Окраинный Якутск всегда — всё время своего существования имел весьма своеобразные черты бытовой жизни, присущие пункту отдаленному, изолированному и в то же время суровому. С одной стороны, здесь мы видим времена «жестокие», а с другой — полную распущенность широкой русской натуры, которая буквально чувствовала, что, по старой пословице, «до Бога высоко, до царя далеко». Это было характерно для первого периода, т. е. для XVII и начала XVIII столетий. Затем город превращается в крупный торговый центр края. Городская аристократия — купцы — задавала своеобраз¬ный колорит всей жизни, близкий типам известного писателя-драматурга Александра Николаевича Островского: погоня за наживой, барышами... широкий разгул... бесшабашная натура. Вот, пожалуй, обычная картина для города конца XVIII и первой половины XIX вв. Здесь все на «ты». Слово «прокурат» (проказник) получило право гражданства. Городская «мелкота»: мещане, казаки, а частью и духовенство, уходя всё дальше от времён XVII столетия, постепенно теряла свой великорусский облик. Она ассимилировалась с окружающей туземной массой. Вырабатывался особый русско-якутский говор, характерный даже для настоящего времени (30-е гг. XX в. — Ред.). Якутский язык получил право гражданства, на нем говорили в домашнем быту, канцеляриях и клубе. Путешественники сравнивали модность якутского говора в Якутске с таковой французского в русских аристократических салонах. Если, по выражению Александра Сергеевича Пушкина, московские просфирки владели чистым русским языком, то попадьи в Якутском крае так же великолепно владели якутским языком. Но только ли попадьи?! Приезжее чиновничество, начиная с высшей администрации, по внешности сохраняя «величие ранга», входило во вкусы купеческой психологии. Ведь перед ними богатая и темная масса! Взятка сделалась могучим рычагом. Ею были заражены все: от «большого начальника» до последней канцелярской сошки и курьера-казака. Недаром якуты приезжали по делам в город уже с «kehii» (гостинец). Всему этому много способствовала спаянность горожан, особенно старожилов. Епископ Иннокентий (в 50-х гг. XIX в.), подмечая отрицательные черты и характеры якутян, говорил: «Здесь все и вокруг родня, а свой своему — поневоле друг». 

Наряду с этим, посторонним посетителям Якутска бросались в глаза радушие, чисто сибирское хлебосольство и простота нравов, вместе с тем — своеобразная независимость: здесь люди мало скрывали свои суждения и взгляды. Так, по-видимому, сочетались отрицательные и положительные черты. Якутск XVII столетия являлся вотчиной воевод. Град жил под их управлением и «высмотром». Времена были военные, и потому вся жизнь города и посада подчинялась интересам защиты, «береженья» и «опаски». Самовластье якутских воевод не знало границ, и в этом отношении Якутск перещеголял все другие сибирские города. Ища и видя всюду «измену», воеводы держали весь город в страхе и трепете. Жители Якутска всегда видели перед собой жестокие расправы воевод с «изменниками» и бунтовщиками. Эта полоса расправ начинается прямо с первых воевод Петра Головина и Матвея Глебова (1638—1646). Головин безвинно мучил русских и якутов. Жестокие казни и пытки проходили перед глазами жителей. До полусмерти избивал батогами своих жертв второй воевода — Василий Никитич Пушкин (1646—1649). А вот Михаил Семёнович Ладыженский, следующий воевода, отличался взяточничеством. Со своими наушниками воровал и город разорил воевода Андрей Афанасьевич Барнышев (1675—1678). При нём смертные казни были обычным явлением. Воеводские люди всюду искали измены. Подслушивали под окнами жителей, вламывались в дома и т. д. В такой атмосфере создавались заговоры, организованные побеги... Всё это раскрывалось, и над бунтовщиками и зачинщиками учинялась жестокая расправа. Жизнь города строго регламентировалась. По улицам ходили дозоры, воеводы часто указывали, как и когда топить бани, где торговать, в какое время тушить огни по вечерам и т. п. С другой стороны, проявлялась и оборотная сторона жизни города.

Торговые и промышленные люди, обогащаясь в изобильной стране, «роскошествовали» и предавались такой жизни, которую архиепископ Тобольский Симеон в своём «Поучении» в «Якутский острог к миру» назвал пагубным и беззаконным, скверным и нечистым «блужением». Царила роскошь. Служилые люди Якутского края одевались в платья — бархатные, парчёвые, шитые золотом или серебром; жены и дети их наряжались в дорогие материи с золотыми или серебряными кружевами, а зимние платья носили на соболях и черно-бурых лисицах. Так, несомненно, жили чиновные и торговые люди Якутска. Другая же часть населения города: казаки, мелкие ремесленники, ссыльные и т. д. — влачили жалкое существование. В документах того времени то и дело слышатся жалобы низших служилых людей на скудость хлебного жалованья, и нередко в Якутске «помирают голодом и едят сосновую кору и всякую скверность», доходит до того, что «купить нечем и позакладывали свои дворы, жён и детей». В XVIII столетии значение Якутска как крепости падает. Уже нет страшных воевод, которые пыткой и казнями, нещадным битьем батогами держали в страхе и трепете обывателя Якутска. На смену им явились воеводы-чиновники, далеко не аристократы Московской Руси, а из обычных сибирских дворян. Только одного они не забыли из прошлого, это — обогащение за счёт малокультурных якутян. Вот перед нами воевода Фадей Иванович Жадовский (1730) — отъявленный грабитель, а следующий, Борис Середин (1732 ), отличался присваиванием чужого имущества. Как вымогатель, взяточник и казнокрад был известен воевода Алексей Еремеевич Заборовский (1734). И все остальные, за редкими исключениями, были не лучше первых. Таким образом, высшая краевая администрация сама давала худший пример всем остальным, и эти последние также старались равняться на начальство. Появились мелкие чиновники, как, например, Климовы, Чизючины и проч., не отстававшие в вымогательствах от своего начальства. Администраторы XIX в., особенно краевые, в этом отношении уже были не те, что их предшественники. Уже значительно сказывался век культурный. Из областных начальников первой половины XIX столетия прошлое не оставило нам фактов отрицательного свойства. Наоборот, некоторые из них, например, Иван Григорьевич Кардашевский, Михаил Львович Миницкий и Николай Иванович Мягков, известны скорее своими положительными качествами как люди и администраторы того времени. Из губернаторов печальную известность в этом отношении приобрел лишь Юлий Иванович Штубендорф (1856—1862). Свои «обозрения по области» он производил с целью нанесения визитов богатым и влиятельным яку-там, совершенно не интересуясь инородными и родовыми управами и проч. За два месяца одного объезда губернатор привёз с собою следующие «подарки» от якутов: 18 старинных золотых и серебряных вещей, 800 лучших соболей, 76 чернобурых лисиц и 5 одеял из дорогих лисиц. Кроме того, на «прогоны» были выписаны ему от казны 4 1/2 тыс. руб. Таких объездов Ю. И. Штубендорф устраивал иногда по два в год. Особенно солоно пришлось от него ссыльным скопцам, которые прозвали его «окаянным» за те большие приношения, которыми они исхлопатывали себе те или иные права. Примеру губернатора следовали и остальные чиновники, не исключая и духовенства. Только один голова Западно-Кангаласского улуса А. Н. Гермогенов переплатил разным чинам Якутска «подарков» на 10 тыс. 304 руб. В числе получателей есть все: губернатор, управляющий Якутской областью, исправники, полицмейстеры и духовные, не исключая и «няньки губернатора Штубендорфа Авдотьи Михайловны». Здесь, конечно, играли роль и интересы влиятельных голов, старавшихся задобрить большое начальство в свою пользу. Такие явления покоились на общем грубо-патриархальном фоне всей жизни купеческо-чиновничьего Якутска, непритязательного, основанного на традициях «доброго старого времени». Культурно отсталое, наполовину объякутившееся население города жило своеобразной жизнью. Тут были иные уклад и понятия в сравнении с Центральной Россией. С внешней стороны всё выглядело как будто просто, незатейливо. Поражали внешняя доброта, благодушие, гостеприимство. Недаром писатель Иван Александрович Гончаров, проезжавший Якутск, писал: «Сколько холодна и сурова природа, столько же добры и мягки там люди. Меня охватили ласка, радушие...». Но эта по внешности простая сторона скрывала и другие проявления — необузданные, бурные, иногда крайне сумасбродные. Здесь люди жили своим благополучием: их интересовало из внешнего мира только то, что касалось лично их. Выписывая из Москвы газеты, читали в них только законы, а знакомые спрашивали: «Нет ли нового указа в газетах?» Бытописатель, посетивший Якутск в 30-х гг. XIX столетия, даёт следующую характеристику жителям города: «Повсюду видна излишняя бережливость, везде стремление к деньгам, с пренебрежением чести. Здесь говорят: ведь всё равно будут судить как за рубль, так и за тысячу; пусть же буду варнаком, но с деньгами. Слово «скупой» здесь употребляется в похвальном смысле. Наклон¬ность к тяжбам и ябедам нигде, кажется, так не господствует, как в Якутске: этим недугом заражены и русские, и якуты. Говорят, что здесь бывали люди, которые ходили по домам, спрашивая: «Нет ли какого иска? Подумай-ка, не найдешь ли чего-нибудь?» Люди эти носят название дельцов... Сплетничество, общая принадлежность маленьких городков, свирепствует здесь во всей силе».

Здесь люди были крепкие. И. А. Гончаров передаёт, как якутский купец рассуждал о нервах: «Как не слышать?.. Слыхать-то слыхал... За хребтом, говорят, много женщин есть, нервами страдают. И здесь есть одна: всё нервы да нервы!». Жили весело. «Каждый день обеды, вечера, праздники и проч. Куда ни придёте в дом, вам подносят рюмку мадеры и потом чай... На вечерах столы трещат под вареньями и конфетами. Чай подают три раза в продолжение вечера. Шампанское пьют даже в Колыме. Но господствующий напиток есть мадера. В некоторых домах щеголяют иркутскою облепихою». Губернатор Якутской области Григорьев Константин Никифорович жаловался Ивану Александровичу Гончарову: «Ну, какой у них стол! Языки оленьи да пельмени, пельмени да языки». Домашний быт был очень прост. Крепко, тепло, уютно. На полах потники и якутские «телляхи» (якутский шерстяной ковёр). На окнах — цветы. Н. С. Щукин видел во многих домах ручные музыкальные органы и в трёх домах — «фортепьяны». Как было указано выше, якутский язык был в большом распространении. На нём изъяснялись и в Благородном собрании. Этот обычай стал выводиться с приездом гражданского губернатора Ю. И. Штубендорфа, который стал высмеивать «русских якутов». Одевались в Якутске «по моде», но отставая на десять лет. Богатые выписывали костюмы не только из Иркутска, но и из Москвы. Простой же народ, особенно зимою, одевался по-якутски. Ездили не только на лошадях, но и на быках. Обычная картина: купчиха разнаряженная едет к обедне на дровнях, которые везёт бык. Погоняет вола якутка, сидя на нём верхом. Затем появились особые «долгуши», которые можно было видеть и в 90-х гг. XIX столетия. Единственным общественным культурным времяпровождением являлось посещение клуба, где в первой половине XIX в. «ломали комедию». Там же были вечера с танцами и картами для мужчин. Своеобразную клубную обстановку даёт Н. С. Щукин: «Каждый сидит чинно на своём стуле, не вставая с места. Ходить по комнате считается неприличным, говорить женщине с мужчиной — преступлением. Здесь рассуждают: о чём, кроме худого, может говорить мужчина девице». Вот и всё общественное времяпровождение в Благородном собрании.

Весело справлял Якутск годовые православные праздники. Пасха и Рождество сопровождались традиционными «визитами», где закуска, водка, вино и проч. играли первенствующую роль. С 21 декабря по 5 января (по ст. ст.) — святки со своеобразным времяпровождением. На святках город «маскировался» (от слова «маскарад»). Хозяева приглашали гостей на «маски». Над воротами вывешивали фонарь — знак, что дом этот принимает «масок». Фонарь давал право заезжать всем «маскам», знакомым и незнакомым. Рядятся во всевозможные костюмы, забирают музыкантов и разъезжают всю ночь по «фонарям». Здесь обильное угощение, «маски» танцуют и едут дальше. Хозяева и не знают, кто у них был. Иной забулдыга, выворотив тулуп и намазав физиономию сажей, превращается в «маску», что даёт ему право свободно заходить на «фонари» и вволю угощаться. После 1905 г. постепенно стал выводиться этот обычай приёма «масок» по частным домам и взамен этого широко были открыты двери для маскарадов в клубе приказчиков и Благородном собрании. Шумно справлял Якутск масленицу. По всем улицам, особенно по Большой (теперь Октябрьская), лихо неслись тройки, пары, одиночки. Кони у них были в убранстве и за кошевкой развевался ковёр. В эти дни главная улица буквально представляла собою сплошную вереницу ездоков. Иногда появлялись якуты в своих национальных костюмах и верхами двигались за экипажами, в богатой национальной упряжи. Толпы зевак заполняли тротуары, чтобы посмотреть зрелище масленицы. Весна вновь оживляла Якутск, особенно в период ледохода на р. Лене. Тогда заполнялась набережная. Пользуясь «белыми ночами», публика фланировала всю ночь. По лугу, залитому водой, плыли лодки с компанией музыкантов. Это был только миг. Проходил ледоход, и город уже вступал в полосу якутского лета с его жарой, духотой и невообразимой пылью.

Тогда он пустел. Все, кто мог, выбирались на дачи и заимки. Здесь наслаждались зеленью, но в то же время спасались от бесчисленных комаров за дымокуром из скотского навоза. Совсем оживлялся Якутск во время ярмарки. В конце июня уже подходили к берегу торговые паузки. К середине августа весь берег был заставлен ими. Шла бойкая торговля. Запасались на зиму всем необходимым. Вместе с паузками приплывали всякого рода «фокусники», содержатели зверинцев, акробаты и проч. Тут же на берегу устраивались балаганы и давались всевозможные представления. Гремела музыка, гармошка. В ларьках на берегу бойко торговали всякого рода «буфеты». Так проводил время чиновный и купеческий люд Якутска. Трудовые элементы города жили по-своему, в миниатюре отражая быт первой категории населения. Здесь не было фабричных и заводских рабочих. Трудовой элемент города составляли чернорабочие, прислуга, грузчики, возчики и всякого рода мастера. Значительная часть из них ютилась в хибарках за Талым озером, в сараях (очевидно, имеются в виду кварталы, где были кирпичные сараи, — на озёрах Талое и Мельничное. — Ред.) и заложной части города. Зимою возили лёд, снег, нечистоты и т. д. Следили за прорубями. Весна давала другие сезонные работы: спуск снега с крыш, уборка дворов и т. д. Летом чернорабочие месили глину в кирпичных сараях, вырабатывали кирпич (по преимуществу якуты).

Всякого рода мастера (печники, маляры и др.) были заняты ремонтом учреждений и частных домов. Свою жизнь разнообразили в «кабачках» и всякого рода притонах, которыми изобиловали окраины Якутска. Иные, более разумные, развлечения для них были недоступны, да их почти и не было в Якутске. Таков был дореволюционный быт Якутска — чиновничье-купеческого города. Если эта подавляющая категория населения задавала общий тон бытовой физиономии города, то всё-таки были и исключения из этого порядка, особенно со второй половины XIX столетия, а по преимуществу — с 1905 г. Лучшая и мыслящая часть населения Якутска, правда, очень немногочисленная, старалась жить по-иному. Небольшие группы из культурных работников, близко соприкасаясь с лучшей частью политической ссылки, стремились дать общественной жизни новое направление. Ими создавались бесплатные библиотеки-читальни, устраивались временные школы, организовывались лекции, концерты и т. д. Наиболее радикальная часть местной интеллигенции очень близко сходилась с политической ссылкой и жила её интересами. На «улусных» квартирах политических ссыльных можно было встретить и горожан. Кроме непосредственной общественно-культурной работы, старались использовать и другие способы пробуждения самосознания масс. Так, например, на маскарадах стали появляться «маски» на злободневные темы, носившие характер общественной сатиры. Прямая легальная работа по внедрению новых начал, конечно, была немыслима, и поэтому широко практиковалась «кружковщина». Кружки «с.-р.» (социалистов-революционеров) и «с.-д.» (социал-демократов) немало насчитывали в своих рядах и местных лиц. Часть якутских старожильческих домов жила традициями политической ссылки, и последние были у них постоянными посетителями, находили приют и т. д.

Эта незначительная прослойка местных людей всё-таки вводила что-то новое в общественную жизнь города, её влияние чувствовалось. Такова была обстановка перед революцией 1917 г. Что это было именно так, показали события 1917 г. в Якутске. Первый шквал русской революции не встретил ни малейшего сопротивления. Очевидно, почва была значительно подготовлена предыдущим историческим периодом. Веками державшийся строй рухнул, потонул «старый Якутск», и в огне гражданской войны стал расти новый город на развалинах потонувшего мира.