Вацлавъ Сѣрошевскiй

XX.

 

Эти послѣдніе нѣсколько часовъ прошли для Аркановыхъ, какъ страшная, медленная агонія. Они приближались неудержимо къ чему-то, что наполняло ихъ болью, страхомъ, отчаяніемъ, предчувствіемъ, что если это свершится — уже нельзя будетъ ни измѣнить, ни поправить. А между тѣмъ, они торопились къ этому безжалостному предѣлу, считали уплывающія минуты: гнетущая душу тяжесть казалась много мучительнѣе развязки. Безсознательно, автоматически дѣлали они приготовленія къ путешествію, обмѣниваясь короткими и сухими замѣчаніями, скрывавшими глубокія страданія и нетерпѣливыя мысли.

— Скорѣе, ахъ, скорѣе бы!..

Евгенія провожала мужа на перевозъ. Они прошли по хорошо знакомой имъ тропинкѣ среди расцвѣтавшихъ кустовъ, полныхъ весенняго запаха, и тепла. Солнце, стоя низко, свѣтило за сѣтью черныхъ вѣтвей. Долина лепетала сонными голосами. Издали доносился новый, неумолчный шумъ теченія мощной, проснувшейся рѣки. Наконецъ, они увидѣли ее, сѣрую, какъ сталь, напряженную, изрытую струями теченія, точно узловатый, жилистый хребетъ труженика, толкающаго передъ собою непосильную тяжесть.

Евгенія остановилась.

— Послушай, Артемій, нѣтъ паденія, изъ котораго нельзя бы подняться, нѣтъ поступка, котораго нельзя бы было загладить, искупить... Знаешь что, разскажемъ все откровенно товарищамъ... и вмѣстѣ... понесемъ послѣдствія...

Она говорила спокойно и съ сухими глазами, но голосъ временами измѣнялъ ей и ломался. Аркановъ поднялъ голову.

— Вы говорите что-то объ искупленіи?.. Я не чувствую за собой вины... И... не знаю, что это: наивность или желаніе погубить меня окончательно?! Вы теперь ясно видите, насколько легче предписывать другимъ мужество и другія возвышенныя качества...

Евгенія поблѣднѣла.

— Впрочемъ... это ни къ чему не приведетъ!.. Вновь повторится все то же... Я чувствую это... — добавилъ онъ грустно. — Намъ необходимо разойтись... Оставайся... живи... и будь счастлива!.. Если уцѣлѣю, пріѣду за тобой... безъ нихъ! Перевозчикъ, какъ разъ. на этомъ берегу... Сейчасъ отчаливаетъ!..

Галка уже сѣлъ въ карбасъ, но, замѣтивши ихъ, задержался. Они наскоро, сухо попрощались, такъ какъ присутствіе казака и нѣсколькихъ туземцевъ окончательно стѣсняли ихъ и безъ того связанныя чувства.

— А что, Кузмичъ, ты тоже нанялся за перевозчика? А?! — спросилъ Аркановъ казака.

— Нее... Пошто?! Только исправникъ приказали сидѣть здѣсь, чтобы татары мяса въ городѣ не воровали... — добавилъ казакъ политично.

— Пошто бабу свою оставляшь?.. Не боись?.. Одинъ она... молодыхъ парень многа... На долго за рѣка?.. — болталъ Галка, загребая веслами.

За шумомъ воды и плескомъ волнъ Евгенія не разслышала отвѣта. Она медленно возвращалась обратно, все оглядывалась и видѣла, какъ Аркановъ вышелъ изъ карбаса и поднялся по крутому подъему съ узелкомъ на спинѣ и какъ исчезъ затѣмъ въ кустахъ.

Тогда ей показалось, что надъ рѣкой опустился занавѣсъ, а на нее саму упала прозрачная, но крѣпкая сѣть, отдѣлившая ее на вѣчныя времена отъ внѣшняго міра. Между тропинкой и ступнями ногъ она тоже чувствовала, ступая, эту страшную, мягкую ткань, охватывавшую ее, какъ воздухъ, со всѣхъ сторонъ и лишавшую ея движенія увѣренности. Она напрягала вниманіе и сосредоточенно глядѣла себѣ подъ ноги, чтобы не упасть; въ то же время ей пришлось усиленно заботиться о вѣткахъ кустовъ, нависшихъ надъ тропинкою, разбирать странные голоса, доносившіеся къ ней издали, остерегаться колючекъ и шиповъ, рвавшихъ подолъ ея платья, — наконецъ... пугали ее... даже лучи солнца, заходившаго за горы... Ей казалось, что всѣ встрѣчные смотрятъ на нее особыми глазами, что всѣ замѣчаютъ странный прозрачный саванъ, который тащился за ней, давилъ ее и мѣшалъ дышать... Она жаждала момента, когда она очутится, наконецъ, одна дома, повалится лицомъ на подушки и выплачетъ свою скорбь. Но воспаленные глаза. оставались сухими...

Могильная тишина покинутой квартиры и полные страшныхъ видѣній сумерки наступавшаго вечера — выгнали ее вскорѣ вонъ изъ дому... Она шла медленно безъ опредѣленной цѣли, осматривая внимательно строенія города, точно видѣла ихъ впервые въ дымкѣ длинныхъ, прозрачныхъ тѣней; она чутко и боязливо прислушивалась къ замирающему говору жизни, слѣдила съ глубокой тревогой за меркнущими красками дня... Ее поражало, что все это, въ сущности, точь въ точь такое же, какъ раньше, между тѣмъ какъ все вѣдь теперь другое... полно грядущихъ, неизвѣстныхъ событій, невозвратнаго прошлаго... Незамѣтно для самой себя она очутилась у юрты Александрова и открыла ее привычнымъ движеніемъ... Охватилъ ее кислый, промозглый запахъ нежилого помѣщенія. Евгенія затопила каминъ, сѣла у огня и впервые жгучее, несказанно гнетущее чувство совершеннаго одиночества пронзило и подавило ее. Ей противно было думать о прошломъ. А будущаго... ей казалось; что его нѣтъ у нея!.. Она застыла неподвижно на стулѣ, слѣдя глазами за прыгающимъ въ каминѣ пламенемъ и мужественно прогоняя назойливыя воспоминанія и размышленія. Итакъ, для нея въ этихъ юртахъ, во всемъ городѣ, больше — во всемъ мірѣ... остались единственно тоска да сновидѣнія!.. И такъ будетъ до самой смерти!.. Да, но вѣдь это невѣроятно, чтобы тѣ, которыхъ она такъ любила, покинули ее безчеловѣчно, безъ малѣйшаго знака вниманія, какъ вещь, какъ собаку!? Она ихъ знаетъ, она ручается, что они вернутся за ней... Возможно, что они уже ищутъ ее!.. Она должна увидѣть ихъ еще разъ, хотя бы затѣмъ, чтобы попрощаться съ ними!.. За что она такъ тяжело наказана?.. Въ чемъ ея вина?.. Развѣ въ томъ, что она позволила себѣ надѣяться на личное счастіе, пожелала его, отправилась на край свѣта за милымъ человѣкомъ, вмѣсто того, чтобы погибнуть въ борьбѣ за свободу и счастіе всѣхъ... Она, неловкая и слабая, погубила себя и мужа... Теперь ей слѣдуетъ все это искупить... Она будетъ прикрывать отсутствіе товарищей, будетъ отводить глаза полиціи и сердцемъ сочувствовать тѣмъ, которые покинули ее... Будьте свободны, будьте добры и душевно чисты, какъ раньше!.. Нужно теперь вернуться домой, прибрать и уничтожить всѣ слѣды побѣга...

Она выбѣжала изъ юрты и вдругъ, вмѣсто того, чтобы повернуть къ своей квартирѣ, направилась къ рѣкѣ. гонимая неодолимымъ желаніемъ еще разъ увидѣть товарищей... Она быстро-быстро устремилась черезъ лѣсъ и луга къ тому мысу, мимо котораго обязательно должны были проплывать бѣглецы. Подъ конецъ она бѣжала бѣгомъ, не обращая ни на что вниманія, давши волю рыданіямъ и лишь прикрывая ротъ мокрымъ отъ слезъ платкомъ...

Наконецъ, она очутилась въ самомъ концѣ стрѣлки, гдѣ лиственницы, оставивши сплошной лѣсъ, рѣдкой цѣпью, въ одиночку подходили къ водѣ. Она остановилась у послѣдняго дерева, чуть перегнувшагося черезъ край глинистаго обрыва.

Сѣрая рѣка катилась внизу, унося на своихъ волнахъ розовый отблескъ зари и блѣдныя тѣни ближайшихъ лѣсовъ. На томъ берегу рѣки сѣрая чаща тальниковъ отбрасывала на сѣромъ зеркалѣ водъ жемчужную кайму, отдѣленную отъ земли тоненькой нитью серебристаго блеска. Изъ-за тальниковъ выглядывали горы, тѣ самыя горы, въ которыхъ ссыльные блуждали въ прошломъ году. Рѣка выплывала изъ-за тальниковой косы и исчезала за рыжимъ, высокимъ, и мрачнымъ утесомъ, увѣнчаннымъ лѣсомъ.

Было тихо. Даже птицы спали. И ничто не дрожало въ воздухѣ, кромѣ журчанія воды.

— А если они уже уплыли?! — раздумывала Евгенія. — Нѣтъ, это не возможно. Еще рано... Артемій едва успѣлъ добраться туда... Вѣдь не могли же они и его оставить?! Они скоро будутъ... Тогда онъ, увидѣвши ее, пойметъ, какую жестокость позволилъ себѣ по отношенію къ ней, и потребуетъ, чтобы они остановились и захватили ее... Онъ, навѣрно, уже и теперь жалѣетъ... А если нѣтъ?!. Или... что, если онъ теперь же въ дорогѣ, исполнитъ то, что задумалъ... въ Америкѣ!?. Не лучше ли не искушать судьбы и... остаться?.. Пусть уходятъ, пусть борются... Пусть онъ кается и исправляется въ одиночествѣ!.. Пусть будетъ, какъ есть... Только разъ, еще разъ взглянуть!..

Вдругъ у ней перехватило горло. Бѣглецы такъ неожиданно вынырнули изъ-за тальничнаго поворота, что она замѣтила ихъ только прямо передъ собою. Они плыли серединой. «Королева» граціозно покачивалась, гонимая ударами длинныхъ веселъ. На кормовой палубѣ стоялъ у руля Негорскій, другіе сидѣли вдоль бортовъ. Она различала бѣлыя пятна ихъ лицъ, хотя по отдаленности и не узнавала каждаго въ отдѣльности.

Шлюпка быстро неслась и почти что миновала ее.

Слезы затуманили ея взоръ, она подняла платокъ и махнула имъ на прощанье...

Вдругъ бѣглецы перестали ударять веслами, лодка пошла тише и повернулась бокомъ къ теченію. Немного спустя, отъ нея отдѣлился маленькій челночокъ и быстро, точно ласточка, понесся къ берегу.

— Мы были увѣрены, что вы не останетесь, что это какое-то недоразумѣніе!.. — кричалъ ей снизу Красусскій. — Спѣшите... Ещё немного, и взойдетъ солнце и якуты станутъ шляться по берегу...

Евгенія отыскала спускъ и скользнула къ водѣ.

— А гдѣ Артемій Павловичъ?.. — спросилъ Красусскій, усаживая ее въ душегубку.

— Какъ?! Онъ не съ вами?

— Нѣтъ! Вы не шевелитесь, а то мы оба опрокинемся въ воду... — предостерегалъ юноша, крѣпко загребая весломъ и стараясь придать равновѣсіе покачнувшемуся сильно челноку.

— Артемій Павловичъ былъ и сказалъ, что вы не ѣдете... Съ тѣмъ и ушелъ...

Душегубка опять сильно покачнулась.

— Вы совсѣмъ не умѣете сидѣть въ душегубкѣ. Къ счастію, мы уже на мѣстѣ...

— А гдѣ же Аркановъ? — спрашивали ссыльные, протягивая руки къ Евгеніи.

Она взошла на бортъ, осмотрѣлась кругомъ, какъ бы желая провѣрить, что ей дѣйствительно сказали правду, и — безъ силъ упала на застланное постелями дно лодки.

— Трогайте, трогайте!.. — кричалъ Янъ. — Послѣ узнаемъ... Здѣсь нельзя... тутъ мѣсто людное... Слышите, уже якуты гокаютъ по кустамъ, ищутъ коровъ...

Бѣглецы дружно ударили веслами, и лодка опять стала, вздрагивая, рѣзать съ шумомъ воду.

Неслись они быстро, опережая и пѣну, и бревна, и кусты, подхваченные разливомъ. Рыжій обрывъ давно уже закрылъ видъ на джурджуйскую долину; кругомъ были неизвѣстныя окрестности. Мощныя скалы падали прямо въ волны рѣки, низкія тальниковыя косы колыхались, точно подъ ударами вѣтра, подъ давленіемъ переливающихся черезъ нихъ теченій, устья быстрыхъ рѣчекъ полны были наноснаго лѣса, инея и щепы. Бѣглецамъ приходилось бдительно остерегаться всевозможныхъ препятствій: подводныхъ камней, шиверовъ, водоворотовъ и быстринъ, густо разбросанныхъ по незнакомому руслу рѣки. Негорскій глазъ не сводилъ съ теченія. Гребцы обливались потомъ. Остальные должны были спать, чтобы отдохнуть до своей смѣны, но никто не спалъ. Всѣ молчали, взволнованные поступкомъ Арканова, мрачные, точно везли съ собою покойника. Евгенія все глухо плакала, лежа ничкомъ.

— Это, наконецъ, невыносимо! Я прыгну въ воду!.. — проговорилъ по-польски, сквозь зубы, Красусскій.

Негорскій встряхнулъ головой и, не спуская глазъ съ рѣки, сталъ говорить быстро и рѣшительно:

— Господа!.. Пусть будетъ, что будетъ, но такъ нельзя этого оставить: мы не имѣемъ права покинуть товарища!..

— Возвращеніе погубитъ насъ, несомнѣнно!.. Возможно, что уже въ городѣ спохватились! — замѣтилъ Петровъ.

— Самъ хотѣлъ! — шепнулъ Гликсбергъ.

— Но возможно, что теперь онъ сожалѣетъ объ этомъ, что тутъ произошла роковая ошибка... Что, если это такъ?! Развѣ вы возьмете на свою совѣсть судьбу этого человѣка?.. Мы должны еще разъ дать ему возможность присоединиться къ намъ!.. Я сомнѣваюсь, что нашъ побѣгъ уже обнаруженъ, но насъ, навѣрное, погубитъ то чувство, съ которымъ мы уѣзжаемъ отсюда... Нельзя убить человѣка безнаказанно.. Если и теперь Аркановъ не согласится, тогда другое дѣло, тогда мы со спокойной совѣстью поѣдемъ безъ него! — доказывалъ Негорскій. Александровъ сочувственно кивалъ ему головой; Самуилъ и Воронинъ тоже поддержали его.

Евгенія подняла на Негорскаго глаза, съ выраженіемъ надежды и благодарности.

— Слѣдуетъ причалить гдѣ-нибудь въ тальникахъ, а двое пусть ѣдутъ за нимъ!. — рѣшилъ Янъ.

Принялись высматривать убѣжище у береговъ н совѣтоваться, кому отправиться за Аркановымъ.

Выборъ упалъ на Самуила и Негорскаго.

Бѣглецы отыскали со стороны Бурунука старую, густо заросшую тальникомъ, курью. Низкими проходами, подъ нависшими вѣтвями, подтягиваясь на рукахъ, они втащили въ глубь свою «Королеву», укрѣпили тамъ, причалили и наладили душегубку.

— Но раньше свезите меня на берегъ!.. Пойду и я еще разъ повидаться съ моей старухой и ребенкомъ!.. — сказалъ Янъ.

— Только, ради Бога... возвращайся поскорѣе!.. Не задерживай!..

— Вернусь!.. Это не далеко отсюда... не будетъ и десяти верстъ... А я и табаку возьму себѣ, а то забылъ второпяхъ!.. — успокаивалъ ихъ панъ Янъ, набивая на послѣдяхъ [1] «двустволку».

---

Красусскій всѣхъ ихъ по очереди свезъ на берегъ, и они ушли, а тѣ, что остались въ лодкѣ, позавтракали и легли спать.

Солнце заглядывало къ нимъ сквозь сѣтку черныхъ вѣтвей и мягко согрѣвало ихъ; вверху вѣтеръ шелестѣлъ тонкими побѣгами ивы, а внизу рокотала рѣка. Съ земли, изъ отдаленія, долетали посвистываніе, щебетаніе и клохтаніе милліоновъ птицъ, радующихся жизни, борющихся за существованіе и любовь. Изрѣдка розовая, точно омытая зарею, бѣлая чайка повисала въ солнечномъ воздухѣ и, замѣтивши бѣглецовъ, выражала свое удивленіе и тревогу пронзительнымъ крикомъ. Изрѣдка бурый орелъ или пестрый коршунъ проплывалъ отъ утеса къ утесу, отбрасывая по пути на воду свое черное отраженіе. Изрѣдка плескала рыба въ струяхъ.

Не спала только Евгенія, и не спалъ Красусскій, хотя и лежалъ, накрывшись съ головой одѣяломъ.

— Красусскій, они уже пришли! — сообщила, наконецъ, Евгенія.

Красусскій выглянулъ и, замѣтивши на противоположномъ берегу три фигуры, прыгнулъ въ челнокъ. Перваго онъ привезъ Арканова.

Вошелъ Аркановъ въ лодку съ сильно измѣнившимся, словно постарѣвшимъ лицомъ, точно отъ момента его разлуки съ женой прошли годы. Съ провалившимися, мокрыми отъ слезъ щеками онъ тотчасъ же, не стѣсняясь постороннихъ, упалъ къ ногамъ Евгеніи.

Охваченные волненіемъ, товарищи отвернулись отъ нихъ и наблюдали, какъ Красусскій перевозитъ въ душегубкѣ Самуила и Негорскаго.

А между тѣмъ, на томъ берегу зазвучалъ удалой призывъ пана Яна.

Пока рѣка шла однимъ русломъ, бѣглецамъ везло. Они скользили безъ труда по глубинѣ, уносимые напряженнымъ теченіемъ половодья. Нѣкоторую опасность представляли только «быки» — отвѣсные утесы, подымавшіеся непосредственно изъ воды, о которые прибой ударялъ съ необыкновенной силой, шумомъ и пѣной...

Негорскій оказался отличнымъ кормчимъ, а «Королева» необычайно послушнымъ, поворотливымъ судномъ. Послѣ нѣкотораго упражненія, наши моряки стали, ради сбереженія силъ и времени, проплывать такъ близко около грозныхъ «быковъ», что гнѣздившіяся въ изобиліи на ихъ уступахъ птицы подымали по этому поводу неописуемый гвалтъ. Тьмы стрижей, рыбалокъ, чаекъ и другихъ пернатыхъ невѣдомыхъ названій долго послѣ того кружились надъ грудью задумчивыхъ утесовъ, съ вершинъ которыхъ обыкновенно свѣшивались одинокія деревья, точно заглядѣвшіяся на собственныя отраженія въ волнахъ. Разъ путники спугнули даже медвѣдя, который съ края обрыва тоже задумчиво глядѣлъ на рѣку и, увидѣвши неожиданно лодку съ людьми передъ собою — зрѣлище, не виданное имъ дотолѣ, поднялся отъ изумленія на дыбы.

Бѣглецы чувствовали себя прекрасно. Самоваръ постоянно шумѣлъ на кормѣ. Каждые четыре часа мѣнялась пара гребцовъ. Рулевыхъ было два: Негорскій, которому поручено было общее руководство экспедиціей, и Петровъ, волжанинъ по происхожденію, знакомый съ дѣтства съ управленіемъ лодокъ.

Красусскаго и Александрова, — хотя они и были къ такимъ вещамъ способнѣе другихъ, — товарищи удержали въ числѣ гребцовъ, въ виду большой ихъ выносливости и силы.

Тѣ, кто не работалъ въ данное время, обязаны были ѣсть или спать.

— Остальное возбраняется нашимъ государственнымъ водянымъ уставомъ, — шутилъ Негорскій.

Только гребцы пользовались нѣкоторыми привилегіями и часто пѣли во все горло.

— Тише, разбудите спящихъ!.. — унималъ ихъ въ началѣ Александровъ.

— Кто проснется, тому, въ наказаніе, добавить часъ гребли!.. — рѣшилъ Янъ.

Угроза оказалась совершенно лишней. Всѣ спали прекрасно, несмотря на пѣніе, шумъ воды, покачиваніе судна, постоянную бѣготню вдоль бортовъ работающихъ. Случалось, что сброшенный сотрясеніемъ судна неопытный морякъ слеталъ внизъ, прямо на ноги или даже на болѣе благородныя части спящихъ товарищей. Особенно отличался въ этомъ искусствѣ косолапый Мусья.

— Нѣтъ, это уже сверхъ силъ! Я молчалъ, когда вы, Мусья, наступали мнѣ на руки, на ноги, даже на животъ... Но вѣдь вы теперь наступили мнѣ на... носъ! Прошу прекратить эти новшества! — запротестовалъ, наконецъ, Александровъ.

Изъ пѣсенъ большой популярностью пользовалось въ началѣ энергическое «дындай» пана Яна, прекрасно отвѣчавшее движенію веселъ. Кромѣ того, бѣглецы охотно пѣли отрывки «Drapeau rouge» (красное знамя), заученные Мусьей въ Парижѣ, — соціалистическую марсельезу еще не переведенную тогда ни по-польски, ни по-русски. Затѣмъ распѣвались многія народныя и революціонныя пѣсни, но, въ концѣ концовъ, все вытѣснила грустная баллада, сочиненная наскоро Самуиломъ.

Сумракъ ночи повисъ надъ землей,

Спитъ спокойно враждебная стража.

Тихо бьется о берегъ прибой,

Тихо бьются сердца экипажа...

Имъ мерещится бой за свободу,

Улыбается воля и счастье...

Побороть бы имъ лишь непогоду,

Льды, теченье, туманы, ненастье...

Голодъ рѣетъ надъ славной дружиной,

Грозно дышитъ подъ ними пучина...

Беззаботно скользя надъ пучиной,

Распѣваетъ о жизни дружина...

Лодка двигалась безостановочно, пользуясь все возраставшимъ свѣтомъ все уменьшавшихся ночей, по мѣрѣ того, какъ бѣглецы подвигались на сѣверъ. Все нужное, включая топливо, они везли съ собою на лодкѣ, и вскорѣ они научились удовольствоваться маленькимъ, отведеннымъ каждому пространст­вомъ и не тяготились особенно тѣснотой помѣщенія.

Они уже радовались, полагая, что такъ будетъ до самаго моря, какъ вдругъ неожиданно рѣка раздѣлилась на два протока. И раньше, чѣмъ бѣглецы успѣли сообразить и выбрать надлежащее направленіе, теченіе съ страшной силой подхватило ихъ и понесло въ болѣе широкую вѣтвь и немного пониже бросило на стремительный перекатъ, черезъ который рѣка переливалась, шумя и бурля, какъ водопадъ. «Королева» задѣла килемъ за подводные камни, мгновенно повернута была поперекъ и опрокинута на бокъ. И люди, и тяжести, все полетѣло въ ту сторону. Негорскій повисъ на рукояткѣ руля. Крикъ ужаса вырвался изъ груди людей, перепутавшихся безпомощно въ клубокъ: пѣнистые гребни волнъ забурлили надъ ихъ головами... Онѣ съ ревомъ пробовали перекатиться по туловищу накренившейся лодки и залить ея середину. Къ счастью, шиверъ былъ мелокъ, и Красусскій съ Яномъ, которые раньше другихъ выскочили въ воду, успѣли приподнять край лодки, подпереть его и не позволить волнамъ ни залить ее, ни перевернуть окончательно. Вскорѣ опомнились и другіе и, слушая приказанія Негорскаго, перебросились на бортъ, въ противовѣсъ напору волнъ. Немного зачерпнувъ воды, шлюпка стала на киль. Но повернуть ее по теченію удалось съ большимъ лишь трудомъ. — Подъ защитой лодки, точно у запруды, теченіе быстро нанесло большую гряду щебня и крупныхъ камней. Послѣдніе катились съ такой силой, что сшибали съ ногъ работавшихъ по колѣна въ водѣ людей, а болѣе слабаго Самуила водоворотъ, подхвативъ, чуть не убилъ, бросивши на острыя скалы. Бѣглецы принуждены были разгрузить лодку, перевезти тяжести и часть провизіи на сосѣдній островъ, за быструю и пѣнистую протоку. Когда Красусскій сѣлъ въ утлую душегубку, полную жестянокъ съ пемикеномъ, и поплылъ по бурнымъ струямъ, у бѣглецовъ дыханіе захватило отъ тревоги. Малѣйшее неловкое движеніе — и судьба ихъ побѣга была рѣшена. Но юноша, ловко подгребая подъ себя набѣгавшія волны, скользилъ удачно среди пѣны и грохота съ одного водяного бугра на другой, пока не достигъ счастливо берега. .

— Ура! — вскричали товарищи и запѣли пѣсню о «Смѣломъ Экипажѣ».

Настала «бѣлая» полярная ночь... Подулъ холодный, пронизывающій вѣтеръ, и студеная вода стала еще холоднѣе. Измокшіе и промерзнувшіе, мореходы рѣшили раньше всего послать на берегъ слабосильную, малостоющую «морскую милицію»: Гликсберга, Мусью, Самуила, Аркановыхъ, чтобы тѣ развели немедленно огонь и сварили ужинъ. Аркановыхъ и Самуила удалось перевести безъ особыхъ приключеній, но съ Мусьей и Гликсбергомъ случилась, какъ говорятъ джурджуйцы, «маленькая ошибка». Уже у самаго берега Красусскііі, не замѣтивъ плывшаго въ уровень съ водой древеснаго пня, наскочилъ на него — и душегубка сильно покачнулась. Мусья вылетѣлъ изъ нея и окончательно потопилъ челнокъ... Краеусскій раньше всего схватилъ за вихры кувыркавшагося возлѣ него «бонапартиста» и поставилъ его на ноги. Воды было, по счастью, не выше пояса. Затѣмъ онъ бросился въ погоню за Гликсбергомъ, который уцѣпился за опрокинутый челнокъ и несся по волнамъ, сверкая въ сумеркахъ большимъ мѣднымъ котломъ. Несмотря на приключеніе, онъ не выпустилъ послѣдняго изъ рукъ, вѣрный своему долгу артельнаго повара... Красусскій безъ труда настигъ его вплавь и потащилъ къ берегу, откуда товарищи бросили имъ веревку. Затѣмъ всѣ устремились спасать Мусью, который, стоя въ двухъ шагахъ отъ земли въ пѣнистыхъ струяхъ, боялся пошевелиться и только взывалъ о помощи, увѣряя, что онъ погибъ, что онъ умираетъ... Въ результатѣ — вода унесла весло, двѣ шапки и одинъ сапогъ...

Въ это время оставшимся на «Королевѣ» удалось столкнуть судно на болѣе глубокую воду, и она опять торжествующе понеслась, послушная весламъ и рулю.

Бѣглецы впервые заночевали на берегу, съ удовольствіемъ выспались у богато растопленнаго костра, высушили намокшую одежду и перевязали свои ушибы и раны. Особенно пострадалъ Петровъ, который глубоко пробилъ себѣ ступню острымъ камнемъ.

Съ этихъ поръ начались неудачи...

Въ продолженіе пяти дней они блуждали изъ конца въ конецъ по заполнявшей всю долину сѣти безчисленныхъ протокъ, каналовъ, — быстрыхъ, ревущихъ, прегражденныхъ сотнями шиверовъ, мелей, водоворотовъ и перекатовъ... Они убѣдились, что «Королева» слишкомъ крупна, тяжела и слишкомъ нагружена для маленькаго и неумѣлаго экипажа, и что грузъ угля, которымъ они замѣнили спиртъ, вопреки совѣту американцевъ, можетъ погубить ихъ.

Когда, наконецъ, они выбрались изъ ловушки мелкихъ каналовъ на болѣе глубокія воды, у нихъ было много опыта, но мало силъ. Менѣе выносливые страдали дизентеріей. Въ сильный противный вѣтеръ они не въ силахъ были гнать впередъ судно на веслахъ. Оно почти уже не двигалось съ мѣста и не слушалось руля.

Бѣглецы не пѣли больше о «Смѣломъ экипажѣ». Негорскій глухо кашлялъ. Петровъ вторично пробилъ ногу осколкомъ кремня.

Только желѣзное тѣлосложеніе Яна, Александрова и Красусскаго побѣдоносно выдерживало искусъ. Въ сущности, подъ конецъ они одни везли всю эксііедпцію, но и ихъ силы таяли отъ непосильнаго труда и безсонницъ.

Въ довершеніе всего, бѣглецы настигли зиму. Они все чаще встрѣчали на рѣкѣ огромныя запоздавшія льдины, мокрый снѣгъ съ дождемъ все чаще хлесталъ имъ въ лицо. Въ непогоду они, поэтому, все охотнѣе причаливали къ берегу подъ защиту утесовъ и разводили большой огонь среди мшистыхъ скалъ и камней, у котораго сушились и согрѣвались. Одно удивляло ихъ: почему, несмотря на всѣ усилія, они двигаются такъ тихо впередъ? почему все виднѣются за ними столбы дыма брошенныхъ вчера костровъ?

Характеръ мѣстности измѣнился. Все меньше было лѣса, и деревья казались все ниже и тщедушнѣе. Мхи и лишайники замѣнили мало-по-малу травы и цвѣты. Тяжелые туманы грузными облаками или широкими струями стекали, точно водопады, по крутизнамъ горъ къ самой рѣкѣ. Не разъ лодка изъ ясныхъ водяныхъ пространствъ ныряла прямо въ темныя мглы, среди которыхъ неожиданно всплывали иногда, передъ самымъ ея носомъ, грозные «быки» съ плещущими взлетами прибоя. Бѣглецы во мглѣ руководились больше слухомъ, чѣмъ зрѣніемъ, бдительно наблюдая за мрачнымъ бурленіемъ рѣки. Они никакъ не могли разобраться въ мѣстности. опредѣлить, гдѣ находятся, и узнать, прошли ли они уже грозные «пороги», или тѣ ждутъ ихъ еще впереди. Карта рѣки Джурджуя не давала имъ никакихъ указаній. Они убѣдились, что она не больше, какъ простой «зигзагъ», проведенный на удачу рукой картографа.

По мѣрѣ того, какъ убывали ихъ силы, они все сильнѣе пугались этихъ «пороговъ».

— Ахъ, скорѣе бы... Ну, ихъ къ чорту!.. — ворчалъ Негорскій, поправляя на головѣ свой шлыкъ изъ тюленьяго мѣха. Онъ водилъ взоромъ по омываемымъ водою и мглами горамъ и непріятно щурился:

— Да!.. Мы, какъ-будто, дѣйствительно оставили солнце навсегда позади... Теперь я чувствую, что мы плывемъ къ полюсу... Да! Что-жъ дѣлать!?.

Береговые утесы все сближались и все сильнѣе сжимали рѣку. Даже маленькіе островки исчезли на ней, исчезли у скалъ даже узенькіе, прибрежные карнизы, гальки и пески. Напряженная, выпуклая почти отъ бѣшенаго бѣга могучая струя рѣки, неслась подъ конецъ со страшнымъ гудѣніемъ по длинному скалистому корридору, по обѣимъ сторонамъ котораго подымались прямо изъ воды высокіе, отвѣсные обрывы. Бѣлыя нити тумановъ вѣшались на утесахъ; маленькіе клубочки ихъ постоянно отрывались отъ густаго свода облаковъ, скрывавшихъ вершины горъ. Они скатывались, точно мячики, на рѣку или струились, точно длинныя паутины, надъ водой, гдѣ неукротимое теченіе подхватывало ихъ и уносило съ собою.

— Все сѣро — и скалы, и воздухъ, и вода!.. Ничего не вижу... Стопъ весла!.. — сказалъ, наконецъ, Негорскій.

Весла были, впрочемъ, совершенно лишними, такъ какъ теченіе опережало греблю, и весла безполезно только тяпали по водѣ. Края тумановъ свѣшивались мрачными кистями и излучинами къ самой водѣ... Утесы, казалось, уже не отвѣсно подымались изъ рѣки, а склонялись сводами надъ ней. Они быстро мелькали въ глазахъ путниковъ, точно колоннада какихъ-то адскихъ воротъ, влажныхъ, холодныхъ и неумолимыхъ...

— Ну!.. Если теперь о самый маленькій стукнемся камешекъ, никто изъ насъ даже не вынырнетъ... — замѣтилъ Янъ.

— Тише!.. Слышите: водопадъ!.. — вскрикнулъ Негорскій.

Въ глубинѣ ущелья что-то выло, гремѣло, всплескивало и глухо рокотало низко подъ туманомъ.

Отъ бѣга путникамъ казалось, что лодка стоитъ на мѣстѣ .и только вздрагиваетъ отъ испуга, а къ нимъ съ неимовѣрной быстротой несутся навстрѣчу утесы, да всё крѣпчающіе голоса налетающей бури

— Красусскій и Александровъ, готовьсь!.. Живо!.. — приказывалъ измѣнившимся голосомъ Негорскій.

Силачи усѣлись поудобнѣе и ухватились за рукоятки веселъ.

— Ждать команды!

Остальные бѣглецы, собравшись у носовой палубы, силились пронзить взглядомъ завѣсу тумана и разглядѣть непріятеля. И вдругъ, о ужасъ! они замѣтили громадный утесъ, который буквально запиралъ ущелье и какъ бы глоталъ рѣку. Снопъ блѣднаго, молочнаго свѣта, проникая откуда-то сбоку, точно отблескъ закрытой облакомъ луны, чертилъ таинственные узоры на темныхъ изломахъ скалы, серебрилъ скачущіе у ея груди пѣнистые гребни и бугры клокочущихъ буруновъ. Рѣка съ неимовѣрнымъ громомъ, ревомъ и шипѣніемъ съ размаху влетала подъ черный, зубчатый сводъ...

— Правымъ впередъ, лѣвымъ назадъ! — прозвучали слова команды. Весла разомъ погрузились въ рѣчной кипятокъ и согнулись, точно тонкія лучинки. Оглушительный вой рѣки лишалъ пловцовъ сознанія и, раньше, чѣмъ они разобрали въ чемъ дѣло, подумали о спасеніи или гибели, — лодка повернула почти на мѣстѣ, какъ волчокъ, среди пѣны и невѣроятнаго кипѣнія волнъ, накренилась, треснула, грохнулась краемъ кормы о скалу и выскочила изъ-подъ тумана, межъ двумя высокими обрывами, точно изъ воротъ, на просторную равнину, залитую яркимъ солнцемъ и накрытую голубымъ небомъ. По обѣимъ берегамъ зеленѣли лѣса. Рѣка вся сверкала золотой чешуей въ лучахъ ведренаго дня и широко разливалась съ веселымъ рокотаніемъ, точно радуясь и вздыхая послѣ пережитыхъ опасностей и трудовъ. Горы справа ушли круто на западъ, а на лѣвомъ берегу опустились, закруглились и покато нисходили къ рѣкѣ.

— Помогите!.. — проговорилъ неожиданно Красусскій.

И тутъ только пловцы замѣтили, что Негорскаго нѣтъ на кормѣ, что онъ лежитъ въ объятіяхъ Красусскаго, и изъ его рта струится кровь. Товарищи бросились приводить его въ чувство, а Петровъ схватился за руль. Вскорѣ Негорскій открылъ глаза и, увидѣвши надъ собой небо и солнце, улыбнулся:

— Рукоятка руля... ударила меня... Должно быть, и «Королевѣ» досталось... Посмотрите, много ли воды на днѣ... проговорилъ онъ тихо.

Они уложили его въ постель, отдали на попеченіе Евгеніи, а сами принялись за насосы, и какъ разъ во время, такъ какъ вода быстро вливалась въ шлюпку невидимыми щелями. Красусскій вползъ подъ кормовую палубу, вынулъ оттуда вещи, снялъ настилку и принялся искать отверстіе.

— Хорошую построили мы посудину!.. Совѣстливая работа!.. Всякая другая непремѣнно раскололась бы въ щепки... — хвасталъ панъ Янъ. — И погони нечего намъ бояться!..

— Ну, нѣтъ!.. Если они знаютъ объ этомъ «быкѣ», то могутъ заблаговременно держаться лѣваго берега и пройти опасное мѣсто на шестахъ, — замѣтилъ Александровъ..

— Какая погоня?!. Что за погоня!?. Море рукой подать!.. Если насъ до сихъ поръ не поймали, то уже не поймаютъ... А когда выйдемъ въ море — тогда пиши-пропало: спрячемся во льдахъ и не отыщетъ насъ даже квартальный надзиратель... — шутили весело бѣглецы.

— Не отыщетъ даже квартальный надзиратель! — повторялъ, смѣясь, Мусья.

На берегу рѣки стали попадаться рыбачьи заимки. Бѣглецы остановились у одной изъ нихъ, чтобы узнать, гдѣ находятся, и купить рыбы. Но въ юртѣ никого не нашли. Жители убѣжали, бросивши все на произволъ судьбы. Путники увидѣли распластанную рыбу въ корзинѣ, нолуочищенныхъ лососей на столешницахъ, горячую пищу въ котлахъ на очагѣ, разбросанныя впопыхахъ вещи... Они забрали часть рыбы, оставивши въ уплату табакъ и чай. Плывя дальше, они наскочили-таки на одного рыбака, и тотъ разсказалъ имъ, что до моря осталось всего 200 верстъ. Затѣмъ, они миновали большую деревню на горѣ, съ церковью и безчисленными сараями и шестами для сушки рыбы. Деревня казалась пустой, никто не вышелъ поглядѣть на нихъ, и даже собакъ не было видно. Но за то въ слѣдующей деревушкѣ собрались на берегу, завидя ихъ, цѣлыя толпы людей и еще большія стаи собакъ.

Два рыбака въ изящныхъ мѣстныхъ «вѣточкахъ» (челнокахъ) быстро, наперерѣзъ, поплыли къ нимъ и, приблизившись на разстояніе ружейнаго выстрѣла, принялись дружески приглашать къ себѣ въ гости... Бѣглецы отказались, притворяясь, что не понимаютъ языка, и объясняя, что они — возвращающіеся на родину американцы...

Мощная рѣка, широкая, черная отъ глубины и многоводности, лилась одной струей среди веселыхъ, зеленыхъ береговъ.

Горы исчезли, исчезли лѣса, а вслѣдъ за тѣмъ и рѣка расщепилась на части и ровными, безконечно длинными, почти прямыми плесами покатилась по тундрамъ на сѣверъ. Низкій небосклонъ блестѣлъ отъ множества разлитыхъ водъ, рѣка терялась въ перламутровой дали, гдѣ бѣглецамъ все чудилось море. Опять стремительные вѣтры ударили на нихъ... Путешественники попробовали тащить лодку бичевой, но покачиваніе громадныхъ волнъ вызвало у Негорскаго кровотеченіе. Тогда они остановились у стараго рыбачьяго шалаша, вынесли больного на землю, развели костеръ и усѣлись кругомъ. Теплота огня и свѣже-сваренная пища вскорѣ вернули имъ силы и хорошее расположеніе духа.

— Опять изъ-за меня остановка!.. — сокрушался Негорскій.

— Пустяки!.. Отдохнемъ всѣ и легко наверстаемъ потерянное время, — утѣшала его Евгенія. — Безъ васъ все не спорится!..

Красусскііі отправился на охоту. Другіе починяли одежду или просто отдыхали. Самуилъ хлопоталъ у кипящихъ чайниковъ и пугалъ шутливо Мусью.

— Подумайте только, Мусья, что значитъ для кита наша лодка, если онъ безъ труда глотаетъ корабли... Помните, сколько дней Іона прожилъ въ его внутренностяхъ и даже не дурно тамъ устроился!?. Но все это еще цвѣточки... А слыхали ли вы про морского змѣя?..

Мусья качалъ отрицательно головою, а самъ водилъ круглыми глазами по товарищамъ, наблюдая, смѣются они или слушаютъ серьезно.

— Когда змѣй этотъ подниметъ надъ водою голову, то она выше самой высокой соборной колокольни... Сообразите только, Мусья, сколько его должно оставаться въ волнахъ. Вѣдь это его движенія вызываютъ въ моряхъ бури и водовороты... Вѣрно!.. Я самъ его не видѣлъ, но читалъ въ газетѣ... — продолжалъ серьезно поэтъ.

— А, что?!. Вотъ видите!?. Я давно говорю: бросьте вашу лодку до дьявола, раздѣлите вещи въ нѣсколько мѣшковъ, вложите мѣшокъ на спину и барда... по-якутски. Все-таки по землѣ безопаснѣе! Ого!.. Хорошо говорю!.. Французъ вовсе не такой дуракъ!.. — смѣялся Мусья.

— Мы уже знаемъ, какъ по землѣ! — вмѣшался Негорскій. — Нѣтъ, Мусья, успокойтесь: змѣй нѣтъ въ Ледовитомъ океанѣ: слишкомъ холодно. А киты не подходятъ такъ близко къ берегамъ...

— Не смущай его!.. — обратился онъ по-англійски къ Самуилу.

Разговоръ прекратился, но Мусья уже не съ такимъ, какъ раньше, увлеченіемъ отзывался о морѣ и мореплаваніи.

Они увидѣли море впервые въ ясномъ, солнечномъ полуднѣ. Чтобы скрыться отъ глазъ прибрежныхъ жителей и спутать погоню, они повернули въ восточный второстепенный рукавъ джурджуйскаго устья. Узкій, но глубокій каналъ змѣевидно вился среди торфяныхъ острововъ. Черные, влажные берега, прослоенные прожилками грязнаго льда, заслоняли горизонтъ со всѣхъ сторонъ. Неожиданно за однимъ изъ безчисленныхъ поворотовъ они увидѣли, что земля обрывается, исчезаетъ, растворяется, и передъ ними раскрылась безпредѣльная голубая пропасть съ черными островками, плавающими въ ней тамъ и сямъ, точно послѣднія крохи земного шара. Сплошная чешуя золотисто-голубой зыби наполняла эту пропасть и, постепенно блѣднѣя и мельчая, сливалась съ синевой неба въ одинъ безконечный, свѣтлый океанъ. Въ глубинѣ его — не то на небѣ, не то на землѣ — вытянулся длинный рядъ бѣлыхъ, прозрачныхъ облаковъ. На нѣкоторыхъ изрѣдка зажигались огненныя искры, дрожали нѣкоторое время, колыхались и гасли...

— Льды!.. — воскликнули восторженно бѣглецы. — Льды!

Беззаботно скользя надъ пучиной,

Распѣваетъ о жизни дружина... —

пропѣла дрожащимъ голосомъ Евгенія.

Но остальнымъ некогда было распѣвать и сентиментальничать. Они рѣшили пробраться поскорѣе на одинъ изъ острововъ океана недалеко отъ устья Джурджуя, чтобы воспользоваться его прѣсной водой, отдохнуть, исправить «Королеву» и полѣчить кой-кого изъ ея «экипажа», — словомъ, приготовиться для дальнѣйшаго плаванія.

Они отыскали небольшую бухточку у высокаго не затопляемаго приливомъ берега, причалили къ нему и вбили въ землю якорь. Лодка была мгновенно разгружена и вытащена на мель, послѣ чего Красусскій и Александровъ немедленно принялись за починку поврежденій, конопатку щелей и просмолку ихъ. Они рѣшили не уменьшать ея бортовъ, о чемъ думали раньше, а скорѣе выбросить для облегченія судна. часть угля, тѣмъ болѣе, что, какъ увѣряли ихъ якуты, вездѣ на меляхъ разбросано много древесныхъ остатковъ, достаточныхъ для разведенія огня.

Янъ съ Аркановымъ и Воронинымъ отправился на охоту. Самуилъ и Гликсбергъ осмотрѣли вещи, развѣсили мокрые предметы на устроенныхъ изъ веселъ козлахъ, а сухіе накрыли парусомъ. Въ сторонѣ, на небольшомъ холмикѣ, горѣлъ костеръ и суетилась у него Евгенія, приготовляя ужинъ. Она очищала отъ перьевъ только что убитыхъ утокъ; Мусья помогалъ ей и тащилъ съ берега топливо, бревна, щепки и кокоры, прибитыя и выброшенныя прибоемъ. Негорскій лежалъ на медвѣжьей шкурѣ и глядѣлъ на теплое, чистое солнечное небо. Петровъ, нога котораго все еще не зажила, тоже смотрѣлъ на. небо, грѣя на солнцѣ то одинъ, то другой бокъ. Онъ доказывалъ, что теперь только онъ понялъ психологію итальянскихъ лаццарони, для которыхъ высшимъ блаженствомъ представляется лежать на солнцѣ среди трудящихся людей вверхъ брюхомъ и ничего не дѣлать. Самуилъ, который, окончивъ свое занятіе, подсѣлъ къ Евгеніи и принялся вмѣстѣ съ нею ощипывать утокъ, увѣряя ее могильнымъ голосомъ, что одинъ только трудъ облагораживаетъ людей.

Дулъ легкій вѣтерокъ, мягко шумѣли волны моря, нѣжна лаская успокоенную, изливающуюся въ нихъ рѣку. Издали, съ позлащенныхъ солнцемъ мелей, долетали крики чаекъ и гомонъ другихъ птицъ; на льдахъ, въ безконечной голубой пропасти, все чаще загорались мимолетныя молніи, солнце покидало темныя равнины земли и поднималось надъ океаномъ.

Вернулись изъ похода охотники и принесли множество яицъ. Они не разсчитывали на такую обильную добычу и не захватили съ собою мѣшковъ. Теперь они несли яйца въ голенищахъ сапогъ, переброшенныхъ за спину, въ рубахахъ, которыя сняли съ себя, застегнувши взамѣнъ до верху свои австрійскія куртки. Такое обиліе пищи вызвало необычную радость. Даже суровые мастера-плотники оставили свою работу и прибѣжали поглядѣть. Яйца, узорчатыя точно пасхальныя «писанки», поражали разнообразіемъ красокъ, величиной и формами. Нѣкоторыя были до того хороши, что Евгенія не безъ колебанія разбивала ихъ для стряпни.

— Я заказываю себѣ яичницу изъ сорока яицъ. На меньшее моя нога не согласна!.. — кричалъ Петровъ.

— Какъ больной, ты получишь известковую воду, настоенную на яичной скорлупѣ.. Пригодна для всякихъ ранъ!.. — отвѣчалъ Самуилъ.

Солнце спустилось низко къ самому горизонту и покатилось среди ледяныхъ тумановъ, красное и огромное, точно раскаленный желѣзный дискъ. Море потемнѣло и отдѣлилось отъ небосклона рѣзкой темно-синей линіей. На тундрѣ потухли серебряные отблески расцвѣчивающихъ ее водъ, она застыла и потемнѣла вдругъ, какъ трупъ. Повѣяло холодомъ. Пришла полярная лѣтняя ночь, первая ночь бѣглецовъ на морѣ. Янъ передъ отдыхомъ принесъ нѣсколько штукъ великолѣпныхъ лососей, пойманныхъ въ заброшенныя по близости сѣти. Бѣглецы уснули въ самомъ радужномъ настроеніи духа. Долго они спали, согрѣтые незаходящимъ солнцемъ, усталые отъ пережитыхъ трудовъ и волненій. Когда они проснулись, то замѣтили, что Мусьи нѣтъ. Онъ взялъ лучшую двустволку, жестянку со спичками и исчезъ. Сначала они не особенно безпокоились его отсутствіемъ, предполагая, что онъ просто ушелъ на охоту. Но когда наступилъ полдень, а француза все не было, они съ тревогою стали посматривать на рыжія, необозримыя тундры — такія мертвыя, безголосыя, непривѣтливыя плоскія, что малѣйшій кустикъ прошлогодней травы казался издали, на фонѣ блѣднаго неба, въ лучахъ низкаго солнца, рощею роскошныхъ деревьевъ. Человѣкъ не могъ бы въ нихъ укрыться на десятки верстъ.

— Можетъ быть, онъ упалъ въ воду?.. Или сломалъ ногу, поскользнувшись на ледяномъ днѣ одного изъ безчисленныхъ мелкихъ озерковъ?.. Они тамъ на каждомъ шагу!.. — высказалъ предположеніе Аркановъ. Бѣглецы послали Яна съ Аркановымъ на поиски. Янъ предложилъ Воронину и Гликсбергу раньше своего ухода обойти кругомъ всю стоянку, чтобы отыскать слѣды Мусьи и опредѣлить ихъ направленіе.

Слѣды были отысканы безъ труда и указывали, что французъ ушелъ въ глубь материка въ томъ приблизительно направленіи, въ какомъ недавно охотились Янъ и Аркановъ. Охотники пошли немедленно по слѣду и скоро исчезли за горизонтомъ. Вернулись они поздно ночью, грустные, раздраженные, хотя и принесли много дичи.

— Мы дошли до протоки, отдѣляющей нашъ островъ отъ слѣдующаго... Слѣдъ спустился въ воду и потерялся... — разсказывалъ Янъ.

— Насколько знаю, Мусья не умѣетъ плавать. — замѣтилъ Красусскій.

— Кто знаетъ?! Можетъ быть, онъ съ нами хитрилъ!.. Широкъ ли каналъ? — выспрашивалъ Негорскій.

— Довольно широкій. Мы не рѣшились переплыть его!

— А что же онъ дѣлалъ по дорогѣ?..

— Кружилъ, дѣлалъ петли, какъ заяцъ... Въ одномъ мѣстѣ онъ выстрѣлилъ, кажется, въ утку... Мы нашли бумажный фитиль заряда и замѣтили утиныя перья, плавающія на озеркѣ... Онъ тамъ входилъ въ воду и, повидимому, раздѣвался и возился, такъ какъ на сильно истоптанномъ помятомъ мху и ближайшемъ мокромъ пескѣ мы нашли оттиски босыхъ ногъ... Отсюда онъ пошелъ мхами, избирая нарочно самыя толстыя и густыя его полосы... Мы съ трудомъ прослѣдили его, пока опять не нашли мѣста, гдѣ онъ опять глубоко завязъ въ тинѣ надъ водой... Ноги были уже обуты... — разсказывалъ Янъ.

— А онъ ли это?.. Не на чужой ли вы капали слѣдъ?

— Возможно, что онъ блуждаетъ въ совершенно другой сторонѣ... — вмѣшался Александровъ.

— Не знаю навѣрно, но, какъ будто, это Мусья... Косолапый выворачиваетъ пятку, хромаетъ... — объяснялъ Янъ.

— Право, не знаю, что и дѣлать, — шепнулъ Негорскій.

— Подождемъ до завтра!.. — совѣтовалъ Гликсбергъ.

— Если это островъ, и онъ заблудился, то онъ умретъ обязательно съ голода!.. — разсуждалъ Негорскій.

— Обыщемъ весь островъ!.. Развѣ насъ мало?!. — воскликнулъ Воронинъ.

Ночь прошла безпокойно. Негорскій то и дѣло подымался и вглядывался въ горизонтъ: не увидитъ ли фигуры приближающаго Мусьи. Другіе изъ-подъ одѣялъ, которыми укрывались съ головой, спрашивали его:

— Ну, что-же?

— Ничего. Его нѣтъ!

Съ восходомъ солнца всѣ поднялись, съѣли поспѣшно завтракъ н разбрелись въ разныя стороны. Воронина и Глнксберга панъ Янъ послалъ въ противоположныхъ направленіяхъ вдоль морскихъ береговъ, сходившихся далеко подъ угломъ. Самуилъ пошелъ посерединѣ. Аркановъ кружился между Самуиломъ и Воронинымъ, а самъ панъ Янъ осматривалъ мѣстность между Самуиломъ и Гликсбергомъ. Такимъ образомъ они осмотрѣли каждую пядь острова и не нашли ничего, кромѣ вчерашнихъ слѣдовъ.

— Только я вотъ что еще нашелъ!.. — заявилъ подъ конецъ Воронинъ, показывая маленькую латунную трубочку, прикрѣпленную ремешкомъ къ толстому и короткому чубуку.

— Что же вы молчите?! — воскликнулъ Янъ, быстро хватая трубочку.

— Юкагирская... Недавно еще изъ нея курили... еще сокъ не успѣлъ высохнуть! — добавилъ онъ, осматривая ее внимательно. Далеко нашли вы?..

— Далеко. Въ томъ краю!..

— Ну, что-жъ... Навѣрно, пріѣзжаютъ сюда юкагиры на охоту.

— Эти дни ихъ не было, иначе мы бы замѣтили... — сказалъ Петровъ.

— Во всякомъ случаѣ — скверно! Очевидно, они живутъ недалеко! — замѣтилъ Негорскій. — Но что же дѣлать?!. Не возможно вѣдь оставить на вѣрную гибель этого Богомъ обиженнаго человѣка!

— Ничего ему не будетъ! Если онъ утонулъ, такъ его уже нѣтъ. А если перебрался на ту сторону протоки, то переплыветъ и слѣдующую и доберется до людей... Твердая онъ штука... Не мало вытеръ угловъ... — доказывалъ Янъ.

Никто не отвѣтилъ, никто не въ силахъ былъ согласиться съ нимъ.

— Еще подождемъ!.. — сказалъ, наконецъ, послѣ короткаго раздумья Негорскій.

— Такъ-то такъ, почему бы и не подождать. Но вѣтеръ-то какъ разъ попутный... Лодка готова!.. Здорово бы отмахали мы!.. — настаивалъ Янъ.

Дѣйствительно, вѣтеръ дулъ съ суши, и направленіе его мѣнялось, смотря по положенію солнца. Въ настоящее время онъ гналъ и зыбилъ море съ юга на сѣверъ, какъ вчера.

— Знаете, господа, мы сдѣлаемъ вотъ что, — настаивалъ Янъ, — часть пищи, пороху, спичекъ мы запасемъ въ жестянку и оставимъ здѣсь... Если онъ заблудился на сосѣднемъ островѣ, то вернется и найдетъ запасы, а потомъ онъ неминуемо встрѣтится съ рыбаками. Ясно что они приходятъ сюда... Трубочка лучшее доказательство!..

Вдругъ Воронинъ вскочилъ и вскричалъ громко:

— Есть!.. Есть!.. Нашелся!.. Дымъ!..

Всѣ вскочили и обернулись въ указанную сторону. Далеко по другую сторону протоки, на краю горизонта, подымался большой столбъ сизаго, клубящагося дыма.

— Это онъ... подаетъ сигналъ! Почему онъ, дуракъ, не сдѣлалъ этого раньше?.. — сердился Янъ.

— Пусть Янъ и Красуссній немедленно сядутъ въ душегубку и отправляются за нимъ. А остальные пусть грузятъ лодку! — приказалъ Негорскій.

Только вечеромъ Красусскій съ Яномъ достигли того мѣста, откуда уже пѣшкомъ имъ предстояло подойти къ пожарищу. Они вытащили челнокъ на берегъ и пошли быстро впередъ, жестоко ругая Мусью.

— Столько хлопотъ, безпокойства'и такая трата времени изъ-за этого дурака!.. И все только потому, что ему вздумалось пѣшкомъ отправиться въ Америку! — ворчалъ Янъ.

— А если онъ, вправду, заблудился?!.

— Какъ же! Знаю я его!.. А жестянка со спичками?! Мерзавецъ!.. Право, если настигнемъ его, такъ вы меня держите за руку, а то не выдержу и побью эту чортову куклу...

Красусскій самъ былъ сильно озлобленъ противъ француза и, хотя отрицательно качалъ головой на предположенія Яна, сильно хмурился и посматривалъ недружелюбно на дымъ.

Солнце сѣло совсѣмъ низко и перестало грѣть. Съ моря подулъ холодный и пронзительный вѣтеръ. Мѣстность, по которой шли охотники, представляла спутанный лабиринтъ длинныхъ, болотистыхъ промоинъ, прудиковъ, лужъ, озерковъ, разъединенныхъ низкими грядами мшистой тундры. Чтобы не бродить постоянно въ холодной и мѣстами глубокой водѣ, имъ приходилось постоянно сворачивать и кружиться далеко по болотинамъ. Наконецъ, они замѣтили сухую, выпуклую гряду и направились къ ней, чтобы оттуда обозрѣть окрестности и избрать самый удобный путь.

Уже издали ихъ привѣтствовали жалобные крики вившихся надъ холмикомъ чаекъ. Когда они приблизились къ нимъ, цѣлыя тучи птицъ смѣло устремились на охотниковъ. Послѣдніе увидѣли передъ собою странное явленіе — большой птичій городъ. Густо другъ около друга стояли гнѣзда, построенныя изъ травъ и вѣточекъ, на нихъ сидѣли полки птицъ, ничуть не встревоженныхъ появленіемъ людей. Всѣ онѣ повернуты были головками въ одну сторону, гдѣ между отдѣльными кварталами сплошныхъ гнѣздъ тянулись сухія, хорошо утоптанныя улицы. Но улицамъ прохаживались, подпрыгивая, птичьи стражи...

Охотники остановились. Имъ жаль было топтать и портить безъ пользы яйца и гнѣзда. Впрочемъ, ни избрать обходнаго пути, ни придумать чего-нибудь другого они не успѣли, такъ какъ тучи чаекъ грозно набросились на нихъ. Птицы кружились, взлетали и быстро опускались имъ на головы, угрожая клювами и кривыми когтями ихъ лицамъ и глазамъ. Охотники защищались ружьями, били прикладами, но разъяренныя птицы взлетали лишь на мигъ, чтобы немедленно наброситься сверху. Нѣсколько разъ ихъ когти коснулись шапки и плечъ пана Яна. Пронзительный пискъ, трепетаніе крыльевъ выводили изъ себя охотниковъ, мѣшая имъ осматривать окрестности. Чтобы прогнать надоѣдливыхъ пернатыхъ, путешественники дали залпъ, но результаты получились еще худшіе. Съ неописуемымъ шумомъ. крикомъ, трепетаніемъ крыльевъ взлетѣла съ земли цѣлая туча птицъ и закружилась надъ врагами. Что значили выстрѣлы для этихъ тысячъ?!. Низко согнувшись, позорно бѣжали охотники прочь, а птицы преслѣдовали ихъ, ударяя клювами и крыльями по ихъ головамъ и спинамъ. Наконецъ, крики ослабѣли, и люди, оглянувшись, убѣдились. что преслѣдуетъ ихъ уже небольшая горсть самыхъ рьяныхъ защитниковъ птичьяго царства; остальные вернулись къ своимъ гнѣздамъ.

— Вотъ такъ оказія! — смѣялся Янъ. — Подождите, придемъ мы сюда на обратномъ пути... Оставимъ вамъ Мусью, а сами наберемъ яицъ, по крайней мѣрѣ, на мѣсяцъ... Знаешь, Красусскій, намъ придется снять обувь и пойти въ бродъ, а то не скоро попадемъ на мѣсто...

Пройдя прямикомъ полчаса, они очутились у дыма. Брошенный костеръ догоралъ — Мусьи нигдѣ и слѣда не было... Они тщательно осмотрѣли всю мѣстность и нашли только обглоданныя утиныя кости. Но былъ ли здѣсь Мусья, или кто другой, этого они опредѣлить не могли. Имъ казалось, что у огня сидѣлъ не одинъ человѣкъ, а много. Наконецъ, Янъ вскрикнулъ отъ радости: въ сторонкѣ лежала бумажка.

Это былъ кусокъ обыкновенной бумаги, какая могла очутиться и въ рукахъ мѣстныхъ инородцевъ вмѣстѣ съ европейскими товарами. Правда, посерединѣ ея была вырвана дырочка, а кругомъ были ногтемъ выдавлены какіе-то таинственные знаки, но трудно было что-либо заключить по нимъ. Разстроенные, они глядѣли сердито на затуманенную тундру, куда незамѣтно уходили и терялись слѣды.

— Нечего дѣлать, вернемся! — проговорилъ, наконецъ, Янъ. — Надо торопиться, а то туманъ идетъ!..

Холодный вѣтеръ все стремительнѣе подувалъ съ моря. Охотники увидѣли, какъ неожиданно изъ льдовъ спустился длинный, во всю длину горизонта, валъ бѣлаго. тумана и покатился къ нимъ по взбаламученнымъ, чернымъ волнамъ. Малиновое солнце скрылось до половины во мглѣ.

— Торопись... торопись... Скоро здѣсь будетъ!.. — понуждалъ товарища Янъ.

Оба они бѣжали напрямикъ, прыгая черезъ лужи поменьше, перебираясь черезъ большія, иногда выше пояса въ водѣ. Вѣтеръ переходилъ въ бурю. Туманъ плылъ съ быстротою разлива. Первыя его облачка, завитушки и всклокоченные языки уже коснулись ступней охотниковъ, обогнали ихъ и покатились вглубь материка. Вскорѣ охотники брели по колѣни во мглѣ. Янъ вырвалъ немного сухой шерсти изъ мѣховой подкладки своей куртки и заткнулъ ею дула и капсули своего ружья. Красусскій послѣдовалъ его примѣру. Мгла уже доходила имъ до пояса. Она покрыла неровности земли, сушу и воды ровной бѣлой пеленой, что сильно затрудняло охотникамъ выборъ пути. То и дѣло они совершенно неожиданно проваливались въ ямы съ водою или болотной тиной. Вскорѣ туманъ достигъ имъ шеи, а затѣмъ сомкнулся надъ головами, окутывая все бѣлымъ мракомъ. Вѣтеръ бѣшено сталъ кружить, перегонять и волновать туманъ, точь въ точь какъ морскую пучину. Избитые ударами воздуха, изсѣченные студеной мглою, не хуже снѣговой метели, прозябшіе до костей, охотники шли ощупью впередъ, пока не услышали вдругъ оглушительнаго рева волнъ, и черные, какъ сажа, ихъ языки не хлестнули имъ подъ ноги. Тогда они быстро попятились назадъ, въ страхѣ, что ихъ опрокинутъ и слижутъ мгновенно съ земли эти чудовищныя языки.

— Что дѣлать?.. Какъ разыщемъ челнокъ? — спрашивалъ Красусскій, стуча зубами отъ холода.

— Зачѣмъ намъ теперь челнокъ? Развѣ затѣмъ, чтобы затащить его дальше... Чего добраго, вода его возьметъ.. — отвѣтилъ неохотно Янъ.

Неожиданно вѣтеръ ударилъ въ нихъ съ такой силой, что они покачнулись на ногахъ. Берегъ дрожалъ подъ напоромъ плещущаго прибоя. Но свистъ вѣтра, шумъ бушующихъ водоворотовъ, стонъ земли подъ напоромъ пучины, — всё покрывалось безслѣдно растущимъ ревомъ играющаго вдали океана.

— Пойдемъ, Янъ, пойдемъ!.. Навѣрно унесетъ нашъ челнокъ. — говорилъ Красусскій, оттаскивая за рукавъ остолбенѣвшаго товарища.

— Куда пойдемъ... безъ глазъ! — отвѣтилъ тотъ грубо. Развѣ знаешь, куда идти, гдѣ онъ лежитъ?! Подожди, надо сообразить, надо подумать... Ложись, а то насквозь прозябнешь, а я темъ временемъ подумаю и... отдышусь!.. Собачья погода!

Онѣ легли рядомъ въ маленькой ложбинкѣ и прижались другъ къ другу, чтобы лучше согрѣться. Янъ подперъ голову рукою и внимательно прислушивался къ гулу земли и моря, присматривался къ потокамъ переливавшихся черезъ нихъ струй тумана, наблюдалъ за вѣтромъ, который медленно. но неустанно мѣнялъ направленіе.

— Послушай, Красусскій: онъ и вчера былъ кружной?

— Кто? Вѣтеръ?

— Ну, да! Теперь онъ дуетъ совсѣмъ не съ той стороны, какъ въ то время, когда мы шли отъ рѣки. Въ такомъ разѣ намъ нужно идти вдоль воды, какъ разъ противъ вѣтру... Пойдемъ, милый, ляжемъ въ «вѣточку», тамъ за бортами будетъ все-таки теплѣе...

Опять вѣтеръ сталъ ихъ теребить, опять мгла стала слѣпить имъ глаза и сѣчь лицо.

Они шли, низко нагнувши головы, съ протянутыми впередъ, какъ для плаванія, руками. Красусскій стучалъ зубами, какъ въ лихорадкѣ. Имъ не разъ приходилось далеко обходить плоскій берегъ, изъ опасенія, чтобы гривы волнъ не спутали имъ ногъ и не смыли прочь въ море. Туманъ кипѣлъ кругомъ удивительно густой, странный, но уже другой, чѣмъ въ началѣ, какой-то золотистый и просвѣтленный. Его струи и облака неслись мимо нихъ, точно водяная пыль водопада, кружась и загораясь минутами радужнымъ блескомъ. Охотники нашли, наконецъ, челнокъ, оттащили его отъ воды, поставили бокомъ къ вѣтру и легли въ немъ. Вьюга свистѣла въ края лодочки, точно въ свирѣль, и перебрасывала черезъ нихъ молочныя волны, усыпая имъ лица холоднымъ, мелкимъ, какъ роса, дождемъ. Изрѣдка въ плывущихъ надъ охотниками мглистыхъ бурунахъ буря вышибала окно. Тогда они видѣли высоко надъ собою на короткое мгновеніе синее, позлащенное солнцемъ небо.

— Что это такое?.. Смотри! — воскликнулъ вдругъ Красусскій, указывая на мглу. На опаловой завѣсѣ ея засіяли вдругъ радужными цвѣтами громадныя, косматыя фигуры людей.

Оба бѣглеца присѣли отъ удивленія и не спускали глазъ съ привидѣній, колеблемыхъ неустанно бурей.

На спутанномъ подвижномъ холстѣ тумана, точно картины волшебнаго фонаря, мелькали и шевелились блѣдныя изображенія цѣлой человѣческой толпы. Раньше, чѣмъ охотники успѣли её разсмотрѣть, она исчезла, сдунутая вьюгой.

— Идемъ, идемъ!.. Что такое тамъ дѣлается?.. Это, наконецъ, страшно!.. — шепнулъ Красусскій.

— Потащимъ «вѣтку» берегомъ. Наши по ту сторону протоки, какъ разъ напротивъ. Какъ только хоть немножко стихнетъ непогода. поплывемъ, — совѣтовалъ Янъ.

Они попробовали поднять челнокъ на плечи, но вѣтеръ сдулъ его мгновенно, какъ перышко, съ ихъ рукъ. Съ ужасомъ они наблюдали, какъ подхваченное бурей суденышко сначала поднялось на воздухъ, затѣмъ упало на землю и, катясь по ней, исчезло въ туманѣ.. Они съ трудомъ нагнали его и, согнувшись дугою, выставивъ впередъ противъ вѣтра головы, потащили за собою по влажной, липкой землѣ. Тяжело имъ давался этотъ походъ противъ теченія воздуха и мглы, почти такой же густой, какъ вода. Невозможность сообразовать шаги и движенія съ встрѣчными препятствіями и неровностями почвы, непрерывное движеніе всего кругомъ, оглушительный шумъ вѣтра и воды, измѣнчивыя дуновенія бури мучительно дѣйствовали на душу; имъ хотѣлось присѣсть, упасть ничкомъ, втиснуть хоть лицо въ какую нибудь щель, гдѣ можно бы было подышать свободно, гдѣ сохранилось бы хоть небольшое количество чистаго, неподвижнаго воздуха.

Отвратительная смѣсь холодной морской мглы и вѣтра давила ихъ, какъ влажная, затхлая вата.

— Какая къ чорту польза трепаться безъ толку!?. Вѣдь ни зги не видно!.. — вскричалъ Янъ, брошенный бурей на землю. Обезсилѣнный Красусскій сѣлъ рядомъ съ нимъ.

— Скоро перестанетъ! — утѣшалъ его Янъ. — Вѣтеръ поворачиваетъ и слабѣетъ!..

Они ждали терпѣливо, прижавшись ко дну челнока. Янъ даже вздремнулъ. Вдругъ Красусскій разбудилъ его ударомъ локтя. Опять въ облакахъ надъ ними задвигались исполинскія тѣни людей. Бѣглецы не сказали другъ другу ни слова, но, дрожа отъ холода и волненія, потащили вновь лодочку къ мятущимся у берега волнамъ.

— Смотри только: рѣжь прямо противъ волны!.. Не пугайся!.. — поучалъ Красусского Янъ. — Самое трудное сѣсть, и самая худшая первая волна!

Они спустили челнокъ на воду въ маленькой бухточкѣ, защищенной крутымъ берегомъ отъ вѣтра. Но, хотя гребни волнъ здѣсь не заворачивались и самые валы были много положе, все-таки волненіе было настолько бурно, что суденышко дважды наполнилось водою, раньше чѣмъ они немного изловчились и сѣли въ него, наконецъ. Они дружно ударили веслами и выскользнули изъ бухточки, но въ тотъ же мигъ громадный валъ подхватилъ ихъ и понесъ обратно къ землѣ. Они сохранили на столько присутствія духа, что опрокинулись немедленно на бокъ и уцѣпились за край лодочки руками, опасаясь, что вода унесетъ её прочь. Они не осмѣлились повторить сейчасъ же попытку, но и на мѣстѣ усидѣть было трудно. Они поплелись дальше вдоль берега и дотащились до самого конца песчаной косы. Она поняли, что забрались слишкомъ на сѣверъ. Впереди бушевало уже открытое море. Они узнали его по острымъ, мощнымъ дуновеніямъ, по размѣрамъ водяныхъ горъ, вздымавшихся и падавшихъ среди тумановъ съ мѣрнымъ гуломъ, похожимъ на взрывы вулкана, наконецъ, по большей яркости реявшего надъ водой тумана.

Въ сравненіи съ тѣмъ, что происходило здѣсь, ревъ волнъ въ проливѣ показался имъ ничтожнымъ лаемъ собакъ.

Они вернулись, охваченные смущеніемъ и большей рѣшимостью. Они разыскали опять укромную бухточку и сдвинули челнокъ на воду. Непогода уже затихала. Имъ повезло въ этотъ разъ. Согласнымъ ударомъ веселъ они загнали челнокъ на вершину первой волны и счастливо миновали её, лишь обрызганные её пѣной. Они быстро скользнули внизъ, и раньше, чѣмъ могли сообразить, что съ ними творится, уже пѣна второго гребня кипѣла подъ ними. И тотъ миновали, слегка только черпнувъ однимъ бортомъ воды. Такимъ образомъ, послѣ нѣсколькихъ волнъ, они по поясъ сидѣли въ водѣ, но за то противоположный берегъ былъ уже недалекъ, а подъ нимъ и волненіе было тише.

Когда, промокшіе, они выползли, наконецъ, на землю и вытащили за собою челнокъ, вѣтеръ уже сильно упалъ, и туманъ порѣдѣлъ настолько, что они безъ труда узнали въ небольшомъ отдаленіи лагерь товарищей. Они замѣтили качавшуюся въ бухточкѣ «Королеву», распознали темныя пятна товарищей, спавшихъ на землѣ. Но въ то же время они увидѣли нѣчто, что охватило ихъ ужасной дрожью, холодной, какъ сама смерть...

Они бросились къ своимъ, крича изо всей мочи:

— Вставайте, вставайте!..

— Что случилось?! — спрашивали тѣ, садясь и сбрасывая прочь одѣяла.

Янъ и Красусскій указали имъ рукою въ ту сторону, откуда должна была явиться свобода.

Тамъ, среди тумана, подкрадывался къ нимъ осторожно большой полукругъ людей съ ружьями въ рукахъ. За ними шла толпа другихъ существъ, имъ неизвѣстныхъ, мѣднолицыхъ, косоглазыхъ, толпа дикихъ варваровъ, зашитыхъ въ косматые мѣха, съ копьями въ рукахъ, со стрѣлами, заложенными на тетивы луковъ...

За этой толпой ревѣло черное, взбаламученное море, а изъ-подъ вздымавшихся вверхъ тумановъ, уже позлащенныхъ солнцемъ, выглядывали блѣдныя, радужныя тѣни льдовъ, плывшихъ съ грохотомъ къ землѣ...

 

Вацлавъ Сѣрошевскiй.

Конецъ

OCR: Андрей Дуглас