Наконец, к научным заслугам М. П. следует отнести и взгляд его на существование медного и бронзового веков в Иркутской губернии. М. П. считал, что после неолита был краткий медный век, когда основным материалом был по прежнему камень, но уже употреблялись медные орудия.

Подтверждение этого М. П. видел, как в нахождении отдельных медных орудий, так и погребений (глазковский некрополь, где вместе с каменными орудиями покойнику были положены тонкие листовидные медные кинжалы). Медный век был сменен бронзовым периодом, когда, по мнению М. П., по прежнему в Иркутской губернии употребляли и каменные орудия. Образ жизни в этот период нисколько не изменился, сравнительно с неолитическим периодом. Богатая коллекция М. П. (особенно бронзовые котлы «скифского типа»), вполне подтверждает, что Минусинская бронзовая культура распространялась и на Иркутскую губ. Положение» высказанное М. П., относительно медного и бронзового веков, конечно, смелое, но, как ни странно, все дальнейшие изыскания в этом направлении дают новые подтверждения его гипотезе.

Исследовательская деятельность невольно связала М. П. с деятельностью Музея В. Сиб. Отдела Русского Географического О-ва. М. П. сразу же по приезде в Иркутск останавливается в Музее, знакомится с правителем дел Отдела. Д. А. Клеменцем, и с Н. И. Витковским и дарит в Музей интересную археологическую коллекцию с берегов р. Лены.

С назначением М. П. в 1908 г. Консерватором Музея, он еще ближе подходит к музею и много любви вкладывает в свое новое детище — археологический отдел — гордость Иркутского Музея. До этого времени археологический отдел представлял собой небольшое собрание доисторических предметов. Поразителен энтузиазм М. П.. с которым он отдался любимому делу археологии. Своим энтузиазмом он заражал даже посетителей Музея, не говоря о музейных работниках. Знакомя иркутян с идеей Музея, М. П. приобрел не мало единомышленников. Деятельное участие принимал он и в Комиссии по устройству воскресных объяснений в Музее, однако сам с лекциями не выступал. По его предложению при Музее В. Сиб. Отдела была образована особая комиссия для проверки музейных экспонатов и составления инвентарных списков. К сожалению, столкновения М. П. с некоторыми из членов Отдела мешали развитию его деятельности в этом направлении, почему в 1910 г. М. П. оставляет должность Консерватора и уходит из Музея. Деятельное участие принимал М. П. и в работах «Общества изучения Сибири и улучшения ее быта», где он в 1912 г. состоял руководителем археологической секции, устраивая экскурсии с археологическими целями в окрестности города и вниз по р. Ангаре. В том же году М. П. руководил подсекцией по народной медицине при том же обществе. При непосредственном же участии М. П. были основаны Отделы этого О-ва в Братске и Киренске.

Интересовался М. П. и исторической археологией, доставив в 1906 г. и в последующие годы в Музей В. Сиб. Отд. нумизматические коллекции, предметы старинного вооружения и прочие предметы.

Печатных работ специально по археологии у М. П. мало. Наибольший интерес из таких работ представляет: «Материалы, для изучения памятников древностей в окрестностях г. Иркутска». Работа эта является сводкой археологических исследований М. П. в окрестностях г. Иркутска; в ней-же развиваются мысли о пребывании якутов на территории Прибайкалья и указываются задачи археологических исследований Иркутской губернии.

Большой интерес представляет работа М. П. «Н. И. Витковский», где дается характеристика Н. Витковского, как археолога и указывается значение его археологических исследований.

Кроме того археологический материал разбросан в работах М. П. по этнографии, истории, архивоведению и др.

В общем же, небольшое число печатных работ М. П. объясняется ем, что он «не любил публиковать свои наблюдения» и только по просьбе или настоянию своих друзей давал в печать ту или иную работу. Поэтому, и нельзя измерять научные заслуги М. П. его печатными трудами.

М. П. и так сделал многое — «своим энтузиазмом, своей горячей любовью к сибирской археологии зажег исследовательский дух в сердцах юных сибирских археологов, и то, что не доделал М. П., сделают те, кому он завещал продолжение своих работ».

И хотя М. П. не был сибиряком, но все же правы те, кто называют М. П. «дедушкой сибирской археологии».

Этнографические исследования М. П. были направлены в сторону изучения русского старожилого и туземного населения Сибири. Интерес к этнографии М. П., вероятно, приобрел еще в России, во время его хождения в народ. Ссылка же в Сибирь еще более приблизила его к этнографическим исследованиям.

Одно из первых мест среди трудов М. П. по этнографии русского старожилого населения Сибири занимают труды по народной медицине, собранные им в различных местах Иркутской губ. В этой области мы видим М. П. как знатока—специалиста. М. П. не на спех, не мимоходом ведет свои записи, но добросовестно, вдумчиво, строго, полно и точно подбирал новые материалы. О своем исключительном интересе к народной медицине свидетельствует сам М. П. «В течении 30 лет я интересуюсь сибирской народной медициной. За это время мной собрана огромная масса материалов по интересующему меня вопросу». М. П. указывал, что «считает долгом совести высказать, что главное значение своих материалов он будет полагать в том единственно, если сможет заинтересовать этим вопросом более широкие слои общества и тем дать возможность глубже изучить многовековый опыт народа страдальца».

Из работ по народной медицине наибольшего внимания заслуживают: «Материалы для изучения народного знахарства и отреченной литературы славян и в частности Сибири», а также «Заговоры, молитвы и заклинания».

В первой работе М. П., отыскивая остатки языческих преданий и воззрений в массах населения и указывая, как записывается отреченная или апокрифическая литература — устанавливает вместе с тем происхождение и распространение этой литературы с X века (ереси богомилов). Здесь же он говорит о занесении апокрифической литературы в Сибирь через посредство старообрядцев и др. путем. В небольших «заметках по медицине русского населения Иркут. губ. », М. П. приводятся ценные сведения о способах лечения крестьян от разных болезней, говорится о причинах болезней по воззрениям населения, об употреблении «злата», о народных средствах при собачьем бешенстве, о лекарственных растениях, о «заговорах ото всех болезней, от пуль, от 77 лихорадок» и т. д.

Ценность этих сведений заключается в том, что они взяты в значительной степени из рукописей XVIII стол., рецепты же записаны непосредственно от знахарей, тем более, что материалов по изучению народного знахарства и отреченной литературы в Сибири, вообще, собрано очень мало. Необходимость же изучения народной медицины вызывается не только теоретическими, но и практическими интересами.

Много времени и труда уделял М. П. изучению фольклора русского старожилого населения Сибири. Среди работ по фольклору необходимо выделить работу: «Старинная свадьба в с. Рыбинском Канского уезда». В этой работе М. П. дается полная картина свадебного обряда (сватовство, рукобитие, смотрины, песни, вечерка, проводы жениха с вечерки, приглашенный стол, отпуск, повестка невесте, девичник, свадьба, начальный стол, подарный и прощальный стол, дружки и т. д. ). Также нельзя обойти молчанием и «вечорочных песен», записанных в Балаганском уезде.

Наконец, в работе «Олекминские скопцы», М. П. приводятся весьма ценные сведения по истории скопцов, об их богослужебном культе, радении, общем суде, песнях и т. д.

В области туземной этнографии М. П. написал ряд небольших работ по фольклору, шаманству и народной медицине якутов. Из них следует отметить работы по шаманству, ценные тем, что в них приводятся многие древние якутские шаманские заклинания, поверья и обряды: древний обряд перед началом рыбной ловли, обращение к водяному духу, обряд похорон шамана, сведения о некоторых исчезнувших формах погребений и т. д.

Интересные сведения о происхождении якутов, о рабстве, умыкании приводятся в работах: «Из материалов по этнографии», «Материалы по истории народного образования в Олекминском округе» и др.

Древний якутский всенародный суд с участием шамана подробно описан в работе «К истории третейского суда у якутов». Эта работа написана М. П. в 1880 г. в г. Олекминске, по делам Олекминского Полицейского Управления за XVII и XIX стол. и по его словам «главным образом от старых якутов, преклонявшихся пред жизнью своих отцов и дедов».

Однако не весь, собранный М. П., материал по туземной этнографии и истории мог быть опубликован: М. П., опасаясь «промахов» в своих материалах давал их для просмотра тому или иному лицу, и рукописи часто терялись. Так исчезли материалы по этнографии и истории якутов, переданные П. Н. К-ову, заключающие в себе статьи: «Якутские сказки», «История земледелия в Якутской области, охота, рыболовство, звероловство», «Юридические обычаи» и др. (последняя работа писалась М. П. по программе О-ва Естествознания, Антропологии и Этнографии).

Наконец, перу М. П. принадлежит ряд работ по истории декабристов, воспоминания из эпохи народовольчества, воспоминания о канской ссылке и ряд биографических статей и заметок о Н. Г. Чернышевском, Г. Н. Потанине, А. И. Кириллове, И. Н. Мышкине, А. Кучевском, М. А. Зензинове и Витковском. Им же опубликованы письма Черского к Витковскому.

Интерес к архивоведению у М. П. также пробудился и развился на почве ссылки. Разъезжая «по воле судеб» по территории Сибири, М. П. видел гибель архивов и тотчас же стремился принять меры к их спасению и изучению. По переезде же в Иркутск М. П. горячо призывал местное общество к спасению и охране провинциальных архивов и к организации в Иркутске Центрального Архивохранилища.

Старания М. П. в этой области не остались, бесплодными. В 1911 г. в Иркутске была основана Иркутская Ученая Архивная Комиссия, в которой он и состоял в течении многих лет товарищем председателя и позднее председателем. В 1913 г. вышел первый том «Трудов Иркутской Ученой Архивной Комиссии», где М. П. принимал живейшее участие, как ближайший помощник редактора, как издатель и сотрудник.

За время 1912—1914 г. г. М. П. совершил ряд поездок с целью изучения и доставки в Иркутск архивов из различных мест губернии. Из этих поездок особенную ценность представляет поездка в Киренский уезд, куда он был командирован для руководства по разбору и доставке в Иркутск старинных архивов. Из поездки М. П. доставлено более 500 пудов ценнейшего архивного материала. Тогда же им собран был интересный материал по истории, этнографии и археологии края. Впоследствии его стараниями был спасен еще ряд провинциальных и местных архивов.

В первые же годы по образовании Иркутской Ученой Архивной Комиссии при ней был устроен Музей старины и в нем М. П. принимал живейшее участие. В 1912 г. той-же Комиссией была устроена «Выставка иркутской старины», привлекшая большое внимание местного общества. М. П. принимая непосредственное участие в устройстве этой выставки, так писал о ее значении: «пусть мы потерпим материально, но за то будем пропагандировать идею о бережном отношении обывателей к старине; задача Архивной Комиссии не только хранить архивы и их разрабатывать, но и воспитывать исторически наших сибиряков». В 1913 г., когда «Выставка старины» была повторена. М. П. был избран председателем выставочной комиссии и ему было поручено составление каталога по отделу археологии.

Организация Иркутского Губернского Архивохранилища — также дело рук М. П. В 1918 г. в Иркутске открывается Университет и М. П. сразу же вступает в тесный контакт с его научными силами. В это же время, в здании Университета, М. П. открыл действие руководимой им Иркутской Ученой Архивн. Комиссии. При ближайшем же участии М. П. в 1920 г. был образован Исторический Отдел при Иркутском Научном Музее и при нем же «Отделение войны и революции». За многие годы работ в губернских и уездных архивах Иркутской губ. М. П. было собрано большое количество материала по истории революционного движения в Сибири. Этот-то материал, состоящий из газет, журналов, портретов и фотографий революционных деятелей, их биографий и т. п. и послужил фондом для образования Исторического Отдела.

Говоря об утрате М. П., как научного работника, нужно сказать о нем, как и о человеке — он слишком выделялся своими душевными качествами. М. П. может быть примером удивительной доброты и сердечности. Скромность, чуткость, внимание ко всем начинающим в областях археологии, музееведения, архивоведения и др. — вот основные черты личности М. П. На первый взгляд М. П. мог казаться несколько холодным, он как бы не любил разговоров, однако это только так казалось — достаточно было поднять вопрос о чем-либо по специальности М. П., как он уже внимательно выслушивал и давал свои советы или указания.

Однако порой в М. П., при встрече с незнакомыми ему лицами, проявлялась большая осторожность — возможно, отпечатки долгих лет ссылки. Другая сторона М. П. — он был необычайно мягок и осторожен в своих суждениях о работах и выводах других. Он не любил высказываться публично и только дома у себя делился впечатлениями со своими друзьями. Наконец, еще одной особенностью М. П. было нежелание публиковать свои материалы и наблюдения, или же по скромности подписываться псевдонимом. После его смерти остался целый ряд работ в рукописях.

Павел Хороших.

«Доставлен в г. Олекминск 28 ноября 1886 г. Неоднократные прошения о разрешении заниматься какой-либо работой в государственных учреждениях были отклонены со стороны якутского губернатора. 11 января 1889 г. вступил в брак с якуткой Мальжегарского наслега Олекминского улуса Александрой Александровной Габышевой. Несмотря на то, что 22 января 1891 г. истек 5-летний срок ссылки, он как высланный ранее (в 1877 г.) в Сибирь по судебному приговору по разъяснению Министерства внутренних дел был оставлен в Сибири и равнялся по своему положению лицу, приписанному к крестьянскому обществу. Министерство внутренних дел 16 мая 1891 г. распорядилось установить за ним негласный надзор полиции, а 21 июня разрешило выдать ему паспорт на разъезды по Сибири.

Получил годичный паспорт и 17 ноября 1891 г., с семьей переехал на жительство в Иркутск. Срок 15-летнего обязательного пребывания в Сибири истек 28 марта 1892 г., и он получил право возвратиться в Европейскую Россию, но с воспрещением жительства в столицах и столичных губерниях и без восстановления в прежних правах. В 1898 г. восстановлен в правах, жил с семьей в Иркутске и служил в Иркутском городском общественном управлении, принадлежал к сословию почетных граждан».

Источник: Казарян П. Л. Олекминская политическая ссылка 1826-1917 гг. Якутск. 1996. С. 248.

„Сибирские огни“ №4, 1922

История о том, как Михаил Павлович Овчинников сделался археологом, весьма характерна для ученых сибиреведов. Революционный жизненный путь, который в свои юношеские годы избрал Михаил Павлович, привел его в конце концов в отдаленный угол Сибири — в Якутскую область. Знаменитая «Владимирка» не одного его привела к изучению Сибири. Неизведанность края, глубокий интерес для науки каждой мелочи привлекали к себе лучших людей политической ссылки. Якутской области Сибирь особенно обязана, как месту зарождения своих исследователей. Сначала внимание М. П. привлекли к себе занятия в области этнографии якутов и русского старожилого населения Сибири. Затем он переходит к историко-архивным изысканиям. От занятий историей Сибири один шаг до занятий археологией. Этот шаг тем более естественен в Сибири, что у нас доисторическое тесно сплетено с историческим и с этнографическим, и Сибирь настолько богата доисторическими остатками, что каждый исследователь не может ими не увлечься.

Свои первые шаги на поприще археологии Михаил Павлович сделал еще в далеком Олекминском крае. После переезда в Иркутск М. П. встретился с двумя другими сибирскими археологами, его предшественниками по исследованию Прибайкалья, — Н. И. Витковским и П. П. Агапитовым, работы которых относятся к восьмидесятым годам, работы М. П. относятся, главным образом к девяностым годам прошлого столетия и первому десятку лет текущего.

Разработка каждой археологической проблемы проходит несколько стадий:

1 — собирание материала (в археологии это особенно интересно и увлекательно), 2 — ознакомление с добытыми материалами (интересно для собирателя, т. к. ему делается ясно то, во что выльется работа; здесь же намечаются и конечные выводы), 3 — разборка и регистрация материала (скучнейшая механическая работа, весьма необходимая, но поглощающая массу времени и ничего не дающая собирателю); 4 — описание и публикация (столь же скучное для собирателя изложение своих выводов и мыслей, держание корректур и прочее). Михаил Павлович проделывал только первые две стадии, не интересуясь завершением работы. Отсутствие научного тщеславия, столь характерное для него, не побуждало его закрепить за собой свои открытия, но оно—же не заставляло его делиться с миром результатами своих исследований: он работал исключительно для себя. Многие вещи он просто снес в Иркутский музей и хранил о них все данные в сокровищнице своей поразительной памяти.

Оригинальны были у него и археологические методы раскопок. Утром в праздник М. П. снаряжался (он всегда где-нибудь служил и располагал только праздником), брал чайник, сумку с горбушкой хлеба и большой нож и целый день проводил за городом, осматривая пашни, овраги, железно-дорожные выемки и промоины. Что лежало сверху, прямо отправлялось в сумку; что находилось в земле, выкапывалось оттуда ножом. Дома М. П. рассматривал найденное и иногда делал на предметах пометки в роде: В. Г. (Верхоленская гора) Ц. Д. (Царь—девица), К. (Кузьмиха) и т. д. Такой образ действий можно назвать разве только беглыми разведками. К правильным раскопкам Михаил Павлович никогда не приступал, ссылаясь на отсутствие денег и свободного времени. Но не в этом, конечно, лежала причина. В самой природе Михаила Павловича не было задатков, необходимых для организации раскопок в крупном масштабе. Он по натуре своей не был организатором; распланировать работу, распределить ее между рабочими, наблюдать за точным выполнением инструкции и неуклонно следить за ходом раскопок изо дня в день без всяких уклонений, было не в его характере. Зато он обладал другим, не менее ценным для археолога свойством. Это было его поразительно чутье. Чем и как руководствовался М. П. при своих открытиях, он и сам не знал, но, приехав куда-нибудь быстро ориентировался и прямо приходил на то место, где находилась доисторическая стоянка. Это чутье слагается из прирожденных способностей и навыков, почерпнутых из долговременного опыта. Приходится пожалеть, что он загубил за канцелярским столом столько времени и не имел возможности использовать его для разведок. Тогда бы, несомненно, вся карта Прибайкальского края была бы покрыта местонахождениями, открытыми М. П. Овчинниковым. К сожалению, ему в силу служебного положения приходилось пользоваться, как уже сказано, только праздниками, и область исследования сама собой ограничилась ближайшими окрестностями Иркутска. Но и в часы досуга Михаил Павлович сделал очень много открытий. Сибирь в археологическом отношении находится еще в периоде широких маршрутных исследований. Сначала такие археологи, как Овчинников, должны наметить пути исследований, а за ними пойдут по отрытым уже местонахождениям археологи-кунктаторы, тщательно раскопают, зарегистрируют и опишут все находки. В этом отношении заслуги — М. П. перед Сибирской археологией велики.

Все археологические открытия делаются более или менее случайно, и мы бессильны были бы в области открытий, если бы нам на помощь не приходила, с одной стороны, природа, с другой — разнообразные земельные работы, обнажающие скрытое в слоях земли. Здесь-то и ценны указания с мест, от деревенских любителей старины. М. П. обладал удивительным даром быстро сходиться с людьми и заражать их своим энтузиазмом. Кто в Иркутской губ. не знал или не слышал о Михаиле Павловиче? Кому не было известно, что в Иркутске живет удивительный старичек, которому надо сообщать о всех находках? И действительно, Михаил Павлович имел много корреспондентов на местах и от них получал сведения и вещи. Предметы поступали в его домашний музей, а сведения хранились в его ясной памяти. Непоправимая вина лежит на нас, его близких друзьях, что мы во время не записали все эти данные.

Планомерным занятиям археологией мешала в значительной степени крайняя разносторонность Михаила Павловича. Собственно говоря, он занимался сибиреведением; все касающееся Сибири его интересовало, но работал он только в четырех отраслях этой собирательной науки: 1 — общественные движения, 2 — историко-архивные изыскания, 3 — этнография и 4 — археология были предметом его изучения. Посколько ценны были его знания в области сибиреведения, можно убедиться на примере его деятельности в иркутском университете. Он был одним из первых поборников идеи создания университета в Иркутске и деятельно работал над его открытием. Университет открылся, — Михаил Павлович и дальше нашел применение своим силам. В одной из отдаленных комнат он установил стол и здесь открыл действия руководимой им иркутской архивной комиссии. Сюда, в этот тихий уголок, приходил побеседовать то тот, то другой профессор молодого университета. В. И. Огородников, автор истории Сибири, получил ряд ценнейших справок от М. П., т. к. покойный живо интересовался этой областью и работая много лет по архивам, хранил в своей памяти массу интересных данных, которые нельзя почерпнуть ни из каких справочников, а можно приобрести только путем долголетней работы. Я. М. Селищев, автор «Забайкальских старообрядцев» и «Диалектологии Сибири», часто совещался с М. П. и получил от него много сведений, т. к. М. П. и сам собирал сведения, касающиеся этой стороны народной жизни. Наконец, пишущий эти строки получил от М. П. ценнейшие сведения о местонахождении тех или иных доисторических стоянок окрестностей г. Иркутска. Иные приходили к М. П. за справками по истории революционного движения, о декабристах, о народовольцах и т. п. Другие — просто поговорить с интересным стариком или же попросить у него бумаги для писания своих работ. Кстати, отмечу еще одну характерную черту Михаила Павловича. Он отличался редким отсутствием научной жадности, той отвратительной, к сожалению, столь распространенной черты — боязни поделиться с кем-нибудь своими мыслями, чтобы другой их не опубликовал вперед. М. П. сам даже старался узнать, кто что делает, и нес ему что либо из своих материалов, не предлагая даже отметить, что эта часть материала доставлена им. Только незадолго перед смертью Михаил Павлович обратился ко мне с просьбой укрепить за ним приобретение в работе по составлению археологической карты Прибайкалья — мысль, с которой Михаил Павлович давно носился и к подготовительным работам давно приступил. Делаю это теперь с особым удовлетворением, особенно ввиду того, что археологическая комиссия в Иркутске приступила к выполнению указанной работы и использовала в этом направлении многие советы покойного.

М. П. был археолог самоучка, в полном смысле этого слова. Он не только никогда ни у кого не обучался археологии, но даже основных учебников археологии не признавал и не читал. — „Я с этими иностранцами не согласен“, — говорил он мне по поводу классификации, — „это может быть и так для Европы, а у нас в Сибири все совершенно по своему“. На мой вопрос, нет ли у него каких-либо археологических общих сочинений, он мне ответил: — „Была у меня эта... книга... да какой-то подлец зачитал ее. Автора я позабыл“. М. П. просматривал преимущественно „Известия“ Археологической Комиссии, „Древности“ и т. п. журналы, содержащие главным образом описание находок; останавливался он предпочтительно на сибирском материале. Но такое недоброжелательство к книгам и к обобщениям М. П. проявлял только в отношении археологии. В остальных же областях М. П. был то, что называется, книгоед, у него самого была довольно приличная библиотека. Отсутствие всякой школы и даже самообразования в археологии у М. П. отчасти искупалось специальным археологическим чутьем, при помощи которого он постигал порою очень сложные вещи; например, тонкости кремневой техники он постиг в совершенстве, а это дается только путем длительных упражнений в специальных лабораториях. К разряду этого же смешения разнородных черт, надо отнести и фантазерство Михаила Павловича, связанное в то же время с отсутствием умения перейти от материальных предметов (кремневых орудий) к реконструкции образа жизни древних насельников Прибайкалья. Часто Михаил Павлович приносил с собой с экскурсий окатанные водой голыши, уверяя, что это несомненные орудия, или горячо убеждал, что выветрившиеся бороздки на круглой гальке, суть доисторические письмена. Но в это же время не шел дальше обычного определения орудий, не стремясь ни воссоздать их древнее применение, ни картину быта каменного периода в долине Ангары.

Поразителен энтузиазм М. П., с которым он предавался любимому делу, поразительна преданность его сибирской археологии. Своим энтузиазмом он заражал посетителей музея, когда он, в качестве консерватора восточно-сибирского отдела Русского Географического Общества, водил экскурсии. Своим энтузиазмом он сплотил вокруг себя молодежь, преимущественно студентов-иркутян, учившихся в то время, за отсутствием своего университета, в различных высших учебных заведениях России. С ними он предпринимал экскурсии по открытым им стоянкам доисторического человека. К сожалению, случайно, все это были юристы, технологи врачи, натуралисты и т. д.

Студенты разъехались, а коллекции, собранные во время экскурсий трудами М. П. и его кружка, были, молодежью завезены в Петроград, сложены „для разбора и опредения“ в одной из запасных комнат академии наук, где и посейчас лежат запыленные и забытые. Кто знает, доберутся ли до них любящие руки, да и смогут ли привести их в известность? Положены ли при них какие либо записи?

Музейная деятельность М. П. выразилась в том, что он был в течение некоторого времени консерватором музея восточно-сибирского отдела Р. Г. О. в Иркутске. Должность эта давала ему много возможности свободно работать в избранной области, но, к сожалению, внутренние раздоры и интриги, от которых страдал отдел последние 20 лет, быстро устранили М. П. от занимаемой им должности. Это было одним из тяжелых его воспоминаний. Много любви и страданий вложил он в музей и археологический отдел, гордость Иркутского музея, является почти исключительно делом его рук. До него этот отдел представлял собой небольшое собрание доисторических предметов. Теперь-же это большая зала, содержащая 23 витрины и более 8000 предметов. С удивительной любовью и энтузиазмом Михаил Павлович принялся за развитие своего любимого отдела, отдал в музей все свои коллекции, тщательно собирал новые и побуждал любителей древностей жертвовать. Если мы из археологического отдела исключим вещи М. П., то в отделе почти ничего не останется. Поэтому отдел смело можно назвать отделом Михаила Павловича Овчинникова. Но как у музейного работника у него были и крупные недостатки, вытекавшие опять таки из положительных качеств его натуры, из его пылкости, горячности и избытка энтузиазма. В регистрации коллекций музея восточно-сибирского отдела Р. Г. О. вообще было много путаницы и больше всех путаницы завел сам М. П. Не в его экспансивной натуре лежала педантичная машинность музейной регистрации. К талантливому М. П. надо было приставить еще одного бездарного М. П.; один должен был работать в поле, делать открытия, привозить новые коллекции; другой должен был только сидеть в музее, писать №№ на предметах и вносить все данные о добытых коллекциях в инвентарь. И тот и другой М. П. не совместимы в одном человеке. К счастью для коллекций, я с небольшой группой студентов Иркутского государственного университета успели во-время разобрать коллекции, составить описи и под руководством М. П. внести все нужные данные в инвентарные описи. Он сам через день, через два приходил к нам в музей и давал указания, нам, где найдены и кем доставлены невыясненные предметы. Память его нас поражала. Он знал „в лицо“ каждый предмет и мог о каждом рассказать его происхождение. В начале не верилось, что старик все помнит, я пробовал проверить его, я откладывал определенные им предметы к невыясненным, — и на следующий раз он давал те же самые обозначения их местонахождения. Благодаря нашей совместной работе, дефекты в регистрации оказались устраненными. Люди, бывавшие у М. П. дома, конечно, помнят хорошо те Плюшкинские кучи, которые представлял собой его рабочий стол, пространство под столом и так называемый „кабинет“, — те участки, куда чистоплотная Александра Александровна не должна была заходить со своими щетками, мыльными тряпками, мытьем и т. п. очистительными средствами. Это были пыльные горы, из которых тут и там торчали углы книг, рукописи, старые газеты, иконы, старинное оружие, картины с нашитыми на них вещами и разные свертки и бесформенные предметы. В этом хаосе М. П. гораздо быстрее все находил и ориентировался, чем мы при помощи наших карточных каталогов. Тоже было и в музее: по углам, в ящиках, за шкафами всюду были „завалы“ вещей, всюду стояли коробочки, запихнуты были свертки, лежали отдельные предметы. Положено это было с тем, чтобы в „свободное время“ записать, но это желанное время не приходило. Коллекции не только не были систематизированы, но даже не расставлены по трем периодам — камень, бронза, железо.

Значение работ М. П. для археологии Сибири чрезвычайно велико. Только его скромность и нелюбовь к систематизации и публикации помешали ему еще при жизни стать в ряду крупных археологов и нам, пишущим его биографию и продолжающим его работы, придется еще не раз выдвинуть его научные заслуги. Он первый произвел подробное исследование края в археологическом отношении. Можно сказать, что он сделал за будущих археологов, которым предстоит работать в Прибайкалье, всю черновую работу и тем дал возможность теперь приступить к систематическим исследованиям. Честь проложения путей будущих исследований принадлежит М. П. Без его предварительных работ мы стояли-бы теперь все еще перед необходимостью производства разведок и нащупывания основных элементов сложного комплекта напластований различнейших культур, оставивших вещественные памятники на площади края.

Теперь-же, благодаря работам М. П. Овчинникова, мы можем избрать ту или иную определенную проблему доисторического прошлого края и повести исследования по заранее выработанному плану. Большой научной заслугой является масса открытых М. П. доисторических стоянок. Будущие исследователи избавлены от тяжелой, и отнимающей массу времени, работы — хождения по горам, оврагам, пашням с целью найти остатки доисторических эпох: эта работа уже произведена. Достаточно обойти открытые и указанные М П. пункты и, избрав наиболее соответствующий, приступить к его раскопкам. Колоссальное значение для сибирской археологии вообще и для областной в частности имеет обширнейшее собрание предметов по неолиту с берегов Ангары, составленное почти исключительно М. П. Коллекции эти настолько велики и полны, что можно по ним одним составить исчерпывающее монографическое описание неолитической культуры края. В значительной своей части это подъемный материал, но как и всякий подъемный материал он представлен прекрасно сохранившимися образцами. Дальнейшие раскопки стоянок дадут несомненно много обломочного материала, которым всегда изобилуют подобные местонахождения. Но этот недостаток будет вполне покрыт цельными экземплярами из собрания Михаила Павловича.

Нет в настоящее время такого начинания в области археологии края, которое не было-бы задумано М. П. для которого уже собраны им материалы, о котором он имел определенные, порой смелые и оригинальные, суждения. Заинтересовавший так за последнее время Иркутских археологов и историков вопрос о прохождении якутов через области, лежащие к северу от Байкала, получил ряд археологических обоснований от М. П. Когда мною были открыты остатки неизвестного скотоводческого народа, знакомого с выделкою железа, названного мною провизорно „курумгинские кузнецы“, я пришел к выводу, что это остатки предков якутов. Поделившись своими выводами с М. П., я узнал от него, что им уже давно найдены аналогичные остатки еще в ряде мест, и что он свои находки тоже приписывает древним якутам. С тех пор мы начали рука об руку с М. П. разрабатывать „якутскую проблему“, как мы шутя окрестили эти изыскания.

В 1920 году открыла действия археологическая комиссия в Иркутске. Основной работой, предпринятой комиссией, является составление археологической карты края. Но и в этом отношении комиссия только продолжает работы, начатые М. П. Еще в 1894 г. он не только сам принял живейшее участие в работах комиссии несмотря на болезнь, приковывающую его к постели, но передал комиссии все имевшиеся в его распоряжении материалы и карты.

Наконец, к научным заслугам Михаила Павловича следует отнести и его настойчивые указания на существование бронзового века в Иркутской губернии. Хотя до сих пор этот вопрос нельзя считать выясненным в виду ненахождения ни курганов, ни могил с погребениями, характерными для бронзового периода Сибири, тем не менее его указания очень ценны. Он считал, что после неолита был краткий медный век, когда основным материалом был попрежнему камень, но уже употреблялись медные орудия. Подтверждение этого он видел как в нахождении отдельных медных орудий, так и погребений (глазковский некрополь), где вместе с каменными орудиями покойнику были положены тонкие листовидные медные кинжалы. Медный век был сменен бронзовым периодом, когда, по мнению М. П., по прежнему в Иркутской губернии употребляли и каменные орудия. Образ жизни в этот период нисколько не изменился сравнительно с неолитическим периодом. Богатая коллекция М. П. дает подтверждение(особенно бронзовые котлы „скифского типа“), что минусинская бронзовая культура распространялась и на Иркутскую губ. Положение, высказанное М. П. относительно медного и бронзового века, конечно, смелое, но, как ни странно, все дальнейшие изыскания в этом направлении дают новые подтверждения его гипотезе.

Из печатных работ по археологии у Михаила Павловича имеется всего одна: — Материалы для изучения памятников древностей в окрестностях г. Иркутска. Известия вост. сиб. отд. Р. Г. О. т. XXXV, 1904, № 3. Эта сводка наблюдений за ряд лет представляет собой хаотическую смесь самых разнородных элементов, которая так для него характерна. Здесь и якутская проблема и „белокурая раса“ и разведки по неолиту на правом и левом берегах Ангары и находки палеолитической стоянки „Верхоленская Гора“ и описание борьбы с инженерами-строителями сибирского пути и разрушителями глазковского некрополя и многое другое, в том числе и материалы по культу рыбы. В этой коротенькой статье, содержавшей всего 14 страниц нагромождено столько материала, что даже такой внимательный археолог как А. А. Спицин, собравший для своей работы „Русский Палеолит“ все сведения до беглых заметок, где имеются хотя бы намеки на возможность нахождения палеолита, не усмотрел в этой статье определенных указаний на палеолитические стоянки „Верхоленская Гора“ и „Рабочий Дом“. Как статья М. П., так и его способ хранения коллекций настолько спутаны, что я, приезжая почти ежегодно в Иркутск, начиная с 1912 года, беседуя с ним и занимаясь в музее, не подозревал, что в 8 верстах от здания музея находятся палеолитические стоянки, которые я тщетно разыскивал во время своих разъездов. Только когда с моим переездом на постоянное жительство в Иркутск было приступлено к приведению в порядок музея и удалось выделить предметы со стоянки на Верхоленской горе, моим изумленным глазам представился действительный палеолит. За этими раскопками, произведенными в музее, последовали раскопки на месте. Только стаял снег, мы с Михаилом Павловичем были уже на Верхоленской горе, а затем благодаря средствам, отпущенным Иркутским госуд. университетом, удалось поставить правильные раскопки по последнему слову археологической техники и в течение двух лет 1919 и 1920 г. г. закончить раскопки этой замечательной находки М. П. Подводить итоги значения этого открытия впредь до полной обработки пока не представляется, конечно, возможным; достаточно указать, что в Сибири известно всего три палеотических стоянки. Томская находка ничего существенного не дала; Красноярский палеолит находится еще в стадии разведок, и только открытие М. П. является в настоящее время руководящим для самого древнего периода жизни человека в Сибири. Из других открытий Михаила Павловича надо отметить некрополи в Глазковском предместьи Иркутска, неолитическую стоянку Царь Девица (3-я верста от Иркутска вверх по Ангаре на левом берегу), смешанная стоянка — неолит и железо — Кузьмиха (5-я верста), такая же стоянка Малая-Межовка (6-я верста), стоянка того же типа Большая-Межовка (9-я верста), неолитическая стоянка Ерши (11-я верста). На всех этих стоянках Михаил Павлович побывал со студентами Иркутского гос. университета и завещал молодежи продолжение своих работ. Незавещанными остались стоянки около ст. Михалево на левом берегу Ангары и стоянки Лисиха и Разводная на правом берегу. Впрочем, на этих стоянках с Михаилом Павловичем были кое-кто из жителей г. Иркутска и таким образом их местонахождение удастся установить. Гораздо труднее будет найти палеолитическую стоянку „Рабочий Дом“, а также стоянки в падях Горюново и Убиенных. В одной из них, по словам Михаила Павловича, найден эолит. Мы с ним хотели съездить посмотреть этот эолит, но осенью 1920 года Михаил Павлович чувствовал себя очень слабо, а до начала археологической кампании лета 1921 года он не дожил.

Но он может спать спокойно, дедушка сибирской археологии. Своим энтузиазмом, своей горячей любовью к сибирской археологии он зажег исследовательский дух в сердцах юных сибирских археологов, и то, что им не доделано, сделают те, кому он завещал продолжение своих работ, а молодой Иркутский университет поведет изыскания дальше с того места, где остановился М. П. Овчинников.

Проф. Б. Петри.

Василий Васильевич Ушницкий, к.и.н., н.с. ИГИ АН РС(Я).

 

    Происхождением якутского народа занималось множество великих ученых и просто замечательных личностей. К ним следует отнести академика АН СССР А.П.Окладникова, С.А.Токарева, Г.Ф.Миллера, И.Линденау, Г.В.Ксенофонтова и т.д. Но даже среди них почетное место занимает М.П. Овчинников.

    М.П. Овчинников, народоволец, сосланный в Якутию и несколько лет проживший в Олекминске, был исследователем, который взялся археологически доказать прибайкальский этап якутской истории. У олекминских якутов им были записаны легенды о вытеснении их бурятами. Знакомство с трудами авторитетных историков — Миллера и Фишера, видевших в якутах недавних пришельцев с юга, очевидно, укрепило в М.П. Овчинникове веру в реальность якутских преданий. В 1891 г. М.П. Овчинников переезжает в Иркутск. Здесь он знакомится уже с бурятскими преданиями, где говорится, что «они пришли из Монголии..., но до появления их в степи жил народ знавший железо и руды железные. Последний был ими прогнан к вершине Лены. Народ этот пришел со стороны Байкала и назывался он уранхай». Далее М.П.Овчинников пишет; некоторые буряты считают, что уранхай, не кто иные как якуты [1].

М.П. Овчинников очерчивает вероятный ареал расселения якутов в Прибайкалье (долина реки Ангары, по берегам Байкала, в вершине реки Лены и в Забайкальской области) и приступает к археологическим поискам. Как пишет он: «Мною руководила надежда найти или череп, имеющий сходство с якутами, или что-либо из домашней утвари, вроде глиняной посуды, или же наконец железный нож или кинжал» [2]. По материалам, собранным М.П. Овчинниковым, прибайкальские предки якутов знали железо, руды железные и медные, им принадлежат в Верхнеленской степи могильники и ямы с железной рудой, в бурятских преданиях они известны под именем народа кузнецов [3].

    Как считает Б.Б.Дашибалов, читая немногочисленные работы М.П.Овчинникова, невольно приходишь к мысли, что автор увлекся доказательством пребывания якутов в Прибайкалье [4]. К тому же археологическая коллекция, собранная им, это, прежде всего, предметы подъемных сборов, целенаправленных и методически поставленных раскопок М.П.Овчинников не вел и не имел соответствующей подготовки [5].

  М.П.Овчинников подключал к своим поискам предков якутов всех заинтересованных в этом исследователей. По его указанию А.С. Еленев проводил раскопки в обозначенных им местах [6]. Надо полагать, что М.П. Овчинников излагал свои идеи и показывал материалы, подкрепляющие их, и ученому, прибывшему из Петрограда — Б.Э. Петри. Причем, Б.Э. Петри, собирая этнографический материал среди бурят Иркутской губернии, очевидно, слышал легенды о древнем народе, жившем здесь до прихода бурят, что усиливало в нем убежденность в верности поисков М.П.Овчинникова. Поэтому вполне понятно, что взгляды, которые будут опубликованы Б.Э. Петри позднее, сформировались при совместном общении и обсуждении их с М.П. Овчинниковым. Вот как об этом вспоминает сам Б.Э. Петри: «Заинтересовавший так за последнее время иркутских археологов и историков вопрос о прохождении якутов через области, лежащие к северу от Байкала, получил ряд археологических обоснований от М.П. [Михаил Павлович Овчинников. — Б.Д.]. Когда мною были открыты остатки неизвестного скотоводческого народа, знакомого с выделкой железа, названного мною провизорно «курумчинские кузнецы», я пришел к выводу, что это остатки предков якутов. Поделившись своими выводами с М.П., я узнал от него, что он свои находки тоже приписывает древним якутам. С тех пор мы начали рука об руку с М.П. разрабатывать «якутскую проблему», как мы шутя окрестили эти изыскания» [7].

    Вот что писал о происхождении якутов-саха сам М.П.Овчинников на основе фольклорных данных: «Якуты называют себя "саха": что это значит, они и сами не знают, но предполагают, что первый богатырь был Саха... Из отрывочных и темных преданий, сохранившихся между якутами, видно, что они когда-то будто бы жили в Барабинской степи, потом перешли к верховьям Енисея, а затем ушли за Байкал, откуда их вытеснил Чингисхан, или сами отделились от него: они составляли один из передовых отрядов, и Чингисхан всегда употреблял их, не жалея, во время сражений в дело первыми, отчего якуты в численности весьма уменьшились; предчувствуя, что, если истребление их пойдет и далее так быстро, что они все будут перебиты, они ушли на север, оставив Чингисхана и нынешнюю Забайкальскую область. У якутов, как утверждают очень немногие, была когда-то письменность, но вследствие какого-то великого несчастия, постигшего все племя, они все письмена и книги бросили в реку» [8].

    По свидетельству М.П. Овчинникова, ему один лама в 1906 г. рассказал, что переселение бурят и вытеснение ими якутов, было будто бы 683 года тому назад. По его словам, столкновение произошло из-за обладания пастбищами, так как оба народа занимались скотоводством [9].

   М.П. Овчинников записал также якутские предания о встрече вождя якутов Тыгына с казаками: «Когда сказали ему, что пришли казаки и требуют, чтобы якуты платили подати им, Тыгын сильно разгневался на них, созвал всех богатырей на совещание, на котором было решено отказать казакам в требовании и всех их истребить. Первая ожесточенная драка произошла между русскими и якутами выше города Олекминска на 245 верст на правом берегу Лены. Якуты не могли устоять против казацких пуль, которые они называли мухами. Много погибло богатырей во время этой схватки, хотя казаки занимали не особенно выгодное, открытое для боя положение, якуты же укрывались от казацких пуль толстым лесом с южной стороны. Новое ожесточенное сражение происходило в местности Хонуу. Якуты чрезвычайно метко пускали издалека свои батасы. Но ружейный гром наводил ужас на якутов. На правом берегу Лены казаки построили башню и сидели в ней. Положение их было опасным. Русские обманули их, напоив водкой» [10].

     М.П.Овчинников записал предание о происхождении Саха из барабинских татар, а также об упорном сопротивлении русским кангаласцев, заселении ими Вилюя после наступившего поражения. «Они называют себя саха, по наречию и образу жизни походят на татар и происходят от них. Перешедший с Барабинской степи из Красноярского уезда, первый их начальник Омогой Баай, с рядовичами, страшась российского оружия, удалился сперва к вершинам Лены; но от притеснения мунгалов на плотах плыл по Лене и остановился на том месте, где ныне г. Якутск... Однако же Кангаласская волость сделала сильный отпор, и казаки были разбиты. По прошествии двух лет Якутский острог был вторично осажден кангаласских улусов якутами, кои хотя много вреда причинили, но взять не смогли, а по многим вылазкам от острога якуты по некотором времени отогнаны. Большая часть осаждающих откочевала в удаленные места, опасаясь преследования; иные на реку Вилюй, другие к Ледовитому океану рассеялись» [11].

     Таким образом, М.П. Овчинников один из интереснейших авторов XIX в., чьи труды так и остались неизвестными большинству интересующихся историей Якутии. Но его вклад в становление научных знаний по археологии и истории Байкальского региона и Севера Сибири неоценим. Чрезвычайно интересные фольклорные данные, приводимые М.П. Овчинниковым, еще долго будут служить всем интересующимся древней историей якутов одним из основных источников.

ЛИТЕРАТУРА И ИСТОЧНИКИ

1. Овчинников М.П. Отчет о командировке в г. Киренск для осмотра архивов от Иркутска до Киренска // Труды Иркутской архивной комиссии. - Иркутск, 1916. - С. 388.

2. Овчинников М.П. Материалы для изучения памятников в окрестностях г. Иркутска // Изв. ВСОРГО. — 1904. - 34. - № 3. - С. 62. 3

3. Дашибалов Б.Б. Истоки: от древних хори-монголов к бурятам: Очерки. — Улан-Удэ: Изд-во БНЦ СО РАН, 2003. - С. 83. 4

4. Там же. — С. 82. 5

5. Петри Б.Э. М.П.Овчинников как археолог // Сибирские огни. — 1922. - № 4. - С. 124. 6

6. Овчинников М.П. Материалы для изучения памятников в окрестностях г. Иркутска // Изв. ВСОРГО. — 1904. - С. 62. 7

7. Петри Б.Э. М.П.Овчинников как археолог. — С. 103. 8

8. Архив РАН. Ф. 94. Оп. 1. Ед. хр. 3. Историко-этнографические материалы. 9

9. Окладников А.П. История Якутской АССР. - Т. I. - М.; Л., 1955. -С. 362-363. 10

10. Овчинников М.П. Из материалов по этнографии якутов // Этнографическое обозрение. — М., 1897. — № 3. 11

11. Архив РАН. Ф. 94. Oп. 1. Ед. хр. 3.