Главы из книги "ЯКУТЫ"

В рамках одного раздела сайта невозможно опубликовать труд Серошевского в полном объеме. Потому, предлагаю вниманию читателей отдельные главы из монографии Серошевского «Якуты», которые, на мой взгляд, могут заинтересовать широкий круг посетителей страницы.

Еще в рукописи эта работа была удостоена малой золотой медали Всероссийского императорского Географического общества. В 1896 г. книга вышла в свет и получила самую высокую оценку научной общественности. Рецензенты отмечали, что "это сочинение должно стать настольной книгой" для каждого, кто интересуется Якутией. Труд В.Л. Серошевского до сих пор остается наиболее полной и ценной монографией о якутах. 

"Жил некогда, далеко на юге, человек сильный, господин богатый по имени Джугун. Был у него сын Онохой — силач, вор, разбойник про которого говорили, что он "восемьдесят амбаров сломал, девяносто людей убил". Приобрел он такую известность, что и теперь, когда хотя сказать о ком, что он человек смелый, вор ловкий, то говорят: "Человек, как Онохой, сделать более других способный, — человек удалый, вор первый". Долго он обижал соседей, крал, насильничал, наконец истощилось их терпение, заговорил гнев. Собрались и решили отомстить Онохою, сыну Джугуна. Услышавши, что идут с большим войском, испугался, забрал имущество, людей, скот, жен и детей и пустился бежать. Бежал, уходил долго, пока не попал на реку, текущую на север. А были это истоки Лены (Орюсь). Здесь построил два плота (булуот), один большой, на котором поместил скот и сел сам с людьми, а другой маленький, на котором поставил деревянные чучела, одетые в человеческое платье и вооруженные луками. Впереди, вниз по реке, плыли сами, усиленно работая веслами; сзади свободно поплыл по течению плот с куклами. Вскоре после Онохоя прибыла на Лену погоня. Найдя щепки, стружки, следы работы, догадались, что беглецы построил плот и уплыли на север, и решили тем же путем преследовать их. Прежде всего нагнали плот, где, будто войско, стояли одетые в платье пни. Начали пускать в них стрелы, но видя, что те не падают, убоялись. "Пускай себе бежит! Не возвратится! Убежал далеко!" — говорили. И оставили преследование беглых. Между тем сын Джугуна, плывя без отдыха, без остановки, добрался до Почтенной горы (Ытык-хая), что стоит на юге от города. Тут он впервые вышел на берег. Видит: на северной стороне открылись места ровные, поля широкие; остался, живет. Построил дома, огородил скот, размножил людей и скотину. Сделался богаче, чем был прежде. Однажды парни его, охотясь-промышляя над рекою, увидели плывущие щепки и стружки дерева, рубленного топором или строганного ножом. Сказали об этом старику. Испугался Онохой. "Ох, беда, дети, беда!.. Должно быть, мои враги приближаются!" Выбрал ловких, выбрал смелых и послал их на юг, говоря: "Осторожно подкрадываясь и высматривая, узнайте..." Пошли вверх по течению. У самого подножия Почтенной горы видят, на мысу горит огонь; над огнем висит огромный котел, недалеко лежит топор из больших большой, а около — нож, величины невиданной. Человека нет, а только на песке заметили большущий след ноги. Спрятались в кустах, смотрят. Слышат: лес трещит, идет с горы человек невообразимо великий. Испугались, убежали, приходят, рассказывают отцу. "Бай! — сказал старик. — Нужно посмотреть, что это такое!" Собрал вооруженных людей и отправился. Видит: сидит человек и ест; камень поставил перед собой, будто стол, на нем поместил котел, чашку, нож, ложку... Все огромное, сам он невозможно великий. Видят, что один, подошли ближе, но осторожно, опасаясь. "Кто ты такой?" — спрашивает Онохой. "А ты кто?" "Я Онохой!" "А я-Эллей!.." "Зачем сюда приходишь?" "Восемьдесят амбаров сломал, девяносто человек убил! Хотели меня поймать, наказать... Бегу!.." Обрадовался Онохой. "Совсем как я!.. Хочешь: будем друзьями?!" Эллей согласился, подали друг другу руки и пошли вместе в дом Онохоя. Там гуляли, ели, пили, танцевали, боролись, пели. Понравился Эллей старику; принял он его в дом, сделал сыном. Живут, промышляют. Онохой знает, Эллей еще лучше знает; Онохой сделает, Эллей поправит; Онохой посоветует, Эллей еще лучше того научит. Полюбил его старик сильно, сделал начальником, господином, любимым сыном. "Столько лет живет у нас этот человек, работает, все, что прикажешь, делает хорошо, быстро, лучше других... Что же дадим ему! награду за это, старуха?" — спросил однажды Онохой жену. "Эттэ - тэ!.. Что же больше мы дать ему в состоянии, как не нашу любимую дочь, красавицу, не ломающую на ходу зеленой травы, шелковистую Нурулдан - ко!.." А были у них две дочери: старшая — некрасивая, черная, на которую никто смотреть не хотел, и младшая, которой пальцем пошевелить не давали, которую холили и нежили, которая сама даже не мылась и не одевалась, а помогали ей другие. Она не работала, никуда не ходила, ничего никогда не делала, разве золотой иголкой, шелковыми нитками вышивала узоры. Одним словом имя ей: солнце-девушка. Подумал, сообразил Онохой и, выждавши случай, говорит Эллею: "Сколько лет у нас живешь, стараешься, работаешь... Скажи, чего просишь в награду? А мы не откажем тебе. Только нет у нас ничего дороже дочери нашей любимой, не ломающей на ходу зеленой травы, шелковой Нурулдан". Эллей, ничего не ответивши, вышел. "Что ж он ничего не говорит?.." — удивлялся старик. "Должно быть, раздумывает" — догадалась старуха. А между тем Эллей следил за девушками, высматривая, куда они тайком ходят. Там наблюдал след их мочи: по Нурулдан не оставалось ничего, точно дождик накрапал, а после старшей, худой и черной, всегда белела на земле пена, точно густые, свеже сбитые сливки. Увидел это Эллей, молчит и ждет. Наконец пришло время, и старик опять спрашивает: "Что же ты молчишь? Говори: возьмешь или нет то, что даем тебе?" Поклонился старику Эллей. "Не возьму я вашей девки! Не хочу ее!"..— говорит.— "А если правда хотите вознаградить меня, так отдайте мне Растрепанную косу". Так прозывали старшую девушку. Услышавши это, рассердился старик. "Тый!.. Вот дурак!.. Вот хитрый!.. Мы тебе даем, что у нас самое лучшее, а ты просишь то, на что никто смотреть не хочет!.. Хорошо: возьми себе ее и уходи вон!.. Пусть не видят тебя мои глаза!.." Дал ему дойную кобылу с жеребенком, дал полосатую (кюрдюгос – масть эта считается якутами скверной, несчастливой) корову с теленком, из самых что ни на есть худых, и прогнал прочь со двора. Поблагодарил Эллей, поклонился и, взявши, что дали, ушел. Ведет в поводу кобылу с жеребенком, сзади жена гонит хворостиной корову с теленком. Пошли на север (в этом месте женщины – слушательницы обыкновенно всплескивают руками и говорят жалостливо: барахсаттар! – Бедняжечки). Пришли туда, где над рекою распростерлись места ровные, гладкие, а среди них стоят "три лиственницы" (Юсь – титтах – местность над Леной, недалеко от Кельдямского скопческого селения). Место им понравилось, решили остаться. Набрал Эллей березовой коры, поставил палки, связал их вверху, обшил корой, украшенной узорами, зубчиками, вырезками, образовалась ураса, жилой дом. Затем устроил для коров маленький хлев, для кобылы некрытый загон, выкопал яму для молока. Основался, огородился, живут. Стоит в хлеву одинокая корова, стоит в загоне кобыла сам- друг с жеребенком (опять выражение жалости со стороны слушателей), а люди живут в урасе; доят скот, собирают сливки, копят масло, делают кумыс, промышляют, добывают, живут. Ушел Эллей от Онохоя в начале весны, а в конце лета, около последнего Спаса, захотелось старому узнать про зятя и дочку, и он послал своих парней отыскивать их. Некоторые пошли горами, другие берегом реки. Те, что шли горами, увидели дым вдали, те, что шли вдоль реки, тоже его заметили. "Должно быть, Эллей огонь развел," — угадывали. "Пойдем посмотрим". И, крадучись, пошли. Эллей был богатырь, силач, а они не знали его мыслей... Подползли осторожно и увидели: стоит, точно серебряная, белая берестяная ураса, украшенная узорами, зубчиками, кружками... кругом в порядке стоят пристройки: хлев, загон, изгороди. Горят дымокуры, Всюду чисто подметено, гладко. Во дворе, вдоль изгороди, стоят зеленые елки, ровно улица. Елки внизу подчищены (содрана кора), что называется чечир. В самом углу стоит большое, красивое берестяное ведро: хологос, под кумыс. Тогда у Эллея еще не было кожи, чтобы сшить настоящий кумысный мешок, симир. Перед ведром, повернувшись лицом к югу, стоит на коленях (на одном колене) Эллей, держит в руках! большую ложку с теплым маслом и поет: "Создатель наш, господин творец! Мать наша, госпожа хранительница! Возьми, небес создатель, отче боже! Четырех небес распорядительница мать! Девятигранная земля! Восьмигранная родительница степь! Местами обсыхающий, с редкими лесами, с развесистой растительностью, Серединный мир: рожай для меня! Восьмигранная степь, тобою созданный, благодаря тебе живу! На вершинах мира сего, опершись ступнями, стою и взываю к тебе! Три тверди заставь, четырем небесам накажи, семи небесам определи, раскрывши восемь своих скрижалей (агыс аркыматынг)! Девяти небесам прикажи, девяти небесам свою волю объяви! Сделай все это на бело-молочном камне сидящий, белый создатель, господин! Белая мать госпожа, создавшая эту четвертую землю, на этом серединном мире, дитя твое умоляет! Ты, мягких обычаев заходящего солнца! Ты благоприятных мыслей восходящего солнца! Будучи человеком праведным, обращаюсь к тебе; будучи удалым урангхайцем, говорю тебе! Мать-хранительница, госпожа, душа мира! Воспевающим голосом взываю к тебе: чистое серебро взволнуй, замути, появись! Трехжердной моей изгороди, ворота раздвинувши, прошу тебя! Исполненный лучших намерений, мудрых советов, стою, ожидаю! Создательница наша, хранительница, госпожа, мать моя: воспитанный мной скот огради, рожденных мною детей в пуху укачай! Неба создательница, трех небес мать, с белооблачного седалища своего небрежно взгляни на меня! Рождающая создательница, госпожа, выслушай! Творец господин, благослови!.. уруй!.. уруй!.. уруй!.." Окончивши песню, Эллей подбросил вверх ложку масла, затем отдал ложку жене и приказал отнести ее домой и положить не кое-как, а повернувши вверх углублением. Жена исполнила приказание. Тогда Эллей взял большущий деревянный аях (кубок) с кумысом и, ставши опять на одно колено, а на другом держа сосуд, снова пел и просил, поднимая бокал с кумысом к небу. Неизвестно откуда появились тогда три белых лебедя и, троекратно покружившись над Эллеем, спустились и стали пить кумыс из бокала. Обрадовался Эллей, уселся с женою, под чечиром пил кумыс, разговаривал и веселился. Все это видели, спрятавшиеся в кустах люди Онохоя, и понравилось им все чрезвычайно. Возвратились и рассказали старику, восхваляя красоту обряда, чистоту и порядок в хозяйстве Эллея. Рассказ встревожил старика. "Как же это так? Что же это такое?" Взял он людей, жену и дочь. Впереди приказал гнать скот на пищу и подарки: старинные якуты никуда не ходили без скота, без пищи. Приехали. Эллея дома нет, только жена. Эллей ушел на промысел. Все осматривают, все пробуют и удивляются, как все хорошо, прочно сделано. Вошли в дом, спрашивает старик дочь: "Как живете?.. Муж тебя любит?... "Живем помаленьку!.. Муж меня учит, а я слушаюсь!.." Похвалил ее отец, погладил по голове. Сидят, разговаривают. Пришел и Эллей, принес много добычи и всю отдал старику с поклоном. Еще больше обрадовался старик, говорит: "Видели мои люди и рассказали мне, как ты поставил в ряд зеленые елки, как ты пел, масло и кумыс вверх бросал и как прилетели три лебедя и выпили напиток!.. Ты мне все это покажи, а я уж тебя не забуду, отблагодарю". Согласился Эллей, устроил чечир, поставят ведро с кумысом, стал на колени с бокалом в руках; сзади стали на колени все присутствующие; пел, просил, и слетели с неба три белых лебедя и выпили напиток. Сильно обрадовался Эллей, а Онохой и люди его удивились. Потом сели под чечир, пили кумыс, разговаривали, веселились три дня и был первый ысыах! Уезжая, старик стал звать Эллея к себе, но тот не согласился. Тогда он отдал зятю скот, приведенный с собою, и половину людей. Затем благословил, говоря: "Пусть твой скот размножается, пусть люди твои расплодятся!.." Уехал. Шли, путешествовали хорошо, пока под вечер не добрались до того места, где теперь стоит Марха. Тут остановились ночевать. Убили скотину, сварили ужин. А место это тогда было красиво; трава там росла высокая, по колено людям, и такая густая, что если раз кто прошел, то след оставался навсегда. Цветов было много, запах от них разливался чудесный, а на холмах там и сям стояли сосновые рощи! Теперь пришли русские, вырубили рощи, взрыли землю, поставили всюду изгороди изменилось место: не растут травы, не цветут цветы... Заночевал здесь Онохой. Люди разводят костры, а он любуется и красивую местность, но тоска что-то гложет его. Больше всех, однако, грустит его ненаглядная дочь Нурулдан. Молчит, не говорит, сидит печальная. Наконец встала и ушла в степь, говорит: "Возвращусь... только вот в этот лесок схожу..." Ушла, и нет ее. Ждали, ждали, наконец послали искать девку. Пошли, ходят, смотрят — не видно, зовут — не отзывается! Вдруг закричали, видят: висит девка на суку. Обрезала один из четырех ремней, которыми старинные якуты завязывали свои штаны (сыали), и повесилась!.. Должно быть, огорчилась она, что другие, черные и некрасивые, находят счастье, делаются госпожами, а она, белая, красивая, холеная, все одна... Так догадывались. Заплакали, затужили старики, взяли с собой тело дочери и похоронили недалеко от своего жилья. Живут, но покинуло их счастье. Не везет: не то, так другое случается. А Эллей крепнет. Эллей мастер, Эллей кузнец, Эллей делает и дерева, из бересты разную посуду; кует топоры, ножи, котлы. А если кто ни будь из людей Онохоя завернет к нему, то принимает его щедро разговаривает с ним ласково. И всегда чем-нибудь уходящего одарит, всегда что-нибудь дельное ему скажет. Стали люди Онохоя, один за другим, убегать к Эллею. "Эллей, говорят, всякому дом дает, дает женщину, дает скот посуду. Делает всякого господином, а у старого Онохоя ты всю жизнь работник!.." Бежали и скот с собой уводили. Мало осталось скота и людей старика. Но и эти остатки Эллей, почувствовав силу, отнял грабежом. Обеднел, ослаб Онохой. И стали ему прежние, некогда счастливые места ненавистны; бросил их и ушел искать другого пристанища. Ушел на север, но не низом, долиною Лены, а горами, чтобы не встречаться с людьми Эллея. Придя туда, где теперь наслег Одей основался. От него веду начало люди Намского улуса; от Эллея же произошли якуты Кангалахс, Борогон, Татта (Батурус), Менге и все остальные заречные восточные улусы. Поэтому-то эти улусы многолюдны богаты; поэтому есть среди них превосходные мастера промышленники, поэтому им везет, скот их размножается, они богатеют, а мы остаемся всегда бедными и темными!" 

(Намский улус, 1891 г рассказано Семенчиком Носковым, якутом Бетюнского наслега, рода Ботюгот).

  Таково предание якутов о южном их происхождении. По богатству типичнейших подробностей, по замечательной правдивости, с какой изображены в нем быт и характер якутов, оно заслуживает большого внимания. Распространено оно повсеместно. Всякий якут, не равнодушный к преданиям своего народа, знает его и может передать с большей или меньшей полнотой. Я слыхал несколько его вариантов и привел самый полный. О нем же упоминают: Миллер, на него намекает Врангель, Щукин, Миддендорф и другие исследователи и путешественники; его приводит В. Л. Приклонский в своих этнографических очерках. По варианту г. Приклонского Оногой-бай (бай — богатый) — татарин племени Саха; он пришел с женою Сара, ее братом Улу-хоро и рабами; всех мужчин было 13, женщины и рабы у древних якутов не включались в счет людей. Уже на новом месте родился у Оногоя сын, Ан-тайбыр, и две дочери, Ан-чингай (Ан значит "первенец") и Ника-харах-сы н (нежный взгляд). Некрасивая Ан-чингай делается женой Эллея; Ника-харахсын умирает трагической смертью, подобно Нурулдан.