СКОПЧИХА.

(Изъ путешествій съ арестантами).

«Сибирская Жизнь» №262, 6 декабря 1897

— Видѣли вы скопчиху? спросилъ меня конвойный офицеръ, когда арестантская баржа отошла отъ Тобольска.

— Нѣтъ. Какую скопчиху?

— А тутъ видите ли трехъ посадили въ Тобольскѣ — идутъ въ Якутскую область за оскопленіе. Двѣ то старухи совсѣмъ... а одна дѣвка лѣтъ двадцати... Красивая, знаете, аппетитная бабенка... да я вамъ ее покажу лучше... Сходимте въ женскую камеру.

Рекомендація офицера показалась мнѣ мало соблазнительной, и я отказался, отговариваясь дѣломъ. Но когда я, немного спустя, вышелъ на палубу, гдѣ гуляли уголовные арестанты, мнѣ снова пришлось натолкнуться на разговоръ о скопчихѣ.

— А старуха то родная ей, чтоли? спрашивалъ одинъ изъ арестантовъ бойкаго юркаго кандальщика, посаженнаго на баржу въ Тобольскѣ, вмѣстѣ со скопчихами. Онъ, какъ оказалось, сидѣлъ въ Тобольской тюрьмѣ вмѣстѣ съ ними и теперь съ готовностью повѣствовалъ о нихъ группѣ арестантовъ.

— Какая родная, — просто изъ «ихнихъ». Онѣ ее въ кулакѣ держутъ, заѣли совсѣмъ: то ступила не такъ, то слово не то сказала, — на каждомъ шагу придираются.

— Да она то чего смотритъ? Отшатилась бы отъ нихъ въ такомъ случаѣ.

— Не разберешь у нихъ. Она говоритъ — родные просили ходить за старухами до мѣста, не перечить имъ и покой всякій оказывать, а какъ, дескать, на мѣсто прибуду отойду отъ нихъ; а люди говорятъ, что деньги у нихъ большія есть, а у ней, дескоть, ничего не имѣется, потому, молъ, и прислуживается. Только я ни за какія бы деньги не пошелъ на этакую муку-мученскую.

— Извѣстное дѣло.

Арестанты немного помолчали, и затѣмъ послышались новые разспросы.

— А пошто онѣ обѣда казеннаго не берутъ?

— А законъ у нихъ этакой: ни мяса, ни вина въ ротъ не берутъ;табаку тоже не употребляютъ. Дѣвка то какъ то въ больницѣ тюремной лежала, да и стала тамъ пишшу скоромную ѣсть, такъ старухи то совсѣмъ заѣли ее потомъ, какъ прослышали. По сту разъ на день заговаривали объ этомъ.

— Эки люди, — что на свѣтѣ хорошаго есть, то они и не признаютъ!... А она что же — развѣ не очень строго ихняго закона придерживается?

— Она совсѣмъ особая статья. Скопили то ее, вишь, маленькую совсѣмъ, такъ что и вины то ея въ этомъ никакой нѣту. Теперь то она и совсѣмъ отъ ихней вѣры отошла бы, да старухъ боится... Въ тюрьмѣ то сидѣла, плакала все.

— А насчетъ мужского пола кака — строга? спросилъ послѣ нѣкотораго молчанія Донъ-Жуанъ партіи.

— Слушатели разсмѣялись, но вопросъ видимо всѣмъ понравился.

— Врать не хочу, ну а все таки не то что другія. У насъ тамъ за ней чуть не весь мужской корпусъ ухаживалъ, а толку никакого не вышло. Записки, бывало шлютъ, въ окна любезничать начнутъ, такъ она хоть бы кому отвѣтила. Одинъ ей тамъ надоѣлъ очень, такъ она пригрозила даже начальнику пожаловаться, если не отстанетъ. — А и то сказать — скрывалась може...

Съ этого дня Дуня (такъ звали дѣвушку) стала центромъ арестантскихъ разговоровъ. Не только простые арестанты — «шпана» — были увлечены Дунею, но и въ «дворянской» камерѣ, гдѣ находилось нѣсколько уголовныхъ арестантовъ привилегированнаго сословія, то и дѣло приходилось слышать разговоры о ней, разговоры по большей части въ высшей степени циничные. Среди «шпаны» распространялся почему то слухъ, что у Дуни есть до пяти тысячъ рублей съ собою, и это значительно увеличило число ея поклонниковъ. Они на перерывъ другъ передъ другомъ осаждали ее записками, въ которыхъ изъяснялись въ любви и просили ея руки. Записки эти, изъ которыхъ нѣкоторыя приходилось читать и мнѣ, были обыкновенно безграмотны и чувствительны до послѣдней степени. Дуня не только не отвѣчала на нихъ, но по большей части не читала ихъ, тѣмъ болѣе, что она могла читать лишь по печатному. Это однако не охлаждало ухаживателей, и они положительно не давали Дунѣ проходу.

Нельзя, впрочемъ, такое увлеченіе Дунею приписывать исключительно слухамъ о ея богатствѣ. Вообще въ тюремной жизни женщина имѣетъ гораздо большее значеніе, чѣмъ въ обыкновенной. Кто подумаетъ, глядя на мрачныя окна тюрьмы, что здѣсь за желѣзною рѣшеткою, какое нибудь загрубелое сердце бьется такою сильною любовью, какою оно можетъ быть никогда не билось на волѣ, что здѣсь нацарапываются обломкомъ карандаша или просто гвоздемъ записки и стихи любовнаго содержанія, что отсюда какой нибудь бритый кандальщикъ, который не задумается отправить васъ изъ-за нѣсколькихъ рублей на тотъ свѣтъ, чуть не по цѣлымъ днямъ смотритъ на окно своей возлюбленной, чтобы послать ей воздушный поцѣлуй, когда она выглянетъ оттуда! Стоитъ появиться въ тюрьмѣ сколько нибудь смазливенькой арестанткѣ, и она съ перваго же дня становится предметомъ общаго вниманія. Во всѣхъ арестантскихъ разговорахъ женщина играетъ главную роль. Правда, по большой части вы встрѣтите здѣсь ужасный цинизмъ и чисто животныя вожделѣнія, которые ни какъ повидимому не вяжутся съ нашимъ представленіемъ о любви, но на самомъ дѣлѣ и тамъ и тутъ очень много общаго. Такое амурное увлеченіе арестанта вполнѣ естественно и обусловливается скукою, однообразіемъ и пустотою тюремной жизни. Слишкомъ ужь тяготитъ все это, хочется создать себѣ хоть какіе нибудь интересы и хоть чѣмъ нибудь осмыслить, заполнить и оживить эту жизнь. Кто знаетъ, можетъ быть здѣсь играетъ еще большую роль безсознательная врожденная жажда человѣческой ласки, любви. На волѣ человѣкъ, какъ ни одинокъ, вестаки хоть по временамъ видитъ человѣческое обращеніе, теплое отношеніе со стороны людей. Въ тюрьмѣ этого нѣтъ. Здѣсь онъ никому не нуженъ, здѣсь ему всѣ чужіе. Товарищамъ не до него, у нихъ своя забота и свое горе; для начальства и надзирателей онъ скорѣе бездушная вещь, которую необходимо строго хранить, чѣмъ человѣкъ, къ которому можно и должно относиться по человѣчески. Не потому ли и привязанности арестанта, къ женщинѣ ли или къ своему же брату—кандальщику, въ общемъ гораздо крѣпче и пожалуй даже гораздо чище, чѣмъ привязанности того же человѣка на волѣ?

Мнѣ пришлось увидѣть Дуню уже нѣсколько дней спустя послѣ того, какъ она была посажена на баржу. Начальникъ конвоя предложилъ мнѣ посмотрѣть женскую камеру, гдѣ помѣщались семейные арестанты съ женами и дѣтьми и одинокія арестантки. По узенькой грязной лѣстницѣ мы спустились въ камеру. Это было длинное низкое помѣщеніе, едва освѣщаемое маленькими окошками, расположенными надъ самою водою, и все занятое нарами въ два ряда другъ надъ другомъ. Узкіе проходы между нарами оставались единственнымъ мѣстомъ для прогулки женщинъ и для игръ дѣвочекъ, которымъ запрещено было выходить на палубу, въ виду того, что тамъ гуляли арестанты-мужчины. По случаю холода окна камеры были закрыты и воздухъ въ камерѣ былъ невыносимый. Въ камерѣ стоялъ дымъ коромысломъ: бабы занимались своимъ дѣломъ — кто стиралъ бѣлье, кто развѣшивалъ его для сушки, кто выбивалъ пыль изъ одежды, кто просто смотрѣлъ въ окно; ребятишки бѣгали другъ за другомъ по узкому проходу между нарами, и ихъ звонкіе голоса не смолкали въ камерѣ. При входѣ начальника всѣ стихли и засуетились: бабы оставили работу и молча кланялись, когда мы проходили между ними; ребятишки тоже смолкли и смотрѣли на насъ не то съ испугомъ, не то съ любопытствомъ.

— Ну вотъ и скопчиха, глядите! толкнулъ меня офицеръ, когда мы подходили къ одному углу камеры.

Я взглянулъ по указанному направленію. Нѣсколько отдѣльно отъ вещей другихъ арестантовъ здѣсь лежали разные мѣшки и узелки. Среди нихъ на разостланномъ войлокѣ сидѣли двѣ старухи, одѣтыя въ бѣлую, довольно чистую одежду. Это были существа старыя престарыя, сгорбленныя и почти слѣпыя. Около нихъ стояла высокая стройная дѣвушка, съ блѣднымъ и исхудалымъ, но красивымъ лицомъ. Съ перваго взгляда это лицо не производило почти никакого впечатлѣнія, — до того оно было заурядно, но когда я всмотрѣлся въ него хорошенько, оно мнѣ очень понравилось. Былъ на этомъ простомъ и почти вовсѣ безкровномъ лицѣ отпечатокъ особенной доброты и душевной мягкости. Въ особенности хороши были глаза, — большіе и темные. Они такъ мягко и ясно смотрѣли изъ-подъ высокихъ темныхъ бровей, что подъ ихъ взглядомъ какъ то даже на душѣ легче становилось, точно ласкали они. Увидѣвши насъ, Дуня степенно поклонилась; старухи заволновались, начали что-то причитать самымъ плаксивымъ тономъ, а одна даже захныкала.

— Что, плачешь все? обратился начальникъ къ Дунѣ, не слушая старухъ.

— Нѣтъ, ваше благородье, чтожь теперь плакать?

— Врешь все!.. Она, — обратился начальникъ уже ко мнѣ, — у насъ чуть не постоянно плачетъ; ревмя—реветъ... Посмотрите-ка на глаза-то!..

Дѣйствительно, сразу было видно, что слезы хорошо знакомы глазамъ Дуни. Даже теперь они казались немного заплаканными.

— А хоть бы и такъ! Вѣдь родную сторону бросить не шутка тоже.

— Знаю я вашу «родную землю»! Милаго дружка, поди, оставила?..

— Мать, ваше благородье, оставила, объ ней и плачу.

— Разводи бобы-то!..

Мы прошли дальше. Нѣсколько дней послѣ этого мнѣ не приходилось видѣть Дуню, но ея блѣдное лицо и добрые, задумчивые глаза часто вспоминались мнѣ.

Сверхъ ожиданія мнѣ пришлось близко познакомиться съ Дунею. Начало нашего сближенія произошло въ Томскѣ.

По моей просьбѣ она разсказала мнѣ свою исторію. Еще раньше я слышалъ отъ начальника баржи, что она ссылается за неполное оскопленіе («сѣла на пѣгаго коня» по техническому выраженію), произведенное надъ нею въ дѣтствѣ. Сторонницей скопческой секты Дуня не была, впослѣдствіи же въ разговорѣ со мною она даже возмущалась этимъ ученіемъ и съ отвращеніемъ говорила о немъ. Но она родилась и выросла среди скопцовъ, и не ей, тихой и забитой, было высказываться противъ убѣжденій окружающей среды. На судѣ она увѣряла, что не помнитъ, кто и когда произвелъ надъ нею актъ оскопленія. Это заставило предположить въ ней упорную сектантку, не желающую выдать „своихъ“, и ее приговорили къ пожизненной ссылкѣ въ Якутскую область. Ссылка очень пугала Дуню. Особенно боялась она, что ее поселятъ вмѣстѣ съ другими ссыльными скопцами. Она была увѣрена, что старухи нажалуются имъ на ея погрѣшности противъ ихнихъ правилъ. А арестанты добавляли еще, что они навѣрное довершатъ ея неполное оскопленіе. По просьбѣ Дуни я написалъ ей прошеніе къ генералъ-губернатору, въ которомъ она, отрекаясь отъ принадлежности къ сектѣ скопцовъ, просила поселить со въ мѣстѣ, гдѣ ихъ нѣтъ.

Подала-ли Дуня это прошеніе и имѣло-ли оно какой-нибудь результатъ, я не знаю. Въ Тобольской тюрьмѣ Дуня сидѣла болѣе трехъ лѣтъ и страшно извелась за это время. На родинѣ (въ Тобольской губ.) у нея осталась мать, которая обѣщалась распродать все свое имущество и пріѣхать къ дочери, когда та сообщитъ ей свой новый адресъ. Видимо Дуня очень любила мать: когда она говорила о ней, въ голосѣ ея дрожали слезы. Вообще Дуня часто плакала, спрятавшись гдѣ нибудь въ уголкѣ, чтобы ее никто не видалъ.

Послѣ нѣсколькихъ разговоровъ Дуня понравилась мнѣ еще болѣе. Въ особенности привлекали въ ней ея доброта и безыскусственность. Говорить съ нею мнѣ приходилось, однако, немного. Нѣсколько разъ я возвращался къ вопросу о томъ, какъ она думаетъ устроиться на мѣстѣ ссылки.

— Вы чѣмъ же заниматься думаете тамъ? спрашивалъ я.

— Да почемъ же я знаю, какое тамъ житье. Въ прислуги може пойду, а коли матушка пріѣдетъ, вмѣстѣ жить будемъ.

— А со старухами вмѣстѣ будете жить?

— Избави Богъ отъ этого. Только до мѣста довезу ихъ, а какъ пріѣдемъ безпременно отойду. Это меня родные просили ухаживать за ними въ дорогѣ, а то ни за чтобы въ такое надругательство не пошла.

Въ послѣдній разъ я видѣлся съ Дуней въ Красноярскѣ. Я не разъ замѣчалъ, что она какъ будто бы хочетъ и не рѣшается спросить меня о чемъ то. Незадолго до своего выхода изъ Красноярска она, наконецъ, рѣшилась. Въ то время какъ я собирался уходить послѣ одного разговора съ нею, она вдругъ задержала меня.

— Постойте, прочтите мнѣ записку, — робко прошептала она, роясь въ карманѣ и не поднимая на меня глазъ.

Дуня передала мнѣ тщательно сложенную, но уже сильно потертую бумажку. Оказалось, что эта записка была передана ей арестантомъ въ моментъ ея выхода изъ Тобольской тюрьмы, т. е. больше мѣсяца тому назадъ. Дуня не могла прочесть ее сама, а дать записку для прочтенія другимъ она не рѣшалась. Записка состояла изъ полулиста сѣрой бумаги, исписанной довольно грамотно бойкимъ писарскимъ почеркомъ. Авторъ ея, нѣкто Кузнецовъ, объяснялся Дунѣ въ любви. Объясненіе дѣлалось изысканнымъ книжнымъ слогомъ, но сквозь цвѣтистыя фразы мѣстами звучало и искреннее нѣжное чувство. Кузнецовъ писалъ, что его навѣрное оправдаютъ и освободятъ, и что онъ придетъ къ Дунѣ туда, куда ее сошлютъ, если только она его не прогонитъ. Онъ прибавлялъ, что послѣдніе дни совсѣмъ потерялъ голову вслѣдствіе предстоящей разлуки съ Дунею, и ходить какъ помѣшанный, такъ что товарищи считаютъ его больнымъ. Въ заключеніе онъ «братски цѣловалъ ее» и умолялъ написать хоть строчку въ отвѣтъ. Я взглянулъ на Дуню. Она сидѣла все еще съ опущенными глазами, и на ея блѣдномъ лицѣ по-прежнему не было видно ни кровинки. Только высоко подымавшаяся грудь выдавала ея волненіе. Я подождалъ было, чтобъ она заговорила первая, но она молчала.

— Хорошій онъ, Дуня? спросилъ я.

— Хорошій, — чуть слышно шепнула она.

— Что же, будете ему отвѣтъ писать?

— Да, напишите, пожалуйста.

— А чтоже написать то?

— Вы лучше знаете, напишите, что хотите.

— Самъ я не знаю, Дуня, а вы лучше скажите мнѣ, не стѣсняясь, чтобы вы хотѣли написать ему. Говорите такъ, какъ стали бы писать сами.

Дуня молчала.

— Ну?...

— Напишите ему... что я... напишите тоже, что и онъ пишетъ... что я помру безъ него... пусть пріѣзжаетъ, ждать буду...

Дуня сбилась и замолчала. Я взглянулъ на нее, и мнѣ стало ее жаль.

— Дуня, сказалъ я, хорошо ли вы его знаете? Можетъ быть, онъ обманываетъ?..

Дуня вспыхнула, но промолчала, только начала усиленно теребить конецъ передника.

— Вѣдь вы видѣли его только въ тюрьмѣ, продолжалъ я; сами говорите, что даже говорить съ нимъ приходилось мало, — развѣ можно такъ скоро разгадать человѣка?..

— Будетъ ужъ!.. Лучше напишите, что я просила!

Она произнесла это попрежнему тихо, но въ голосѣ ея прозвучала какая-то сухая, чуть не враждебная мнѣ нотка.

Я написалъ отъ Дуни письмо къ Кузнецову и на другой день прочиталъ его ей. Оно кажется, понравилось ей, но она ничего не сказала, только поблагодарила меня. Уходя, она несмѣло попросила меня еще разъ прочесть ей записку Кузнецова. Я исполнилъ ея просьбу. Она молча выслушала и ушла. Часа черезъ два я встрѣтилъ ее на тюремномъ дворѣ. Былъ обѣдъ, и всѣ обитатели тюрьмы находились въ камерахъ. Дуня одна ходила взадъ и впередъ вдоль стѣны, сложивъ руки на груди. Она показалась мнѣ совсѣмъ убитою.

— Что вы, Дуня, все скучаете? — теперь нужно веселѣй быть. Вотъ завтра выйдете, а тамъ, глядишь, скоро и на мѣсто придете. Какъ ни какъ, а на мѣстѣ все лучше будетъ, чѣмъ въ дорогѣ.

— Я у доктора была сейчасъ, говоритъ я скоро умру...

Дуня произнесла это такъ растеряно и въ голосѣ ея послышалась такая тоскливая нотка, что я ни на мгновенье не заподозрилъ въ ея словахъ шутки.

— Да съ чего же?

— Порокъ сердца говоритъ. Выслушивалъ. Меня еще въ Тобольскѣ докторъ слушалъ, тоже сказалъ, что жить мнѣ недолго... я думала, что неправда, а теперь и этотъ тоже.

— Такъ что же у васъ болитъ что-нибудь?

— Нѣтъ, ноетъ только сердце, обмороки бывали... Въ тюрьмѣ все это началось, — съ горя, поди!...

На другой день Дуня отправилась дальше по дорогѣ къ Якутску и я ее больше не встрѣчалъ и ничего не слышалъ о ней; не знаю даже добралась ли она живою до мѣста. Но мнѣ долго потомъ вспоминалась эта несчастная дѣвушка съ добрыми ласковыми глазами.

В. А—въ.

(OCR: Аристарх Северин)

На сѣверѣ отъ Иркутской губерніи лежитъ Якутская область. На сѣверѣ она доходитъ до Ледовитаго океана, на востокѣ граничитъ съ Приморской и Амурской областями, на юго-востокѣ съ Иркутской губерніей, на юго-западѣ съ Забайкальской областью и на западѣ съ Енисейской губерніей. Пространство Якутской области точно не изслѣдовано, но оно превышаетъ 368 милліоновъ десятинъ. По наружному виду она представляетъ большую равнину, наклонную къ сѣверо-западу. На южной и восточной границахъ область прорѣзана отрогами горъ. Склоны горъ, обращенныхъ къ Ледовитому океану, покрыты низкою корявою растительностію, тогда какъ склоны горъ, обращенныхъ къ Тихому океану, покрыты густыми вѣковыми хвойными лѣсами. Горы эти замѣчательны тѣмъ, что нерѣдко на самыхъ вершинахъ ихъ находятся топи и болота. Пади же и долины горъ заняты то быстрыми горными потоками, то болотами. Въ этихъ горахъ берутъ начало всѣ рѣки Якутской области. Рѣки, здѣшнія составляются изъ множества горныхъ потоковъ и сначала быстро катятся между скалистыми берегами и вѣковыми лѣсами. Выбравшись изъ горной мѣстности, онѣ уже гораздо тише идутъ по обширной низменности, раздѣляясь на множество рукавовъ. Разливаются онѣ нѣсколько разъ въ году и во время разлива заливаютъ на далекое разстояніе свои низменные берега. Самый большой разливъ бываетъ въ іюлѣ, иногда въ августѣ, отъ таянія въ горахъ снѣга и отъ дождей. Въ сухое жаркое лѣто многіе рукава рѣкъ пересыхаютъ совсѣмъ, другіе мелѣютъ. Область прорѣзывается громадною рѣкою Леною и орошается ея притоками. Изъ послѣднихъ судоходны Вилюй, Олекма, Витимъ, Киренга и Алданъ. Вилюй течетъ по плоской возвышенности, но берега его круты и гористы. На Витимѣ много пороговъ, но звѣроловы и другіе промышленники поднимаются по нему довольно высоко. Олекма очень быстра и извилиста; на ней много пороговъ и шиверъ. Алданъ идетъ между высокими горами и при весеннемъ разливѣ вода поднимается въ немъ на необычайную высоту. Кромѣ крупныхъ рѣкъ въ Якутской области очень много озеръ и мелкихъ рѣчекъ. Въ особенности много ихъ въ трехъ сѣверныхъ уѣздахъ области. Отъ обилія воды воздухъ здѣсь отличается большою сыростію; отъ того и туманы здѣсь очень часты. Въ общемъ Якутская область представляетъ печальную и безлюдную страну, покрытую болотами и лѣсами, съ короткимъ лѣтомъ и безконечно долгою зимою.

Только въ Олекминскомъ уѣздѣ распространено земледѣліе между живущими тамъ русскими крестьянами и осѣдлыми инородцами—якутами. Въ двухъ другихъ уѣздахъ — Якутскомъ и Вилюйскомъ оно существуетъ только въ городахъ и русскихъ поселеніяхъ. Подъ посѣвами въ области не болѣе 19 тыс. десятинъ. Болѣе половины этого пространства засѣвается якутами, всего болѣе ячменемъ. Кромѣ ячменя здѣсь сѣютъ яровую пшеницу, овесъ и картофель; ржи сѣется очень мало. Количество посѣвовъ изъ года въ годъ понемногу увеличивается. Въ среднемъ за послѣдніе годы въ области собирается ежегодно хлѣба, за вычетомъ сѣмянъ, не болѣе 60—70 тыс. четвертей. Этого хлѣба, конечно, далеко недостаточно для продовольствія населенія области. Поэтому сюда привозится ежегодно 40—53 тыс. четвертей хлѣба изъ Иркутской губерніи. Впрочемъ, мѣстные инородцы мало потребляютъ хлѣба, они питаются главнымъ образомъ продуктами скотоводства, рыболовства и охоты. Земледѣліемъ занимается во всей области не болѣе 4 т. взрослыхъ рабочихъ обоего пола. Въ сѣверной части ея земледѣлія не существуетъ вовсе. Огородничество даже въ южныхъ частяхъ области развито слабо. Славятся здѣсь огороды ссыльныхъ раскольниковъ и скопцовъ. Послѣдніе заводятъ большіе огороды для продажи овощей и устраиваютъ парники, въ которыхъ выращиваютъ дыни, арбузы и баклажаны.

Сѣверъ области представляетъ изъ себя необозримую тундру съ сплошными болотами, озерами и топями. По ней разбросанъ рѣденькій кустарникъ низкорослой лиственницы; по землѣ стелется верескъ и тальникъ, изъ подъ которыхъ выглядываютъ мохъ, лишаи, да ягодныя травы. Все это придаетъ тундрѣ очень унылый видъ. Самый край тундры, вблизи моря, лишенъ всякой растительности. Онъ представляетъ равнину изъ голаго илистаго, мѣстами хрящеватаго песку, омываемаго морскими приливами. Въ тундрѣ бродятъ одни инородцы со стадами оленей.

Громадныя лѣсныя пространства Якутской области изобилуютъ дорогимъ пушнымъ звѣремъ, хотя количество его съ годами замѣтно уменьшается. Звѣроловствомъ занимаются по всей области. Но главнымъ промысломъ оно является лишь въ сѣверныхъ уѣздахъ. Больше всего охотятся на лисицу, песца и горностая. Охотникъ-инородецъ здѣсь, какъ и вездѣ, находится въ кабалѣ и неоплатномъ долгу у скупщиковъ пушнины. Скупщикъ богатѣетъ, обирая довѣрчиваго инородца-звѣролова, а самъ охотникъ влачитъ самое жалкое существованіе. Охота ведется хищнически: не щадятъ ни беременныхъ животныхъ, ни маленькихъ дѣтенышей. Кромѣ кремневыхъ ружей и деревянныхъ луковъ, звѣря добываютъ петлями, разнаго рода ловушками и отравой. Въ лѣсахъ много также разнаго рода дичи, но большая часть ея прилетаетъ сюда лишь лѣтомъ, на короткое время. Рыболовство тоже находится во власти скупщиковъ и потому даетъ населенію мало доходу, хотя рѣки и озера области изобилуютъ рыбою. Наиболѣе развитъ рыбный промыселъ на сѣверѣ губерніи, въ низовьяхъ Лены. Оттуда идутъ въ продажу разныя дорогія породы рыбъ.

Скотоводство сильно развито у якутскихъ инородцевъ. Даже въ южныхъ уѣздахъ области, гдѣ возможно земледѣліе, оно имѣетъ для инородцевъ меньшее значеніе, чѣмъ разведеніе рогатаго скота и лошадей. Въ сѣверныхъ уѣздахъ области — Верхоянскомъ и Средне-Колымскомъ инородцы разводятъ оленей и имѣютъ большія стада ихъ. Еще дальше на сѣверъ, на прибрежьи Ледовитаго океана, весь домашній скотъ инородца состоитъ изъ однѣхъ ѣздовыхъ собакъ. Замѣчено, что скотоводство во всей области за послѣдніе десятки лѣтъ приходитъ въ упадокъ. Содержаніе скота обходится здѣсь, при восьмимѣсячной зимѣ, очень дорого. Высчитали, что въ настоящее время въ лѣсной полосѣ Якутской области приходится на сто жителей 37 лошадей и 80 головъ крупнаго рогатаго скота. Въ тундрѣ оленей приходится болѣе ста головъ на 100 жителей. Мелкаго скота — овецъ и свиней — жители области не держатъ почти вовсе. Количество ѣздовыхъ собакъ у инородцевъ Якутской тундры считаютъ около двухъ тысячъ штукъ. Скотоводствомъ въ области занимается не менѣе 50 тыс. человѣкъ мужскаго пола.

Климатъ Якутской области очень суровый. Въ сѣверной части ея почва едва оттаиваетъ лѣтомъ на 1—2 аршина; мѣстами же подъ мхомъ мерзлая земля встрѣчается уже на нѣсколько вершковъ отъ поверхности. Мерзлота почвы идетъ на десятки или сотни саженей въ глубину. Въ южной части области земля оттаиваетъ лѣтомъ тоже очень не глубоко.

Якутская область довольно богата разными природными богатствами. Есть здѣсь серебро-свинцовыя и желѣзныя руды, много самоцвѣтныхъ камней: въ изобиліи находятся залежи каменнаго угля и каменной соли. Въ Олекминскомъ уѣздѣ добывается сверхъ того золото. Золотопромышленность занимаетъ здѣсь отъ 14 до 15 тыс. рабочихъ рукъ и даетъ свыше 14 мил. рублей валового дохода. Золота добывается здѣсь въ годъ отъ 680 до 700 пудовъ.

Фабрикъ въ Якутской области нѣтъ вовсе, а заводская и кустарная промышленность развита очень слабо. Торговля незначительна. Изъ Якутской области вывозятся: пушнина, мамонтова кость, мясо, масло, кожи, рогатый скотъ, моржовый зубъ и другое сырье. Ввозятся сюда разныя фабрично-заводскія издѣлія и другіе русскіе товары.

Якутская область очень мало населена. Всего здѣсь оказалось по переписи около 262 тыс. человѣкъ. Русское населеніе въ области ничтожно Изъ него болѣе четверти ссыльныхъ. На крайнемъ сѣверѣ въ небольшомъ числѣ кочуютъ полудикіе чукчи, закутанные съ ногъ до головы въ мѣха; они занимаются оленеводствомъ и рыболовствомъ; лѣсную часть области населяютъ главнымъ образомъ тунгусы и якуты. Небольшими группами или таборами бродятъ они по лѣсамъ своимъ. Выбравъ мѣсто, гдѣ побольше моха для оленей, тунгусъ строитъ свой шатеръ, оставляетъ въ немъ жену и дѣтей и идетъ съ своей собаченкой на охоту. Самая прибыльная охота бываетъ зимою, когда мѣхъ звѣря особенно красивъ и пышенъ. Въ зимнюю пору тунгусы исхаживаютъ по лѣсу громадныя пространства, отыскивая соболей, куницъ и бѣлку. Мѣха этихъ звѣрьковъ инородцы сбываютъ русскимъ и китайскимъ купцамъ въ обмѣнъ на хлѣбъ, порохъ, свинецъ, табакъ и водку, которую они очень любятъ. Продажа инородцамъ водки запрещена и потому купцы привозятъ ее потихоньку.

Изъ инородцевъ болѣе всего въ области якутовъ, которые занимаютъ всю плоскую часть области. Якуты занимаются скотоводствомъ и перемѣняютъ жилища въ теченіе года два раза. Весной они переселяются въ лѣтникъ, ближе къ лѣсу и пастбищамъ, а зимою опять возвращаются въ зимникъ. Большинство якутовъ хотя и крещено, но придерживаются шаманства. Якуты хитры и изворотливы, какъ цыгане. У нихъ рождаемость превышаетъ смертность. Остальныя же инородческія племена якутской области замѣтно вымираютъ.

Народное образованіе въ Якутской области поставлено очень плохо. Школъ мало и всѣ онѣ неудовлетворительны. Медицинской помощи населеніе лишено тоже почти вовсе. Устранить эти неудобства очень трудно, потому что селенія Якутской области очень незначительны и находятся другъ отъ друга на десятки и сотни верстъ

Уѣздные города Якутской области очень малы, бѣдны и непривлекательны. Жителей въ нихъ мало и съ виду они напоминаютъ деревушки. Занимаются городскіе жители главнымъ образомъ рыболовствомъ и охотой. Нѣкоторые пашутъ землю. Главный городъ области — Якутскъ состоитъ изъ маленькой кучки домовъ, расположенныхъ на лѣвомъ берегу Лены. Съ виду онъ похожъ больше на зажиточное селеніе, чѣмъ на городъ. Всюду грязь непролазная, ни фонарей, ни мощеныхъ улицъ. Вокругъ города лежатъ три озера, которыя жители заваливаютъ нечистотами. Часть жителей Якутска занимается земледѣліемъ, огородничествомъ, косьбою сѣна, скотоводствомъ. Часть уходитъ на заработки въ другія мѣста, преимущественно на рыбную ловлю. Ремесленная промышленность въ городѣ очень незначительна и едва удовлетворяетъ ограниченныя мѣстныя нужды. Изъ ремеслъ города обращаетъ на себя вниманіе выдѣлка якутами изъ мамонтовой кости гребней, запонокъ, черенковъ и ящичковъ, а также изготовленіе деревянной посуды. Въ торговомъ отношеніи Якутскъ имѣетъ нѣкоторое значеніе, какъ городъ, откуда вся область снабжается привозными товарами и гдѣ скупается пушнина и другіе мѣстные продукты. Якутскъ извѣстенъ своими страшными морозами. Въ декабрѣ и январѣ здѣсь иногда стекла лопаются отъ холода, стѣны трещатъ и густой морозный туманъ наполняетъ воздухъ. По цѣлымъ недѣлямъ стоятъ морозы въ 40 градусовъ, а иногда доходятъ и до 50 градусовъ.

(OCR: Аристарх Северин)