„Русскій духъ.“

(Изъ якутскихъ разсказовъ).

 

А.Г. Клюге

Вместо предисловия:

Клюге, А.Г. — политссыльный, сибирский журналист 1890-х гг., активно сотрудничал с либеральной и народнической прессой наряду с политссыльными, ориентировавшимися на народническую идеологию, такими как Ядринцев Н.М., Богораз-Тан В.Г., Елпатьевский С.Я., Серошевский В.Л. и др., повлиявшими на то, что с начала 1880-х гг на страницах периодической печати стал подниматься вопрос о вымирании инородцев, в качестве главной причины которого признавалось влияние русской колонизации. Общественный резонанс, вызванный обсуждением «инородческого вопроса» позволил авторам подобных произведений привлечь внимание широкой общественности к проблемам коренного населения в удаленных уголках Российской империи.

Администратор www.yakutskhistory.net

 

I.

До сихъ поръ жители острова Бурулаха помнятъ и жалѣютъ Марину, которую лѣтъ 10 тому назадъ унесъ въ могилу русскій духъ (по словамъ шамана Додоя). Это была остроумная маленькая якуточка. Она удивляла всѣхъ своею любознательностію.

Она съ интересомъ вслушивалась въ разговоры взрослыхъ и ея косые, черные глазки свѣтились умомъ. Когда поселенцы, иногда работавшіе у ея отца на покосѣ, ломаннымъ якутскимъ языкомъ, разсказывали про чудеса „Россіи", — ея щеки пылали, она вся была вниманіе и въ то время какъ другіе якуты позѣвывали, слушая разсказчика и думая про себя: „вретъ однако хайлакъ ¹⁾, болтаетъ небылицы— она задавала имъ вопросы, жадно выслушивала отвѣты, готова была сидѣть гдѣ нибудь въ уголку комнаты, въ которой шли эти разсказы, до утра, что многимъ почтеннымъ старухамъ казалось неприличнымъ, для дочери такого богатаго тойона ²⁾ какимъ былъ огонеръ ³⁾ Савва.

1) Хайлакъ — поселенецъ — (уголовный ссыльный.)

2) Тойонъ — господинъ, богачъ.

3) Огонеръ — старикъ, почетное названіе.

Наслушавшись отрывочныхъ разсказовъ о другихъ земляхъ, другихъ людяхъ и обычаяхъ и узнавъ кое что о жизни русскихъ, она стала мечтать о томъ, чтобы узнать еще больше обо всемъ этомъ. Въ то время какъ ея сверстники и сверстницы беззаботно играли въ свои якутскія игры, не зная ничего лучше своего острова, юртъ и хотоновъ ⁴⁾ — она уже тосковала. По цѣлымъ часамъ она разсматривала единственную въ домѣ отца книжку съ картинками. Глаза ея блестѣли и задумчиво глядѣли въ даль, лицо принимало серьезное недѣтское выраженіе. Опа дополняла воображеніемъ то, чего не было въ картинахъ, о чемъ она слышала, сгорая желаніемъ все это видѣть.

4) Хотонъ — хлѣвъ для коровъ.

Конечно огонеру Саввѣ легко было дать нѣкоторый исходъ этой дѣтской тоскѣ, этой любознательности его единственной дочери. Стоило лишь отвезти ее въ городъ и отдать въ училище. Но у тойоновъ, устроившихъ въ городѣ на свои средства училище для своихъ мальчиковъ, не было принято давать образованіе дѣвочкамъ. „Къ чему это? Никакихъ дѣлъ имъ не придется вести ни хозяйственныхъ, ни торговыхъ; назначеніе ихъ выйти замужъ и рожать дѣтей. Научиться варить кобылятину такъ, чтобы была вкусна, дѣлать кумысъ такъ, чтобы ударялъ въ голову — можно и дома. Необразованная еще скорѣе найдетъ мужа, чѣмъ образованная. Вотъ если бы за образованную давали больше калыму! Но это врядъ-ли. Ненужна дѣвкамъ наука".

Такъ разсуждалъ огонеръ Савва и Марина, остроумная якуточка, осталась неграмотной. Она могла лишь разсматривать картинки въ единственной книгѣ, украшавшей домъ ея отца, но не могла читать надписи подъ картинками и узнать содержаніе книги.

Хоть бы какой нибудь поселенецъ прочиталъ бы и перевелъ бы ей то, что написано въ книгѣ о далекихъ странахъ, о чужихъ обычаяхъ!

Но и это желаніе было лишь мечтою. Всѣ поселенцы умѣли разсказывать о Россіи, но не всѣ умѣли читать. И не всегда они были подъ рукою. Большинство ихъ тотчасъ по прибытіи въ наслегъ, уходили на пріиски. Они тосковали среди чужого имъ народа и якуты боялись этихъ бородатыхъ, угрюмыхъ людей. Якуты давали поселенцамъ, поселяемымъ въ наслегахъ ⁵⁾ на дорогу денегъ и провизіи, давали билетъ и отпускали на всѣ четыре стороны.

5) Наслегъ — селеніе, часть улуса, населенная иногда потомками одного и того же рода.

— Спасибо, хайлакъ, что ты уходишь отъ насъ, говорили якуты. У насъ худо: нѣтъ хлѣба, нѣтъ земли, а есть только густая, непроходимая тайга, она не родитъ хлѣба... Ты не виноватъ, что тебѣ ѣсть хочется; но и мы не виноваты, что тебя послали къ намъ изъ богатыхъ и привольныхъ мѣстъ... Извини насъ...

Хайлакъ бралъ деньги и билетъ и пропадалъ безъ вѣсти.

И потомъ, когда якуты того наслега, откуда ушелъ хайлакъ, везя на пріиски кладь, находили въ кустахъ при дорогѣ мертвое тѣло — они спорили между собою, не тотъ ли это хайлакъ, который ушелъ изъ наслега прошлой весной. Борода словно такая, какъ у того и такой же лабашакъ. „Кто ихъ узнаетъ хайлаковъ? всѣ они будто схожи между собой... Всѣ они мерзлые⁶⁾... Гдѣ же ихъ отличишь одного отъ другого"...

6) Мерзлый — такъ якуты называютъ русскихъ.

Они уѣзжали дальше и никому не говорили о томъ, что видѣли въ дорогѣ, а мертвый хайлакъ оставался гнить подъ открытымъ небомъ, пока не истлѣвалъ или костей его не растаскивали по тайгѣ дикіе звѣри.

Да, поселенцы были перелетными птицами на островѣ Бурулахѣ, гдѣ жила Марина, и никто изъ нихъ не могъ объяснить ей того, что ее занимало. Чего же ей недоставало? Она сама не могла отвѣтить на этотъ вопросъ. Всѣ вокругъ нея, люди равные ей по богатству и положенію, были счастливы и довольны, а она росла среди этого довольства, сытости и богатства одинокая и печальная и тоска не переставала точить ее..

II.

Ее тяготила окружающая жизнь, точно она видѣла другую лучшую. Все въ этой жизни было такъ однообразно: одинъ день походилъ на другой, одинъ годъ походилъ на другой; однѣ и тѣ же заботы, однѣ и тѣ же занятія, одни и тѣ же событія, изо дня въ день... Самой главной заботой этой жизни была нажива, самымъ главнымъ занятіемъ — ѣда. Каждый годъ весною приходили изъ бѣдныхъ юртъ, разбросанныхъ вокругъ большаго помѣстья ея отца, якуты, брали у отца ея товары, деньги, провизію и уносили и увозили все это къ себѣ. Это было перемѣщеніе добра изъ тойонскаго дома въ юрты. Осенью тѣ же якуты приносили и привозили ея отцу сѣно, ячмень, овесъ, скотъ, масло. Это было перемѣщеніе добра изъ юртъ въ тойонскій домъ, но въ тройномъ количествѣ противъ взятаго. Зимою сѣно, скотъ, мясо отправлялось изъ тойонскаго дома на лошадяхъ обитателей юртъ, на пріиска. Лѣтомъ съ пріисковъ получались деньги. Деньги накапливались, тойонскій домъ становился все обширнѣе, застраивался вокругъ все новыми пристройками, амбарами, кладовыми, количество скота, бродившаго на пастбищахъ вокругъ тойонскаго дома изъ года въ годъ увеличивалось. Зато юрты становились все бѣднѣе, хотоны — тѣснѣе; мало скота виднѣлось вокругъ юртъ, разбросанныхъ по острову Бурулаху...

Велика сила денегъ! Но умная якуточка не разъ спрашивала себя, глядя на богатство отца, для чего оно, въ концѣ концовъ нужно. Вѣдь ничѣмъ кромѣ этого богатства не отличался ея отецъ отъ всѣхъ прочихъ якутовъ. Онъ такъ же былъ неграмотенъ, суевѣренъ, грубъ какъ они. Онъ только одѣвался лучше, былъ толще, выраженіе лица его было довольнѣе. Ея мать была такая же простая, неряшливая якутка, какъ и всѣ прочія. Впрочемъ она была горда. Но Марина понимала, что русскіе люди, даже поселенцы, находятъ эту гордость смѣшной. Ея родители не старались воспользоваться богатствомъ для того, чтобы увидѣть свѣтъ, узнать какъ живутъ другіе люди, не интересовались ничѣмъ кромѣ цѣнъ на товары, продукты и вообще мѣстныхъ событій и, казалось, весь міръ сосредоточивался для нихъ на островѣ Бурулахѣ. Ихъ, обитающихъ въ хоромахъ, богатство не сдѣлало ни чѣмъ выше прочихъ якутовъ, обитающихъ въ юртахъ...

Остроумной якуточкѣ казалось, что богатство, нажитое съ обитателей юртъ, налагаетъ на ея родителей нѣкоторыя обязанности въ отношеніи этихъ обитателей. Ей казалось, что родители ея должны бы помогать своимъ болѣе бѣднымъ сородичамъ, учить ихъ всему хорошему и полезному, давать имъ совѣты, заботиться объ ихъ благосостояніи. Но все это она думала про себя и боялась сказать во всеуслышаніе... Этими мыслями она не могла подѣлиться съ родными и оттого жизнь ей казалась еще скучнѣе, чѣмъ была въ дѣйствительности. Но и на самомъ дѣлѣ это была довольно скучная жизнь.

Въ будни была будничная сутолока: — раздача товаровъ и продуктовъ, заключеніе условій на подряды, будничная ѣда; въ праздники была праздничная сутолока: пріемъ гостей, угощенія, чаепитія и праздничная ѣда. Въ праздники было, въ сущности, еще скучнѣе, чѣмъ въ будни: всѣ гости вѣчно говорили одно и тоже, вели себя одинаково. Бѣдные, простые якуты были все таки интереснѣе, чѣмъ богатые, пріѣзжавшіе съ сосѣднихъ острововъ и наслеговъ. Они разсказывали иногда что нибудь веселое, шутили, разсказывали старинныя сказки и преданья на кухнѣ, а лѣтомъ пѣли и плясали на дворѣ... Правда это была тоже очень однообразная пляска. Они становились въ кругъ, брали другъ друга за руки, топтались и прыгали на одномъ мѣстѣ, вскрикивали:

— Эге-кай, ого-кай! Эге-кай, ого-кай!

Танецъ состоялъ изъ одной только фигуры и сопровождался однимъ только крикомъ. Въ танцѣ этомъ якуты подражали журавлямъ и находили свои движенья похожими на движенія этихъ птицъ. Да, многіе видѣли пляску журавлей въ глухихъ уголкахъ якутской земли и восхищались этой пляской.

Журавли пляшутъ на зорѣ. При заходѣ и восходѣ солнца, когда зоря розовыми огнями горитъ и пылаетъ на краю неба, тысячами огоньковъ отражаясь въ серебристой ряби озера, колышущагося подъ дуновеніемъ тихаго вѣтерка; среди зеленыхъ камышей, кудрявыхъ тальниковъ, подъ нѣжнымъ голубымъ небомъ, гдѣ звѣзды только что загораются или, угасая, свѣтятъ прощальнымъ свѣтомъ — среди нѣмой тишины, среди необъятнаго простора — происходятъ эти хороводы птицъ и людямъ очень рѣдко удается видѣть ихъ. Ставши въ кругъ и распустивъ крылья, журавли прыгаютъ въ тактъ своимъ крикамъ, поворачивая то направо, то налѣво свои длинныя шеи. Такъ по крайней мѣрѣ разсказываютъ охотники, видѣвшіе эти хороводы.

Птицы, вѣроятно, если не врутъ охотники, пляшутъ очень красиво, но движенья подражавшихъ имъ людей были довольно неуклюжи.

Они видѣли разъ какъ плясали русскую пьяные поселенцы. И что же? Въ ихъ пляскѣ было больше красоты, мощи и удали, чѣмъ въ „журавлиной" пляскѣ якутовъ...

Но бѣдные, незнатные якуты и въ пляскѣ и въ разговорахъ и въ ѣдѣ были просты и естественны.

О богатыхъ тойонахъ, гостяхъ ея отца, нельзя было сказать того же. Они были чопорны и важны. Женщины были скучнѣе мужчинъ, которые, напиваясь пьяными, забывали про то, что они тойоны и совершенно уподоблялись простымъ, не знатнымъ якутамъ. Они шутили, ругались и кричали также искренно и просто, какъ ихъ незнатные сородичи.

Тойонши являлись въ праздникъ увѣшанныя, унизанныя золотомъ: въ ушахъ — золотыя серьги, на рукахъ браслеты, на пальцахъ кольца и перстни, на груди цѣпочки. Съ такою ношей страшно было повернуться, чтобы не растерять ее по частямъ и онѣ сидѣли важно и неподвижно какъ пни, украшенные цвѣтами или наряженныя куклы, которыхъ привозятъ купцы на паузкахъ ⁷⁾ во время ярмарки.

7) Паузокъ - пловучій магазинъ на Ленѣ; судно особаго типа.

Церемонно кушая чай, онѣ едва перекидывались словами. Онѣ строго придерживались этикета, установленнаго обычаемъ: послѣ первыхъ привѣтствій, рукопожатій или поцѣлуевъ, онѣ спрашивали о здоровьѣ хозяевъ, а затѣмъ задавали хозяевамъ обычный при визитахъ вопросъ:

— Капсе (сказывай).

Этотъ вопросъ онѣ произносили разными интонаціями и распѣвами.

— Енъ капсе (сама сказывай), отвѣчала хозяйка.

Но такъ какъ хозяйка и гости знали одно и тоже, видѣли одно и тоже и ни одна изъ нихъ не знала ничего такого, что бы не знала и другая, — то онѣ молчали, иногда и зѣвали, и оживлялись нѣсколько, когда подавали чай; потомъ опять молчали и вновь оживлялись, когда подавали обѣдъ.

Едва кончался обѣдъ, какъ онѣ вставали изъ за стола, церемонно благодарили хозяевъ пожатіемъ руки и немедленно уѣзжали домой, какъ бы говоря: „напились, наѣлись — пора и по домамъ".

Маринѣ опостылѣла такая жизнь, тихая, мирная, сытая, скучная, безъ сильныхъ впечатлѣній, безъ выдающихся событій и почти безъ новостей. Все новое, случавшееся въ этой жизни, было въ сущности старымъ и это новое можно было предугадать заранѣе. Она искала выхода изъ этой надоѣвшей, никогда не кончавшейся канители. Иногда она подумывала о смерти.

Какъ хорошо забыться вѣчнымъ сномъ и лечь въ одинъ изъ зеленыхъ холмиковъ, на скатѣ глинистаго берега Лены, гдѣ покоятся ея предки.. Хорошо спать тамъ подъ вѣчный шумъ сосенъ, осѣняющихъ мирное кладбище. Какъ хорошо шумятъ сосны, какія славныя пѣсни поютъ онѣ о чемъ то неизвѣданномъ и прекрасномъ.. Можетъ быть только одни покойники понимаютъ эти таинственныя пѣсни, эти чудные звуки, наполняющіе природу въ ясные, весенніе дни, въ лѣтнія бѣлыя ночи; понимаютъ этотъ грозный вой, съ которымъ проносится вѣтеръ надъ засыпанной снѣгомъ землей...

Покойникамъ тепло и подъ снѣгомъ и они видятъ прекрасные сны, вѣчно грезятъ о томъ, что казалось имъ недосягаемымъ въ жизни.

Одинъ только выходъ предстоялъ ей; это — выйти замужъ. Она оставитъ домъ отца, войдетъ въ домъ мужа; изъ одного тойонскаго дома она перейдетъ въ другой. Расположеніе комнатъ въ домѣ и построекъ во дворѣ тамъ будетъ иное; можетъ быть будетъ открываться иной видъ изъ оконъ дома на берега Лены, но жизнь тамъ будетъ такая же какъ дома: нажива денегъ, ѣда, сонъ; весною перемѣщеніе продуктовъ изъ тойонскаго дома въ бѣдныя юрты окрестностей, осенью обратное перемѣщеніе продуктовъ, въ большемъ количествѣ изъ юртъ въ тойонскій домъ, зимою оправка этихъ продуктовъ на пріиски, и... ни проблеска мысли о томъ, для чего нужна вся эта суета!

Но ее поддерживала надежда, что мужъ пойметъ ее хоть немножко и броситъ эту скучную сутолоку, поѣдетъ въ другія страны, въ Россію, посмотрѣть какъ живутъ другіе люди, поучиться у нихъ какъ надо жить, чтобы въ жизни былъ смыслъ, была работа, боротьба, радость, а не легкая, грубая нажива и тоска.

И она вышла замужъ за Димитрія. Это былъ высокій, молодой человѣкъ, блѣдный и болѣзненный. Онъ былъ сыномъ богатаго тойона и потому понравился огонеру Саввѣ. Онъ былъ робокъ и смиренъ и потому больше понравился Маринѣ, чѣмъ другіе молодые люди, нахальные и гордые, въ качествѣ будущихъ тойоновъ, подражавшіе тойонамъ настоящимъ.

Въ глазахъ Димитрія свѣтились иныя мысли чѣмъ у нихъ; глаза эти блестѣли добрыми чувствами; выраженіе лица его никогда не выдавало того внутренняго довольства, которымъ сіяли жирныя скулистыя лица другихъ тойонскихъ сыновей.

Свадьба была пышная, но все въ ней было такъ же шаблонно, какъ и во время праздничныхъ пріемовъ: тѣ-же высокомѣрная тойонши, тѣ-же пьяные тойоны, тоже пляска журавлей на дворѣ у простого народа, которому выставили угощеніе — два ведра водки и дали по куску конины. Обѣдъ, изготовленный поваромъ, выписаннымъ изъ города, былъ въ полномъ смыслѣ великолѣпенъ, въ русскомъ вкусѣ, но якуты придали ему своеобразныя особенности, послѣ дессерта, сладкаго блюда изъ соковъ, сливокъ, фруктовъ, подали огромныя деревянныя миски съ жирной кониной.

Гости ѣли ее такъ жадно, какъ будто бы не было сытнаго обѣда въ русскомъ вкусѣ. Конину они запивали кумысомъ изъ „чороновъ" большихъ деревянныхъ, узорчатыхъ кувшиновъ на трехъ ножкахъ, разставленныхъ на столѣ по одному на 5-6 персонъ. Марина слышала какъ въ кухнѣ возмущался поваръ.

— Звѣри такъ звѣри и есть: послѣ сладкаго дессерта, послѣ мороженнаго — жирную конину жрутъ...

Другая особенность свадебнаго обѣда заключалась въ томъ, что гости, когда имъ наливали рюмки и бокалы, прежде чѣмь пить, кричали дружно:

— Горько, горько!

Это былъ сигналъ, по которому женихъ долженъ былъ цѣловать невѣсту. Гости требовали, что бы поцѣлуй былъ громкій и смачный. Это предписывалось этикетомъ, принятымъ искони на всѣхъ свадьбахъ. Марина находила это пошлымъ, но подчинилась обычаю.

Поживъ съ Димитріемъ, она увидѣла, что ошибалась въ немъ. Въ глазахъ его не было ничего загадочнаго, они сверкали неестественнымъ огнемъ просто отъ болѣзни. Лицо было блѣднымъ и серьезнымъ отъ страданій, которыя причиняла болѣзнь, а не настроеніе духа, не родственныя ей чувства неудовлетворенности и тоски, которыхъ она искала въ немъ.

Онъ любилъ ее такъ, какъ это было принято на островѣ Бурулахѣ: дарилъ ей золотыя украшенія, мѣха и деньги, когда ему случилось сдѣлать выгодную сдѣлку, вытянуть изъ юртъ больше того, на что онъ разсчитывалъ. Такая любовь ее не удовлетворяла и она скоро почувствовала себя несчастной. Счастливой она была только одинъ мѣсяцъ, когда она ошибалась въ муже, думала, что мужъ ее понимаетъ, раздѣляетъ ея недовольство жизнью и стремится къ чему ни-будь лучшему, чѣмъ то, что его окружаетъ.

— Димитрій, брось подряды и хозяйство. У насъ денегъ и такъ много, говорила она мужу наединѣ. Уѣдемъ отсюда въ Россію, посмотримъ какъ живутъ люди, узнаемъ о чемъ думаютъ они, какъ живутъ они между собою..

Онъ испуганно смотрѣлъ на нее. Какъ бросить домъ, хозяйство, родныхъ и уѣхать куда-то въ невѣдомую даль, о которой ничего даже не знаютъ люди на островѣ Бурулахѣ? Зачѣмъ это?

— Развѣ тебѣ не надоѣло, продолжала Марина, наживать деньги, ѣсть, спать и ни о чемъ не думать кромѣ наживы. Развѣ стоитъ жить для ѣды и сна? Мучиться ради своего желудка? Не хочется тебѣ испытать, нѣтъ ли чего лучшаго въ жизни, для чего стоитъ жить и мучиться?

Испугъ Димитрія увеличился. О чемъ это толкуетъ его жена? Онъ живетъ такъ, какъ живутъ его отецъ и родные. Онъ не знаетъ, какъ живутъ тамъ другіе и не имѣетъ надобности знать это. Онъ доволенъ своей жизнью... Если бы только вотъ не боль въ груди, да кашель. Но и это, — по словамъ стараго знахаря Додоя, — пустяки, стоитъ лишь ѣсть медвѣжій жиръ.

Онъ пробовалъ доказать своей женѣ всю неосновательность ея мечтаній.

— Что ты «тамъ» увидишь хорошаго? скажи: развѣ тамъ люди не точно также ѣдятъ, пьютъ, рождаются и умираютъ, какъ здѣсь, у насъ.

Сонъ, ѣда, смерть.. все это вездѣ — одно и тоже.

— Да, да. Ѣдятъ и пьютъ такъ же, какъ мы, но не такъ думаютъ, какъ мы... У нихъ не тѣ мысли и не тѣ дѣла. Я хочу узнать какъ они думаютъ и что они думаютъ... Глупый, ты глупый! говорила она мужу, цѣлуя его не изъ любви, а изъ состраданія къ нему, потому что кашель душилъ его.

Прежняя тоска проснулась въ ней, но внѣшнія событія не дали ей разгорѣться. Во время беременности, она какъ бы одеревенѣла и не думала больше о жизни и о своихъ мечтахъ.

Потомъ послѣ рожденія у нея дѣвочки, Димитрій захворалъ. Она ухаживала за нимъ съ заботливостью матери и, странное дѣло! это ухаживаніе доставляло ей удовольствіе. Хотя это удовольствіе отравлялось мыслію о возможной смерти мужа, но она не испытывала ни тоски, ни скуки, вся отдаваясь своему занятію. Ея жизнь какъ бы получала нѣкоторый смыслъ. Какъ пріятно было услужить больному, утѣшить его, облегчить его страданья. Не въ этомъ ли заключалась загадка существованія?

Въ ней смутно просыпалось сознаніе, что нужно облегчать страданья не только близкихъ людей, а всѣхъ вообще. Но не встрѣчая ни въ комъ поддержки, не видя вокругъ себя ободряющихъ примѣровъ, — она не сумѣла укрѣпить и развить въ себѣ этого сознанія и дать ему выходъ во внѣшнихъ проявленіяхъ.

Ее окружали черствые люди. Сами бѣдняки и страждущіе были черствы. Они смотрѣли на бѣдность и страданія какъ на свой неизбѣжный удѣлъ, какъ на необходимое условіе своего существованія и удивились бы, если бы кто нибудь посторонній безкорыстно старался бы облегчить ихъ горе. Они приняли бы помощь, но остались бы холодными. Тойоны не научили ихъ быть благодарными за добро. Они своимъ примѣромъ показывали какъ надо наживать богатство, но не показывали, какъ надо дѣлать добро ближнимъ и какъ надо благодарить за сдѣланное добро.

III.

Послѣ смерти мужа тоска Марины усилилась. Никто изъ окружающихъ не жалѣлъ ее искренно и она это видѣла.

Вороны кричали на кладбищѣ, когда хоронили ея мужа, а это былъ дурной знакъ. Маленькая якуточка была суевѣрна, какъ и другія.

Теперь она стала интересной вдовою, такъ какъ у нея было большое приданное, — независимое состояніе, отданное ей отцомъ. Родители дали ей хорошее приданное и находили, что они осчастливили ее. Но почему они не дали ей этого богатства безусловно въ ея распоряженіе? Тогда она распорядилась бы съ нимъ по своему. Она уѣхала бы въ невѣдомую даль, гдѣ жилось такъ хорошо, гдѣ у людей были иныя мысли и иныя дѣла, чѣмъ на островѣ Бурулахѣ. Или она отдала бы все это приданное: мѣха, скотъ и деньги бѣднымъ. Это бы ее утѣшало въ минуты тоски и скуки. Но родители, давая ей богатство, требовали, чтобы она распорядилась бы имъ не по своему, а по ихъ желанію. Не для поѣздки въ иныя страны, не для раздачи бѣднымъ, они дали ей богатство, а для пріобрѣтенія новаго богатства. Оно было предназначено совершать перемѣщенія изъ тойонскаго дома въ юрты и изъ юртъ обратно въ тойонскій домъ съ лихвою. Сдѣлай попытку она употребить иначе это богатство, заволновались бы всѣ, кто считалъ себя въ правѣ опекать ее, или пользоваться крохами ея капитала. Даже чопорныя тойонши пришли бы въ негодованіе, и позабывъ про этикетъ, при взаимныхъ встрѣчахъ давали бы выходъ своимъ чувствамъ.

— Какъ! Она хочетъ бросить родныхъ, уѣхать куда то, къ русскимъ! Этого не было никогда съ тѣхъ поръ какъ стоитъ славный островъ Бурулахъ.

На это все можно было бы наплевать, но дѣло въ томъ, что ея приданнымъ завладѣлъ тесть, отецъ покойнаго ея мужа. Такъ издавна ведется, что глава семьи заправляетъ всѣмъ. Ея капиталъ вошелъ въ капиталъ ея тестя. Она считалась хозяйкой этого капитала, но если бы она пожелала дать этому капиталу иное назначеніе, напримѣръ, раздать его бѣднымъ, тесть навѣрно заспорилъ бы. Не мало возраженій нашелъ бы онъ: прежде всего у нея была дочь...

Чтобы самостоятельно распорядиться приданнымъ, нужно было бы выдержать борьбу со старикомъ тестемъ и вообще съ родными. Она и не начинала этой борьбы; некому было поддержать ея и у нея заранѣе опускались руки. Въ ея неопредѣленныхъ неясныхъ мечтахъ не было столько силы, чтобы укрѣплять ее въ тяжелую минуту.

Жить такъ, какъ жила она до сихъ поръ, ей казалось скучнымъ; какъ устроиться лучше, она не могла придумать.

Между тѣмъ, по окончаніи траура ея по мужѣ, молодые мужчины, сыновья сосѣднихъ тойоновъ, стали на нее засматриваться. Они охорашивались, острили, хвастали въ ея присутствіи, очевидно стараясь ей понравиться. Но ей не нравились ихъ краснорѣчивые взгляды, потому что въ нихъ не было ни капли участія къ ней какъ къ человѣку. Такимъ точно взглядомъ они смотрѣли на хорошую лошадь, на хорошій мѣхъ, на все цѣнное и красивое. Люди ей говорили, что она красива, можетъ быть тоже самое находили и сыновья тойоновъ.

Ихъ взгляды, въ сущности, были совершенно холодны и безучастны къ ней и, если бы она вдругъ лишилась своего богатства, золота, коровъ и мѣховъ, они перестали бы замѣчать ее и смотрѣли бы на нее также равнодушію, какъ на любую обитательницу юртъ, разбросанныхъ вокругъ ихъ владѣній. Взгляды нѣкоторыхъ изъ нихъ были просто чувственны и ничего больше.

Марина не обращала вниманія на своихъ ухаживателей. Она не хотѣла жить тою жизнью, которую они могли предложить ей. Скучно было повторять всю эту знакомую канитель замужней доли, которую она испытала съ первымъ мужемъ. Въ глазахъ ихъ не было даже того обманчиваго огонька, который свѣтился въ глазахъ ея покойнаго мужа. Прошло то счастливое время, когда она вѣрила въ этотъ загадочный огонекъ и старалась разгадать его. Прошло, и не вернется болѣе!..

* * *

Однажды лѣтомъ, въ ясную тихую погоду, заѣхалъ къ ея тестю въ домъ, проѣздомъ по пути въ инородную управу, —улусный голова Иванъ Аѳанасьевичъ. Было жарко и голова попросилъ холоднаго кумысу. Но тесть ея не хотѣлъ ни за что отпустить такого знатнаго гостя, безъ основательнаго угощенія. На столъ была поставлена добрая дюжина бутылокъ съ наливками и винами; сварили мясо молодого, годовалаго жеребенка и готовили пышный обѣдъ.

Съ головою пріѣхалъ небывалый гость, русскій. Но это не былъ хайлакъ и видъ у него былъ совсѣмъ иной, чѣмъ бываетъ, обыкновенно, у хайлаковъ.

Онъ былъ молодъ и совсѣмъ „мерзлый" ⁸⁾, съ маленькой русой раздвоенной по срединѣ бородкой, съ бѣлымъ, высокимъ лбомъ, съ ясными ласковыми глазами такого цвѣта, какого не бываетъ у якутовъ.

8) Здѣсь этимъ словомъ обозначается понятіе — бѣлокурый.

Одѣтъ онъ былъ хорошо; не хуже тойоновъ, но одежда сидѣла на немъ лучше, чѣмъ на тойонахъ; движенья его были свободны и плавны. Если бы его моложавое лицо не было обрамлено бородкой, можно было бы думать, что это женщина одѣта въ мужское платье. Онъ былъ строенъ и ловокъ. Какими неуклюжими и мѣшковатыми казались, въ сравненіи съ нимъ, ея ухаживатели сыновья сосѣднихъ тойоновъ.

Якуты называли его между собою непонятнымъ словомъ преступникъ. Что значило это слово въ переводѣ на якутскій языкъ, она не знала и не пыталась узнать въ этотъ день.

Онъ отказался отъ водки и вина, но пилъ съ удовольствіемъ кумысъ, ѣлъ конское мясо и хвалилъ его очень, находя его похожимъ на мясо гуся, чѣмъ привелъ въ восторгъ хозяина и го­лову...

— Кушай, кушай. Этому жеребенку былъ только одинъ годъ... одинъ годъ, — угощалъ «русскаго» хозяинъ.

Небывалый гость взглянулъ на Марину внимательнымъ взглядомъ, и ей какъ то вдругъ стало хорошо отъ этого взгляда. Она вся зардѣлась, но не отвернулась и не потупила глазъ, какъ это предписывалось якутскимъ этикетомъ.

Почти все время, пока голова и тесть пировали, русскій глядѣлъ на нее ласково и внимательно и она испытывала такую радость, какъ въ тѣ минуты дѣтства, когда она мечтала о Россіи, объ иныхъ странахъ, иной жизни, иныхъ мысляхъ, чѣмъ тѣ, какими живутъ люди на островѣ Бурулахѣ... Казалось этотъ взглядъ незнакомца повторялъ всѣ ея мечты, вселялъ въ нее неясное стремленіе къ чему то лучшему, чѣмъ все то, что она видѣла вокругъ. Вотъ если бы онъ поселился здѣсь, онъ могъ бы ей разсказать все, что ей хотѣлось узнать, объяснить все, что ей хотѣлось понять. Онъ сдѣлалъ бы это лучше, чѣмъ могли сдѣлать хайлаки. Онъ объяснилъ бы ей въ чемъ смыслъ жизни. Неужели только въ наживѣ, ѣдѣ и снѣ?... И этимъ ли только живутъ люди въ той далекой землѣ, откуда онъ пріѣхалъ? И зачѣмъ онъ пріѣхалъ изъ богатой страны, гдѣ кипитъ жизнь, въ убогую землю якутовъ, гдѣ нѣтъ жизни? Неужели и тамъ вся суть жизни заключается въ постоянномъ перемѣщеніи продуктовъ изъ хоромъ въ хижины и обратно въ утроенномъ количествѣ, отчего хоромы все становятся обширнѣе и богаче, а хижины все становятся бѣднѣе?..

Вопросы тѣснились у ней въ головѣ, но она не посмѣла задать ихъ русскому. Онъ не зналъ по якутски, она не знала по русски, а развѣ переводчикъ (если бы онъ и былъ) можетъ высказать все это такъ, какъ она высказала бы сама. Она казалось готова была взяться за изученіе русскаго языка, чтобы имѣть возможность высказать свои мысли русскому, спросить его о всемъ, что интересовало ее и выслушать отвѣтъ.

Она чувствовала къ нему безграничное довѣріе.

Что это за человѣкъ, одинъ взглядъ котораго имѣетъ такую непреодолимую силу, полонъ такого очарованія?..

Но ея чувства, ея мысли, вызванныя взглядомъ этихъ ясныхъ глазъ русскаго — безполезны... Русскій не останется здѣсь, и уѣдетъ невѣдомо куда. Неужели и она поѣдетъ за нимъ, поѣдетъ его искать?.. Какая странная мысль!? Но отчего же и не поѣхать ей къ русскому? она богата и свободна.. Но прежде придется вступить въ борьбу съ тестемъ, съ родными, съ цѣлымъ островомъ Бурулахомъ. Эта борьба ее пугала.

Когда голова угостился вволю, онъ уѣхалъ и увезъ съ собой русскаго съ ясными, ласковыми глазами. Прощаясь съ ней, русскій смотрѣлъ на нее такъ, какъ будто хотѣлъ сказать ей что то, но онъ не сказалъ ничего. Можетъ быть онъ находилъ ее непохожей на всѣхъ прочихъ якутокъ ленскихъ острововъ? У нея въ глазахъ было что-то, что отличало ее отъ нихъ!... Она тоже хотѣла сказать ему многое, но не сказала ничего: кругомъ нихъ стояли провожавшіе гостей тойоны и тойонши, съ которыми она боялась начать борьбу...

Подъ впечатлѣніемъ испытанныхъ чувствъ, она подошла къ своей малюткѣ и горячо поцѣловала ее. Слеза скатилась изъ глазъ матери на голову ребенка. Мать жалѣла ребенка не оттого, что ему суждено рости сиротой, а потому что она предчувствовала, что и дочери суждено рости одинокой и непонятой, какъ выростала мать.

Русскій уѣхалъ невѣдомо куда, но его глаза, его лицо и вся фигура остались въ ея памяти.

Эти глаза вновь пробудили въ ней ея прежнее стремленіе къ невѣдомому, къ лучшему, чѣмъ все окружающее ее, пробудили ея дѣтскія мечты. Но вѣра въ возможность осуществленія этихъ стремленій гасла въ ней съ годами. Она не умѣла выйти изъ окружающей, опутывающей ее тоскливой будничной жизни. Въ жизни этой не было ничего такого, что ободрило бы ее и поддало бы ей силъ. Это безнадежное чувство безсилія острой болью отзывалось въ сердцѣ и маленькая якуточка начала хирѣть. Все чаще и чаще спрашивала она себя: не лучше ли ей забыться вѣчнымъ сномъ и лечь подъ зеленымъ холмикомъ, на скатѣ глинистаго берега Лены, гдѣ покоятся ея предки?

И что же? Туманы острова Бурулаха помогли ей въ этомъ противъ ея воли, ибо несмотря на печальныя мысли, она все таки не хотѣла умирать такъ рано; противъ этого возмущалась ея молодость, боровшаяся въ ней съ тоской...

Богатъ и славенъ по всей Ленѣ былъ островъ Бурулахъ! Пастбища его были тучны, сѣнокосы богатые, земля жирная; овесъ и ячмень рожались прекрасно, и всѣ завидовали богатству тойоновъ острова Бурулаха. Одно было плохо въ немъ: люди тамъ были недолговѣчны. Островъ Бурулахъ считался разсадникомъ чахотки въ той сторонѣ.

Каждую весну Лена заливала водой огромный островъ, насыщала его почву влагой, покрывала плодоноснымъ иломъ. Всѣ поля, покосы, пастбища затопляла она и даже юрты жителей были подъ водой. Все населеніе кочевало за рѣку и на высокія мѣста; только дома тойоновъ, выстроенные на пригоркахъ, высились надъ водою, какъ маяки и сигнальныя башни среди моря... Они обозначали острова благополучія среди моря безпомощности и нищеты. Чѣмъ большее было наводненіе, тѣмъ больше радовались жители.

— Теперь будемъ съ хлѣбомъ и сѣномъ. Нынче благодать у насъ, говорили они между собой.

Вода давала имъ богатство.

Но ничего не происходитъ въ этой жизни, въ земной долѣ людей безъ страданій и всякая, даже самая лучшая вещь, всякія блага жизни имѣютъ и отрицательныя стороны. Вода приносила на островъ Бурулахъ хлѣбъ и сѣно, но въ тоже время она приносила въ плодоносномъ илѣ зачатки болѣзней. По вечерамъ, даже въ ясные лѣтніе дни, подымались отъ земли туманы и окутывали островъ сѣдой пеленой. Они не подымались къ небу, не расходились по немъ облаками, а нависали низко надъ землей, въ уровень кустовъ и юртъ, и ползли, ползли по всему острову, заползая въ дома, амбары, хотоны и въ легкія людей. Лѣтомъ здѣсь господствовали туманы, а осенью и зимою, вѣтры, пурги, бури. На поросшихъ лѣсомъ берегахъ Лены было тихо и ясно, а на островѣ выла буря и крутила снѣгом, наметывая сугробы по грудь людямъ. Гоняясь за покосами, жители Бурулаха сами вырубили высокія сосны, окаймлявшія нѣкогда островъ и до нѣкоторой степени защищавшія его отъ бурь. Они оставили только одну старую высохшую сосну, подъ которой въ старину, когда еще на островѣ Бурулахѣ не сѣяли хлѣба, а промышляли звѣрей, — совершались камланія шамановъ и приносились жертвы древнимъ богамъ.

Теперь обитатели Бурулаха приносили жертвы въ каменномъ храмѣ, который выстроили тойоны за свои трудовыя деньги, — но боялись срубить старое священное дерево и, проходя мимо него, чувствовали суевѣрный страхъ...

* * *

У Марины развилась чахотка, болѣзнь, погубившая ея мужа. О врачахъ не было и помину на островѣ Бурулахѣ. Старый знахарь Додой, замѣтившій своимъ орлинымъ взглядомъ въ глазахъ Марины выраженіе, котораго онъ никогда не видалъ въ глазахъ другихъ своихъ паціентовъ и котораго онъ, не смотря на всю свою мудрость, не могъ понять, — сказалъ по секрету тестю, что въ больную вселился злой духъ; къ сожалѣнію духъ, не совсѣмъ знакомый ему, Додою. Какъ былъ близокъ къ истинѣ убѣленный жизнью Додой!

Въ Марину точно вселился духъ, но только незнакомый знахарю, русскій духъ, — духъ, позаимствованный отъ чуждаго народа, но неокрѣпшій въ молодой, безпомощной дикаркѣ .. Не кому было поддержать этого духа, некому было изгнать его совершенно и это было несчастіе Марины: одинъ ихъ этихъ двухъ исходовъ, можетъ быть, исцѣлилъ бы ее. Додой, повелитель туземныхъ духовъ, не умѣлъ изгнать русскаго духа. «Развѣ у якутовъ бываетъ такая тоска? И о чемъ тоска? Не объ ѣдѣ, не объ урожаѣ, не о стадахъ и табунахъ, не о харчахъ ⁹⁾... Чего же нужно этой маленькой женщинѣ? Чѣмъ еще не довольна она?..» Такъ говорилъ самъ съ собою Додой, разводя руками...

9) Харчи — деньги (якут.)

Марина умерла и была похоронена рядомъ съ мужемъ. Передъ смертію она рѣшилась на борьбу, которой боялась при жизни. Она позвала священника, родныхъ и знатныхъ сосѣдей и при нихъ объявила свою волю: свои деньги и мѣха она оставила дочери, но весь скотъ своего приданнаго, коровъ, лошадей, телятъ велѣла раздать бѣднымъ обитателямъ юртъ. Тесть ворчалъ, но не противился. Онъ поборолся бы съ выздоравливающей невѣсткой, но у него не хватило смѣлости бороться съ умирающей.

Лошади, коровы и телята были розданы... Долго будутъ помнить обитатели юртъ славнаго острова Бурулаха любознательную землячку свою Марину, которую унесъ въ могилу русскій духъ, не смотря на отчаянныя усилія знаменитаго знахаря Додоя.