Три года въ Якутской области

Отношеніе зажиточныхъ къ бѣднымъ. — Общественное самоуправленіе. — Сватовство, свадьба, калымъ. — Отношеніе къ свекру и свекрови. — Обычаи при беременности, родахъ и безплодіи. — Болѣзни и мѣстныя средства лѣченія. — Проказа. — Мянярія — нервное растройство отъ поселенія злаго духа въ душу человѣка. — Страданіе солитерами. — Предупредительныя мѣры противъ повальныхъ болѣзней.

Годъ у якутскихъ инородцевъ равняется шести мѣсяцамъ: съ Сентября начинается зимній годъ, а съ наступленіемъ тепла, въ Мартѣ, начинается другой, лѣтній. Окончивъ сѣнокосы и другія лѣтнія работы и промысла, Якутъ перебирается въ зимники на острова: занятія его сосредоточиваются вблизи юрты; только болѣе зажиточный, у котораго есть что продать, ѣдетъ въ городъ; небольшая часть идетъ въ работники, въ извозъ для доставки товаровъ въ сѣверные округа или провизіи на пріиски. Многіе идутъ въ тайгу на промыселъ пушнаго звѣря. Зимой такимъ образомъ общеніе между инородцами бываетъ рѣже, и имъ мало выпадаетъ случаевъ удовлетворить своему любопытству. Между своими они чрезвычайно общительны, болтливы и веселы: сойдутся хотя бы и незнакомые — первая рѣчь: откуда, что знаешь — разсказывай! Садятся къ пылающему камельку, закурятъ трубочки, и разговорамъ за горячимъ чайникомъ нѣтъ конца. Разговариваютъ очень громко: съ непривычки и не понимая языка можно подумать, что они ругаются; говорятъ о совершенныхъ пустякахъ, и остается только удивляться, какъ самыя незначительныя причины возбуждаютъ въ нихъ самый заразительный хохотъ. Усталый и голодный, напьется онъ своего жидкаго чаю или поѣстъ болтушки и, если она не черезъ мѣру жидка, тотчасъ начинаетъ болтать и хохотать безъ умолку. Добродушны Якуты чрезвычайно. Увидѣть, чтобъ Якутъ билъ ребенка или жену — рѣдкость; ссоры бываютъ, но до драки дѣло никогда не доходитъ; при ссорахъ орутъ неистово, но проклятій, которыми сыпятъ на каждомъ словѣ Поляки, Венгры, Мадьяры, или ругательствъ, извѣстныхъ въ нецензурной рѣчи славянскихъ языковъ, у нихъ нѣтъ. Не ошибусь, если съ увѣренностію скажу, что отношенія якутскаго инородца къ женѣ, дѣтямъ и всему окружающему — несравненно человѣчнѣе, мягче и сердечнѣе, нежели у многихъ культурныхъ народовъ.

Жизнь бѣднаго Якута во время зимы гораздо труднѣе, чѣмъ лѣтомъ: промысловъ и заработка меньше; потребности въ пищѣ и дровахъ больше, и по неволѣ не имѣя теплой одежды и перевозочныхъ средствъ, сидитъ бѣднякъ передъ своимъ каминомъ и покуриваетъ трубочку; а нѣтъ табаку, что случается зачастую, строгаетъ внутреннюю часть чубука (для чего и дѣлается онъ изъ двухъ перевязанныхъ половинокъ), сдабриваетъ никотиномъ древесныя стружки и затягивается ими до одурѣнія, мурлыча свою скрипучую, тоскливую пѣсню, импровизируя про пріятность сытно и жирно поѣсть, тепло и мягко выспаться. Жизнь богачей, какъ и вездѣ, другая. Свѣтлая и просторная юрта даетъ много тепла; ихъ не гложетъ забота о насущномъ пропитаніи: у зажиточнаго есть кому присмотрѣть за сытымъ скотомъ и выполнить всѣ необходимыя домашнія работы; жена, невѣстки присматриваютъ по дому, а онъ, хозяинъ, совершенно свободенъ, и ничто не удерживаетъ его при семьѣ. Скучно ему, онъ сѣдлаетъ коня или запрягаетъ иноходца въ маленькія, легкія санки и уѣзжаетъ къ сосѣдямъ, къ дальнимъ знакомымъ, или куда глаза глядятъ, — «джарбая бардымъ», говоритъ онъ. Скучно ему дома, а ѣхать не хочется, — всегда найдется изъ обширнаго штата рабочихъ балагуръ-сказочникъ, или за такимъ можно послать за десятки верстъ. Слушаютъ сказку всѣ домашніе безъ различія возраста, пола, положенія. Вниманіе всѣхъ сосредоточивается на разсказѣ, всякій поощряетъ утомляющагося сказочника понуканьями. Сказка для Якута — многое: въ ней онъ видитъ своихъ собратьевъ побѣдителями самыхъ невозможныхъ препятствій; отрѣшаясь отъ своей грустной дѣйствительности, слушатель совершенно переносится въ міръ фантазіи. Рѣчь ѣсякаго вводимаго въ сказку лица говорится на распѣвъ, нотъ мало, но за то онѣ тянутся долго при непрерываемомъ продыханіи, вибраціи голоса. Съ постепеннымъ угасаніемъ камина сгущается окружающій мракъ; утомленные слушатели сквозь сонъ понукаютъ еще болѣе утомленнаго разсказчика и только къ утру всѣ забываются, повторяя въ своихъ сновидѣніяхъ поразившія ихъ воображеніе обстоятельства разсказа. Слѣдуетъ замѣтить, что не всѣ богатые Якуты такъ благодушно проводятъ свое досужее время. Большинство изъ нихъ занимается вообще пріумноженіемъ своихъ богатствъ подрядами, торговлею, скупомъ по мелочамъ предметовъ промышленности. Многіе, заручившись двумя, тремя тысячами рублей, ведутъ обороты на 10 т. р., къ великому огорченію и зависти своихъ довѣрителей или соперниковъ. Способы эксплоатаціи слишкомъ просты, скорѣе грубы и дики. Такъ, напр., одинъ богачъ въ Намскомъ улусѣ всю общественную наслежную землю отдавалъ въ кортомъ скопцамъ въ теченіе 8 лѣтъ, не позволяя сородичамъ сѣять, или отдавать отъ себя эту землю подъ посѣвъ и, такимъ образомъ, пріобрѣлъ нѣсколько тысячъ рублей; этотъ способъ наживы продолжался бы и по нынѣ, если бы земля не была отведена въ надѣлъ скопцамъ, причемъ Якутъ этотъ протестовалъ на отводъ земли, какъ несправедливый, во имя блага наслежныхъ инородцевъ.

Рабочіе у зажиточныхъ Якутовъ получаютъ плату скудную: два рубля въ мѣсяцъ и ежедневную чашку кислаго молока (тара), разбавленнаго на половину водой, съ примѣсью горсти муки и, только изрѣдка, въ большіе праздники, лакомятся кускомъ мяса или масла. Одежду рабочій долженъ имѣть свою. У зажиточнаго хозяина и работникъ одѣтъ лучше, а про работника у бѣдныхъ хозяевъ нечего и говорить: куртка изъ телячьей шкуры, штаны (ыстанъ) изъ конской кожи, торбаза изъ той же кожи (тысъ-этербесъ) — и только; черезъ эту то, нисколько не грѣющую, одежду сквозитъ мѣстами худое, желтое и заскорузлое тѣло бѣдняка. Съ работниками обращаются хорошо, въ томъ смыслѣ, что ихъ не бьютъ. Одежда богачей мягка, тепла и сравнительно чиста: въ ней не кишатъ миріады всевозможныхъ паразитовъ, не дающихъ покоя голодному бѣдняку. Очень часто приходится видѣть совершенно голаго Якута, растягивающаго свою одежду надъ огнемъ; дальше нужно бѣжать отъ него, иначе все населеніе, не поджарившееся на огнѣ, разлетается во всѣ стороны, ища своего спасенія. Пойманное насѣкомое инородцы раскусываютъ на зубахъ, словно орѣхи, и меня разъ поразило щелканье цѣлой семьи, пока, оторвавшись отъ своихъ занятій, не увидалъ объясненія этого страннаго явленія. Главный доходъ Якута-хозяина получается, конечно, отъ скотоводства, а у простого рабочаго — отъ заработка. Богачи извлекаютъ еще доходъ, ссужая бѣдняковъ жизненными продуктами подъ условіемъ расплаты работой, доставки скота, молочныхъ продуктовъ, упромышленнаго звѣря. Даютъ товаръ по дорогой цѣнѣ: такъ въ Намскомъ улусѣ даютъ весной по 1 р. 50 к. съ обязательствомъ доставить лѣтомъ или осенью пудъ нельмы, а зимой она обыкновенно продается по 4—6 рублей. Сами рыболовы рѣдко лично являются продавцами своего промысла на базарѣ, запродавъ много раньше свою будущую добычу. Богатые выплачиваютъ за бѣдныхъ повинности, подати, пользуясь за то ихъ покосными и пахатными мѣстами. Доходы богачей сравнительно съ затрачиваемыми ими трудами и капиталами — громадны. Положимъ, якутскій сельскій рабочій получаетъ въ годъ 30—40 рублей (въ городѣ больше 90—140 рублей), на хозяйскомъ содержаніи; изъ нихъ онъ долженъ истратить до 15 р. на одежду; 5 р. на подати, если онъ или семейные его пользуются покосами; 2 р. на табакъ; затѣмъ остальное онъ долженъ отдать въ семью. Деревенскій хозяинъ средняго достатка тратитъ на содержаніе своего рабочаго въ годъ отъ 47—50 рублей; изъ нихъ на чай — 6 р., муку — 15 р., масло — 12 р., молоко — 6 р., таръ — 3 р., мясо — 5 р. 50 к., и кромѣ того деньгами отъ 30—40 рублей, которые рѣдко не возвращаются въ его карманъ, или просто удерживаются имъ за продукты, взятые работникомъ для прокормленія своей семьи. Чѣмъ больше у хозяина скота, тѣмъ дешевле обходится ему содержаніе работника, пользующагося только отъ продуктовъ скотоводства.

Тоже, что итимджи въ Верхоянскомъ округѣ, въ Якутскомъ округѣ кумалàны. Это просто нищіе, увѣчные и больные, которыхъ пропитываютъ родовичи своего наслега. Они ходятъ изъ юрты въ юрту болѣе зажиточныхъ хозяевъ, которые кормятъ ихъ по нѣскольку дней; нищихъ этихъ въ Якутскомъ округѣ сравнительно немного, но дѣло не въ томъ, нищіе вездѣ есть; большее вниманіе обращаетъ на себя общая бѣдность, скудная производительность края, первобытный способъ эксплоатаціи труда и почвы, суровый климатъ края. Рѣдко встрѣчаются богачи, имѣющіе до 300 штукъ скота; цѣна имъ до 2 т. р., которыхъ ему никто не даетъ. Богаты такіе хозяева только въ глазахъ якутскихъ инородцевъ и едва-ли найдется больше двухъ десятковъ купцовъ въ Якутской области, которые обладали бы капиталомъ свыше 10 т. рублей *).

*) По мнѣнію одного мѣстнаго богатаго купца въ г. Якутскѣ, должно положить одного купца — съ 200 т. капитала, трехъ — съ 100, 150 т., четырехъ по 50 т., и пять, шесть человѣкъ отъ 10 до 20 тысячъ рублей.

Общественныя должности въ каждомъ улусѣ отправляются по выбору общества и состоятъ изъ слѣдующихъ степеней: улусный голова, кандидатъ по немъ, три члена управы — выборные и кандидатъ по нихъ — это члены, засѣдающіе въ инородной управѣ; наслегомъ управляетъ староста, но такъ какъ всякій наслегъ дѣлится еще на рода, то послѣдними управляютъ старшины. Сверхъ того, въ каждомъ наслегѣ избираются для общественныхъ нуждъ десятникъ, сборщикъ податей (называется капралъ) и разсыльный (скороходъ). Кромѣ перечисленныхъ должностей, по усмотрѣнію членовъ инородной управы, нанимается улусный письмоводитель съ помощникомъ, а въ наслегахъ, по усмотрѣнію членовъ родоваго управленія — наслежныя писарь. Въ инородныхъ управахъ постоянно присутствуетъ дежурный членъ, а въ родовыхъ управленіяхъ — староста. Улусныя общественныя собранія состоятъ изъ должностныхъ лицъ улуса и назначаются для выбора новыхъ членовъ управы, для составленія смѣтъ годовой росписи дохода и расхода, а наслежныя собранія, на которыхъ имѣютъ право присутствовать всѣ жители наслега, рѣшаютъ дѣла, требующія постановленій своего наслежнаго общества. Каждое общество сбирается по распоряженію членовъ своего управленія. Члены управъ и родовыхъ управленій, обязанные постоянно присутствовать въ своихъ управленіяхъ, завели между собой очередное дежурство, но, отрываясь по дѣламъ собственнаго хозяйства, оставляютъ вмѣсто себя свою печать, и писарь, который завѣдуетъ всѣми дѣлами управленія, только прикладываетъ печать отсутствующаго члена, такъ что послѣдній, въ большинствѣ случаевъ, не знаетъ, на какихъ и какого содержанія бумагахъ приложена его печать.

На общественныхъ собраніяхъ рѣшенія постановляются большинствомъ голосовъ, которое часто клонится къ поддержанію мнѣнія богачей, всегда имѣющихъ на своей сторонѣ большинство. Всякій сколько-нибудь зажиточный Якутъ старается быть выбраннымъ въ какую-либо должность, тратится для пріобрѣтенія голосовъ въ свою пользу, а вступивъ въ должность старается возвратить понесенные расходы, и пріобрѣсти правительственныя награды, что въ глазахъ общественниковъ даетъ ему болѣе уважительный голосъ на собраніяхъ. На общественныхъ собраніяхъ больше разсуждаютъ люди вліятельные, съ которыми безъ особенныхъ протестовъ соглашаются остальные. Такіе вліятельные люди называются въ своей же средѣ улусъ-тутахтара, или улусъ-басылыктара, бастахъ-киселеръ, т. е. люди съ головой, думные люди. Вообще улусомъ заправляютъ десятка два, а то и менѣе лицъ, нерѣдко одинъ, два человѣка; остальные ровно ничего не знаютъ, а бѣдняки буквально ничего не понимаютъ даже въ своихъ собственныхъ дѣлахъ, не знаютъ даже о размѣрѣ слѣдуемыхъ съ нихъ податей и повинностей и сами зовутъ себя безголовыми — баса-хохъ-кисилеръ. Примѣръ намскаго богача, пользовавшагося въ теченіе 8 лѣтъ общественной землей, наглядно доказываетъ возможность вліянія одной головы на цѣлое общество. Кромѣ богатства требуется конечно ловкость, родовитость и имѣніе правительственныхъ наградъ. При приведеніи къ присягѣ главныхъ должностныхъ лицъ, послѣднія устраиваютъ малагынъ, т. е. угощаютъ общественниковъ водкой.

Болѣе важныя дѣла, разбирающіяся инородческимъ судомъ, — дѣла о выдачѣ наслѣдства, приданаго, о кражахъ, не превышающихъ цѣною 30 р., о калымѣ. Изъ старинныхъ юридическихъ обычаевъ нѣкоторые примѣняются и понынѣ въ инородческомъ судѣ по дѣламъ о конокрадствѣ. Ловкій конокрадъ скоро пріобрѣтаетъ извѣстность между своими, которые всегда готовы защитить его на судѣ: одни защищаютъ конокрада по участію съ нимъ, другіе — изъ боязни мести со стороны вора укрываютъ его отъ преслѣдованія правительства, и воръ попадаетъ въ руки правосудія только въ крайне-рѣдкихъ случаяхъ, когда уже трудно освободить его отъ уликъ. Съ этою цѣлью весьма старательно поддерживается обычай судить конокрадовъ инородческимъ судомъ, что въ прямыхъ выгодахъ старостъ и головъ, получающихъ львиную долю въ дѣлежѣ покраденнаго, а нерѣдко и самихъ правильно занимающихся этимъ ремесломъ. Общее правило то, что воровать можетъ только богатый и вліятельный Якутъ. Бѣдному не мыслимо украсть сколько нибудь крупную скотину: спрятать ее негдѣ и съѣсть ее нельзя: сейчасъ замѣтятъ, что ѣстъ мясо. Конокрадствомъ занимаются зажиточные, для котораго бѣдный служитъ только исполнителемъ, орудіемъ преступленія; украденное немедленно передается богатому, который всегда остается правъ, имѣя за себя ходатаевъ предъ начальствомъ въ лицѣ писарей, старостъ, если самъ по себѣ не достаточно имѣетъ способовъ избѣжать подозрѣнія или преслѣдованія. Попадается только бѣднякъ, не попользовавшійся даже украденнымъ. Бѣдный только тогда рѣшается на конокрадство самостоятельно, когда онъ такъ сказать артистъ своего дѣла; къ такому артисту примыкаетъ цѣлая шайка, которая въ случаѣ доказаннаго преступленія уплачиваетъ за него положенный штрафъ; если бѣднякъ, не имѣя за собой такой шайки, а слѣдовательно гарантіи въ уплатѣ, въ случаѣ обвиненія, то ему угрожаютъ арестантскія роты, заключеніе въ тюрьмѣ. Башкиры, Киргизы, Татары, даже Евреи, сосланные въ область по суду и по приговорамъ своихъ обществъ за конокрадство, стали отбивать эту профессію отъ туземцевъ и съ такимъ дерзкимъ искусствомъ, что сначала привели въ полное уныніе завзятыхъ конокрадовъ, а затѣмъ возбудили противъ себя смертельную ненависть мирныхъ обывателей, страдающихъ невинно. Багарадскій наслегъ издавна славился конокрадствомъ, и виновныхъ не отыскивалось, пока шайка не перессорилась: обнаружено было до 40 человѣкъ виновныхъ, замѣшаны были выборныя сельскія власти; доказана была покража нѣсколькихъ сотъ головъ за нѣсколько лѣтъ; родоначальники рѣшили разсмотрѣть дѣло своимъ судомъ, и въ результатѣ получилось, что обѣднѣвшіе за послѣднее время отъ конокрадства, получивъ покраденный у нихъ скотъ и штрафъ въ тройномъ размѣрѣ противъ покраденнаго у нихъ, сразу обогатились, а другіе, слывшіе зажиточными, лишились всего своего скота. О вліяніи богатыхъ Якутовъ въ средѣ своего общества будетъ мной упомянуто въ рубрикѣ о луговомъ хозяйствѣ.

Наклонность къ воровству вообще у Якутовъ сильная; понятіе о чужой собственности — слабое, въ особенности по отношенію къ съѣстному. Жившіе долго между Якутами положительно утверждаютъ, что нельзя поручиться ни за одного Якута, чтобъ онъ не воспользовался плохо лежащимъ; что въ цѣломъ улусѣ можно поручиться за двоихъ, троихъ, что не украдутъ мелочи. Разсказываютъ, что одинъ хорошо грамотный зажиточный Якутъ выразился такъ: «съѣстное Якутъ обязанъ украсть», желая выразить тѣмъ и сочувствіе къ крайности вѣчно голоднаго Якута и убѣжденіе, что пища, кому бы она ни принадлежала, должна быть достояніемъ голоднаго. Когда Якутъ увидитъ, что другой ѣстъ, глазъ его не можетъ оторваться отъ пищи, слюна бѣжитъ у него, и ему приходится постоянно сплевывать. Голода безъ пищи не утолить, а достать пищи — нѣтъ возможности. Русскіе, живущіе въ Якутской Области, съ презрѣніемъ говорятъ о воровствѣ Якутовъ, но не слѣдуетъ забывать, что эти Русскіе, по преимуществу торгаши, скупщики, были виновниками паденія нравственности Якутовъ. Нравственность и добрая совѣсть этихъ торгашей, — принявъ во вниманіе ихъ матерьяльныя средства, ихъ общественное положеніе, — нисколько не выше, чѣмъ у этихъ Якутовъ. Напротивъ, растлителями чистыхъ, патріархальныхъ нравовъ инородцевъ области были тѣ же купцы. Кто разрушаетъ ихъ семейное спокойствіе, кто продаетъ свой гнилой товаръ, мѣряя аршиномъ въ 12 вершковъ? Мнѣ разсказывали случай про одного отставного чиновника, значительнаго ранга, занявшагося кулачествомъ, что онъ не брезгалъ загонять въ свой дворъ послѣдній возъ изъ якутскаго обоза съ провизіей, быстро сваливалъ съ своими рабочими кладь съ него и въ нѣсколько кнутовъ выгонялъ лошадь съ пустыми санями на улицу. Если люди съ извѣстнымъ положеніемъ въ обществѣ, въ глазахъ Якута — Тоенъ, грабятъ его среди дня въ городѣ, то на сколько долженъ быть снисходителенъ приговоръ для Якута, пробивающагося изъ-за насущнаго пропитанія?

Общія качества Якута: — трусливость, недовѣрчивость, лукавство, лѣность, праздность, корыстолюбіе, жадность и неблагодарность. Но они находятъ себѣ оправданіе въ исторіи и обязаны своимъ происхожденіемъ тѣмъ невзгодамъ и угнетеніямъ, которыя приходилось и приходится испытывать и переносить бѣдному Якуту.

Какъ на хорошія стороны якутскихъ инородцевъ слѣдуетъ указать на общую ихъ способность къ разнымъ мастерствамъ, которыя они перенимаютъ быстро, съ большою сообразительностію и ловкостію. Они смѣтливы, въ большинствѣ расчетливы, простодушны и крайне незлобивы. Тягость своего незавиднаго положенія они переносятъ съ покорностію, достойною лучшей участи.

Тяжелая борьба за существованіе, климатическія, экономическія и соціальныя условія жизни не способствовали развитію послѣдовательнаго, упорнаго труда, не развивали активнаго напряженія силъ, стремленія подчинить природу, а сосредоточивали всѣ мысли только на самозащитѣ, пассивныхъ, оборонительныхъ пріемахъ.

Какъ на преобладающія страсти среди инородцевъ области можно указать на пьянство, азартныя игры и воровство...

Сватать невѣсту посылаютъ старшаго и почетнѣйшаго изъ родственниковъ жениха; передъ отъѣздомъ къ отцу невѣсты женихъ наказываетъ свату — тюнгюрь: бу минь кини кысыгаръ тянгъ буоллахпынà, биссигини холботунъ, сюряхтярбитинь кытардынъ быэрбытынъ, эпьпитинь да хаммытынъ биссенинь холботунъ, т. е. если я его дочери ровня, пусть насъ соединитъ, сердца наши сообщитъ, печень, тѣло и кровь нашу соединитъ. Если между родителями жениха и невѣсты была раньше какая-либо вражда, или ссора, то женихъ черезъ свата проситъ передать отцу невѣсты: бу минь тугу урукку эёттюбярь эппипинь сананымна, олъ буоллагына олъ тыллары билигинь этярбярь тылымъ эрьгійбэть, саныэхпынъ эюмъ да кэльбять, т. е. что я ранѣе сего говорилъ, было сказано необдуманно, но теперь тѣ слова выражать языкъ мой не повернется, а подумать и на мысль нейдетъ. Все это сватъ по пріѣздѣ къ отцу невѣсты передаетъ и, получивъ согласіе отца и матери, возвращается къ жениху съ радостною вѣстью. Если же существовала раньше вражда, то женихъ черезъ свата посылаетъ родителямъ невѣсты подарокъ отъ 3 р. до 20, смотря по средствамъ. Это называется сынахъ-хонгорута, т. е. дали слово, учинили сговоръ. При передачѣ подарка сватъ говоритъ: бу кини тыла тугууррутъ сангарбытынъ, ону билигинь эппятинь, эё даганы киненя тёнюньнюнь урукку ютё санатыгаръ, т. е. пусть его языкъ, что ранѣе произносилъ, того теперь не произноситъ и воображеніе его вернется къ прежнимъ добрымъ мыслямъ. Если отецъ невѣсты согласенъ на примиреніе, то принимаетъ подарокъ и затѣмъ заключаютъ словесное условіе относительно калыма или кысъ-сулута — дѣвичьей цѣны, послѣ чего бьютъ по рукамъ. Изъ условленнаго калыма тесть получаетъ двѣ части, а третью оставляетъ въ подарокъ будущимъ внукамъ. Черезъ нѣкоторый промежутокъ времени, смотря по обстоятельствамъ, по приготовленіи приданаго и выплатѣ калыма, женихъ вмѣстѣ со сватомъ пріѣзжаютъ въ домъ невѣсты, привозятъ съ собой для свадьбы мясо, муку, чай, водку. Сватъ входитъ въ юрту первый и вѣшаетъ въ переднемъ углу подарокъ — лисицу, песца или соболей, опять по достатку жениха. Послѣ этого отецъ невѣсты выходитъ во дворъ, приводить жениха въ юрту и сажаетъ рядомъ съ невѣстой. Если же подарка этого не было, то и сговоренный не можетъ входить въ юрту тестя, не имѣетъ супружескихъ правъ, а приходя повидаться съ своей сговоренной невѣстой, стучитъ въ дверь, и она выходитъ къ нему, угощаетъ его тутъ же въ сѣняхъ. Такъ продолжается до принесенія обычнаго подарка, который въ большинствѣ случаевъ приносится, послѣ чего бракъ считается заключеннымъ, и тесть, получивъ подарокъ, сажаетъ жениха рядомъ съ невѣстой, они пьютъ и ѣдятъ, веселятся, а затѣмъ молодой увозитъ въ свою юрту жену съ приданымъ. Молодая беретъ изъ своей юрты три палочки и, войдя въ домъ мужа, подходитъ къ пылающему камину сбоку (съ Сѣв.) и, бросая въ огонь эти палочки, говоритъ: минь кяллимь дже джели алъ отъ отто, т. е. я пришла хозяйкой очагомъ управлять; затѣмъ кланяется земно свекру и свекрови, садится за приготовленный столъ, и начинается пиршество, по окончаніи котораго молодые уходятъ въ свое отдѣленіе (оронъ). Приведенный свадебный обычай соблюдается строго у Якутовъ сѣверныхъ, вообще патріархальныхъ и строго нравственныхъ. Въ Якутскомъ округѣ этотъ старинный обычай рѣдко примѣняется и самая нравственность отошла въ область преданій. Вообще Якуты очень разсчетливы: родители на бракъ своей дочери смотрятъ, какъ на возможность хорошей торговой сдѣлки, а мужъ ищетъ жену — неустанную работницу въ домъ, и чѣмъ меньше онъ заплатитъ за нее калыма, тѣмъ лучше. Обыкновенно калымъ составляютъ: три лошади, три быка, три коровы, что называется сылгы-юся, кромѣ того еще отъ 6—9 кобылъ — курумъ и нѣкоторая часть деньгами. Если родители жениха очень богаты, то они выплачиваютъ родителямъ невѣсты вдвое и втрое больше противъ договореннаго, что уже называется сылгы алтата, иля сыглы тогуса. Бѣдные же высватываютъ почти безъ платежа калыма, причемъ родители невѣсты стараются только выручить затраты на платье невѣсты и не упустить случая выпить и закусить.

Протестъ взрослыхъ дочерей противъ предлагаемаго жениха, если онъ имъ не нравится, во вниманіе родителями не принимается; о нравственныхъ качествахъ жениха, о его домашней обстановкѣ родители невѣсты рѣдко стараются разузнавать, — это отходитъ на второй планъ, а главное — калымъ, его выгодность; при опредѣленіи его размѣра бываетъ настоящій торгъ: сватъ выговариваетъ возможно меньше, а родители невѣсты спокойно указываютъ на невыгодность уступки дочери за такой выкупъ. Обыкновенно и невѣста присутствуетъ при этомъ торгѣ, но участія не принимаетъ. Родители невѣсты дѣлаютъ ей приданое въ размѣрѣ выговореннаго калыма.

Въ южныхъ округахъ области женихъ имѣетъ право входа въ домъ своей невѣсты на правахъ мужа, причемъ въ каждое свое посѣщеніе обязанъ привезти невѣстѣ и роднымъ ея какой-либо подарокъ, водкой, скотомъ и по безмолвному согласію родителей остается за то ночевать у своей невѣсты. До сихъ поръ ведется въ нѣкоторыхъ семьяхъ старинный обычай, что въ первую ночь у изголовья новобрачныхъ (если не выплатилъ всего калыма, то въ домѣ невѣсты, а если выплаченъ, то въ домѣ жениха) ставится чашка съ саламатой (мука, поджаренная въ кипящемъ маслѣ). Смотря по тому, какъ нашелъ свою будущую жену ея женихъ, саламата или вся съѣдается, или остается нетронутой. На утро родители молодыхъ осматриваютъ чашку подъ большимъ секретомъ, въ предупрежденіе позорнаго для себя разглашенія, что саламата осталась нетронутой. Подарки жениха не входятъ въ разсчетъ будущаго калыма. Въ каждую такую поѣздку женихъ возитъ съ собой своего дружку, который охотно пользуется оказываемымъ ему гостепріимствомъ. У васъ, Русскихъ, говорятъ Якуты, мужъ и жена узнаютъ одинъ другого только послѣ вѣнчанія, когда уже невозможно разойтись; у насъ лучше: поживутъ между собой годъ, два и, если не сойдутся, расходятся добровольно, безъ затрудненія и, не приходится быть женой немилаго по неволѣ. Ниже увидимъ, что это однако не совсѣмъ такъ бываетъ. Нужно замѣтить, что Якуты вообще характера спокойнаго, а потому въ семьѣ своей уживчивы, и женѣ больше, чѣмъ мужу, приходится стараться входить съ нимъ въ соглашеніе, такъ какъ на основаніи обычая съ саламатой необходимо все таки заключить, что Якуты придаютъ извѣстное значеніе ея поведенію до брака, слѣдовательно послѣ домашняго разговора ей труднѣе разсчитывать на новаго жениха, а кромѣ того слѣдуетъ имѣть въ виду угрожающую необходимость возвращенія калыма.

Въ назначенный для свадьбы день женихъ со своими родными и зваными ѣдетъ въ домъ невѣсты и вмѣстѣ съ собой пригоняетъ остатокъ калыма и привозитъ угощеніе для свадьбы: скотъ, водку и пр. Гости остаются до тѣхъ поръ, пока не истребятъ всего припасеннаго для свадьбы; при этомъ только небольшая часть съѣдается гостями на мѣстѣ, а остальное дѣлится между ними и увозится домой, какъ гостинецъ — кяги (Kjagi). Вечеромъ молодыхъ торжественно провожаютъ въ ихъ отдѣленіе; черезъ нѣсколько дней мужъ увозитъ жену къ себѣ въ юрту, въ сопровожденіи ея родителей; такіе проводы называются кысъ-сюгюннярярь. Въ домѣ жениха продолжается празднованіе свадьбы, а при отъѣздѣ родныхъ жены зять даритъ ихъ деньгами и съ честью провожаетъ. Черезъ годъ или болѣе, если молодые живутъ согласно и не расчитываютъ расходиться, то родители ея, при одномъ изъ своихъ посѣщеній, отдариваютъ ее за тѣ подарки, которые получили отъ зятя, иногда вдвое и втрое противъ полученнаго. Такое путешествіе къ дочери и отдариваніе называется теркюттю. Не смотря на перекрестные подарки, женихъ все таки въ большинствѣ случаевъ остается въ убыткѣ.

Овдовѣвшій Якутъ, немедленно послѣ похоронъ жены, начинаетъ искать себѣ невѣсту, и поиски эти не бываютъ продолжительны. Сдѣлки по части женитьбы у Якутовъ доходятъ до смѣшного и печальнаго. Еще въ началѣ 80-хъ годовъ близъ Якутска былъ случай, что родители справляли сговоръ своихъ семилѣтнихъ жениха и невѣсты; родители, пируя, оставили играть молодыхъ; женихъ забылъ дома соску—емсяхъ, которую по якутскому обычаю сосалъ очень долго. (Мнѣ самому приходилось видѣть дѣтей, приблизительно того-же возраста, не разстававшихся съ грудью матери). Не найдя своей соски, женихъ выхватилъ такую же изо рта невѣсты; произошла ссора, и невѣста отказалась идти за своего обидчика, но происшествіе только подбавило веселья родителямъ, продолжавшимъ свою пирушку. Такіе сговоры не бываютъ обязательны, въ особенности, если калымъ не былъ выплоченъ, а такъ какъ съ теченіемъ времени измѣняются отношенія между родителями, мѣняется ихъ имущественное положеніе, игравшее первенствующую роль при брачномъ договорѣ, то и давній сговоръ сводится, въ концѣ концовъ, къ простому случаю погулять, повеселиться въ пріятномъ обществѣ и увѣрять лишній разъ во взаимной неразрывной дружбѣ, скрѣпляемой щедрыми лобызаньями въ пьяную минуту; если же при сговорѣ дѣтей былъ уплоченъ калымъ сполна, то дѣвочку отвозятъ къ родителямъ ея нареченнаго, гдѣ она и доростаетъ вмѣстѣ съ нимъ. Между Якутами встрѣчаются случаи неравныхъ по лѣтамъ браковъ, при чемъ мужъ бываетъ моложе своей жены; неравенство это доходитъ иногда до крайности, такъ что мужъ продолжаетъ еще заниматься игрушками, а жена перешла уже зрѣлый возрастъ. Повидимому, родители жениха, сознавая за нимъ всю неспособность вести самостоятельно собственное хозяйство по недозрѣлости, желали придать ему руководителя, вполнѣ заинтересованнаго въ хозяйствѣ такого ребенка-мужа. Такой мужъ, помимо того, что поддается вліянію своей перезрѣлой жены, въ силу одного лишь несоотвѣтствія своихъ лѣтъ, даже подросши, слишкомъ быстро увядаетъ силами и, минуя возрастъ бодрой возмужалости, еще въ юныхъ годахъ превращается въ старца. То же преждевременное увяданіе бываетъ, какъ неизбѣжное послѣдствіе, при бракахъ обоихъ малолѣтнихъ супруговъ: съ наступленіемъ времени возмужалости уже начинаются жалобы на судьбу, на старческую слабость мужа, и всѣ ссоры и неудовольствія кончаются разводомъ, хотя и не офиціальнымъ, тѣмъ не менѣе дѣйствительнымъ. Жена уходитъ къ другому, а мужъ ищетъ себѣ новую подругу, вчинаются взаимные иски о возвращеніи подарковъ, калыма, разбираемые обществомъ Якутовъ и восходящіе постепенно до губернатора. Эти безконечные счеты, взаимныя обвиненія въ увозѣ имущества едва-ли когда и кто былъ въ состояніи разобрать. Физически разслабленные раннимъ вступленіемъ въ супружество, супруги не уживаются, расходятся; хозяйство приходитъ невольно въ раззореніе, а дѣти, родившіяся отъ подобныхъ браковъ, уже отъ рожденія своего носятъ зачатки захудалости, предстоящаго вымиранія. Въ виду свободныхъ и легко расторжимыхъ браковъ не считается преступленіемъ противъ нравственности несохраненіе дѣвственности: ни семья, ни общество, ни даже мужъ не относятся враждебно къ женамъ своимъ, имѣвшимъ до брака съ ними дѣтей, и послѣднія не навлекаютъ на себя презрѣнія, а при выходѣ матерей ихъ замужъ охотно усыновляются, т. е. принимаются въ новую семью на правахъ законнорожденныхъ. Обратное встрѣчается рѣдко. Вообще говоря, Якутовъ нельзя назвать сладострастными, и причиной тому крайняя бѣдность. Бѣденъ мужъ, бѣдна и жена его, и имъ по неволѣ приходится мириться съ необходимостію; бѣдные по неволѣ невзыскательны, и половое сношеніе въ ихъ понятіи — такое-же отправленіе организма, какъ и всѣ остальныя, доставляя лишь единственное возможное наслажденіе. Богатые, свободные отъ гнетущей мысли о защитѣ своего тѣла отъ голодной и холодной смерти, сытые и совершенно обезпеченные развращаются съ молоду безо всякой извинительной причины; жены также не отстаютъ отъ мужей своихъ. Строго говоря, даже и тутъ нельзя видѣть разврата, а простое слѣдствіе обезпеченной праздности, лишенной другихъ развлеченій. У пригородныхъ женщинъ замѣтна проституція, въ улусахъ-же о ней не можетъ быть и рѣчи.

Безсиліе мужчинъ при усиленной борьбѣ съ голодомъ и холодомъ, при
раннемъ совокупленіи — понятно, но еще больше страдаютъ женщины отъ тѣхъ
же причинъ, осложняющихся при отсутствіи гигіеническихъ мѣръ и тѣхъ
пособій, которыя оказываются родильницамъ при неправильныхъ родахъ.

Изъ предъидущаго станетъ понятнымъ, что у якутскихъ женщинъ не можетъ быть побужденій къ искусственнымъ выкидышамъ, или къ умерщвленію дѣтей, прижитыхъ внѣ брака. Въ статьѣ: «Участь бѣдныхъ дѣтей Якутской области» (Извѣстія В.-Сиб. Отдѣла И. Р. Г. Общ. 1884) авторъ говоритъ: «До начала нынѣшняго столѣтія, какъ гласитъ народная молва, бѣднякъ-Якутъ, не имѣя чѣмъ прокормить своего многочисленнаго семейства, избавлялся отъ новорожденныхъ, вѣшая ихъ на деревья въ берестяномъ турсукѣ (корзинкѣ), обшитомъ оленьей шкуркой; такой поступокъ не преслѣдовался и не осуждался сородичами бѣдняка, ибо разсматривался какъ вызванный суровою необходимостію.

Около того-же времени Русскіе стали пріобрѣтать якутскихъ дѣтей за долги; такъ относительно одного крестьянина говорятъ, что у него изъ взятыхъ такимъ образомъ дѣтей образовалась цѣлая дворня. Цѣна дѣтей достигала 90—100 руб. асс. Въ послѣдствіи обыкновеніе покидать дѣтей стало преслѣдоваться администраціей, и дѣти бѣднѣйшихъ родителей кормились на счетъ цѣлаго наслега; они должны были переходить для пропитанія изъ одной юрты въ другую, оставаясь у богатаго три ночи, у зажиточнаго двѣ, а у бѣдняка одну ночь; такія дѣти стали носить особое названіе — кумоланъ. Съ недавняго времени изъ такихъ дѣтей нѣкоторые Якуты стали покупать дѣвочекъ и большую часть направляли въ Олекминскій округъ. Обыкновенно торговецъ даетъ за дѣвочку-подростка 30 или 40 рублей родителямъ, а потомъ перепродаетъ въ другія руки съ барышемъ; напр. октемскій Якутъ Василій Трапезниковъ купилъ у своего сородича Петра Лиханова дочь Анну 15 лѣтъ за 30 р. и продалъ ее въ Олекмѣ за 60 р., а новый хозяинъ перепродалъ за 80 р. Якутъ-же Жохсогонскаго наслега Гаврила Кысалга Іола продалъ свою дочь олекминскому крестьянину за 35 рублей».

Почти съ увѣренностію можно утверждать, что въ настоящее время случаевъ продажи дѣтей не повторяется.

При свекрѣ и свекрови невѣстка никогда не снимаетъ своей мѣховой шапки. Этимъ обычаемъ выражается уваженіе къ родителямъ мужа. Большая степень уваженія со стороны невѣстки выражается, при каждомъ обращеніи къ свекру и свекрови, надвиганіемъ шапки возможно больше на глаза. Другой обычай запрещаетъ невѣсткамъ проходить въ юртѣ родителей мужа мимо передней части камина, а требуетъ обхода его сзади, съ с.-з. стороны. Чтущія этотъ обычай не перестаютъ соблюдать его всю жизнь, даже послѣ смерти стариковъ, пока живутъ въ ихъ юртѣ.

Въ статьѣ, помѣщенной въ Извѣстіяхъ Вост. Сиб. Отдѣла И. Р. Геогр. Общ. за 1883 г. Н. Гороховъ подробно говоритъ объ отношеніяхъ невѣстки (кинить) къ родителямъ мужа; такъ онъ между прочимъ пишетъ: «Якуты избѣгаютъ женитьбы на родственницахъ, не только близкихъ, но и дальнихъ. Родство считается только кровное и во всѣхъ степеняхъ и линіяхъ и ни во что ставится свойство. Зажиточный Якутъ никогда не женится даже въ своемъ наслегѣ: до подобнаго срама не доходилъ еще ни одинъ байдунецъ (Байдунскаго наслега, Верхоянскаго округа), говорила старуха. Невѣстка по пріѣздѣ въ домъ мужа дѣлается особеннымъ предметомъ общаго почета. Къ ея пріѣзду въ домѣ настилается свѣжее сѣно; она во дворѣ захватываетъ съ собой нарочно приготовленныя щепки. Въ дверяхъ ставится ивовая перекладина, которую невѣстка сбрасываетъ напоромъ туловища, отнюдь не рукой. Вошедши въ домъ, она кладетъ въ огонь захваченныя щепки. Потомъ ее, съ закрытыми глазами, сажаютъ на кровать, гдѣ она скрывается за занавѣской въ теченіе трехъ дней, никому не показываясь. Якуты вообще не особенно стыдливы съ посторонними и, не стѣсняясь при комъ бы то ни было, называютъ всѣ вещи ихъ именами. Другое дѣло при невѣсткѣ. Здѣсь соблюдается цѣлый рядъ правилъ, нарушеніе которыхъ можетъ повлечь за собой кару злыхъ духовъ, оскорбить домъ и навлечь порицаніе истинныхъ Якутовъ. Само собой, что обычаи эти исполняются въ зажиточныхъ семьяхъ: бѣднотѣ не до обычаевъ. Принято: 1) не показывать невѣсткѣ голаго тѣла выше локтя или ступни; 2) не говорить ничего скабрезнаго, хотя бы того требовала разсказываемая сказка; 3) невѣстка пользуется общимъ уваженіемъ, почтеніемъ, нѣжностію. Цѣлый годъ она ничего не работаетъ, только ѣстъ и спитъ. Въ богатыхъ семьяхъ она не работаетъ до смерти свекра. Приданое невѣстки — ея неприкосновенная собственность. Невѣстка въ свою очередь должна соблюдать: 1) не проходить передъ огнемъ свекра или старшаго родственника мужа; 2) не снимать шапки; кромѣ лица и кистей рукъ не обнажать своего тѣла. Несоблюденіе этихъ двухъ правилъ влечетъ за собой жестокую кару — обнаженныя части покрываются коростами; 3) не должна вмѣшиваться въ разговоръ, повышать голоса и не говорить ничего двусмысленнаго въ дурномъ тонѣ; 4) она не должна называть свекра по его прозвищу и даже употреблять это слово для обозначенія вещи; напр. свекръ прозывается уголь или кремень — она должна вмѣсто этихъ словъ говорить: сажа, обожженое дерево, огненный камень; 5) свекръ есть глава дома, а потому невѣстка не должна ѣсть головы какого бы то ни было животнаго. Правила эти соблюдаются не ради исполненія церемоній, а какъ нѣчто священное, отъ чего зависитъ счастье или несчастье цѣлой жизни».

При такихъ принятыхъ правилахъ нѣтъ мѣста, по удостовѣренію г. Горохова, снохачеству. Заключеніе г. Горохова болѣе идиллическое, нежели справедливое; жизнь людей складывается разнообразно и не всегда слѣдуетъ принятымъ условіямъ. Кровосмѣшеніе между Якутами существуетъ, хотя въ размѣрахъ не ужасающихъ. Нравы очень легки, и свекръ всегда будетъ болѣе подходящимъ и удобнымъ любовникомъ, чѣмъ кто-либо другой. Такое сожительство практикуется часто и довольно свободно, гораздо свободнѣе, чѣмъ, напр., въ русскомъ народѣ, гдѣ этотъ грѣхъ скрывается тщательнѣе. Правила нравственности, передаваемыя отъ отцовъ, не подкрѣпляемыя религіозными вѣрованіями, страхомъ наказуемаго грѣха, не имѣютъ особенно прочной живучести и отходятъ къ обычаямъ старины, негоднымъ въ переживаемое время. О набожности Якутовъ говорить много не приходится. Справедливость требуетъ сказать, что если набожность состоитъ въ механическомъ исполненіи кое-какихъ обрядовъ, безъ малѣйшаго пониманія ихъ значенія, то Якуты могутъ быть признаны набожными; не говоря о бѣднякахъ, даже состоятельные инородцы не имѣютъ ни малѣйшаго понятія не только о Христѣ, но даже и о томъ, почему христіанинъ полагаетъ на себя крестное знаменіе. Сами священники разсказываютъ, что Якуты на исповѣди отпираются отъ завѣдомыхъ грѣховъ, что принести ложную присягу для нихъ ничего не значитъ. Церковь въ большіе праздники представляетъ торжище: это толкучка стоящихъ, шатающихся, безпрерывно входящихъ и уходящихъ. Достаточно разъ взглянуть на нихъ въ церкви, чтобъ убѣдиться въ полнѣйшемъ непониманіи ими значенія и потребности молитвы. Какъ нѣкоторыя изъ обрядностей церкви соблюдаются безъ всякихъ знаній духа религіи, такъ и внѣшнія отношенія между свекромъ и невѣсткою могутъ быть соблюдены, что однако не гарантируетъ отъ нарушеній въ самомъ существѣ ихъ при отсутствіи какихъ-либо нравственныхъ убѣжденій, понятія о совѣсти, стыдѣ, или страха наказанія здѣсь или въ загробной жизни.

Для улучшенія быта духовенства съ одной стороны, а съ другой въ огражденіе инородцевъ отъ излишнихъ поборовъ со стороны духовенства хотя и установленъ такъ называемый ружный сборъ, но мѣстное духовенство, взимая за требы по своему произволу, отягощаетъ населеніе, требуя для своихъ разъѣздовъ неограниченное число безплатныхъ подводъ. Рѣдкій священникъ обвѣнчаетъ, не истребовавъ впередъ 5—50 рублей, требуя въ придачу скота, водки, пушнины. Въ гор. Якутскѣ извѣстенъ одинъ престарѣлыхъ лѣтъ протоіерей изъ мѣстныхъ уроженцевъ, который при похоронахъ Якута прикладываетъ ухо къ крышкѣ забитаго гроба и затѣмъ объявляетъ родственникамъ умершаго, что покойникъ приказываетъ выдать ему такой-то скотъ, тамъ-то находящійся. Другой священникъ, посвященный уже въ пожилыхъ годахъ изъ ямщиковъ, не иначе крестилъ якутскихъ дѣтей, какъ прерывая слова молитвъ при таинствѣ тѣми бранными словами, противъ которыхъ существуетъ извѣстное поученіе Василія Великаго. Свидѣтелемъ этихъ отвратительныхъ ругательствъ священника я бывалъ самъ не разъ, живя на квартирѣ въ его домѣ, но присутствіе посторонняго не смущало бывшаго ямщика. Кромѣ поѣздокъ самого священника ѣздятъ отдѣльно по приходу и дьячки его —за сборомъ новины, т. е. по времени года, за пушниной, за рыбой, масломъ; ѣздятъ кромѣ того и матушки-попадьи, на подводахъ, гостить по инородцамъ, сбирая что можно и выпрашивая, что увидятъ, развозя кромѣ того съ собой спиртъ, которымъ беззастѣнчиво прибыльно торгуютъ. При такихъ условіяхъ трудно ожидать добраго вліянія духовенства на нравственность инородцевъ; напротивъ — всѣ способы къ быстрому и безвозвратному развращенію.

Для беременныхъ женщинъ установленъ особый кодексъ, регулирующій ихъ поведеніе въ этотъ періодъ. Всѣмъ ограниченіямъ и правиламъ вмѣстѣ съ беременной женой подчиняется и ея мужъ; такъ, напр., у сѣверныхъ Якутовъ: если по берегу ходятъ дикіе олени, то строго воспрещается беременной выходить изъ юрты или смотрѣть въ ту сторону; также воспрещается ей переплывать протоку или переходить черезъ дорогу, по которой олени направляются: въ противномъ случаѣ олени уходятъ и уже не возвращаются къ тому мѣсту. Беременная женщина и ея мужъ не должны ѣсть отъ убитаго оленя внутренностей, головы и ногъ, а мужъ, кромѣ того, не можетъ ходить на промыслъ. Женщина считается нечистою во время извѣстныхъ періодовъ, а съ нею вмѣстѣ въ то же время и мужъ ея.

Если беременная женщина блѣдна въ лицѣ и чувствуетъ давленіе подъ ложечкой, то примѣчено, что нужно ожидать рожденія дочери; если же женщина въ лицѣ не мѣняется, а чувствуетъ давленіе внизу живота, то родившійся будетъ мальчикъ. Если мужъ или беременная его жена видятъ во снѣ серебряныя деньги, ножницы, наперстокъ, серьги и другія женскія украшенія и принадлежности — родится у нихъ дѣвочка; если же видятъ во снѣ икону, ножъ, огниво, топоръ, горбушу (косу) и подобное — родится мальчикъ.

Когда женщина ожидаетъ наступленія родовъ, собираются знакомые ея мужа и, садясь передъ каминомъ, подливаютъ въ огонь масло, желая умилостивить небеса, чтобъ Аигытъ — подательница благъ, уменьшила страданія матери и благосклонно приняла рождающееся дитя.

Обыкновенно Якутки рождаютъ безъ особенной помощи; иногда же приглашаютъ повивальную бабку, роль которой беретъ на себя любая Якутка, нисколько не смущаясь, что дѣло это ей нисколько не знакомо. Для родовъ устраиваютъ въ юртѣ особую трапецію на аршинъ отъ земли, на двухъ столбахъ: когда женщина почувствуетъ приближеніе родовъ, она становится на колѣни, закинувъ руки на эту перекладину, а бабка, растираетъ ей животъ теплымъ масломъ, сдавливая его къ низу.

При благополучномъ разрѣшеніи мужъ закалываетъ жеребенка двухъ или трехъ травъ сивой или желѣзной масти безъ пятенъ; жеребенка разрѣзываютъ на части, не разрубая костей, не употребляя топора.

Варятъ все мясо безъ исключенія, ничего не оставляя. Сваренное кладутъ въ разукрашенныя берестовыя посуды (туиса), кладутъ все, даже и кости. На передней постели (биллирикъ) стелютъ коверъ изъ бѣлыхъ конскихъ шкуръ, окаймленный въ четверть шириной черной конской-же шкурой. На этотъ коверъ ставятъ туиса съ мясомъ и чашу (кытахъ), вмѣщающую до 15 ф. топленаго коровьяго масла. Въ ожиданіи предстоящей ѣды, тѣ, которые будутъ въ ней участвовать, не ѣдятъ до трехъ дней.

Въ перекладину, на которую опиралась родильница, втыкаютъ желѣзный наконечникъ копья (охъ-оногосъ) — если рожденный былъ мальчикъ и ножницы (кыптый) — если родилась дѣвочка. При рожденіи мальчика отецъ дѣлаетъ маленькій лукъ со стрѣлой.

На третій день послѣ родовъ мужъ родильницы сзываетъ родственниковъ и почетныхъ гостей и угощаетъ ихъ приготовленной кониной. Послѣ ѣды семеро изъ приглашенныхъ выходятъ изъ юрты, взявъ съ собой тальниковыя палочки, полъ-аршина длиной и толщиной въ палецъ, и строгаютъ ихъ; въ это время отецъ строитъ въ юртѣ маленькую урасу, высотой въ аршинъ, ставитъ къ ней вырѣзанныхъ изъ дерева жеребца съ кобылицей и пустой горшокъ; семеро, строгавшіе тальникъ, увѣдомленные, что все въ юртѣ готово, входятъ, со своими стружками, положивъ ихъ въ горшокъ, снова выходятъ изъ юрты; бабка приглашаетъ присутствующихъ женщинъ сѣсть вокругъ урасы; садятся по старшинству; затѣмъ призываютъ съ улицы мальчика, который зажигаетъ стружки; какъ скоро покажется пламя, женщины распускаютъ волосы и мажутъ ихъ приготовленнымъ масломъ, мажутъ руки и лицо и кричатъ уруй (ура) съ громкимъ хохотомъ. Мальчикъ изъ приготовленнаго лука стрѣляетъ въ привязанную къ урасѣ кобылицу и, если попадаетъ, то вызываетъ восторженное уруй, повторяемое нѣсколько разъ. Затѣмъ бабка приглашаетъ войти въ юрту семерыхъ мущинъ, собираетъ кости жеребенка, обертываетъ ихъ берестой и вѣшаетъ на сукъ лиственницы, а лукъ, стрѣлы и прутья отъ урасы вѣшаютъ на кудрявую березу. Коверъ и чашу съ оставшимся масломъ беретъ въ свою пользу бабка, которая произноситъ слѣдующее привѣтствіе: «Эехсыты кытта эсиль бат-чага кёрсёхъ учигяй-дикъ, далбарай дайда кёрягяй кёт-тя», т. е. съ благимъ ангеломъ (поздравляю)! на будущій годъ въ это время счастливо встрѣтиться и также благополучно помочь разрѣшенію.

Вскорѣ послѣ родовъ совершается обрядъ провожанія добраго духа Аигыть, помогавшаго въ благополучномъ разрѣшеніи. Подруги родильницы сбираются въ ея юрту, съ распущенными волосами становятся вокругъ у ярко пылающаго камина на колѣни и, ударяя въ ладони, сначала медленно и тихо, а затѣмъ учащая и усиливая удары, начинаютъ громко хохотать, причитая просьбы богинѣ Аигытъ (Aihyt). Имъ подаютъ растопленное масло, и каждая съ хохотомъ подливаетъ его въ огонь въ жертву Анъ Дарханъ-Тоёну; при вспыхиваніи его хохотъ усиливается. Послѣдній доводитъ нервныхъ женщинъ до истерики, до обморока, и ихъ въ безпамятствѣ разносятъ по юртамъ. Въ Намскомъ улусѣ, Якутскаго Округа, собравшіяся женщины мажутъ себѣ масломъ лицо и усерднѣе изъ нихъ безплодныя, съ цѣлью получить плодородіе. Описанный обрядъ Аигыты (Aіhyty) атараръ совершается Якутами въ увѣренности, что женщина не будетъ обречена духами на дальнѣйшее безплодіе, а рожденный ребенокъ будетъ долговѣченъ.

Со смертью ребенка Якуты вырѣзаютъ куклу изъ коровьей или лошадиной бабки, окутываютъ ее, смотря по состоянію, шкуркой дорогого звѣря и украшаютъ серебряными бляхами. Передъ этой куклой ставятъ лучшіе куски пищи, перемѣняя ее ежедневно. Въ куклу эту вселяется духъ умершаго, и духу этому нужно угождать, иначе разсердившись онъ можетъ причинить много вреда оставшимся въ живыхъ родственникамъ, можетъ наслать даже падучую болѣзнь. Чтобы болѣе обезпечить себя отъ гнѣва такихъ духовъ, куклу, въ которую по времени уже долженъ былъ поселиться духъ, задѣлываютъ въ дупло дерева и уже заключенному, такимъ образомъ, духу приносятъ въ жертву скотину.

Чтобы ребенокъ жилъ долговѣчнѣе, передъ тѣмъ какъ положить его въ колыбель, въ ней качаютъ щенка, а на дно колыбели кладутъ на крестъ ножикъ и ножницы, причемъ другой ребенокъ произноситъ: «ладно, согласенъ». При омовеніи новорожденнаго не употребляютъ никакихъ обрядовъ, но пупокъ обрѣзываютъ вмѣстѣ съ сѣномъ, со словами: оту бысабынъ — траву рѣжу. Смѣхъ и плачъ ребенка во снѣ объясняется мученьями, причиняемыми ему злымъ духомъ.

Когда у кого въ семьѣ не живутъ дѣти, то родившагося отдаютъ на воспитаніе въ другую семью, болѣе счастливую, или совершаютъ обрядъ сити быг(h)оръ, т. е. приглашаютъ шамана или шаманку, протягиваютъ черезъ юрту въ разныхъ направленіяхъ волосяную тонкую веревку, къ ней прикрѣпляютъ берестяное солнце, луну и маленькую птичку: женщину одѣваютъ въ лучшее платье и сажаютъ на постель. Шаманка съ причитаньями обматываетъ вокругъ живота женщинѣ такую же веревку, заклинаетъ добраго духа ниспослать плодъ, а злого духа — не причинять смерти зародышу, причемъ шаманствующій быстро подходитъ къ женщинѣ и острымъ ножемъ разрѣзаетъ веревку и птица должна упасть на постель. Веревка, протянутая по юртѣ, съ солнцемъ и луною обозначаетъ много жизней; птичка — душу ребенка, имѣющаго родиться, а веревка вокругъ живота — козни злого духа. Разрѣзавъ веревку, шаманъ увѣряетъ, что разрушилъ тѣмъ цѣпи дьявола, а подрѣзавъ веревку, протянутую по юртѣ — выдѣлилъ изъ множества жизней предстоящую жизнь ребенка и упавшая на постель птичка означаетъ, что дитя будетъ жить въ семьѣ. Птичку эту завертываютъ въ заячью шкурку и кладутъ въ заранѣе приготовленное гнѣздо. Затѣмъ, когда ребенокъ родится, примѣчаютъ, что когда ребенокъ здоровъ, и птичка въ гнѣздѣ остается въ покоѣ; поворотится птичка, и ребенокъ боленъ; умираетъ ребенокъ, — и птичка лежитъ въ своемъ гнѣздышкѣ брюшкомъ къ верху. Якуты безусловно вѣрятъ въ силу обряда сити — быг(h)оръ и въ доказательство приводятъ наблюдаемые ими факты.

Также въ семействахъ, въ которыхъ мрутъ дѣти, иногда даютъ новорожденному какое нибудь несоотвѣтствующее его полу прозваніе, съ цѣлью обмануть злаго духа, напримѣръ мальчику — кусачанъ-кысъ — худая дѣвка.

Для предотвращенія безплодія совершается также особый обрядъ: приглашаютъ шамана, который отвозитъ безплодную женщину въ лѣсъ, выбираетъ дерево съ вѣтвями только на верхушкѣ — орукъ-масъ, подъ нимъ растилаетъ бѣлую конскую кожу — асъ-тялляхъ и, посадивъ на нее женщину, заклинаетъ духовъ, танцуя вокругъ дерева. По увѣренію шамана, къ нему спускаются небесные духи и ведутъ съ нимъ бесѣду, причемъ соглашаются на его просьбу дать просительницѣ ребенка; тихій вѣтерокъ дуетъ въ темя женщины, отчего и происходитъ самое зарожденіе. Родившееся такимъ образомъ дитя носитъ названіе орукъ-огото, т. е. сынъ воздуха, причемъ народная молва утверждаетъ, что такое дитя обыкновенно имѣетъ неровную походку и качаетъ головой. На такой обрядъ обыкновенно сбираются всѣ подруги безплодной, и имъ предлагается обильное угощеніе.

Если у кого умираютъ дѣти, то женщина, почувствовавъ беременность, отправляется въ сопровожденіи подругъ въ лѣсъ, располагаются подъ деревомъ, вѣтви котораго образуютъ навѣсъ, разстилаютъ шкуры, разставляютъ лучшія кушанья и ѣдятъ ихъ съ весельемъ и хохотомъ. Если сверху спустится червякъ на паутинѣ, то беременная должна его съѣсть. Рожденный ребенокъ будетъ жить до старости, но въ ненастье и при сильномъ вѣтрѣ бываетъ безпокоенъ.

Съ появленіемъ на свѣтъ ребенка, его встрѣчаетъ разомъ масса невзгодъ, съ которыми природа его не въ состояніи бороться, а помощи ему родители оказать не могутъ, какъ по незнанію, такъ и по неизбѣжности; крикъ ребенка очень часто объясняется голодомъ: мать, сама питаясь скудно и неудобоваримой пищей, не въ состояніи удѣлить потребное количество молока, и кормитъ ребенка соской изъ неудобоваримыхъ веществъ; и безъ того неспособный къ перевариванію даже материнскаго молока, дѣтскій желудокъ твердѣетъ и послѣ недолгой борьбы только увеличиваетъ громадное число дѣтскихъ смертей. Единственная въ области аптека при больницѣ въ Якутскѣ, не обязанная отпускать лекарства болѣющимъ внѣ этой больницы, не имѣетъ часто даже такого простого средства, какъ касторовое масло, и въ 1884 г., во время оспенной эпидеміи, смертность увеличилась, по неимѣнію въ городѣ разрѣшающихъ желудокъ пособій.

Остается удивляться, какъ вѣчно бродячія Тунгуски и жены Чукочъ, разрѣшившись отъ бремени среди пурги и въ трескучій морозъ, омываютъ ребенка снѣгомъ и, давъ ему соску изъ черкасскаго табаку, немедленно садятся на оленя и перекочевываютъ на новыя мѣста, болѣе богатыя мохомъ, единственнымъ кормомъ оленей, ихъ кормильцевъ и поильцевъ. Среди сѣверныхъ инородцевъ не рѣдкость встрѣтить дѣтей пятилѣтняго возраста, продолжающихъ питаться грудью матери, въ виду того, что желудокъ ихъ не можетъ переваривать рыбы, безъ соли и хлѣба. Немногіе счастливые родители могутъ предоставить своимъ дѣтямъ коровье и оленье молоко: сѣвернѣе Верхоянска жители не имѣютъ коровъ, а оленей имѣютъ только немногіе изъ зажиточныхъ, которые сберегаютъ молоко, въ замороженномъ видѣ, до предстоящаго лѣта. Сѣвернѣе Верхоянска, въ особенности по Охотскому тракту, очень часто встрѣчаются дѣти совершенно голыя, но за поясомъ ихъ виситъ трубка съ кисетомъ, и, вѣроятно, куреніе позволяетъ ребенку, какъ и взрослому, забывать мучающій ихъ голодъ. На сколько родители имѣютъ понятіе о томъ пособіи, въ которомъ нуждаются ихъ больныя дѣти, доказываетъ фактъ, бывшій въ г. Якутскѣ въ зиму 1884 г., что родители, думая облегчить страданія своего ребенка, метавшагося въ сильномъ жару, держали его надъ отвореннымъ подпольемъ. Послѣдствія такой помощи были печальны и крайне для родителей неожиданны.

Изъ болѣзней, встрѣчающихся преимущественно между сѣверными инородцами, слѣдуетъ упомянуть во 1) цынгу. Д-ръ Мед. Бунге, бывшій нѣсколько лѣтъ въ Якутской области, въ качествѣ члена Усть-Ленской и начальника экспедиціи на Ново-Сибирскіе острова, высказывалъ мнѣніе, что люди болѣе южнаго климата, жившіе ранѣе, мускульнымъ трудомъ, въ особенности тѣмъ, который вызываетъ при работѣ сильное выдѣленіе пота, трудно переносятъ сѣверный климатъ, такъ какъ при сильныхъ морозахъ, не имѣя случая потѣть, бываютъ склонны къ заболѣванію цингой. Всякій другой, человѣкъ не физическаго труда, ведя ранѣе въ болѣе тепломъ климатѣ мало подвижную, комнатную жизнь, не пріучившій свое тѣло къ усиленному выдѣленію пота, остается и на сѣверѣ въ тѣхъ же условіяхъ и, не потѣя, не несетъ ущерба и тѣмъ избѣгаетъ цынги. Средствомъ противъ цинги служатъ куреніе черкасскаго табаку, закладываніе его за щеку, — дикій лукъ, — черемша *), употребляемая въ заквашенномъ видѣ, какъ квасится капуста, и главное — усиленное движеніе при ограниченномъ снѣ. Syphilis — иногда въ очень застарѣлыхъ формахъ — ostitis, periostitis, т. е. воспаленіе кожи вокругъ кости и самой кости. При этой болѣзни Якуты употребляютъ сулему, но въ какихъ дозахъ, дознаться трудно, такъ какъ держится знахарями въ секретѣ; но во всякомъ случаѣ нужно думать, что въ большихъ, такъ какъ очевидцы удостовѣряютъ, что бывали случаи отравленія отъ этихъ пріемовъ. Сулему принимаютъ въ тѣстѣ, и послѣ пріема разноситъ щеки больного. Сулемой же лѣчатъ чирій-огневикъ, головную боль; въ этихъ случаяхъ употребленіе лѣкарства бываетъ наружное. Сулема и сассапарель считаются Якутами лѣкарствами — по преимуществу. Больные дурной болѣзнью — кусаганъ-юэры — всегда скрываютъ свое состояніе отъ стыда до послѣдней возможности; живя же тѣсно, куря изъ одной трубки, питаясь изъ одной посуды, имѣя полное общеніе съ окружающими, усиленно распространяютъ эту заразительную болѣзнь. Якуты очень боятся этой болѣзни и, когда больные начинаютъ заживо гнить, то здоровые удаляютъ ихъ въ особыя юрты, или же оставляютъ ихъ въ тѣхъ же юртахъ, а сами перекочевываютъ въ другія мѣста; такъ на о-вѣ Сагастырѣ видны были въ 1882 году остатки брошенныхъ юртъ, откуда населеніе перешло на о-въ Кытахъ, черезъ протоку. Favus — желтый лишай, плѣшивость; Neuralgia, Rheumatismus acutus, Саtarrhus resicaе (пузыря); Leuсarrheo urinairaea, Catarrhus gastricus — отъ непривычной пищи, объѣденія.

*) He Allium ursinum, а другой видъ половаго лука, — foliis fistulosis, растущаго въ изобиліи на островахъ р. Лены; морошка — и какъ противоцинготное средство и какъ мочегонное.

Conjunctivitis — воспаленіе слизистыхъ оболочекъ глазъ очень распространенная болѣзнь и лѣчится растворомъ купороса. Долгая зимняя трехмѣсячная ночь, при вѣчно пылающемъ каминѣ, разстилающійся въ низкой и сырой юртѣ дымъ при сильныхъ пургахъ — первыя причины слезотеченія и нагноенія въ глазахъ. Приглашенный знахарь — отосутъ — отводитъ больного въ уголъ, пристально смотритъ въ глаза больного и вдругъ вскрикиваетъ; если больной вздрогнетъ — есть надежда на выздоровленіе, такъ какъ злой духъ, сидѣвшій въ больномъ, тоже испугавшись, оставитъ его. Тотъ же пріемъ употребляется при лѣченіи ячменя на глазу. Coxitis — воспаленіе бедренныхъ костей — хромота. Atherom—а кашечная шишка на тѣлѣ. Chorea imitatoria — миряченье. Накожныя сыпи лѣчатъ огнемъ, или прокладывая зажженый трутъ, или посыпая на больное мѣсто искрами огнива. При боли въ головѣ, рукахъ или ногахъ пускаютъ кровь особымъ топорикомъ, въ видѣ ланцета, въ томъ мѣстѣ, гдѣ чувствуется боль. Для подобныхъ операцій приглашаются особые знахари. Опухоли смазываютъ медвѣжьею желчью, растворенной въ теплой водѣ; въ нѣкоторыхъ случаяхъ на опухоли ставятъ такъ называемое тёнь, т. е. на мѣсто сильнѣйшей боли кладутъ въ ½ дюйма высоты кусочекъ трута, который и зажигаютъ: образуется волдырь — черезъ него-то болѣзнь и выходитъ наружу. Между Якутами встрѣчаются искусные костоправы. Противъ гонореи, а также дурной болѣзни, пьютъ въ теплой водѣ порошокъ, соскобленный съ моржеваго зуба, отваръ перелойной травы — Parnassia palustris L. Противъ гонореи принимаютъ въ водѣ порошки сушенаго penis медвѣдя. При лихорадкѣ — порошки, наскобленные съ черепа человѣка. Какъ мочегонное — морошка, отваръ можжевельника, ягодъ толкуши, отваръ листьевъ шиповника. Чтобъ утолить зубную боль, надо держать въ зубахъ клювъ дятла. Отъ порѣзовъ — эрбяг (h) инь — аптекарская кашка (Achillea millefolium L.).

Отъ боли въ животѣ, отъ заваловъ, тошноты и поноса пьютъ настой на водкѣ травы ыттыла (собачій языкъ), растущей на поляхъ въ іюлѣ и августѣ; вкусъ травы горькій. Отъ давленій въ животѣ пьютъ настой корней ымыя (Sangi sorba alpina Bunge) — черноголовника, растущаго на поляхъ въ іюлѣ и августѣ. Отъ ранъ и порѣзовъ употребляется попутникъ — Plantago major, растущій въ іюлѣ и августѣ. Какъ лѣкарства употребляются еще: Бѣлоголовникъ — Spiraa ulmaria — растетъ по берегамъ Лены, въ видѣ настоя, Actaea spicata (Crytrocarpa var. В.), съ плодами краснаго цвѣта, собранными въ грозди. Якуты называютъ ихъ красный воронецъ; по ихъ словамъ встрѣчается и бѣлый воронецъ — (Actaea spicata).

Порѣзы, вывихи и другія простѣйшія болѣзни, происходящія отъ видимыхъ причинъ, лѣчатся особыми знахарями посредствомъ различныхъ снадобій. Болѣе сложныя болѣзни, происходящія подъ вліяніемъ злыхъ духовъ, которые мучатъ больного, какъ неподдающіяся этимъ простымъ средствамъ, излѣчиваются шаманами посредствомъ мистерій.

Докторъ Проскуряковъ, въ прекрасной статьѣ своей «О Средне-Вилюйскомъ улусѣ Вилюйскаго округа и о господствующихъ въ немъ болѣзняхъ», помѣщенной въ Этнографическомъ сборникѣ, изд. Имп. Р. Геогр. Общ. вып. VI, С. -Петербургъ, 1864 г., свидѣтельствуетъ: «Озеръ здѣсь особенно много; почти на каждыхъ пяти верстахъ можно встрѣтить два, три, и болѣе озера; между ними есть огромныя, напр. такъ наз. Нетели, простирающееся въ длину на 70 и въ ширину на 20 верстъ. Всѣ озера большею частію илистыя или покрытыя травой. Понятно, что и качество воды въ нихъ существенно измѣняется. Такъ есть озера, отъ которыхъ постоянно не только лѣтомъ, но даже и въ теченіи зимы бываетъ гнилой запахъ. Естественнымъ слѣдствіемъ такого множества воды и такого качества — то, что и самый воздухъ портится, наполняется болотистыми вредными газами и дѣлается неспособнымъ для настоящаго окисленія крови. Ближайшимъ же и вѣрнѣйшимъ доказательствомъ этому можетъ служить то обстоятельство, что въ Средне-Вилюйскомъ улусѣ почти повсемѣстно господствуетъ болѣзнь, извѣстная подъ именемъ проказы — Lepra, которая не есть-ли скорбутъ въ соединеніи съ другими худосочіями, каковы: лишайное, золотушное, ревматическое, отчасти венерическое и другія?... Здѣсь, изъ 14 наслеговъ нѣтъ почти ни одного, въ которомъ бы не было больныхъ, одержимыхъ этою болѣзнію, главное свойство которой и заключается именно въ дурномъ качествѣ крови и въ незначительной степени ея окисленія... Кромѣ упомянутой формы болѣзни, сколько здѣсь встрѣчается другихъ неизвѣстныхъ Правительству!» — «Я самъ, продолжаетъ д-ръ Проскуряковъ, былъ очевидцемъ подобныхъ примѣровъ: проѣзжая къ мѣсту своего назначенія, я встрѣтилъ въ одномъ наслегѣ въ домѣ старосты трехъ больныхъ — одну женщину и двухъ дѣвушекъ. У одной болѣзнь продолжалась уже другой мѣсяцъ и достигла высшаго развитія, какъ я замѣтилъ: это было безпамятство, постоянный бредъ, совершенная глухота, и, не смотря на все это, больная оставалась безъ всякаго пособія. Такое невниманіе къ больнымъ исключительно происходитъ оттого, что инородцы гораздо скорѣе прибѣгаютъ къ помощи шамана, чѣмъ врача»... Кромѣ того д-ръ Проскуряковъ, указывая на способъ постройки якутскихъ жилищъ съ ихъ каминами, нищенскую одежду изъ плохо выдѣланныхъ шкуръ, неопрятность, зловоніе отъ скота, постоянно ѣдкій дымъ, сырость, переходъ изъ натопленной юрты на рѣзкій холодъ, не только не питательный, но даже вредный выборъ пищи, заключаетъ, что все это имѣетъ конечно не маловажное вліяніе на ихъ здоровье, а потому неудивительно, что едва родившійся ребенокъ носитъ уже въ себѣ зачатки всѣхъ болѣзней.

Вслѣдъ за мнѣніемъ ученаго врача умѣстно будетъ привести сужденія природнаго Якута Иннокентія Степанова Говорова, письмоводителя Борогонской инородной управы, дѣдъ котораго Михаилъ Семеновъ Говоровъ, бывшій засѣдателемъ степной думы и головой Борогонскаго улуса, которому въ 1884 г. было отъ роду 89 лѣтъ, — большой знатокъ якутской старины.

Молодой Говоровъ сообщилъ мнѣ: Якуты вѣрятъ, что шаманы при мистеріяхъ исцѣляютъ страдающихъ острыми болѣзнями, общее названіе которыхъ — тарымма, что значитъ въ переводѣ посѣщеніе, и случаи исцѣленій такихъ болѣзней объясняютъ магнитической силой шамана и вѣрой больного въ эту силу; при чемъ утверждаютъ, что большое вліяніе на больного имѣетъ обстановка мистерій: ночь, мерцаніе камелька, шумъ бубна, глухое завыванье шамана и утомленіе больного отъ продолжительности мистеріи.

Болѣе распространенною изъ цѣлаго ряда болѣзней этого рода является мянярія — нервное разстройство, происходящее отъ душевныхъ потрясеній и органическаго недомоганія. Несчастное замужество, часто по принужденію, потеря близкихъ любимыхъ родственниковъ, неправильные роды и маточныя страданія — начало этой болѣзни. Припадки мяняріи бываютъ періодически: у однихъ еженедѣльно, съ другими рѣже, а съ третьими даже разъ въ годъ; больные дѣлаются безпокойными, обыкновенно вялая физіономія ихъ выражаетъ энергію, движенія становятся рѣшительными, глаза горятъ и сила мускуловъ сверхъестественная — въ противоположность состоянію шамана во время мистерій, у котораго лицо бываетъ блѣдно, неподвижно, глаза напряжены куда-то въ пространство, какъ-бы въ созерцаніи чего-то, ему одному откровеннаго. У молодыхъ припадки повторяются чаще и изступленіе бываетъ напряженнѣе и продолжительнѣе и чаще весной и лѣтомъ, нежели зимой. Происхожденіе мяняріи объясняется преданіемъ о знаменитомъ Юёр’ѣ Бахсы-Тоёно. Въ очень древнее время въ Якутскомъ округѣ, Мегинскаго улуса, Бахсинскаго наслега жилъ богатый Кинясь Дяллягяй; онъ велъ большое скотоводство и одного коннаго скота у него было 9 жеребцовъ (каждый жеребецъ водитъ свой табунъ).

Вздумалъ Дяллягяй отнять у сосѣдняго Курбусатскаго наслега покосное мѣсто (оласъ) подъ названіемъ Имиряття и для того послалъ своихъ людей выкосить тамъ сѣно и камышъ (осоку); Курбусатскіе Якуты на такое своеволіе принесли жалобу по начальству, но Дяллягяй, не обращая на это вниманія, продолжалъ сгребать скошенное. Обиженный, не могши сопротивляться насилію, обратился къ могилѣ своего дѣда, шамана Мундулахъ удукуй и, постукивая въ его гробъ (корчахъ), просилъ себѣ защиты противъ обидчика. Поднялся вихрь и разметалъ все собранное сѣно по озеру, а затѣмъ повалилъ самого Дяллягяя и вертѣлъ его до такой степени, что изорвалъ на немъ рысью шубу; съ того времени Дяллягяй сталъ болѣть, впадая по временамъ въ изступленіе и бѣшенство. И такъ страдалъ онъ 9 лѣтъ. Послѣ его смерти горный духъ, похитивъ его душу (кутъ), сдѣлался знаменитымъ и грознымъ Юёр’емъ Бахсы-Тоёно. Нѣтъ мѣста, куда бы не пробрался этотъ Юёрь, и нѣтъ болѣзни, въ причиненіи которой онъ не былъ бы виновникомъ. Горный духъ этотъ живетъ на мѣстѣ, называемомъ ильбистяхъ; тамъ два высокихъ холма, и, когда кто въ окружности умираетъ, на одномъ изъ нихъ образуется провалъ».

То, что я называю Юёрь, Слѣпцовъ въ своей статьѣ «О вѣрованіяхъ Якутовъ Як. области» (Извѣстія Вост. Сиб. Отдѣла И. Р. Г. Общ. т. XVII №№ 1, 2, ст. 131), называетъ Ерь, и говоритъ: «Болѣзнь наступаетъ отъ тяжкихъ болѣзней различныхъ видовъ; такъ похищенная дьяволомъ душа и заключенная временно въ темницу выпускается на волю, въ небесное пространство, до новаго воплощенія, а буде умершій или умершая до настоящаго крайняго возраста пользовались въ обществѣ и семействѣ своемъ почетомъ, тогда злой духъ, похитившій душу его, воплощается въ него (въ духъ) и блуждаетъ по землѣ, называясь Ерь и причиняетъ такія-же тяжкія болѣзни, отъ какихъ умерло то лицо. Изъ этого видно, насколько многочисленны должны быть эти Ери; въ старину, говорятъ, въ каждомъ семействѣ бывало по нѣсколько Ерь. Еря не любятъ и не уважаютъ, но нѣкоторыхъ въ особенности сильно страшатся; страхъ этотъ доходитъ иногда до степени обожанія, такъ, напр., въ Батурускомъ улусѣ цѣлый улусъ не могъ безъ страха произнести имя Сыгалабытъ (Ерь-Якутка), въ Мегинскомъ улусѣ имени Деллягяй (бывшаго наслежнаго старосты) и почти во всей области — Чонакъ, крещеное имя которой Аграфена, съ ея сестрами. Дѣти не выносятъ приближенія къ нимъ злаго духа — душа ихъ улетаетъ на небо въ видѣ птички и тамъ, по повелѣнію Бога, должна снова воплотиться». Объ Аграфенѣ я буду имѣть случай говорить особо, сообщая о своемъ плаваніи къ устью р. Лены.

Ин. Сем. Говоровъ передавалъ, что случаи мяняріи, или посѣщенія человѣка злымъ духомъ Юёремъ бываютъ и притворные; такъ женщина, отданная въ замужество за немилаго, не выдерживаетъ накопившейся въ ней горечи, злобы на свое безсиліе, на своего мужа, а такъ какъ все случившееся во время припадка почитается невмѣняемымъ и ей въ осужденіе не ставится, то несчастная пользуется этимъ и подъ маской потери сознанія выражаетъ свое горе и любовь къ постороннему, который конечно здѣсь присутствуетъ; послѣдній, по обычаю, если онъ хорошо принятъ въ семьѣ, долженъ вмѣстѣ съ родственниками принять участіе въ успокоеніи больной, ухаживать за ней. Говоровъ былъ лично свидѣтелемъ случая мяняріи. Ему пришлось посѣтить своего знакомаго Якута, одного съ нимъ улуса. Женѣ хозяина было на видъ лѣтъ 30, она казалась здоровою и дѣти ея были крѣпки. Вечеромъ хозяйкѣ сдѣлалось дурно, она впала въ обморокъ; домашніе перепугались, попрятали все острое: ножи и топоры, и какъ-бы выжидали послѣдствій. Мужъ оставался спокойно сидѣть у камелька и убѣждалъ смутившихся не шумѣть и не безпокоить заболѣвшую. Спустя минутъ 10, больная начала метаться, кричать и пѣть звонкимъ пріятнымъ голосомъ. Она сбросила съ своей головы платокъ, распустила волосы, что при мужчинахъ, въ особенности постороннихъ, считается предосудительнымъ, и, мотая головой, пѣла, что въ нее вошелъ юёрь Дяллягяй Бахсы-Тоёно; подражая говору юёря, по преданію заики, она описывала свои любимыя и нелюбимыя мѣста, знакомыхъ; пѣла про мѣста, гдѣ родился и умеръ юёрь; отъ имени его пророчила свою судьбу и сосѣдей; предсказывала несчастія и болѣзни, назначая срокъ наступленія ихъ; кусала руки свои до крови, бросалась въ огонь, искала чего-нибудь остраго, чтобъ зарѣзаться, и наконецъ потребовала себѣ, отъ имени присутствующаго въ ней духа, водки, масла и дыму отъ конскихъ волосъ. Въ огонь плеснули водки, бросили масла со словами: тоёнъ-эся, ылъ бесь тарбахъ беримнитя: ахтахъ—арыгыны, арагасъ-арыны! т. е. почтенный дѣдъ, прими даръ пяти пальцевъ: крѣпкаго напитка и желтаго масла, а ей поднесли дымящіеся волосы конской гривы; вдохнувъ горячаго дыма, больная упала въ обморокъ. Очнувшись, она снова впала въ припадокъ, причитая, что её посѣтилъ другой юёрь; второй припадокъ былъ короче перваго и закончился требованіями масла, водки и веревки; когда ей подбросили веревку, она крѣпко обвила ею свою шею и снова впала въ безчувствіе. Такъ припадки, смѣняясь обмороками до десяти разъ, длились въ сложности часовъ шесть. На утро она встала здоровой, безъ признаковъ утомленія.

Страданія мяняріей у различныхъ лицъ отличаются числомъ повторяющихся одинъ за другимъ припадковъ, продолжительностію каждаго изъ нихъ и большей или меньшей силой возбужденія. Замѣчено, что страдающіе этой болѣзнью, живя въ различныхъ мѣстностяхъ и, повидимому, не имѣя между собой сношенія или знакомства, во время посѣщенія ихъ извѣстнымъ юёремъ поютъ одинаковыя причитанья, съ особымъ, соотвѣтствующимъ каждому юёрю, мотивомъ. Называли лицъ, которыхъ часто посѣщаютъ юёри, но они провожаютъ ихъ, не отрываясь отъ своего обычнаго домашняго дѣла.

Женщинъ, страдающихъ этой болѣзнью, вообще много, больше чѣмъ мужчинъ; бываетъ, что женщины собираются въ лѣтникъ со всей околицы, и одна изъ нихъ, впавъ въ припадокъ, начинаетъ пѣть, а другія ей вторятъ совершенно согласно, такъ что цѣлый околодокъ тянетъ пѣсни юёрямъ, одну за другой.

Когда заболѣваетъ кто скоропостижно и необъяснимой болѣзнью, то приглашаютъ стараго мянярика въ тѣхъ видахъ, что если больного посѣтилъ какой-нибудь юёрь, то старикъ, узнавъ юёря по причитаньямъ больного, опредѣлитъ, что нужно принести ему въ жертву для освобожденія больного отъ страданій.

Непонятныя явленія природы: пурги съ ихъ завываніями, сѣверныя сіянія, блуждающіе огни, наконецъ страшныя сновидѣнія — пугаютъ воображеніе дѣтей дикой природы и заставляютъ ихъ вѣрить въ блужданіе цѣлыхъ легіоновъ духовъ среди ихъ человѣческаго общества и убѣждаться въ возможности сношенія съ ними чрезъ особо довѣренныхъ лицъ — шамановъ и мяняриковъ.

Якуты вѣрятъ въ переселеніе душъ, но только временное, но и постоянное, а потому при лучшихъ пожеланіяхъ говорятъ: «да переселится въ тебя духъ такого-то (знаменитаго) твоего пращура»!

Мнѣ кажется, что кромѣ высказаннаго Д-ромъ Проскуряковымъ мнѣнія и причинъ, которыя Якуты считаютъ располагающими къ заболѣванію мяняріей, слѣдуетъ обратить особенное вниманіе на поголовное почти страданіе въ Якутской области солитерами (Taenia medicanellata — среднеканальный цѣпень и Bothriocephalus latus — широкосуставчатая ленточная глиста). Употребленіе сырого мяса, дурно-просоленой, квашеной, вяленой, а чаще п совершенно сырой рыбы, отсутствіе зачастую ключевой и проточной воды для питья — условія, легко способствующія развитію различныхъ нервныхъ болѣзней: падучей, истерики, витовой пляски и пр. Суевѣріе, передаваемое изъ поколѣнія въ поколѣніе, въ извѣстныхъ стереотипныхъ формахъ, укрѣпило и до сихъ поръ поддерживаетъ вѣру въ юёрей, установивъ для каждаго изъ нихъ своего рода каноны. Суевѣріе это, думаю, совершенно бы исчезло, еслибъ населеніе области располагало большимъ числомъ врачей, а наличные не отказывались бы отъ посильной помощи населенію, рекомендуя доступныя средства. Думаю, что врачи, излѣчивая Якутовъ отъ глистовъ, косвеннымъ образомъ очистили бы путь къ утвержденію болѣе здравыхъ понятій, съ которыми теперь такъ успѣшно конкурируютъ различные юёри на почвѣ непрогляднаго невѣжества.

Якуты вѣрятъ въ силу и могущество слова; доказательствомъ служитъ игра отъ-атахъ. Берутъ нѣсколько сухихъ стеблей травы-мятлика, нарѣзываютъ ее палочками, сгибаютъ въ колѣнцы и подвѣшиваютъ на что нибудь; затѣмъ берутъ бѣлое перо куропатки и тонкую бересту; нагрѣвъ надъ огнемъ перо и бересту, потираютъ одно объ другое и быстро подносятъ къ былинкѣ съ словами: алъ уотунанъ алы эстатымъ арагасъ тосунамъ арчилатымъ, отъ атахъ, тяпь! т. е. огнемъ освѣтилъ, бѣлымъ перомъ подарилъ, соломенная ножка, лягайся! и соломенная ножка отскакиваетъ; скажутъ, чтобъ ножки былинки сдвинулись, и онѣ сдвигаются; отсюда и поговорка: онногоръ отъ аттахъ иччияхъ, т. е. даже и въ соломенной ножкѣ духъ сидитъ! Какъ же послѣ этого не вѣрить Якуту въ шамана, силу его дѣйствій и вліянія юёрей?!

Чтобы перейти къ изложенію религіозныхъ вѣрованій Якутовъ, мнѣ остается сказать еще о мѣрахъ, принимаемыхъ Якутами противъ распространенія оспы и затѣмъ объ обычаяхъ при похоронахъ.

Въ предупрежденіе повальныхъ болѣзней Якуты новѣйшаго времени приняли обычай рисовать на окнахъ юрты и хлѣва кресты, обычай, усвоенный ими только съ нѣкоторой обрядной стороны, что нисколько не умаляетъ ихъ шаманскихъ обычаевъ. Эпидеміи наводятъ на Якутовъ паническій страхъ, и при развитіи оспы, кори, сифилиса и другихъ болѣзней здоровые инородцы иногда оставляютъ своихъ больныхъ на произволъ судьбы, сами перекочевавъ отъ нихъ въ другія мѣста, подальше. Оставшись безъ всякаго ухода, больные разумѣется чаще всего умираютъ, а бывали случаи, что, оправившись, шли разыскивать свои семьи. Юрты, оставленныя съ больными, иногда на далекое разстояніе разносятъ гнилостный запахъ. Если же больные остаются среди своихъ, то не можетъ быть и рѣчи о діэтѣ больного или о какихъ нибудь предохранительныхъ мѣрахъ противъ зараженія здоровыхъ: пьютъ холодную воду въ горячечномъ состояніи, ѣдятъ сырую или проквашенную въ ямахъ, смердящую рыбу, спятъ рядомъ, раздѣваясь на ночь до гола. Только постоянно поддерживаемый въ каминѣ огонь спасаетъ отъ удушливости заражающей атмосферы, отъ скученнаго сожительства. Якутскіе инородцы не знаютъ бани, тѣла никогда не моютъ, бѣлье носятъ только нѣкоторые пригородные и вообще зажиточные, а одно и то же платье не снимается съ плечъ до износу, пока не истлѣетъ отъ поту; исключеніе, конечно, составляютъ зажиточные, которые все таки чистоплотнѣе, сравнительно.

По понятіямъ Якутовъ, эпидеміи суть злые духи, въ видѣ безобразной русской старухи, посылаемой разгнѣванными богами за грѣхи людей. Они не иначе называютъ оспу и корь, какъ матыской (матушкой) или бабуской. Для умилостивленія старухи-оспы нѣкоторые Якуты ставятъ на столѣ угощеніе, состоящее изъ аладьевъ, лепешекъ, масла и водки, вареной говядины и дичи. Старуха, невидимо переносящаяся съ мѣста на мѣсто, хотя и безъ плоти, но требуетъ пищи, и на перекресткахъ, въ пустой юртѣ, въ амбарахъ съ отворенной дверью ей ставятъ лодочку или санки (миніатюрныхъ размѣровъ); старуха, утомившись въ пути, наѣдается, напивается, засыпаетъ, а сани или лодка везутъ ее далѣе, въ сторону отъ жилищъ, для чего сани и лодка оборачиваются въ сторону противоположную отъ жилья. Въ Дюпсинскомъ улусѣ (Як. окр.) есть писарь, онъ же и староста своего наслега, зажиточный и вполнѣ грамотный и очень развитой; чтобъ не зашла къ нему непрошенная бабушка, онъ, по соглашенію съ своимъ обществомъ лѣтомъ 1883 года, когда была сильная оспа, очистилъ по дорогѣ къ нимъ изъ Якутска юрту, накололъ дровъ, навозилъ льду (для воды) и оставили юрту эту незапертою, приготовивъ ее для отдыха бабушки.

Случилась холодная погода, и моему знакомому пришлось укрыться въ этой юртѣ; воспользовавшись дровами и льдомъ, онъ, уѣзжая и желая поблагодарить хозяина юрты, оставилъ на столѣ чаю, сахару и кое-что изъ провизіи. Проѣзжая же черезъ нѣсколько дней обратно, онъ уже не нашелъ этой юрты: инородцы сожгли ее, въ полной увѣренности, что чай, сахаръ и прочее оставила имъ бабушка. Другой случай былъ съ тѣмъ же старостой и въ то же лѣто. Онъ у себя на дворѣ очистилъ амбаръ, поставилъ въ немъ столъ съ аладьями и водкой для оспы. Пріѣхалъ къ нему знакомый Русскій, пріѣзжій изъ Россіи, продрогшій и проголодавшійся; пока хозяинъ, встрѣтившій гостей во дворѣ, любезно распоряжался приготовленіемъ самовара для гостя, послѣдній, не желая безпокоить домашнихъ хозяина, зашелъ въ отворенный амбаръ и очень былъ радъ найти водку и свѣжія оладьи. Вернувшійся хозяинъ обомлѣлъ отъ ужаса, увидавъ гостя въ амбарѣ, приготовленномъ для оспы и безпощадно уничтожавшимъ приготовленное для бабушки, вполнѣ увѣренный, что злая старуха, отомститъ за то, но, къ счастью, опасенія гостепріимнаго хозяина не оправдались, и онъ съ своими семейными здоровъ.

Тотъ же способъ отвлеченія бабушки отъ жилыхъ мѣстъ повторяется и иначе, съ небольшой варіаціей. Запрягаютъ маленькія, игрушечныя санки, вырѣзаютъ лодку, сажаютъ въ нихъ изображеніе старухи, снабжаютъ ее дорожными припасами, даютъ ей въ видѣ гостинцевъ на дальнюю дорогу разноцвѣтныхъ тряпочекъ и выносятъ на дорогу, въ утѣшеніе приговаривая: «по этой дорогѣ поѣзжай, матуска, тамъ найдешь себѣ новыя мѣста, богаче и лучше нашихъ».

Въ Намскомъ улусѣ (Як. Окр.) у богатаго Якута, во время оспы, угощеніе для бабушки было поставлено на кругломъ столѣ передъ образами; образа были тщательно завѣшаны, а угощеніе состояло изъ водки и трехъ куропатокъ, подпертыхъ на палочкахъ, въ видѣ треножника.

Инородцы откровенно признаются, что они боятся прививать присылаемую имъ оспенную матерію, потому что, по ихъ наблюденію, ее даже опасно прививать, во время эпидеміи въ особенности, такъ какъ бабушка мститъ привившему, схватывая его въ свои горячія объятія, въ которыхъ тотъ задыхается. Свѣжая лимфа, по мнѣнію инородцевъ, еще хуже: она заражаетъ кровь непосредственно, даже безъ участія злой воли старухи. Олекминскій исправникъ разсказывалъ мнѣ случаи, какъ одинъ фельдшеръ изъ мѣстныхъ уроженцевъ, побывавшій въ Россіи и потому выдававшій себя на окрайнѣ за врача, прививалъ оспу, приготовляя ее изъ разболтанной муки, за что съ каждаго паціента взималъ корову или быка. Если оспа, привитая ученымъ сородичемъ, не приносила желаемаго обезпеченія отъ заболѣваній, то Якуты еще болѣе убѣждались въ безсиліи человѣка бороться съ непонятнымъ и грознымъ явленіемъ, представляющимся имъ въ образѣ злой и безобразной русской бабуски.

Видѣть во снѣ вырытую яму или новую юрту значитъ быть въ семьѣ покойнику; видѣть разрушенный камелекъ — смерть хозяина или хозяйки юрты; видѣть во снѣ кровь — смерть близкаго родственника.

Если кто проснется отъ того, что его будто звали, тому долго и счастливо жить.

Если разговоръ идетъ про промыселъ и зачешется у кого икра ноги, будетъ удачный промыселъ; если же говорили въ то время про больного, ему умереть.

Со смертію крещенаго Якута, если случится по близости священникъ, покойнаго хоронятъ по обрядамъ церкви, но весьма часто умершаго хоронятъ безъ священника, который, проѣзжая по паствѣ, отпѣваетъ умершихъ на ихъ могилахъ, креститъ уже взрослыхъ дѣтей и въ то же время вѣнчаетъ ихъ родителей, вообще исполняетъ всѣ требы по обстоятельствамъ, давно перешедшимъ въ дѣйствительность. При отсутствіи священника Якуты безпрепятственно выполняютъ всѣ свои похоронные старинные обычаи: не привыкнувъ даже къ обрядамъ церкви, они по неволѣ смѣшиваютъ незабытыя шаманскія повѣрья съ христіанскими обрядами.

При похоронахъ Якуты закалываютъ любимую лошадь покойнаго, которую тутъ же съѣдаютъ; покойника одѣваютъ въ лучшія платья и, положивъ въ гробъ, закапываютъ въ землю. Въ старину покойниковъ въ землю не закапывали, а, положивъ трупъ въ деревянный ящикъ и въ долбленную колоду, ставили на дерево; позднѣе такъ продолжали хоронить только почетнѣйшихъ; подъ деревомъ закапывали живого коня. Преданіе говоритъ, что будто-бы при похоронахъ мужа закапывали и жену его, но Якуты совершенно отвергаютъ случаи закапыванія живыхъ людей при похоронахъ. Гробницу на деревѣ я видѣлъ лично въ Устьянскомъ улусѣ, близъ с. Казачьяго; вѣтрами и непогодой она была разрушена на столько, что крышка и часть боковыхъ досокъ лежали на землѣ; оставались только черепъ и желѣзныя украшенія отъ шаманскаго кушу и бляхи отъ женской шапки, что и указывало на трупъ шаманки; остальныхъ костей не было; вѣроятно, онѣ были растасканы птицами и животными. Другую подобную же гробницу видѣли до послѣдняго времени въ Намскомъ улусѣ, верстахъ въ ста отъ г. Якутска. Въ главѣ о шаманствѣ я упоминаю, что въ гробъ покойника клали предметы его обыденной жизни и запасъ его любимой пищи, говорю также о вѣрованіяхъ Якутовъ въ загробную жизнь и въ мытарства души на землѣ въ первые дни послѣ смерти. Могилы на деревьяхъ наводятъ ужасъ на Якутовъ, они всѣми мѣрами стараются объѣхать ихъ; по поводу ихъ разсказываютъ различныя легенды о привидѣніяхъ.

Въ сороковыхъ годахъ производилось слѣдствіе о разграбленіи могилы. Показаніе обвиняемаго вкратцѣ состояло въ слѣдующемъ: «Умершій, могилу котораго я разрылъ, былъ мой прадѣдъ. Родные нерѣдко говаривали о его богатствѣ и пышности похоронъ. Самъ я бѣденъ, и часто задумывался, что, можетъ быть, со старикомъ похоронены драгоцѣнности. Въ крайнемъ случаѣ расчитывалъ на его теплую одежду: похороненный въ мерзлой землѣ покойникъ и его платье не должны были истлѣть. Покойный былъ мнѣ родня, а потому я былъ увѣренъ, что онъ не будетъ пугать меня; одежда пропала-бы даромъ, а я могъ ею воспользоваться; эта мысль долго преслѣдовала меня и наконецъ я рѣшился исполнить задуманное. Выбравъ темную ночь, я раскопалъ могилу, нашелъ срубъ; могила была глубока, какъ хоронятъ обыкновенно богатыхъ. Въ ногахъ гроба, въ срубѣ лежали: ножъ, ложка, мѣдный котелъ съ масломъ и кадушка съ варенымъ конскимъ мясомъ; оно не казалось испорченнымъ, и я, голодный, поѣлъ того и другого. Мясо было дрябло и безсочно, но масло было положительно свѣжее и вкусное. Съ трудомъ отбивъ крышку гроба, я увидалъ трупъ дѣда; онъ былъ большаго роста, въ рысьемъ саныяхѣ (доха), лицо было закрыто рысьей шкуркой, которую я и взялъ. Трупъ былъ свѣжъ. Не найдя ничего кромѣ одежды, я всталъ въ ногахъ гроба и ублажалъ дѣда не сердиться на меня, жаловался ему на свою бѣдность, голодъ, и только послѣ этого я приблизился къ нему. Тутъ только замѣтилъ я на его указательномъ пальцѣ серебрянный перстень, который рѣшилъ снять. Обрадованный предстоящей добычей, я забылъ испросить на это разрѣшенія дѣдушки и приступилъ прямо къ дѣлу. Рука прадѣда была холодна; я сильно трусилъ, морозъ пробиралъ меня, колѣни тряслись; но, поборовъ страхъ, я сталъ снимать перстень, и лишь потянулъ я его за руку, какъ онъ сжалъ пальцы, и мои руки опустились. Взглянувъ на лицо старика, я ясно видѣлъ, что онъ смотритъ на меня и смотритъ сердито, даже что-то бормочетъ, чего я не могъ разобрать. Испугавшись, я вылѣзъ изъ могилы и не помню, какъ прибѣжалъ домой. На утро люди увидали разрытую могилу, донесли начальству; такъ я и не успѣлъ зарыть могилу и повторить свою попытку снять перстень».

Въ настоящее время рѣдко соблюдается старинный обычай, чтобы послѣ похоронъ члена семьи остальные покидали эту юрту и перекочевывали въ новую мѣстность; слѣды перехода въ новую юрту остались только въ толкованіяхъ сновидѣній. До сихъ поръ соблюдается обычай, чтобы сани, на которыхъ привозятъ покойника, лопата, которой роютъ могилу, и колыбель похороненнаго ребенка оставлять на могилѣ.

На устьѣ Лены мертваго кладутъ на лѣвый бокъ, головой къ сѣверу. Самыя гробницы здѣсь не одинаковы; такъ на о. Сагастырѣ, вслѣдствіе того, что земля подъ мохомъ вѣчно мерзлая и не оттаиваетъ, мертвыхъ клали въ выдолбленныя лодки, снабжая покойниковъ для загробной жизни веслами, деревяннымъ черпакомъ, которымъ вычерпываютъ воду, набравшуюся въ лодкѣ; клали и въ ящики, сколоченные изъ досокъ, принесенныхъ рѣкой съ верховьевъ, и ставили на высокіе козлы, въ защиту отъ песцовъ, медвѣдей и др. хищниковъ; на четырехъ углахъ ящика на палкахъ насаживались деревянныя птицы, подобныя тѣмъ, которыя употребляются при шаманствѣ (стерхъ-гагара). На другомъ островѣ, Кытахъ, чрезъ протоку отъ Сагастыря, расположено постоянное селеніе и устроено новое кладбище; жители, пріобрѣтая топоры, кайлы и прочее, получили уже возможность вырывать могилы до полутора аршинъ глубины, и надъ могилами стоятъ уже изящные и высокіе памятники изъ плавника.

Заговоривъ о кладбищахъ, остановлюсь еще на трехъ кладбищахъ по р. Ленѣ, о которыхъ сохранилось у меня воспоминаніе. Въ Жиганскѣ, когда-то славномъ городкѣ, теперь селеніи, въ которомъ проживаютъ на перечетъ шесть человѣкъ, при очень хорошенькой церкви, содержимой въ идеальномъ порядкѣ и чистотѣ, кладбище въ порядкѣ и въ томъ обыкновенномъ видѣ, въ какомъ мы привыкли видѣть.

На югъ отъ Булуна, въ 390 верстахъ отъ него, на правомъ берегу Лены при впаденіи въ нее р. Натары, на высокомъ лѣсистомъ мысу, расположено старинное кладбище; сюда привозятъ хоронить изъ далекихъ окрестностей: гора высока, покойнику ближе къ небу и дальше отъ суетнаго міра. Тутъ же стоятъ двѣ рубленыя юрты: одна запертая на замокъ, съ запасами теплой зимней одежды, а другая, безъ двери, съ нартами, оленьими сѣдлами и прочей сбруей. Присвоеніе чужой собственности здѣсь если и случается, то только по отношенію пищи, въ которой всегда, круглый годъ, бываетъ недостатокъ. Третье кладбище — въ Булунѣ, селеніи верстахъ въ 300 отъ устья, на правомъ берегу Лены, на высокой крутой горѣ; по мѣстному обычаю, надъ могилами построены шестиугольныя кіоски съ настланнымъ внутри поломъ. Кладбище заросло густой травой, и хотя было только 3 августа, но растенія уже отживали, не желтѣя, а краснѣя.

Выпишу одну эпитафію съ могилы на Булуни, съ соблюденіемъ подлинной орѳографіи на камнѣ:

«Покойся нѣжное дитя, твой кре-

покъ сонъ, отъ слезъ родительскихъ

не прервется онъ, въ объ ятияхъ Ма-

тери одна, какъ ангѣлъ милый

цвѣла Блистала разумомъ неполѣ-

тамъ, надежда счастіе намъ

Сулила, и Унесла ихъ къ небесамъ,

ты плакала о смерти супруга

своего ислезы скорби ускорили

смерть твою. Скоро скоро та же

Учесть Злая постигнетъ и меня.

прости Любезна дочь моя до

радостнаго дня всѣхъ дня, Здѣсь

покоится прахъ Коллежской Секре-

тарши Софіи Михайловны прото-

поповой поживши въ мирѣ и въ

Замужествѣ 4.. (?) года и 6 мѣсяцевъ во

вдовствѣ 2 года скончавшейся

въ 23 день Маія 1844 г. тезоимѣ-

нитство ея Бываетъ 1 сентяб.»

Вчинаемыя весьма рѣдко дѣла о наслѣдствѣ большею частію кончаются судомъ своего общества. Въ весьма рѣдкихъ случаяхъ пишется духовное завѣщаніе и словесныя распоряженія умершаго, даже незакрѣпленныя свидѣтельскими удостовѣреніями, строго исполняются наслѣдниками при дѣлежѣ имущества. Обыкновенно умирающій, въ особенности изъ состоятельныхъ людей, призываетъ священника (если онъ по близости) и родственниковъ и имъ передаетъ свою послѣднюю волю. Вообще имущество дѣлится такъ, что если при жизни отца женится который изъ сыновей, то отецъ на свой счетъ беретъ всѣ свадебные расходы и уплату калыма, а послѣ женитьбы отецъ удѣляетъ ему извѣстное количество по усмотрѣнію. Такимъ выдѣломъ отдѣленныя дѣти всегда остаются довольны и рѣдко, чтобъ послѣ смерти отца заводили рѣчь о добавленіи ихъ наслѣдства. Послѣ смерти главы семейства, все имущество его остается младшимъ, еще не отдѣленнымъ, дѣтямъ и дѣлится ими между собой, какъ братьями, такъ и сестрами поровну, причемъ части сестеръ берутъ братья себѣ, за что обязываются содержать ихъ до замужества, сдѣлать имъ приданое за полученный отъ жениха при выходѣ замужъ калымъ. Хотя обязательство это вовсе не убыточно для братьевъ, тѣмъ не менѣе входитъ въ форму обязательства. Если родятся у такой сестры дѣти внѣ брака, то они признаются полноправными и наслѣдуютъ въ части имущества, принадлежащаго ихъ матери. Само собой разумѣется, если дѣло семейнаго раздѣла переносится въ судъ, то послѣдній рѣшаетъ дѣло по общимъ законамъ Имперіи.

Вдова, если о ней распорядился мужъ при жизни, остается жить при дѣтяхъ; ей рѣдко выдѣляютъ что нибудь въ собственность и она пользуется всѣмъ готовымъ въ хозяйствѣ своихъ дѣтей; съ выходомъ замужъ вторично, она не получаетъ ничего изъ имущества покойнаго мужа, унося съ собой самое необходимое. На сколько отецъ полновластный господинъ своихъ дѣтей и безапелляціонный судья ихъ дѣйствій, на столько мать безправное существо, не имѣющее почти никакого вліянія на дѣтей, въ особенности на взрослыхъ сыновей. Какъ любимая и нѣжная мать, она никогда не перестаетъ пользоваться внѣшнимъ почетомъ и всѣми признаками уваженія и дѣтской любви; тѣмъ не менѣе мать-вдова не повелѣваетъ дѣтьми; напротивъ, ей приходится подчиняться имъ, признавать въ лицѣ ихъ ту власть хозяина, которая перешла къ нимъ послѣ смерти ея мужа, а ихъ отца. Пока мать-вдова живетъ при дѣтяхъ, до тѣхъ поръ послѣднія являются по отношенію къ ней кормильцами и полными попечителями. Положеніе вдовы далеко безотраднѣе, если она бездѣтна; овдовѣвъ, она почти всегда бываетъ обобрана родственниками покойнаго. Въ видѣ особой милости, ей могутъ выдѣлить часть скота на прокормленіе и, по мнѣнію общества, она даже не можетъ заявлять правъ на такую долю, а потому для нея выгоднѣе подчиниться добровольно своей участи, если не захочетъ искать своей законной части по суду. Старики пользуются особеннымъ почетомъ и уваженіемъ, но не ради прожитыхъ ими лѣтъ и пріобрѣтенной сѣдины, а въ виду ихъ житейской мудрости и честнаго отношенія къ окружающему. Имъ вездѣ принадлежитъ почетное мѣсто, лучшій, и болѣе жирный кусокъ; ихъ слово во всякомъ случаѣ имѣетъ рѣшительный вѣсъ, и никто никогда не рѣшится противорѣчить имъ, развѣ изъ самыхъ безшабашныхъ головъ.

Якуты, живущіе по близости церквей, соблюдаютъ храмовые праздники, всѣ двунадесятые, которые они хорошо помнятъ; не зная мѣсяцевъ, они связываютъ, какъ и наше простонародье, происшедшее событіе съ днемъ, въ который празднуется чтимый ими святой; напр. говорятъ: «это было за нѣсколько дней или столько-то недѣль послѣ (мученицы) Евдокіи (1 марта). Близость къ храму способствуетъ къ запоминанію празднествъ, установленныхъ церковью. Въ каждой юртѣ подъ образами или вообще въ переднемъ лѣвомъ углу, самомъ почетномъ мѣстѣ, виситъ календарь, хоть на недѣлю, въ которомъ обозначены семь дней и на каждый день особая дырочка: воскресенье вверху и съ крестикомъ, и по солнцу идутъ кругомъ слѣдующіе дни недѣли; если календарь деревянный, то хозяинъ каждое утро переставляетъ колышекъ въ слѣдующую по солнцу дырочку; если тотъ-же календарь мѣдный, то передвигаетъ мѣдную-же стрѣлку. У богатыхъ встрѣчаются календари на цѣлый годъ. Тогда они дѣлаются или на доскѣ, квадратной, вершковъ 6-ти, или-же биркой; на доскѣ обыкновенные дни обозначены выдолбленной дырочкой, воскресенье — дырочкой съ крестикомъ; отдѣльные праздники — всегда особыми, условленными знаками *).

*) О такого рода календаряхъ см. «Сѣверный рѣзной календарь». Историко-этнограф. изслѣдованіе Вячеслава Срезневскаго. СПБ. 1874. V+108 стр. въ 4° со мног. изображен.

На доскѣ дни идутъ отъ лѣвой руки къ правой, сверху внизъ, какъ мы обыкновенно читаемъ; на биркѣ-же (квадратной) особо: сперва идетъ счетъ сверху по лѣвой сторонѣ, — дойдя до конца, счетъ идетъ снизу вверхъ по правой сторонѣ; напр. на бирочномъ календарѣ за 1883 г. у Якутовъ въ Устьянскѣ обозначено:

Времяпрепровожденіе въ обыкновенные церковные праздники ничѣмъ особеннымъ не отличается у Якутовъ: одѣваются въ лучшія одежды, у кого она есть (у большинства, которые очень бѣдны, всего только одна одежда, которая не снимается, пока не изветшаетъ на плечахъ), не работаютъ, ходятъ другъ къ другу въ гости, собираются посидѣть на лужайкѣ, или гдѣ нибудь въ укромномъ мѣстѣ, покуривая свои трубочки.

Мнѣ не пришлось самому записать названія мѣсяцевъ, но приведу нѣсколько несходныя между собой свѣдѣнія, сообщаемыя бывшимъ протоіеремъ Хитровымъ, въ послѣдствіи епископа Якутскаго Діонисія — въ его брошюрѣ «описаніе Жиганскаго Улуса», напечатанной повидимому около 1853 г., и въ статьѣ «о вѣрованіяхъ Якутовъ Якутской области», засѣдателя Якутскаго округа Слѣпцова, а именно:

1) Эти мѣсяцы называется черными — солнце за горизонтомъ.

Различіе названій мѣсяцевъ можетъ быть объяснено различіемъ мѣстностей, въ которыхъ названія употребляются, а такъ какъ Слѣпцовъ сообщалъ несомнѣнно названія у Якутовъ, ближайшихъ къ г. Якутску, то тѣ-же самыя явленія, отъ которыхъ получили названія самые мѣсяцы, являются на сѣверѣ, въ Жиганскомъ улусѣ, болѣе запоздалыми, чѣмъ на югѣ той-же области.

В. Л. Приклонскій.

(OCR: Аристарх Северин)

(Приложеніе къ Этногр. Очеркамъ «Три года въ Якутской области»).

Эряйдахъ-буруйдахъ Эрь-Соготохъ.

(2-я варіація).

На седьмомъ небѣ, самимъ Ють-Тасъ-Олбохтахъ-Юрюнь-Аи-Тоён’омъ былъ сотворенъ Якутъ. Создатель послалъ его на землю, далъ ему огромное богатство, заключавшееся въ скотѣ и дорогой пушнинѣ (звѣриные мѣха), наградилъ его огромною силою и здоровьемъ. Имя этого человѣка было Эряйдахъ-буруйдахъ Эрь-Соготохъ.

Послушайте, братцы, какой видъ имѣлъ этотъ богатырь: росту былъ онъ огромнаго; громадная красивая голова его была украшена серебряными волосами; соболиныя брови густо нависали надъ глазами; носъ его былъ широкъ и приплюснутъ; его широкій ротъ украшали два ряда серебряныхъ зубовъ; какъ бугоръ возвышалась его могучая грудь, а въ глубинѣ ея билось пылкое сердце; могучія руки его походили на два каменные столба, а сильныя ладони равнялись растянутой коровьей кожѣ; твердыя ноги его походили на два сросшіеся у вершины могучіе дуба; его тяжелый слѣдъ глубоко врѣзывался въ землю и походилъ на двѣ русскія лодки семерики (изъ 7-ми досокъ), а весь онъ напоминалъ собой твердую скалистую гору. Такъ вотъ, каковъ, братцы, былъ нашъ славный предокъ, могучій богатырь Эряйдахъ-буруйдахъ Эрь-Соготохъ!

Долго жилъ онъ, никого не видя и скучая отъ бездѣлья. Пламеннымъ желаніемъ его было встрѣтить подобнаго себѣ и испытать свою силу. Но, такъ какъ ничего подобнаго не случалось, то скучающій богатырь вздумалъ устраивать свое хозяйство. Онъ выстроилъ себѣ юрту, мѣрою въ окружности 80 сажень, съ 40 окнами, съ тяжелою желѣзною дверью. Стѣны этой юрты были выложены въ семь рядовъ, поставленными одна къ другой соснами; потолокъ, чтобъ не проникало въ юрту дыханіе боговъ въ видѣ вихря или вѣтра, былъ плотно засыпанъ землею; полъ, чтобъ изъ седьмого подземнаго царства (сяття ёдянь тюгягиттянь) не проникло тлительное дыханіе демоновъ, былъ выложенъ въ семь рядовъ наложенными каменными плитами. По серединѣ стоялъ семисаженный въ окружности каминъ; а по всѣмъ сторонамъ юрты были сдѣланы каменные ороны (нары); въ углѣ передъ каминомъ стоялъ каменный столъ и такой же олохъ-масъ (табуретъ); по стѣнамъ висѣло оружіе богатыря: лукъ и стрѣлы огромныхъ размѣровъ; стрѣлы имѣли свойство убивать все, во что попадали; девяносто пудовый желѣзный молотъ, огромное желѣзное копье и огромный ножъ (батасъ). Все это было сдѣлано когда-то кузнецомъ, жившимъ за девятью морями, по имени Чемчерюкянь-Кырбытанъ. Онъ работалъ это оружіе ровно 9 мѣсяцевъ, но что это было за оружіе?! ни по красотѣ, ни по прочности никогда не было ему равнаго! да къ тому же оно имѣло свойство убивать все, къ чему ни прикоснется, какъ сказало раньше! Вотъ какое было оно, братцы!

Устроивъ свое жилище, Эряйдахъ Соготохъ не переставалъ скучать по прежнему и искать себѣ соперника. Удивительно, братцы, какъ можно скучать человѣку сытому и въ такой теплой юртѣ?! Я сказалъ уже вамъ, что Эряйдахъ Соготохъ былъ чрезмѣрно богатъ и ѣлъ онъ очень хорошо. Послушайте, братцы, какъ проводилъ день свой нашъ богатырь: встанетъ, бывало, утромъ съ постели, притащитъ семь огромныхъ сосенъ, поставитъ ихъ вершинами внизъ въ каминъ, затопитъ, а выбравъ изъ табуна три жирныхъ кобылы, зарѣжетъ и принесетъ въ юрту цѣликомъ: сваривъ ихъ въ огромномъ котлѣ, онъ съѣдалъ въ одинъ обѣдъ; въ ужинъ повторялось то же. Ну, можно-ли, братцы, скучать при такой жизни? Тутъ-бы только спать и ничего не дѣлать! Но не таковъ былъ нашъ богатырь! Онъ, чѣмъ дальше, тѣмъ больше тяготился своимъ одиночествомъ и невозможностію испытать свою силу; а сила и храбрость, между тѣмъ, прибывали все болѣе и болѣе, такъ что Эряйдахъ Соготохъ сталъ думать: „еслибы всѣ демоны, живущіе въ преисподней (тёрть ютюгянь-аягаръ) пришли къ нему (ихъ 38 родовъ), то онъ раздавилъ бы ихъ, какъ мухъ, а если бы боги вздумали воевать съ нимъ, то и имъ досталось бы порядочно (боговъ 28 родовъ).

Однажды богатырь нашъ вздумалъ посмотрѣть свой скотъ, пасшійся неподалеку отъ его жилища, осѣдлалъ своего вороного коня, сѣлъ на него и поѣхалъ въ поле, не забывши захватить съ собой и оружіе. Вскорѣ увидалъ онъ передъ собой всадника на саврасомъ конѣ. Изъ ноздрей коня пышало огнемъ и палило все, что было передъ нимъ. Всадникъ былъ чудовище, и не было сомнѣнія, что то былъ самъ демонъ. Огромнаго роста, осьмигранный, весь въ желѣзѣ, чудовищнаго вида, онъ былъ ужасенъ! Желѣзная косматая голова его походила на стогъ сѣна, саженный желѣзный клювъ, вмѣсто носа, и аршинные желѣзные когти на саженныхъ рукахъ ясно доказывали, что онъ не могъ быть человѣкомъ!

Всякій другой, конечно, струсилъ бы при подобной встрѣчѣ, но Эряйдахъ Соготохъ даже обрадовался этому и, быстро подъѣхавъ къ незнакомцу, запѣлъ: „Хотя ты и осьмигранное ужасное желѣзное чудовище, и я не сомнѣваюсь, что ты самъ дьяволъ, но послушай, что тебѣ споетъ мое серебряное горло: ты скажи мнѣ, о чудовище, откуда ты, какъ зовутъ тебя, кто твои предки и зачѣмъ ты пріѣхалъ сюда?“ Не успѣлъ герой нашъ докончить своихъ словъ, какъ неизвѣстный соскочилъ съ своего коня и, подбѣжавъ еще ближе къ нему, запѣлъ: „До моей родины не доѣхать тебѣ и въ три вѣка: я живу за девятью морями, за десятымъ огненнымъ озеромъ; отецъ мой властелинъ этого огненнаго озера, его зовутъ Уотъ-осаръ-Тоёнъ, а меня — Тимиръ-осаръ-бухатыръ. Я пріѣхалъ къ тебѣ помѣряться силой и, если ты слабъ, то убить тебя! Я думаю, что я буду равный, другъ, тебѣ!“ Какъ только дьяволъ сказалъ это, Якутъ страшно освирѣпѣлъ и, подскочивъ, ударилъ дьявола ножомъ по желѣзной головѣ и пропѣлъ: „А ну-ка, дьяволъ, попробуй мою силу и ловкость и покажи свою, такъ-ли ты силенъ и храбръ, какъ говоришь о себѣ!“ Стали они биться, бились девять сутокъ, но ни одна сторона не могла побѣдить. На десятый день дьяволъ снова сѣлъ на коня и, обратившись къ Якуту, запѣлъ: „Ну, теперь, догоняй меня; неужели ты не погонишься за мной?“ Съ этими словами дьяволъ пустился вскачь, а Якутъ погнался за нимъ.

Долго гнался за дьяволомъ нашъ богатырь и не зналъ, куда ѣдетъ. Онъ давно уже проѣхалъ предѣлы земли, то есть то мѣсто, гдѣ девять небосклоновъ сходятся съ землей. Вотъ предъ нимъ уже огненное море бушуетъ и клокочетъ волнами... Дьяволъ остановился, слѣзъ съ своего коня и, обратившись къ Якуту, пропѣлъ: „ты очень далеко теперь отъ своего дома и, если воротишься, то тебѣ будетъ стыдно: я буду разсказывать повсюду про твою трусость и слабость; я разскажу всему небесному улусу о тебѣ и подниму тебя на смѣхъ; неужели ты захочешь этого? Ну, теперь смотри, какъ я поѣду! “ Сказавъ это, дьяволъ бухнулся въ огненное море. Заклокотали сердитыя волны. Якуту не хотѣлось прослыть трусомъ, и онъ погнался за нимъ. Три дня плыли они по огненному морю и все еще не видали ни конца, ни края оному. Пламя охватило одежду Якута; кожа на его тѣлѣ трескалась, и онъ терпѣлъ ужасныя мученія. Шерсти у лошади давно уже не было, но добрый конь не уступалъ въ терпѣньи своему всаднику. На четвертый только день вышли они на берегъ, но Якутъ былъ не въ силахъ гнаться далѣе и какъ снопъ повалился на землю. Богатырь нашъ не могъ владѣть ни рукой, ни ногой и, терпя ужасныя страданія, въ отчаяніи взывалъ къ Создателю, прося себѣ смерти.

Вскорѣ появились на небѣ бѣлыя облака, загремѣлъ громъ, заблистала молнія, и среди грозной стихіи богатырь замѣтилъ отдѣлившееся облако, которое приближалось къ нему. Эряйдахъ Соготохъ вскорѣ увидѣлъ на этомъ облакѣ женщину, которая, шаманя, спустилась къ нему и запѣла: „Твою просьбу сотворившій тебя Ють Тасъ Олбохтахъ Юрюнь Аи Тоёнъ принялъ; ты былъ сотворенъ въ прошлыя времена, какъ и всѣ мы. Я шаманка, воскрешающая умершихъ, исцѣляющая больныхъ, зовутъ меня Анъ-Тюсюльгю-Удаганъ; Создатель посылаетъ тебѣ благословеніе и даетъ тебѣ силу убить Тимирь Уорана, а я по волѣ Творца спасаю тебя отъ смерти и болѣзни!“ Сказавъ это, она полетѣла обратно на небо. Богатырь нашъ сталъ послѣ этого здоровъ и снова почувствовалъ въ себѣ силу; вскочилъ на своего коня и погнался вслѣдъ за Тимирь Уораномъ, на западъ. Вскорѣ спустились они въ адъ. Богатырь нашъ не могъ разсмотрѣть ничего по причинѣ глубокихъ сумерокъ и только могъ слышать топотъ лошади своего врага. Вскорѣ однако-жъ глазъ его привыкъ къ темнотѣ, и онъ сталъ различать предметы. Тогда предстало ему страшное зрѣлище: люди были тамъ одноногіе, съ одною рукою на груди и съ однимъ глазомъ на лбу. Доѣхавъ до глубины тартара, богатырь нашъ потерялъ изъ виду своего противника, но за то бросились на него въ несмѣтномъ количествѣ эти ужасныя чудовища. Долго крошилъ Эряйдахъ Соготохъ эту орду ножемъ и копьемъ, тузилъ и девяносто пудовымъ молотомъ, пускалъ въ дѣло лукъ и стрѣлы и только на седьмой день очистилъ себѣ дорогу и пріѣхалъ къ огромному каменному дому. Богатырь нашъ преобразился въ огромнаго быка въ 70 саженъ длиною, съ 30 саженными рогами и легъ къ порогу этого дома. Такъ онъ пролежалъ девять мѣсяцевъ; къ концу девятаго мѣсяца выползла изъ дому старуха-шаманка Тимирь-Багійдянь; она имѣла на спинѣ семь горбовъ, на груди одну руку, которая была снабжена аршинными желѣзными когтями, на лбу имѣла одинъ глазъ, а подъ глазомъ саженный желѣзный клювъ вмѣсто носа.

Какъ только увидала она быка, стала скакать около него, припѣвая: „Ты скажи, бычокъ, откуда ты пришелъ? Если съ неба спустился, то отчего на тебѣ нѣтъ снѣга? если ты изъ подъ земли, то на тебѣ была бы пыль. Я спала ровно девять мѣсяцевъ, но видно Богъ сжалился надъ моимъ пустымъ желудкомъ и послалъ мнѣ тебя на завтракъ!“ Лишь только пропѣла она это, какъ быкъ поднялъ ее на рога; онъ билъ ее рогами, она клювомъ; онъ — копытами, она — горбами! Долго дрались они и измучили себя не мало! Быкъ давнымъ давно потерялъ рога и копыта; старуха сломала клювъ и помяла горбы, и уже побѣда склонялась на сторону старухи, какъ быкъ обернулся опять въ человѣка и, остановивъ старуху, запѣлъ: „Дочь преисподней! Я славный богатырь Эряйдахъ-Буруйдахъ Эрь-Соготохъ. Я ищу адскаго богатыря Тимирь Уорана и положительно знаю, что ты спрятала его; если ты не выдашь его мнѣ, то я расправлю твои горбы и вытряхну изъ тебя твою проклятую душу!“ На это Тимирь Бягійдянь въ свою очередь запѣла, да такъ громко, что горы затрещали: „Теперь только я поняла, почему ты пролежалъ здѣсь девять мѣсяцевъ и поджидалъ меня! Я знаю, гдѣ Тимирь Уоранъ, но покуда жива, его тебѣ не выдамъ. Посмотримъ, какъ ты убьешь меня!“ Послѣ этихъ словъ снова началась борьба, но теперь богатырь нашъ сталъ побѣждать старуху. „Дай мнѣ немного отдохнуть, проговорила старуха, не убивай меня!“ Эряйдахъ Соготохъ согласился, и тогда старуха сказала ему: „Тимирь Уоранъ проѣхалъ тому назадъ третій годъ. Домъ его отсюда прямо на югъ за девятью морями въ концѣ земли, но только не тамъ, гдѣ живутъ Якуты. Около этихъ же мѣстъ живетъ Якутъ Xонхорунъ-хотой Бергю-Тоёнъ съ женой Кюнье Тюсюльгю-хотунъ. У нихъ есть дочь шаманка Сырдыкъ Саралыма-Ытыкъ-Тумалыма-Удаганъ; она хочетъ быть твоей женой и потому послала за тобой Тимирь Уорана, чтобъ волей или насильно привезти тебя!“ Услыхавъ это, богатырь набросилъ на нее свою бычью шкуру, и старуха превратилась въ 70-ти саженнаго желѣзнаго быка, на котораго тотчасъ же и вскочилъ Эряйдахъ Соготохъ и поѣхалъ далѣе къ югу. На девятый только день они доѣхали до мѣста, гдѣ жилъ Хонхорупъ-хотой Бергю-Тоёнъ. Богатырь спустился съ быка, а быкъ разомъ, проглотивши 270 коровъ, отправился назадъ. Когда Тимирь Бягійдянь отправилась домой, Соготохъ направился къ огромному столѣтнему дубу, который выросъ на огромномъ бугрѣ; пришедши туда, онъ срубилъ девять большихъ вѣтвей и зажегъ девять костровъ, а затѣмъ, поймавъ девять лучшихъ, жирныхъ кобылицъ, зажарилъ ихъ на девяти рожнахъ и все это съѣлъ разомъ.

Продолженіе сказки дословно повторяется безъ измѣненія, какъ въ 1-й варіаціи. —

Эрь Соготохъ.

Очень давно въ странѣ, гдѣ вода не замерзала, гдѣ деревья были вѣчно зелены и птицы не улетали, гдѣ лѣса были столь обширны, что ихъ не облетали сами стерхи, а журавли не знали числа высокимъ холмамъ, — стояла юрта, въ которой было до 40 оконъ; полъ въ ней былъ каменный, потолокъ серебряный, а двери были сшиты изъ семи медвѣжьихъ шкуръ. Чтобы крѣпче стояла юрта и не расшаталась отъ вѣтровъ, съ южной стороны она имѣла 40 подпорокъ, а съ западной — 80. Дворъ кругомъ юрты содержался такъ чисто, что на немъ никогда не было ни грязи, ни пыли; на серединѣ его были вкопаны три столба и къ среднему былъ привязанъ бѣлый богатырскій конь. Около юрты паслось несмѣтное количество рогатаго и коннаго скота, а въ окрестныхъ лѣсахъ обитали дорогія животныя и звѣри. Хозяинъ этой юрты и господинъ страны былъ сильный, могучій богатырь Эрь Соготохъ; въ плечахъ онъ имѣлъ семь саженъ, спина его равнялась шириной прямо поставленной семириковой (изъ семи досокъ) лодкѣ, руки и ноги его равнялись обнаженнымъ отъ коры лиственницамъ; глаза его большіе и круглые; брови его были какъ камчатскіе соболи; лицо ого отличалось красотой и бѣлизной; одежда его была сшита изъ самыхъ крѣпкихъ ровдугъ (замша изъ оленьихъ кожъ) и дорогихъ мѣховъ. У него была сестра, отличавшаяся необыкновенной красотой: сквозь одежды просвѣчивалось ея бѣлое тѣло, сквозь тѣло — ея бѣлые кости, а въ костяхъ сквозилъ мозгъ. Братъ и сестра, живя одиноко и вдали отъ людей, не знали, кто ихъ родители. Однажды утромъ, когда они были на дворѣ, изъ табуна прибѣжала самая старая кобыла; сестра сказала брату: „Эта кобыла приходитъ домой, когда хочетъ ожеребиться; загони въ загородь“. Братъ исполнилъ это. Черезъ недѣлю, когда Эрь Соготохъ пришелъ къ загороди, куда была заперта кобыла, то увидалъ, что кобылы тамъ не было, а по серединѣ загона лежало очень большое мѣсто (родильное) жеребенка; Эрь Соготохъ, не долго думая, распоролъ это мѣсто. Въ немъ лежалъ огромный богатырь. Одежда его была вся желѣзная; лицо было черно, а глаза его были, какъ слюдяныя окна; ротъ его былъ похожъ на огромную яму; носъ былъ безобразпый — курносый; зубы его были похожи на заржавленные заступы, а на головѣ его была желѣзная шапка. Увидавъ такого страшнаго богатыря, Эрь Соготохъ запѣлъ: „Слушай, что я буду говорить тебѣ: скажи, кто твои родители, откуда пришелъ ты и зачѣмъ?“ Богатырь — это былъ самъ дьяволъ — ничего не отвѣчалъ. Тогда Эрь Соготохъ связалъ его крѣпкимъ арканомъ и поволокъ въ лѣсъ, выкопалъ огромную яму, навалилъ въ нее дровъ отъ семи лѣсинъ, поджегъ ихъ, бросилъ на огонь желѣзное чудовище и самъ возвратился домой. На утро этотъ желѣзный человѣкъ стоялъ у одного изъ трехъ столбовъ на дворѣ Эрь Соготоха. Эрь Соготохъ снова запѣлъ ему вчерашніе вопросы, но они остались безъ отвѣта; тогда, раздосадованный, связалъ его, потащилъ къ рѣкѣ, навязалъ ему громадныхъ камней и утопилъ. На утро слѣдующаго дня желѣзный богатырь снова стоялъ у того же столба и, увидѣвъ Эрь Соготоха, захлопалъ въ ладоши и захохоталъ дребезжащимъ страшнымъ голосомъ. Сдѣлалась страшная темнота, и когда, спустя нѣкоторое время прояснилось, то Эрь Соготохъ войдя въ свою юрту, увидѣлъ, что половины юрты не было и сестра его пропала неизвѣстно куда. Тогда Эрь Соготохъ сѣлъ на своего добраго коня и поѣхалъ въ ту сторону, откуда восходитъ зимнее солнце и куда уходилъ демонскій богатырь въ видѣ чернаго тумана. Ѣхалъ онъ очень долго, зиму отличалъ по снѣгу, а лѣто по дождю, ни разу никого не встрѣчая. Разъ догналъ его всадникъ на бѣломъ конѣ, одѣтый въ серебряное платье, но, не обративъ вниманія на Эрь Соготоха, проѣхалъ далѣе. Эрь Соготохъ пропѣлъ ему вслѣдъ: „Откуда ты ѣдешь, другъ, куда направляешь путь, кто ты такой, поѣдемъ вмѣстѣ!“ Всадникъ и на это не обратилъ вниманія и ѣхалъ далѣе. Эрь Соготохъ старался догнать его, но не могъ; Эрь Соготохъ еще громче пропѣлъ ему свою пѣсню. Тогда всадникъ повернулъ коня обратно и запѣлъ: видно „ты большой дуракъ, что нельзя проѣхать мимо тебя; какое тебѣ дѣло, кто я и куда ѣду? Знаешь ли ты, какія препятствія лежатъ на твоемъ пути: впереди стоитъ желѣзная роща, высотой до небесъ; какъ ты минуешь ее? А если и преодолѣешь это препятствіе, то дальше будетъ высочайшій хребетъ, на который ни пѣшій, ни конный взобраться не можетъ“. Пропѣвъ это, всадникъ исчезъ, какъ дымъ. Когда Эрь Соготохъ доѣхалъ до желѣзной чащи, натянулъ свой тугой лукъ и пустилъ свою костяную стрѣлу, которая расчистила путь черезъ всю чащу такой ширины, что могъ проѣхать возъ съ сѣномъ, а вслѣдъ за полетомъ стрѣлы и Эрь Соготохъ очутился на другой сторонѣ чащи. Продолжая путь, онъ доѣхалъ до высочайшаго хребта, на который онъ поднялся, сдѣлавъ и себѣ и коню подковы. На вершинѣ горы онъ опять увидалъ всадника, котораго, при всемъ своемъ стараніи, догнать не могъ, но тѣмъ не менѣе отъ него отставалъ не далеко; такимъ образомъ, они доѣхали до прекрасной страны, населенной людьми и скотомъ. Вдали виднѣлась серебряная юрта, куда вошелъ первый всадникъ, а когда сталъ подъѣзжать къ ней Эрь Соготохъ, то изъ нея вышла женщина поразительной красоты, которая, увидѣвъ его, запѣла. „Придите скорѣе, мои сильные богатыри Юсь хара холлорукъ (три черные урагана), недопустите этого всадника къ моему двору, а спустите его въ подземное царство!“ Какъ только она пропѣла это, какъ три богатыря напали на Эрь Соготоха, скрутили его такъ крѣпко, что у него потемнѣло въ глазахъ, а въ ушахъ сдѣлался шумъ, а когда онъ опомнился, то былъ уже въ подземномъ царствѣ, гдѣ былъ постоянный мракъ, и свѣтъ пробивался лишь черезъ отверстіе, въ которое его бросили. Оглядѣвшись, онъ замѣтилъ, что къ сѣверу идетъ дорога, по которой онъ и побѣжалъ; коня съ нимъ не было; добѣжалъ онъ до желѣзной юрты, взобрался на нее и черезъ трубу камина увидалъ, что красавица палила голову человѣка и при этомъ пѣла: „Прошлою ночью я видѣла сонъ, что съ земли спустился сильный, могучій богатырь Эрь Соготохъ, который, убивъ живущую здѣсь повелительницу злыхъ демоновъ, освободилъ меня отъ ея неволи!“ Услышавъ это, Эрь Соготохъ спустился въ трубу и узналъ отъ красавицы, что повелительница демоновъ ушла на промыселъ, а ей велѣла приготовить обѣдъ изъ человѣчьей головы, причемъ узналъ, что эта фурія убиваетъ людей однимъ взглядомъ. Тогда Эрь Соготохъ сдѣлалъ деревянное чучело на подобіе себя, а самъ спрятался за трубу. Когда фурія вернулась, то своимъ длиннымъ огненнымъ языкомъ облизала все снаружи и внутри юрты, а когда она доходила до него, то онъ подставилъ ей свою чучелу и потому только остался невредимъ. Замѣтивъ человѣческую фигуру, фурія устремила на нее свой острый взглядъ и, видя, что съ человѣкомъ этимъ ничего не дѣлается, бросилась на него, а въ это время Эрь Соготохъ бросился на нее и убилъ. Красавица разсказала Эрь Соготоху, что у убитой фуріи есть мать, владѣющая поразительной силой чародѣйства и что ее можно убить лишь обратившись въ лягушку, сѣсть ей на шею. Эрь Соготохъ, обративъ красавицу въ кремень, положилъ его въ карманъ и отправился туда, гдѣ жила мать убитой. Приблизившись къ юртѣ этой чародѣйки, онъ обратился въ мышь и незамѣтно проскользнулъ въ юрту; чародѣйка сидѣла у камина и грѣлась; тогда Эрь Соготохъ обратился въ лягушку и прыгнулъ ей на шею, отчего чародѣйка такъ испугалась, что потеряла сознаніе, и Эрь Соготохъ убилъ ее. По указанію свой красавицы, онъ нашелъ въ подпольѣ у чародѣйки другую не менѣе красивую женщину, которая была сестра первой. Обѣ эти женщины оказались сестрами того серебрянаго богатыря, который отказался сопутствовать ему. Обративъ и эту вторую красавицу въ кремень, онъ тоже положилъ его въ карманъ и отправился далѣе въ путь. Когда онъ подошелъ къ тому отверстію, черезъ которое его бросили, онъ замѣтилъ уже цѣлый рядъ земляныхъ ступенекъ, поднимаясь по которымъ, онъ вышелъ опять на землю. Идя дальше, онъ дошелъ до серебряной юрты и увидѣлъ своего коня, совершенно въ тѣлѣ, привязаннымъ къ столбу. На стукъ его въ дверь изъ юрты вышелъ серебряный богатырь, а Эрь Соготохъ, поставивъ передъ нимъ его сестеръ, такъ запѣлъ ему: „Слушай Хотой Аи Уола (сынъ бога орловъ) Xорожай Бяргянь, что я скажу тебѣ. Ты хитростію заманилъ меня сюда, а дочь Юрюнъ Аи (Бѣлаго бога) насиліемъ ниспровергла меня въ адъ; но ты видишь, я невредимымъ вернулся изъ преисподней и кромѣ того освободилъ изъ неволи твоихъ сестеръ; за это ты долженъ отдать мнѣ въ замужество старшую изъ нихъ и приготовить ее къ моему отъѣзду: я возьму ее съ собой; за твою же хитрость и за насиліе дочери Юрюнь Аи я расчитаюсь потомъ“. Затѣмъ Эрь Соготохъ отправился отыскивать богатыря, похитившаго его собственную сестру, и на встрѣчу попался Якутъ-богатырь, которому Эрь Соготохъ запѣлъ: „Я Эрь Соготохъ, ѣду изъ дальнихъ странъ; мою сестру похитилъ демонскій богатырь; скажи мнѣ, гдѣ мнѣ найти его!“ На это встрѣчный запѣлъ ему: „Я знаю этого богатыря, его зовутъ Тимирь Бурай, онъ живетъ такъ далеко, что твоя лошадь не выдержитъ этого пути; послушай моего совѣта, какъ достать тебѣ свою сестру: продолжая путь, ты доѣдешь до высокой ели, на вершинѣ которой замѣтишь дупло дятла; въ это дупло тебѣ надобно будетъ спрятаться отъ Тимирь Бурая, если съумѣешь увезти отъ него свою сестру. Для поѣздки же къ Тимирь Бураю тебѣ необходимо выпросить у кузнеца Лянкясія его желѣзнаго коня: только на немъ можно доѣхать до Тимирь Бурая. За совѣтъ мой, если ты спасешь сестру свою, ты долженъ будешь отдать ее мнѣ въ замужество: я сильный богатырь Сабыланъ“. Пропѣвъ это, Сабыланъ продолжалъ свой путь, а Эрь Соготохъ направился къ кузнецу Лянкясію, у котораго онъ выпросилъ коня, обѣщая ему дорогой подарокъ. Подвели желѣзнаго коня, который, почувствовавъ на себѣ сѣдока, расправилъ свои желѣзныя крылья и полетѣлъ подъ облаками. Такимъ образомъ и достигли они жилища Тимирь Бурая; его не было дома, и Эрь Соготохъ, взявъ свою сестру, уѣхалъ. Скоро услыхали они за собою погоню Тимирь Бурая, его крикъ потрясающій небо и шумъ крыльевъ его осьминогаго коня. Эрь Соготохъ съ отчаяніемъ спѣшилъ къ спасительной ели и, едва достигъ ея, обратилъ сестру свою въ кремень, положилъ его себѣ въ карманъ, а самъ, сдѣлавшись красной бѣлкой, юркнулъ въ дупло дерева. Тимирь Бурай, пріѣхавъ къ дереву, сталъ его раскачивать, но не могъ повалить, стрѣлялъ въ дупло, но за высотой не могъ попасть, и съ досадой вернулся домой, проклиная свою любовь къ женщинѣ, которая по человѣческой своей натурѣ очень лукава. Освободившись отъ Тимирь Бурая, Эрь Соготохъ оставилъ свое убѣжище, возвратилъ коня Лянкясію, а на своемъ, вмѣстѣ съ сестрой, отправился домой. Дорогой они встрѣтили Сабылана, который запѣлъ: „Здравствуй, другъ и товарищъ! Вотъ ты по моему совѣту достигъ своей цѣли, теперь ты долженъ отдать мнѣ свою сестру, или, быть можетъ, ты не захочешь отдать ее мнѣ, не помѣрившись со мной силой, я готовъ и на это!“ На это Эрь Соготохъ сказалъ. „Зачѣмъ намъ мѣряться силой, я и такъ знаю, что ты сильный богатырь, и я очень радъ отдать тебѣ свою сестру; ты поѣзжай съ сестрой моей домой: она поѣдетъ на моемъ конѣ, а я догоню васъ!“ Сказавъ это, Эрь Соготохъ обратился въ трехголоваго орла и полетѣлъ. Прилетѣвъ къ юртѣ Хорожай Бяргяня, онъ когтями сорвалъ съ нея крышу и потолокъ, оторвалъ голову самому хозяину, схватилъ его старшую сестру и полетѣлъ къ дочери Юрюнь Аи, у которой также оторвалъ голову; затѣмъ онъ полетѣлъ домой, гдѣ засталъ только что пріѣхавшихъ Сабылана съ сестрой. Такъ жили они втроемъ очень хорошо, питаясь жирной кониной и запивая ее лучшимъ кумысомъ. Разъ утромъ вышелъ Эрь Соготохъ на дворъ, услыхалъ топотъ лошади, а съ неба голосъ, который пѣлъ слѣдующее: „Эрь Соготохъ, слушай своими чуткими ушами: ты безсердечно убилъ богатыря Хорожай Бяргяня и дочь Юрюнь-Аи; ихъ родственники принесли жалобу живущему на небесахъ Жилга Тоёну (Главному Судьѣ), который требуетъ тебя къ себѣ; скажи: идешь ты, или нѣтъ?“ Эрь Соготохъ отвѣтилъ: „Не пойду добровольно, а посмотрю, какъ заставятъ меня идти къ нему насильно“. Какъ только онъ это выговорилъ, съ неба спустился длинный арканъ, имъ поймали Эрь Соготоха за шею и потащили на небо. Когда домашніе Эрь Соготоха проснулись и не нашли его послѣ тщательныхъ розысковъ, Сабыланъ, поднявъ свои глаза къ небу, запѣлъ: „Другъ и товарищъ, Юрюнь Уоаланъ! Пусть моя звонкая пѣсня долетитъ до твоего чуткаго уха, пусть твои зоркіе глаза увидятъ мое горе! Въ истекшую ночь я потерялъ своего брата Эрь Соготоха; я не могъ найти его на землѣ; ты-же, вѣчно сидящій на небѣ, слѣдуя съ высоты, можешь знать, гдѣ онъ, а потому прошу тебя, укажи мнѣ, гдѣ онъ!“ Спустя нѣкоторое время небо заволокло тучами, съ восточной стороны подулъ теплый вѣтерокъ, прогремѣлъ легкій громъ, раздѣлились тучи и взорамъ Сабылана представился серебряный человѣкъ на бѣломъ конѣ, который запѣлъ ему: „Другъ и товарищъ Сабыланъ! Твоего брата Эрь Соготоха взяли на небо къ Жилга Тоёну, который за то, что онъ безсердечно убилъ богатыря Хорожай Бяргяня и дочь Юрюнь Аи, заключилъ его въ темницу!“ Затѣмъ всадникъ исчезъ. Услышавъ это, Сабыланъ превратился въ сокола и полетѣлъ на небо къ Жилга Тоёну; прилетѣвъ къ нему, онъ сталъ просить объ освобожденіи Эрь Соготоха, на что Жилга Тоёнъ отвѣтилъ, что онъ не можетъ дать свободу Эрь Соготоху, но если родственники убитыхъ имъ простятъ ему, то онъ ничего противъ этого имѣть не будетъ и освободитъ заключеннаго. Богатырь Сабыланъ полетѣлъ къ родственникамъ убитыхъ, выпросилъ у нихъ прощеніе Эрь Соготоху и такимъ образомъ освободилъ его отъ заключенія, а затѣмъ, проживъ еще нѣкоторое время у Соготоха, возвратился къ себѣ домой. У Эрь Соготоха были сынъ и дочь. Сына звали Эентяй Батуръ, онъ выстроилъ посреди двора высокое сѣдалище, на которое посадилъ свою сестру, а самъ караулилъ, чтобъ ея не укралъ какой богатырь. Однажды, обратившись въ сокола, онъ полетѣлъ на ближайшій высокій дубъ и съ вершины его увидалъ ѣдущаго къ нимъ трехграннаго желѣзнаго всадника, который, снявъ его сестру съ ея высокаго сидѣнья, умчалъ ее обратно съ быстротой вѣтра. Эентяй Батуръ, разсказавъ объ этомъ родителямъ, сѣлъ на своего вороного коня и поѣхалъ и поскакалъ въ догоню за демонскимъ богатыремъ. Черезъ нѣкоторый, довольно значительный промежутокъ времени онъ догналъ трехграннаго богатыря, который увидавъ его, улыбаясь, запѣлъ: „Вотъ я гоню тебѣ калымъ за твою сестру — 80 коней и 80 коровъ черной масти, а головы у нихъ бѣлыя. Ты хорошо сдѣлалъ, что самъ пріѣхалъ и избавилъ меня отъ хлопотъ гнать такъ далеко этотъ скотъ. Быть можетъ, ты хочешь показать мое лицо своимъ родителямъ? я и отъ этого не прочь; меня зовутъ Тимирь Ытылла!“ Услышавъ это, Эентяй Батуръ разогналъ скотъ его, вступилъ съ нимъ въ борьбу, но ни одинъ изъ нихъ не могъ одолѣть другого; тогда для рѣшенія спора они полетѣли на небо; тамъ, разсудивши, указано имъ драться на той каменной полянѣ, гдѣ обыкновенно состязаются на смерть. На состязаніе это пришли смотрѣть сестра Тимирь Ытылла, демонская шаманка Тимирь Часкый (звенящее желѣзо) и дочь солнца шаманка Кёгяльлинь (Невозмутимая). Во время борьбы Тимирь Ытылла ловко ударилъ Эентяй Батура и бросилъ его въ огненное море, но шаманка Кёгяльлинь вычерпнула его оттуда бубномъ; потомъ, въ свою очередь, Эентяй Батуръ бросилъ желѣзнаго богатыря въ то-же огненное море и сестра его Тимирь Часкый хотѣла вычерпнуть его своимъ бубномъ, но Кёгяльлинь предупредила её: она продула насквозь ея бубенъ, и Тимирь ЬІтылла безвозвратно погибъ въ огненномъ морѣ. Послѣ этого Эентяй Батуръ убилъ демонскую шаманку Тимирь Часкый, которая стала преслѣдовать Кёгяльлинь за ея коварство. Эентяй Батуръ, взявъ свою сестру, возвратился домой. Проживъ нѣкоторое время дома, задумалъ онъ жениться и поѣхалъ искать себѣ невѣсту; между тѣмъ въ отсутствіе его пріѣхалъ къ нимъ въ юрту, спустившись съ неба, демонскій богатырь Тимирь Норальлинъ, на конѣ масти соловой, и сталъ просить у нихъ ихъ дочь. Эрь Соготохъ возмутился такой дерзостью демонскаго богатыря и хотѣлъ раскроить ему голову, но богатырь увернулся и поплатился половиною носа и губами. Оскорбленный демонъ полетѣлъ на небо и наслалъ на страну Эрь Соготоха трескучій морозъ и глубочайшій снѣгъ. Видя неминуемую гибель скота и свою, Эрь Соготохъ согласился выдать за него свою дочь, и богатырь, получивъ свою невѣсту, полетѣлъ на небо, но, поднявшись на половину пути, его лошадь не могла за тяжестію подняться выше, и раздосадованный этимъ Тимирь Норальлинъ бросилъ свою невѣсту на землю, которая при паденіи убилась до смерти. Между тѣмъ Эентяй Батуръ, продолжая путь на западъ, доѣхалъ до высочайшей горы, гдѣ жилъ богатырь Юрюнь У о л а н ъ (Бѣлый сынъ), постучался къ нему въ дверь, и изъ юрты вышелъ трехсаженный, въ золото одѣтый, человѣкъ, который, не говоря ни слова, сталъ наносить Эентяй Батуру сильные удары; завязалась страшная, безпощадная борьба. Не долго имъ пришлось бороться: Эентяй повалилъ своего противника на землю, своимъ острымъ ножемъ распоролъ ему брюхо и захвативъ въ руки становую жилу (penis), хотѣлъ оторвать ее. Предвидя неминуемую смерть, Юрюнь Уоланъ запѣлъ: „Ой, другъ, не убивай меня, какая польза тебѣ въ моей смерти, лучше послушай, что я спою тебѣ: у меня есть сестра, прекрасная собой, вотъ уже девять лѣтъ, какъ ее укралъ морской богатырь Балханъ (волна); сколько разъ я ѣздилъ къ нему съ своими товарищами, чтобъ выручить сестру, но каждый разъ едва уносилъ только свою душу; поѣдемъ къ нему, убьемъ его, а сестру мою ты возьмешь себѣ!“ На это богатырь Эентяй Батуръ сказалъ: „Твоя правда, давно, бы сказалъ это; я согласенъ, поѣдемъ!“ и съ этими словами онъ освободилъ изъ подъ себя Юрюнь Уоалана. Затѣмъ, поѣвъ вкусной и жирной конины и запивъ еще лучшимъ кумысомъ, они поѣхали къ богатырю Балханъ; на дорогѣ они встрѣтили трехъ желѣзныхъ богатырей, которыхъ пригласили съ собой, обѣщавъ имъ за это богатство богатыря Балхана. Соединенными силами они одолѣли Балхана и убили его, освободили изъ заперти дѣвицу, а все богатство Балхана, согласно уговору, отдали желѣзнымъ богатырямъ. Въ домѣ родныхъ жены своей Эентяй Батуръ пробылъ недолго, а затѣмъ уѣхалъ вмѣстѣ съ ней къ своимъ родителямъ, которыхъ нашелъ хотя живыми, но весьма состарившимися. Эентяй Батуръ жилъ съ своей женой покойно, счастливо; у нихъ было много дѣтей и скота. Они жили тихо и мирно и никакихъ приключеній въ ихъ семьѣ больше не было.

Эрбяхь Юрдюгярь сятьтя, эргіярь Эряйдахъ Буруйдахъ Эрь Соготохъ.

(Крутящійся до семи разъ на большемъ пальцѣ несчастный богатырь Эрь Соготохъ).

Очень давно, въ дальней сторонѣ, гдѣ нѣтъ зимы, а вѣчное лѣто, жилъ богатырь Эрь Соготохъ съ сестрою Xачыланъ Ко, отличавшеюся замѣчательной красотой. У нихъ было несмѣтное количество скота, за которымъ смотрѣли сами; прислуги у нихъ не было, также сосѣдей, и они не знали никого изъ людей, а родителей своихъ не помнили вовсе. Эрь Соготохъ чувствовалъ себя сильнымъ, и чрезвычайно желалъ встрѣтиться съ другимъ, съ сильною грудью и крѣпкими мышцами, но всѣ старанія его были тщетны. Разъ вечеромъ, во время ужина, около юрты послышался конскій топотъ, а въ дверяхъ раздался стукъ, и сильный голосъ, повидимому, демонскаго богатыря, запѣлъ: „Зятю моему, Эрь Соготоху, привѣтъ и поклонъ; я подземный силачъ Тимирь Жебидія (желѣзная ржавчина), пріѣхалъ жениться на твоей сестрѣ Хачыланъ Ко; одѣвай ее скорѣе въ лучшій нарядъ и выведи ко мнѣ: я человѣкъ дорожный, долго ждать не люблю!“ Услыхавъ это, Эрь Соготохъ схватилъ свою саблю и выбѣжалъ на дворъ, гдѣ увидалъ всадника съ тремя горбами на спинѣ, закованнаго всего въ желѣзо и сидящаго на желѣзномъ конѣ. Не сказавъ ни слова, Эрь Соготохъ нанесъ ему саблей сильный ударъ, демонскій богатырь отскочилъ, и мгновенно наступила сильная тьма. Эрь Соготохъ растерялся, а когда пришелъ въ себя и темнота нѣсколько разъяснилась, онъ вошелъ въ юрту, но въ ней не нашелъ своей сестры. Онъ осѣдлалъ своего бѣлаго коня и поѣхалъ по слѣдамъ ускакавшаго богатыря. Долго онъ ѣхалъ. Наконецъ достигъ желѣзной страны, гдѣ деревья и трава были желѣзныя, а посреди площади стояла желѣзная юрта, куда Эрь Соготохъ и вошелъ; но въ ней никого не встрѣтилъ. Замѣтивъ запертую дверь въ особое, отдѣленіе, откуда слышался голосъ, онъ сломалъ висѣвшій замокъ и увидалъ прекрасную дѣву, расчесывавшую свою косу. Красавица эта звалась Ытыкъ Нуралы и была дочь Саха Сарынъ Тоёна; ее укралъ демонскій богатырь, живущій въ этой юртѣ, Анъ Ажырга. Онъ былъ о восьми головахъ. Дѣва просила Эрь Соготоха удалиться отсюда какъ можно поспѣшнѣе: демонскій богатырь долженъ былъ скоро вернуться и тогда убьетъ его, Соготоха. Эрь Соготохъ возразилъ, что скорѣе умретъ, нежели разстанется съ такой красавицей, и сталъ ее обнимать и цѣловать, но Ытыкъ Нуралы ускользнула изъ его рукъ и, обратившись въ птичку, улетѣла къ небесамъ. — Эрь Соготохъ только успѣлъ проговорить ей вслѣдъ: „ладно-же ты меня обманула, но ты не уйдешь отъ меня, я тебя отыщу“, и продолжалъ свой путь. Проѣхавъ большое разстояніе, онъ услыхалъ сзади себя страшный шумъ и крикъ: это ѣхалъ осьмиголовый богатырь, который, догнавъ его, закричалъ: „откуда взялся ты, дуралей, кто ты такой и какъ смѣлъ ты выпустить мою воспитанницу!“ Эрь Соготохъ спокойно отвѣтилъ ему, откуда онъ, какъ его зовутъ, куда и зачѣмъ ѣдетъ, воспитанницу его онъ не намѣренъ былъ выпускать, но что она убѣжала сама; затѣмъ просилъ демонскаго богатыря ѣхать съ нимъ догонять Тимирь Жебидія, чтобъ отнять у него свою сестру, которую онъ готовъ отдать въ замужество ему, Анъ Ажырга’ю, если только онъ пожелаетъ. Услышавъ это, Анъ Ажырга согласился, и они поѣхали вмѣстѣ, но Эрь Соготохъ отставалъ отъ своего спутника. На встрѣчу ѣхалъ богатырь Ажы Бужу, разговорился съ Эрь Соготохомъ, и послѣдній, между прочимъ, обѣщалъ выдать за него свою сестру, если только ее отъищетъ. Эрь Соготохъ продолжалъ путь и доѣхалъ до мѣстности, гдѣ жила знаменитая шаманка Айталы въ своей золотой юртѣ. Когда Айталы не хотѣла пустить его къ себѣ, то Эрь Соготохъ выломалъ дверь, но хозяйка не только не угостила его, но даже не промолвила ни одного слова, почему, пробывъ здѣсь самое короткое время, Эрь Соготохъ отправился далѣе. Пріѣхавъ къ жилищу Тимирь Жебидія, онъ долго не могъ найти дверей, чтобы проникнуть внутрь; наконецъ, попавъ въ юрту, онъ долго блуждалъ по темнымъ многочисленнымъ комнатамъ, пока не попалъ въ свѣтлую, гдѣ встрѣтилъ сестру свою Хачыланъ Ко. Она разсказала брату, что вотъ уже три мѣсяца, какъ дерутся изъ за обладанія ею два богатыря, что у Тимирь Жебидія есть мать, старуха, Чярякяня,которая отправилась на помощь къ своему сыну и должна скоро возвратиться. Эрь Соготохъ спрятался. Вернулась демонская старуха, она прилетѣла въ видѣ ворона и запѣла своимъ зловѣщимъ голосомъ: „Изъ за тебя, бѣлолицой, погибъ сынъ мой! Умирая, онъ убилъ своего врага осьмиголоваго Анъ Ажарга; чтобы тѣла ихъ не пропали даромъ, я съѣла ихъ, но все еще не сыта. Я чувствую здѣсь присутствіе человѣка; скажи мнѣ, бѣлолицая, кого ты заманила сюда, выдай его мнѣ скорѣе!“ На эти слова Эрь Соготохъ выскочилъ изъ своей засады, но старуха страшными когтями впилась въ него, клювомъ своимъ разорвала ему горло и высасывала изъ него горячую кровь. Эрь Соготохъ едва успѣлъ вырваться отъ нея; борьба продолжалась три дня и старуха была убита. Эрь Соготохъ взялъ свою сестру и поѣхалъ обратно; по дорогѣ онъ заѣхалъ къ Ажы Бужу, которому и отдалъ свою сестру. Продолжая свой путь, онъ замѣтилъ надъ своей головой особое облако, на которомъ сидѣла шаманка Айталы и пѣла: „Ты, Эрь Соготохъ, когда-то оскорбилъ меня, насильно ворвавшись въ мой домъ; за это я проклинаю тебя, и ты долженъ полетѣть внизъ головой въ подземный міръ, прямо въ ротъ демонской старухи Жесинкяй (Красная мѣдь), духа, живущаго въ кровяномъ морѣ“. Какъ только она это пропѣла, Эрь Соготохъ упалъ съ коня и полетѣлъ въ пропасть. Очнувшись, Эрь Соготохъ увидалъ себя лежащимъ въ мрачной странѣ, у порога желѣзной юрты. Въ юртѣ было пусто, лишь стояла постель, а надъ нею висѣлъ лошадиный черепъ; онъ сбросилъ его на полъ, и изъ него выскочило маленькое, очень странное животное, котораго онъ до того времени не видывалъ. Это животное хотѣло ускользнуть отъ Соготоха, но послѣдній поймалъ его и, тиская его въ своихъ рукахъ, требовалъ отъ него отвѣта, куда ушла старуха Жесинкяй, а также, въ чемъ заключается ея волшебная сила; получивъ отвѣтъ, что старуха ушла на промыселъ, что вся ея волшебная сила зависитъ отъ особаго мячика, который хранится у ея дочери Тимирь Кыскыйданъ, живущей за кровянымъ моремъ, онъ выпустилъ изъ рукъ это скверное животное, и снова повѣсивъ черепъ на старое мѣсто отправился искать старуху. Черезъ море былъ перекинутъ желѣзный мостъ, и Эрь Соготохъ, обратившись въ старуху Жесинкяй, побѣжалъ по мосту и, достигнувъ жилища Тимирь Кыскыйдан’ы, запѣлъ голосомъ старухи: „Насталъ день моей кончины, меня побѣждаетъ богатырь Эрь Соготохъ, выбрось поскорѣе мячъ мой!“ Тимирь Кыскыйданъ бросила ему мячъ, а Эрь Соготохъ убилъ имъ Тимирь Кыскыйданъ. Затѣмъ Эрь Соготохъ отправился къ Жесинкяй, съ которой вступилъ въ смертельную борьбу и полагая, что мячемъ можетъ убить старуху, бросилъ въ нее, но ошибся, такъ какъ мячъ былъ орудіемъ старухи противъ другихъ: мячъ отскочилъ отъ старухи, не причинивъ ей вреда, и она, поднявъ его, бросила имъ въ Эрь Соготоха, и послѣдній умеръ. Старуха съѣла тѣло Эрь Соготоха, и только случайно лѣвый глазъ его закатился подъ постель старухи. Въ юрту явилась неожиданно шаманка Айталы, которая стрѣлою поразила старуху на смерть, затѣмъ стала собирать кости Эрь Соготоха, но выполнить это было трудно, такъ какъ старуха изгрызла большинство ихъ. Не зная, что дѣлать, Айталы созвала своихъ помощниковъ; ее окружили восемь скелетовъ давно умершихъ шамановъ. Она запѣла имъ: „Слушайте, я должна была выдти замужъ за Эрь Соготоха. Я сама вызвала его на оскорбленіе и затѣмъ сама-же въ отмщеніе за то бросила его сюда къ демонской старухѣ Жесинкяй, которая съѣла его и даже не оставила костей. Я жалѣю объ этомъ, помогите, чѣмъ можете, моему женскому горю!“ Скелеты достали изъ подъ постели глазъ Соготоха, который былъ еще живъ, и соединенными силами стали шаманить надъ нимъ и оживили его всего. Эрь Соготохъ женился на шаманкѣ Айталы и возвратился съ нею къ себѣ домой, но онъ не любилъ своей жены: въ сердцѣ его не умиралъ образъ поразившей его своею красотой ЬІтыкъ Нуралы. Какъ-то разъ онъ рѣшился поѣхать отыскивать ее и нашелъ, но очень больной: отъ тоски и печали, что не видитъ Эрь Соготоха, она готова была умереть, но увидавъ его опять около себя, она ожила, сила и красота ея снова возвратились къ ней; Эрь Соготохъ женился на ней и возвратился домой; его первая жена была уже старухой, а потому Эрь Соготохъ, не обращая на нее никакого вниманія, жилъ въ любви только съ молодой своей ЬІтыкъ Нуралы.

Хара Кырчытъ (Черный ястребъ).

Въ глубокую древность на среднемъ мірѣ жилъ богатырь Хара Кырчытъ. У него была красавица сестра по имени Кыртасъ Ючюгяй (блестящая красавица). У нихъ было несмѣтное количество скота. Разъ Хара Кырчытъ пошелъ поить скотъ и увидалъ, что жеребецъ загонялъ неизвѣстную ему кобылу, съ западной стороны, масти чалой съ бѣлыми пятнами. Кобыла оказалась жеребою и въ послѣднемъ періодѣ, и онъ заперъ ее въ загонъ. На другой день утромъ кобылы въ загонѣ не оказалось, а на серединѣ лежала какая-то черная масса; когда Хара Кырчытъ изъ любопытства разрубилъ ее, то изъ мѣшка вышло что-то необычайное: передняя часть тѣла была похожа на человѣка, а задняя — на жеребенка, а весь онъ былъ желѣзный. Хара Кырчытъ пропѣлъ ему свои вопросы, спрашивая, какъ его зовутъ, но отвѣта не получалъ. Хара Кырчытъ бросилъ его въ рѣку, навязавъ ему на шею огромный камень, но найдя это чудовище на другой день посреди двора, онъ выкопалъ громадную яму и, разведя въ ней огонь, бросилъ туда чудовище, и оно на глазахъ его сгорѣло. Успокоившись, Хара Кырчытъ отправился домой и легъ спать. Проснувшись на другой день, онъ не нашелъ своей сестры и, убѣжденный, что сестру похитило это чудовище, онъ осѣдлалъ своего чуднаго воронаго коня и поѣхалъ на западъ. Долго онъ ѣхалъ, пока достигъ желѣзной юрты; онъ постучался, и къ нему вышла дочь демона, объ одной ногѣ, одной рукѣ и съ однимъ глазомъ во лбу. Увидавъ Хара Кырчыт’а, она запѣла: „Давно я искала молодца на землѣ, который пригоденъ былъ бы мнѣ въ мужья; всѣ поиски мои до сихъ поръ были напрасны; теперь я вижу, что мой деревянный богъ послалъ мнѣ его. Я знаю, ты — богатырь Хара Кырчытъ, пріѣхалъ жениться на мнѣ. Меня зовутъ Xатынъ Часкый (звонко кричащая), ты заплатишь брату моему въ калымъ 18 кобылъ“. Хара Кырчытъ, разсудивъ, что если онъ откажется отъ женитьбы, то они съ братомъ съѣдятъ его, пригналъ 18 кобылъ и увезъ волшебницу домой. Живя съ ней, онъ пошелъ разъ къ озеру, гдѣ поилъ свой скотъ, и увидалъ женщину необыкновенной красоты, выходящую изъ воды. Она ему запѣла: „Я дочь восточнаго Сото-Тоёна, — Хачыланъ Ко, у меня три брата, старшій изъ нихъ Юрюнь Уоланъ приказалъ демонскому богатырю Біе уола Балханъ привезти къ нему твою сестру и женился на ней, но взамѣнъ послалъ къ тебѣ меня; но у тебя уже есть жена, дочь демона: ты изведи ее (со свѣту), и тогда я выйду къ тебѣ!“ Сколько ни просилъ Хара Кырчытъ, чтобы красавица снова вышла къ нему изъ воды, она не выходила, говоря, что боится его жены. Когда уже поздно вечеромъ онъ вернулся домой, то жена спросила его, гдѣ онъ такъ долго былъ, и онъ отвѣтилъ, что проходилъ, искавши потерявшуюся кобылу. Демоны такъ щедро одарили Хатынъ Часкый даромъ прозорливости, что она уже знала о происшедшемъ на озерѣ, и въ отмщеніе, когда онъ заснулъ, дунула ему въ лицо, отчего онъ потерялъ самочувствіе. Пользуясь этимъ, демонка отъѣла у него одну ногу, приставила ее къ своему туловищу, отняла у него руку, тоже приставила къ своему тѣлу, вынула у него глазъ и приставила къ себѣ, а затѣмъ, содравъ съ лица мужа кожу, надѣла на свое лицо, одѣлась въ платье мужа и направилась къ извѣстному намъ озеру. Подойдя къ нему, опа запѣла голосомъ мужа: „Выходи теперь, моя вѣчная подруга, я убилъ Хатынъ Часкый!“ Услыхавъ это, Хачыланъ Ко всплыла на поверхность воды, но какъ только она показалась, демонка бросила въ нее копьемъ, но, къ счастію, нанесла рану несмертельную, и Хачыланъ Ко, обратившись въ жаворонка, улетѣла на востокъ. Хатынъ Часкый, возвратившись домой, снова приставила къ мужу части его тѣла. На утро, проснувшись рано, Хара Кырчытъ, не закусивши, сверхъ обыкновенія, отправился на озеро, которое было окрашено кровью; догадавшись, въ чемъ дѣло, онъ, не заходя домой, отправился прямо на востокъ. По дорогѣ встрѣтился ему демонскій богатырь, съ которымъ разговорившись, узналъ, что богатырь этотъ ѣдетъ гонцемъ отъ Сого-Тоёна къ Хара Кырчытъ, съ извѣстіемъ, что назначенная ему въ жены, Хачыланъ Ко умираетъ отъ нанесенной ей раны демонкой Хатынъ Часкый, и спрашивалъ, далеко-ли живетъ Хара-Кырчытъ? Хара-Кырчытъ отвѣтилъ, что проѣхать надо столько-же пути, сколько осталось назади. Хара-Кырчытъ помчался на востокъ еще быстрѣе и пріѣхавъ, засталъ свою невѣсту едва живой. Обращаясь къ небу, онъ запѣлъ: „Отецъ мой, сидящій на бѣломъ камнѣ, Аи-Тоёнъ, слушай меня своими чуткими ушами! Пусть моя пѣсня раздастся въ ушахъ твоихъ, подобныхъ двумъ лунамъ, какъ ржаніе молодаго жеребца! Умираетъ обѣщанная мнѣ въ жены, съ которой я долженъ жить вѣчно! Прошу тебя, пошли своихъ шаманокъ исцѣлить ее!“ Не успѣлъ онъ это пропѣть, какъ съ восточной стороны подулъ теплый пріятый вѣтеръ, пошелъ крупными каплями дождь, грянулъ громъ и блеснула молнія. Какъ шкура бѣлой лошади повисло на небѣ бѣлое облако, изъ котораго въ полномъ шаманскомъ облаченіи спустились три шаманки и, летая надъ больною, шаманили цѣлыхъ три дня, въ концѣ которыхъ больная выздоровѣла, и шаманки снова улетѣли въ небесныя жилища. Сого-Тоёнъ приготовилъ великолѣпный пиръ, на который съѣхались со всѣхъ сторонъ богатыри и масса народу. На этомъ пиру своей ловкостію отличался Хара-Кырчытъ. Сого-Тоёнъ, желая женить своего младшаго сына на Ють-Уянтай, (Нѣжная какъ молоко), дочери Хотой Тоёна (Орёлъ), просилъ Хара-Кырчыт’а устроить этотъ бракъ. Хара-Кырчытъ съ удовольствіемъ согласился и немедленно отправился къ Хотой-Тоён’у. Пріѣхавъ къ послѣднему, онъ увидалъ необыкновенное собраніе гостей и узналъ, что небесный богатырь Бёкястяй спустился съ неба, чтобъ жениться на прекрасной Ють-Уянтай; въ свитѣ Бёкястяй было 90 демонскихъ богатырей, но Хара Кырчытъ вступилъ съ ними въ бой и всѣхъ ихъ перебилъ. Увидѣвъ погибель своихъ воиновъ, Бёкястяй бѣжалъ, а Хара-Кырчытъ, воспользовавшись этимъ, увезъ красавицу въ домъ своего тестя, гдѣ послѣдовала богатая свадьба. Хара-Кырчытъ вернулся съ своей молодой женой къ себѣ въ домъ, гдѣ засталъ того гонца, котораго онъ встрѣтилъ въ свой первый путь къ своему тестю. Этотъ гонецъ во все время своего пребыванія исполнялъ всѣ хозяйственныя работы. За него Хара Кырчытъ отдалъ въ замужество свою одноногую жену, и они сдѣлались его рабами. Отъ втораго брака Хара Кырчытъ произошло многочисленное потомство, родоначальники нынѣшнихъ Якутовъ.

Чарчаханъ.

Жилъ-былъ Чарчаханъ, и у него было двѣ дочери: Отъ Атагъ (Травяная ножка) и Кылъ Кёмяй (Волосяное горло), да два сына: Сябирдяхь Тёсь (Листовая грудь) и Хабахъ Басъ (Пузырь-голова). Приходитъ зима, а ѣсть нечего: всего скота у нихъ былъ одинъ огромный быкъ. Вотъ Чарчаханъ убилъ быка, послалъ за водой дочь Отъ Атагъ, которая, вычерпнувъ воды, поставила ведра на ледъ, а ведра-то и примерзли. Она ихъ толкнула ногой, — нога переломилась, толкнула другой, — другая переломилась; затѣмъ она переломила обѣ руки и тутъ-же умерла. Между тѣмъ Чарчаханъ распласталъ быка, а дочь Кылъ Кёмяй взяла кусокъ жира и хотѣла его на вертелѣ изжарить; у ней проситъ братъ ея Хабахъ Басъ, она его ударила вертеломъ по головѣ, да такъ сильно, что проломила ему голову, и онъ умеръ. Кылъ Кёмяй, изжаривъ жиръ, хотѣла проглотить сразу, но обожгла горло и также умерла. Сынъ Сябирдяхь Тёсъ сталъ подымать стегно быка, но, не осиливъ, опрокинулъ его себѣ на грудь и умеръ. Видя такое несчастіе, Чарчаханъ пошелъ къ сосѣду Агамъ Огусъ, сталъ его звать помочь ѣсть быка. Пришелъ Агамъ Огусъ, съѣлъ быка и всѣхъ умершихъ дѣтей и сталъ гоняться за самимъ Чарчаханомъ вокругъ камелька, чтобы съѣсть и его; на бѣду у Чарчахана развязались завязки у торбасовъ, отчего, запнувшись, упалъ, а Агамъ Огусъ, ухвативъ Чарчахана, положилъ въ свой карманъ и пошелъ домой. Дома онъ его положилъ на полку, а самъ пошелъ къ кузнецу наточить ножъ, которымъ хотѣлъ рѣзать Чарчахана. Когда Агамъ Огусъ ушелъ, Чарчаханъ повелъ къ дѣтямъ его такую рѣчь: „Какъ я вижу — у васъ нѣтъ ложекъ хлебать супъ и жиръ изъ моего тѣла; я-бы вамъ каждому сдѣлалъ по ложкѣ, если вы меня снимите съ полки“. Дѣти послушались его и спустили. Тогда Чарчаханъ сказалъ дѣтямъ: „Сядьте рядомъ да вытяните шеи, и я посмотрю, который изъ васъ лучше, у кого ротъ пошире: тому я дамъ первую и большую ложку“. Дѣти вытянули шеи, а онъ всѣмъ имъ перерѣзалъ горла. Тѣла ихъ Чарчаханъ сварилъ, поставилъ на столъ, а головы спряталъ подъ одѣяло такъ, что они казались спящими, а самъ прорылъ ходъ подъ стѣной юрты на дворъ. Пришелъ Агамъ Огусъ и, увидавъ свареное мясо, а дѣтей своихъ спящими, сказалъ: „Вотъ молодцы дѣти, безъ меня успѣли убить Чарчахана, а сами, навѣрное, наѣвшись, спятъ и мнѣ оставили не малую долю“. Онъ отрѣзалъ кусокъ мяса, съѣлъ и сказалъ: „Меня передернуло, какъ будто Чарчаханъ былъ близкимъ родственникомъ“. Отрѣзавъ кусокъ сердца, сказалъ: „Мое сердце повернулось; неужели Чарчаханъ былъ мнѣ сердечнымъ другомъ?!“ Потомъ онъ сдернулъ одѣяло, подъ которымъ были положены головы его дѣтей: головы покатились на полъ, а онъ, съ испугу, растопталъ ихъ. Тогда онъ сталъ искать Чарчахана и, не нашедши его нигдѣ, крикнулъ: „Чарчаханъ, гдѣ ты?“ Тотъ откликнулся на дворѣ: „Опъ!“ (ау). Онъ вышелъ на дворъ и опять крикнулъ: „Чарчаханъ, гдѣ ты?“ Чарчаханъ откликнулся въ хотонѣ: „Опъ“. Такъ Чарчаханъ долго мучилъ Агамъ Огуса. Наконецъ послѣднему удалось найти ходъ Чарчахана, чрезъ который онъ въ одно и тоже время бывалъ въ хотонѣ и на дворѣ, и полѣзъ въ этотъ корридоръ передомъ, но никакъ не могъ проползти. Видя это, Чарчаханъ ему говоритъ: „Полѣзай задомъ!“ Агамъ Огусъ послушался и полѣзъ задомъ, а Чарчаханъ въ это время убилъ его. Послѣ этого Чарчаханъ жилъ уже счастливо и спокойно.

Чичагъ и Агамъ Огусъ.

Жили вмѣстѣ Чичагъ (Птичка), которая была прежде большой птицей, и Агамъ Огусъ. Въ одно время Чичагу захотѣлось пить, вотъ онъ и говоритъ Огусу:

Ч. — Я пить хочу.

А. О. — Ступай на озеро и напейся.

Ч. — Я тамъ упаду въ воду и утону.

А. О. — Держись за травку.

Ч. — Трава оборвется.

А. О. — Подержись за лѣсинку.

Ч. — Я руки намозолю.

А. О.— Надѣнь рукавицы.

Ч. — А какъ у меня рукавицы вымокнутъ?

А. О. — Высуши ихъ на солнцѣ.

Ч. — Они у меня будутъ жестки.

А. О. — Ты ихъ потомъ вымни.

Ч. — У меня они поломаются.

А. О. — Ты ихъ починишь.

Ч. — У меня иголка сломится.

А. О. — Ты иголку поточи на брускѣ.

Ч. — У меня весь брусокъ изотрется.

Видя, что разговору этому не будетъ конца, Агамъ Огусъ поймалъ Чичага и сталъ жарить его на вертелѣ. Вотъ Чичагъ говоритъ: „Агамъ Огусъ, у меня одна сторона уже изжарилась“. Агамъ Огусъ повернулъ его на другую сторопу. По прошествіи нѣкотораго времени Чичагъ говоритъ: „Я весь изжарился“. Агамъ Огусъ взялъ съ огня Чичага и съѣлъ. Чичагъ ему изъ желудка кричитъ: „Агамъ Огусъ, отчего стало темно?“ — „Оттого, что ты въ моемъ брюхѣ“. По прошествіи нѣкотораго времени Чичагъ уже кричалъ: „Агамъ Огусъ, отчего стало опять свѣтло?“ Тутъ Агамъ Огусъ уже не вытерпѣлъ, взялъ лукъ и стрѣлу, выстрѣлилъ въ Чичага, такъ что тотъ разлетѣлся на мелкія части. Вотъ эти-то куски и сдѣлались мелкими птичками, какими мы ихъ теперь видимъ.

Кыланнахъ Кысъ бухатыръ (Отборная дѣва богатырь).

Въ давнее время, очень давнее, въ среднемъ мірѣ, жила была Кыланнахъ Кысъ бухатыръ; у ней была младшая сестра Тысы Кырыносъ (Самка горностая). Кысъ бухатыръ отличалась необыкновенной красотой, силой и ростомъ. Она не могла найти себѣ противника на поединкахъ между богатырями, живущими на землѣ, подъ землей и на небѣ; всѣхъ ихъ она побѣждала. У нея было несмѣтное количество скота рогатаго и коннаго. Однако она была очень добра, гостепріимна и слыла матерью сиротъ, покровительницею несчастныхъ. Но при всѣхъ ея достоинствахъ никто не хотѣлъ быть ея мужемъ. У ней былъ любимый конь, иноходецъ, масти соловой, на которомъ она обыкновенно ѣздила. Въ одно утро она, позавтракавъ жирной кониной и запивъ кумысомъ, поѣхала смотрѣть скотъ, который она пригнала къ незамерзающему никогда озеру. На этотъ разъ озеро было покрыто льдомъ и на льду она увидала желѣзнаго человѣка, который ловилъ рыбу. Увидѣвъ ее, онъ улыбнулся своимъ безобразнымъ ртомъ и запѣлъ: „Моей золотой пташкѣ, серебряному жаворонку, отъ меня 90 поклоновъ. Для тебя, моя милая, ѣхалъ я 30 лѣтъ съ запада, гдѣ кончается земля. Меня зовутъ Оройко Дохсунъ (Дерзкій шалунъ). Посмотри на меня, молодца, чѣмъ я тебѣ не мужъ! Чтобы не напугать тебя своимъ обжорствомъ, вотъ я наловилъ себѣ рыбы“. Услыхавъ это, Кысъ бухатыръ ударила его своей огненной нагайкой, но демонъ успѣлъ во время отскочить, и ударъ пришелся по льду, отчего весь ледъ раскололся пополамъ. Затѣмъ она схватила его за волосы и, пригнувъ къ низу, стала бить. Тогда демонъ запѣлъ: „Послушай своими чуткими ушами мою мольбу, не убивай меня, тебѣ отъ этого пользы не будетъ, а если ты оставишь меня въ живыхъ, я буду вѣчно твоимъ рабомъ“. Услыхавъ это, она его бросила. Съ тѣхъ поръ онъ сталъ ей служить усердно, вставалъ рано, ложился поздно. Въ одно очень раннее утро Оройко Ботуръ разбудилъ свою хозяйку и, со слезами на глазахъ, запѣлъ: „Встань, пробудись, моя госпожа, дѣлай со мной, что хочешь! Мои зоркіе глаза ослѣпли, мои чуткія уши оглохли. Случилось большое несчастіе: твой любимый конь пропалъ безъ вѣсти, его укралъ неизвѣстный воръ!“ Услыхавъ это, Кысъ бухатыръ встала и, ничего не ѣвши, отправилась къ священному дереву, которое росло на срединѣ ея прекраснаго владѣнія. Постучавши въ него, она запѣла: „Услышь меня, мать моя, богиня средняго міра, услышь мою пѣсню: въ эту ночь меня изобидѣлъ сильный, могучій богатырь Улу Дарынъ: онъ укралъ мою любимую лошадь, соловаго иноходца. Я знаю, что онъ укралъ, ибо нѣтъ сильнѣе богатыря, который посмѣлъ-бы меня обидѣть“. Дерево заскрипѣло, раскололось сверху до низу, и изъ дупла показалась женщина съ сѣдыми волосами; тѣло у нея было бѣлое, какъ снѣгъ. Она, увидѣвъ Кыланнахъ Кысъ, запѣла: „Я считала тебя гораздо умнѣе, но ты оказалась дурой. Если поѣдешь за своимъ конемъ, то никогда не воротишься, ибо сильнѣе Улу Дарына богатыря нѣтъ. Онъ убилъ 99 богатырей, и въ твоемъ конѣ не нуждается, укралъ его, чтобы заманить тебя къ себѣ. Если тебѣ нуженъ конь твой, то ты найдешь его, идя отсюда прямо на югъ; на высотѣ хребтовъ увидишь самку сохатаго, у нея въ утробѣ и сидитъ твой конь богатырскій. Эту самку стерегутъ сильный-могучій богатырь Улу (великій) и трехглавый орелъ“. Проговоривъ это, старуха исчезла, и дерево закрылось. Кыланнахъ Кысъ превратилась въ сокола и, поднявшись высоко, до облаковъ, запѣла: „Слушай мой вѣрный рабъ, Оройко Дохсунъ! Я иду за своимъ потеряннымъ конемъ: пока не найду, не возвращусь. Ты служи вѣрно, блюди, чтобы богатство мое не уменьшалось и край мой блисталъ чистотою, какъ при мнѣ. За то получишь отъ меня свободу, а если умру, то все мое богатство завѣщаю тебѣ. Сказавъ, скрылась изъ глазъ Оройко Дохсуна. Когда она прилетѣла на хребетъ, гдѣ паслась самка сохатаго, ее увидалъ Улу богатырь, который запѣлъ, „Здравствуй, Кыланнахъ Кысъ богатырь! Вотъ я тебя жду 30 лѣтъ. Я сильный, могучій, небесный богатырь Улу; когда я былъ молодъ, не послушался старшихъ себя, и меня отправили караулить самку сохатаго, въ утробѣ которой заключенъ твой конь богатырскій. Теперь насталъ день моей свободы“. Услыхавъ это, Кыланнахъ Кысъ, не долго думая, распорола брюхо самки, и. изъ нея выбѣжалъ конь бѣлой масти съ двумя серебряными крыльями. Она поймала его за серебряный поводокъ, но конь бился и лишь на третій день присмирѣлъ. Трехглавый орелъ запѣлъ: „Я не дамъ тебѣ коня, онъ порученъ мнѣ, тѣмъ болѣе, что ты не принесла мнѣ никакого гостинца. Кыланнахъ Кысъ упрашивала его и предоставила ему, когда онъ захочетъ, питаться ея телятами и жеребятами. Орелъ остался этимъ совершенно доволенъ, и она сѣла на своего добраго коня, котораго ударила своимъ огненнымъ кнутомъ; конь осерчалъ, поднялся надъ землей и быстро полетѣлъ прямо на западъ. На пути она замѣтила ворона, который запѣлъ ей: „Вотъ ѣздила знаменитая Кыланнахъ Кысъ богатырь за лошадкой, которая такой богатой ничего не стоитъ. Ужо, погоди, за свою скупость ты поплатишься жизнію: тебя живую не отпуститъ мой братъ, Улу Дарынъ, и мнѣ достанется капля крови твоей и кусокъ твоего мяса“. Услыхавъ такую дерзость, Кыланнахъ Кысъ натянула лукъ и убила наповалъ ворона въ лётъ, послѣ чего запѣла: „Вотъ дивныя мѣста: вороны-пѣвцы, собаки-говоруны; бѣги скорѣе, мой вѣрный конь, къ жилищу разбойника Улу Дарына“. Скоро послѣ этого она подъѣхала къ желѣзному дому, который поворачивался противъ солнца. Когда Кыланнахъ Кысъ постучалась, изъ него вышелъ очень страшный демонскій богатырь: онъ былъ съ однимъ глазомъ на лбу, съ одной рукой на серединѣ груди и съ одной ногой, ступня которой была выворочена назадъ. Онъ, увидавъ ее, запѣлъ: „Здравствуй, Кыланнахъ Кысъ богатырь! Правда, ты всемогущая богатырша, пріѣхала къ моему жилищу, не страшась моей великой силы; твою лошадь добровольно я тебѣ не отдамъ". Между ними завязалась борьба, только на девятый день демонскій богатырь повалилъ Кыланнахъ Кысъ и распоролъ ей брюхо. Она запѣла: „Ты, быть можетъ, думаешь, что я устрашусь смерти и буду просить у тебя прощенія? Нѣтъ, никогда языкъ мой не повернется съ мольбой не только къ тебѣ, но даже къ родному брату. Услышь мой вѣрный рабъ, Оройко Дохсунъ! Меня хочетъ убить мой врагъ Улу Дарынъ, и мой смертный часъ приближается“. Сдѣлался страшный шумъ, и съ востока, возсѣдая на черной тучѣ, прилетѣлъ бѣлоголовый черный воронъ, и это былъ ея вѣрный рабъ. Онъ, не говоря ни слова, напалъ на Улу Дарына, а Кыланнахъ Кысъ помогала ему, и только чрезъ 9 дней соединенной силой повалили они демонскаго богатыря, но убить его не были въ состояніи, такъ оба были обезсилены! Тогда Кыланнахъ Кысъ запѣла: „Слушай мой вѣрный рабъ, Оройко Дохсунъ! Полети на небо, къ моему отцу Юрюнь Аи (Бѣлый господинъ). Разскажи ему про мое положеніе и проси его послать свою смертоносную стрѣлу на Улу Дарына“. Оройко Дохсунъ немедленно полетѣлъ на небеса. Спустя нѣкоторое время, съ четырехъ сторонъ неба, грянулъ громъ, небо покрылось тучами, пошелъ дождь, отверзлись небеса, и двѣ шаманки, въ полныхъ шаманскихъ облаченіяхъ, стали спускаться на землю, а выше показался всадникъ, одѣтый въ серебряную одежду, верхомъ на бѣломъ конѣ. Онъ держалъ въ рукахъ длинную бѣлую стрѣлу и пѣлъ: „Сколько я тебя, дѣвка, предупреждалъ, чтобы ты не вязалась съ демонами. Теперь я помогу тебѣ, но въ послѣдній разъ. А для тебя, Улу Дарынъ, насталъ послѣдній часъ, ибо ты убилъ 99 славныхъ богатырей“. Съ этими словами онъ бросилъ стрѣлу, которая поразила демона. Затѣмъ шаманки, пошаманивъ, вылѣчили рану у Кыланнахъ Кысъ богатырь. Послѣ этого Кыланнахъ Кысъ сожгла трупъ демона и стала собираться въ путь, но не найдя своего коня, отправилась искать его прямо на востокъ. На пути она замѣтила, что изъ подъ пня курился огонёкъ; она постучала, и изъ подъ пенька вышелъ старичекъ ростомъ въ палецъ: изъ хребта одной бѣлки была доха его, изъ заднихъ лапъ — торбаса, изъ переднихъ лапъ — рукавицы, а изъ головки — шапка, съ палкой въ рукахъ. Она ему запѣла: „Слушай своими чуткими ушами, всезнающій старикъ Сяркянь Сясянь, я вора, укравшаго мою любимую лошадь, убила, но коня не могла возвратить себѣ, и пріѣхала къ тебѣ: пособи мнѣ найти мою лошадь; вотъ и гостинцы, что я привезла тебѣ!“ Съ этими словами она вырвала изъ хвоста лошади 9 волосъ, которые превратились въ 90 лошадей. Сяркянь Сясянь всѣхъ убилъ и свалилъ подъ пень, послѣ чего запѣлъ: „Я знаю, гдѣ твоя лошадь: отсюда на сѣверъ на островѣ огненнаго моря живетъ братъ Улу Дарына, Улу Тумайныкы (Великій туманъ). У него твоя лошадь“. Послѣ этого старикъ пошелъ впередъ, а за нимъ, едва поспѣвая, поѣхала Кыланнахъ Кысъ. Они пріѣхали къ огненному морю. Старикъ потушилъ огонь и пошелъ, какъ по сушѣ, а Кыланнахъ Кысъ вплавь. Когда достигли острова, который состоялъ изъ большой ледяной скалы, старикъ приказалъ живущему тамъ Улу Туманыкы отдать лошадь или выйти въ бой противъ Кыланнахъ Кысъ богатырь. Тогда изъ расщелины скалы высунулся до плечъ одноглазый демонскій богатырь, который, съ кровяными слезами на глазахъ, запѣлъ, что онъ не рѣшается вступить въ борьбу съ такой знаменитой богатыршей, которая убила его старшаго брата, что лошадь дѣйствительно у него, но стоитъ на западѣ за желѣзной изгородью. По данному указанію, они нашли коня, и, при прощаніи, Сяркянь Сясянь благословилъ ее, пожелавъ всего лучшаго. Кыланнахъ Кысъ богатырь пріѣхала домой и, найдя все въ отличномъ порядкѣ, осталась очень довольна своимъ рабомъ. Спустя немного времени, когда Кыланнахъ Кысъ богатырь была на дворѣ, съ востока прилетѣлъ огромный орелъ, который, спустившись предъ нею, превратился въ золотаго человѣка и запѣлъ: „Я небесный, сильный, могучій богатырь Ексёкюляхь Далантай, прилетѣлъ жениться на тебѣ или на твоей сестрѣ. Выбирай любое, либо выходи за меня сама, или дай мнѣ свою сестру“. Услыхавъ это, Кыланнахъ Кысъ богатырь очень разсердилась и вступила съ нимъ въ борьбу, но богатырь былъ силенъ, и только къ концу 3-го мѣсяца она повалила его. Тогда онъ взмолился ей: „Не убивай меня, Кыланнахъ Кысъ, я тебѣ ничего не сдѣлалъ худаго. Я думаю, что сватовство не есть оскорбленіе, за которое надо платить убійствомъ; за жизнь, дарованную мнѣ, я послѣ заслужу“. Услыхавъ это, Кыланнахъ Кысъ бросила его, а сама пошла домой. Такъ какъ она была сильно утомлена, то, ничего не ѣвши, повалилась спать, а когда проснулась, то оказалось, что съ нею спалъ прекрасный молодой человѣкъ, огромнаго роста, за котораго она охотно пошла замужъ: это-то и былъ ея бывшій рабъ.

Сообщилъ В. Л. Приклонскій.

(OCR: Аристарх Северин)