Владимиръ Войтинскiй

Купецъ.

Купецъ въ русской рубахѣ и высокихъ сапогахъ ѣхалъ въ одной каютѣ со мной.

Спутникъ былъ у меня не изъ спокойныхъ. То и дѣло заходили къ нему въ каюту пассажиры съ верхней палубы, — тунгусы и якуты. Бѣдно одѣтые, покрытые пылью и грязью, присаживались они къ столу. Говорили подолгу съ Антипинымъ на своемъ рѣзкомъ, трескучемъ языкѣ. Затѣмъ уходили. Спустя часъ въ каюту приходили другіе люди. И опять начинались непонятные для меня разговоры.

Говорили, повидимому, о дѣлахъ. Разговоръ никогда не переходилъ въ споръ. Не похоже было и на то, чтобъ инородцы просили о чемъ-либо купца или купецъ старался въ чемъ либо уговорить ихъ.

Ни въ голосѣ, ни въ манерахъ приходившихъ въ нашу каюту тунгусовъ не замѣтно было — приниженности, подхалимства. Держались они, какъ равные, неизмѣнно вѣжливо, съ выраженіемъ доброжелательства. Такъ же спокойно, ровно, вѣжливо говорилъ съ ними и купецъ. Часто послѣ разговора онъ подымался и выходилъ на палубу вмѣстѣ со своимъ гостемъ.

Одинъ изъ посѣтителей заинтересовалъ меня. Это былъ рослый, плечистый дѣтина съ очень смуглымъ скуластымъ лицомъ. Когда онъ улыбался, видны были его зубы, ровные и крупные, какъ у лошади. Глаза смотрѣли дѣтски простодушно и вмѣстѣ съ тѣмъ лукаво. Руки его, огромныя, красныя, все время были въ движеніи, но жестикулировалъ онъ безъ суетливости, широко, плавно.

Поговоривъ съ нимъ, Антипинъ вышелъ, улыбаясь, за нимъ.

Вернувшись, купецъ записалъ что то у себя въ книжкѣ и, покачавъ головой, произнесъ:

— Вотъ, изволите видѣть, народецъ! Проигрался, а ты плати за него! Легко ли?

— Кто это былъ у васъ? полюбопытствовалъ я.

— Тунгусъ-то? Кирилломъ его звать. Охотникъ онъ. Промышленникъ.

— Купецъ?

— Нѣтъ, какой съ него купецъ? Звѣремъ промышляетъ, бѣлкуетъ, если по-здѣшнему сказать. А если проще выразиться, бьетъ бѣлку. Этимъ и живетъ. Бѣдовый парень!

— Чѣмъ бѣдовый?

— Первый охотникъ по здѣшнимъ мѣстамъ. Всякаго звѣря знаетъ. Всѣ тропы изучилъ. У него пушнина всегда бываетъ. Ни у кого кругомъ нѣтъ, а у Кирилла всегда!

— Вы говорили, онъ проигрался?

— Какъ же! Первое у него дѣло, когда выпьетъ, — это карты. И хорошо бы, если бъ игралъ со своими, съ тунгусами. Они не обманутъ, — народъ, какъ говорится, безъ фальши. А то садится съ якутами да съ русскими! Ну и обставляютъ его. А ты плати! Легко ли? Посудите сами!

Я согласился, что платить за карточный проигрышъ тунгуса купцу должно быть нелегко.

Не могъ я только понять, на какомъ основаніи является Кириллъ къ купцу за деньгами, лишь только у него окажется нехватка для уплаты карточнаго долга.

Спросилъ купца:

— Почему вы платите за него?

— Да какъ же иначе? улыбнулся купецъ. Первый охотникъ по здѣшнимъ мѣстамъ. А онъ все у меня забираетъ: масло, порохъ, свинецъ, чай.

— «Значитъ, выгодный покупатель? Такъ, что-ли?

— Какой покупатель!? За нимъ моихъ посейчасъ не то — 340, не то — 350 рублей гуляетъ. Да теперь за него 70 рублей заплатилъ. Перевелъ, вѣрнѣе. Тотъ, что выигралъ, тоже мнѣ долженъ.

— Разъ вы ему довѣряете, значитъ, у него есть, чѣмъ платить! — замѣтилъ я, не вполнѣ ясно представляя себѣ характеръ разсчетовъ купца съ охотникомъ.

— Да чѣмъ Кириллъ заплатитъ? Скота онъ не держитъ, хозяйства не имѣетъ. Ничего у него нѣтъ, а ты его выручай! Четвертый годъ съ нимъ верчусь. А бросить не могу, — все черезъ свой характеръ.

И не сомнѣваясь, что во мнѣ онъ найдетъ человѣка сочувствующаго и понимающаго, купецъ продолжалъ:

— Больно ужъ простъ я для торговаго дѣла. Главное, черезъ это терплю. Я бы теперь большими тысячами ворочалъ, да довѣрился и все потерялъ. Начинай, значитъ, съ начала. Ужъ такой человѣкъ я простой.

Купца, повидимому, не на шутку тревожила мягкость собственнаго характера.

— Тунгусы сообразили, и всѣ кругомъ пользуются, продолжалъ онъ свои жалобы: Чуть что, — къ кому идти? Къ Антипину! Знаютъ, что не откажетъ. Одежа ли порвалась, муки ли, масла ли надо, или для охоты, или долгъ платить нечѣмъ, или провіантъ, или припасы вышли, все ко мнѣ идутъ! честное слово!

Удивляясь безкорыстію купца, я спросилъ:

— Вы подъ проценты даете имъ или такъ?

Антипинъ привскочилъ на мѣстѣ:

— Да развѣ тунгусъ у нашего брата подъ проценты возьметъ? У своихъ берутъ, да еще какіе проценты! Рубль возьметъ, да и платитъ за процентъ по двугривенному въ мѣсяцъ. За годъ два раза капиталъ на капиталъ вернетъ. А у насъ такъ берутъ, безъ всякой выгоды. Изъ дружбы больше, изъ уваженія. А я такой человѣкъ, что и не напомню другому, чтобъ платилъ. Если есть у него, заплатитъ. А коли нѣтъ, такъ напоминать ему, — человѣка обидѣть. Не могу я этого! Кругомъ и пользуются. Зато, тунгусы меня любятъ. Хоть кого угодно спросите! Вотъ Кирилла возьмите: сколько у него пушнины не будетъ, всю мнѣ отдастъ. Никому не уступитъ ни шкурки. Все мнѣ! Набьетъ звѣря и ждетъ, и цѣны не спроситъ! Знаетъ, что Антипинъ его не обидитъ. Такой онъ, Кириллъ-то. Вотъ и ему я долженъ уважить. Продулся онъ, — неловко ему, что платить нечѣмъ, стыдно. Выручилъ я его — запомнитъ онъ это, будетъ чувствовать.

Я начиналъ понимать торговыя операціи моего спутника.

— Вы, значитъ, ссужаете тунгусовъ товарами подъ будущую пушнину?

— Какая тутъ ссуда? Онъ мнѣ расписки не даетъ, векселя не пишетъ. Захочетъ, мнѣ пушнину отдастъ, захочетъ другому, кто больше предложитъ.

— А если тунгусъ отдастъ пушнину другому, ваши деньги пропадутъ?

— И это бываетъ. Только рѣдко. Почти что и не бываетъ совсѣмъ. Честные они, тунгусы. Одолженіе помнятъ. И къ хорошему человѣку завсегда со вниманіемъ. А я ихъ не обижаю. Такой я прямой человѣкъ! И плачу, опять, за пушнину настоящую цѣну.

— Деньгами?

— На что тунгусу деньги? Торговля у насъ на товаръ ведется.

— А цѣны вы какія ставите?

— Да ужъ не обижу...

Послѣ этого разговора операціи Антипина пріобрѣли для меня интересъ, и я сталъ приглядываться къ нимъ съ большимъ вниманіемъ.

Разспрашивалъ я ѣхавшихъ на пароходѣ тунгусовъ объ Антипинѣ. Его, въ общемъ, хвалили. Особенно, былъ имъ доволенъ Кириллъ.

Разъ какъ-то мнѣ удалось разговориться съ этимъ охотникомъ.

Пароходъ въ это время стоялъ у берега. На палубу собралось человѣкъ десять тунгусовъ. Шумной толпой тѣснились они вокругъ Антипина, который одѣлялъ ихъ охотничьими припасами; когда я подошелъ, раздача пороха и патроновъ ужъ кончилась. На толстыхъ лиственничныхъ дровахъ лежали 5-пудовыя болванки свинца для картечи. Двое тунгусовъ топорами рубили ихъ. Кругомъ тѣснились охотники. Среди нихъ я замѣтилъ Кирилла. Широко улыбаясь, смотрѣлъ онъ на свинецъ. Подмигнулъ мнѣ и сказалъ:

— Хорошо!

— Что хорошо? не понялъ я сразу.

— Свинецъ хорошо. Звѣря убивать. Бѣлку.

— Много убьете за годъ?

— Не знаю. Кончу годъ, тогда знаю.

— Въ этомъ году много убили?

— Мало-помало много. Тысяча.

— Кому сдавали?

Вмѣсто отвѣта, тунгусъ ухмыльнулся:

— Сами, дескать, знаете!

Я переспросилъ:

— Антипину сдавали?

— Антипину!

— По какой цѣнѣ?

— Не знаю. Купецъ знаетъ.

— Да развѣ такъ можно? Вѣдь это невыгодно вамъ!

— Нѣтъ! Хорошо!

И видя, что я сомнѣваюсь, Кириллъ началъ высчитывать выгоды своего положенія.

— Масло есть, на охоту идти мука есть. Хорошо! Порохъ есть, свинецъ есть, пуля есть! Хорошо! Водка есть, другъ есть. Что нужно, сказалъ, — все сдѣлалъ. Годъ ходилъ, бѣлку убивалъ, шкуры отдалъ, снова ходить можно. Хорошо!

Алданскіе охотники живутъ въ сѣтяхъ жестокой кабалы у купцовъ — скупщиковъ пушнины. Фактически они давно утратили всякую тѣнь самостоятельности, давно превратились въ батраковъ, работающихъ круглый годъ на своихъ „благодѣтелей“.

Купецъ снаряжаетъ тунгуса на охоту, снабжаетъ его всѣмъ необходимымъ. А тотъ круглый годъ промышляетъ на него.

Особенность этой кабалы, — ея внѣправовой характеръ. Тутъ эксплуатируется честность инородцевъ.

Только въ разсчетѣ на честность тунгуса могутъ купцы-благодѣтели отпускать своимъ кліентамъ товары, оказывать имъ всякія услуги и одолженія: они знаютъ, что все вернется имъ сторицей.

Какъ-то Антипинъ сказалъ мнѣ про тунгусовъ:

— Счастливый народъ. Самъ голъ, нѣтъ ничего, а кредитъ у него не-о-гра-ни-ченный!

И въ голосѣ купца звучала нотка зависти. Мечталъ онъ о томъ, какъ развернулъ бы дѣло, будь у него такой кредитъ, какъ у тунгусовъ...

При мнѣ Антипинъ просилъ капитана остановить пароходъ у песчанаго мыса. Когда пароходъ остановился, купецъ побѣжалъ на баржу, и оттуда вынесли на берегъ куль муки, боченокъ, пачку свѣчей и еще какой-то ящикъ. Сложили все на пескѣ, на совершенно безлюдномъ мѣстѣ и поѣхали дальше.

Купецъ объяснилъ мнѣ:

— Тутъ якутъ Савва живетъ. Бѣлкуетъ и мнѣ сдаетъ. Такъ вотъ ему...

— А если кто другой возьметъ?

— Кому же взять? Тутъ одни тунгусы живутъ да Савва, русскихъ нѣтъ!

— Тунгусъ какой-нибудь и возьметъ!..

— Никогда! Вы этого народа не знаете.

Я и теперь не знаю этого народа, хоть и знаю, что тунгусы правдивы, прямодушны, смѣлы въ опасности, честны въ исполненіи своихъ обязательствъ...

Но достаточно познакомиться съ тѣмъ, какъ обрабатываетъ тунгусовъ несущій имъ блага культуры капиталъ, и грустно становится за нихъ и какъ-то обидно за культуру.

— Хорошій, честный народъ! — восхищаются купцы, закабалившіе дѣтей тайги, спаивающіе и обирающіе ихъ.

А охотникъ, добродушно улыбаясь во все лицо, повторяетъ:

— Хорошій купецъ! Не обидитъ!..

(OCR: Аристарх Северин)