XIV.
Наши мертвецы.
ЮРІЙ МАТЛАХОВЪ (Егоръ Павловичъ).
Некрологъ.
(Написанный еще въ якутской тюрьмѣ друзьями Юрія).
Великороссъ. Родился въ 1880 г., убитъ 4 марта 1904 г. на баррикадахъ «Романовки» въ Якутскѣ. Отецъ его крестьянинъ Черниговской губерніи.
Для всякаго времени нужны свои люди. Однимъ изъ такихъ характерныхъ для переживаемаго момента людей былъ Юрій Матлаховъ, сраженный на баррикадахъ у бойницы однимъ изъ первыхъ выстрѣловъ 4 марта 1904 г.
Надо быть слѣпымъ, чтобы не видѣть тучъ, нависшихъ надъ русскимъ правительствомъ. Душный воздухъ начинаетъ двигаться; слышится громъ, временами сверкаетъ молнія. Грозы еще нѣтъ, но близость ея чувствуется до осязательности. Борьба скрытая, закулисная, подпольная — выходитъ на улицу. Демонстраціи всякихъ видовъ, вооруженные протесты, — все это симптомы громаднаго роста революціонныхъ силъ, рвущихся наружу, подготовляющихся и организующихся для послѣдняго боя.
Ю. Матлаховъ былъ рожденъ для открытой, свободной борьбы, въ такой борьбѣ онъ и палъ. — 20 января 1902 г. въ одномъ изъ одесскихъ театровъ шло представленіе. Разодѣтая публика спокойно наслаждалась зрѣлищемъ и не чуяла, что покой ея будетъ нарушенъ, что среди нея есть человѣкъ, который пришелъ сюда не для развлеченія, но для открытаго протеста противъ сытаго довольства, безучастнаго къ обездоленнымъ и угнетеннымъ. А этотъ человѣкъ былъ 24-лѣтній рабочій Юрій Матлаховъ. Въ тотъ моментъ, когда публика, увлеченная суетой, затаила дыханіе, чтобы не проронить ни звука, когда въ залѣ водворилась глубокая тишина, раздался торжественный возгласъ Матлахова: «долой самодержавіе», «да здравствуетъ политическая свобода», «да здравствуетъ соціализмъ». И одновременно театръ наполнился шуршаніемъ сыплющихся сверху прокламацій. Сразу картина измѣнилась! На лицахъ буржуевъ довольство смѣнилось тревогой и гнѣвомъ, а полиція забѣгала во всѣ стороны, разыскивая смѣльчака. А онъ продолжалъ стоять и спокойно смотрѣть на всполошившихся враговъ. Онъ и не думалъ отъ нихъ отдѣлаться. Онъ зналъ, что за одинъ этотъ возгласъ онъ распростится надолго со свободой, но онъ на это и шелъ. Крикнуть громко врагу, что на него надвигается грозная сила, что рабочія массы ему готовятъ смертный приговоръ, — за такой моментъ Юрій готовъ былъ заплатить дорогою цѣною. И вотъ черезъ 2½ года, 4 марта 1904 г., мы того-же Юрія находимъ на баррикадахъ, гдѣ солдатская пуля убиваетъ его — убиваетъ потому, что по командѣ онъ одинъ изъ первыхъ вскочилъ на опаснѣйшій постъ.
Этими двумя моментами ярче всего характеризуется личность Юрія. Изъ всей суммы работъ, которую ему пришлось выполнить за свою богатую, хотя и короткую революціонную жизнь, въ качествѣ агитатора и организатора рабочихъ массъ, эти оба момента, можетъ быть, наиболѣе отвѣчали его чувствамъ, его боевой готовности.
Родился нашъ товарищъ въ небольшомъ мѣстечкѣ Черниговской г. въ 1880 г. Отецъ его былъ зажиточнымъ крестьяниномъ, одно время даже подрядчикомъ, а потомъ работалъ въ качествѣ слесаря на Брянскомъ заводѣ въ Екатеринославѣ; ему хотѣлось дать сыну хорошее образованіе, и онъ предлагалъ ему поступить въ реальное училище. Но Юрій отказался: «я кончу реальное училище, стану инженеромъ и забуду своихъ». И Юрій остался въ рабочей средѣ. Впрочемъ, курсъ городского 2-класснаго училища онъ кончилъ. Токарь по металлу, Юрій Матлаховъ во время своихъ безконечныхъ странствованій по городамъ Россіи (преимущественно юга) перемѣнилъ много занятій: былъ онъ и жестянщикомъ, работалъ и на сахарныхъ заводахъ, былъ и просто чернорабочимъ. — Въ движеніе онъ попалъ 19-ти лѣтъ. Онъ отдался движенію со всей страстностью своей неудержимой натуры. Онъ много работалъ въ соціалъ-демократическихъ организаціяхъ Кіева, Одессы, Николаева и Екатеринослава. Нѣсколько лѣтъ жилъ нелегально. Въ первый разъ былъ арестованъ въ Екатеринославѣ, выданный своимъ товарищемъ Заксомъ. Онъ вскорѣ былъ переведенъ въ Кіевъ, затѣмъ въ Москву. Во всѣхъ этихъ тюрьмахъ онъ неоднократно принималъ участіе въ тюремной борьбѣ и не разъ сидѣлъ въ карцерахъ; просидѣвъ 15 мѣсяцевъ, онъ былъ выпущенъ до приговора по болѣзни и отправленъ въ Черниговскую губ. въ Соляную-Буду. Впрочемъ, онъ не сидѣлъ на одномъ мѣстѣ. Былъ въ Гомелѣ и другихъ мѣстахъ; пріѣхавъ въ Екатеринославъ, онъ рѣшилъ отомстить своему предателю Заксу и, встрѣтивъ его вечеромъ на бульварѣ, выстрѣлилъ въ него изъ револьвера, но промахнулся. Вторично онъ былъ арестованъ въ Черниговѣ (или Полтавѣ) по обвиненію въ перевозкѣ литературы, продержали 4 мѣсяца и выпустили. Но черезъ нѣкоторое время послѣ этого онъ снова былъ арестованъ и содержался въ участкѣ «впредь до особыхъ распоряженій». На второй или третій день ареста онъ бѣжалъ и скрылся въ Одессу. Здѣсь работалъ онъ въ одесскомъ с.-д. комитетѣ, жилъ нелегально. Онъ пользовался большимъ вліяніемъ среди фабрично-заводскихъ рабочихъ, и ему въ большой степени обязано одесское движеніе широкими связями среди фабрично-заводской рабочей массы. При появленіи «Южно-революціонной группы с.-д.» въ Одессѣ, онъ перешелъ въ эту организацію, такъ какъ она стремилась къ болѣе широкой постановкѣ массовой политической агитаціи. Здѣсь онъ былъ членомъ «агитаторскаго собранія».
Не разъ въ чужомъ городѣ, среди безуспѣшныхъ поисковъ за работой ему приходилось голодать и ночевать подъ открытымъ небомъ. Эти невзгоды, въ связи съ непосильной подчасъ работой и продолжительнымъ сидѣньемъ въ тюрьмахъ, подорвали его крѣпкое отъ природы здоровье: у него начался туберкулезный процессъ легкихъ.
Юрій относится къ тому типу рабочихъ, у которыхъ революціонная дѣятельность и личная жизнь — одно органическое цѣлое. Непреклонные, съ вѣчно рвущимся наружу чувствомъ возмущенія, они реагируютъ на всякій актъ насилія, не вступая ни въ какія сдѣлки съ своей революціонной совѣстью. Характерны для Юрія въ этомъ отношеніи обстоятельства послѣдняго его ареста въ Одессѣ, характерны для него и всѣ многочисленныя тюремныя исторіи, въ которыхъ онъ всегда былъ сторонникомъ самыхъ рѣзкихъ формъ протеста; а разъ начавши протестъ, онъ его заканчивалъ однимъ изъ послѣднихъ. — Въ театрѣ онъ былъ тотчасъ арестованъ и подъ конвоемъ шпіоновъ и полиціи отвезенъ въ участокъ. По дорогѣ онъ пытался сбросить своихъ церберовъ, но тѣ крѣпко держали добычу. На него посыпались удары, но онъ въ долгу не оставался. Настоящее избіеніе началось только въ участкѣ. На него накинулись городовые и шпіоны, но онъ ни на минуту не переставалъ защищаться, отвѣчать на удары ударами. Ему связали руки и продолжали бить связаннаго, но онъ и тогда продолжалъ геройски обороняться. Связанный, онъ съ трудомъ подымался съ пола, бросался всѣмъ корпусомъ на враговъ, билъ ихъ ногами, падалъ опять и опять подымался и такъ до тѣхъ поръ, пока онъ не лишился чувствъ. Когда онъ пришелъ въ себя, онъ вспомнилъ о побояхъ и въ первую минуту рѣшилъ покончить съ собою. Но, овладѣвъ собою, онъ понялъ, что революціонеръ не самоубійствомъ отвѣчаетъ на поступки, позорящіе не его, а его враговъ.
Мужество и рѣшимость защищаться до послѣднихъ силъ не покидали Юрія въ самые критическіе моменты. Такъ, когда въ одесской тюрьмѣ во время 11-дневной голодовки къ нему пытались ворваться въ камеру надзиратели, онъ, еле поднимаясь съ койки, хватался за табуретку и вмѣстѣ съ нею падалъ на дверь, чтобы помѣшать экзекуторамъ совершить надъ нимъ насиліе. Въ Одессѣ переживаетъ онъ еще нѣсколько тяжелыхъ голодовокъ, откуда его, какъ мятежнаго, увозятъ въ кишиневскую тюрьму. Неизмѣннымъ онъ остается и въ послѣдующихъ столкновеніяхъ. Въ Александровской тюрьмѣ онъ выступаетъ ярымъ сторонникомъ баррикадъ, затѣянныхъ по поводу столкновенія отъѣзжающей партіи съ жандармскимъ офицеромъ. Всегда активный, онъ въ этотъ моментъ горѣлъ въ работѣ по постройкѣ баррикадъ. Когда, въ ожиданіи нападенія, назначаются нѣсколько человѣкъ на самое опасное мѣсто у баррикадъ, Юрій одинъ изъ первыхъ заявляетъ о своемъ желаніи быть тамъ. — По дорогѣ въ Якутскъ, когда въ Усть- Кутѣ у партіи выходитъ столкновеніе съ жандармами изъ- за свиданій, онъ опять на первомъ мѣстѣ, опять въ открытомъ бою. Когда жандармъ толкнулъ товарища, Юрій бросается на него съ котломъ, случайно оказавшимся у него въ рукахъ, а когда жандармъ, выхвативъ револьверъ, грозитъ застрѣлить его, онъ безстрашно продолжаетъ надвигаться на него, подставляя грудь для выстрѣла. (Между прочимъ, за это столкновеніе онъ получилъ переназначеніе въ Верхоянскъ).
Но вотъ онъ уже въ ссылкѣ, въ той ссылкѣ, на которую нѣкоторые смотрятъ, какъ на тихую пристань, гдѣ борьба излишня, гдѣ мы, по мнѣнію этихъ нѣкоторыхъ, только «бывшіе революціонеры». Но Юрій не умѣлъ дѣлить свою жизнь на періоды борьбы и покоя. Ему предстояла военная служба. И онъ, вѣрный себѣ, заявляетъ друзьямъ, что онъ отъ военной службы откажется. Чтобы понять весь героизмъ этого его поступка, нужно знать, какъ рвался онъ обратно въ Россію и какъ боялся онъ за себя лично засасывающаго вліянія ссылки. (Онъ зналъ, что за отказъ отъ военной службы онъ пойдетъ на 18 лѣтъ въ Колымскъ). Мало привыкшій къ умственному труду, легко поддающійся окружающему его вліянію, вдали отъ живой работы, онъ былъ увѣренъ, что онъ не устоитъ, что опустится. Но эта увѣренность ни на минуту не поколебала его рѣшенія.
Обстоятельства дали другой исходъ его жаждѣ борьбы. — И мы застаемъ Юрія за баррикадами въ Якутскѣ въ домѣ Романова. Врядъ-ли кто нибудь изъ насъ былъ болѣе на мѣстѣ, чѣмъ онъ. Кто зналъ Юрія раньше, тотъ не могъ поразиться той выдержкѣ, спокойствію и дисциплинированности, которыя проявилъ на «Романовкѣ» этотъ экспансивный, горячій и скорый на всякія рѣшенія человѣкъ. Онъ весь проникся сознаніемъ важности и громадности переживаемаго момента. Онъ рвался въ бой, но осторожно и вдумчиво подавалъ свой голосъ за то или иное рѣшительное дѣйствіе. Измученный до-нельзя за послѣдніе дни работой (которую онъ всегда ухищрялся взваливать на себя выше своихъ силъ), онъ крѣпко держалъ себя въ рукахъ, не уступалъ ни кому своихъ обязанностей.
Прибавимъ ко всему этому и поразительную деликатность и благородство въ личныхъ отношеніяхъ къ товарищамъ. Онъ плакалъ, какъ ребенокъ, когда разъ узналъ, что незаслуженно оскорбилъ товарища подозрѣніемъ, и нашелъ въ себѣ мужество громко передъ всѣми сознаться въ своей винѣ. Въ другой разъ онъ простилъ человѣку, тяжело оскорбившему его, человѣку, котораго онъ въ первую минуту гнѣва, навѣрное, убилъ бы, попадись онъ ему тогда подъ руку.
Мы не можемъ пока, къ сожалѣнію, дать полной характеристики нашего убитаго товарища, возстановить хотя бы приблизительно сильную фигуру этого цѣльнаго бойца, стойкаго и неудержимаго до самозабвенія, благороднаго въ личныхъ отношеніяхъ, чуткаго и отзывчиваго.
Вѣчная память смѣлому борцу! Вѣчная память первому революціонеру, убитому на русскихъ баррикадахъ!
БОДНЕВСКІЙ, Владиміръ Петровичъ.
(Автобіографическая замѣтка).
Родился 21 ноября 1874 года. Отецъ — военный врачъ; мать — землевладѣлица, (оба умерли). Братъ-юристъ — чиновникъ (судебный слѣдователь въ Кременчугѣ), сестра — жена офицера.
Воспитывался въ Корочанской (Курской губ.) гимназіи, оттуда былъ исключенъ за всяческія злочестія. Аттестація, которой снабдила гимназія, лишила возможности продолжать образованіе и пришлось итти въ военную службу. Двадцати лѣтъ, по окончаніи виленскаго юнкерскаго училища, былъ произведенъ въ офицеры. Служилъ въ Лифляндскомъ, затѣмъ въ Ново-Трокскомъ пѣхотныхъ полкахъ. Во время китайской войны былъ командированъ въ дѣйствующую армію.
Впечатлѣнія, полученныя въ Китайскомъ походѣ, окончательно убили во мнѣ уваженіе къ военной службѣ, и я вышелъ въ запасъ арміи. Занялся газетной работой.
Лѣто и осень 1902 года провелъ «на днѣ», работая на пристаняхъ. Въ это-же время формулировалъ свои политическіе взгляды и рѣшилъ вернуться въ буржуазное общество (матеріально я былъ обезпеченъ наслѣдствомъ) съ цѣлью пропагандировать идеи безпартійнаго революціонизма среди офицерства. Въ нѣсколькихъ полкахъ работалъ удачно (жилъ подъ чужой фамиліей), въ Сѣвскомъ-же полку пришлось выступить предъ нижними чинами. Исходя изъ толстовскаго ученія, какъ наиболѣе пріемлемаго солдатами, я велъ свои бесѣды, но 6-го февраля 1903 года былъ арестованъ по предательству одного изъ слушателей. Въ Кременчугской тюрьмѣ старался доказать товарищамъ безплодность тюремныхъ демонстрацій; администрація истолковала мою рѣчь какъ «подстрекательство къ бунту». Въ результатѣ всего — 10 лѣтъ Восточной Сибири.
(Писано въ началѣ августа 1904 г.). В. Бодневскій.
(Изъ личныхъ воспоминаній).
Въ лицѣ Владиміра Петровича Бодневскаго погибъ спаситель всѣхъ «романовцевъ» отъ неизбѣжной смерти при обстрѣлахъ. Главнымъ образомъ ему принадлежитъ идея «блиндированія» стѣнъ «Романовки», защитившаго насъ отъ губительнаго дѣйствія солдатскихъ пуль. Военный опытъ, рѣшительность и личная отвага сдѣлали его руководителемъ самообороны въ группѣ якутскаго протеста. Но трагическая смерть Владиміра Петровича лишила насъ не только беззавѣтно-преданнаго дѣлу, незабвеннаго товарища, но и рѣдкаго по своимъ душевнымъ качествамъ, богато одареннаго человѣка.
Уже сухія факты автобіографической замѣтки В. П. Бодневскаго доказываютъ незаурядность натуры и жизненнаго пути ея автора. Бравый офицеръ, участникъ похода въ Китай, затѣмъ — газетный сотрудникъ, бродяга-чернорабочій «на днѣ» и наконецъ — пропагандистъ «безпартійнаго революціонизма» — антимилитаризма среди военныхъ — таковы главные этапы его своеобразной жизни, приведшіе къ ссылкѣ въ отдаленнѣйшія мѣста Якутской области на 10 лѣтъ, къ участію въ якутскомъ протестѣ и безвременной гибели по дорогѣ въ каторгу.
Владиміръ Петровичъ былъ доставленъ въ Якутскъ лишь наканунѣ протеста и мы узнали его только на «романовкѣ», гдѣ онъ сразу пріобрѣлъ руководящее вліяніе и сталъ душой самообороны. Его распорядительность и самоотверженность при этомъ вызывали общія симпатіи.
Какъ человѣка мы ближе узнали Владиміра Петровича лишь въ тюрьмѣ. Долгая жизнь въ офицерской средѣ наложила свой неизгладимый отпечатокъ на всѣ его манеры, тонъ и сужденія, необщепринятость, нѣкоторая аристократичность которыхъ въ нашей демократической компаніи вначалѣ отпугивали многихъ товарищей. Обособленность Владиміра Петровича въ нашей средѣ усиливалась и своеобразностью его пути въ станъ революціонеровъ. Онъ не прошелъ обычной школы революціонныхъ кружковъ, не усвоилъ общепринятой въ нихъ терминологіи. А главное, по самому характеру своей оригинальной и дѣйствительно широкой натуры, онъ психологически не могъ втиснуть своего міровоззрѣнія на прокрустово ложе партійности.
Революціонеромъ онъ сдѣлался больше по чувству, по вѣрному инстинкту, чѣмъ по строго-научному убѣжденію.
Онъ плохо зналъ соціалистическую литературу, но самъ чувствовалъ этотъ пробѣлъ и старался его заполнить. За время нашего сидѣнья въ якутской тюрьмѣ критическая мысль Владиміра Петровича дѣятельно работала и онъ переживалъ періодъ страстнаго правдоискательства. Характернымъ для психической физіономіи Владиміра Петровича является сильно занимавшій его вопросъ:
Лучшіе представители офицерской среды выше или ниже стоятъ по нравственному уровню лучшихъ представителей среды революціонной? На эту тему онъ велъ горячіе споры съ многими изъ насъ. И только, въ прощальной запискѣ товарищамъ наканунѣ побѣга, за нѣсколько дней до смерти, онъ высказалъ свое окончательное убѣжденіе въ нравственномъ превосходствѣ революціонной среды. Лишь въ интимной бесѣдѣ съ немногими друзьями раскрывалось богатство и поэтичность его больной души. Свои думы и чувства онъ легко выражалъ стихами, которые охотно декламировалъ въ кругу пріятелей. Съ большимъ остроуміемъ разсказывалъ онъ свои приключенія въ Китаѣ и за время бродяжества по Дальнему Востоку Сибири. Но въ скептическомъ остроуміи его рѣчи всегда звучала нота грусти. Временами онъ становился мраченъ и пилъ горькую. Въ глубинѣ его души таилась какая-то драма, большое горе. Его терзали душевное одиночество и неволя.
Въ тягостные періоды мрачнаго отчаянія его и раньше посѣщала мысль о самоубійствѣ.
Тетрадь его стиховъ отражаетъ и эти настроенія.
Такъ въ 1902 г., скитаясь по Забайкалью, онъ писалъ:
Кто знаетъ муки тоски, одиночества,
Тотъ мои думы пойметъ,
Тотъ раздѣлитъ мою долю унылую,
Другомъ меня назоветъ...
Или въ другомъ стихотвореніи того-же времени:
Не боюсь я труда, мнѣ смѣшна нищета;
Для борьбы-бъ моей силы хватило,
Но одинъ и одинъ, безконечно одинъ —
Не снесу я тоски!..
Находясь въ Якутской тюрьмѣ онъ писалъ:
Порой рѣшаешь въ мысли стройной
Вопросъ о смерти и рука
Тверда, увѣренна, спокойна
Уже касается курка...
Еще секунда—и награду
За горе, муки, за тоску
Получишь ты... найдешь отраду
Въ покоѣ вѣчномъ... Но къ виску
Чуть сталь холодная коснется
И мозгъ, какъ льдомъ, вдругъ охладитъ.
Душа какъ будто встрепенется
И рядъ испытанныхъ обидъ
Встаютъ такъ ярко предъ тобою...
И шепчетъ кто-то: «ты безъ бою
Сдаешься жизни? жалокъ ты!»
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Рука дрожитъ и голова
На грудь склоняется угрюмо...
Револьверъ брошенъ... Снова думы
Одна другой темнѣй, какъ тучи,
Мой мозгъ мутятъ... И мыслью жгучей
Душа полна только одной:
«Но какъ-же жить, коль надо мной
Судьба смѣется безъ пощады?»
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
И снова голосъ: «Нѣтъ, живи!
Надеждѣ, вѣрѣ и любви
Пускай на смѣну встанетъ злоба
И раньше, нежели крышкой гроба
Тебя закроютъ — отплати
Судьбѣ за зло! Пускай въ груди
Твоей клокочетъ злобы пламя
И мести безпощадной знамя
Неси одно лишь предъ собой...
Крѣпись, борись, зови на бой,
Все то, что жизнь твою гнететъ.
И лишь тогда, когда ты счетъ
Съ судьбой сведешь своей постылой,
Тогда желанною могилой
Свой увѣнчать ты можешь путь,
Тогда ты вправѣ отдохнуть!»..
Это стихотвореніе помѣчено 16-мъ марта 1904 года.
И онъ лелѣялъ мечту о свободѣ для цѣлей мести... А, когда не удалась попытка освобожденія и все ближе надвигалась каторга съ ея гнетомъ и униженіемъ человѣческаго достоинства, возведеннымъ въ систему, такъ его гордая больная душа не выдержала и онъ предпочелъ неволѣ смерть... Если-бы дорогой Владиміръ могъ предвидѣть, что близокъ часъ освобожденія и великой борьбы—мести, которой жаждала его душа, тогда онъ, безъ сомнѣнія, предпочелъ-бы сложить свою буйную голову въ открытомъ бою съ врагами рабочаго народа...
Вѣчная память тебѣ, незабвенный другъ и товарищъ!
Въ заключеніе мы приведемъ задушевное стихотвореніе В. П. Бодневскаго, отражающее и его психологію скитальца по Забайкалью.
БРОДЯГА.
I.
Тайгой безлюдною, холодной,
Изнеможенный и голодный
Бродяга шелъ съ Сахалина;
Онъ былъ ужъ старъ и сѣдина
Его, какъ снѣгомъ, серебрила.
Онъ еле шелъ: ужъ не подъ силу
Борьба съ тайгой была ему.
Почти вотъ мѣсяцъ, какъ тюрьму
Оставилъ онъ, бѣжавъ съ работы,
Когда, не одолѣвъ дремоты,
Его конвойный мирно спалъ.
Бѣжалъ онъ счастливо, но малъ
Запасъ былъ хлѣба. Вотъ два дня
Уже не ѣлъ онъ и огня
Того, что сразу засверкалъ
Въ его глазахъ, когда позналъ
Свою онъ полную свободу,
Совсѣмъ не видно; онъ лишь воду
Пьетъ поминутно изъ ручья,
Что вдоль пути его бѣжитъ.
Воды холодная струя
Его засохшій ротъ свѣжитъ,
Бодритъ, но снова гаснутъ силы...
Онъ шепчетъ: «Неужель могилой,
Тайга, мнѣ будешь ты? Нѣтъ, нѣтъ!
Жестоко это! Столько лѣтъ
Мечтать о дѣтяхъ, о женѣ
И умереть тогда, какъ мнѣ
Итти тайгой уже немного...
Не можетъ быть! Я вѣрю въ Бога!..»
Вдругъ — выстрѣлъ! Задрожалъ бѣглецъ...
Казаки, стражники... Конецъ!..
Прощай жена, свобода, дѣти;
Опять назадъ въ тюрьму, тамъ — плети!
Зачѣмъ не умеръ я вчера?
И видитъ онъ: изъ-за бугра
Выходитъ гольдъ съ убитой бѣлкой.
(Бродяга-жъ — звѣрь и звѣрь не мелкій
Для гольда — нимврода тайги:
Одежда, сумка, сапоги —
Все это—цѣнная добыча,
Да, наконецъ, таковъ обычай,
Что горбачу пощады нѣтъ.)
Бѣглецъ стоялъ: бѣжать — такъ вслѣдъ
Ему зарядъ пошлетъ дикарь...
«Пусть лучше въ грудь — такъ меньше муки
Но не поднялись, видно, руки
У гольда дикаго — сухарь
Бродягѣ бросилъ онъ и скрылся...
II.
Вблизи дымящаго костра
Бродяга спитъ, хотя пора
Давно вставать: уже свѣтаетъ,
Туманъ ночной рѣдѣетъ, таетъ,
Мошка умолкла и легла
Во мхи, въ травѣ. Ночная мгла
Смѣнилась яснымъ, теплымъ днемъ.
Все спитъ бродяга. А на немъ
Кольцомъ свернувшимся упругимъ,
Прижавшись къ спящему, какъ другу,
Лежитъ таежная змѣя!
Лежитъ спокойно. Чешуя
Ея играетъ серебромъ.
Змѣѣ пріятно! И костромъ,
И грудью теплою согрѣта,
Она заснула. Вдругъ бродяга,
Открылъ глаза и видитъ это
Сосѣдство страшное! бѣдняга
Лишился разума и силъ!
Подъ шапкой встали волоса
И потъ холодный, какъ роса,
Его лобъ бѣлый овлажилъ...
Змѣя проснулась — испугало
Ее движеніе сосѣда.
Шипитъ, вонзить готова жало
Въ сухую точно у скелета
Его измученную грудь.
Два взора встрѣтились: какъ ртуть
Живой, холодный взоръ гадюки
И взоръ бродяги, гдѣ лишь муки,
Мольба и ужасъ отразились...
Змѣя не стала дѣлатъ зла —
Она съ шипѣньемъ уползла.
III.
Прошло полгода и подходитъ
Бродяга къ дому, наконецъ,
Но страхъ, ужасный страхъ находитъ
На душу, давитъ какъ свинецъ. —
Что если здѣсь, вблизи отъ дома,
Гдѣ всѣмъ, какъ каторжный, знакомъ онъ
Его поймаютъ? Что тогда?
Сколько мученій и стыда
Своей семьѣ доставитъ онъ!..
И этой мыслью пораженъ
Бродяга, въ городъ не входя,
Остался ночью ждать на полѣ
И здѣсь, къ концу пути придя,
Благословлялъ онъ свою долю
За то, что силъ его хватило
Дойти къ семьѣ любимой, милой...
Онъ ночи ждалъ — и такъ не ждетъ
Ее никто и никогда!
Такъ ждать ее лишь можетъ тотъ,
Кто ожидалъ уже года
Минуты счастья средь мученій. —
Онъ ждетъ, считаетъ онъ мгновенья...
И, наконецъ, спустилась ночь!
Бродяга всталъ, но превозмочь
Своей онъ робости не въ силахъ:
Совсѣмъ нѣтъ воли въ нервахъ хилыхъ.
Такъ жметъ въ груди, такъ сердце бьется.
И онъ по улицамъ крадется,
Какъ волкъ, испуганный облавой. —
Вотъ близко за угломъ направо —
И онъ въ семьѣ своей родной...
Но вдругъ онъ слышитъ.
«Эй, ты, стой! Куда идешь?». И за плечо
Городовой его схватилъ...
(Ночной обходъ здѣсь проходилъ)
Не вралъ бродяга. Горячо
Лишь онъ молилъ, чтобы пустили
Его на мигъ хотя домой...
«Взгляну и — вашъ!» «Тащите силой!»
Сказалъ квартальный и конвой
Бродягу тѣсно окружилъ...
IV.
Бродяга закованъ и снова обритъ,
Но, люди, онъ этого вамъ не проститъ!..
КОСТЮШКО — ВАЛЮЖАНИЧЪ, Антонъ Антоновичъ. (Автобіографическая замѣтка).
Родился въ Казани въ 1876 г. Отецъ — пѣхотный офицеръ, сынъ помѣщика Могилевской губерніи. Мать — дочь сельскаго священника. Отецъ умеръ въ 1894 году.
Теперь мать живетъ на пенсіи въ Смоленскѣ, тамъ-же были сестры — бывшія курсистки, служили одна — корректоромъ въ газетѣ, другая — конторщикомъ при складѣ. Теперь старшая сидитъ въ домѣ предварительнаго заключенія (писано въ началѣ августа 1904 года), младшая — въ Смоленской тюрьмѣ. Братъ — студентъ-технологъ.
Въ дѣтствѣ пользовался широкой свободой, время проводилъ на улицѣ и на берегу Волги среди городскихъ и деревенскихъ ребятъ. Въ Казани ходилъ въ гимназію. Съ переводомъ отца вмѣстѣ съ полкомъ въ Брестъ, меня отдали, по моей просьбѣ, въ Псковскій кадетскій корпусъ. Кончивъ его, перешелъ въ Павловское военное училище (въ Петербургѣ) и въ августѣ 1896 года былъ произведенъ въ офицеры. Могъ-бы выйти въ гвардію, но, не предполагая долго служить, выбралъ одинъ изъ Московскихъ полковъ. (4-й гренадерскій Несвижскій). Весной 1897 года, благодаря медицинскому свидѣтельству удалось выйти въ запасъ и той-же осенью я поступилъ въ ново-александрійскій сельско-хозяйственный институтъ. По дѣлу чисто студенческой организаціи осенью 1898 года были обыски, въ томъ числѣ и у меня и нѣсколько кратковременныхъ арестовъ, но дѣло окончилось безъ послѣдствій.
Весной 1899 года былъ уволенъ изъ института и высланъ изъ города безъ права поступленія назадъ въ теченіе 1 года. Въ этотъ промежутокъ дѣлалъ попытку попасть въ кіевскій политехникумъ, но директоръ категорически отказалъ. Осенью 1900 г. по конкурсу поступилъ на 1-й курсъ Екатеринославскаго высшаго горнаго училища. Весной 1901 г. пережилъ забастовку, окончившуюся безъ жертвъ, а зимой того-же года, недѣлю спустя послѣ демонстрацій 15-го и 16-го декабря, былъ арестованъ. Обвинялся въ участіи въ организаціонномъ комитетѣ Е. В. Г. У., который при содѣйствіи мѣстнаго соціалъ-демократическаго комитета устроилъ демонстрацію, а также и въ непосредственномъ участіи въ демонстраціяхъ. При обыскѣ взяты кое-какіе легальные и нелегальные документы, по поводу которыхъ давалъ показанія отрицательнаго характера. Послѣ одной изъ голодовокъ, съ тремя товарищами, былъ увезенъ въ ново-московскую уѣздную тюрьму, гдѣ и пробылъ до приговора. «По Высочайшему повелѣнію» 12 февраля 1903 года получилъ 5 лѣтъ Восточной Сибири. По пути изъ Красноярска узналъ о назначеніи въ Якутскую область.
Изъ александровской тюрьмы партія (человѣкъ въ 50, — первая изъ потока, хлынувшаго недавно въ Якутку) отказалась вытти, пока не будутъ объявлены точныя назначенія. 11 дней (съ 12-го мая) просидѣли за «баррикадами», пока не получили яснаго извѣщенія, что мѣсто назначенія будетъ объявлено предъ отправкой. Назначенія (очень суроваго характера, преимущественно въ Сѣверные округа) были присланы, и 12-го іюня партія двинулась въ путь. Въ Верхоленскѣ партія вмѣстѣ съ мѣстной колоніей, устроила демонстрацію, которую ни полиція, ни жандармы, шедшіе позади, ни конвой, не пытались прекратить. Вездѣ безпрепятственно давались свиданія, только въ Киренскѣ чуть-чуть не вышло столкновеніе съ конвоемъ. Въ Якутскѣ большинство получило иныя, лучшія назначенія. Былъ назначенъ въ Намскій улусъ, оттуда самовольно уѣхалъ въ городъ и заявилъ исправнику, что желаю поселиться въ Тулугинскомъ выселкѣ въ 14 верстахъ отъ Якутска. Послѣ нѣкоторыхъ препирательствъ исправникъ согласился.
(Изъ воспоминаній друзей).
Антонъ Антоновичъ Костюшко-Валюжаничъ былъ однимъ изъ самыхъ дѣятельныхъ, руководящихъ членовъ «романовки».
Какъ бывшій офицеръ, онъ, наряду съ В. П. Бодневскимъ, игралъ выдающуюся роль въ организаціи самообороны участниковъ якутскаго протеста. Онъ руководилъ практическими работами по блиндированію стѣнъ и велъ ихъ съ неутомимой энергіей. Съ первыхъ-же дней протеста онъ былъ однимъ изъ немногихъ сторонниковъ наступательной тактики, но большинство товарищей высказывалось противъ этого. При самомъ жестокомъ обстрѣлѣ, «романовки» 6-го марта «Костя» былъ тяжело раненъ въ бедро. Солдатскую пулю извлекли у него подъ кожей спины въ больницѣ хирургическимъ путемъ.
Вырванный изъ жизни въ самый разгаръ самообразованія и выработки соціалъ-демократическаго міросозерцанія, «Костя» усиленно продолжалъ его и за все время тюремнаго заключенія.
Оставшись въ Иркутскѣ послѣ рѣшенія нашего дѣла судебной палатой, онъ задался цѣлью вырваться на свободу. И это удалось ему — 30-го августа ночью онъ бѣжалъ изъ тюремной больницы, выпиливъ рѣшетку окна и перебравшись чрезъ высокія пали. Въ ожиданіи, пока утихнетъ погоня, онъ былъ застигнутъ начавшейся желѣзнодорожной стачкой и вмѣсто Запада, куда рвался всей душей, принужденъ былъ двинуться на Востокъ.
По Байкалу онъ доѣхалъ къ Усть-Боргузину, нѣкоторое время скрывался на пріискахъ и оттуда двинулся въ Читу подъ видомъ техника Григоровича, изыскивающаго новыя земли для переселенцевъ. Тутъ ему пришлось сдѣлать 1.000-верстный путь верхомъ по глухой тайгѣ и горнымъ переваламъ.
Въ Читу онъ пріѣхалъ къ послѣднимъ числамъ октября. Читинскій соціалъ-демократическій комитетъ поручилъ ему организовать боевую дружину изъ желѣзнодорожныхъ рабочихъ и повести агитацію среди солдатъ мѣстнаго гарнизона. Къ этому времени Забайкалье оставалось совершенно оторваннымъ отъ Россіи, благодаря почтово-телеграфной забастовкѣ и эта оторванность продолжалась до января. Какъ жители не знали о событіяхъ въ Россіи за октябрь—декабрь, такъ и читинскіе власти не получали распоряженій центральнаго правительства. Агитаціонная дѣятельность Костюшко среди читинскаго гарнизона была очень успѣшна и скоро возникъ «Совѣтъ солдатскихъ и казачьихъ депутатовъ» при мѣстномъ соціалъ-демократическомъ комитетѣ. Въ него вошли представители артиллеристовъ, желѣзнодорожнаго батальона, саперовъ и казаковъ. На солдатскихъ митингахъ въ казармахъ и циркѣ были выработаны спеціальныя требованія солдатъ, изъ которыхъ главными были: немедленное увольненіе запасныхъ, 8-ми часовая продолжительность караульной службы, уничтоженіе деньщиковъ, 5 рублей мѣсячнаго жалованья, вѣжливое обращеніе съ солдатами на «вы» и т. д., кромѣ того солдаты высказались за обще-демократическія требованія.
21-го ноября солдатскіе депутаты и Костюшко, какъ оффиціальный представитель читинскаго соціалъ-демократическаго комитета, явились къ генералъ-губернатору Забайкальской области — Холщевникову и предъявили ему «солдатскія требованія».
Этотъ старый генералъ, настоятельно просившійся въ отставку, и очутившись въ безвыходномъ положеніи за неимѣніемъ военной силы для подавленія «бунта», невольно пошелъ на уступки. — Немедленно были отпущены 500—600 запасныхъ читинскаго гарнизона, отмѣнены деньщики и удовлетворены нѣкоторыя изъ другихъ требованій. (За это и другія вынужденныя уступки послѣ каратель — Ренненкампфъ арестовалъ старика-генерала и предалъ его военному суду). Возникшій затѣмъ «союзъ военно-служащихъ» — офицеровъ и военныхъ врачей присоединился къ требованіямъ солдатъ. «Солдатскія требованія» были отпечатаны въ 50.000 экземпляровъ и отправлены чрезъ делегатовъ въ манджурскую армію и войсковыя части, расположенныя по линіи сибирской желѣзной дороги. Читинскій «Совѣтъ солдатскихъ и казачьихъ депутатовъ» получилъ массу привѣтственныхъ телеграммъ и выраженій сочуствія его требованіямъ отъ солдатъ манджурской арміи. Затѣмъ эти-же требованія, только въ болѣе разработанномъ видѣ, были приняты гарнизонами въ Срѣтенскѣ, Нерчинскѣ, Иркутскѣ и Красноярскѣ. Характерно для господствовавшей въ Читѣ атмосферы, что телеграммы адресовались прямо «Совѣту солдатскихъ и казачьихъ депутатовъ», солдатскія требованія и прокламаціи печатались открыто въ легальныхъ типографіяхъ, не исключая и областной. Открыто-же печаталась и соціалъ-демократическая газета «Забайкальскій рабочій», расходившаяся въ 6.500 экземпляровъ. Костюшко былъ авторомъ солдатскихъ прокламацій, которые разсыпались громадными количествами по войскамъ и сотрудникомъ «Забайкальскаго рабочаго». Среди желѣзнодорожныхъ рабочихъ ему удалось организовать боевую дружину въ 500—600 человѣкъ, вооруженную трехлинейными винтовками. Онъ постоянно выступалъ ораторомъ на солдатскихъ митингахъ и пользовался большой популярностью у солдатъ, почти безвыходно жилъ и обѣдалъ вмѣстѣ съ ними въ казармахъ. Читинскіе рабочіе съ боевой дружиной во главѣ устроили грандіозную уличную демонстрацію и потребовали чрезъ депутатовъ у генералъ-губернатора освобожденія политическихъ заключенныхъ не только въ Читѣ, но и въ Акатуѣ. Холщевниковъ освободилъ политическихъ заключенныхъ въ Читѣ, а относительно Акатуйцевъ — осужденныхъ на каторгу матросовъ съ «Прута» — обѣщалъ ходатайствовать предъ Линевичемъ. Самъ-же ограничился вызовомъ начальника Акатуйской каторжной тюрьмы и нагоняемъ ему за плохое обращеніе съ заключенными. Совѣтъ и дружинники добились удаленія военнаго коменданта Читинской станціи Родева за черносотенную агитацію, возбужденіе солдатъ противъ желѣзнодорожныхъ рабочихъ, якобы отказывавшихся перевозить запасныхъ въ Россію. Делегаты совѣта встрѣчали на станціи воинскіе поѣзда, обращались къ солдатамъ съ рѣчами и раздавали имъ прокламаціи.
Въ декабрѣ изъ Читы была отправлена спеціальная экспедиція въ Акатуй — вооруженный отрядъ при участіи двоихъ товарищей — «романовцевъ», хорошо знавшихъ условія каторжной тюрьмы, который арестовалъ начальника и принудилъ его освободить всѣхъ политическихъ каторжанъ — 15 матросовъ съ «Прута». За участіе въ этомъ освобожденіи. нашъ товарищъ Викторъ Константиновичъ Курнатовскій, котораго арестовалъ въ Верхне-Удинскѣ карательный отрядъ Меллеръ-Закомельскаго, былъ преданъ Ренненкампфомъ военно-полевому суду и вмѣстѣ съ 26-ю другими обвиняемыми былъ осужденъ въ Читѣ на смертную казнь, но затѣмъ «помилованъ» на вѣчную каторгу.
Числа 10-го января читинцы получили изъ Харбина телеграмму о выѣздѣ карательной экспедиціи Ренненкампфа. Онъ ѣхалъ на завоеваніе мятежнаго города съ двумя эшелонами войскъ, пулеметами и артиллеріей. Говорятъ даже, что онъ везъ и походную висѣлицу. На пути онъ арестовывалъ желѣзнодорожныхъ служащихъ и рабочихъ въ качествѣ заложниковъ. Съ дороги онъ прислалъ въ Читу грозную телеграмму, что въ случаѣ покушенія на его поѣздъ будутъ немедленно разстрѣляны всѣ заложники.
Подъ вліяніемъ ошибочныхъ слуховъ, что красноярцы побѣдили, сражаясь за баррикадами желѣзнодорожныхъ мастерскихъ и въ Читѣ сначала готовились къ сопротивленію такого-же рода.
Начали спѣшно укрѣплять громадное зданіе мастерскихъ, блиндировать стѣны, отливать бойницы, минировать окружающую мѣстность.
Но въ процессѣ этой лихорадочной дѣятельности энергія и боевое настроеніе участниковъ падало. Этому въ значительной степени содѣйствовало появленіе въ Читѣ двухъ, незадолго предъ тѣмъ вызванныхъ полковъ — Читинскаго и Нерчинскаго. Число дружинниковъ, появлявшихся на тревожные гудки въ мастерскія упало съ 600—500 до 100. Солдаты не принимали никакого участія и вообще ихъ настроеніе, особенно вновь прибывшихъ, было неопредѣленнымъ, исключало возможность надѣяться на ихъ содѣйствіе. При такихъ условіяхъ вооруженное сопротивленіе заранѣе осуждалось на полную неудачу. Послѣ жаркаго обсужденія выяснилась невозможность успѣшнаго сопротивленія и рѣшено было разойтись.
20-го января, наканунѣ пріѣзда карательной экспедиціи Ренненкампфа, Костюшко долженъ былъ скрыться вмѣстѣ съ матросами, освобожденными изъ «Акатуя» и главными руководителями движенія. Уже были готовы лошади. На прощанье онъ зашелъ въ квартиру Кривоносенко, гдѣ собрались еще нѣсколько человѣкъ. Какъ-разъ тогда-же на эту квартиру ген.-губ. Сычевскій послалъ конвой для арестованія сына Кривоносенка, который былъ однимъ изъ освобожденныхъ демонстрантами. Были арестованы всѣ, находившіеся на квартирѣ: Костюшко (Григоровичъ), Цуксманъ — помощникъ начальника товарной станціи, Столяровъ — рабочій-столяръ и Вайнштейнъ — служащій желѣзнодорожной потребительной лавки. Тогда-же были арестованы въ Читѣ: Кларкъ — ревизоръ движенія, бывшій политическій ссыльный, старикъ; Кузнецовъ — тоже старикъ изъ бывшихъ политическихъ ссыльныхъ, Кривоносенко — приказчикъ и Качаевъ, привлеченные къ одному съ ними дѣлу. 21-го января пріѣхалъ Ренненкампфъ съ главными силами карательной экспедиціи и новыхъ плѣнниковъ заперли въ его походную тюрьму — спеціальные вагоны «карательнаго» поѣзда. Никакихъ уликъ противъ арестованныхъ у властей не было, кромѣ шпіонскихъ доносовъ. Сами заключенные думали, что дѣло кончится ничѣмъ. Но Ренненкампфъ думалъ иначе и предалъ всѣхъ военно-полевому суду для сужденія по законамъ военнаго времени. «Судъ» былъ 1-го марта, онъ засѣдалъ въ одномъ изъ вагоновъ карательнаго поѣзда и только утвердилъ продиктованное Ренненкампфомъ рѣшеніе.
Лишь Качаевъ былъ оправданъ, остальные 7 человѣкъ были приговорены къ смертной казни. Троимъ смертная казнь была замѣнена вѣчной каторгой, а Костюшко, Цуксманъ, Столяровъ и Вайнштейнъ были казнены 2-го марта. Вотъ какъ описываетъ эту вопіющую казнь очевидецъ въ «Сибирскомъ Обозрѣніи»: Въ 3½ часа дня пришелъ поѣздъ съ осужденными. Вышли они, сопровождаемые священникомъ, бодро, раскланиваясь съ публикой. Сопровождавшій ихъ офицеръ обратился было къ публикѣ съ просьбой разойтись, но публика не послушалась. На глазахъ у офицера были слезы. Подъ охраной трехъ ротъ 17-го и 18-го Вост.- Сиб. полковъ, приговоренныхъ вывели за версту отъ станціи въ лѣсъ (мѣсто на полугоркѣ, отлично видное съ Атамановской площади и Амурской), къ заранѣе приготовленнымъ ямамъ.
Публику оттѣснили. Стали привязывать къ столбамъ. Григоровичъ (Костюшко) просилъ, чтобы ему не накладывали повязки на глаза, и эта просьба была уважена; остальнымъ глаза завязали. Григоровичъ (Костюшко) обратился къ солдатамъ съ рѣчью, но что онъ говорилъ, не было слышно публикѣ, хотя барабаны молчали. Говорилъ что-то и Столяровъ...
Раздался залпъ. Столяровъ и Цуксманъ повисли на веревкахъ, Григоровичъ (Костюшко) и Вайнштейнъ забились... Второй залпъ — еще бьются. Нѣсколько отдѣльныхъ выстрѣловъ безъ команды прикончили ихъ.
Солдаты бросились сваливать трупы, но тутъ какой-то посторонній офицеръ крикнулъ, что надо сперва констатировать смерть, а потомъ хоронить... Случайный врачъ констатировалъ, что «правосудіе удовлетворено»...
Такъ погибъ геройски нашъ безконечно дорогой товарищъ жертвой царящаго произвола, самоотверженной борьбѣ съ которымъ онъ посвятилъ свою жизнь. И славная память о немъ будетъ жить вѣчно...
(OCR: Аристарх Северин)
