Овчинниковъ Михаилъ Павловичъ
1. Родъ и община.
Еще очень недавно у якутовъ, вѣроятно, и не одного Олекминскаго округа, существовалъ такой обычай: если у супруговъ рождалось въ теченіе брачной жизни 5 мальчиковъ, то они причислялись къ материнскому колѣну, но не отцовскому, и носили имя своей матери, напр.: „уола юэ крынас хотун“, (дословно, если перевести по-русски, будетъ значить: сынъ колѣна бѣлой женщины), „уола юэ кис нерин“ (сынъ колѣна дѣвицы красивой) и проч. Въ 6-мъ же колѣнѣ потомки этихъ прародителей причислялись къ колѣну перваго отца, слѣдовательно, названіе колѣна матери уже сглаживалось, и они назывались „агабыт юэ“ (отца колѣно). Но когда это колѣно увеличивалось въ численности до 50 и болѣе человѣкъ, тогда всѣ члены, принадлежавшіе къ этому колѣну, называли себя „наше колѣно“ и носили уже названіе „ага уга“, что значитъ: племя, родъ.
*) См. „Этногр. Обозр.“ XXXIV и XXXV.
Но если у супруговъ рождалось менѣе 5 мальчиковъ, тогда дѣти причислялись къ отцовскому колѣну. Такой обычай существовалъ, сравнительно, недавно, потому что старые якуты отчетливо передаютъ его.
Только что родившемуся ребенку давали имя того, кто первый входилъ въ юрту, гдѣ находилась роженица; напр., если входилъ русскій, неимѣвшій общественнаго положенія, ребенка называли „нючей“ (русскимъ), если входилъ солдатъ — называли солдатомъ, и даже если вбѣгалъ пестрый кобель — и ребенка называли пестрымъ кобелемъ. Затѣмъ давали отъ себя имена отецъ и мать, каждый особо, и ближайшіе родственники, такъ что у иного якута существовало до 10 именъ, но главное было первое.
Описанный мною обычай существовалъ, какъ я сказалъ выше, сравнительно очень недавно, послѣ обычая похищать женщинъ вооруженною силою изъ чужого рода, или племени, преимущественно у бурятъ, тунгусовъ, ламутовъ и своихъ ближайшихъ родственниковъ, башкиръ, когда они жили вмѣстѣ въ какой-то большой степи (вѣроятно Барабинской), потому что башкиры, проживающіе въ Якутскомъ и Олекминскомъ округахъ, говорятъ, что будто-бы предки ихъ когда-то были здѣсь, въ Якутской области, но вернулись обратно, потому что всѣ мужчины у нихъ умерли, остались только старухи и нѣсколько женщинъ, за исключеніемъ князя якута (яхонта), оставшагося въ Якутской области, отъ котораго и произошли якуты.
Якуты говорятъ, что лѣтъ 400—500 тому назадъ, за долго до появленія русскихъ къ нимъ, они неспособныхъ къ труду, или больныхъ убивали или оставляли на произволъ судьбы въ лѣсу, привязанными къ лѣсинѣ. Теперь такой обычай существуетъ только у тунгусовъ Олекминскаго округа. На смѣну этого обычая у нихъ явился другой обычай, тоже исчезающій, въ силу котораго неспособныхъ къ труду родителей и родственниковъ удаляли въ уединенное мѣсто, и дѣти доставляли имъ все необходимое, не исключая дровъ и воды. Послѣ смерти и даже ранѣе неспособные къ труду передавали все свое имущество своимъ поильцамъ и кормильцамъ, хотя эти поильцы и кормильцы нынѣ нерѣдко поступаютъ несовсѣмъ благородно. Въ доказательство только что сказаннаго, я привожу копію съ прошенія Авд. Корниловой, поданнаго Олекминскому исправнику 1).
1) Его Высокоблагородію, г. Олекминскому окружному исправнику, инородки 2 Меитскаго нослега, Олекминскаго укуса, Авдотьи Корниловой прошеніе.
По приказанію Вашего Высокоблагородія племянникъ мой, Василій Корниловъ въ февралѣ мѣсяцѣ этого года обязался подпиской вносить подати за мужа моего, Ларіона Корнилова, находящагося въ весьма преклонныхъ лѣтахъ, и содержать насъ, т. е. доставлять дрова, выкашивать и ставить сѣно около нашей юрты, за что онъ получилъ отъ другого нашего племянника 200 руб. деньгами и полторы трети нашего покоса, быка, стоющаго 60 руб., и воспитанницу нашу Авдотью. Лѣтомъ этого года Василій Корниловъ выкосилъ по уговору нашу траву для насъ и увезъ себѣ; намъ же съ мужемъ ни сѣна ни дровъ и вообще ничего не доставляетъ. На жалобы мнѣ ни Инородная Управа, ни Родовое Управленіе удовлетворенія никакого не дѣлаютъ. А потому я покорнѣйше прошу Ваше Высокоблагородіе, разобравъ мою жалобу, обязать В. Корнилова возвратить сѣно, предназначенное для насъ, доставлять дрова и все необходимое, а если онъ на это не будетъ согласенъ, то возвратить намъ все имущество, взятое имъ, и подати мои уже будемъ платить сами. 11 марта 1890 г. По безграмотству своему прилагаю имянную печать (А. К).
Якуты, переходя изъ пастушескаго состоянія къ осѣдлому, дѣлали захватъ луговой земли въ ущербъ благосостоянію своихъ ближнихъ. Но община, сознавая за каждымъ право владѣнія участкомъ земли, стала дѣлить ее между всѣми по жребію каждогодно, потому что урожай травъ бываетъ неодинаковъ; напр.: этотъ годъ извѣстный надѣльный участокъ уродилъ прекрасную траву, на слѣдующій годъ этотъ же пай или участокъ уродилъ плохую, такъ что каждогодный передѣлъ земли у якутовъ является справедливой и удобной формой землевладѣнія. Пропорціонально надѣлу взимались и взимаются подати. Но всякій, расчистившій землю на сторонѣ, по постановленію общины могъ и лишиться ея, если земля эта почему либо нужна была этой общинѣ, которая, взамѣнъ взятой расчистки, отводила въ другомъ мѣстѣ равное количество. Владѣлецъ расчистки и земельнаго надѣла (душевого) съ согласія общины имѣлъ право первую продавать своему сородичу, а русскому закладывать въ долгосрочное пользованіе, а послѣдній (надѣлъ) только уступать своему сородичу на опредѣленное время.
Русскіе казаки и крестьяне въ 17 и 18 столѣтіяхъ злоупотребляли такимъ обычаемъ, арендуя землю за безцѣнокъ, спаивая водкой якутовъ, какъ говорятъ объ этомъ сами якуты и что доказывается текстомъ одного слѣдственнаго дѣла, относящагося къ 18 столѣтію.
„Того-жъ числа, — говорится въ немъ,—въ Якутскѣ предъ дворяниномъ Ефимомъ Петровымъ казакъ Кипріянъ Борисовъ оказалъ: есть де у него, Кипріяна, закладной покосъ отъ якута на Мархѣ рѣчкѣ до выкупу. А ставится кошонаго сѣна одинъ стогъ небольшой, а другихъ никакихъ угодей и отводныхъ великаго государя сѣнныхъ покосовъ и рыбныхъ ловелъ и мельницъ нѣтъ“. Въ другомъ такомъ же листочкѣ Ѳедотъ Амосовъ говоритъ: „есть де у него Ѳедота закладные сѣнные покосы на острову, званіемъ по-якутски «эселях ары», пріобрѣтенные отъ ясашныхъ якутовъ“.
Землей въ 17 и 18 столѣтіяхъ якуты не особенно дорожили, потому что ея было много. Но къ концу 18 столѣтія у нихъ возникло понятіе о поземельной собственности, и чѣмъ дальше шли они въ этомъ направленіи, тѣмъ больше укрѣплялись въ необходимости дѣлить сѣнокосныя земли не только между родами, но и между родственниками въ различныхъ степеняхъ.
Опредѣленной границы земельнымъ участкамъ въ то время не существовало, что способствовало захвату земли другъ у друга, влекущему за собой споры и ссоры. Такой порядокъ землепользованія у якутовъ Олекминскаго округа существуетъ до сихъ поръ, какъ это видно изъ прилагаемаго заявленія Семена Торговкина 2) и другихъ документовъ.
2) Въ Олекминское Окружное Полицейское Управленіе инородца 2 Меитскаго наслега Семена Ал. Торговкина заявленіе.
По постановленію Полицейскаго Управленія отъ 20 іюня с. г. опредѣлено взыскать въ мою пользу съ сородовича моего Павла Одинцова 14 р. 12½ к. за неправильное владѣніе моимъ покоснымъ мѣстомъ, и, отобравъ отъ него это мѣсто, передать для пользованія мнѣ. Но Одинцовъ мѣста этого мнѣ не передалъ и не хочетъ передать до сихъ поръ и траву уже выкосилъ всю. Имѣя въ виду, что постановленіемъ Полиц. Управленія Одинцову не предоставлено право обжаловать упомянутое постановленіе и оно вѣроятно Якутскимъ Окружнымъ судомъ, куда Одинцовъ принесъ нынѣ жалобу, не будетъ измѣнено, а потому заявляю Полиц. Управленію, что за работу выкошенной и убранной травы на моемъ мѣстѣ я платить не буду. С. Торговкинъ. 16 авг. 1890 г.
Что же касается пользованія пахатной землей, то она вполнѣ индивидуализировалась и никакимъ передѣламъ не подвергается, потому что такую землю не легко бываетъ сдѣлать удобной для воздѣлыванія хлѣба, и чтобы уничтожить на 1 десятинѣ столѣтнія лиственницы, глубоко пустившія корни въ землю, надо потратить отъ 250 до 300 р. Вотъ эта то причина заставляетъ смотрѣть на воздѣланную землю, какъ на собственность воздѣлавшаго, имѣющаго право продать ее своему сородичу, или передать въ долгосрочное пользованіе русскому.
Споры о сѣнокосной землѣ вытекали и вытекаютъ всегда изъ неправильнаго дѣлежа. Всякій, кто посильнѣе, старается взять себѣ лучшій кусочекъ, а для сосѣда оставить худшій, такъ что вся лучшая земля переходила въ руки зажиточныхъ; подати же и повинности разлагались по числу хозяйствъ, а чтобы ихъ уравновѣсить, якутская община и пришла къ убѣжденію въ необходимости передѣлять землю, и опять таки пропорціонально надѣлу платить подати. Вотъ вторая причина, кромѣ указанной уже выше, заставившая якутовъ дѣлить землю, и обычай этотъ возникъ совершенно самостоятельно, безъ вліянія русскаго населенія.
Всѣ земельные споры до 30-хъ годовъ этого столѣтія разбирались судомъ медіаторскимъ, нынѣ же родовыми и полицейскими управленіями, въ доказательство чего прилагаю копію прошенія Григорія Брагина и постановленія медіаторовъ 3).
3) Его Благородію, Олекминскому комисару Фокѣ Алексѣевичу (Миллеру), родовича 1-го Меитскаго нослега Григорія Брагина прошеніе.
Въ прошломъ 1818 г., неизвѣстно мнѣ съ какихъ ради причинъ, нослегу нашего родовичъ Александръ Максимовъ, находя у меня въ излишествѣ сѣнныхъ покосовъ, просилъ во оныхъ родоначальниковъ своихъ, которые по долгу обязанностей своихъ и чинили разбирательство; но по прочемъ по желаніямъ нашимъ, чтобъ положить намъ обще пороль (?) съ тѣмъ, если у кого изъ насъ окажется въ излишкѣ по 50 десятинъ, въ томъ родоначальники наши Иванъ Торговкинъ и Александръ Синицинъ розняли. Но какъ время тогда приходило къ сѣнокосу, дабы неупустить страднаго времени, и не лишиться послѣдняго своего скота, чрезъ котораго находимъ себѣ пропитаніе и всѣ повинности оплачиваемъ, принужденнымъ себя находилъ тогда же просить квязца своего Торговкина, прилучившагося у него въ домѣ 2-й Меитской волости родовича Александра Торговкива, урядника Ивана Габышева и прибывшихъ выборныхъ Василіѣ Янковѣ сдѣлали разбирательство, то князецъ Торговкинъ просилъ вышеозначенныхъ людей сдѣлать разбирательство, но какъ ненаходя въ семъ случаѣ между нами истинности по причинѣ той, что Максимовъ произносилъ запирательство, и такъ приказано ими было, чтобы намъ каждому быть при своихъ покосахъ, дабы между тяжбами не лишиться собственности, и отложили до предбудущаго времени (д. б. разбирательство), но какъ я взошелъ къ покосу моему, дабы не упустить время; между тѣмъ, упоминаемый родовичъ Максимовъ усильнымъ образомъ отнялъ у меня на 2 стога сѣна, почему также оставя работу, просилъ о семъ князя своего Торговкина, который отказалъ тѣмъ, что онъ не въ силахъ сдѣлать разбирательства и такъ я нисжатіи (?) травъ чрезъ то по безсѣнницѣ понесъ невозвратный убытокъ чрезъ покупки сѣна. Но нынѣ, выйдя изъ терпѣнія, въ минувшемъ генварѣ мѣсяцѣ при сугланномъ (т.е. мирскомъ, общественномъ) собраніи, бывшемъ на острову Кылахѣ (островъ этотъ отъ Олекминска лежитъ въ 30 верстахъ, по срединѣ р. Лены; на немъ живутъ якуты 2-го Меитскаго нослега), всѣхъ 5 волостей князцовъ просилъ оказать удовольствіе, которые также по запирательству Максимова были не въ силахъ (разобрать), и притомъ произносилъ Максимовъ при нихъ „плутъ и мошенникъ“, въ чемъ ссылаюсь на нихъ, которые могутъ удостовѣрить (это). Сверхъ сего объ розданныхъ своихъ долгахъ неоднократно просилъ при собраніи, въ собраніи въ нослегѣ своемъ, родоначальниковъ. Но Максимовъ же неизвѣстно мнѣ, принимая власть родоначальника, никакого удовольствія не давалъ мнѣ, и притомъ произносилъ сіи слова, что отъ тебя ни въ какое собраніе и просьбы мои непринимать (это такъ сказано буквально, но вѣроятно Максимовъ сказалъ такъ: тебя ни въ какое собраніе не слѣдуетъ пускать и просьбъ не принимать), есть де у него указъ на то, что прописать по начальству вашему благородію, и припадая къ стопамъ вашимъ начальственнымъ всепокорнѣйше прошу не оставить своимъ начальственнымъ разсмотрѣніемъ и на все сіе ожидаю милостивѣйшей резолюціи. Прошеніе писалъ сотникъ Михайло Габышевъ, 22 апрѣля 1819 г.
Его Благородію, Олекминскому комисару Фокѣ Алексѣевичу Миллеру якутскихъ 5 волостей князцовъ рапортъ.
Во исполненіе предписанія Вашего Благородія отъ 28 апрѣля за № 442, симъ имѣемъ честь донести, что по просьбѣ родовича Григорія Брагина никакого мы по разбирательству дѣйствительнаго обстоятельства открыть немогли; сколько по разнообразности ихъ словъ, столько же и по великому ихъ замѣшательству тяжбы, которую не иначе мы можемъ предположить рѣшить, какъ только медіаторскимъ судомъ, который и осмѣливаемся Вашего Благородія просить приказать помянутымъ просителю и отвѣтчику избрать, изъ кого имъ будетъ угодно, и потомъ уже рѣшить какъ слѣдуетъ, почему прошеніе Григорія Брагина обратно при семъ имѣемъ честь представить. Впрочемъ, болѣе мы никакого взысканія по мнѣнію своему и рѣшенію сего дѣла изыскать не можемъ. Къ сему рапорту якутскихъ 5 волостей князцы приложили печать.
Его Благородію, Олекминскому комисару Фокѣ Алексѣевичу, избранныхъ со стороны просителя, 1-го Меитскаго нослега Григорія Брагина и родовича Ал. Максимова, медіаторовъ 2 Меитской волости князца Александра Торговкина, ясашнаго Ильи Корнилова, Харитона Корнилова, Луки Григорьева, старшинъ Малышева и Габышева рапортъ. Вслѣдствіе приказа Вашего Благородія, отъ 29 апрѣля за № 446, послѣдовавшимъ на имя 1 Меитской волости князца Ивана Торговкина, по которому учинили между просителемъ Брагинымъ и отвѣтчикомъ Максимовымъ въ удовольствіе ихъ разбирательство, которые, признавъ въ сердцахъ своихъ правду поданнаго на имя наше (въ) подпискѣ учинили мировую, которую равно и приложенныя при прошеніи бумаги при семъ къ вашему благородію представляемъ. Къ сему рапорту медіаторы, а по личной ихъ просьбѣ руку приложилъ Михайло Габышевъ. 17 мая 1819 г.
Гг. медіаторамъ, избраннымъ по дѣлу родовичей Григорія Брагина и Александра Максимова, князцу Торговкину, ясашнымъ Ильѣ и Харитону Корниловымъ, Лукѣ Григорьеву, старшинамъ Малышеву и Габышеву, 1-го Меитской волости родовичей Григорія Брагина и Александра Максимова покорнѣйшее прошеніе.
По поданному отъ насъ Брагинымъ прошенію по разбирательству нашему къ присужденію и по поданнымъ нами подпискамъ съ обѣихъ сторонъ, мы остаемся довольны, въ каковомъ дѣлѣ и недолжны мы производить другъ на друга никакого иску, въ чемъ и удостовѣряемъ сами прошеніемъ, а также и общее житье должны мы имѣть какъ слѣдуетъ, по порядку, безъ нанесенія другъ другу какихъ отягощеній и обидъ, въ чемъ и подписуемся. За неграмотныхъ руку приложилъ сотникъ Михайло Габышевъ.
(Копія списана изъ дѣла Олекминскаго окружнаго полицейскаго управленія за 1819 годъ).
2. Судъ медіаторскій и всенародный.
Нѣкоторыя Формы судопроизводства у якутовъ Олекминскаго округа, существовавшія въ 17, 18 и 19 столѣтіяхъ, незамѣтно исчезли и исчезаютъ подъ вліяніемъ, русскаго законодательства и административнаго вліянія. Въ отрывочной формѣ мнѣ удалось записать нѣсколько случаевъ изъ такого судопроизводства и обычаевъ, существовавшихъ лѣтъ 60—70 тому назадъ, и о которыхъ якуты не имѣютъ теперь ни малѣйшаго представленія за немногими исключеніями. Сюда принадлежитъ между прочимъ медіаторскій судъ.
Такъ какъ старые обычаи, нѣкогда существовавшіе, нелегко стираются въ народной массѣ и продолжаются опять безсознательно, то такъ случилось и съ судомъ медіаторскимъ. Онъ проявляется теперь въ слѣдующей формѣ: если произойдетъ споръ между якутами, стороны, считая себя правыми и не желая прибѣгать къ старшинѣ для разбора, прибѣгаютъ къ посредничеству не только якутовъ, но и русскихъ, говоря: „вотъ человѣкъ сторонній, скажи-ка ему свое дѣло — и онъ скажетъ, что я правъ, а не ты“. Третейскій судья, высказавъ свой взглядъ на дѣло, признаетъ того или другого изъ спорящихъ правымъ; но виновный все таки не согласится съ нимъ, заподозрѣвъ его въ пристрастіи къ своему противнику.
По словамъ инородца 2-го Меитскаго нослега Семена А. Торговкина, хранителя старинныхъ обычаевъ, медіаторскій судъ заключался въ былое время въ слѣдующемъ: выборъ третейскихъ судей зависѣлъ отъ добровольнаго соглашенія тяжущихся; число ихъ было неограничено, т. е., сколько стороны хотѣли, столько и приглашали для разбирательства туда, гдѣ находили это удобнымъ. На судъ приходили всѣ желавшіе слушать дѣло; къ стороннимъ лицамъ даже обращались сами судьи съ вопросами по дѣлу, хотя мнѣнія этихъ стороннихъ лицъ и не принимались въ соображеніе при рѣшеніи дѣла. Въ медіаторы избирались всегда богатые, а изъ бѣдныхъ только тѣ, которые имѣли преклонный возрастъ и отличались правдивостью и умомъ. Въ случаѣ неудовольствія на медіаторскій судъ, медіаторы не подвергались никакой отвѣтственности, и нерѣдко тяжущіеся недовольные судомъ однихъ, избирали другихъ, число которыхъ было также неограничено. На рѣшеніи третейскихъ судей нельзя было жаловаться, да и некому, потому что судъ этотъ возникалъ тогда, когда дѣло уже разбиралось родоначальникомъ, слѣдовательно третейскій судъ являлся послѣдней судебной инстанціей. Но было время когда рѣшеніе медіаторовъ было обязательно для сторонъ, съ усиленіемъ же власти родовыхъ старшинъ и вліянія русскихъ, явившихся въ качествѣ высшей судебной инстанціи, рѣшенія медіаторовъ сдѣлались необязательными.
Рядомъ съ этимъ судомъ въ древнее время существовалъ „всенародный судъ“. Но этотъ послѣдній являлся для якутовъ уже тѣмъ неудобнымъ, что они, живя разбросанно, не могли являться на судъ лично всѣ, а каждый родъ присылалъ выборныхъ лицъ. На власть этихъ выборныхъ было сдѣлано посягательство Тыгыномъ, который, какъ передаютъ якуты, былъ самымъ главнымъ княземъ, судьей и предводителемъ во время войны съ русскими казаками.
Мѣсто, гдѣ происходилъ судъ, какъ народный, такъ и третейскій, называлось когда-то „ан дойду ычытэ“ (двери вселенной); это была обыкновенно большая поляна.
Въ 1822 году третейская форма судопроизводства была узаконена. «Инородцы, — говорится въ 5 гл., 123 § Устава объ инородцахъ, — имѣющіе обычай разбираться особыми посредниками, могутъ это дѣлать, если обѣ стороны согласны. Рѣшеніе сихъ посредниковъ приводится въ исполненіе и жалобы не принимаются». Не это ли послѣднее послужило поводомъ къ тому, что третейскій судъ сталъ незамѣтно исчезать между якутами Олекминскаго округа? Быть можетъ и другія причины содѣйствовали исчезновенію суда медіаторскаго между якутами Олекминскаго округа, потому что ясашныя коммиссіи также старались узаконить всѣ формы судопроизводства.
Случай обращенія къ медіаторамъ мы видѣли въ только что изложенномъ дѣлѣ Брагина, изъ дѣлъ того же Олекминскаго Окружнаго Полицейскаго Управленія можемъ прибавить сюда слѣдующій случай:
Въ 1830 г. князецъ 1 Меитскаго нослега, Иванъ Кудринъ, растратилъ общественныхъ 3.288 р. 30 к., за что онъ переданъ суду медіаторовъ, которые, разобравъ дѣло, простили все Кудрину, разложивъ эту сумму на всѣхъ плательщиковъ. — Другіе случаи увидимъ ниже, гдѣ рѣчь идетъ о преступленіяхъ и наказаніяхъ.
3. Наказанія за преступленія.
а) Воровство скота.
Интересныя свѣдѣнія намъ удалось получить по вопросу о наказаніяхъ за отдѣльныя преступленія. Изъ нихъ еще болѣе выясняется, между прочимъ, характеръ стариннаго родового устройства у якутовъ и степень русскаго вліянія на формы древняго быта якутовъ. Остановимся на нѣкоторыхъ изъ нихъ, во-первыхъ на наказаніи за воровство скота, которое страннымъ образомъ въ воспоминаніяхъ якутовъ связывается съ памятью о богатыряхъ.
Богатыри, по словамъ Семена Торговкина, были люди нехорошіе, разбойники, развратные и воры. Они крали коровъ, лошадей, насиловали женщинъ, гдѣ только встрѣчали ихъ, похищали и дѣвушекъ и женщинъ и занимались нападеніями на жителей, а также вступали въ единоборство съ такими же сорванцами, какъ и они сами, переходили поэтому съ одного мѣста на другое, и вообще вели бродячую жизнь до тѣхъ поръ, пока ихъ не убивали гдѣ либо въ дракѣ.
Изъ наказовъ ясачныхъ коммисій, учреждаемыхъ въ прошлыхъ столѣтіяхъ для урегулированія юридическихъ отношеній между якутами, видно, что за кражу скота, или чего бы то ни было, неисключая похищенія женщины, воръ наказывался розгами по приговору старшинъ или третейскихъ судей и за украденную вещь платилъ въ три раза дороже стоимости ея. Если кража воромъ производилась нѣсколько разъ, и наказанія и увѣщанія не имѣли вліянія, тогда порочный членъ общества изгонялся или изъ своего только рода, или высылался въ отдаленныя мѣста, смотря по тяжести совершеннаго преступленія. Выселенія изъ рода, какъ надо полагать, между якутами практиковались въ широкихъ размѣрахъ, и, вѣроятно, обычаемъ этимъ сильные родоначальники немало злоупотребляли, потому что въ 1854 г., указомъ намѣстника Иркутскаго и Колыванскаго, присланнымъ на имя Якутскаго воеводы, запрещалось якутамъ высылать за кражи воровъ въ отдаленныя мѣста, предоставляя право наказывать изобличенныхъ въ воровствѣ только розгами и платить вмѣсто одной украденной вещи или скотины три, или налагался денежный штрафъ въ пользу всего улуса или рода. Такое отношеніе администраціи къ ворамъ вытекало изъ того, что кража скота между якутами была обычаемъ распространеннымъ въ то время. Крали не только въ одиночку по 1—2 штуки скота, но цѣлыми табунами, одинъ родъ у другого, съ согласія и даже по иниціативѣ старшинъ. Къ ворамъ, удачно угнавшимъ, на виду у противниковъ, табунъ скота, не только простые смертные, но даже старшины относились съ уваженіемъ, ихъ ободряли и поощряли всѣ, какъ безстрашныхъ удальцовъ, ловко отбивавшихся отъ нападеній противниковъ. Старшинамъ изъ украденнаго скота доставалась львиная доля; остальные дѣлили добычу поровну.
Такой же обычай существовалъ у бурятъ Верхоленскаго вѣдомства въ прошломъ столѣтіи, какъ это видно изъ указа Иркутскаго Губернскаго Правленія отъ 16 іюня 1780 г. за № 4152, даннаго на имя старосты Батоева, гдѣ говорится между прочимъ: „самъ никому никакихъ обидъ и набѣговъ по собственнымъ прихотямъ и корыстолюбію не чинить“.
Намъ кажется, что обычныя кражи скота, часто встрѣчающіяся и среди якутовъ Олекминскаго округа, имѣютъ своимъ источникомъ общинную охоту и пользованіе всѣмъ имуществомъ, принадлежащимъ не только одному роду, но и всему племени, поэтому кража скота и набѣги на сосѣдей не считались даже преступленіемъ, а подвигомъ. Русскія власти, стараясь вводить въ обычаи якутовъ свои воззрѣнія, налагали на все свое veto, потому что такіе обычаи не нравились и русскому населенію, которое, надо правду сказать, развратило якутовъ окончательно.
Несмотря на запрещенія красть скотъ и строгія наказанія, налагаемыя самими инородцами и русской администраціей на воровъ, воровство не прекращалось. Такъ въ 1848 году якуты 2-го Меитскаго нослега, Олекминскаго округа, просили начальство объ удаленіи якутской дѣвки Корниловой изъ округа за дурное поведеніе. Въ чемъ заключалось это дурное поведеніе — изъ дѣла Олекминскаго полицейскаго управленія не видно, но видно, что Корнилова дѣйствительно была удалена въ Колымскій округъ. Желая дополнить эти свѣдѣнія о ней, я спрашивалъ какъ инородцевъ, такъ и крестьянъ стариковъ. Изъ распросовъ этихъ выяснилось, что Корнилова представляла изъ себя сказочнаго героя; она обладала неимовѣрной силой и ловкостью, умѣла прекрасно справляться съ бѣшеными лошадьми, занималась воровствомъ, предводительствуя цѣлой шайкой воровъ, такъ что наводила панику на цѣлый округъ своими набѣгами. Изъ шайки Корниловой въ началѣ 50-хъ годовъ остался инородецъ Габышевъ, который продолжалъ набѣги на жителей. Они, утомясь его наказывать, по приговору отдали его въ солдаты, откуда онъ вернулся, какъ неспособный къ военной службѣ, на прежнее мѣсто жительства и занимался этимъ ремесломъ до тѣхъ поръ, пока не сдѣлался вслѣдствіе побоевъ никуда негоднымъ.
Сильные старшины и родоначальники пользовались широко правомъ переселенія порочныхъ своихъ членовъ еще въ недавнее время, напр. въ 40-хъ годахъ этого столѣтія, но теперь переселеніе не практикуется, за исключеніемъ переселеній по судебнымъ приговорамъ.
Исчезъ также обычай приношенія подарковъ старшинамъ во время общественныхъ сходокъ мѣхами, мясомъ, рыбой и вообще всѣмъ, что каждый въ состояніи былъ дарить. За эти подарки старшины поили и кормили всѣхъ участниковъ сходки, продолжавшейся иногда отъ двухъ недѣль до мѣсяца, если предстояло рѣшать много дѣлъ. Въ другихъ мѣстахъ, какъ мнѣ передавали, напр., якуты Вилюйскаго округа, обычай этотъ пользуется правами гражданства до сего дня.
б) Оскорбленіе гостя.
За оскорбленіе гостя хозяинъ подвергался денежному штрафу. Онъ платилъ царскую подать шкурами звѣрей, угощалъ судей и народъ, присутствовавшій при судбищѣ. За оскорбленіе же старшины или вообще должностного лица виновный подвергался тѣлесному наказанію. Наказаніе это усиливалось, если оскорбленіе нанесено въ домѣ оскорбившаго. Отъ наказанія въ данномъ случаѣ не избавлялся и старшина, который подвергался или суду всенародному, или медіаторскому, смотря по важности оскорбленія.
в) Утайка добычи.
Во время охоты артелью за обманъ и утайку добычи виновный судился гласно и приговаривался къ штрафу, или изгонялся изъ рода, осыпаемый презрѣніемъ, какъ ненадежный членъ общества. Штрафъ платился въ пользу всего рода. Если виновный, подвергшійся оштрафованію, не имѣлъ имущества, а значитъ и не въ состояніи былъ платить наложенный штрафъ, то отдавался на извѣстный срокъ въ хамначиты (наемники). Теперь въ Олекминскомъ округѣ отъ этого обычая не осталось ничего, и всякаго утаившаго и умѣющаго скрыть добычу называютъ молодцомъ, а недоглядѣвшаго за товарищемъ — ротозѣемъ.
г) Увѣчье и убійство.
Въ дракѣ, когда одинъ увѣчилъ другого, тогда въ пользу изувѣченнаго брали штрафъ съ изувѣчившаго по приговору третейскихъ судей или родовыхъ старшинъ. Притомъ, если у изувѣченнаго было семейство, то его приходилось содержать. Теперь иногда случается, что изувѣченнаго почти ничѣмъ не вознаграждаютъ, какъ это видно изъ прилагаемаго прошенія инородца Спиридона Егорова 4).
4) Его Высокоблагородію господину Олекминскому окружному исправнику. Инородца Вилюйскаго округа Верхневилюйскаго улуса Оритскаго нослега Спиридона Егорова прошеніе. Въ мартѣ мѣсяцѣ сего 1891 года я выѣхалъ съ мѣста своего жительства по билету въ Олекминскій округъ съ своими домашними припасами на обмѣнъ хлѣба; прибывши остановился на квартирѣ у инородца 1-го Меитскаго нослега Егора Марчалыкова и, проживши не болѣе одной недѣли, хотѣлъ возвратиться домой, но хозяинъ квартиры меня пріостановилъ на одинъ день для помощи ему привезти изъ лѣсу дровъ въ недальнемъ разстояніи отъ дому. Я къ сожалѣнію его бѣдности отложилъ свою поѣздку, отправился на другой день по дрова; наложивши на двухъ быковъ дрова, поѣхалъ, вдругъ встрѣчаются мнѣ два человѣка неизвѣстныхъ якутовъ; одинъ изъ нихъ бросился ва меня съ какого намѣренія мнѣ неизвѣстно, схватилъ меня съ заду и ударилъ объ сани, такъ что я остался безъ памяти, и переломилъ мнѣ ниже колѣна ногу; потомъ видя другой его товарищъ съ одного воза дрова свалилъ, и положили меня и привезли на квартиру, гдѣ я оставался; по распоряженію кандидата по головѣ, меня оставили на моей же квартирѣ на излѣченіи и съ уплатою моему хозяину 15 р. въ мѣсяцъ съ якута 1-го Меитскаго нослега Дмитрія Константинова, который мнѣ сломалъ ногу, произвести уплату этихъ денегъ моему хозяину; я же пролежалъ всего 3 мѣсяца 7 дней а Константиновъ болѣе платить не согласился; то съ меня за излѣченіе потребовалъ моей квартиры хозяинъ Марчалыковъ, но какъ у меня денегъ не было, то онъ отобралъ насильственно отъ меня коня, коняву, суму дорожную, литовку, торбозъ, мяса 1 пудъ, 4 пуда зерноваго хлѣба, на сумму 70 руб. Я приносилъ послѣ онаго словесную жалобу Головѣ Капитонову, но онъ не обратилъ никакого вниманія и приказалъ меня выгнать вонъ.
Случалось, если въ дракѣ одинъ другого убивалъ, тогда родственникъ убитаго обязанъ былъ мстить убійцѣ, или, какъ выражаются якуты, «искать кровь». Мститель, или искатель крови, не только не подвергался преслѣдованіямъ за убійство, но даже заслуживалъ всеобщую похвалу.
* * *
Въ заключеніе мнѣ остается сказать нѣсколько словъ о причинахъ, способствовавшихъ исчезновенію нѣкоторыхъ формъ судопроизводства и нѣкоторыхъ обычаевъ, существовавшихъ сравнительно недавно. Дѣло въ томъ, что русская администрація, желая упрочить господство надъ вновь покоренными инородцами, старалась расположить въ свою пользу ихъ князей разными подарками и наградами. Князья въ свою очередь, желая упрочить за собой выгодное общественное положеніе, беззастѣнчиво и самовластно притѣсняли своихъ сородичей, такъ что потерпѣвшіе въ силу уже необходимости должны были прибѣгать для защиты къ русскимъ властямъ, которыя тоже не всегда оказывали правосудіе, потому что князья старались подкупать комиссаровъ, а впослѣдствіи исправниковъ соболями и чернобурыми лисицами, такъ что якуты, не находя правосудія ни у русской администраціи, ни у себя дома, постепенно и незамѣтно утрачивали свои старыя формы судопроизводства, выработавшіяся вѣками, а въ замѣнъ ихъ ничего не получали. Вторая причина, способствовавшая быстрому исчезновенію нѣкоторыхъ формъ судопроизводства и обычаевъ, заключается въ томъ, что при составленіи инородческаго устава, самый уставъ явился не выразителемъ юридическихъ обычаевъ якутовъ, а мнѣніемъ мѣстнаго начальства объ этихъ обычаяхъ, такъ что уставъ, сочиненный чиновниками для инородцевъ восточной Сибири, даетъ широкій просторъ для всевозможныхъ злоупотребленій богатымъ инородцамъ, преимущественно старшинамъ и улуснымъ головамъ. Слѣдующій интересный архивный документъ отчасти послужитъ подтвержденіемъ сказанному.
Выписка изъ журнала Коммиссіи Сибирскаго Комитета 29 марта и 10 апрѣля 1837 г.
«Уставомъ, утвержденнымъ 22 іюля 1822 г., о кочевыхъ и бродячихъ инородцахъ во всѣхъ тяжебныхъ и маловажныхъ уголовныхъ дѣлахъ, не исключая кражи, судъ и расправа — по ихъ степнымъ законамъ и обычаямъ. Но какъ сіи законы въ каждомъ племени имѣютъ нѣкоторое и часто важное отъ другихъ отличіе, при томъ же, сохраняясь большею частью чрезъ одни устныя преданія, могутъ быть и сбивчивы и неопредѣлительны, по симъ причинамъ на мѣстное начальство возложено было собрать отъ почтеннѣйшихъ людей подробныя о сихъ законахъ свѣдѣнія, разсмотрѣть ихъ по губерніямъ въ особыхъ временныхъ комитетахъ, смягчить все дикое и жестокое, отмѣнить несообразное съ другими узаконеніями, расположивъ въ надлежащемъ порядкѣ, представить главному мѣстному управленію на утвержденіе. Такимъ образомъ утвержденные степные законы повелѣно напечатать на россійскомъ языкѣ съ употребляемымъ ими сходственнымъ, по напечатаніи представить въ Правительствующій Сенатъ и принимать ихъ въ основаніе при сужденіяхъ о дѣлахъ кочующихъ и бродячихъ инородцевъ, не только въ родовыхъ управахъ, но и въ присутственныхъ мѣстахъ, когда по жалобамъ поступятъ на ревизію, а недостатокъ дополнится уже при рѣшеніи дѣлъ россійскими законами.
Не допускать въ степныхъ законахъ никакихъ измѣненій, пока съ перемѣною образа жизни и степени образованія не будетъ надобности измѣнить образъ самого управленія инородцевъ. Къ исполненію сего въ обѣихъ губерніяхъ Вост. Сибири открыты были подъ предсѣдательствомъ гражданскихъ губернаторовъ комитеты, которые, вызвавъ отъ каждаго изъ инородческихъ вѣдомствъ соотвѣтственное народонаселенію число депутатовъ къ совѣщанію съ ними, составили 2 проекта законовъ, одинъ для инородцевъ Иркутской губ., другой для Енисейской.
Проекты сіи, разсмотрѣнные въ Совѣтѣ Главнаго управленія Восточной Сибири, внесены губернаторомъ на утвержденіе Сибирскаго Комитета и изъ онаго переданы (11 апрѣля 1825 г.) для подробнаго ихъ разсмотрѣнія назначенной особо коммиссіи изъ 3-хъ чиновниковъ Министерства Юстиціи, Финансовъ и Внутреннихъ Дѣлъ и одного изъ состоящихъ въ штатѣ канцеляріи Сибирскаго Комитета. Коммиссія по обозрѣніи означенныхъ проектовъ признала нужнымъ не приступать къ рѣшительному заключенію, а предварительно истребовать отъ мѣстнаго начальства и разсмотрѣть тѣ подлинные свѣдѣнія, на которыхъ надлежало основать изложенiе степныхъ законовъ.
По полученіи же оныхъ признала полезнымъ, чтобы каждый членъ особенно, по предварительномъ сравненіи сихъ подлинныхъ свѣдѣній со статьями, введенными въ проекты, сдѣлалъ въ общемъ присутствіи надлежащія замѣтки, изъ коихъ и составить положительное мнѣніе коммиссіи о порученномъ разсмотрѣніи и предметѣ. Когда разсмотрѣніе сіе отдѣльно каждымъ членомъ было приведено къ окончанію, открылось, вообще, что проектъ свода, представленный мѣстнымъ начальствомъ во многихъ отношеніяхъ не согласенъ былъ съ тѣми показаніями о степныхъ законахъ, кои сдѣланы самими инородцами, и слѣдовательно онъ не заключалъ въ себѣ простаго изложенія существующихъ степныхъ законовъ, но изложеніе мѣстнымъ начальствомъ, уже измѣненное по его усмотрѣнію. Тѣмъ не менѣе, однако, Коммиссія не признала нужнымъ составить новый проектъ свода, но положила токмо проектъ, отъ мѣстнаго начальства представленный, пополнить въ нѣкоторыхъ статьяхъ изъ подлинныхъ показаній инородцевъ. Одинъ изъ членовъ комитета, д. с. с. Величко, не согласился съ симъ заключеніемъ и въ поданномъ особомъ мнѣніи доказывалъ, что по важнымъ отступленіямъ, допущеннымъ мѣстнымъ начальствомъ въ проектѣ степныхъ законовъ отъ силы подлинныхъ показаній инородцевъ, проектъ сей представляется не простымъ сводомъ степныхъ законовъ, но сочиненіе или уложеніе сихъ законовъ, мѣстнымъ начальствомъ составленное, что по точной силѣ предписаній правительства подлежало мѣстному начальству въ основаніе свода принять показанія инородцевъ, пояснивъ ихъ токмо мѣстными его соображеніями, напротивъ же того сіе начальство свои собственныя соображенія положило основаніемъ проекта, а показанія инородцевъ или вовсе устранило, или приняло какъ вспомогательное въ дѣлѣ его пособіе, что по сему правительство, утвердивъ сей проектъ, хотя и съ исправленіями, установило бы не степные законы, дѣйствительно существующіе, но мнѣніе о степныхъ законахъ мѣстнаго начальства, и что, слѣдовательно, нельзя ограничиваться однимъ исправленіемъ проекта, но надлежитъ составить новый сводъ изъ подлинныхъ показаній инородцевъ, принявъ при томъ въ надлежащее соображеніе и мнѣніе мѣстнаго начальства.
Въ семъ видѣ дѣло поступило въ Сибирскій Комитетъ (14 марта 1828 г.); въ немъ представлялся слѣдующій предварительный вопросъ къ разрѣшенію: должно ли приступить коммиссіи къ исправленію проекта по мнѣнію 3-хъ членовъ, или къ сочиненію другого свода?»
Примѣчаніе. „Всѣ кочующіе инородцы при наступленіи лѣта земли свои хлѣбопахотныя и сѣнокосныя всегда, каждый годъ дѣлили по душамъ, ясакъ и повинности несущимъ. Подобный порядокъ допускается и проектомъ о сихъ инородцахъ. А какъ отъ сего происходятъ у нихъ съ одной стороны каждогодныя ссоры и вражда и ненависть другъ къ другу, а съ другой стороны лѣность и безпечность къ удобренію земли, то я полагаю гораздо лучше было бы, если бы эти земли раздѣлены были по всей справедливости единожды и навсегда; тутъ выгода еще та, что они гораздо постояннѣе заселились бы на отведенныхъ мѣстахъ и привыкали бы къ однообразной жизни. Сверхъ того раздѣлъ этотъ земель и не есть ихъ коренной обычай, а воспринятый уже въ послѣдующее время отъ разныхъ несогласій ихъ между собою“.
Кѣмъ это примѣчаніе писано, мнѣ неизвѣстно. Могу только высказать свое предположеніе, что оно вѣроятно было написано Олекминскимъ Земскимъ комиссаромъ, или какимъ либо членомъ коммиссіи Сибирскаго комитета, выписка котораго была но всей вѣроятности разослана по всѣмъ комисарствамъ, гдѣ были инородцы.
М. Овчинниковъ.
(OCR: Аристарх Северин)