XI.
Въ тюрьмахъ Александровска. — Подкопъ и побѣгъ.
Вечеромъ того-же дня, 23-го сентября, насъ подвезли къ воротамъ центральной пересыльной тюрьмы села Александровскаго. Мы всѣ раньше перебывали въ ней до отправки въ Якутскую область. Но въ этотъ разъ тюремное начальство, руководствуясь спеціальными инструкціями генералъ-губернатора Кутайсова, встрѣтило старыхъ знакомыхъ съ необычной суровостью и всевозможными строгостями.
Въ обращеніи звучала возмутительная грубость; слышались даже угрозы. Насъ подвергли строжайшему обыску, трофеями котораго были отобраны всѣ столовые ножи, бритвы, ножницы и даже перочинные ножички. Послѣ многочасовой возни насъ повели въ уготованное жилище — старый баракъ «политическихъ», отгороженный только новымъ заборомъ отъ всего тюремнаго двора. Деревянная клѣтка-баракъ съ желѣзными рѣшетками въ окнахъ и тяжелыми запорами, точно въ коробкѣ, стоялъ въ маленькомъ дворикѣ, обнесенномъ «палями» и высокимъ заборомъ. Со двора видно лишь небо, а изъ оконъ — только сплошная загородь.
Надъ палями, по распоряженію Кутайсова, были сдѣланы двѣ вышки для часовыхъ. Во дворѣ сторожили трое надзирателей, а за палями ходили еще двое часовыхъ. Мы сразу поняли, что засажены крѣпко. Страшная тѣснота и чисто-казарменная обстановка жизни. Всѣ невольно мѣшаютъ другъ-другу заниматься и даже спать. А на дворѣ страшная грязь, повернуться негдѣ, высокія пали заграждаютъ солнце, вѣчно мозолятъ глаза надзиратели и часовые на постахъ. А на ряду съ этимъ явныя попытки тюремнаго начальства примѣнить къ намъ во всей его строгости каторжный режимъ, усугубленный спеціальными распоряженіями генералъ-губернатора. Вначалѣ для перехода съ одного тюремнаго двора въ другой требовались особыя разрѣшенія отъ Кутайсова. При нашемъ появленіи на уголовномъ дворѣ всѣхъ арестантовъ загоняли въ бараки. Выводить насъ за пали было строжайше запрещено. Создавалась гнетущая атмосфера безвыходности.
Но скоро мы обломали рога тюремному начальству и отучили его пытаться заранѣе обратить насъ въ уголовныхъ каторжанъ. А затѣмъ нашелся и болѣе радикальный выходъ — организація массоваго побѣга. Суровость тюремнаго режима постоянную мечту узниковъ о свободѣ возвысила до степени неудержимаго влеченія...
Уже съ первыхъ чиселъ октября начались развѣдки, а затѣмъ и планомѣрныя работы по веденію подкопа. Рѣшили вести подкопъ товарищи одной изъ двухъ мужскихъ камеръ, «полицейской», обитатели которой еще съ Якутска представляли спѣвшуюся и дружную компанію.
Самодѣльной пилой изъ кухоннаго ножа выпилили доску пола около средины барака, подъ койками. Доска, по надобности, такъ-же легко вынималась, какъ и вкладывалась на прежнее мѣсто. Она казалась прибитой — гвоздями безъ концовъ. Была установлена система дежурствъ на дворѣ, въ сѣняхъ и камерѣ, а также сигнализація. Первый-же развѣдчикъ, спустившись внизъ, убѣдился, что разстояніе между поломъ и грунтомъ не превышаетъ 6—8 вершковъ, а кромѣ того все промежуточное пространство пересѣкается толстыми балками, расположенными чрезъ каждые 1½ аршина. Пролѣзать изъ одного пролета между балками въ другой было очень трудно, а во многихъ мѣстахъ и невозможно даже самому тонкому изъ всѣхъ. Приходилось дѣлать выемки на балкахъ ножемъ и самодѣльнымъ скобелемъ. Вооруженный корабельнымъ гвоздемъ развѣдчикъ началъ ковырять почву, но и тутъ обнаружилась трогательная предусмотрительность графа Кутайсова: вмѣсто земли оказался цементъ.
Понадобилась цѣлая недѣля, чтобы сдѣлать выемку въ корѣ цемента, оказавшейся толщиною въ 6 вершковъ. Развѣдки кончились. Предъ началомъ земляныхъ работъ наши техники произвели необходимыя вычисленія, изъ которыхъ выяснилось, что свободнаго пространства подъ поломъ всего барака достаточно для помѣщенія земли изъ туннеля длиною въ 40—50 саженъ. Намѣченъ былъ и общій планъ работъ. Первыя 5—6 саженъ подкопъ долженъ былъ итти вдоль барака, непосредственно подъ корой цемента, затѣмъ онъ углублялся подъ фундаментъ зданія тюрьмы и шелъ на глубинѣ 2—3 аршинъ подъ землею въ направленіи къ палямъ, за которыми, въ разстояніи 45—50 саженъ, виднѣлся лѣсокъ. Пролеты набивались вынутой землей, начиная изъ крайнихъ.
Сначала въ подкопѣ работалъ только одинъ «забойщикъ» (смѣнявшійся чрезъ каждые 4 часа), и лишь по мѣрѣ накопленія мѣшковъ съ землей спускался «трамбовщикъ», набивавшій ею пролеты. По мѣрѣ углубленія туннеля стали необходимы особые пріемщики земли и передаточные механизмы. И чѣмъ глубже уходилъ забойщикъ, тѣмъ болѣе усложнялась система рычаговъ и веревокъ передачи. Число работающихъ подъ землей въ каждой смѣнѣ возрастало до четырехъ и болѣе товарищей.
Въ подземныхъ работахъ участвовали всѣ обитатели «полицейской» камеры, за исключеніемъ 2—3 больныхъ, которые дежурили въ камерѣ и на дворѣ. Самыми трудными были работы забойщиковъ и трамбовщиковъ. Особенно трудно доставалось нашему главному трамбовщику, котораго почти нельзя было замѣнить, — только ему тонкость и юркость позволяли пролѣзать «сквозь игольныя уши» подъ балками. И онъ, часами лежа на спинѣ, долженъ былъ ногами утрамбовывать въ пролетахъ землю, высыпаемую изъ полученныхъ мѣшковъ.
Для работы подъ землей имѣлись спеціальные костюмы, въ которые облачались подъ поломъ и оставляли ихъ тамъ при окончаніи работъ. Съ перваго-же дня работъ введены были раздѣленіе труда, дисциплина и строжайшая конспирація. О ведущемся подкопѣ знали только непосредственные участники въ немъ — товарищи «полицейской камеры» и 2—3 человѣка изъ второй половины барака.
За «полицейскими» давно установилась худая слава «грубіяновъ», и потому имъ легко было отвадить непрошенныхъ гостей, мѣшавшихъ работѣ.
О появленіи въ тюрьмѣ начальства работающіе внизу заранѣе извѣщались условными сигналами.
Съ началомъ подкопа настроеніе «полицейскихъ» товарищей сильно измѣнилось.
Всѣ оживились, дружнѣй сплотились общей цѣлью, всѣ жили одной мечтой, страстной надеждой вырваться на свободу. На этомъ были сосредоточены всѣ мысли и чувства, около этой тайны избавленія вращались всѣ задушевныя бесѣды товарищей въ свободное отъ работъ время.
Въ общемъ работы велись съ такими предосторожностями, что ни тюремные надзиратели, ни высшее начальство тюрьмы не имѣли никакихъ основаній къ подозрѣнію. И вдругъ безпроволочный телеграфъ тюрьмы разноситъ тревожную вѣсть, что начальству донесли о подкопѣ и что уже идутъ обыски въ баракахъ уголовныхъ...
Мы немедленно прекратили работы и замели всѣ наружные слѣды подкопа. Проходитъ нѣсколько дней, — обыска нѣтъ. Работы снова возобновились, но скоро неожиданная повѣрка чуть не сгубила всего. Въ первый моментъ казалось, что провалъ неизбѣженъ, и подкопъ все-таки не былъ открытъ лишь благодаря организованности и быстротѣ дѣйствій.
Какъ на грѣхъ, работы по веденію подкопа совпали съ наиболѣе труднымъ временемъ нашей тюремной коммуны. Съ пріѣзда въ Александровскъ денегъ не было, и приходилось довольствоваться однимъ казеннымъ пайкомъ. Публика здорово голодала.
Но особенно трудно жилось товарищамъ изъ «полицейской» камеры, гдѣ усиленныя затраты силъ на подземныя работы отъ 4 до 8 часовъ въ сутки требовали и лучшаго питанія. Вынуждены были прибѣгнуть къ «своимъ средствіямъ» — добычѣ картошки изъ общаго запаса. Позже вошли въ частное соглашеніе съ экономомъ, который, зная благую цѣль, не только сталъ разрѣшать «полиціи» потребленіе картошки, но иногда отпускалъ къ ней и сала. И за ночь наша братія съѣдала по 2—3 чугунка картофеля въ мундирахъ, чищеной или мятой.
Каждый день точно опредѣлялись результаты работъ, велись подробныя записи. Сначала работы шли медленно, достигая всего нѣсколькихъ вершковъ, ½—1 аршина въ день, но постепенно «забойщики» и другія категоріи работающихъ пріобрѣли техническій навыкъ, лучше приспособили самодѣльные инструменты, — рыть приходилось якутскимъ ножемъ, спеціально выкованнымъ изъ корабельнаго гвоздя инструментомъ и даже заостренной ручкой отъ сковороды.
Чтобы сократить время пребыванія въ подпольѣ работающихъ на передачѣ земли и трамбовщика, стали увеличивать число запасныхъ мѣшковъ. Съ нѣсколькихъ десятковъ оно возросло до 100 и даже 200. Для ихъ храненія въ подкопѣ устроены были «склады». И лишь когда забойщикъ наполнялъ эти склады мѣшками съ землей, тогда онъ давалъ знать наверхъ, и спускались остальные рабочіе для передачи и утрамбовки земли въ пролетахъ. Скоро подполье нашей камеры заполнилось, и, взломавъ фундаментъ, перешли въ другую половину барака. Важнымъ пунктомъ въ работѣ было выведеніе туннеля подъ фундаментъ зданія тюрьмы и за «пали» тюремнаго двора. Подкопъ уже достигалъ въ длину саженъ 10, когда забойщикъ достигъ «паль». На совѣщаніи техниковъ было рѣшено не углубляться подъ низъ, а вырѣзать нижніе концы. Пустили въ ходъ цендровку, которой просверлили сплошной рядъ отверстій, и заостренные нижніе концы трехъ паль были вытащены изъ земли. Каждый изъ нихъ оказался длиною болѣе двухъ аршинъ. За это время наверху около паль группа нашихъ пѣла, чтобы надзиратели не услышали. Двумя обрубками укрѣпили сводъ туннеля подъ оградой, а третій, чрезъ подкопъ, вытащили въ камеру на сожженіе въ печи. Но это оказалось довольно затруднительнымъ, — сырой обрубокъ горѣлъ страшно плохо, и конецъ его предательски торчалъ изъ печи. И цѣлый день, пока онъ не сгорѣлъ, товарищи волновались.
Въ самомъ разгарѣ подкопныхъ работъ случилось непріятное осложненіе. Скоро по пріѣздѣ въ Александровскъ, подъ вліяніемъ страшной тѣсноты и полной невозможности заниматься, нѣкоторые изъ товарищей, въ томъ числѣ и «полицейскихъ», подали заявленіе съ требованіемъ перевести ихъ въ одиночныя камеры центральной каторжной тюрьмы. Мысль о подкопѣ тогда еще не оформилась вполнѣ, да и на удовлетвореніе требованія мало надѣялись. Вдругъ въ концѣ ноября приходитъ распоряженіе о переводѣ въ централъ. Отказываться, не возбуждая подозрѣнія, было невозможно, и нѣсколько главныхъ участниковъ, иниціаторовъ подкопа, съ болью въ сердцѣ ушли, лишаясь надежды на скорое освобожденіе. Трудно представить глубину скорби узника, лишеннаго этой спасительной надежды...
На мѣсто ушедшихъ товарищей были приглашены новые изъ другой камеры. Успѣшность подкопа въ громадной степени зависѣла отъ качества грунта. Уныніе охватывало всѣхъ товарищей «полицейской» камеры при вѣсти, что забойщикъ натолкнулся на камень. Это значило, что вмѣсто 2—3 аршинъ и болѣе за день будутъ двигаться впередъ лишь на нѣсколько вершковъ. Много ломали голову, натолкнувшись на мерзлоту, пока разобрали въ чемъ дѣло.
Въ концѣ декабря длина всего подкопа уже достигала 35 саженъ, а за предѣлами тюремной ограды — 25 саженъ. Предполагалось бѣгство въ ночь подъ новый годъ. Но пришлось отложить вслѣдствіе полнолунія, затруднявшаго выходъ.
И эта отсрочка явилась спасительной. Какъ разъ подъ новый годъ въ Александровскъ прискакали иркутскіе жандармы, которые сообщили начальникамъ каторжной и пересыльной тюремъ что, «по имѣющимся свѣдѣніямъ» у нихъ готовится побѣгъ. Тѣ были такъ увѣрены въ невозможности побѣга, что дали жандармамъ форменныя подписки въ ложности доноса. Но все-таки были усилены вдвое посты около тюремъ, и часовымъ было приказано держать винтовки заряженными. Мы случайно узнали обо всемъ въ ту-же ночь. Окончательный срокъ побѣга былъ назначенъ въ ночь съ 16-го на 17-е января. Къ этому времени до насъ уже дошли телеграфныя извѣстія о событіяхъ 9-го января и жажда, свободы съ еще большей неудержимостью охватила всѣхъ товарищей. Попытаться уйти чрезъ подкопъ, конечно, могли-бы всѣ, хотя выходъ каждаго новаго лица увеличивалъ рискъ общаго провала.
И лѣтомъ, при возможности скрыться въ лѣсу, пѣшкомъ выбраться на желѣзную дорогу по тропинкамъ, навѣрное ушли-бы всѣ «романовцы». Но зимой, при ограниченности вспомогательныхъ средствъ побѣга — лошадей и квартиръ, — оказалось возможнымъ бѣжать только непосредственнымъ участникамъ подкопа.
Всѣ приготовленія кончены. Уничтожены всѣ приспособленія и орудія подкопа. Изъ села полученъ условный знакъ, что лошади будутъ. Уже надрѣзанъ кругъ земли, прикрывающій выходное отверстіе подкопа, достигавшаго къ этому времени 40 саженъ длиною, за палями — 30. Уже готовы для всѣхъ товарищей-бѣглецовъ бѣлые костюмы для надѣванія поверхъ обычнаго платья, чтобы не быть замѣтными при движеніи на снѣгу. Насталъ и давно желанный вечеръ 16-го января. Повѣрка кончилась. Обычныя хожденія изъ камеры въ камеру становились рѣже. Въ подкопъ спустились два товарища, чтобы окончательно продѣлать выходъ. Изъ него въ сторону тюрьмы виднѣлись двое часовыхъ, одинъ шагалъ внизу, а другой стоялъ на вышкѣ. Въ противоположномъ направленіи виднѣлся обнесенный загородью лѣсокъ на разстояніи 15—20 саженъ. Около 11 часовъ въ подкопъ спустились первые бѣглецы. Облачившись въ бѣлый костюмъ, поползъ изъ выхода къ лѣсу первымъ нашъ отважный горецъ. Онъ проложилъ колею въ глубокомъ снѣгу, который отчаянно скрипѣлъ. Вотъ онъ миновалъ заплотъ и скрылся за деревьями. Часовые оставались спокойными. Движенія бѣлыхъ фигуръ въ снѣгу имъ не было видно, а причину скрипа они, повидимому, не разобрали. Но больше всего спасала бѣглецовъ полная увѣренность стражи въ томъ, что побѣгъ невозможенъ.
По слѣдамъ перваго товарища двигались и остальные въ проторенной колеѣ, уже съ меньшимъ скрипомъ и еще менѣе замѣтно. Остававшіеся въ камерѣ товарищи сначала клали чучелы на постели бѣжавшихъ. Послѣдніе изъ уходившихъ предупредили о побѣгѣ остающихся товарищей и просили хранить спокойствіе, чтобы не привлечь вниманія стражи. Такъ одинъ за другимъ выбрались изъ тюрьмы на свободу всѣ 15 товарищей, участвовавшихъ въ организаціи побѣга, не возбудивъ ни малѣйшаго подозрѣнія стражи. За селомъ ихъ ждали подводы и мѣховая одежа, которую они и надѣвали, сбросивъ бѣлые саваны. До этого момента, пока успѣхъ зависѣлъ исключительно отъ самихъ участниковъ побѣга, онъ былъ выполненъ блестяще. Но далѣе бѣжавшихъ товарищей ждали неудачи, уже по независящимъ отъ нихъ обстоятельствамъ. Во-первыхъ они узнали, что въ селѣ задержанъ вечеромъ съ лошадьми иркутскій товарищъ, наиболѣе знакомый съ мѣстными условіями. Причина ареста осталась тогда неизвѣстной, а между тѣмъ она вызвала и дальнѣйшій провалъ. Дѣло въ томъ, что александровцы ужасно страдаютъ отъ конокрадовъ и потому рѣшили требовать у всѣхъ проѣзжающихъ расписокъ на ихъ лошадей. Иркутскій товарищъ былъ арестованъ за неимѣніемъ такой расписки. Трое изъ бѣжавшихъ товарищей, уѣхавшіе первыми, благополучно миновали село и добрались въ Иркутскъ. Но слѣдующія двѣ подводы, на которыхъ сидѣли 6 бѣглецовъ, были встрѣчены и задержаны сельскимъ обходомъ, тоже потребовавшимъ расписокъ на лошадей. Неимѣніе ихъ и сбивчивые отвѣты не знающихъ мѣстности товарищей на вопросы откуда? куда? и т. п. повели къ ихъ задержанію. При этомъ стражѣ и въ голову не приходило, что предъ ней политическіе заключенные, бѣжавшіе изъ тюрьмы; она приняла ихъ за конокрадовъ и просто воровъ, благодаря найденнымъ въ саняхъ нѣсколькимъ папахамъ, шубамъ и валенкамъ. Лишь поэтому не дали знать въ мѣстныя тюрьмы, и спаслись остальные бѣглецы. Задержанные товарищи не оказали сопротивленія, зная, что за ними ѣдутъ другіе и что въ случаѣ тревоги поймаютъ всѣхъ при наличности телеграфа и 70-верстномъ пути до Иркутска. Шестеро остальныхъ бѣглецовъ благополучно доѣхали къ утру въ Иркутскъ. Тамъ, послѣ долгихъ мытарствъ по явкамъ, они кое-какъ устроились. Двое изъ бѣжавшихъ немедленно сѣли на поѣздъ и безъ непріятныхъ приключеній добрались за-границу.
Утромъ въ Александровской центральной пересыльной тюрьмѣ господствовалъ страшный переполохъ. Можно представить себѣ, какъ были поражены тюремщики, когда на утренней повѣркѣ нашли одну камеру политическаго барака совершенно пустой... Начались розыски, крикъ, бѣготня по всей тюрьмѣ. Наконецъ, открыли подкопъ, и старшій надзиратель благополучно выбрался по немъ къ лѣсу. Вызванные солдаты конвойной команды разсыпались по лѣсу, но трофеями поисковъ были только бѣлые саваны бѣглецовъ. Тогда лишь донесли начальнику тюрьмы, что на селѣ въ «холодной» сидятъ какіе-то люди, задержанные въ эту ночь. Онъ помчался туда и, совсѣмъ обезумѣвъ отъ радости, думая, что всѣхъ поймали, кричалъ: «А, вотъ они, голубчики, всѣ здѣсь!..» и т. п. Но скоро убѣдился, что не хватаетъ девятерыхъ. Задержанныхъ въ селѣ: Виноградова, Викера, Каммермахера, Рудавскаго, Трифонова и Журавеля немедленно препрововодили въ тюрьму подъ усиленнымъ конвоемъ. На желѣзную дорогу были высланы 2 надзирателя, разъѣзжавшіе на всѣхъ поѣздахъ между Иркутскомъ и Нижне-Удинскомъ. Къ сожалѣнію, благодаря плохой организаціи дѣла транспортировки, имъ удалось задержать въ пути четверыхъ изъ бѣжавшихъ товарищей — Джохадзе, Соколинскаго, Оржеровскаго и Погосова. Такъ, вслѣдствіе досадныхъ случайностей и непредвидѣнныхъ обстоятельствъ, уже въ пути были задержаны 10 человѣкъ. И въ результатѣ прекрасно задуманнаго и блестяще выполненнаго побѣга изъ тюрьмы оказались на свободѣ только 5 товарищей: Перазичъ, Фридъ, Рабиновичъ, Хацкелевичъ и Гельфандъ.
Наѣхали слѣдователь, прокуроръ и тюремный инспекторъ. Когда взломали полы и вскрыли туннель, то власти немало удивлялись широты замысла и ловкости исполненія. А начальникъ тюрьмы почему-то особенно возмущался длиной подкопа. «Я понимаю», бурчалъ онъ, «10—20 саженъ, а то неугодно-ли — 40, это вѣдь безъ риска!» Въ стѣнахъ тюрьмы туннель засыпали и залили цементомъ, выходное отверстіе забили бревнами. Задержанныхъ бѣглецовъ, по ихъ требованію, снова водворили въ «полицію». Начальникъ тюрьмы угодилъ въ отставку безъ прошенія. Особыхъ репрессій не послѣдовало. Начали дѣло о побѣгѣ со взломомъ тюрьмы, но ему такъ и не суждено было кончиться, такъ какъ графу Кутайсову навѣрное мало улыбалась перспектива раскрытія на судѣ водворенныхъ имъ не только ссыльныхъ, но и тюремныхъ порядковъ.
Сидя въ тюрьмахъ с. Александровскаго, мы съ напряженнымъ вниманіемъ слѣдили какъ за событіями русской жизни, успѣхами освободительной борьбы, такъ и за положеніемъ дѣлъ въ ссылкѣ. Намъ страстно хотѣлось знать, какъ отразился нашъ протестъ на положеніи политическихъ ссыльныхъ въ Сибири. И мы имѣли удовольствіе знать по письмамъ якутскихъ товарищей, что режимъ ссылки значительно улучшился, обращеніе мѣстныхъ властей рѣзко измѣнилось въ благопріятную сторону, что старые циркуляры Кутайсова фактически не дѣйствуютъ. Узнавали мы своевременно и объ изданіи Кутайсовымъ новыхъ циркуляровъ отъ 6-го октября и 4-го ноября 1904 г., а также отъ 11-го января 1905 г., которыми дѣйствіе старыхъ репрессивныхъ циркуляровъ офиціально если и не вполнѣ уничтожалось, то въ значительной степени ограничивалось новымъ ихъ толкованіемъ. Дороги намъ были и проявленія широкаго сочувствія дѣлу протеста въ Россіи и за-границей. Такого рода вѣсти скрашивали неприглядную дѣйствительность радостнымъ сознаніемъ, что жертвы якутскаго протеста не оказались безплодными.
А вѣсти изъ Россіи и съ театра войны, то полные ужаса, то радостныя, свидѣтельствующія объ успѣхахъ революціоннаго движенія, все болѣе захватывали и волновали насъ. Съ возрастающимъ нетерпѣніемъ ждали мы окончанія нашего дѣла.
OCR: Аристарх Северин)
