись, я понялъ, что сбились съ дороги, но отыскивать ее не пошелъ, т. к., отыскивая дорогу, я могъ въ глубокомъ снѣгу замочиться и тогда, мокрый, вѣрнѣе замерзнуть. Я зналъ такихъ случаевъ много и поэтому, не желая изъ подражанія моимъ предшественникамъ по заблужденію замерзнуть, не рѣшился итти отыскивать дорогу, а ограничился только тѣмъ, что пустилъ своего гнѣдка на его инстинктивное усмотрѣніе. Гнѣдко тщетно нырялъ по сугробамъ снѣга, обнюхивая воздухъ, а я, свѣсившись чрезъ бортъ своей кошевки, присматривался въ снѣгъ, въ надеждѣ увидать какіе-нибудь признаки дороги. Барахтались мы въ сугробахъ снѣга почти до полночи, но вдругъ... наѣхали на что-то большое, черное, похожее на домъ. Тутъ же стояла чья-то лошадь, запряженная въ такую же кошевку, какъ и моя, и заваленную снѣгомъ такъ, что нельзя было разсмотрѣть сидѣвшую на ней фигуру. Вылѣзши изъ кошевки, я подошелъ ближе къ сидѣвшей въ саняхъ фигурѣ и, обращаясь къ ней съ вопросомъ: «Что здѣсь такое?», — увидалъ, что сидѣвшая въ саняхъ фигура почти замерзаетъ. Тогда я обошелъ весь зародъ (это былъ сѣна зародъ) въ надеждѣ найти, быть можетъ, еще кого-нибудь изъ заблудившихся путниковъ, но болѣе никого не было. Тогда я возвратился къ заблудившейся особѣ и хотѣлъ зажигать сѣно, съ цѣлью отогрѣть замершую, но вспомнилъ, какъ заблудившійся солдатъ также во время бурана и прибившiйся къ зароду сталъ жечь его, чтобы согрѣться, но сѣно сгорѣло и солдатъ, одежда котораго оттаяла отъ огня, а потомъ стала мокрая, быстрѣй сталъ мерзнуть, — замерзъ. Вспомнивъ про этого солдата, я не сталъ тутъ разжигать костра, а пересадилъ къ себѣ въ кошеву замерзающаго и, привязавъ ту лошадь къ своей, поѣхалъ туда, гдѣ невдалекѣ что-то чернѣло. Это была тайга и мы въ нее въѣхали.

Пріѣхавъ въ тайгу, я въ небольшой падушкѣ (широкій оврагъ), защищенной почти со всѣхъ сторонъ чащею отъ вѣтра, замѣтилъ когда-то сломанную бурей большую сосну, къ которой и направился... Сухія вѣтви сосны съ трескомъ запылали. При яркомъ свѣтѣ я увидалъ, что замерзающая фигура была дѣвушка, подростокъ, очень красивая, и въ это время спала или такъ закрыла глаза, не знаю. Снѣгъ вокругъ костра оттаивалъ, да и я его еще примялъ ногами, такъ что образовалась хорошая площадка, на которую я опрокинулъ кошевку и, такимъ образомъ, устроилъ гнѣздо для дѣвочки. Положивъ ее туда, я принялся приводить ее въ чувство, т. е. досталъ флягу съ водкой, которая предназначалась въ подарокъ вылѣчившей меня «Пѣвухѣ», началъ понемножку черезъ соломинку переливать ей въ ротъ изъ своего рта водку; затѣмъ снялъ съ ея ногъ башмаки и началъ тереть ей снѣгомъ побѣлѣвшія отъ мороза ноги; высушивъ ея башмаки и чулки и обувь ея ноги опять въ нихъ, я началъ снимать съ нея платье, которое было мокро отъ того, что она ходила искать дорогу и въ снѣгу замочила его такъ, что она на морозѣ стояла коломъ. Итакъ, когда я началъ снимать съ нея платье, то она открыла глаза и держась рукою за него, что-то говорила. Я сперва не могъ понять, что она говорила, потомъ она стала хотя и робко, но довольно уже внятно, изъявлять свое нежеланіе быть раздѣтой. Тогда я растормошить ее счелъ нужнымъ посильнѣй, чтобы она могла сама возлѣ костра обсушиться.

Обсушившись хорошенько, мы стали дожидаться съ ней въ тайгѣ, пока перестанетъ буранъ и настанетъ утро; дѣйствительно, буранъ переставалъ съ наступленіемъ утра. Когда настало утро, мы выѣхали изъ тайги, и мѣстность эта, гдѣ мы заблудились, была въ 4 верстахъ отъ той деревушки, гдѣ жила эта дѣвочка. Дѣвочка мнѣ разсказала причину своей поѣздки въ буранъ. Она возила свою тетку въ другое селеніе, домой къ ней, т. к. та гостила у ея родныхъ по случаю крестинъ.

Деревня эта отстояла на 18 верстъ отъ ихней. Дѣвочка просила меня, чтобы я ѣхалъ съ ней вмѣстѣ къ ея родителямъ, которые меня отблагодарятъ, но я не согласился на ея предложеніе, а спросилъ у ней дорогу въ то селеніе, гдѣ жила «Пѣвуха», и поѣхалъ къ послѣдней. «Пѣвуху» я, разумѣется, отблагодарилъ.

Послѣ этого, спустя мѣсяца три ко мнѣ пріѣхалъ Василій; деньжонокъ у него тоже не было. Я радъ былъ его пріѣзду, т. к. съ нимъ можно опять заработать хорошихъ денегъ. Теперь мы уже отправились за благопріобрѣтеннымъ его свата. Пріѣхавъ туда, мы дождались подходящую ночку и отправились на дѣло; былъ дождикъ. Особеннаго плана у насъ не было на это дѣло. Всѣ наши мысли сосредоточены были на томъ только, какъ бы завладѣть деньгами стараго скареда. У него былъ сторожъ, былъ кучеръ и была стряпка. Всѣ эти прислуги служили обоимъ господамъ порознь, т. е. самому старику и его невѣсткѣ, Васильевой сестрѣ, которая жила здѣсь же съ нимъ на дачѣ, но только занимала другую половину дачи. При дачѣ былъ садъ; мы перелѣзли черезъ заборъ въ садъ, изъ сада влѣзли въ отворенное окно одной изъ комнатъ старика. Очутившись, такимъ образомъ, въ комнатѣ, мы изъ нея направились въ другую, а изъ той уже очутились въ спальнѣ старика. Когда мы вошли въ его спальню, то онъ, очевидно, не спалъ, т. к. вскочилъ съ кровати и схватился за висѣвшій надъ кроватью кинжалъ, но не успѣлъ онъ обернуться, какъ мы набросились на него, отняли это оружіе и тутъ же, задавивъ его, положили опять на кровать и принялись обшаривать всѣ закоулки его спальни и другихъ комнатъ. Но въ другихъ комнатахъ я напрасно искалъ.

Все состояніе старика находилось въ его спальнѣ, въ небольшомъ окованномъ желѣзномъ сундукѣ. Отобравъ деньги отъ разныхъ бумагъ, т. к. они были между собой перемѣшаны, мы насчитали ихъ 24 тысячи, какъ одну копейку, и захватили съ собой пепельницу золотую, высокой пробы, въ 6 фунтовъ вѣсу, изображающую собой пушку. Забравъ все это съ собой, мы вышли благополучно, не причинивъ никому болѣе вреда. На другой день мы съ Василіемъ подѣлили въ городѣ поровну между собой добытыя деньги и отправились каждый своей дорогой. Василій, впрочемъ, уговаривалъ меня тогда ѣхать съ нимъ въ Бійскъ, гдѣ проживалъ тогда Василій, и, бросивъ свое дурное занятіе, заняться торговлей, тамъ и жить по-человѣчески. Но я на его предложеніе не согласился, т. к. не находилъ въ себѣ способности къ этому дѣлу. Да при томъ не хотѣлъ уже мѣнять образа своей жизни, такой свободной и безпокойной...

Пробовать быть купцомъ, чтобы добывать себѣ средства къ жизни и даже удовольствіе посредствомъ торговли, я не хотѣлъ; а гулять туда, гдѣ купцы гуляютъ, дѣлая, впрочемъ, и свои дѣла, — я съ охотой поѣхалъ самъ, — я поѣхалъ въ Нижній Новгородъ! Василій же избралъ лучшую часть и сейчасъ живетъ даже человѣкомъ въ Бійскѣ. Въ Нижнемъ я выдавалъ себя за торговаго человѣка-сибиряка, и гулялъ почемъ попало, не жалѣя денегъ. Я запиралъ тамъ публичные дома и гулялъ тамъ одинъ съ прекраснымъ поломъ, наслаждаясь тамъ, какъ какой-нибудь турецкій султанъ. Ярмарка только начиналась, и я побывалъ на цыганскихъ и русскихъ хорахъ, причемъ не скупился положить на бубенъ хорошенькой цыганки или русской дѣвицы въ традиціонномъ сарафанѣ и кокошникѣ.

Погулявъ, такимъ образомъ, въ Нижнемъ недѣли три и побывавъ въ развеселомъ Кунавинѣ, я вернулся опять къ себѣ въ Сибирь, т. к. деньги уже выходили, а доставать тамъ денегъ я не рѣшался, потому что Россія казалась мнѣ не такъ проста насчетъ этого, какъ наша матушка Сибирь. Слова нѣтъ, я и тамъ бы рискнулъ, но не съ кѣмъ было. По дорогѣ, въ Сибирь я ничего не дѣлалъ, за исключеніемъ двухъ кражъ, одна изъ нихъ мнѣ дала пользы 700 рубл., съ которыми я добрался до Каинскаго округа и пристроился въ одномъ селеніи жить по чужому виду (на одного поселенца), который я пріобрѣлъ дорогой.

(Продолженіе будетъ).

Исповѣдь каторжнаго.

«Восточное Обозрѣнiе» №217, 24 сентября 1903

(Продолженіе).

Проживши въ этомъ селеніи мѣсяцевъ семь, я познакомился съ одной дѣвушкой и женился на ней. Оставивъ по себѣ потомство — дѣвочку, Грушу, которая и сейчасъ жива, ей уже 16 лѣтъ, — жена моя померла. Тогда я, имѣя въ виду одно «дѣло», рѣшился его сдѣлать.

Дѣло это было убійствомъ церковнаго старосты. Я хотѣлъ дѣлать это дѣло, для большей скромности, ночью, но обстоятельства вовсе не благопріятствовали этому, и я принужденъ былъ волей-неволей дѣлать его днемъ или совсѣмъ не дѣлать. Я подумалъ, подумалъ и рѣшился на первое. А въ крайнемъ случаѣ, если бы не удалось, то я могъ бы оставить эту мѣстность и не быть все-таки въ отвѣтѣ. У этого старосты была единственная старуха-жена и больше никого. Жилъ онъ своимъ домомъ, который находился близъ церкви. Итакъ, выбравъ удобный случай днемъ, я съ топоромъ, спрятаннымъ за поясомъ подъ полой, отправился на дѣло.

Войдя въ сѣни, дверь которыхъ была открыта, по случаю только-что прошедшаго дождика, и на крыльцѣ стояли горшки съ цвѣтами, а окна домишка тоже были открыты, я увидѣлъ, что старуха возится въ кладовкѣ, поздоровался съ ней; но она на мои слова ничего не отвѣтила и не взглянула. Это меня крайне удивило, я не зналъ, что дѣлать: увидавъ старуху въ кладовкѣ, я уже перемѣнилъ свой планъ, т. е. хотѣлъ спросить чего-нибудь и уйти, не солоно хлѣбавши, но она меня не замѣтила по случаю своей глухоты и мнѣ надо было пользоваться случаемъ!... Я такъ и сдѣлалъ: пошелъ потихоньку въ открытую дверь комнаты; войдя въ первую комнату, я черезъ открытую дверь, ведшую въ другую комнату, увидѣлъ, что спиной къ двери сидитъ староста за столомъ и что то пишетъ, щелкая счетами такъ громко, что мои шаги были совершенно не слышны. Подойдя къ старостѣ не слышными шагами такъ уже близко, какъ мнѣ было надо, я вынулъ изъ подъ полы свой топоръ и ударилъ старика такъ сильно по головѣ, что голова раздвоилась на двѣ части до самыхъ плечъ, и онъ неслышно соскользнулъ со стула на полъ. По раздвоенной головѣ не трудно было убѣдиться въ дѣйствительной смерти; затѣмъ я направился въ кладовку къ старухѣ. Она также, какъ и въ то время, когда я взошелъ только въ сѣни, — возилась съ какими-то горшками и что-то про себя бормотала. Я ударилъ ее обухомъ топора по головѣ, и она упала съ раздробленнымъ черепомъ и разлетѣвшимся горшкомъ, который она держала въ рукахъ. Уговоривъ и старуху, я притворилъ сѣнную дверь и пошелъ въ комнаты искать деньги. Тамъ я началъ ломать сундуки и рыться въ нихъ, ища деньги, но, обернувшись, увидалъ полную комнату народа съ ружьями и дрекольями. Былъ я тутъ же схваченъ и связанъ. Случилось все это по той причинѣ, что сосѣдская дѣвочка зачѣмъ-то прибѣжала къ старостѣ и, увидавъ въ кладовой убитую старуху, вернувшись домой, разсказала видѣнное ею своимъ домашнимъ, которые собрали народъ и пришли меня арестовать. Били меня тогда такъ сильно, что не знаю, какъ я живъ остался.

Произведя допросъ, меня отправили въ городъ въ тюрьму. Въ городѣ меня судили какъ поселенца, по документу котораго я проживалъ въ этомъ селеніи, т. к. судебно-слѣдственныя справки подтвердили, что я дѣйствительно поселенецъ такой-то. Судили меня безъ сроку въ каторгу, и спустя мѣсяцъ я бѣжалъ изъ тюрьмы. Бѣжалъ я при слѣдующихъ обстоятельствахъ: насъ было двое, рѣшившихся на побѣгъ, другой былъ сужденъ на 8 лѣтъ. Камера, въ которой мы содержались, не отличалась особенной прочностью запоровъ ночью; поэтому намъ не составляло большого труда выйти ночью во дворъ тюрьмы.

Во дворѣ былъ сортиръ для арестантовъ на день; въ этомъ сортирѣ мы оторвали доску, но, къ несчастію нашему, не безъ треска, который послужилъ гибелью для моего товарища; приставивъ эту доску къ оградѣ, я взобрался по ней на послѣднюю, а товарищъ мой, увидавъ или услышавъ что-то, бросился въ сортиръ и заперся тамъ. Въ то же время я увидалъ нѣсколько человѣкъ караульныхъ солдатъ, появившихся возлѣ сортира. Столкнувъ прямо на нихъ доску, по которой мнѣ удалось взобраться на ограду, я соскочилъ съ нея на-земь, на волю!.. Но тутъ какимъ то чудомъ удалось мнѣ увернуться отъ часового, который подскочилъ и хотѣлъ посадить меня на штыкъ. Отбѣжавъ на нѣсколько шаговъ отъ тюремной стѣны, я услышалъ за собой выстрѣлъ!.. Затѣмъ еще другой выстрѣлъ.

Выстрѣлы, какъ я узналъ впослѣдствіи, были: первый — по мнѣ часовымъ, второй же былъ смертью моему товарищу, который не хотѣлъ отворять, на требованіе караула, во главѣ съ начальникомъ тюрьмы, сортира, боясь быть заколотымъ или застрѣленнымъ. Но на слова начальника тюрьмы, увѣрявшаго, что онъ не позволитъ солдатамъ убить его, отворилъ и былъ проколотъ двумя штыками сразу и прострѣленъ пулей навылетъ.

Убѣжавъ изъ тюрьмы, я отправился опять въ Россію; по дорогѣ туда, я кое-что приворовывалъ. Въ Россію я шелъ затѣмъ, чтобы тамъ за границей осудиться за бродягу и пріобрѣсти такимъ манеромъ чистое мѣсто, стушеваться такимъ путемъ отъ знающихъ меня не особенно точно преслѣдователей. Я могъ бы судиться за бродягу и въ Сибири, но не охота было получать 5 лѣтъ каторги, которая въ то время полагалась каждому бродягѣ, судившемуся въ Сибири. Въ Россіи же ничего подобнаго не было. Добравшись до Перми (тамъ граница Сибири), я арестовался и былъ осужденъ на водвореніе въ не столь отдаленныя мѣста Сибири. Изъ Перьми я былъ препровожденъ въ числѣ многихъ бродягъ и всевозможныхъ категорій ссыльныхъ въ тюменскій приказъ о ссыльныхъ, а изъ Тюмени быль отправленъ въ Томскъ. Изъ Томска надо было въ Иркутскъ, но я дошелъ только до Нижнеудинска, гдѣ меня уличилъ старый надзиратель, который служилъ во время моего побѣга, совершеннаго благодаря ремонту тюрьмы и содѣйствію бабы, заговорившей часового. Тогда я былъ, какъ Широколобовъ, сужденъ на 17 лѣтъ и 6 мѣсяцевъ (это до побѣга изъ тюрьмы). Теперь же судили за побѣгъ на 5 лѣтъ и 40 ударовъ плетей. Такимъ образомъ, я сталъ имѣть 22 года и 6 мѣсяцевъ сроку и плети.

Просидѣлъ я въ нижнеудинской тюрьмѣ 2 мѣсяца и затѣмъ былъ, подъ особымъ карауломъ съ такимъ же скакуномъ, какъ я, отправленъ въ рудникъ Алгачи. Въ Алгачахъ я просидѣлъ два года, а затѣмъ былъ отправленъ съ другими плотниками въ селеніе Александровское строить тюрьму. По прибытіи туда мы ходили на работу подъ конвоемъ, но затѣмъ начальникъ каторги Коморскій *) велѣлъ насъ освободить. Тюрьма, которую мы строили, предназначалась для богадѣльщиковъ. Въ числѣ богадѣльщиковъ, присланныхъ въ новую тюрьму, былъ знакомый нѣкто Скорбенко, которому на одной кражѣ изуродовали ноги, и онъ былъ поэтому богадѣльщикъ (или богадулъ **). Онъ какъ семейный человѣкъ, получилъ разрѣшеніе жить на квартирѣ, куда я къ нему частенько хаживалъ.

*) Въ настоящее время издатель-редакторъ газеты „Восточный Вѣстникъ“.

**) Богадулами называются каторжные, содержащіеся въ тюремныхъ богадѣльняхъ.

Тамъ у него былъ настоящій содомъ: парни и дѣвки со всего селенія къ нему собирались и отъ этого и была цѣлая сводня. Бывая тамъ постоянно, я въ одну дѣвку Татьяну втрескался, какъ чортъ въ сухую грушу, но она меня вовсе не хотѣла знать. Тогда Скорбенчиха задѣлалась свахой и, благодаря ея спеціальности въ этомъ дѣлѣ, Татьяна была моя. Родители Татьяны узнали что она со мной воловодится, пригрозили ей, если она набѣгаетъ, убить щенка и ее, суку.

Но я позаботился эту опасность предотвратить: помѣстилъ свою сожительницу къ одной знакомой мнѣ старухѣ, пока она разрѣшится отъ бремени. Татьяна родила дѣвочку, на другой день послѣ родовъ я попросилъ у одного крестьянина коня и повезъ дѣвочку свою въ Акатуй, чтобы подбросить ее начальнику тамошней тюрьмы; но вышло гораздо лучше, т. к. не надо было подбрасывать: я вошелъ въ кухню и отдалъ завернутаго ребенка кухаркѣ въ руки вмѣстѣ съ конвертомъ, въ которомъ была записка, что ребенокъ еще не крещенъ. Кухарка, разумѣется, не успѣла сообразитъ, въ чемъ дѣло, какъ я уже скрылся.

Жилъ я въ Александровскомъ хорошо, такъ что и убѣгать то особенно не думалъ; но обстоятельства сложились такiя, что противъ воли долженъ былъ бѣжать. Стали поступать къ начальству жалобы и заявленія по случаю многократныхъ кражъ. Вотъ начальство и стало разузнавать чрезъ нашихъ же, кто это орудуетъ; я оказался заподозрѣнъ серьезно и основательно, и мнѣ грозила безсрочная каторга, плети и строгое содержаніе. Поэтому я бросилъ отбывать свою каторгу и не хотѣлъ получать увеличенія ея, сопряженнаго со строгостью содержанія... Сперва я появился въ Нерчинскѣ и, проживъ тамъ на наворованныя за длинную дорогу деньги, — дорогу, которую я продолжалъ туда изъ Александровскаго почти два мѣсяца — отсюда отправился въ Читу. Въ Читѣ я пробылъ мѣсяца два и передался въ городишко Акша, по рѣкѣ Онону; тамъ я сталъ на квартиру къ одному плотнику. У меня былъ хорошій документъ на имя одного крестьянина, по которому я и проживалъ. Проживая тамъ, я пронюхалъ два дѣла, которыя сдѣлалъ и потомъ попался. Я считаю нужнымъ описать подробности этихъ дѣлъ, т. к. за нихъ теперь и отбываю свою каторгу.

Первое дѣло было такъ: въ Акшѣ жила одна старая дѣва, дочь священника, отъ роду она имѣла лѣтъ 50 и на видъ была очень безобразна; вдобавокъ же ко всему была глуховата. Если бы пришлось кому-нибудь увидать ее въ первый разъ, то каждый бы понялъ, что она — идіотка. У нея жили мужикъ и баба преклонныхъ лѣтъ, между собою супруги. Первый исполнялъ должность кучера, сторожа и дворника, вторая кухарки, скотницы и проч. Я, чтобы поближе ознакомиться съ дѣломъ, пришелъ къ старой дѣвѣ покупать свиней, которыхъ у нея было много. Прійдя къ ней на дворъ, я былъ встрѣченъ лаемъ цѣпной собаки и бѣжавшей ко мнѣ кухаркой, которая, — освѣдомившись, «что мнѣ надо», — велѣла обождать во дворѣ, пока она доложитъ барышнѣ. Я хотѣлъ посмотрѣть внутри дома, что мнѣ было надо, чтобы ночью не путаться тамъ по-пусту. Барышня вышла на крыльцо и спросила, откуда и что мнѣ надо... Я подошелъ къ крыльцу и объяснилъ ей: что хочу купить у нея пару свиней. Она меня спросила, кто я и откуда. Я ей назвалъ себя крестьяниномъ изъ ближайшей деревни, но что теперь здѣсь въ городѣ. Она тогда сказала, что свиней у нея нѣтъ уже продажныхъ, такъ какъ получила уже задатокъ съ начальника мѣстной военной команды за 8 штукъ тѣхъ взрослыхъ свиней, которыя у нея были; она предлагала мнѣ купить подсвинковъ, которыхъ нѣтъ сейчасъ дома — пасутся, а если хочу, то могу прійти посмотрѣть ихъ, когда сядетъ солнце, т. к. это то самое время, когда она приказываетъ строго своему пастуху гнать всю скотину домой. Я согласился притти, когда сядетъ солнце. Тѣмъ нашъ разговоръ и кончился.

(Продолженіе будетъ).

Убийцы

Исповѣдь каторжнаго.

«Восточное Обозрѣнiе» №220, 27 сентября 1903

(Продолженіе).

Спустя дней шесть послѣ этого разговора я ночью, когда уже давно сѣло солнце, пошелъ на дѣло, захвативъ съ собой винтовку.

Ночь была дождливая и вѣтреная. Прислуга ея помѣщалась на противоположномъ концѣ большого заросшаго бурьяномъ двора, въ какой-то амбарушкѣ; собаки не было слышно, она, должно быть, забилась въ свою конуру и сладко спитъ. Прійдя во дворъ, взломалъ штабу и отворилъ ставню окна, чрезъ которое проникъ въ небольшую комнату, изъ этой комнатки была открыта дверь въ другую комнату, служившую спальней поповнѣ. Поповна, по глухотѣ своей, не слыхала бы того треска, который происходилъ отъ ломаемой мною ставни, но собаченка, про существованіе которой я не подозрѣвалъ даже, услышавъ, залилась громкими лаемъ, котораго уже никакая глухая не могла не слышать.

Проснувшись, поповна надѣлала крику, по случаю котораго я вышелъ обратно на улицу и сталъ прислушиваться, не будутъ ли сбѣгаться на крикъ поповны изъ близъ лежавшихъ казармъ солдаты. Но, прослѣдивъ такимъ образомъ нѣсколько минутъ, я ничего такого не замѣтилъ, чтобы могло грозить мнѣ опасностью, и не слышалъ уже никакого крику въ домѣ проснувшейся поповны. Для того, чтобы убѣдиться въ своей безопасности, я пошелъ къ солдатскимъ казармамъ посмотрѣть, нѣтъ ли тамъ какого волненія, но ничего подозрительнаго не было; на одномъ окнѣ я замѣтилъ лежащій съ патронами подсумокъ, — открылъ окно и взялъ, т. к. патроны мнѣ были нужны. Вернувшись опять къ своему дѣлу, черезъ проломанное уже ранѣе окно я проникъ опять въ ту комнату; комната та была ни что иное какъ кухня, дверь ведшая въ другую комнату была заперта. Тогда я пустился на хитрость: началъ стучать въ дверь какъ-будто-бы человѣкъ, шедшій мимо ея дома въ то время, когда въ немъ слышался крикъ, и теперь пришедшій изъ любви къ ближнему узнать, въ чемъ дѣло. На мой стукъ въ дверь послышался вопросъ:

— Кто такой? — и такъ жалобно, что я подумалъ: вотъ сейчасъ отворитъ.

Я тогда, согласно взятой на себя роли, началъ искренне врать ей, но къ довѣрію своихъ словъ не могъ расположить барышню; она все-таки находила страннымъ появленіе своего ближняго черезъ взломанное грабителемъ окно. Тогда я, пользуясь глухотой ночи и осаждаемой, началъ пробирать замѣченный мною промежутокъ между печкой и потолкомъ, заложенный кирпичемъ въ одинъ рядъ толщиной и въ 4 кирпича вышиной. Пробивать такую брешь въ импровизированной крѣпости было довольно сложной задачей, но, благодаря нѣкоторой тактикѣ въ этомъ стратегическомъ дѣлѣ, я преодолѣлъ ее слѣдующимъ маневромъ: нашелъ въ кухнѣ какую-то кадочку и поставилъ ее себѣ подъ ноги, досталъ такимъ манеромъ руками до того промежутка, который и сталъ ломать слѣдующимъ образомъ: одной рукой взялся за ручку двери и стучалъ ею для того, чтобы глухая барышня сосредоточила все свое вниманіе на трясущейся двери, а на пробираемый промежутокъ не обращала бы вниманія; это я дѣлалъ, перекосивъ свой корпусъ, стоя на кадкѣ; когда я пробралъ отверстіе промежутка настолько, что могъ просунуть голову, то увидалъ, что барышня стояла возлѣ двери припавъ ухомъ къ замочной скважинѣ и держала въ рукахъ большой револьверъ. Тогда я не имѣя возможности дергать дверь рукой, сталъ дѣлать это ногой и въ то же время, пробравъ быстро нѣсколько кирпичей такъ, что могъ уже пролѣзть, — взялъ полкирпича и ударилъ имъ поповну съ такой силой, что она упала и падая произвела выстрѣлъ, — очевидно, отъ судорожнаго сжатія рукъ. Я вскочилъ тогда въ комнату и ударилъ храбрую барышню тѣмъ же кирпичомъ по головѣ такъ сильно, что кирпичъ разлетѣлся въ песокъ, а голова сѣдоватая стала окрашиваться кровью, перемѣшанной съ мозгами. Собаченка, которая во все время продѣлываемой манипуляціи скребла двери и громко лаяла, бросилась къ своей госпожѣ и визжала, потомъ стала царапать ей грудь, но я тутъ же убилъ ее объ уголъ печки. Тогда я отворилъ дверь и взялъ свою винтовку, стоявшую въ коридорѣ. Затѣмъ выйдя на крыльцо послушать, нѣтъ ли чего подозрительнаго, я затворилъ опять всѣ двери и началъ обшаривать всѣ сундуки и закоулки. Въ разныхъ мѣстахъ я нашелъ болѣе 5 тысячъ наличными и много иностранныхъ и русскихъ монетъ, золотыхъ и серебряныхъ. Серебряныя монеты до того были черныя, что я не рѣшался ихъ брать, считая ихъ за мѣдныя. Сдѣлавъ это дѣло, я отправился въ тайгу, началъ тамъ приготовлять лошадей для предстоящаго бѣгства, которое должно быть послѣ совершенія другого преступленія, на которое итти ранѣе недѣли нельзя было. Я задался мыслью добыть хорошихъ денегъ и ради этого готовъ былъ перебить полъ Акши. Но, зная хорошо, что по случаю убійства поповны будетъ сильная тревога въ городѣ, я рѣшился выждать спокойствія города въ тайгѣ, чтобы потомъ возвратиться въ городъ и приняться за другое дѣло, которое, по моему соображенію, должно дать мнѣ, по крайней мѣрѣ, столько же, что дало и первое. Дѣло же это было убійство китайца, который торговалъ въ г. Акшѣ лавкой и знался почему-то Николаемъ. Былъ онъ крещенъ кажется. Спустя недѣлю времени, я отправился на это дѣло; у меня имѣлось долото и центровка: какъ орудіе взлома, и топоръ съ револьверомъ, какъ орудіе убійства. Прійдя ночью, я снялъ въ огородѣ сапоги и отправился босикомъ на дѣло. Но прежде надо подробнѣй описать, что это за дѣло...

Китаецъ, какъ я уже сказалъ торговалъ всевозможными товарами и торговалъ очень бойко. Якшался со всей акшинской знатью, а болѣе всего съ офицерами, которые частенько ходили къ нему играть въ карты; имѣлъ онъ возлѣ своей лавки сторожа, который сторожилъ, положимъ, и дворъ, гдѣ окромѣ него имѣлась большая цѣпная собака; лавка была, какъ вообще бываютъ лавки, растворомъ на улицу; брать эту дверь я находилъ неудобнымъ, т. к. караулившій ее могъ замѣтить взломанную дверь и ничего бы не вышло. Для того, чтобы проникнуть во внутрь дома, я счелъ лучшимъ въ двери, которая выходитъ во дворъ, просверлить четыре дыры имѣвшейся у меня центровкой и затѣмъ выбрать долотомъ то пространство двери, что окажется между четырьмя дырами. Сдѣлать это можно тихо и скоро. А когда уже дыра будетъ готова, то тогда только откинуть крючекъ, запирающій изъ внутри эту дверь. Но, прежде чѣмъ дѣлать это, я пошелъ потихоньку къ собакѣ, которая лежала въ это время въ конурѣ и что то грызла и, потихоньку подобравъ цѣпь, на которой она была прикована, я дернулъ ее съ такой силой, что собака, какъ пружиной выброшенная, выскочила изъ конуры, я ее тутъ же и пристукнулъ обухомъ топора, имѣвшагося въ рукахъ. Убивши собаку, я приступилъ къ сверленію двери, которую преодолѣлъ скоро, тихо и легко; бѣлѣвшееся мѣсто я запачкалъ грязью, чтобы сторожъ не обратилъ вниманія.

Очутившись въ коридорѣ, я принужденъ былъ и вторую дверь также сверлить, какъ и первую, т. к. она была тоже заперта. Дверь эта вела въ лавку, а изъ лавки уже въ комнату къ китайцу. Отперъ я и эту дверь такимъ же путемъ, какъ и первую. Взойдя въ лавку, я наступилъ на половицы, которыя такъ заскрипѣли, что я было усумнился въ своемъ успѣхѣ, но, прислушавшись, я убѣдился, что все обстоитъ благополучно, и пошелъ къ двери, ведущей въ комнату китайца, которая была отдѣлена отъ меня прилавкомъ, въ которомъ имѣлась и дверца, но я ее не замѣтилъ и сталъ перелѣзать черезъ него, но когда я перелѣзалъ, то онъ такъ заскрипѣлъ, что я во второй разъ усумнился въ возможности выполнить свое дѣло; не долго пришлось сомнѣваться въ точности своего предположенія; въ комнатѣ за дверью послышался безпокойный шорохъ и.. я бросился стремглавъ въ комнату, не замѣтя, какъ сорвалъ крючекъ, запирающiй эту дверь.

Какъ только я вскочилъ въ комнату, то въ меня выстрѣлилъ изъ револьвера китаецъ, съ порога — въ другой разъ; пока я успѣлъ подскочить къ нему и ударомъ топора прорубилъ насквозь голову отъ одного уха до другого, на мнѣ были прострѣлены штаны и рубаха, благодаря широкому покрою которыхъ китаецъ не заботился попадать центральнѣй въ мою фигуру. Китайца я больше не сталъ бить, т. к. у него была прорублена, какъ я уже сказалъ, насквозь голова, а сталъ искать денегъ. Но т. к. долго не могъ найти, то вошелъ въ лавку послушать у двери, нѣтъ ли чего подозрительнаго за это уже долгое время послѣ двухъ выстрѣловъ, но ничего не было. Тогда я принялся искать въ лавкѣ и вспомнилъ про тѣ половицы, которыя такъ скрипѣли, поднялъ ихъ; не найдя подъ ними ничего, бросилъ туда топоръ и центровку, а долото мнѣ было нужно ломать нѣкоторые сундуки, я его оставилъ и только хотѣлъ опять итти въ комнаты, какъ услыхалъ возлѣ дверей на улицѣ чей-то разговоръ, котораго, впрочемъ, не могъ понять; но потомъ уже, когда попался, то изъ обвинительнаго акта узналъ, что это шли съ винта: частный полицейскій приставъ и одинъ офицеръ, и они спрашивали у сторожа, спитъ ли его хозяинъ и, получивъ утвердительный отвѣтъ, пошли себѣ дальше: они хотѣли зайти къ китайцу, но счастливь ихъ Богъ!.. Я принялся опять искать деньги и съ большимъ трудомъ нашелъ ихъ тамъ, гдѣ и не ожидалъ: въ шкатулкѣ, прикрѣпленной къ кровати изъ-подъ низу, — хитрый народъ эти китайцы! Денегъ было 10 тысячъ 700 рублей, въ лавкѣ я выбралъ себѣ хорошіе сапоги съ высокими голенищами для предстоящаго путешествія, взялъ мѣдный чайникъ, сахару большой кусокъ, чаю и два кушака шелковыхъ, цѣною рублей по 25; когда я вышелъ, уже разсвѣтало. Долото я сунулъ подъ крыльцо и пошелъ на улицу прямо, не заходя на огородъ за брошенными сапогами, Когда я шелъ по улицѣ проснувшагося города, то меня много изъ встрѣчныхъ оглядывали какъ-то подозрительно. Я имъ казался подозрительнымъ потому, что они видѣли на мнѣ новые сапоги, а въ рукахъ покупки, которыхъ я не могъ въ такую рань купить нигдѣ, т. к. были еще закрыты всѣ лавки. Но скоро городишко долженъ былъ взволноваться по обнаруженіи въ эту ночь убійства, которое сходилось своимъ характеромъ съ первымъ убійствомъ, совершеннымъ недѣлю тому назадъ... Взволнуется Акша отъ этихъ дерзкихъ преступленій, которыя, по понятію жителей городка, могутъ продолжаться еще неоднократно, т. к. дѣлавшій ихъ преступникъ не постѣснялся солдатскихъ казармъ и полицейскаго управленія, вмѣстѣ находящихся возлѣ мѣста преступленій; надо убѣгать. Прійдя къ мѣсту, гдѣ стояли кони, я сѣлъ на одного изъ нихъ, а другой былъ съ вьюкомъ, и поѣхалъ сейчасъ же цѣлой тайгой.

Проѣхавъ цѣлый день, я остановился накормить лошадей. Распорядившись лошадьми, я отошелъ отъ нихъ на порядочное разстояніе и разложилъ костерь, чтобы сварить себѣ чаю, но въ это время лошади мои начали съ визгомъ другъ друга грызть; я поспѣшилъ къ нимъ, чтобы помирить ихъ; помиривъ лошадей, я вернулся опять къ костру, который разгорѣлся до громадныхъ размѣровъ.

Вдругъ вижу казакъ идетъ... безъ ружья, согнулся какъ-то и не думаетъ вовсе подойти ко мнѣ...

Я его спросилъ: кто онъ такой, куда и откуда идетъ. Онъ началъ мнѣ объяснять какъ-то неправдоподобно причину здѣсь своего появленія. Онъ говорилъ, что былъ въ сосѣдней станицѣ у своей любовницы, напился тамъ пьянымъ и пошелъ домой въ другую станицу, но дорогой разобралъ его хмѣль и онъ, войдя въ попавшійся ему по дорогѣ балаганчикъ, проспалъ тамъ до этихъ поръ и теперь, проснувшись, продолжаетъ свой путь домой. При этомъ онъ попросилъ моего позволенiя погрѣться около огня. Такой вѣжливости со стороны его я не могъ себѣ объяснить, онъ мнѣ показался не то сумасшедшимъ, не то какимъ то не умѣющимъ дѣлать своего дѣла фискаломъ, появленіе котораго здѣсь въ тайгѣ казалось мнѣ возмутительнымъ по той причинѣ, что когда я выходилъ изъ города послѣ совершеннаго преступленія, то на меня смотрѣли такъ подозрительно встрѣчающіеся со мной, успѣвшіе встать въ такую рань жители, и кто-нибудь изъ этихъ любопытныхъ, основываясь на своихъ подозрѣніяхъ, хотѣлъ провѣрить путемъ незамѣтнаго для меня преслѣдованія до того мѣста, гдѣ были мои кони; а когда увидѣлъ, что я сажусь на коня и пускаюсь въ путь тайгою, то его подозрѣніе уже, значитъ, основательно подстрекнули его любопытство; притомъ онъ могъ-бы упустить меня, если бъ вернулся въ городъ заявить о томъ, что онъ выслѣдилъ навѣрно того убійцу поповны. Ему не оставалось ничего, какъ воротиться въ городъ съ заявленіемъ, на которое не могло быть никакого благотворнаго для нихъ результата, или преслѣдовать меня незамѣтно въ тайгѣ такъ же, какъ въ городѣ, до тѣхъ поръ, пока я буду ѣхать недалеко отъ какой-нибудь станицы или жилья, въ которыхъ онъ можетъ найти помощь меня арестовать.

А, можетъ быть, онъ, дождавшись удобнаго случая, пока я стану спать, — нападетъ на меня, овладѣетъ моей винтовкой, и препроводитъ, такимъ образомъ, подъ конвоемъ въ городъ и потомъ будетъ гордиться своимъ подвигомъ. Какъ бы тамъ ни было, но по закону той профессіи, къ которой я принадлежалъ, и по другому, не менѣе безпощадному закону — закону тайги, я долженъ устранять даже кажущуюся опасность, могущую грозить чѣмъ нибудь моей личности.

«У тебя табакъ есть?» — спрашиваю я у шпіона. — «Да у меня ничего нѣту» — онъ отвѣчалъ. Тогда я ему даю табаку и бумажки, хотя я самъ курилъ трубку, но бумага всегда у меня была. Онъ присѣлъ къ огню, сталъ свертывать себѣ папиросу, а я зашелъ въ это время сзади его и когда онъ сталъ прикуривать, я его, стволомъ винтовки подковырнулъ съ такой силой подъ задницу, что онъ, перекувырнувшись раза два черезъ голову, очутился въ самой срединѣ костра, который разгорѣлся до того уже, что невозможно было стоять близко. Но онъ попытался было выскочить оттуда, бросившись прямо въ ту сторону, съ которой былъ втолкнутъ, какъ-будто бы это былъ единственный выходъ, но я опять его толкнулъ дуломъ въ грудь и онъ болѣе не пытался оттуда выскочить. Сгорѣлъ казакъ, — можетъ быть, онъ и не былъ для меня опаснымъ, кто его знаетъ? Но, значитъ, такая, его судьба. А мнѣ нельзя уже было «пропустить очко». Проведя ночь, я на утро тронулся опять въ путь и проѣхалъ весь день безъ приключеній.

(Продолженіе будетъ).

Исповѣдь каторжнаго.

«Восточное Обозрѣнiе» №224, 2 октября 1903

(Продолженіе).

Переночевалъ въ тайгѣ, на другой день пріѣхалъ къ рѣченкѣ, впадающей въ Ононъ, названіе которой не помню; я нашелъ ее невозможной для переправы на другой берегъ, по случаю ея топкости; для того, чтобы перебраться на другой берегъ, я долженъ искать вдоль берега, подымаясь такимъ манеромъ противъ теченія, но переправы не находилъ до тѣхъ поръ, пока не подъѣхалъ къ какой-то станицѣ или селенію, вблизи котораго былъ мостикъ, по которому я и переѣхалъ.

А когда я ѣхалъ, то жители меня видали. Я отъѣхалъ верстъ десять, остановился покормитъ коней и отдохнуть. Только что я расположился пить чай, какъ внизу (я помѣстился на горѣ) замѣтилъ разъѣзжающихъ казаковъ человѣкъ десять съ винтовками; я понялъ что это ищутъ меня казаки, замѣтившіе мою переправу черезъ ихній мостъ, — имъ изъ Акши, можетъ быть, была телеграмма. Но какъ бы тамъ ни было, я долженъ былъ убираться съ этого мѣста; отъѣхавъ еще верстъ восемь, я опять остановился и сталъ наблюдать своихъ коней съ возвышенности; одному изъ нихъ «рыжку», который не отличался спокойствіемъ нрава я спуталъ, за неимѣніемъ чего-либо, кушакомъ, который я взялъ у китайца. Наблюдая такимъ манеромъ своихъ коней и находясь также въ это время самъ незамеченнымъ, я увидалъ одну человѣческую фигуру, крадущуюся съ винтовкой, затѣмъ и другая фигура показалась тоже съ винтовкой; смотрю: одна фигура подходитъ къ моему рыжкѣ и осматриваетъ, затѣмъ наклоняется и начинаетъ развязывать кушакъ, связывающій рыжкѣ ноги. Тогда я взялъ винтовку и, прицѣлившись, выстрѣлилъ въ развязывающаго кушакъ. Когда подошелъ я къ убитому, то онъ оказался бурятомъ. Товарищъ же его убѣжалъ. Тогда я сѣлъ на коня и поѣхалъ дальше. Черезъ часъ времени я подъѣхалъ къ р. Онону и увидѣлъ послѣ долгаго поиска переправу и балаганъ перевозчиковъ на томъ берегу. Крикнулъ ихъ, они подплыли вдвоемъ: одинъ былъ старикъ, а другой молодой и здоровый парнище поразительнаго сходства со старикомъ (онъ былъ его сынъ). На мой вопросъ, могутъ ли они перевезти меня вмѣстѣ съ лошадьми на ту сторону, получился отвѣтъ, что нельзя, т. к. Ононъ по случаю шедшихъ дождей, разлился и бѣснуется, а лодка у нихъ мала, — не можетъ поднять такого груза, какъ три человѣка и двѣ лошади; привязывать же коней или вести вплавь опасно, т. к. они, испугавшись плывучихъ коряжинъ причудливой формы, могутъ потопить лодку, или, по крайней мѣрѣ, сами утонуть. Затѣмъ старшій подозрительно оглядывая меня, спрашиваетъ: кто я такой, откуда и куда ѣду. Я ему сказалъ, что я крестьянинъ изъ Аракала (я слыхалъ прежде, что есть селеніе такое въ этомъ районѣ), а ѣду въ братскую думу по общественному дѣлу. Но старикъ, вижу, моимъ словамъ не довѣряетъ и торопится отчалить отъ берега подъ предлогомъ того, что у него есть «тутотка» недалеко большая лодка, на которой благополучно онъ меня переправитъ на тотъ берегъ вмѣстѣ съ лошадьми. Но я, замѣтивъ образовавшееся въ старикѣ настроеніе снялъ висѣвшую за спиной винтовку и приказалъ везти сейчасъ же на ту сторону вмѣстѣ съ лошадьми, несмотря на всѣ его доказательства невозможности переправы. Старикъ и молодой опѣшили отъ такого поступка съ моей стороны и сопротивляться не стали, а только говорили, что не знаютъ, выйдетъ ли эдакъ, какъ я думаю, что-нибудь хорошее, относительно благополучной переправы. Я имъ сказалъ, что самъ распоряжусь безъ нихъ всѣмъ, и приказалъ старику садиться на рулю и держать за поводъ плывущихъ лошадей, править имъ, а сына заставилъ грести, благо онъ здоровъ такъ. Самъ же я, сидя по срединѣ лодки, между ними, могъ наблюдать за тѣмъ, чтобы переправа производилась добросовѣстно. Лошади, по первости, не хотѣли было плыть за лодкой, но, увидавши себя безпомощными среди бревенъ, плывущихъ и дѣйствительно громадныхъ коряжинъ самой причудливой формы, которыхъ впору и человѣку испугаться, не только скотинѣ, — поплыли покорно, какъ на буксирѣ судно. Насъ хотя и снесло по теченію на версту или больше, но все-таки мы благополучно переправились на другой берегъ расходившагося Онона; переправившись на этотъ берегъ, я спросилъ ихъ, не скажутъ ли они кому-нибудь, что перевезли меня. Они сказали, что нѣтъ, и я далъ имъ 25 рубл. бумажку, пригрозивъ, что убью, если они посмѣютъ кому-нибудь сказать. Я поѣхалъ дальше. Погони же за мной не было и облавы тоже Здѣсь потерялся уже мой слѣдъ, и я благополучно добрался до Читы. Но въ Читѣ я повстрѣчался съ однимъ парнемъ, который меня и предалъ слѣдующимъ образомъ.

Онъ поступилъ въ полицію сыщикомъ, и я этого не успѣлъ еще узнать; чтобы остерегаться своего бывшаго товарища, я не имѣлъ никакого повода, т. к. ничего ему не говорилъ по поводу своихъ дѣлъ; вредить онъ имѣлъ другіе пути: служа въ полиціи, онъ зналъ по данной телеграммѣ изъ Акши, въ которой были описаны примѣты преступника, что совершившій преступленія былъ ни кто иной какъ я, Широколобовъ. Заключеніе это онъ сдѣлалъ потому, что зналъ о моемъ исчезновеніи изъ Александровской тюрьмы. Перебравши въ своемъ умѣ (будучи самъ воромъ, онъ могъ быть компетентнымъ предполагателемъ личности преступника, совершившаго эти преступленія) всѣхъ мастеровъ кроваваго дѣла, пришелъ къ тому, что я именно и есть тотъ «рыжій, рябой, большого роста», о которомъ говорилось въ акшинской телеграммѣ; предположенія его были уже несомнѣнны, когда онъ встрѣтилъ меня въ Читѣ «находящимся при фартѣ» *).

*) Фартъ — удача, успѣхъ, денежное состояніе послѣ преступленія.

Теперь надо вернуться въ Акшу и узнать тамъ, что преступникъ двухъ совершенныхъ преступленій былъ именно тѣхъ примѣть, какъ я. За первое преступленіе — «поповну» я не былъ попримѣтно описанъ и даже совсѣмъ не заподозрѣнъ; но за второе — «китайца» былъ открытъ по слѣдующимъ непредвиденнымъ обстоятельствамъ. Долото, которое я ткнулъ подъ крыльцо кое-какъ, было найдено явившимися на мѣсто преступленія съ цѣлью слѣдствія властями и по понятію, вовсе не согласующемуся ни съ чѣмъ, признано принадлежащимъ какому-нибудь плотнику, который долженъ быть непремѣнно убійцей китайца; а т. к. преступленіе это сходится съ предыдущимъ, то и убійцей поповны. Изъ толпы любопытной къ кровавому происшествію явившейся публики двое или трое подтвердили догадки лицъ судебнаго слѣдствія, заявивъ, что они дѣйствительно знаютъ одного плотника, жившаго на квартирѣ у плотника же, ихняго сосѣда, котораго, пожалуй, и можно считать преступникомъ, т. к. онъ послѣ перваго совершившагося преступленія въ городѣ пропалъ съ квартиры неизвѣстно куда, и что потомъ, спустя недѣлю, его видѣли утромъ, какъ разъ въ день убійства китайца, шедшаго въ новыхъ сапогахъ и съ какими-то свертками. Тутъ же нашлись въ толпѣ и тѣ, которые меня видѣли въ достопамятное утро и разсказали то, что знали обо мнѣ. т. е. что я, плотникомъ слылъ — проживая на квартирѣ у ихняго знакомаго, плотника Ивана, но чтобы я работалъ когда и что-нибудь, имъ не случалось видѣть.

Власти сейчасъ же отправились съ свидѣтелями на ту квартиру, гдѣ я стоялъ у плотника. Начали производить тамъ допросъ моимъ бывшимъ хозяевамъ и производить обыскъ, въ надеждѣ найти что-нибудь изъ вещественныхъ доказательствъ преступленія. Но на допросъ властей бывшіе мои хозяева показали, что у нихъ дѣйствительно стоялъ на квартирѣ называвшій себя плотникомъ и никогда не работавшій этой работы; показали, что постоялецъ дѣйствительно изчезъ изъ квартиры въ то время, когда было обнаружено первое изъ двухъ преступленій; отдали властямъ и тотъ документъ, по которому я проживалъ у нихъ на квартирѣ. При этомъ добавили, что безъ документа не пускаютъ къ себѣ на квартиру никого и никогда. Говоря это, они надѣялись, что будутъ менѣе виновны въ укрывательствѣ преступника, между прочимъ же они дѣйствительно показали, кто у нихъ на квартирѣ, такъ какъ я имъ не говорилъ о себѣ ничего настоящаго. При обыскѣ была найдена шаль, собственность моей бывшей квартирной хозяйки, которую ей купилъ къ свадьбѣ покойный первый мужъ (она была за вторымъ замужемъ) двадцать четыре года тому назадъ. Полиція придралась къ этой шали, какъ къ вещественному доказательству ихъ участія въ совершенномъ мною преступленіи.

За давностію времени и отсутствіемъ свидѣтелей, которые могли-бы подтвердить, что видали у старухи когда-нибудь эту шаль, старуха не могла доказать законную принадлежность себѣ этой вещи, мало того, была привлечена къ отвѣтственности за сообщничество въ совершенномъ мной преступленіи. Мужъ же ея, на томъ основаніи, что не могъ быть безызвѣстнымъ въ сообщничествѣ его супруги со мной — укрываемымъ ими вдобавокъ, былъ привлеченъ къ отвѣтственности; также долото, — онъ не могъ доказать, что оно не его, такъ какъ посторонній никто не могъ знать его инструмента и, слѣдовательно, подтвердить его показаніе, отрицающее принадлежность ему этой вещи. По стеченію несчастныхъ обстоятельствъ, бывшіе мои квартирные хозяева были осуждены напрасно по 20 лѣтъ въ каторгу. Имъ нельзя было отказаться. Меня же по оставленному документу не преслѣдовали, т. к. догадались, что онъ былъ не мой, а по примѣтамъ дали телеграмму всюду и по одной изъ нихъ я былъ арестованъ въ Читѣ знакомымъ, ставшимъ въ то время сыщикомъ.

(Продолженіе будетъ).

Исповѣдь каторжнаго.

«Восточное Обозрѣнiе» №228, 7 октября 1903

(Продолженіе)

Въ Читу были вызваны изъ Акши всѣ свидѣтели, и я былъ уличенъ. Сидѣлъ я въ читинской тюрьмѣ подъ военнымъ карауломъ; содержаніе строгое было потому, что я былъ преданъ временно-полевому военному суду и долженъ былъ быть приговоренъ имъ къ смертной казни чрезъ повѣшеніе. Судомъ я былъ сужденъ за побѣгъ изъ Александровской тюрьмы, за совершеніе ряда кражъ въ томъ же селеніи Александровскомъ, слѣдствіемъ которыхъ былъ мой побѣгъ оттуда; судился и за эти два убійства, китайца и старой дѣвы, и былъ присужденъ къ смертной казни. До суда я просидѣлъ 8 мѣсяцевъ въ одиночкѣ въ ручныхъ и ножныхъ кандалахъ, подъ военнымъ усиленнымъ карауломъ.

Дожидать же своей участи мнѣ не пришлось долго: черезъ 21 день, благодаря поданному моимъ защитникомъ прошенію на Высочайшее Имя, я былъ помилованъ и мнѣ осталась еще, кромѣ жизни, безсрочная каторга. Спустя еще 8 мѣсяцевъ я былъ, по распоряженію губернатора Забайкальской области г. Мацiевскаго, отправленъ съ линейнымъ баталіономъ, отправлявшимся въ это время куда то на Амуръ служить, — до Срѣтенска. За все время, пока мы плыли на плотахъ по рр. Ингодѣ и Шилкѣ, т. е. въ продолженіе 9 сутокъ, я былъ прикованъ къ столбу, собственно для этого устроенному, на плоту, на цѣпи, и охранялся тремя часовыми, находясь въ тоже время въ ножныхъ и ручныхъ кандалахъ. Въ Срѣтенскѣ, въ ожиданіи партіи, которая должна отправляться на о. Сахалинъ, я находился не въ тюрьмѣ, а въ казармахъ музыкантской команды, все въ тѣхъ же ручныхъ и ножныхъ кандалахъ, и прикованъ также къ столбу и охраняемъ тремя часовыми. Въ такомъ положеніи я ожидалъ тамъ партію полтора мѣсяца и долженъ былъ пріобщиться къ ней и отправиться на о. Сахалинъ.

По прибытіи сюда, я былъ посаженъ въ кандальной въ одиночку при тачкѣ всю зиму и лѣто; затѣмъ б. начальникомъ тюрьмы г. Зеленскимъ былъ выпущенъ изъ одиночки и помѣщенъ въ общую камеру въ 1-й корпусъ. Въ общей камерѣ я познакомился съ покойнымъ Пащенко и, по его иницiативѣ, совершилъ съ нимъ побѣгъ. Сперва мы хотѣли посредствомъ подкопа получить свободу, но дѣло наше не вышло, т. к. свои же и «засыпали» *). Тогда мы путемъ прорѣза въ потолкѣ убѣжали ночью съ 1-го корпуса. Когда спускались мы съ палей **), то насъ часовой замѣтилъ и сперва сталъ стрѣлять, потомъ закричалъ, но все это намъ не было опаснымъ, т к. мы уже были за почтово-телеграфной конторой, и мимо часовни спустились на низъ къ сгорѣвшей теперь казенной банѣ и побѣжали прямо по дорогѣ въ «Шустову падь». Тамъ мы уже, нѣсколько уставшіе, стали итти тише и безопаснѣй, но вдругъ посыпались градомъ выстрѣлы. Мы бросились убѣгать, но вслѣдъ за нами стали стрѣлять безпрерывно и бѣжать слѣдомъ солдаты. Это конвой, пересѣкшiй намъ дорогу, благодаря близкому по Лазаретной улицѣ разстоянію къ Шустовой пади. Стрѣляли въ насъ солдаты до тѣхъ поръ, пока у нихъ были заряды; но когда вышли, то они стали насъ настигать, чтобы поколоть штыками. И такъ какъ люди они свѣжіе, не мученные заключеніемъ, какъ мы, то могли бы и достигнуть своей цѣли — поколоть насъ, но благодаря случаю, я упалъ и тѣмъ остался цѣлъ, т. к. они меня не замѣтили; а Пащенко, благодаря своей находчивости и отвагѣ, остался, тоже цѣлъ. Онъ, видя, что гибель неминуема, сталъ спиной къ лиственницѣ и, выхвативъ большой ножъ (который такъ тщательно сохранялъ въ тюрьмѣ отъ обысковъ), сталъ въ оборонительную позу, говоря нападающимъ, что живой въ руки не дастся и если имъ кому-нибудь жизнь надоѣла, то могутъ подойти поближе, со своими гораздо длиннѣй ножа штыками. Солдаты не подошли къ нему, а начали искать меня, но я сейчасъ же пустился убѣгать отъ солдатъ и разрознился съ Пащенко.

*) Засыпали—выдали.

**) Пали — тюремная ограда изъ торчмя поставленныхъ бревенъ.

Кричать было глупо; вѣдь не за ягодами же мы пошли въ тайгу, чтобы аукаться. Дѣлать было нечего, и я долженъ былъ куда-нибудь итти. Но куда было итти, чтобы искать Пащенко, я не зналъ, равно какъ и онъ не зналъ, гдѣ меня искать. Мы ранѣе не условились въ этомъ, потому что не думали быть когда-нибудь разлучены Я, чтобы итти куда-нибудь, пошелъ въ Тымовскій округъ, чрезъ Камышевый хребетъ; шелъ я туда 8 сутокъ, не зная дороги и ничего не ѣвши, кромѣ ягодъ. Нога моя не давала мнѣ покойно итти, т. к. при одномъ изъ многочисленныхъ паденій я разбилъ ее въ колѣнѣ. Но съ горемъ пополамъ я, проклиная сахалинское бродяжество, дотащился до Верхняго Армудана. Тамъ я ночью облазилъ почти всѣхъ крестьянъ и добылъ хлѣба, масла и надушилъ пять штукъ куръ. Не стерпѣвши отъ мучившаго меня голода, я сталъ ѣсть добытую мной провизію тутъ же въ деревнѣ, возлѣ крайней избушки, и увидалъ троихъ людей, шедшихъ по улицѣ и разговаривавшихъ между собой о томъ, что Мерказинъ *) приказалъ непремѣнно убить ихъ, гдѣ только они будутъ, т. к. это самая головка кандальной тюрьмы; что ихъ приказано во что бы то ни стало уничтожить, а то они много по острову дѣловъ надѣлаютъ. Затѣмъ одинъ изъ нихъ сказалъ, что надо быть повнимательнѣй: можетъ быть они здѣсь гдѣ-нибудь. Я понялъ, что это былъ караулъ, выслѣживающій насъ съ Пащенко вездѣ по селеніямъ. Не произнеси они нашихъ фамилій, я бы не догадался, что значутъ собой эти люди. Давъ имъ отойти отъ мѣста, гдѣ я находился и поддерживалъ питаніемъ свои физическія силы, я всталъ и тотчасъ же пошелъ отсюда, въ п. Александровскій. Я встрѣтился съ Пащенко и, по его желанію, отправились мы на Ямы **), гдѣ Пащенко у своего знакомаго парня, работающаго тамъ, добудетъ провизіи.

*) Мерказинъ — бывшій губернаторъ острова.

**) Яма — каменноугольная шахта.

— «А тогда мы сдѣлаемъ плотъ и переплывемъ на ту сторону», — говорилъ Пащенко. Придя на Ямы, мы остановились невдалекѣ отъ жилья; Пащенко отправился къ своему знакомому парню, а я остался его дожидаться недалеко въ тайгѣ. Онъ тамъ нашелъ таки своего знакомаго парня и далъ ему на покупку нужной провизіи денегъ. Какъ онъ, бѣдный, радовался тогда тому, что, наконецъ-то, Богъ даетъ избавиться отъ этого проклятаго Сахалина, благодаря провизіи, которую знакомый его парень, Ивановъ, долженъ сегодня ночью вынести на условленное мѣсто.

Вотъ наступила желанная ночь; мы ждемъ... Вдругъ слышимъ: «Пащенко! Пащенко! Гдѣ ты тутъ? Пащенко вышелъ. «А Широколобовъ гдѣ»? — Да здѣсь! — отвѣчаетъ Пащенко. «Ну вотъ и хорошо»! Сейчасъ вонъ Митька тащитъ вамъ провизію! Дѣйствительно, какой-то человѣкъ шелъ, согнувшись подъ тяжестью мѣшка. Пащенко, при видѣ такого изобилія, кинулся навстрѣчу къ несшему мѣшокъ человѣку, но не успѣлъ онъ къ нему приблизиться, какъ раздался выстрѣлъ, и Пащенко, вскинувъ руками, упалъ на землю. Въ тотъ же моментъ послышались изъ тайги еще выстрѣлы, чуть ли не со всѣхъ сторонъ, по моему адресу. Я бросился убѣгать съ прострѣленнымъ халатомъ въ двухъ мѣстахъ (на плечѣ и на боку). Ушелъ. Но, чтобы не быть выслѣженнымъ, благодаря выпавшему въ эту ночь снѣгу, я взошелъ въ незамерзшую еще рѣченку и сталъ по ней итти, избѣгая такимъ путемъ опасности быть выслѣженнымъ. Вода была холодна до того, что, передвигаясь по ней, еле держался на ногахъ. Пройдя такимъ образомъ, съ четверть версты, я принужденъ былъ выйти на берегъ, не имѣя больше терпѣнія продолжать такое путешествіе. Выходя на берегъ, я старался становиться на непокрытые снѣгомъ сучья валежника, чтобы такимъ путемъ скрыть свои слѣды. Пройдя такимъ манеромъ нѣкоторое разстояніе, я началъ итти какъ попало, направляясь въ Тымовскій. Ноги мои разгорѣлись такъ, что я не чувствовалъ холода обмерзнувшей на мнѣ одежды. На четвертыя сутки я, голодный, какъ волкъ, добрался до Дербинска. Придя туда, я отправился въ богадѣльню и переночевалъ тамъ.

На другой день, захвативъ съ собой нѣсколько провизіи, я по наставленію одного старика-богадѣльщика, отправился внизъ по теченію Тымовской рѣчки, имѣя цѣлью Охотскій берегъ, чтобы тамъ, у ороченъ, дождаться, пока станетъ море Про человѣчность этихъ инородцевъ мнѣ такъ много пришлось наслышаться, что я шелъ къ нимъ довѣрчиво, какъ бы къ своимъ знакомымъ. Пройдя трое сутокъ по тайгѣ, я нечаянно наткнулся на гиляцкія юрты, гдѣ меня начали стрѣлять какъ звѣря, причемъ мнѣ, всадили изъ дробовика въ спину и ноги порядочно дроби. Я бросился убѣгать въ тайгу, преслѣдуемый выстрѣлами и собаками; отъ послѣднихъ мнѣ пришлось опять лѣзть въ воду рѣки и итти по ней укрывая свои слѣды отъ ихняго чутья. Итти мнѣ пришлось по водѣ три версты или болѣе, а когда я вышелъ, то сѣлъ, а потомъ прилегъ на снѣгу отдохнуть, причемъ занялся перевязкой своихъ ранъ. Отдыхалъ я часа полтора и, поднявшись, не могъ итти по случаю потери крови и сильно жгучей боли. Долго я не могъ двинуться въ путь, а поэтому сидѣлъ и замерзалъ. Но сознанiе неминуемой гибели придавало мнѣ энергіи настолько, что я двинулся въ путь, несмотря на усталость, боль и застывшіе отъ холода члены. Размявшись по мѣрѣ движенія, я сталъ не такъ сильно чувствовать боль и усталость и пошелъ тверже и быстрѣй. Шелъ я все къ тѣмъ же ороченамъ; прошелъ я еще весь почти день и пришелъ къ мѣсту, гдѣ паслось стадо оленей. Я думалъ, что это и есть становище ороченовъ, но это оказались тунгусы, а не орочены. Впрочемъ, я не знаю, могъ ли я получить такой пріемъ у ороченовъ, какой оказали мнѣ эти и по сейчасъ благословляемые мною тунгусы. Войдя къ нимъ въ юрту, я по-русски объяснилъ имъ причину своего у нихъ появленія, т. е. показалъ имъ раны и началъ просить ихъ, чтобы дали возможность мнѣ оправиться у нихъ отъ мучающихъ меня ранъ. Они понимали по-русски отлично и были крещены (я замѣтилъ это, какъ только вошелъ въ юрту, т. к. тамъ висѣла икона св. Николая), поэтому я и сталъ ихъ просить ради Христа и прочихъ, магически дѣйствующихъ фразъ на душу христіанина.

Тунгусы дозволили мнѣ у нихъ быть, пока не заживутъ мои раны. Показали мнѣ лежащую въ юртѣ больную дѣвушку — ихнюю дочь. Она серьезно больна, т. к. у нея былъ прострѣленъ тазъ. Благодѣтели мои объяснили, что недалеко отъ юрты она была въ тайгѣ и ей кто-то прострѣлилъ насквозь поясницу; но кто бы могъ это сдѣлать, они не могутъ понять; по ихнему понятію бродягѣ стрѣлять не изъ-за чего, солдаты тамъ не ходятъ никогда, а гиляки могли, пожалуй, это сдѣлать, т. к. живутъ они съ ними не въ дружбѣ постоянно; они такой гадкій народъ, что хуже волка. Тогда я, видя ихъ антипатію къ гилякамъ, началъ у нихъ путемъ различныхъ вымышленныхъ разныхъ случаевъ поддерживать это мнѣніе, полагая, такимъ образомъ упрочить у нихъ свое пребываніе. Они спросили у меня, не могу ли я лѣчить такъ же, какъ и себя, больную ихъ дочь. Я изъявилъ свое на это согласіе, оставляя ихъ въ пріятномъ заблужденіи относительно своей медицинской способности; сталъ шаманить возлѣ больной, которая черезъ двѣ недѣли умерла. Тогда я, по просьбѣ дикарей, взялъ на себя роль священника и началъ отправлять погребальную процессію, распѣвая во все горло, что придетъ на умъ или на языкъ изъ погребальнаго репертуара, надѣясь этимъ поддержать въ глазахъ своихъ благодѣтелей поколебленную репутацію врача; во все время моего пѣнія они набожно крестились и лепетали, навѣрно, молитву; пѣніе мое, навѣрно, имъ понравилось, иначе они не заставили бы пѣть меня имъ такъ часто послѣ похоронъ тѣ же молитвы.

Спустя недѣли двѣ послѣ похоронъ, я отправился съ ними на охоту на медвѣдя. Я хотя и не совсѣмъ-то оправился отъ своихъ ранъ и усталости, чтобы участвовать по своей охотѣ въ охотѣ на медвѣдя, но чѣмъ-нибудь хотѣлъ заслужить ту пищу и уголъ, который мнѣ дали эти дѣти природы, которые я такъ цѣнилъ въ это критическое время. Медвѣдя надо было захватить въ берлогѣ и затѣмъ уже приступать къ дальнѣйшему; но собака своей молодой горячностью испортила все дѣло, поэтому пришлось съ нимъ, безъ приготовленной тактики, вести борьбу: онъ, раненый уже въ лапу однимъ изъ двухъ тунгусовъ, началъ яростно наступать на меня, т. к. я просилъ благодѣтелей не вмѣшиваться въ нашъ поединокъ. Дѣло мнѣ это было знакомое: и у якутовъ, живя еще въ Сибири, почерпнулъ нѣкоторую тактику съ ножемъ и рогатиной ходить на медвѣдя. Съ раненымъ мнѣ нечего было дѣлать. Я для эффекта манежилъ его немного, а затѣмъ съ незабытой еще ловкостью всадилъ ему рогатину ниже лѣвой мышки. Тунгусы такъ и разинули рты, стоя въ той же оборонительной позѣ, держа на изготовкѣ винтовки; затѣмъ начали меня хвалить за смѣлость и умѣнье въ этой охотѣ, и говорили, что настоящій бродяга такимъ и долженъ быть, на то онъ и бродяга, чтобъ ничего не бояться и проч. Заколовъ медвѣдя, я былъ теперь увѣренъ, что репутація охотника будетъ прочнѣй врачебной. Прожилъ я у тунгусовъ мѣсяца полтора, поправился здоровьемъ. Я жилъ бы у нихъ до той поры, пока станетъ море, а то, пожалуй, и выѣхалъ бы съ ними на ту сторону *), но они перемѣнили пастбище для своихъ оленей. Въ этомъ мѣстѣ, куда мы перекочевали, оказались по сосѣдству гиляки, этотъ бичъ сахалинскихъ бродягъ, которые, пронюхавъ, что у прибывшихъ ихнихъ сосѣдей тунгусовъ укрывается бродяга, стали моимъ благодѣтелямъ грозить донесеніемъ на нихъ «капитану» **), что они держатъ у себя бродягу, котораго, по ихъ мнѣнію, надо убить или отвести куда слѣдуетъ.

*) Та сторона — на языкѣ сахалинца — материкъ Сибири.

**) Капитанъ — тюремный чиновникъ.

(Окончаніе будетъ).

Исповѣдь каторжнаго.

«Восточное Обозрѣнiе» №229, 8 октября 1903

(Окончаніе).

Не желая быть убитымъ или арестованнымъ, я счелъ нужнымъ удалиться съ этихъ мѣстъ. Благодѣтели мои собирались ѣхать въ Рыковское *), поэтому и я сѣлъ съ ними и пріѣхалъ на оленяхъ туда, вмѣсто того, чтобы плестись своими, начинающими гнить послѣ отмороженія пальцевъ, ногами. Въ Рыковскомъ я прожилъ до мая мѣсяца по пріобрѣтенному мной случайно поселенческому виду на квартирѣ, добывая у знакомыхъ ребятъ провизію и средства за квартиру платить; итти, какъ я думалъ, зимою по льду, нельзя было потому, что у меня стали гнить пальцы, которые я отморозилъ, во время исканія ороченъ.

*) Рыковское — главный центръ Тымовскаго округа.

Я приходилъ въ Дербинскую больницу, чтобы отрѣзать эти пальцы, но фельдшеръ вмѣсто этого хотѣлъ меня отправить въ Рыковскую больницу; но я, боясь, чтобы не быть тамъ открытымъ, ушелъ изъ Дербинской больницы, не получивъ никакого пособія. Въ маѣ мѣсяцѣ, когда мои ноги зажили, благодаря мазямъ, которыя мнѣ давали ребята, добывая какимъ-то путемъ изъ лазарета, насъ собралось семь человѣкъ бродягъ, и пошли мы всѣ на Охотскій берегъ, чтобы, придя къ узкому мѣсту, переѣхать на ту сторону на украденной гдѣ-нибудь лодкѣ. Но планъ нашъ не удался, изъ семи человѣкъ нашей компаніи никто не былъ знакомъ съ островомъ. Одинъ же изъ насъ назвался знающимъ, и мы ему дали себя вести, но онъ оказался такимъ-же знающимъ, какъ и всѣ мы. Водилъ, водилъ, насъ голодными по тайгѣ и привелъ къ однимъ ороченамъ, которые объяснили намъ, что лиманъ недалеко.

Они говорили, что стоитъ только пересѣчь тайгу въ продолженіе сутокъ пути и очутимся на лиманѣ. Мы по указанному ороченами направленію направились тайгой къ лиману.

Провизіи у насъ не было никакой, тутъ поднялись туманы, пошли дожди и итти стало трудно; у насъ не было компаса, и мы отъ времени до времени влѣзали на деревья, чтобы какъ-нибудь оріентироваться, но намъ не удавалось, т. к. не только лазить на деревья, но кое-какъ передвигать ноги мы были не въ состояніи, по случаю истощенія и усталости. Между нами начались ссоры и упреки и партія наша, состоящая изъ 7 человѣкъ, раздѣлилась на двѣ; мы пошли пятеро и вышли къ одной рыбалкѣ, находящейся на Охотскомъ берегу, а тѣ двое — куда пошли, не знаю. Послѣ я слышалъ, что ихъ арестовали; двое изъ нашей партіи, прійдя на рыбалку, отправились туда за хлѣбомъ и были арестованы. Остались мы втроемъ и начали придумывать, что дѣлать.

Я давалъ своимъ товарищамъ предлогъ: напасть врасплохъ на гиляковъ, отобрать у нихъ оружіе и съ нимъ въ рукахъ заставить дикарей перевезти на ту сторону. Но товарищи мои на это не рѣшались, т. к. не находили въ себѣ силы, чтобы исполнить этотъ планъ. Они сказали, что дѣло это сдѣлаемъ тогда, когда добудемъ какой и гдѣ-нибудь провизіи, наѣдимся и подправимъ такимъ образомъ физическія силы, требующіяся для этого предпріятія; но добыть было трудно, рыба шла плохо; украсть у гиляковъ не представлялось никакой возможности болѣе двухъ рыбъ, т. к, изъ малаго числа, которое они наловили, нельзя было брать много потому, что они могли бы догадаться, куда дѣвалась рыба, и тогда мы были бы найдены и побиты.

Но терпѣніе оставило одного изъ насъ: онъ пошелъ на рыбалку и арестовался. Оставшись вдвоемъ, мы начали напрягать отъ лишеній больные свои мозги къ тому, гдѣ бы достать поѣсть. Наконецъ товарищъ мой, Ванька, додумался до того, что мы пошли къ одному знакомому его парню, который работалъ на одной рыбалкѣ, за хлѣбомъ. Придя къ той рыбалкѣ, гдѣ работалъ Ванькинъ знакомый, я остался недалеко въ тайгѣ, а онъ пошелъ за хлѣбомъ къ своему знакомому. Я дожидался почти цѣлыя сутки своего товарища, но онъ не приходилъ. Тогда я самъ пошелъ туда справиться насчетъ его. Подходя къ жилью, я замѣтилъ одного человѣка, собирающаго дрова и спросилъ у него про своего товарища, но онъ сообщилъ мнѣ то, что товарищъ мой арестованъ и велѣлъ мнѣ уходить, чтобы также не арестовали и меня. Поплелся я опять голодный къ другой рыбалкѣ, въ надеждѣ добыть тамъ чего-нибудь такого, чтобы поѣсть. Я шелъ туда, влекомый голодомъ, какъ какое животное, не разсуждая даже, какимъ путемъ буду добывать себѣ ѣсть, — выпросить или украсть.

Придя къ рыбалкѣ, я направился къ жилью и навѣрно моя внѣшность показалась какой-то необыкновенной: они съ ружьями и дрекольемъ аттаковали меня и связали. Тамъ мнѣ дали ѣсть и отправили по гилякамъ на ближайшій кордонъ. Короче говоря, я былъ опять водворенъ въ кандальную. Какъ только привели меня, то сейчасъ же приковали къ тачкѣ и посадили въ одиночку. Тачку я таскалъ всего 5 лѣтъ и 4 мѣсяца. Сперва меня гоняли на работу съ тачкой, а затѣмъ не стали. Когда я ходилъ на работу, то она меня въ такое зло вгоняла, что я не зналъ, что и дѣлать. Я мучился съ ней (работа была не тяжелая: я возилъ съ кирпичной кирпичъ), какъ скотина, ничего не соображая и не сознавая. Когда-же былъ отставленъ отъ работъ, то тогда, имѣя свободное время, я сознавалъ съ большой ясностью свое животное положеніе. Я пришелъ къ такому заключенiю, что человѣкомъ хотя я и не былъ, если смотрѣть на это съ нравственной точки зрѣнія, пересталъ уже имѣть подобіе человѣка, казна же меня сдѣлала какой-то смѣшной рабочей скотиной.

Посмотрю, посмотрю на свою супругу-тачку, — дѣлается и горько, и смѣшно, и стыдно. Да стыдно-то главное дѣло ни какъ-нибудь, — «эдакъ по бахвальству, что-ли», — а стыдно стыдомъ человѣческимъ.

Можетъ быть, покажется невѣроятнымъ, что такой нравственный уродъ, какъ я, можетъ имѣть человѣческій стыдъ? Жаль же, однако, что насъ, преступниковъ или же отверженныхъ, или, наконецъ, несчастныхъ, не знаютъ, какъ слѣдуетъ, люди, торопящіеся осуждать и не желающіе по тщательнѣй заняться психологіей. Я стыдъ человѣческій чувствовать имѣлъ несчастье, будучи прикованъ къ тачкѣ и имѣя свободное для того время, чтобы сосредоточиться на самомъ себѣ въ подобной обстановкѣ. Душа моя возмущалась этимъ до крайности, а слышалъ бы, или еще какъ-нибудь, то ни за что не повѣрилъ бы, что такой, какъ я, преступникъ, имѣетъ человѣческій стыдъ отъ того, что его приковали къ тачкѣ. Напротивъ, я думалъ-бы, что въ такомъ случаѣ, такому человѣку-звѣрю надо гордиться, т. к. онъ герой своего рода, — не за богомолье же, молъ, ему дали тачку... Вѣдь онъ, навѣрно, много головъ посшибалъ!. Быть страшнымъ преступникомъ, чтобы о немъ писали въ газетахъ и много говорили, чтобъ именемъ его пугали дѣтей — это есть мечта многихъ тѣхъ, которые имѣютъ въ крови манію къ извѣстности, къ славѣ, а какой, — это уже зависитъ отъ обстоятельствъ и того направленія, прямого или косвеннаго, которое дается родителями, воспитателями и средой. Есть личности, которыя по естественнымъ причинамъ не могутъ быть королями и дѣлаются преступниками. Извѣстность и слава, а какія они, — различія мало для того, кто въ крови имѣетъ эту манію; къ числу таковыхъ и я принадлежалъ. Поэтому такъ былъ чувствителенъ къ оскорбленію и униженію, къ насмѣшкѣ надо мной путемъ прикованія къ тачкѣ.

До этого я не могъ терпѣть середины ни въ чемъ, но, анализируя свою психическую сторону и жизнь, проведенную такъ глупо, я пришелъ къ тому, что середина — нейтралитетъ, который такъ много выигрываетъ въ дипломатической жизни. Придерживаясь этой середины, я не былъ бы въ каторгѣ и не таскалъ бы этой тачки и этихъ кандаловъ, которые моей натурѣ не даютъ забыться. Я часто вспоминаю про «Крыловскаго разбойника», который напалъ на возъ съ пузырями и послѣ долгой и трудной борьбы съ ямщикомъ завладѣлъ этимъ товаромъ, но когда увидалъ, что это надутые пузыри, а не воображаемый товаръ, на счетъ котораго онъ думалъ поживиться, созналъ свою ошибку неисправимой и стоющей ему чуть ли не жизни своей!.. Сидя съ тачкой, полной каторги, я былъ похожъ на Крыловскаго героя, сорвавшаго трофей побѣды — пузыри.. Но говоря такимъ манеромъ, я не раскаиваюсь своей кислой душенкой, какъ это дѣлаютъ многіе изъ нашихъ, имѣя цѣлью извлечь этимъ какую-нибудь пользу для себя, нѣтъ!.. Я пишу свою біографію и не могу удержаться отъ своихъ умозрѣній и не могу оставить воспоминанія своей прежней жизни, которыми не возмущаюсь и не жалѣю, т. к. сознаю, что пошелъ я не той дорогой въ началѣ своей жизни, какой бы слѣдовало итти. Теперь же, пройдя почти все поприще своей жизни (мнѣ уже пошло на шестой десятокъ), я сознаю, что не такъ бы надо жить. Но что дѣлать? Такова уже видно судьба моя, — что не видать ужъ воли и не жить на ней спокойно.

Мнѣ сейчасъ 51 годъ, я имѣю испытуемыхъ 13 лѣтъ; если выживу здѣсь въ кандальной ихъ, при теперешней строгости содержанія (что впрочемъ едва ли), то мнѣ будетъ тогда 64 года, — возрасть почтенный, говорить нечего. Но и при хорошей жизни вольные люди становятся едва ли куда годны. А я вѣдь, какъ дикiй кабанъ, ношу въ себѣ нѣсколько зарядовъ дроби, которая даетъ себя знать, кости мои грызетъ ревматизмъ, а въ груди чувствуется сильная одышка. Словомъ, я никуда ужъ не буду чрезъ 13 лѣтъ способенъ. Приближается старость, я уже ставлю «ружье въ козлы».

Я не привыкъ къ тюрьмѣ, какъ шильонскій узникъ, душа моя хочетъ дышать не тюремнымъ воздухомъ. Я могъ бы попытать счастья также, какъ другіе, которые къ тому не имѣютъ той отваги, какъ я, т. е. я могъ бы попробовать убѣжать такъ же, какъ бѣжали многіе за эти восемь лѣтъ моего здѣсь пребыванія въ кандальной, но и не хотѣлъ больше безпокойной жизни. Мнѣ надо думать уже о другомъ, чтобы не быть дважды дуракомъ и преступникомъ въ другой жизни.

Я написалъ свой отчетъ, но я живъ еще и, слѣдовательно, имѣю желанія, мысли и потребности, — быть можетъ вамъ угодно будетъ знать, къ чему онѣ относятся.

Свобода, жизнь и смерть, вотъ тѣ три духовные предмета, возлѣ которыхъ вертится все мое мышленіе. Слово свобода звучитъ еще для меня соблазнительнѣй, но подкупить меня не можетъ, т. к. я вижу въ поискѣ и достиженіи ея — насильственную смерть: если я убѣгу, то долженъ же ею пользоваться, а пользоваться можетъ свободой только тотъ, кто имѣетъ въ жизни средства матеріальныя и денежныя; я же, очутившись на свободѣ, долженъ буду ихъ добывать только тѣмъ путемъ, какимъ привыкъ и какимъ умѣю, стало быть — преступленіемъ.

Отъ поимки за это я не гарантированъ, а пойманный — отъ повѣшенія!

Теперь коснусь жизни. Жизнь свою я провелъ во зло себѣ и другимъ: гдѣ тѣ деньги, которыя я добывалъ путемъ лишенія столькихъ жизней?!... Нѣту у меня ничего и ни чего я не завоевалъ себѣ въ жизни, кромѣ пузырей!.. Жизнь уже пройдена и возврата нѣтъ къ тому распутью, съ котораго я сошелъ и пошелъ не той дорогой, которой пошли другіе честные люди! Да если бы и былъ возвратъ къ тому мѣсту, гдѣ сходятся эти дороги жизненнаго нашего пути, то и тогда бы не вышло ничего, чѣмъ бы я могъ искупитъ свою ошибку жизни, т. к. не хватило бы на это жизни!.. Итакъ, жизнь моя кончена! Осталось одно послѣднее существованіе, съ которымъ я не могу покончитъ, то ли отъ животной трусости передъ произвольной смертью, то ли потому, что я не думаю, что всему конецъ, — абсолютный конецъ.

Видите ли, когда человѣкъ постепенно утрачиваетъ жизнь, онъ не придаетъ этому никакого особеннаго значенія, но когда придетъ эта жизнь уже къ концу, тогда думаетъ о другой жизни, въ которую не вѣрилъ, можетъ быть, неизвѣстной и страшной этой неизвѣстностью и отчасти навѣянными непримѣтно привитыми ученіями о ней (вродѣ, напримѣръ страшнаго суда). Я не разъ задумывался о той жизни, при видѣ ящика, окрашеннаго въ черную краску, которые служатъ гробами здѣсь. У насъ есть даже шутка на эту тему; но какая въ ней слышится иронія!.. Когда видитъ наша кобылка, что тащатъ гробъ, то какъ бы изъ желанія спрятать свои впечатлѣнія, произведенныя этимъ ящикомъ, начинаютъ надъ нимъ острить. «Вотъ человѣкъ получилъ права крестьянства» *), а другой замѣчаетъ: «Ну, нѣтъ, братъ, онъ правъ никакихъ не получилъ, а будетъ теперь итти съ «Рачковой» (кладбище **) подкопомъ чрезъ Татарскій проливъ въ Де-Кастри». Или, напримѣръ, когда вытаскивали бревна на гору, то, отдыхали возлѣ покойницкой часовни, затѣмъ приходили домой, т. е. въ тюрьму, начинаютъ обсуждать злобу дня: разсказываютъ другъ другу о томъ, каково пришлось тому-то легко, а другому тяжело, т. к. попавъ въ сѣверную артель, которая ничуть не тянетъ, и пока выѣхали къ мѣщанской управѣ, то у него глаза на лобъ вылѣзли. Мѣщанской управой называютъ покойницкую часовню. Хотя я собственно и не видалъ, но тѣмъ не менѣе знаю, что на Рачковомъ закапываютъ въ яму, въ которой полно воды. Когда заходитъ у насъ разговоръ на эту тему, то нѣкоторые изъ насъ говорятъ, что ему все равно лежать, гдѣ попало, т. к. не будетъ чувствовать. «Тамъ мной хоть плетень подопрутъ»! Но тотъ, что такъ говоритъ, болѣе другого безпокоится этимъ. Было время, что и я смѣялся надъ такими вещами, но теперь во мнѣ совершился переломъ, и я иначе смотрю на это дѣло; примѣромъ можетъ служить мое поведеніе. За эти 8 лѣтъ, которыя я сижу здѣсь въ кандальной, было нѣсколько подкоповъ и побѣговъ, но я ни въ томъ ни въ другомъ не участвовалъ. А почему бы и я не могъ попробовать добиться свободы, если пробуютъ, которые, ничтожнѣй меня. Сколько имъ было подражателей, Господи! Примѣръ вѣдь заразительный, дѣйствуетъ сильно на менѣе даже отважныхъ, чѣмъ я. Но я не пошелъ и не пойду! Надѣюсь, что слова мои эти оправдаются и дѣйствіемъ, т. е, поведеніемъ.

*) На Сахалинѣ все населеніе живетъ надеждой получить права крестьянства и выбраться на материкъ.

**) Рачково — кладбищенское мѣсто въ посту Александровскомъ, гдѣ находится самая большая тюрьма.

Еще разъ побожусь, что мнѣ свободы незаконнымъ путемъ не надо пріобрѣтать, т. к., добившись ея, я не добьюсь покоя, который мнѣ теперь нуженъ, какъ нѣкогда странствующему сорокъ лѣтъ въ пустынѣ, со своимъ Израилемъ Моисею земля обѣтованная! И неужели и мнѣ въ данномъ случаѣ объявится она такъ же какъ и Моисею, на горѣ Хоривѣ?

(Подписалъ) Федоръ Широколобовъ.

1-го іюля 1902 г.

Постъ Александровскій,

островъ Сахалинъ.

(OCR: Аристарх Северин)

Вмѣсто предисловія.

Предлагаемая выше автобіографія *) записана въ маѣ истекшаго года со словъ выдающагося убійцы Широколобова, о жизни котораго ходятъ по Сибири сотни легендарныхъ разсказовъ. Имя его, какъ убійцы высшаго искусства, стало нарицательнымъ даже на Сахалинѣ, этомъ коллекторѣ самыхъ необычайныхъ преступниковъ.

*) Печаталась нами въ журналѣ „Юристъ“ за т. г. №№ 1, 3, 6, 9, 13 14, 28, 29 и слѣд.

Эту интересную исповѣдь записалъ со словъ Широколобова его товарищъ по камерѣ. Полагая, что она можетъ имѣть значеніе только въ своемъ первоначальномъ видѣ, совсѣмъ не тронутая карандашомъ посторонняго человѣка, мы ее сдаемъ въ печать безъ всякихъ поправокъ, лишь выпустивъ немногія мѣста, неудобныя въ цензурномъ отношеніи.

Въ настоящее время, у насъ въ Россіи существуютъ спеціальныя изданія, посвященныя воспроизведенію по судебно-слѣдственнымъ матеріаламъ крупнѣйшихъ судебныхъ драмъ и процессовъ. Уродливости человѣческой психики, потемки преступной души привлекаютъ вниманіе своей страшной таинственностью.

Исповѣдь Широколобова не робкій и вялый разсказъ со скамьи подсудимаго, записанный судебнымъ хроникеромъ, а живая исторія цѣлой жизни, кровавая повѣсть не только о преступленіяхъ раскрытыхъ, но, въ большей части, оставшихся внѣ раскрытія и наказанія.

Мы думаемъ, что не одному праздному любопытству можетъ удовлетворить это рѣдкое произведеніе русской каторги. Оно, съ одной стороны, представляетъ мѣткую бытовую картину сибирской жизни, съ другой, многогранное отраженіе преступной личности.

Весь инцидентъ съ засѣдателемъ чрезвычайно рельефно обрисовываетъ недавній засѣдательскій режимъ. Въ Сибири не было крѣпостного права, но давилъ гнетъ натуральныхъ повинностей, которыя могли быть доведены, по усмотрѣнію начальства, до настоящихъ каторжныхъ работъ или же раздробиться на отдѣльныя личныя услуга «вершителю судебъ». На этой именно почвѣ создалась «мірская рубашка» — клеймо, которымъ навсегда отнималась честь у женщинъ, обязанныхъ ради общественныхъ интересовъ поддерживать благосклонность сластолюбивыхъ начальниковъ.

Похожденія Широколобова среди инородцевъ также характерны для положенія этихъ несчастныхъ пасынковъ исторіи. Наконецъ всѣ изломы его интересной жизни въ яркихъ образахъ представляютъ язву сибирскаго быта — ссылку съ ея неизбѣжными почти кровавыми спутниками.

Широколобовъ былъ подвергнутъ тягчайшему наказанію, но оно не произвело въ душѣ его переворота въ сторону нравственнаго очищенія. Здѣсь есть, надъ чѣмъ задуматься...

Сифилисъ и алкоголизмъ подъ тяжелымъ молотомъ нищеты, невѣжества, дурныхъ примѣровъ улицы, отвратительныхъ условій домашней жизни куютъ человѣческую преступность, или по терминологіи Ломброзо типъ человѣка-преступника. Сложную, трудно-уловимую работу біологическихъ и соціальныхъ факторовъ преступности только довершаетъ уголовное наказаніе въ современной его организаціи. Тюрьма, къ какому-бы разряду она ни принадлежала, не исправляетъ порочнаго человѣка, а придаетъ ему самую совершенную шлифовку, кладетъ печать высшей формировки въ извѣстномъ отношеніи.

Наказаніе, не достигая цѣлей нравственнаго исправленія, вмѣстѣ съ обостреніемъ злой воли въ преступникѣ очень мало гарантируетъ общество отъ дальнѣйшихъ ея проявленій. Жизнь показываетъ, что у насъ нѣтъ тюрьмы, тяжелыя двери которой могли бы устоять передъ настойчивымъ стремленіемъ человѣка на волю. Паспортъ, пеленающій честнаго крестьянина, открываетъ преступнику безпрепятственный выходъ къ специфической «работѣ». Въ обширной Сибири сотрудники-спеціалисты всегда встрѣчаются во время. Тюрьма снабжаетъ каждаго своего питомца не только «видомъ», но и своеобразной картой. Кобылка, шпана идетъ къ своей цѣли по особому тракту, какъ говорятъ, по веревочкѣ, въ узлахъ которой обезпеченъ гостепріимный пріютъ и довольство. Здѣсь все организовано и предусмотрѣно. Случайности корректировались при старыхъ дореформенныхъ порядкахъ «бакшишомъ», а теперь такую-же роль играетъ присяга.

Въ потрясающей панорамѣ преступленій, о которыхъ разсказываетъ Широколобовъ, нельзя подмѣтить и тѣни хотя-бы мимолетнаго раскаянія. Воспоминанія о былыхъ подвигахъ въ душѣ автора вызываютъ то насмѣшливое отношеніе къ жертвамъ, то почти презрительное. Сознаніе собственнаго превосходства, личной силы не покидаетъ разсказчика. Его тянуло къ извѣстности, и черезъ десятки изуродованныхъ человѣческихъ труповъ онъ достигъ того, къ чему считалъ себя призваннымъ. Когда былъ взятъ послѣдній призъ, онъ потерялъ охоту къ прежней жизни.

Еще поражаетъ въ преступникѣ изумительный реализмъ. Такъ, въ одномъ случаѣ, прострѣливъ своей жертвѣ голову, онъ добавляетъ: «не успѣлъ онъ окончить своего безсмысленнаго лепета, кака повалился на бокъ и прямо головой въ воду, которая сдѣлалась отъ этого красной». По другому поводу, о другой жертвѣ онъ говоритъ, что послѣ нанесеннаго имъ удара по головѣ: «кирпичъ разлетѣлся въ песокъ, а голова, сѣдѣвшая уже, стала окрашиваться кровью, перемѣшанной съ мозгами».

Полное спокойствіе при совершеніи преступленія и тонкая наблюдательность въ отношеніи мелочныхъ какъ-бы постороннихъ явленій чрезвычайно характерны для профессіональнаго преступника.

Мы ограничиваемся сдѣланными бѣглыми замѣчаніями, предполагая въ особой статьѣ разобрать болѣе детально настоящую исповѣдь въ связи съ автобіографическими матеріалами другихъ преступниковъ.

Научное значеніе автобіографіи преступниковъ въ настоящее время не оспаривается. Тюремныя надписи и признанія арестантовъ уже привлекли къ себѣ вниманіе Ломброзо. Имъ же придаетъ серьезное значеніе проф. Гансъ Гроссъ, издающій новый журналъ: «Archiv für Kriminalanthropologie und Kriminalistik».

Считаемъ нужнымъ добавить, что эта исповѣдь, при всей своей видимой полнотѣ, не все воспроизводитъ. Въ ней не нашли себѣ мѣста нѣсколько преступленій, совершенныхъ Широколобовымъ на Сахалинѣ во время побѣга. Опущены также подробности истязаній, которымъ подвергались его жертвы.

Широколобовъ составилъ себѣ репутацію не только количествомъ преступленій, но и пріемами и способами убійствъ. Намъ приходилось слышать на Сахалинѣ о мрачныхъ подробностяхъ его ужаснаго искусства. Это былъ неподражаемый мастеръ уродовать трупы: одного убійства для него было мало, его неистощимый запасъ творчества требовалъ себѣ болѣе тонкой, болѣе адской работы... и на трупахъ оставалась марка, по которой въ мірѣ отверженныхъ догадывались объ авторѣ.

Н. Новомбергскій.