ІІІ.
«Романовка».
Въ знаменательное для участниковъ протеста утро 18-го февраля домъ инородца Романова представлялъ необычайное зрѣлище. По лѣстницѣ, ведущей на верхній этажъ, взадъ и впередъ сновали политическіе ссыльные, мужчины и женщины, съ лихорадочной торопливостью занося въ домъ мѣшки хлѣба, «ноги» мяса, круги мерзлаго молока, телеграфную проволоку, гвозди, топоры и т. д. У крыльца свалены были только-что привезенныя толстыя плахи, которыя тоже моментально исчезли въ домѣ. Тянулись воза съ «твердой водой» — льдомъ, который складывался на галлереѣ сзади, а оттуда быстро уносился «политическими» въ кухню. Дошла очередь и до дровъ, огромныя количества которыхъ были заготовлены какъ жившими на Романовкѣ политическими ссыльными, такъ и хозяиномъ. Отъ крыльца къ дровамъ и по лѣстницѣ выстроилась густая цѣпь «политическихъ», и въ воздухѣ замелькали тяжелыя лиственничныя полѣнья, быстро передаваемыя изъ рукъ въ руки. Дрова у забора какъ-бы таяли, одна сажень за другой поглощались домомъ. Работа кипѣла... Подходили запоздавшіе товарищи...
Въ самой «Романовкѣ» за это время тоже шла неутомимая дѣятельность. Всѣ комнаты были набиты политическими ссыльными, всѣ жесты, взгляды и тонъ голоса которыхъ свидѣтельствовали о громадномъ возбужденіи. Одни размѣщали по комнатамъ или уносили въ кухню передаваемые съ лѣстницы дрова, посуду, хлѣбъ, ледъ и т. п., другіе въ отдѣльной комнатѣ разбирали и приводили въ порядокъ принесенное оружіе, третьи уже готовились къ началу работъ по забаррикадированію дома, горячо обсуждая планъ защиты, мѣсто расположенія и форму укрѣпленій. Но вотъ необходимыя приготовленія сдѣланы, привезены и снесены въ домъ всѣ запасы и матеріалы. Выпровоженъ казакъ, явившійся за кѣмъ-то изъ протестантовъ, чтобы вести его въ улусъ... Тягостная минута прощанія съ товарищами, которые согласились остаться на волѣ для содѣйствія извнѣ протестующимъ; даны послѣднія инструкціи, условные знаки, сигналы на разные случаи... Наступаетъ рѣшительный моментъ подписи и отправки заявленія губернатору.
Это заявленіе, текстъ котораго приведенъ выше, подписываютъ 42 товарища: Маріанна Айзенбергъ, М. Бройдо, Г. Вардаянцъ, Д. Викеръ, А. Гинзбургъ, Н. Гельфандъ, Л. Джохадзе, Таня Жмуркина, А. Журавель, А. Залкиндъ, С. Зараховичъ, А. Израильсонъ, В. Курнатовскій, И. Костолянецъ, А. Костюшко, Н. Каганъ, Н. Кудринъ, С. Лейкинъ, М. Лаговскій, Г. Лурье, М. Лурье, А. Медяникъ, Ю. Матлаховъ, Л. Никифоровъ, М. Оржеровскій, Г. Ольдштейнъ, О. Погосовъ, И. Ржонца, П. Розенталь, Анна Розенталь, Ревекка Рубинчикъ, Л. Рудавскій, Л. Соколинскій, К. Сонодуро (В. Перазичъ), П. Тепловъ, Л. Теслеръ, Т. Трифоновъ, Д. Ройтенштернъ, С. Фридъ, И. Хацкелевичъ и М. Цукеръ.
Заявленіе посылается съ однимъ товарищемъ прямо въ областное правленіе. Жребій брошенъ... Мы были убѣждены, что кровавая развязка послѣдуетъ быстро, какъ только губернаторъ узнаетъ наши требованія и рѣшеніе протестовать. Мы ждали, что мѣстныя власти даже по собственной иниціативѣ, безъ приказовъ Кутайсова и Плеве, распорядятся взять насъ силой, и къ отраженію такого нападенія мы дѣятельно готовились. Чтобы предотвратить безпрепятственное вторженіе незванныхъ гостей, моментально были пригнуты наружныя скобки входныхъ дверей, которыя заперли, и къ нимъ выставили охрану. Это послужило сигналомъ къ началу общихъ работъ по укрѣпленію «Романовки». Весь домъ огласился раздирающимъ уши визгомъ пилъ, стукомъ топоровъ и грохотомъ прибиванія «костылями» брусьевъ къ притолокамъ дверей. Якуты въ нижнемъ этажѣ и на дворѣ переполошились. Хозяинъ прислалъ мальчика съ заявленіемъ, что онъ не желаетъ держать на квартирѣ «столяровъ» (!), а самъ помчался въ полицію съ доносомъ, что на верху у политическихъ творится что-то неладное. Прежде всего мы забаррикадировали входныя двери, заднюю наглухо, а переднюю — полубаррикадой. Наглухо-же забаррикадировали окно, выходящее на террасу задняго крыльца. Въ этомъ окнѣ, какъ и въ стѣнѣ, ведущей на лѣстницу параднаго крыльца, были продѣланы бойницы для отраженія нападеній. И только обезопасивъ себя отъ неожиданнаго вторженія, принялись за укрѣпленія внутренности дома.
Весь планъ укрѣпленія «Романовки» диктовался нашей строго-оборонительной тактикой. Проволочныя загражденія у входовъ и баррикады внутри дома имѣли единственной цѣлью обезпечить себя отъ вторженія казаковъ и солдатъ, затруднить ихъ проникновеніе въ домъ и движеніе внутри его, сдѣлать возможными рѣшительный отпоръ насильникамъ и дѣйствительною самозащиту отъ бойни. Начиная протестъ, мы не допускали мысли, не хотѣли вѣрить, что наши враги, въ борьбѣ съ горстью плохо вооруженныхъ мужчинъ и женщинъ, унизятся до варварской тактики обстрѣловъ съ дальняго разстоянія. Противъ этой формы насилія мы были совершенно беззащитны и безсильны бороться. Мы разсчитывали только на штурмъ; весь планъ самообороны годился только на случай прямого нападенія, попытки взять насъ силой. Только на отраженіе штурма, насильственнаго вторженія, годилось и наше оружіе. Оно состояло изъ 25 револьверовъ, на треть «Браунинговъ», десятка охотничьихъ ружей, двухъ старыхъ берданокъ, (къ нимъ всего 20 патроновъ), дюжины топоровъ съ длинными рукоятками и многихъ финскихъ ножей. Уже одинъ этотъ перечень служитъ лучшимъ доказательствомъ, что наше вооруженіе имѣло единственной цѣлью самозащиту и годилось только на отраженіе прямого нападенія, насильственнаго вторженія.
Въ самый разгаръ работъ по укрѣпленію дома, часовъ около 5-ти, товарищи, дежурившіе у оконъ, извѣстили, что ѣдетъ губернаторъ и полицеймейстеръ. Вмѣсто отсутствовавшаго Булатова явился и. д. губернатора Чаплинъ и заявилъ дежурному, что желаетъ говорить съ «политическими». Наскоро условившись относительно характера переговоровъ, мы уполномочили Л. Никифорова вести ихъ. Чаплина и Березкина впустили на лѣстницу и предложили войти въ переднюю. Но къ этому времени входная дверь уже была наполовину забаррикадирована и высшимъ представителямъ административно-полицейской власти предстояла скачка съ препятствіями, поэтому, очевидно, боясь умаленія престижа, они не согласились преодолѣть ихъ, отклонивъ даже любезно предложенный стулъ. И за все время переговоровъ, когда на дворѣ былъ морозъ градусовъ въ 30, губернаторъ и полицеймейстеръ простояли между баррикадой и полуотворенной дверью въ сѣни.
Въ срединѣ переговоровъ Чаплинъ даже укоризненно заявилъ, что у него ноги озябли, но снова отклонилъ предложеніе перелѣзть черезъ полубаррикаду.
Мы толпой стояли у дверей въ переднюю, гдѣ были только Никифоровъ и Лаговскій.
Губернаторъ заявилъ, что хочетъ переговорить съ нами лично. Отвѣтъ по существу нашего заявленія онъ можетъ дать только на первый и послѣдній пункты нашихъ требованій.
При этомъ онъ считаетъ возможнымъ сейчасъ-же обѣщать, что противъ насъ, если мы немедленно разойдемся, никакихъ репрессій предпринято не будетъ, равнымъ образомъ всѣ кончившіе срокъ ссылки будутъ возвращаться на родину, тѣмъ или инымъ способомъ, на казенный счетъ.
Относительно-же остальныхъ требованій Чаплинъ заявилъ, что прежде всего они направлены не по адресу, такъ какъ онъ не имѣетъ права отмѣнять распоряженія не имъ сдѣланныя, къ тому-же нѣкоторые пункты, напр. о свиданіяхъ въ пути, рѣшительно не имѣютъ отношенія къ Якутску. Здѣсь ссыльные, какъ только прибудутъ, немедленно освобождаются изъ-подъ конвоя и уходятъ въ городъ къ товарищамъ.
Въ виду этого губернаторъ совѣтовалъ намъ обратиться съ надлежащимъ ходатайствомъ объ измѣненіи условій ссылки къ генералъ-губернатору Восточной Сибири и министру внутреннихъ дѣлъ, отъ которыхъ это зависитъ, самъ-же и со своей стороны обѣщалъ внимательно разсмотрѣть всѣ ходатайства, которыя каждый изъ насъ ему предъявитъ, а весною лично объѣхать мѣста водворенія ссыльныхъ и выяснить условія, при которыхъ имъ приходится жить.
Никифоровъ отъ имени всѣхъ товарищей отвѣтилъ на это, что губернаторъ имѣетъ право ходатайствовать предъ компетентными лицами и учрежденіями не только объ отмѣнѣ циркуляровъ, но и объ отмѣнѣ законовъ, не соотвѣтствующихъ мѣстнымъ нуждамъ и особенностямъ края, а для насъ путь личныхъ ходатайствъ невозможенъ, и къ тому-же ни одинъ возбужденный политическими ссыльными вопросъ не можетъ получить разрѣшенія безъ участія мѣстнаго губернатора. Поэтому мы остаемся при своемъ способѣ дѣйствій и просимъ губернатора сообщить высшимъ властямъ наши требованія съ своимъ заключеніемъ. Губернаторъ заявилъ, что сношенія по почтѣ слишкомъ медленны, а телеграммы посылать онъ не станетъ и совѣтовалъ намъ еще разъ подумать и дать отвѣтъ.
Переговоры длились болѣе часа, по городу уже распространился тревожный слухъ, что «политическіе» захватили въ плѣнъ губернатора и полицеймейстера. Полицейскій надзиратель Олесовъ уже велъ на «Романовку» воинскую команду въ боевой готовности для освобожденія плѣнниковъ, когда ѣхавшій домой Чаплинъ вернулъ ее, давъ при этомъ нахлобучку не по разуму усердному спасителю.
Въ результатѣ переговоровъ мы остались при убѣжденіи, что, не достигнувъ соглашенія, губернаторъ навѣрное пошлетъ телеграфное извѣщеніе Кутайсову и Плеве о нашемъ «бунтѣ», отъ нихъ-же будетъ приказъ взять насъ силой.
Поэтому, съ отъѣздомъ губернатора, усиленно возобновились работы по забаррикадированію «Романовки».
Наглухо, прочно забаррикадировавъ дверь и окно, выходящія на заднее крыльцо, мы ждали главнаго приступа со стороны парадной лѣстницы и къ этому приспособили весь планъ самообороны. Надъ дверью крыльца, у слухового окна, постоянно дежурили часовые, могущіе дать тревогу на случай опасности. Въ крутой лѣстницѣ, ведущей къ намъ, былъ сдѣланъ провалъ — вынуты нѣсколько ступенекъ; на эту лѣстницу выходило нѣсколько бойницъ съ особаго помоста въ смежной комнатѣ. Съ этого-же помоста выходилъ цѣлый рядъ замаскированныхъ бойницъ въ прихожую и ко входной двери, загражденной полубаррикадой. Въ прихожей была раскинута сѣть проволочныхъ загражденій.
Столовая отъ прихожей отдѣлялась второю полубаррикадой съ рядомъ бойницъ, наставленныхъ прямо на входную дверь, а боковыя двери изъ прихожей въ обѣ половины дома были забаррикадированы наглухо.
Нами предвидѣлась и возможность нападенія черезъ окна, особенно ночью, и противъ этого были приняты оборонительныя мѣры.
Лишнія окна, за которыми было трудно углядѣть, напр. въ кухнѣ, были вообще забаррикадированы наглухо, за остальными-же непрерывно, днемъ и ночью, слѣдили караульные по очереди.
Всѣ работы по забаррикадированію «Романовки» окончили въ первые 2—3 дня. За это время губернаторомъ было приказано лишь «посматривать» за нами полицейскимъ, что, конечно, не помѣшало проникновенію на «Романовку» и присоединенію къ протестантамъ новыхъ 13-ти товарищей, подавшихъ отъ себя дополнительное заявленіе губернатору о полной солидарности съ нами. Эти товарищи, въ большинствѣ только-что пріѣхавшіе изъ улусовъ, были: В. Бодневскiй, Д. Виноградовъ, М. Габролидзе, С. Гельманъ, М. Доброжгенидзе, X. Законъ, М. Камермахеръ, А. Мисюкевичъ, Екатерина Ройзманъ, И. Ройзманъ, Р. Рубинчикъ, И. Центерадзе и Пейся Шрифтейликъ.
Такъ число протестующихъ за баррикадами «Романовки» возросло до 55, а съ присоединившимися 1-го марта двоими товарищами общее число «романовцевъ» возросло до 57. Для характеристики личнаго состава, революціоннаго прошлаго и основаній къ ссылкѣ въ Якутскую область всѣхъ участниковъ протеста мы приводимъ ниже (см. приложеніе III) ихъ «Статейные списки». Эти офиціальные документы свидѣтельствуютъ, что группа якутскаго протеста очень разнообразна по составу членовъ, ихъ личному и революціонному прошлому, національности и т. д. Общимъ признакомъ для всѣхъ является ссылка въ Якутскую область безъ суда, хотя и тутъ есть разница: нѣкоторыхъ упекли еще болѣе упрощеннымъ, такъ называемымъ «охраннымъ», а также «кутайсовскимъ» порядкомъ. Любопытны и «преступленія», за которыя многихъ сослали въ Якутку: специфически-русское — «политическая неблагонадежность» или «сопротивленіе» пьяному уряднику, самовольно лѣзущему съ обыскомъ и т. п.
До протеста «романовцы» не только не представляли собою организованнаго цѣлаго, сплотившагося на какой-либо совмѣстной работѣ, но не были даже членами одной колоніи ссыльныхъ, болѣе или менѣе знающими другъ друга. Большинство изъ насъ перезнакомились и ближе сошлись только въ стѣнахъ «Романовки», а послѣ — въ тюрьмѣ.
Наша солидарность и единство дѣйствій создались общей ненавистью къ режиму Кутайсова, всѣхъ насъ одушевлявшей рѣшимостью бороться противъ этой системы угнетенія и поруганія человѣческаго достоинства политическихъ ссыльныхъ. И людямъ, не пережившимъ аналогичныхъ положеній и чувствъ, трудно выразить словами тотъ всеобщій подъемъ духа, воодушевленіе и готовность къ самопожертвованію, которыми были охвачены протестующіе съ момента вступленія на «Романовку».
Всѣ шли туда, какъ обреченные насмерть, прощаясь навсегда съ милыми сердцу, всѣ были увѣрены въ неминуемой гибели въ стѣнахъ «Романовки» или на висѣлицахъ военнаго суда... Вначалѣ никто не допускалъ и мысли, что придется сидѣть, что можно выдержать болѣе 3—5 дней такого страшнаго возбужденія.
Первые дни громадное большинство товарищей не смыкали глазъ, съ часу на часъ ожидали нападенія... Но вотъ проходятъ одинъ, два, три дня. За это время — 19-го пріѣзжалъ отъ имени губернатора Березкинъ и снова просилъ разойтись. Ему сказали, что завтра нашъ представитель будетъ у губернатора.
Чтобы ускорить дѣло, мы рѣшили непосредственно сообщить наши требованія и министру внутреннихъ дѣлъ. Для этого мы выработали текстъ телеграммы, а чтобъ не было задержки на почтѣ, рѣшили подать ее чрезъ губернатора. 20-го Никифоровъ отправился къ нему. Губернаторъ отказался послать телеграмму, но посовѣтовалъ это сдѣлать намъ самимъ, заявивъ, что никакихъ препятствій къ посылкѣ ея съ его стороны не будетъ. И телеграмма дѣйствительно была отправлена.
На вопросъ, что-же мы намѣрены предпринять дальше, Никифоровъ подтвердилъ сказанное губернатору наканунѣ, причемъ особенно подчеркнулъ и иллюстрировалъ рядомъ примѣровъ полную невозможность для насъ удовольствоваться частичными «поблажками» начальства, такъ какъ циркуляры Кутайсова связываютъ не только насъ, но и мѣстную администрацію. Губернаторъ продолжалъ доказывать нецѣлесообразность нашего образа дѣйствій. Между прочимъ, онъ спросилъ Никифорова: «неужели вы думаете, что я не сумѣю возстановить порядокъ, хотя-бы даже силою?» На это онъ получилъ въ отвѣтъ, что мы нисколько не сомнѣваемся ни въ превосходствѣ солдатскихъ винтовокъ, ни въ полной возможности взорвать, поджечь насъ, вообще такъ или иначе покончить съ нами, даже при условіи полной безопасности для нападающей стороны. Но для того, чтобы насъ захватить, необходимы такія мѣры, которыя принесутъ гораздо больше вреда, чѣмъ въ состояніи принести мы тому порядку, для охраны котораго существуютъ и циркуляры и ссылка.
Послѣ нѣкотораго размышленія губернаторъ сказалъ, что разстрѣливать насъ онъ не будетъ, но допустить свободныя сношенія съ окружающими не можетъ и прикажетъ сегодня-же оцѣпить весь домъ. Никифоровъ возразилъ на это, что мы будемъ сидѣть, пока у насъ есть провизія, а когда не станетъ, то будемъ ее добывать хотя-бы даже силой, такъ какъ умирать съ голода намъ нисколько не пріятнѣе, чѣмъ быть разстрѣлянными.
Послѣ этого «негласное наблюденіе» двухъ полицейскихъ смѣнилось гласной «блокадой» нашего дома 20-ю полицейскими и казаками, но рѣшительныхъ дѣйствій администрація не предпринимала. Она, видимо, рѣшила затягивать развязку и взять насъ изморомъ.
Приходилось невольно приспособляться къ этой новой тактикѣ властей — урегулировать внутреннюю жизнь «Романовки», бывшую вначалѣ хаотической, строго упорядочить расходованіе мяса, хлѣба, воды и остальной провизіи, чтобы всего хватило на болѣе долгое время.
Громадное нервное возбужденіе первыхъ дней нѣсколько улеглось, и бивуачная жизнь за баррикадами «Романовки» приняла болѣе упорядоченный характеръ. Для защиты дома отъ насильственныхъ вторженій были сформированы два вооруженныхъ отряда, дѣйствовавшихъ въ извѣстныхъ предѣлахъ самостоятельно, но согласовано, подъ общимъ руководствомъ. Каждый изъ нихъ охранялъ свою половину дома. Были установлены постоянныя очереди дежурствъ у оконъ, дверей и на внѣшнемъ посту — у слухового окна сѣней.
Введена была строгая дисциплина и соподчиненіе въ отношенія по охранѣ дома. Часто днемъ и ночью устраивались тревоги, чтобы пріучить всѣхъ быстро занимать свои мѣста и дѣйствовать согласно предполагаемымъ формамъ нападенія. Неумѣющихъ обучали стрѣльбѣ въ цѣль изъ револьверовъ. Органомъ, рѣшающимъ всѣ главные вопросы протеста, общей тактики и дѣйствій въ отдѣльныхъ важныхъ случаяхъ, было общее собраніе всѣхъ участниковъ.
Исполнительнымъ органомъ была комиссія, на которую возлагалось веденіе текущихъ дѣлъ. Въ сомнительныхъ важныхъ случаяхъ, когда выяснялась необходимость круто измѣнить тактику и предпринять рѣшительныя дѣйствія, она была обязана предварительно созвать общее собраніе.
На ряду съ этой организаціей и дѣятельностью, направленной къ самооборонѣ, текла мирная жизнь «Романовки» и дѣятельность хозяйственная. И въ этой сферѣ было введено строгое раздѣленіе труда и очередныя дежурства.
Хозяйствомъ завѣдывали экономъ и повара, которымъ помогали дежурные по кухнѣ, на обязанности которыхъ было носить дрова, колоть ледъ, ставить самовары, раздавать обѣдъ и мыть посуду.
Для храненія провизіи — мяса, мороженнаго молока и запасовъ льда мы кухню превратили въ ледникъ, выбивъ тамъ нѣсколько стеколъ въ окнахъ. Не помоги якутскіе 30—40 градусные морозы, мы не смогли-бы такъ долго продержаться на «Романовкѣ», — лишь благодаря имъ возможно было сохранять провизію и «твердую воду». Ледъ мы очень берегли и, пока можно было выходить на дворъ, приносили для умыванія снѣгъ.
На 57 человѣкъ у насъ было 5 жилыхъ комнатъ, изъ которыхъ три побольше, а двѣ — совсѣмъ маленькія. Тѣснота страшная. Когда укладывались на полу спать всѣ, за исключеніемъ дежурныхъ, то негдѣ было пройти, даже ступить. И «разводящимъ» большого труда стоило чрезъ каждые два часа пробираться съ фонаремъ между спящими и выискивать свои жертвы — очередныхъ дежурныхъ. Спали, конечно, не раздѣваясь, на разостланныхъ на полу барнаулкахъ. Кончившіе дежурство ложились на мѣста смѣнившихъ ихъ товарищей. Женщины исполняли всѣ работы и дежурства наравнѣ съ мужчинами. Только больныхъ товарищей освобождали по возможности отъ ночныхъ дежурствъ и болѣе тяжелыхъ работъ.
Утромъ вставали рано. Начиналась топка печей, умываніе, ставленіе самоваровъ. Выносились на дворъ помои, таскались дрова, снѣгъ.
Дежурные убирали комнаты, поскольку это вообще можно было сдѣлать въ тѣснотѣ и сутолокѣ. Послѣ чаепитія охотники шли во дворъ гулять подъ охраной 2—3 вооруженныхъ револьверами товарищей. Но эта предосторожность была почти излишней, такъ какъ «блокировавшіе» Романовку городовые и казаки держались въ почтительномъ отдаленіи отъ воротъ, во дворъ-же и въ нашемъ отсутствіи не заглядывали.
Только для шутки и разнообразія наши караульные иногда заводили препирательства съ городовыми и казаками. «Куда лѣзешь? Не подходи близко!» — говоритъ нашъ. «Мнѣ что, — меня поставили, я и стою!» — возражаетъ блокирующій. Нерѣдко велись и мирные разговоры. Вообще, отношенія были патріархальныя, ни тѣни воинственности.
Оставшіеся наверху товарищи внимательно слѣдили за окнами на улицу, — не пройдетъ-ли кто изъ своихъ, не будетъ-ли сигналовъ о положеніи дѣлъ въ городѣ, пріѣздѣ улусниковъ, намѣреніяхъ властей и т. п. Здѣсь работалъ нашъ безпроволочный телеграфъ, а внизу за это время принималась и отправлялась почта. Какъ разъ противъ воротъ Романовки, чрезъ улицу, жили двѣ [*] политическихъ ссыльныхъ, у одной изъ которыхъ была прекрасная ѣздовая собака «Иголкинъ», вывезенная съ береговъ Ледовитаго океана участникомъ экспедиціи Толля. И вотъ гуляющіе на дворѣ товарищи должны были подманить «Иголкина», который обыкновенно сидѣлъ у своего крыльца.
[*] Ергина Любовь Владимировна, которой принадлежала собака «Иголкин», и Зеликман Мария Савельевна; обе жили на квартире Говорова И.С. (в доме купца Кондакова Н.И) Рукописное примечание со страницы экземпляра, хранящегося в фондах Национальной библиотеки РС(Я) им. А.С.Пушкина!
Скоро «Иголкинъ» перебѣгалъ въ нашъ дворъ, увидя знакомыхъ, его уводили на лѣстницу, или въ домъ, отвязывали запрятанную въ густой шерсти записочку съ воли, кормили его карасями, привязывали ему на шею отвѣтную записку и выпроваживали домой.
Появленіе «Иголкина» вызывало большое волненіе. На крики «Иголкинъ!» «почта!» сбѣгались всѣ товарищи и полученныя изъ города вѣсти тутъ-же прочитывались и обсуждались.
Благодаря этой умной собакѣ, мы имѣли возможность правильныхъ сношеній съ товарищами на волѣ за все время съ 18 февраля до 4 марта. И это спасало насъ отъ томительной неизвѣстности. Свободные отъ дежурствъ и обязательныхъ работъ товарищи проводили время за чтеніемъ, разговорами, шахматами. Нашъ художникъ рисовалъ, болѣе или менѣе удачно, профили кавказской группы участниковъ протеста и т. д.
Писались записочки и письма, въ надеждѣ переслать ихъ съ оказіей, друзьямъ на волѣ. Вообще, мирная сторона жизни «романовцевъ» постепенно сложилась въ опредѣленныя формы, по внѣшности напоминающія своеобразный тюремный режимъ, при бивуачномъ настроеніи добровольныхъ узниковъ.
Но этотъ заведенный порядокъ часто разнообразился непредвидѣнными событіями. Въ первые дни это были присоединенія новыхъ товарищей-протестантовъ изъ города и улусовъ. Ихъ появленіе вызывало бурный восторгъ и громадное оживленіе всѣхъ. 22 февраля наши дипломаты успѣшно закончили переговоры съ жившимъ на дворѣ якутомъ относительно того, чтобы намъ воспользоваться за соотвѣтственную плату его льдомъ и провизіей, сложенной въ амбарѣ. Благопріятный исходъ этихъ переговоровъ далъ намъ возможность существенно пополнить приходившіе къ концу запасы льда и мяса. Вечеромъ того-же дня мы рѣшили отправить въ городъ развѣдчикомъ одного изъ товарищей. Охотникомъ явился Миша Логовскій, мастерски выполнившій данное порученіе. Прибѣгли къ оригинальному средству выпроводить его незамѣченнымъ съ Романовки въ городъ. Изъ простынь сшили длинный саванъ, въ который закутался съ ногъ до головы Логовскій предъ выходомъ изъ воротъ. Его сопровождала цѣлая ватага нашихъ, которые выйдя за ворота, подняли шумъ, затѣяли перебранку съ постовыми городовиками, сразу подняли на ноги всю «эскадру» и привлекли къ себѣ ея вниманіе.
А въ это время Логовскій шествовалъ на улицѣ мимо Романовки. Именно «шествовалъ», а не шелъ или бѣжалъ.
Была чудная зимняя ночь, полная луна заливала фантастическимъ свѣтомъ занесенные снѣгомъ дома и улицу. Мы наблюдали изъ оконъ. И вотъ на ярко освѣщенномъ бѣломъ фонѣ улицы двигалась какая-то тѣнь отъ невидимаго предмета — это шествовалъ, путаясь въ бѣломъ саванѣ, нашъ Логовскій, какъ дѣйствительное привидѣніе, или «тѣнь отца Гамлета». Мимо него къ воротамъ бѣжали городовые и казаки, а онъ лишь присѣлъ на снѣгу въ одномъ мѣстѣ и скрылся невидимкой за угломъ, какъ только тѣ удалились.
Исполнивъ порученія, Логовскій въ ту-же ночь пытался обратно пробраться на Романовку, но его съ двумя товарищами задержали караульные и препроводили въ полицію. Ночью мы слышали тревогу при этой ловлѣ. Но Логовскій и тутъ сумѣлъ выкрутиться. Предварительно обрившись, онъ съ такой развязностью увѣрялъ полицеймейстера, своими глазами видѣвшаго его на Романовкѣ, что не былъ тамъ, что Березкинъ подъ конецъ даже смутился и, извинившись за безпокойство, отпустилъ его. На слѣдующій день подъ вечеръ мы изъ оконъ любовались, какъ нашъ Логовскій на своемъ «Копчикѣ», безъ сѣдла, мчался бѣшенымъ галопомъ во дворъ Романовки на глазахъ оторопѣвшихъ караульныхъ. Онъ стрѣлой влетѣлъ на дворъ, предъ нимъ распахнулась входная дверь, онъ моментально былъ окруженъ товарищами, шумно выражавшими свой восторгъ ловкости «Копчика»; — такъ прозвали Логовскаго послѣ этой вылазки. Чрезъ нѣсколько минутъ нашъ часовой у слухового окна былъ невидимымъ свидѣтелемъ такой сценки: одинъ караульный говоритъ другому: «ты что его не задержалъ?» «Какой чортъ его задержитъ», отвѣчаетъ тотъ, — «пролетѣлъ, какъ пуля!»
Логовскій сообщилъ намъ городскіе новости и слухи. Между прочимъ, отъ него мы узнали глубоко-комичный фактъ похищенія полицейскимъ надзирателемъ Олесовымъ негодной пушки съ Громовскаго парохода «Лена». Онъ пробовалъ стрѣлять изъ нея за городомъ и серьезно хотѣлъ воспользоваться ею для разстрѣла «Романовки» съ монастырской стѣны.
Узнали мы и о предположеніи властей подвергнуть насъ ружейному обстрѣлу съ монастырской колокольни.
Противъ коварнаго замысла Олесова мы, конечно, заранѣе пасовали, только на грѣхъ пушка не стрѣляла. Плану обстрѣла насъ солдатами съ колокольни монастыря мы плохо довѣряли, все еще оставаясь при убѣжденіи, что насъ возьмутъ приступомъ. Но, какъ-бы въ подтвержденіе слуха, съ 24 марта за монастырской стѣной появились солдаты, и намъ изъ оконъ были видны ихъ воинскія упражненія. Поэтому, на всякій случай, мы рѣшили блиндировать уголъ дома, обращенный къ монастырю. Для этого вдоль наружныхъ стѣнъ, на разстояніи ¾ аршина отъ нихъ, была сдѣлана загородка высотою до подоконниковъ, и образовавшееся пространство заполнено плотно уложенными лиственничными полѣньями. Такъ постепенно видоизмѣнялись формы нашей самообороны въ зависимости отъ предполагаемаго измѣненія образа дѣйствій нападающей стороны.
О внесеніи комическаго элемента въ событія этихъ дней позаботился одинъ изъ политическихъ ссыльныхъ. — Онъ не участвовалъ въ протестѣ, но изъ сочувствія нашему дѣлу нѣсколько разъ пробирался на Романовку съ новыми извѣстіями, письмами и другими порученіями. Однажды его поймали городовые, но онъ ловкимъ движеніемъ выхватилъ у одного изъ нихъ шашку и началъ размахивать ею. Тѣ опѣшили, а въ это время уже подоспѣли наши, возвратили шашку сконфуженному городовому и безпрепятственно увели на «Романовку». Въ послѣдній разъ онъ явился уже послѣ удачной вылазки Логовскаго, за которую городовые и казаки получили отъ начальства нагоняй. Имъ строго-на-строго было приказано не пропускать больше извозчиковъ и верховыхъ по улицѣ, ведущей къ «Романовкѣ». И цѣлые дни «наши охранители» заворачивали оглобли бѣднымъ якутамъ — возчикамъ дровъ, мяса и льда съ Лены.
Вдругъ мы видимъ, какъ среди бѣла дня мчится на извозчикѣ товарищъ К. и прямо къ нашему дому. За нимъ съ разныхъ концовъ улицы бѣгутъ городовые и казаки. Онъ ловко соскакиваетъ у воротъ «Романовки» и подбѣгаетъ къ крыльцу. За нимъ врываются и нѣсколько человѣкъ караульныхъ. Одинъ изъ нихъ — казачій сотникъ выхватываетъ револьверъ и наводитъ его на К., а тотъ при этомъ становится въ неописуемо-комичную, вызывающую позу и таинственно держитъ руку въ оттопыренномъ карманѣ. Не даромъ К. былъ до ссылки провинціальнымъ актеромъ, — его донкихотская фигура дышала въ этотъ моментъ такимъ грознымъ величіемъ и такъ краснорѣчиво говорила: «не подходи, застрѣлю», что руки городовыхъ не поднялись, чтобы задержать его, а казачій урядникъ послѣ серьезно увѣрялъ, что К. держалъ въ рукахъ револьверъ и грозилъ убить его. Эта нѣмая сцена продолжалась нѣсколько секундъ — до появленія на крыльцѣ летучаго отряда нашихъ. К. бросился въ гостепріимно открывшуюся дверь, которая моментально захлопнулась передъ носомъ караульныхъ. На другой день К. вышелъ изъ «Романовки» и направился по улицѣ. Сейчасъ-же раздались тревожные свистки городовыхъ, которые со всѣхъ сторонъ мчались наперерѣзъ К.; изъ-за угла монастырской стѣны бѣжали шестеро солдатъ съ винтовками наперевѣсъ, на рысакѣ подкатилъ самъ Олесовъ, — всѣ окружили К. Чрезъ нѣсколько минутъ Олесовъ торжественно увозилъ плѣнника, съ намѣреніемъ засадить его подъ арестъ за «вооруженное сопротивленіе». Но увы... по дорогѣ юркій К. вытолкнулъ изъ санокъ толстаго Олесова и скрылся въ проходномъ дворѣ.
Время шло, наши запасы, особенно хлѣба, истощились, тактика администраціи взять насъ изморомъ выяснилась окончательно. Необходимо было предпринять рѣшительныя мѣры, чтобы парализовать ея дѣйствіе. Рѣшили сначала потребовать отъ губернатора снятія блокады. Для этого ему было 26 февраля послано слѣдующее заявленіе:
«Мы видимъ въ блокадѣ, которой мы подвергнуты, начиная съ 20 февраля, заранѣе обдуманный планъ медленнаго и безкровнаго убійства, т. е. такую форму насилія, которая, съ точки зрѣнія интересовъ правительства, является болѣе выгодной для него, но для насъ, именно поэтому, не только ничѣмъ не лучше, а хуже избіенія оружіемъ. Предпочитая, во всякомъ случаѣ, голодной смерти смерть въ бою, мы заявляемъ, что не станемъ далѣе спокойно относиться къ блокадѣ и требуемъ ея снятія. Если это наше требованіе не будетъ удовлетворено, мы считаемъ себя въ правѣ прибѣгать къ самымъ крайнимъ мѣрамъ, чтобы сдѣлать ее недѣйствительной.
Группа протестующихъ».
Съ того-же дня рѣшено было поднять надъ «Романовкой» красное знамя.
Какъ разъ предъ этимъ, съ разрѣшенія губернатора, на «Романовку» явился товарищъ Э., одушевленный прекрасными намѣреніями уладить конфликтъ мирно, предотвратить кровавую развязку, но плохо освѣдомленный о дѣйствительномъ настроеніи протестантовъ. Онъ только-что пріѣхалъ изъ округа и полагалъ, что за крайнюю форму протеста будутъ стоять лишь «зачинщики», а остальныхъ можно склонить на путь массовыхъ петицій и т. п. Съ этой цѣлью онъ пришелъ на «Романовку», но былъ видимо пораженъ единодушіемъ участниковъ протеста, ихъ боевымъ настроеніемъ, ярко проявившимся на его глазахъ, когда подъ развернутымъ краснымъ знаменемъ всѣ протестанты спѣли «Вихри враждебные» и другіе революціонные гимны. Воодушевленіе было всеобщимъ, дѣйствовало заразительно и нашъ товарищъ-миротворецъ поспѣшилъ удалиться безъ надежды на успѣхъ своей миссіи.
27 февраля утромъ, очевидно въ отвѣтъ на наше заявленіе, полицеймейстеръ Березкинъ передалъ намъ отъ губернатора новое требованіе разойтись и предписаніе ему, въ которомъ предлагалось самовольно отлучившимся чрезъ сутки послѣ выхода изъ «Романовки» выѣхать въ округъ, а остальнымъ, въ ожиданіи очереди къ отправкѣ, временно оставаться въ городѣ.
Переговоры съ полицеймейстеромъ велись товарищами на крыльцѣ, въ домъ его не хотѣли пускать.
Оставивъ для обсужденія нами предписаніе губернатора, полицеймейстеръ прибавилъ: «кромѣ того губернаторъ поручилъ передать вамъ на словахъ — и это самое главное — что онъ и для вашихъ цѣлей считаетъ дальнѣйшее сидѣнье въ домѣ Романова безполезнымъ, такъ какъ и того, что вами сдѣлано, достаточно, чтобы вопроса о положеніи ссылки замять было нельзя. А разъ вопросъ этотъ будетъ поставленъ, то губернаторъ увѣренъ, и я вполнѣ раздѣляю эту увѣренность, что разрѣшенъ онъ будетъ именно въ желательную для васъ сторону».
Полицеймейстеръ заявилъ, что каждый изъ насъ можетъ свободно итти, куда ему угодно, но назадъ въ домъ Романова никто пропущенъ не будетъ. Въ заключеніе полицеймейстеръ сказалъ, что пріѣдетъ за отвѣтомъ. Характеръ этихъ предложеній и мнѣній Чаплина свидѣтельствовалъ, что якутскій вице-губернаторъ не усматривалъ въ нашихъ дѣйствіяхъ ничего противозаконнаго и готовъ былъ пойти на уступки. Въ отвѣтъ на это ему было передано чрезъ полицеймейстера соотвѣтствующее заявленіе уполномоченнаго отъ насъ:
«По порученію товарищей считаю долгомъ сообщить слѣдующее: 1) Полученныхъ съ вашей стороны завѣреній недостаточно для того, чтобъ мы могли считать наше дѣло законченнымъ и измѣнить принятую нами тактику; 2) для насъ важно достиженіе нашей цѣли по существу, вопросъ-же о формахъ, въ которыхъ будутъ удовлетворены наши требованія, существеннаго значенія не имѣетъ. Само собою разумѣется, что мы не можемъ отказаться отъ права въ каждомъ отдѣльномъ случаѣ рѣшать, поскольку дѣлаемыя намъ предложенія достаточно гарантируютъ удовлетвореніе нашихъ требованій.
При этомъ считаю долгомъ завѣрить васъ, что никакія демонстративныя дѣйствія, какъ таковыя, для насъ при данныхъ обстоятельствахъ значенія не имѣютъ, и, въ случаѣ удовлетворенія нашихъ требованій, нами будутъ приняты всѣ мѣры къ тому, чтобы ликвидація нашего дѣла не носила характера, способнаго вызвать новыя осложненія.
27-го февраля по порученію товарищей Л. Никифоровъ».
Тонъ этого заявленія свидѣтельствуетъ о мелькнувшей было увѣренности въ мирномъ разрѣшеніи вопроса о нашихъ требованіяхъ. Но это было лишь преходящимъ настроеніемъ и послѣдующій ходъ событій быстро доказалъ ошибочность подобной увѣренности.
(OCR: Аристарх Северин)
