Три года въ Якутской области

Встрѣча весны. Ысыэхъ. Преданіе объ учрежденіи ысыэха

и происхожденіи Якутовъ. Преданіе объ Эръ-эллеѣ, по Миддендорфу.

Якуты, вытѣсненные съ юга Бурятами, поселяются на Ленѣ и здѣсь покоряются пришедшими Русскими.

Остатки крѣпости въ Якутскѣ. Судьба Якутовъ послѣ Тыгына. Образованіе Верхоянска.

Проходитъ суровая и непривѣтливая зима, и снѣгъ, нагрѣваемый солнцемъ, быстро вывѣтривается, говоря по мѣстному — быгаетъ; проходитъ ледъ на рѣкахъ и также быстро наступаютъ сильные жары. Вѣчно мерзлая подпочва не даетъ просачиваться влагѣ; подъ вліяніемъ солнечныхъ лучей земля быстро одѣвается густою, высокою и яркою растительностію; дни становятся длиннѣе и наконецъ солнце не закатывается, останавливаясь на горизонтѣ. Съ растительностью оживаетъ и вся остальная природа: прилетаютъ птицы и оглашаютъ воздухъ своимъ разнообразнымъ пѣніемъ; скотъ становится бодрѣе, теряетъ свою мохнатую зимнюю шерсть. Но болѣе всѣхъ чувствуетъ себя счастливымъ бѣдный Якутъ: ему но нужно болѣе коченѣть и дрожать, не имѣя возможности обогрѣться у собственнаго очага; его не будетъ болѣе томить сосущій голодъ; онъ восторженно прославляетъ грѣющее солнце въ своей пѣснѣ, которую поетъ на просторѣ; его не стѣснитъ теперь недремлющій надзоръ его хозяина; ему будетъ тепло, онъ будетъ сытъ, онъ не будетъ сидѣть въ темной и мрачной юртѣ — кровлей ему будетъ широкое и ясное небо!

Якуты мало имѣютъ развлеченій, и только съ приходомъ весны и лѣта наступаетъ время удовольствій. Якуты по характеру очень скромны, а потому удовольствія ихъ очень ограниченны и носятъ на себѣ отпечатокъ стараго, патріархальнаго времени.

По веснѣ кобылы начинаютъ доиться, накапливается кумысъ. Въ торжественные дни, на Николу, въ Троицынъ день, собирается по богачамъ масса народу: подъ открытымъ небомъ, на чистой полянѣ, въ опредѣленныхъ пунктахъ выставляются берестяныя посуды — холлогосъ съ кумысомъ; вкапываются три высокихъ столба, украшенные зеленью, и къ каждому изъ нихъ приставляется мальчикъ лѣтъ 10—11-ти, лицомъ къ востоку, съ громаднымъ турсукомъ кумысу — сири-исыть; когда соберутся приглашенные и разсядутся на полянѣ, гдѣ будетъ указано хозяиномъ, и съѣдутся почетные гости, старѣйшій изъ собравшихся беретъ главный чоронъ (деревянный кубокъ, иногда вмѣстимостью до полутора ведеръ) — аяхъ, украшенный конскимъ волосомъ, до краевъ наполненный кумысомъ, поднимаетъ его высоко надъ головой и произноситъ посвященіе — алгысъ — перваго удоя Юрюнь-Аии Юрюнь-Аръ’у: «Аи-Тоенъ, благодаримъ тебя! Ты далъ намъ лѣто, ты послалъ намъ много телятъ, жеребятъ, молока. Ты одѣлъ лѣсъ весеннимъ нарядомъ, поля — зеленой травой. Скоро наступитъ покосъ и жатва, давно нами ожидаемая благодать. Тебѣ, Аи-Тоёнъ, подносимъ этотъ аяхъ съ кумысомъ и усердно просимъ тебя — благослови насъ и нашъ скотъ, дай тучный злакъ полямъ нашимъ, здоровье и силу скоту! Тоёнъ! прими нашу жертву, испей нашего напитка, и благослови его, чтобы и мы, вкусивъ его, были здоровы и счастливы!» Прежде эта жертва приносилась богу огня, и часть кумыса и растопленнаго масла отплескивалась въ огонь.

Затѣмъ старѣйшій отпиваетъ изъ своего аяха, передаетъ его по очереди старѣйшему по себѣ, причемъ каждый отпиваетъ возможно меньше, чтобы изъ этого чорона досталось выпить большинству; но такъ какъ его все-таки не хватаетъ, то подливаютъ въ него изъ тѣхъ, которые держатъ мальчики, а затѣмъ и изъ другихъ посудъ. По совершеніи обряда, собравшіеся издалека, въ праздничныхъ, передаваемыхъ изъ рода въ родъ богатыхъ костюмахъ и на богато осѣдланныхъ лошадяхъ, Якуты и Якутки приступаютъ къ угощенію, которое предлагаетъ имъ хозяинъ, изъ мяса, масла, чаю и въ небольшомъ количествѣ водки. Почетные гости угощаются въ юртѣ, причемъ имъ въ кумысъ кладутъ топленое масло въ мелкихъ кусочкахъ, что считается особеннымъ знакомъ вниманія къ гостю. Кумыса, этого кисло-сладкаго и пьянаго питья, истребляется иногда однимъ Якутомъ неимовѣрное количество: хорошій молодецъ выпиваетъ за одинъ разъ до ¼ ведра, а въ теченіе дня выпьетъ до 1½ ведра. На лугу начинается ысыэхъ пляскою: знакомые между собой соединяются въ кружки, берутся за руки спереди черезъ одного, образуя тѣсную цѣпь, и подъ припѣвъ го-ю-го-ю, раздающійся на далекое пространство, переступаютъ ногами; иногда кто-нибудь изъ пѣвцовъ постъ, а другіе ему подпѣваютъ: «Эгей эгей оголоръ дже доготторъ ёрерь кюммють юньня таптыръ кюммють тахсанъ эрярь санга джылбытъ салалынна эрьгя джылбытъ эляйдя анъ дойду ачалата кёнь дойду кергеньня ёскюлляхъ джонъ ёскятя теректэхъ сёсю тёрётьтя терюрь-ого уялана итярь сёсю кюрёляньня бу ёрю иньнигярь кекелесень олоронъ керя тылла кепсетегингъ чогусасанъ олоронъ джолахъ тылла тоённосогунъ эря доготторъ эгей эгей оголоръ! » т. е. Ой люли, ой люли, ребята! Вотъ, друзья, радостные дни настали, любимое солнце восходитъ, новое лѣто наступило, старое лѣто исчезло, вся земля позеленѣла, широкая земля зеленью одѣлась, здоровые люди родятся, крупный скотъ телится, родившіяся дѣти въ колыбели, прокармливаемый скотъ въ поскотинахъ. Ради этой радости, рядомъ сидя, говорите между собой пріятныя рѣчи, сидя рядомъ, счастливо разсуждайте, друзья! Ай люли, ай люли, ребята!

Послѣ кумысу является у Якутовъ желаніе состязаться въ бѣгѣ и въ борьбѣ. Для бѣговъ выбираютъ мѣстность твердую, если можно, вокругъ озера; если озеро небольшое, то обѣгаютъ нѣсколько разъ, такъ что разстояніе доходитъ до 8, 10 верстъ. Бѣгутъ заразъ нѣсколько бѣгуновъ, и пришедшему первымъ оказываютъ почетъ, кричатъ уруй, а отставшихъ встрѣчаютъ насмѣшками, остротами, шутками. Якуты — большіе охотники биться объ закладъ, и на бѣгахъ держатъ пари за ту или другую лошадь.

Молодежь, подъ вліяніемъ бѣговъ и успѣха опередившаго, начинаетъ хвастать, спорить силой и ловкостью; начинается бѣгъ въ запуски, борьба. При этомъ составляются партіи: каждая выставляетъ своихъ представителей, которые, раздѣвшись до баркы (испорченное русское слово портки), вступаютъ въ состязаніе. Борьба бываетъ самая безобидная и заключается въ стараніи свалить противника, не давъ ему обхватить себя, для чего натираютъ тѣло травой; всякій упавшій, хотя-бы на одно колѣно, или опершійся на руки, считается побѣжденнымъ, и сконфуженный, скрывается въ толпу, тогда какъ побѣдителя встрѣчаетъ шумное одобреніе и восторгъ. Зрители зорко слѣдятъ за состязаніемъ и несдержанно выражаютъ свои сужденія по поводу всякой подробности борьбы. Конечно, бываютъ случаи, что добродушно начавшаяся борьба разгорячаетъ противниковъ, и, подзадоренные восклицаніями толпы, они увлекаются и наносятъ другъ другу памятные удары.

Свѣтлая и теплая ночь позволяетъ забывать и поздній часъ, и утомленіе, и гости разъѣзжаются не охотно, ѣдутъ цѣлыми партіями, продолжая тянуть свои монотонныя скрыпучія пѣсни, которыя далеко разносятся въ тихомъ воздухѣ привѣтливо-мягкой прозрачной ночи.

Не говоря о бѣднякахъ, даже сытые богачи рады веснѣ. Семимѣсячная суровая и сумрачная зима наскучаетъ всѣмъ; богачу, какъ и бѣдному, хочется подышать весеннимъ воздухомъ и насладиться, кто какъ умѣетъ, или какъ можетъ, короткимъ и жаркимъ лѣтомъ, полежать на солнышкѣ, погрѣть свой животъ и кости. Бѣдняку, конечно, лѣто еще драгоцѣннѣе: хотя работы и больше, но онъ работаетъ самостоятельно, безъ надзора; молока больше, а потому и онъ чаще бываетъ сытъ. Вотъ почему съ такою радостью встрѣчается наступленіе лѣта; вотъ почему чаще слышится пѣсня Якута, хотя похожая больше на вой или скрыпъ немазаннаго колеса, которому онъ вторитъ. Подъ вліяніемъ согрѣвающихъ лучей солнца, и скупой богачъ становится тароватымъ и щедро угощаетъ на ысыэхѣ гостей, прослышавшихъ о предстоящемъ праздникѣ. Рѣзкій переходъ отъ холода къ теплу, отъ мрака къ свѣту такъ сильно вліяетъ на человѣка этой суровой и мрачной окраины, что онъ не въ состояніи сдерживать въ себѣ быстраго наплыва сильныхъ ощущеній, проявляющихся въ цѣломъ рядѣ празднествъ, въ которыхъ и проходятъ всѣ полевыя и хозяйственныя работы. Такъ бѣднякъ поетъ: «Вотъ пришла весна, солнышко свѣтитъ ярче и теплѣе, поля убрались красивою зеленью и прекрасными цвѣтами, лѣсъ одѣлъ свои праздничныя одежды, птички своими пѣснями оглашаютъ воздухъ. Вотъ и намъ можно отдохнуть теперь, погрѣть и расправить свои окоченѣлые члены! Скотъ даетъ много молока, и мы будемъ сыты. Пойдемъ на покосы и, хоть будемъ трудиться, запасемся на суровую зиму. Боже, зачѣмъ ты не далъ намъ вѣчнаго лѣта и весны? тогда-бы мы всегда благоденствовали. Боже, дай намъ долгое лѣто — мы будемъ счастливы»!

Съ учрежденіемъ перваго ысыэха связано преданіе о происхожденіи нынѣшнихъ Якутовъ. По преданію, Якуты поселились на настоящихъ своихъ мѣстахъ когда-то очень давно и предкомъ ихъ нужно считать Оногой-бая¹, Татарина (?) изъ племени Саха², перваго пришедшаго на Лену. Онъ пришелъ съ женою Сара, ея братомъ Улу-хоро³ и рабами; всѣхъ мужчинъ было 13⁴. У нихъ было много скота, рогатаго и коннаго; кочевали они по лѣвому берегу Лены, по долинѣ, названной имъ Сайсары, гдѣ теперь стоитъ г. Якутскъ; мѣсто это было удобно для скота и промысловъ: необозримыя поля, луга и лѣса были преисполнены несмѣтнаго количества дорогого пушного звѣря, исчезнувшаго теперь съ увеличеніемъ населенія. На Сайсары у Оногой-бая родились сынъ Анъ-тайбыръ и дочери Анъ-чингай⁵ и Ника-харахсынъ⁶. Спустя нѣкоторое время къ Оногой-баю пришелъ Эръ-эллей⁷, сильный и ловкій молодецъ татарскаго происхожденія (не Бурятъ-ли?); онъ былъ искусный охотникъ и, какъ говоритъ преданіе, рыскалъ по тайгѣ сѣрымъ волкомъ, водилъ медвѣдей подъ руку, а въ водѣ чувствовалъ себя щукой. Эръ-эллей поступилъ къ Оногой-баю работникомъ и прожилъ три года, заслуживъ уваженіе и любовь семейства. Разъ Сара сказала своему мужу: «Отличный человѣкъ этотъ Эръ-эллей! онъ скорѣе пригоденъ намъ въ зятья, чѣмъ въ рабы». Оногой отвѣтилъ сердито: «Я никогда не рѣшусь отдать дочь за пришельца, какъ Эллей; вѣрно, онъ приглянулся тебѣ самой»! «Я знаю», сказала Сара, «что ты боишься Эллея; я чувствую, что онъ счастливѣе тебя; ты дрожишь, когда видишь его; если хочешь убѣдиться въ правотѣ словъ моихъ, положи среди урасы (берестянаго шатра) бѣлую конскую кожу, прикрѣпи ее къ землѣ кольями и, сѣвъ на нее, возьми въ руки полный до краевъ чоронъ кумысу и призови Эллея». Оногой исполнилъ совѣтъ жены, и, дѣйствительно, когда вошелъ Эллей, Оногой такъ задрожалъ, что половина кумысу у него расплескалась, а кожа сорвалась съ кольевъ (см. ниже сказаніе о томъ-же у Миддендорфа). Убѣдившись въ силѣ и вліяніи Эллея, Оногой сказалъ ему: «Другъ мой, Эръ-эллей! ты прослужилъ у меня болѣе трехъ лѣтъ съ усердіемъ родного, и я желаю вознаградить тебя; я знаю, что такому молодцу, какъ ты, и конь мой удалый, и дорогой звѣрь пушной, добро мое, — не награда; у тебя нѣтъ подруги, выбери себѣ по сердцу изъ моихъ дочерей». Эръ-эллей поблагодарилъ за милость и просилъ отсрочки. Старшая дочь Оногоя была неуклюжа и звалась Анъ-чингай, а младшая Ника-харахсынъ была красива и любимица отца. Прошло еще три года, и Эръ-эллей объявилъ о своемъ выборѣ. Эръ-эллей въ продолженіи трехъ лѣтъ искалъ случая увидѣть, когда невѣсты пойдутъ мочиться; но это ему не удавалось, такъ какъ женщины того времени были очень стыдливы и даже показывались не иначе, какъ съ покрываломъ на лицѣ. Только въ концѣ третьяго года удалось ему наконецъ замѣтить мѣсто, гдѣ мочились невѣсты. Тутъ онъ увидѣлъ, что моча младшей Ника-харахсынъ осталась на поверхности земли, а моча старшей проникла въ землю, выворотила корни кустарника и образовала пѣну въ видѣ бѣлой куропатки. Изъ этого Эллей заключилъ, что старшая будетъ матерью многихъ и сильныхъ дѣтей. Младшая не перенесла такого предпочтенія, и, завидуя счастью Анъ-чингай, удавилась своими длинными косами. Оногой-бай, огорченный смертью любимой дочери и считая въ томъ виновными Эръ-эллея съ его молодою женой, выгналъ ихъ изъ дому и въ знакъ своего проклятія далъ имъ жеребца и кобылу бѣлой масти съ выстриженными хвостами и гривами да быка и корову съ отбитыми рогами. Эръ-эллей не опечалился проклятіемъ; онъ выстроилъ себѣ громадную юрту, а пищей ему были лучшіе звѣри и птицы. Юрта и ураса его украшались костями рѣдкихъ звѣрей и перьями красивыхъ птицъ.

1] Бай — значитъ богатый.

2] Киси — человѣкъ; урангхай-саха — человѣчество.

3] Улу— великій, хоро — имя собств.

4] Рабы и женщины у древнихъ Якутовъ не включались въ счетъ людей.

5] Анъ — первенецъ.

6] Ника — нѣженка.

7] Эръ — храбрый мужъ.

У Эллея было много дѣтей, изъ нихъ 6 сыновей:

1) Лабынгха-сюрюкъ, старшій сынъ, впослѣдствіи пропавшій безъ вѣсти; онъ считается первымъ шаманомъ, первымъ установителемъ вѣрованій и обычаевъ Якутовъ.

2) Xадашъ-хагаласъ, — отъ него произошли Якуты двухъ Кангаласкихъ улусовъ.

3) Джонъ-джагылы (джонъ-джаабы?) — отъ него произошелъ Батурусскій улусъ.

4) Молотой-орхонъ — отъ него Мегинскій улусъ.

5) Дэли-дарханъ — отъ него Борогонскій и Дюпсинскій улусы, по имени двухъ сыновей его: Борогонъ-джорту и Сюрдяхъ-дюпсюнъ.

6) Хатанъ-хата-малай, родоначальникъ Намскаго улуса.

Эръ-эллей первый ввелъ примѣненіе дымокура, которымъ охранялъ скотъ отъ комаровъ и мошки; къ дымокурамъ собирался весь скотъ(вѣроятно, и чужой), который онъ выдаивалъ. Накопивъ такимъ образомъ много кумысу, онъ вздумалъ устроить народный праздникъ, назвавъ его ысыэхъ отъ слова «вспрыснуть». Устроителемъ и распорядителемъ праздника былъ старшій сынъ его Лабынгха-сюрюкъ, этотъ первый шаманъ. Онъ велѣлъ вырѣзать изъ толстыхъ березъ чаши, назвавъ ихъ чоронъ-аяхъ, и ковши — эбирь-хамыяхъ. Чаши и ковши онъ перевязалъ веревками изъ бѣлыхъ конскихъ гривъ и назвалъ эти веревки дяльбиргя. На открытой полянѣ вкопалъ три столба, соединивъ ихъ сверху перекладиной; у столбовъ насадилъ молодыхъ березъ, обвилъ ихъ волосяными веревками, украсилъ пучками конскаго волоса и назвалъ ихъ далбаръ-чачиръ, то есть жертвенникъ; около столбовъ съ березками поставилъ кожанную посуду, полную кумысу съ масломъ; вся площадь предстоящаго праздника была названа дирингъ-тюсюльгя. Когда въ назначенный день съ восходомъ солнца собрались люди, Лабынгха поставилъ ихъ съ открытыми головами у далбаръ-чачира, лицомъ къ востоку, полукругомъ; впереди народа 9 юношей, стоя на лѣвомъ колѣнѣ, держали въ рукахъ чоронъ-аях’и, полные кумыса съ масломъ; самъ онъ вышелъ впередъ съ ковшомъ эбирь-хамыяхъ и сказалъ такъ: «Человѣкъ созданъ высшими божествами (аи-тангара); назначеніе его — украшать и населять землю, пользоваться земными богатствами во время своей жизни; тѣло наше слабо, должно умереть, но духъ его (кутъ) будетъ существовать въ вѣчной зелени на небесахъ въ видѣ жаворонка. Выше видимаго неба еще много небесъ съ божествами, а подъ землею живутъ злые духи. Сегодняшній праздникъ устроенъ для того, чтобы мы всѣ вмѣстѣ могли поблагодарить божества, насъ создавшія, за дарованіе намъ земныхъ благъ и вкусить изъ одной посуды въ знакъ мира и единенія». Затѣмъ Лабынгха-сюрюкъ, подойдя къ 9-ти юношамъ съ чоронами, черпалъ по очереди изъ каждаго кумысъ своимъ ковшомъ и брызгалъ имъ въ пространство, какъ-бы отдавая въ жертву божествамъ дары, ниспосланные ими людямъ; при каждомъ чоронѣ призывались по очереди слѣдующія божества:

1) Артъ-тоенъ-ага, сидящій надъ 8-мъ небомъ;

2) Юрюнгъ-аи-тоенъ, сидящій надъ 3-мъ небомъ;

3) Няльбяй-аи-кюбяй-хотунъ-ия (богиня);

4) Налыгыръ-аисытъ-хотунъ — богиня, присутствующая при рожденіи дѣтей;

5) Анъ-алой-хотунъ — мать земли; ея сынъ Эряка-джярякя — богъ зелени;

6) Кюре-джясягяй; ихъ семь братьевъ: а) Сюрдяхь-сюгя-тоенъ — богъ грома; б) Анъ-джасынъ — богъ свѣта и молніи; в) Танхасытъ-джилга-ханъ — распорядитель судьбы человѣка; г) Ильбись-ханъ — богъ войны; д) Ордукъ-джасабылъ — вѣстникъ небеснаго гнѣва; е) Ханъ-сехситъ-эрдэнъ-аи — вѣстникъ благодати; ж) Сюнгъ-ханъ-сюнкэнь-эряли-хомпорунъ-хотой-аи — богъ птицъ;

7) Моголъ-тоенъ и Усунъ-куярь-хотунъ — божества, покровительствующія скоту;

8) Бай-баяндай; ихъ семь братьевъ: а) Бай-барылахъ; б) Куралай-бяргянь и в) Курагаччи-сюрюкъ — боги охоты и промысловъ; г) Долбунъ-сокхоръ и д) Соссанъ-эркинъ — препятствующіе охотѣ и промысламъ; е) Тыга-бытырысъ и ж) Ханнахъ-сегеленъ — боги промысловъ;

9) Боссолъ-тоенъ и Бомча-хотунъ — охраняющіе пути къ божествамъ; Баранъ-батыръ — богъ юрты, Элясь-батыръ — богъ хлѣва и двора; семь братьевъ — боги огня: Бырджа-бытыкъ, Кырылъ-тюсюмярь, Кюндюль-чаганъ, Кюря-чаганъ, Xанъ-чаганъ, Xатанъ-сотуя и ЬІлгынъ-эрбія.

Поименовавъ всѣ божества, въ честь которыхъ былъ совершенъ ысыэхъ, Лабынгха-сюрюкъ трижды прокричалъ «уруй»; народъ восторженно повторялъ за нимъ, и въ это время видѣли бѣлую чайку, трижды прокружившуюся надъ мѣстомъ собранія, что было принято за доброе предзнаменованіе божествъ. Оногой-баю, какъ старѣйшему, первому былъ поднесенъ чоронъ; принявъ его, онъ упалъ, какъ убитый; онъ пересталъ видѣть, ноги и руки его онѣмѣли; онъ лишился всѣхъ чувствъ. Народъ усмотрѣлъ въ этомъ волю божествъ, карающихъ Оногой-бая за проклятіе имъ Эръ-эллея и за изуродованіе имъ скота, созданія Божія.

Оногой-бай вскорѣ послѣ того умеръ; все его богатство исчезло отъ разныхъ несчастныхъ обстоятельствъ; единственный сынъ его—Барагай-батылы-кяльтягяй-тобукъ, отъ котораго произошли Якуты Баягантайскаго улуса, терпѣлъ нищету и питался добычей, которую приносила ему черная собака.

Якуты другихъ округовъ области, кромѣ якутскаго, произошли отъ названныхъ выше предковъ и заселили мѣста внѣ якутскаго округа путемъ переселенія, частію — добровольно, въ видахъ промысла и охоты, частію — по необходимости, вытѣсняемые движеніемъ другихъ болѣе сильныхъ родовичей и наконецъ путемъ принудительной ссылки — въ сѣверные, болѣе отдаленные округа.

Послѣ смерти Эръ-эллея ысыэхи устраивались въ каждомъ улусѣ по поводу какихъ-либо торжественныхъ обстоятельствъ, съ соблюденіемъ описаннаго обряда. Вѣруя во вліяніе своихъ божествъ, живущихъ на небесахъ, на землѣ и подъ землею, Якуты признавали воплощеніе ихъ въ птицахъ и разныхъ неодушевленныхъ предметахъ и, не поклоняясь, оказывали имъ знаки уваженія, почитали тѣ мѣста, которыя, по ихъ убѣжденіямъ, посѣщали эти божества, напр. старыя деревья; озера почитались, какъ глаза, а поле, какъ лицо матери земли. Постоянныхъ призываній божествъ не было. Кромѣ общихъ божествъ, каждое племя имѣло своего особаго покровителя, который воплощался въ предметы видимые; каждый обращался къ своему покровителю или къ тому, который соотвѣтствовалъ извѣстному случаю.

Преданіе объ Оногой-баѣ и Эръ-эллеѣ разсказано у Миддендорфа (русск. изд., ч. II, отд. VI, выпускъ 7-й, стр. 763) нѣсколько иначе, а именно: «Много, много лѣтъ тому назадъ жилъ очень богатый Якутъ, по имени Огономъ. У него было двѣ дочери; одну изъ нихъ онъ очень любилъ, другой но любилъ. Его часто посѣщалъ Бурятъ, по имени Ельяй, потому что они были большіе друзья; онъ приплывалъ къ нему внизъ по Ленѣ на суднѣ, сдѣланномъ изъ кожъ. Огономъ предложилъ ему ту изъ дочерей, которая ему понравится. Ельяй выбралъ нелюбимую дочь. Осерчавъ на нее еще болѣе, отецъ далъ за ней въ приданое только кобылу и бурую корову. Между тѣмъ умерла и любимая дочь. Жена стала уговаривать Огонома извѣститъ зятя. «Ты уже становишься слабъ», говорила она ему. Старикъ не хотѣлъ вѣрить этому. Но однажды Ельяй, посѣтивъ его, колышками кругомъ прикололъ кафтанъ тестя. Огономъ взялъ полную чашу съ кумысомъ, но, стараясь встать, пролилъ все, что въ ней было. Понявъ изъ этого, что онъ началъ слабѣть, онъ помирился съ Ельяемъ и навѣстилъ его. Сынъ Ельяя назывался Тыгын’омъ и былъ сильный и могущественный правитель. Въ это время первые Русскіе прибыли въ край по рѣкѣ, но ихъ было немного. Тыгынъ убилъ всѣхъ, кромѣ одного, который былъ силачъ и взятъ въ батраки. Послѣдній убѣжалъ и затѣмъ прибыло очень много Русскихъ на большомъ суднѣ. Долго они вели войну съ Тыгыномъ. Они построили крѣпость съ башнями и сверху стрѣляли. Тогда Якуты скрутили изъ конскаго волоса огромный канатъ и попытались обрушить башни. Но Русскіе скатывали сверху бревна. Они взяли Тыгына въ плѣнъ и повѣсили его. Въ то время у Тыгына родился сынъ Эбэрэ, отъ котораго происходитъ существующій еще доселѣ родъ. Кангаласцы-же потомки братьевъ Тыгына».

По поводу выписаннаго только-что преданія, какъ оно изложено у Миддендорфа, пользуюсь случаемъ разсказать, что пришлось слышать мнѣ о переселеніи Якутовъ въ Якутскую область и о приходѣ Русскихъ къ нимъ во времена Тыгына.

Воспоминанія Якутовъ о своемъ происхожденіи и о мѣстахъ своего прежняго жительства до переселенія ихъ въ теперешнюю Якутскую область — смутны. Такъ преданіе утверждаетъ, что въ глубокую старину они жили около моря Байкала, отчего и теперь всякое большое озеро называется ими баягалъ, «море». Во всякомъ случаѣ, Якуты жили ранѣе въ странѣ южной, гдѣ они не знали снѣжной зимы, а поля и луга ихъ были такъ обширны, что если-бы кто захотѣлъ обозрѣть ихъ съ высоты горъ (байкальскихъ?), то глазъ его не увидалъ-бы границъ и предѣловъ страны, а видѣлъ-бы только упирающееся въ нихъ синее небо, такое-же синее, какъ и вода ихъ моря (Байкала). Скота у нихъ было такъ много, что его не помѣститъ было-бы въ этомъ морѣ; сами они составляли племя многочисленное, какъ песокъ морской. Ведя па- стушескую жизнь, Якуты въ то-же время были и конными воинами; они уже знали употребленіе желѣза и умѣли ковать себѣ оружіе и латы. Лукъ за спиной, колчанъ со стрѣлами съ желѣзными наконечниками — на лѣвомъ боку, обоюдоострая пальма, длиной въ аршинъ и съ короткою рукояткою въ видѣ меча, висѣвшая на поясѣ съ правой стороны и наконецъ желѣзная четырехъугольная пика на длинномъ древкѣ — составляли обыкновенное вооруженіе Якута; лучшіе воины, болѣе зажиточные, одѣвались кромѣ того въ желѣзныя шубы — латы. И въ древнее время Якуты жили и управлялись родами, имѣя во главѣ родовича, власть котораго была наслѣдственна; всѣ-жс роды, составляя цѣлое племя, подчинялись одному главному родоначальнику, облеченному неограниченною властью суда и расправы и имѣвшему власть надъ жизнью и смертью всякаго принадлежавшаго къ племени. Религіозныя ихъ вѣрованія были языческія; грозныя силы природы убѣждали ихъ въ существованіи духовъ добрыхъ и злыхъ, для умилостивленія которыхъ приносились жертвы чрезъ посредство особыхъ служителей — шамановъ. Въ семейномъ быту признавались полигамія и неограниченное наложничество.

Якуты сами себя никогда не звали Якутами, а носили и носятъ названіе саха — навозъ⁸. Названіе-же Якутовъ имъ дали Русскіе, которые въ старое время звали ихъ Еко, что съ теченіемъ времени преобразовалось въ слово: Якутъ.

8] Навозомъ обмазывали и обмазываютъ юрту; изъ навоза дѣлали и дѣлаютъ посуду; за отсутствіемъ глины хозяйство Якута безъ навоза — не мыслимо.

Воспоминанія Якутовъ не сберегли имъ опредѣленныхъ свѣдѣній о времени, когда предки ихъ оставили мѣста своего кореннаго, родного края; преданіе говоритъ только, что въ блаженное ихъ пребываніе въ южномъ краю пришли къ нимъ въ несмѣтномъ числѣ татарскія полчища, сильно вооруженныя, и, перерубивъ и перестрѣлявъ многихъ, принудили ихъ оставить свои излюбленныя, насиженныя мѣста. Якуты двинулись на сѣверъ, но разбрелись въ разныя стороны; главная же часть съ своимъ главнымъ родоначальникомъ Оногой-баемъ двинулась къ Ленѣ и, спустившись по теченію, остановилась у озера Сайсары на урочищѣ Собирай, гдѣ теперь стоитъ г. Якутскъ. Ведя изстари пастушескую кочевую жизнь, Якуты на новомъ мѣстѣ поселенія старались сохранить свой первобытный образъ жизни, но, выбирая на широкихъ неограниченныхъ пространствахъ удобныя мѣста для пастбищъ, должны были перейти къ занятію скотоводствомъ и, мало-по-малу, подвигались на западъ по р. Вилюю, на сѣверъ — къ Верхоянскому хребту и на востокъ — по р. Алдану. Но зная ранѣе на своей южной родинѣ зимы, здѣсь принуждены были они установить новое распредѣленіе времени: выпадалъ первый снѣгъ — начинался годъ; стаивалъ снѣгъ — этотъ годъ кончался и начинался новый — лѣтній; такимъ образомъ годъ на ихъ новомъ поселеніи равнялся шести мѣсяцамъ съ сентября по мартъ и съ марта по сентябрь. Такое распредѣленіе года у нихъ осталось и до настоящаго времени.

Отъ брака дочери Оногой-бая — Анъ-чингай и Эръ-эллея было шесть сыновей, и отъ одного изъ этихъ послѣднихъ родился Тыгынъ, ревностно охранявшій независимость своего племени. Во времена этого знаменитаго Улаханъ-князя⁹ случилось съ Якутами неожиданное и страшное обстоятельство. На берегу рѣки (Лены) показались удивительные люди; они были бородаты, но похожи на Тунгусовъ; въ общемъ видъ ихъ былъ страшенъ. Якуты, не забывшіе своихъ вытѣснителей изъ южной родины, перепугались и доложили своему повелителю. Тыгынъ приказалъ привести къ себѣ этихъ незнакомцевъ. Якуты, собравшись въ огромномъ числѣ, пошли брать этихъ людей, но послѣдніе отдались имъ безъ всякаго сопротивленія. Якуты привели своихъ плѣнныхъ къ Тыгыну, который опредѣлилъ ихъ къ себѣ въ домашнюю прислугу. Новые рабы обращали на себя вниманіе сообразительностію, расторопностію и скромной исполнительностію. Громадная физическая сила ихъ и выносливость въ тяжелыхъ трудахъ, которые возлагалъ на нихъ Тыгынъ, внушали къ нимъ страхъ, и Тыгынъ не измѣнялъ съ ними своего деспотическаго, а временами даже звѣрскаго обращенія. На одну изъ жестокихъ выходокъ Тыгына жена замѣтила ему: «Напрасно ты такъ грубо обращаешься съ этими людьми; въ ихъ крови живетъ смѣлость и отвага; нужно бояться, чтобъ они не сдѣлались нашими тоенами»¹⁰. Что отвѣчалъ на это Тыгынъ, не извѣстно. Пришельцы между тѣмъ были необыкновенно услужливы и предупредительны, такъ что разъ Тыгынъ даже отступилъ отъ своего обычнаго съ ними обращенія и спросилъ ихъ: «Чѣмъ наградить васъ, слуги мои дорогіе? Хотите-ли скота моего и лошадей, хотите-ли мѣховъ дорогихъ — дамъ вамъ; чего пожелаете — просите!» Пришельцы смиренно отвѣчали: «Благодаримъ тебя, великій тоенъ! намъ не нужно скота твоего, или мѣховъ; но если мы угодили тебѣ, то дай намъ земли, сколько займетъ воловья кожа». Такая скромная просьба удивила Тыгына, и онъ, поклявшись у корня дерева, что не нарушитъ правъ новыхъ владѣльцевъ, велѣлъ отвести имъ просимое. Пришельцы повторили исторію основанія Карѳагена, и, разрѣзавъ кожу на тонкіе ремни, обвели ими четырехугольникъ земли и стали считаться ея собственниками. Только тогда понялъ Тыгынъ хитрость на первый разъ немудреной просьбы пришельцевъ, но клятва была дана, и нарушеніе ея грозило страшнымъ гнѣвомъ боговъ. Границу своихъ владѣній пришельцы опредѣлили столбами, а сами, построивъ лодки, на парусахъ поплыли вверхъ по рѣкѣ. Якуты были очень удивлены, увидавъ, что эти странные люди поплыли противъ теченія безъ веселъ на какихъ-то пузыряхъ. Новое и страшное обстоятельство вскорѣ поразило успокоившихся было Якутовъ. Пришельцы вскорѣ приплыли обратно, но приведя съ собой новыхъ товарищей; на ихъ лодкахъ и плотахъ было много провизіи и лѣсного матеріала. Въ одну ночь, гласитъ преданіе, неизвѣстные люди выстроили деревянную крѣпость и заперлись въ ней со всѣмъ своимъ имуществомъ. На утро Тыгынъ ужаснулся, увидавъ передъ своими шатрами выросшее чудо, и пошелъ со своими рабами осматривать работу пришельцевъ. Близко подойти однако побоялись. Въ это время изъ стѣнъ этой крѣпости раздался огненный громъ; то былъ залпъ изъ пищалей холостыми зарядами. Оглушенные и ошеломленные вскорѣ пришли въ себя и, смѣясь безвредности пущенной въ нихъ молніи, отвѣчали своими стрѣлами изъ луковъ, но затворившіеся въ крѣпости еще болѣе смѣялись безвредности ихъ оружія. Якуты подошли къ крѣпости ближе и казались болѣе смѣлыми. Тогда раздался новый огненный громъ; произведенъ былъ залпъ изъ ружей, но уже заряженныхъ пулями и картечью. Много Якутовъ поплатилось жизнію; былъ раненъ и самъ Тыгынъ; въ злобѣ и раздраженіи, въ сознаніи собственнаго безсилія, нанесъ онъ себѣ смертельную рану копьемъ, и тутъ же умеръ. Якуты, видя смерть своего грознаго повелителя, а съ нею и свою полную беззащитность, въ ужасѣ разбѣжались. Побѣдители, то были Русскіе, потребовали отъ побѣжденныхъ платежа, ясака, а для опредѣленія его размѣра растянули черезъ озеро Сайсары свой пресловутый ремень, приказавъ увѣсить его шкурками дорогихъ пушныхъ звѣрей. Эта мѣра была установлена для взноса ясака и на будущее время.

9] Улаханъ — великій, большой.

10] Тоенъ — господинъ, повелитель.

Остатки этой крѣпости существуютъ и теперь. По уцѣлѣвшей юго-восточной стѣнѣ этой крѣпости на пространствѣ 83 саженей и отдѣльно стоящей еще и теперь башнѣ съ западной стороны можно предположить, что крѣпость построена была квадратомъ, при чемъ каждая сторона равнялась приблизительно ста саженямъ. По угламъ стояли трехъэтажныя башни (съ балконами), крытыя на 4 ската, и соединялись между собой двухъэтажными корридорами, перегороженными поперекъ капитальными стѣнами. Черезъ каждыя 6 саженей были другія башни, ниже угловыхъ. Стѣны корридоровъ были высотой въ 9½ арш. и шириной въ 4½ арш.; верхній этажъ былъ шире нижняго и выступалъ навѣсомъ въ сторону двора, опираясь на выпущенныя балки. Ворота въ наружной стѣнѣ, были шириной въ 3½ саж. и запирались изнутри нѣсколькими толстыми засовами; маленькая дверь въ той-же стѣнѣ, вѣроятно, служила для вылазокъ. Въ сторону поля стѣны имѣютъ нѣсколько маленькихъ отверстій, повидимому, для ружейной стрѣльбы, но отверстія эти сдѣланы на столько низко отъ полу, что нужно думать, что Русскіе стрѣляли лежа. Крыша надъ корридорами была въ два ската. Оставшаяся въ цѣлости башня, повидимому, имѣла особое парадное назначеніе — или въ ней помѣщалась часовня, или главная квартира; балконъ и дверные косяки этой башни украшены рѣзьбой; общая-же работа отличается изяществомъ отдѣлки. Остатки этой крѣпости были-бы болѣе значительными, если-бы жители не растаскивали лѣсъ на свои постройки и даже на топливо. Цѣлый домъ Якутскаго городского общественнаго собранія выстроенъ изъ матерьяла отъ разобранной для того стѣны. Выстроено это собраніе что-то давно, если вѣрить, лѣтъ 40 назадъ, но домъ стоитъ незыблемо, лучше домовъ позднѣйшей постройки изъ новаго лѣсу. Бревна этой крѣпости на столько крѣпки, что ихъ не беретъ хорошій топоръ.

Со смертію Тыгына, этого безсмертнаго героя якутскаго эпоса, Якуты не въ силахъ уже были бороться съ своими новыми завоевателями. Родъ за родомъ, несли они свой ясакъ повелителямъ; одни съ покорностію подчинялись имъ, другіе — съ послѣдними вспышками уставшаго сопротивленія, а третьи — съ угасающимъ стремленіемъ къ пастушеской независимости оставили и эти едва насиженныя мѣста и разсѣялись по незнакомой землѣ вѣерообразно на западъ — къ рѣкѣ Вилюю, на С. внизъ по теченію Лены, на С-В. — къ Верхоянскому хребту и, наконецъ, на В. — по р. Алдану. Здѣсь Якуты встрѣтили слабое населеніе, которое не въ силахъ было противостоять напору ихъ движенія и въ свою очередь должно было отступить къ болѣе непривѣтливому сѣверу. Этими отступившими племенами были Тунгусы, Юкагиры и Чуванцы. Якуты упорно отрицаютъ существованіе народа подъ названіемъ Омокъ или Омукъ. Они говорятъ, что этимъ именемъ Якуты звали и зовутъ всякаго но только не-Якута, но и Якута другого улуса или наслега. Во всякомъ случаѣ, были-ли Омуки особое совершенно исчезнувшее племя, или названіе это обозначало собирательное понятіе о Тунгусахъ, Юкагирахъ и Чуванцахъ, тѣмъ не менѣе они, уступивъ свои мѣста вновь пришедшимъ искателямъ независимости, сами направились къ сѣверу и здѣсь натолкнулись на болѣе свирѣпыхъ враговъ, чѣмъ были для нихъ Якуты — на храбрыхъ до самоотверженія Чукчей — этихъ коренныхъ съ незапамятныхъ временъ обитателей сѣверо-восточной тундры до береговъ Берингова пролива.

Якуты, пришедшіе къ верховьямъ р. Яны, вытѣснивъ отсюда мѣстныхъ жителей, нашли громадныя луговыя пространства, которыя представляли широкую возможность выбора мѣстъ, а потому, распредѣлившись родами, гдѣ кому показалось удобнѣе, зажили по старому, надѣясь, что Русскіе не зайдутъ сюда и не лишатъ ихъ вожделѣнной свободы. Но стремленію казаковъ къ занятію земель подъ скипетръ Великаго Государя, казалось, не было предѣла, и казачій десятникъ Елисей Буза съ горстью отважныхъ товарищей спустился внизъ по Ленѣ, прошелъ морскимъ берегомъ до устья Яны и поднялся на лодкахъ къ ея верховьямъ и здѣсь неизбѣжно встрѣтился съ новопоселившимися Якутами. Потребовавши съ нихъ небольшой дани, онъ обложилъ ясакомъ и заложилъ острогъ на р. Дулгалахъ, въ 100 верстахъ отъ Верхоянска. Слѣды этого острога видны и теперь. Съ приходомъ Бузы Якуты ждали своего послѣдняго часа, но ласковое его обращеніе оставило и до послѣдняго времени въ Якутахъ благодарное къ покорителю воспоминаніе. Впослѣдствіи, въ которомъ году неизвѣстно, Верхоянскій острогъ съ Дулгалаха былъ перенесенъ на другое, болѣе удобное мѣсто, на Боронукъ, на лѣвый берегъ Яны, въ шести верстахъ отъ нынѣшняго Верхоянска и подъ именемъ Верхоянскаго зимовья приписанъ былъ къ Зашиверскому коммиссарству. Зимовьемъ онъ былъ названъ потому, что только зимой пріѣзжали сюда коммиссаръ за полученіемъ ясака, и Якуты для взноса его; лѣтомъ острогъ этотъ оставался пустымъ и игралъ роль станціи по тракту изъ Якутска въ Зашиверскъ. Въ 1775 г. Верхоянскій острогъ приписанъ былъ къ Якутской провинціи. Для упроченія распространявшагося православія предполагалось построить церковь, и два богатыхъ ново-крещеныхъ Якута пожертвовали на постройку деньги; оставалось только выбрать соотвѣтствующее для того мѣсто, но жертвователи препирались относительно мѣста: одному хотѣлось имѣть церковь въ Боронукѣ, а другому ближе къ своему жительству. Послѣ многихъ лѣтъ спора, церковь была построена по выбору второго жертвователя и освящена во имя Благовѣщенія въ 1817 году. Около нея построились дома для причта; сюда-же переселилось нѣсколько семей богатыхъ Якутовъ, а съ ними и два—три торговца. Жители Боронука затруднялись, вслѣдствіе неудобнаго сообщенія, ѣздить часто въ церковь и къ купцамъ, а жившіе около церкви постоянно имѣли нужду бывать въ Боронукѣ, гдѣ оставалось мѣстное управленіе; вслѣдствіе этого въ 1822 г. острогъ былъ перенесенъ къ самой церкви, и мѣсто это получило названіе города Верхоянска, причемъ для управленія округомъ его назначенъ былъ исправникъ. Значеніе Боронука упало сразу и, вѣроятно, безвозвратно; но едва-ли и до сихъ поръ не приходится сожалѣть о немъ, какъ о мѣстѣ болѣе высокомъ на берегу р. Яны и представляющемъ несомнѣнное преимущество передъ ямой, въ которой расположенъ такъ называемый городъ, то есть два—три десятка, разбросанныхъ юртъ, съ озеромъ по срединѣ, заражающимъ воздухъ своимъ зловоніемъ и носящимъ мѣстное названіе — йкь-баягалъ — «море мочи»!

О судьбѣ вилюйскихъ и алданскихъ Якутовъ мнѣ лично не пришлось слышать мѣстныхъ преданій.

Устройство жилищъ — зимнихъ и лѣтнихъ. Пища. Угощенія. Посуда. Одежда и оружіе. Экипажи и сбруя.

Во всей Якутской области, въ мѣстахъ поселенія Якутовъ не найти ничего похожаго на русскія деревни или хотя-бы бурятскія; юрты одна отъ другой на версты, десятки и даже сотни верстъ, и нѣсколько отличаются въ этомъ отношеніи только тѣ наслеги, гдѣ построены церкви и инородческія управы. Около этихъ зданій группируется до десятка юртъ, и въ нихъ проживаютъ несущіе какую-либо службу при церкви и управѣ: трапезникъ, сторожа, писаря и пр.; но и тутъ не соблюдается порядка построекъ: всякій ставитъ свою юрту, гдѣ ему удобнѣе, не заботясь объ улицѣ. Внѣшній видъ жилищъ не измѣняется ни отъ какого сосѣдства, кромѣ жилищъ богачей, строящихъ свои дома на манеръ русскихъ. Лѣтники и зимники ничѣмъ между собой не разнятся. Зимникъ, какъ сказано, строится въ мѣстахъ луговыхъ, по преимуществу на островахъ. Для построекъ выбирается площадь не болѣе 20-ти кв. саж., обносится городьбой съ воротами съ восточной стороны; отъ воротъ на 10 саж. внутрь двора ставится юрта, тоже съ дверью на востокъ. Средняя величина площади юрты не болѣе 3½ кв. саж. Юрта строится слѣдующимъ образомъ: на аршинъ глубины вкапываютъ наклонно внутрь четыре краеугольныхъ столба, которые соединяются между собой поперечными балками; стѣны ставятъ стоймя изъ такихъ-же бревенъ, прислоняя ихъ къ поперечнымъ; съ южной и сѣверной стороны ставятъ еще по одному столбу, выше краеугольныхъ; на нихъ кладется средняя матица и отъ этой послѣдней къ В. и З. идетъ на два ската настланная крыша. На строевой матерьялъ употребляется преимущественно лиственница. Въ стѣнахъ прорубаютъ до 8 оконъ, каждое въ 2 или 3 кв. четверти. Сверхъ настланнаго бревенчатаго потолка стелютъ сѣно, мохъ, кору и засыпаютъ землей, толщиной въ четверть; стѣны обмазываются глиной, а потомъ сырымъ коровьимъ пометомъ; снаружи вокругъ стѣнъ юрты богатые устраиваютъ завалины, набитыя землей, а бѣдные обходятся и безъ нихъ. Въ окна вставляютъ зимой льдины. Посреди юрты, болѣе къ сѣв. сторонѣ, устраивается каминъ съ прямой трубой въ крышу, устьемъ къ западу. Основаніе для камина дѣлается изъ глины, набитой въ квадратный ящикъ; стѣнки камина дѣлаются изъ стоячихъ кольевъ, проходящихъ въ крышу, которые тоже обмазываются глиной. Каминъ съ западной стороны непремѣнно имѣетъ отъ потолка навѣсъ, что называется чарапчи; къ этому навѣсу придѣлывается полка для кухонной посуды, для сушки рукавицъ, шапки и пр. Недалеко отъ этой полки подвѣшивается къ потолку, передъ каминомъ, деревянная рѣшетка для просушки платья; рѣшетка эта называется далбырь; на ней оттаиваютъ также убитую дичь, тутъ-же хранится оружіе, кромѣ ножа и огнива, съ которыми Якуты никогда не разлучны. Вдоль южной стѣны юрты у богатыхъ дѣлается глухой оронъ (т. е. нара), раздѣляющійся на три отдѣленія: ближайшее къ двери солана-оронъ предназначается для посѣтителей, не пользующихся уваженіемъ, второй — орто-оронъ для посѣтителей средняго почета и третій — унга-оронъ для гостей почетныхъ. По западной сторонѣ идетъ тоже оронъ съ двумя отдѣленіями, отгороженными глухими стѣнками отъ смежныхъ. Юго-зап. оронъ называется биллирикъ: онъ служитъ спальней для дѣвицъ семейства. Устраивается онъ нѣсколько иначе; онъ отгораживается на глухо отъ сосѣднихъ и завѣшивается во время сна ситцевой или шелковой занавѣской; столбы этого биллирика раскрашиваются разными красками, а занавѣска расшивается бисеромъ. Надъ биллирикомъ снаружи устраивается — холлорукъ — полка съ образами, которые ставятся въ рядъ, и передъ каждымъ образомъ свѣчка, зажигаемая въ праздникъ или пріѣздъ почетнаго гостя. На юго-зап. колоннѣ виситъ численникъ-календарь, или, какъ они называютъ, табыльникъ, святца, а чаще кюнь-агагаръ. О различныхъ формахъ этихъ календарей мной упоминается особо. Календари эти весьма распространены, пользуются особымъ уваженіемъ и потому висятъ около иконъ. Надъ биллирикомъ-же втыкаются перья вновь прилетѣвшихъ изъ теплыхъ странъ птицъ, а также кости вновь упромышленныхъ животныхъ. Этимъ Якуты желаютъ выразить радостное привѣтствіе дорогимъ гостямъ, посѣтившимъ ихъ мѣста; мнѣ-же кажется, что это обыкновеніе свидѣтельствуетъ объ отжившемъ древнемъ обычаѣ посвященія языческимъ богамъ первой упромышленной добычи. Рядомъ съ этимъ орономъ, по западной-же сторонѣ, идетъ къ С. -З. еще оронъ, называемый катягяринь-оронъ; здѣсь обыкновенно помѣщаются сами хозяева; этотъ оронъ приходится противъ устья камина. На сѣверной сторонѣ противъ унга-орона бываетъ небольшой, отгороженный досками чуланъ — югяхъ, гдѣ хозяева въ сундукахъ или шкафахъ помѣщаютъ свое платье, лучшее свое имущество. Рядомъ съ этимъ чуланомъ идутъ еще ороны — хангасъ-оронъ, на которыхъ обыкновенно помѣщаются дѣти и куда переходятъ спать дѣвушки, если въ юртѣ ночуютъ посторонніе. Въ сѣв. -вост. углу дѣлается обыкновенно дверь въ хотонъ. Въ Ю. -З. углу, подъ образами, ставится столъ и вокругъ него табуреты — олохъ-масъ. Деревянные полы встрѣчаются только у богатыхъ; у бѣдныхъ полъ въ юртѣ изъ набитой глины. Хотонъ (хлѣвъ) имѣетъ ту-же форму, какъ и юрта, нѣсколько удлиненную, и также обмазывается кругомъ для теплоты. У Якутовъ небольшого достатка скотъ проходитъ въ хотонъ чрезъ жилую юрту; телята содержатся въ самой юртѣ, за каминомъ, въ С. -В. углу. У богатыхъ Якутовъ хотонъ строится или отдѣльно, или смежно съ юртой, но имѣетъ особый входъ со двора; въ такомъ хотонѣ ставится каминъ и опредѣляется особый скотникъ, наблюдающій, чтобъ скотъ не давилъ телятъ, не путался, вообще не портился. Бѣдные не имѣютъ возможности устраивать хотона отдѣльно, не въ силахъ заготовлять для него дровъ; живя-же въ помѣщеніи, отдѣляющемся отъ хотона только стѣной съ пролетомъ для двери, они имѣютъ выгоду пользоваться общимъ тепломъ и, заслышавъ шумъ, всегда могутъ предупредить несчастную случайность. Слабосиліе, недостатокъ физическихъ силъ въ борьбѣ съ природой, бѣдность, страшная стужа, юрта изъ плохого лѣсу, холодная зимой и сырая лѣтомъ, трудность добыванія топлива — всѣ эти причины побуждаютъ экономить тепло на сколько возможно, пользоваться имъ нераздѣльно со своимъ скотомъ, взаимно согрѣваясь общимъ дыханіемъ. Шерсть на скотѣ мокнетъ, паршивѣетъ, а люди болѣютъ глазами, грудью, разстройствомъ пищеваренія, покрываются сыпями. Навозъ изъ хотона выбрасывается черезъ окно, отчего вокругъ жилья образуются цѣлыя горы, которыя остаются тутъ-же; съ теченіемъ времени юрта вростаетъ въ гнойную лощину, испускающую всякія зловонія.

Неподалеку отъ юрты строится хоспохъ — подполье съ крышей для сбереженія провизіи. Въ сѣв. части области вмѣсто хоспоха строится передъ входомъ въ юрту особый корридоръ съ чуланами по сторонамъ, о чемъ буду говорить подробнѣе. Къ усадьбѣ Якута принадлежитъ амбаръ, при постройкѣ котораго бревна связываются срубомъ въ замокъ, съ плоской крышей; названіе и способъ постройки цѣликомъ заимствованы отъ Русскихъ; сюда складываютъ запасы одежды и другихъ хозяйственныхъ принадлежностей. Для лошадей строится особый навѣсъ — хасса. Слово хасса обыкновенно читается hаhа, т. е.. по правилу языка два с читаются, какъ h. Хозяйственныя постройки бѣднаго Якута ограничиваются юртой съ пролетной дверью въ хотонъ, въ которомъ стоятъ корова и бычокъ, и только съ пріобрѣтеніемъ достатка расширяется домохозяйство: появляется на дворѣ лошадь подъ навѣсомъ, подполье, амбарчикъ и пр.

Якутскій инородецъ, какъ скоро пріобрѣтаетъ достатокъ, беретъ себѣ въ домъ работника и работницу, которые подъ присмотромъ хозяевъ исполняютъ домашнюю работу; хозяинъ наблюдаетъ только за исполненіемъ своихъ приказаній по хозяйству, самъ-же, насколько позволяютъ средства и время, пускается въ торговлю или поставки — излюбленное занятіе и мечта каждаго изъ нихъ. Якутскій годъ распадается на двѣ половины — лѣтнюю и зимнюю, и наемъ рабочихъ бываетъ на тотъ-же срокъ. Лѣтній періодъ распадается на два: на уборку сѣна и хлѣба; работы этого періода, какъ болѣе трудныя, оплачиваются дороже; зимнія работы ограничиваются уходомъ за скотомъ, рубкою дровъ и возкою сѣна и объѣздами табуновъ. Смотря по зажиточности хозяина, работники или живутъ въ одной съ нимъ юртѣ, имѣя свой отдѣльный уголъ — юго-восточный, гдѣ лежитъ какая-нибудь шкура для постели, или живутъ отдѣльно, въ особо отведенной юртѣ; впрочемъ, объ отношеніяхъ зажиточныхъ къ бѣднымъ, хозяевъ къ работникамъ я буду говорить подробно въ особой главѣ.

Весной Якуты перебираются съ острововъ на болѣе высокія мѣста. Лѣтнія юрты хотя и меньше зимнихъ, но воздухъ въ нихъ чище; хотоны — титикь строются по возможности отдѣльно; жилыя помѣщенія обмазываются глиной безъ примѣси навоза; ледяныя окна замѣняются рамой съ кусочками стекла или слюды, натянутой сухой брюшиной, кожей нельмы, или промасленной бумагой. Богатые, въ нѣсколькихъ шагахъ отъ юрты, на востокѣ, ставятъ урасу: конусообразное основаніе (въ видѣ сахарной головы) изъ жердей заплетается для крѣпости внизу въ три ряда сырымъ тальникомъ, что наз. курду, или съ молодой высокой лиственницы снимается кора, которою въ два ряда обкладывается нижняя часть урасы. Весь остовъ покрывается особо приготовленной берестой, состоящей изъ отдѣльныхъ кусковъ, варимыхъ въ горячей водѣ и смазанныхъ березовымъ варомъ; эти отдѣльные куски бываютъ 2-хъ аршинъ длины и въ аршинъ ширины, расшиваются разными узорами, украшеніями и прошвами изъ окрашеннаго конскаго волоса. Внутри урасы, какъ и въ юртѣ, идутъ вокругъ ороны съ подраздѣленіями для гостей и хозяевъ. По правой сторонѣ отъ входа тянутся полки съ лѣтней посудой: чороны, матарчахъ, симирь, ыэгасъ; общее названіе этой лѣтней посуды будетъ сыгы-иситэ, такъ сказать лѣтній сервизъ. Вмѣсто камина ставится только очагъ, т. е. четыреугольный ящикъ, набитый глиной. Помѣщеніе, куда загоняется конный скотъ для удоя, называется титикь, о которомъ я упомянулъ выше. Жеребятамъ, какъ и телятамъ, чтобъ не сосали своихъ матокъ, постоянно подвязываются къ мордѣ двѣ дощечки, по бокамъ морды, съ зубчатыми концами — юре; траву щипать это юре не мѣшаетъ» Городьба вокругъ юрты и для скота бываетъ троякая: 1) сюллюгэсъ-кюре или ютъ-кюре — когда вкапываются столбы съ вырубленными отверстіями для поперечныхъ въ три ряда жердей; 2) тогосо-кюре, когда вмѣсто столбовъ вбиваются въ землю колья парами, перевязанными въ трехъ мѣстахъ, куда и вкладываются жерди, и 3) батулу-кюре — изъ кольевъ, поставленныхъ парами крестообразно, на которые и кладутся поперечины.

Среди Якутовъ есть особый классъ неимущихъ людей; имя имъ въ якутскомъ округѣ — балыксы, а въ верхоянскомъ — итимджи. Слово балыксы происходитъ отъ слова балыкъ — рыба. Люди эти питаются исключительно мелкой рыбой, которую ловятъ въ озерахъ, построивъ на берегу жалкую лачужку; у него нѣтъ никакого хозяйства; ему ничего не надо для приправы этой рыбы; зола, въ которой онъ хранитъ рыбу, замѣняетъ ему соль; брусника дополняетъ необходимую для организма кислоту. Зимой, за толщиной льда и морозами, уловъ прекращается, и балыксы садится за плетеніе сѣтей и мордъ изъ тальника и ѣстъ заготовленный запасъ гнилой, протухшей рыбы, варя ее въ водѣ вмѣстѣ съ брусникой, и такъ живетъ до половины марта. Затѣмъ дни становятся теплѣе, телячья одежда можетъ бороться съ холодомъ довольно продолжительное время; тогда онъ беретъ пешню, долбитъ ею толстый ледъ, спускаетъ подъ него свою небольшую сѣтку — куюръ, держитъ ее нѣсколько минутъ и вылавливаетъ свѣжую мундушку; день такой ловли, и набирается на дневное пропитаніе семьи. Воздухъ становится теплѣе, и безъ особеннаго риска бѣжитъ балыксы въ лѣсъ съ салазками за топливомъ. Нѣтъ теперь ему необходимости ѣсть въ проголодь гнилую рыбу; скоро прилетятъ утки, рыба начнетъ метать икру, и уловъ будетъ обильнѣе; утки станутъ нести яйца — лакомое кушанье. Промыселъ на утокъ поправитъ силы бѣдняка и дастъ возможность вымѣнять топоръ и пешню. Розовыя мечты, за предѣлы которыхъ не паритъ фантазія балыксы — завести себѣ корову, чтобъ было дѣтямъ молоко, да за одно, чтобъ можно было привезти на ней изъ лѣсу топливо. Вся утварь юрты балыксы заключается изъ двухъ, трехъ горшковъ, большой самодѣльной изъ дерева чашки, ковша—хомыяхъ и рыболовныхъ снарядовъ. Ѣдятъ они, садясь вокругъ чашки, черпая изъ нея по очереди. Плодовитостію такія семьи отличаются необыкновенною; въ трехъ, четырехъ юртахъ приходилось насчитывать по 4, 5 и даже 7 дѣтей въ каждой. Балыксы замѣтно отличается отъ прочихъ Якутовъ отекшимъ лицомъ и опухлостію тѣла, скромностію, граничащей съ угнетенностью, но отупѣнія, кретинизма не замѣтно.

Зажиточный Якутъ обзаводится фаянсовой чайной посудой, а богатый непремѣнно и серебряными вещами, въ особенности вызолоченными бокалами и подстаканниками, подаваемыми въ торжественные случаи. Русская печь встрѣчается рѣдко и только южнѣе Якутска; инородцы не могутъ привыкнуть къ ней: имъ нуженъ каминъ съ его постоянной тягой для обмѣна воздуха, — иначе имъ душно и у нихъ болитъ голова. Только въ домахъ и избахъ русскихъ устроены печи. Чистота соблюдается не во всемъ и не у всѣхъ; посуда никогда не моется; зажиточные могутъ приказать вытереть или вылизать ее; инородцы также не моютъ своего тѣла, исключая рукъ и лица, рубахи не мѣняютъ, пока она не свалится съ плечъ отъ ветхости, и тогда надѣвается другая изъ синей дабы или темной сарпинки. Исключеніе, какъ и во всемъ, для богатыхъ, которые все-таки мыться не любятъ, и баня у Якутовъ не извѣстна.

Потребности обездоленныхъ скудной природой Якутовъ ограничены до послѣдней возможности; болтушка изъ сосновой заболони иногда единственная пища бѣдняка. Конечно, богатые ѣдятъ вареное конское и коровье мясо (безъ соли), рыбу, пьютъ чай «съ кускомъ», т. е. съ ячменной лепешкой, затертой на водѣ, молокѣ и поджаренной на рожнѣ, пьютъ водку (иногда регулярно, напр. передъ обѣдомъ и ужиномъ), курятъ сколько хотятъ и пр., а бѣдные подбираютъ кости, обглоданныя собаками, и заглушаютъ голодъ, затягиваясь до головокруженія стружками, сдобренными никотиномъ изъ трубки. Желудокъ Якута волчій: онъ можетъ не ѣсть нѣсколько дней, а при избыткѣ пищи съѣдаетъ неимовѣрное количество. Я видѣлъ въ Верхоянскѣ Якута, съѣдавшаго заразъ до 20 ф. мяса; имѣя громадную семью, при всемъ стараніи заработать какъ можно болѣе, онъ всегда былъ подъ гнетомъ мучительнаго голода. Сосновую заболонь—бесь и зерновой хлѣбъ толкутъ въ муку въ ступѣ—кели, сдѣланной изъ свѣжаго коровьяго помета, облитаго на морозѣ водой, отчего матеріалъ ступы принимаетъ видъ полированнаго камня. При толченіи, стѣнки обиваются, матеріалъ ступки примѣшивается къ мукѣ, окрашивая ее своимъ коричневымъ цвѣтомъ, что, однако, не смущаетъ голодный желудокъ: онъ варитъ все, что попадаетъ въ него. Я упомянулъ выше, что у инородцевъ не принято мыть посуду. Мыть посуду грѣшно: ырасъ иситьтяхъ ыэлъ джоллохъ болбатъ денъ сясяргильлляря эселлярбить, т. е. кто имѣетъ чистую посуду, тотъ счастливъ не бываетъ; худо бываетъ, когда смоешь свое счастье, говаривали дѣды въ старину, и за ними повторяютъ и внуки въ наше время.

Во всей жизненной обстановкѣ Якута замѣчается однообразіе; не служитъ исключеніемъ изъ него и пища; кромѣ того, что она готовится безъ всякихъ приправъ, одна и та-же пища повторяется изо дня въ день всю жизнь: что ѣдятъ въ праздникъ, то-же самое и въ будни. Вообще пища малопитательна и безвкусна, за исключеніемъ конскаго, коровьяго, оленьяго мяса и дичи. Пища состоятельныхъ болѣе разнообразна. Только въ дни необычайной крайности инородецъ не пьетъ чаю. Употребляется чай обыкновенно кирпичный, не менѣе трехъ разъ въ день; пьютъ его съ молокомъ, если оно есть, а съ сахаромъ только богатые и въ торжественныхъ случаяхъ. Общее употребленіе чаю объясняется легкостію его приготовленія и доступностію въ цѣнѣ; для бѣдняковъ, при отсутствіи горячей пищи, при жестокихъ морозахъ, чай — сущее благодѣяніе. Бѣдняки, т. е. большинство, пьютъ чай только по названію. Кирпичный чай наркотическихъ свойствъ имѣетъ очень мало, и завариваютъ его въ такомъ незначительномъ количествѣ, что на долю одного человѣка приходится не болѣе 2-хъ кирпичей въ годъ, каждый кирпичъ вѣсомъ до 2½ ф. Варятъ чай, кто въ мѣдномъ чайникѣ, а кто и въ горшкѣ; получается невкусная жидкость, которую пьютъ въ огромномъ количествѣ, отчего животъ переполняется и получается нѣкоторое ощущеніе сытости. Необходимый для Русскаго хлѣбъ замѣняется у Якутовъ тар’омъ. Заготовленіе и цѣна тара обусловливаетъ существованіе Якута. Таръ приготовляется изъ снятаго варенаго молока, обратившагося въ простоквашу, которое сливаютъ въ ушаты, вмѣщающіе до 20 пудовъ. Ушаты помѣщаютъ въ подпольяхъ, а чаще въ амбарахъ. Здѣсь молоко киснетъ въ теченіе всего лѣта и пріобрѣтаетъ остроту. Всякій Якутъ, имѣющій одну или двѣ коровы, старается скопить какъ можно больше тара; нескопившій остается на зиму безъ пищи. Одна корова даетъ до 12 пудовъ тара въ лѣто, что оцѣниваютъ въ 7 рублей. Съ наступленіемъ морозовъ насыпаютъ кучу снѣга въ видѣ полушарія, облагаютъ его свѣжимъ коровьимъ пометомъ и, когда онъ замерзнетъ, то, повернувъ, получаютъ большую чашу, которую обливаютъ водой, наводятъ глазурь (подобно ступкѣ), и въ эту-то чашку сливаютъ жидкій таръ изъ ушатовъ. Когда таръ станетъ замерзать, то въ него нѣсколько наклонно опускаютъ большую палку, посредствомъ которой потомъ выворачиваютъ его изъ посудины, когда онъ совершенно замерзнетъ; въ такихъ кускахъ замороженный таръ и хранится, а когда нужно, отбиваютъ отъ него необходимую часть. Бѣдняки бросаютъ въ таръ кости лошадиныя, коровьи, рыбьи, объѣдки, дикій щавель, рубленую и вареную сосновую заболонь. Пролежавшія въ кислотѣ кости превращаются въ мягкій хрящъ. Бывали случаи, что Якуты бросали въ этотъ таръ и желтые листья капусты, выброшенные Русскими за ненадобностію, но Якуты не одобрили, когда одна усердная хозяйка бросила туда и картофельную ботву. Вообще Якуты не признаютъ за съѣдомое картофель и другія овощи русской кухни. Лучшимъ таромъ считается совершенно бѣлый, безъ всякихъ примѣсей. Изъ этого тара приготовляется каша; на одного человѣка берутъ фунтъ или два тара, бѣдные разбавляютъ его тремя или четырьмя фунтами воды (или воды съ молокомъ), а богатые неснятымъ молокомъ съ прибавкою сливокъ; подмѣшиваютъ отъ ¼ до 1 фунта ячменной муки; все это взбалтывается въ горшкѣ, варится, и получается кушанье — каша. Если въ таръ вмѣсто хлѣбной муки подмѣшать вареной сосновой заболони, нарубленной въ лапшу, тогда получится такъ наз. юэрэ. Подмѣшивается также въ таръ мелко истолченный, высушенный корень болотнаго растенія уньюла; корень этого растенія сбираютъ въ маѣ и іюнѣ со дна озеръ. Столовая ложка этого корня на 5 ф. разбавленнаго тара сгущаетъ эту жидкость на столько, что образуетъ кисель съ сладковатымъ крахмалистымъ вкусомъ; корень этотъ, положенный въ большемъ количествѣ, возбуждаетъ рвоту. Ясно, что сдабриваніе разбавленнаго водой тара этимъ корнемъ производится съ цѣлью обмануть желудокъ, требующій густой питательной пищи. Однимъ изъ любимыхъ якутскихъ кушаній почитается саламатъ, т. е. каша изъ муки, заваренной густо на молокѣ или водѣ; мука размѣшивается и сваренное обливается топленымъ масломъ. Лучшій саламатъ, подаваемый на свадьбахъ и трудно больнымъ, приготовляется на сковородѣ; наливаютъ сливокъ, подмѣшиваютъ муки и, постоянно размѣшивая, поджариваютъ на небольшомъ огнѣ. Конское мясо слишкомъ дорого для бѣдняка, и составляетъ рѣдкое лакомство. Вообще Якуты ѣдятъ мясо вареное и никогда жареное; наваръ отъ мяса ѣдятъ неохотно. Плавающій въ наварѣ жиръ снимаютъ и въ него макаютъ куски мяса, которое ѣдятъ руками. Остальной наваръ отдаютъ работникамъ. Бѣднякамъ рѣдко достается ѣсть мясо и чаще лѣтомъ, когда больше возможности упромыслить дичь. Хотя мясо разрѣзается на столѣ, но Якутъ, взявъ отдѣльный кусокъ въ ротъ, отрѣзаетъ отъ него ножемъ у самыхъ губъ и всегда такъ ловко, что никогда не обрѣжется своимъ острымъ ножемъ. Возвращусь еще къ кашамъ. Если въ разбавленный таръ кладется заболонь въ порошкѣ, то получается бутугасъ. Также къ вареному коровьему молоку подбавляютъ таръ или хлѣбную корку и оставляютъ киснуть; комки разбиваютъ особымъ снарядомъ — мутовкой; къ такому кушанью добавляютъ сливокъ, и получается якутское гастрономическое угощеніе — сора. Ѣдятъ очень охотно мерзлую рыбу, обыкновенно большую, преимущественно стерлядь, чиръ, снявъ кожу съ которой строгаютъ и получается струганина; изъ морской рыбы, еще не проголодавшейся въ рѣкѣ, струганина очень вкусная и пріятно освѣжающая пища. Замороженная печень налима и мороженные мозги изъ костей млекопитающихъ, въ особенности оленя, составляютъ лакомое кушанье. Коровье мясо дороже конскаго и потому употребляется только зажиточными. Кровь, смѣшанная съ молокомъ, налитая въ кишки, даетъ колбасу — ханъ, любимую Якутами. Всѣ части рогатой скотины, конины и рыбы поѣдаются съ удовольствіемъ, какъ въ сыромъ, такъ и въ вареномъ видѣ; кости, мозги костей, копыта обгладываются съ наслажденіемъ, но никогда даже вѣчно голодный бѣднякъ не рѣшится съѣсть головной мозгъ животнаго — соратъ-мяи. Въ посты религіозные Якуты изъ зажиточныхъ ѣдятъ обыкновенно рыбу, преимущественно карасей, привозимыхъ изъ Вилюйскаго округа, линей — мундушку. Припомнимъ о балыксахъ, которые въ теченіе всего теплаго времени занимаются ловлей этой рыбы и складываютъ ее въ ушаты, а чаще прямо въ ямы, гдѣ, слежавшись, она заквашивается и до того пріобрѣтаетъ противный гнилостный запахъ разложенія, что за нѣсколько верстъ можно опредѣлить его; такимъ образомъ заквашенная рыба называется сыма и въ нѣкоторыхъ мѣстностяхъ колымскаго округа совершенно замѣняетъ таръ. Сыма раздѣляется на три сорта; изъ нихъ лыма считается лучшимъ. Варятъ эту рыбу, какъ таръ, разбавляя водой съ примѣсью заболони и ягодъ. Запахъ этого кушанья невыносимъ для непривычнаго обонянія, буквально, на нѣсколько верстъ. Питанье сымой, а также прокисшей и сырой рыбой развиваетъ хроническое разстройство желудка и почти поголовное страданіе солитеромъ, доводящимъ несчастныхъ до бѣшенства. Мнѣ приходилось слышать объясненіе громаднаго процента сумасшествія жителей Якутской области страданіемъ отъ солитера. При нѣкоторой настойчивости со стороны мѣстной администраціи можно было-бы вывести вредный способъ гноенія рыбы въ ямахъ, введя копченіе и правильный засолъ, что потребуетъ отъ казны отпуска соли въ большемъ количествѣ и продажи ея по удешевленной цѣнѣ. Кемпендейскіе ключи и залежи соли близъ Вилюйска даютъ въ изобиліи прекрасную каменную соль. Копченіе вводилось въ колымскомъ округѣ бывшимъ исправникомъ Кочаровскимъ. Слѣдуетъ добавить, что ямы съ гноящейся рыбой едва прикрываются, какъ отъ атмосферныхъ вліяній, такъ и отъ посѣщенія собакъ, не стѣсняющихся оставлять слѣды своихъ посѣщеній. Замороженные корни черноголовника (ымыя — sanguisorba alpina, Bunge) употребляются въ пищу подъ названіемъ быта. Эти корни берутъ изъ норъ полевыхъ мышей, которыя запасаютъ ихъ на зиму; въ одной норѣ находятъ ихъ до 7 фунтовъ; ѣдятъ сваренными въ молокѣ. Замороженныя ягоды толокнянки (arbutus uva ursi) ѣдятъ со сливками. Кумысъ, кобылье молоко, заквашенное особымъ способомъ, нѣсколько пряное, но не опьяняющее, любимое питье, доступное только богачамъ. Бѣдняки разбавляютъ таръ водою и получается унданъ — напитокъ кисленькій, но не имѣющій ни пряности, ни крѣпости, свойственной кумысу. Санга¹¹ приготовляется изъ варенаго молока, разбавленнаго ледовой водой; употребляется исключительно для утоленія жажды. Большинство Якутовъ не ѣстъ свинины и куръ по той простой причинѣ, что онѣ, копаясь въ навозѣ, становятся сами отъ того нечистыми. За грѣхъ считаютъ ѣсть аистовъ, зайцевъ и всякую болотную птицу. Мясо лебедя также ѣсть нельзя; по повѣрью, лебедь былъ когда-то дѣвицей, которую злой духъ превратилъ въ птицу; доказательствомъ такого превращенія служитъ то, что лебедь имѣетъ очищенія, оставляя въ началѣ каждаго луннаго мѣсяца, слѣды ихъ въ своемъ гнѣздѣ. Хлѣбъ Якуты очень любятъ, но по дороговизнѣ муки, въ особенности въ сѣверныхъ округахъ, пріобрѣтеніе ея является просто невозможнымъ; напр., въ колымскомъ округѣ пудъ казенной ржаной муки съ провозомъ обходится до 9 р. 50 к. Ближайшіе къ Якутску инородцы покупаютъ печеный хлѣбъ на базарѣ; сами-же пекутъ лепешки, замѣшивая муку въ маслѣ и сметанѣ, безъ соли, что называется оладьи, кулумки. Изъ овощей ѣдятъ картофель, капусту, морковь, рѣпу, рѣдьку, горохъ и свеклу, но не у себя дома, а у Русскихъ; сами-же овощей не разводятъ и не покупаютъ. Дикій лукъ — черемша употребляется въ заквашенномъ видѣ, въ очень большомъ количествѣ и называется кисломъ — хорошее предупреждающее средство противъ цынги. Бруснику Якуты ѣдятъ во множествѣ сырую, вареную съ таромъ, съ молокомъ и со сливками, какъ особенное лакомство. Грибовъ Якуты не ѣдятъ вовсе. Землянику и толокнянку (костянику) ѣдятъ съ молокомъ и со сливками, какъ лакомство. О пищѣ, употребляемой инородцами, мнѣ еще придется говорить нѣсколько разъ, передавая свои впечатлѣнія при разъѣздахъ по области.

11] Нг произносится вмѣстѣ, въ носъ.

Какъ угощеніе, якутскіе инородцы подаютъ тѣ-же кушанья, какія можетъ приготовить хозяинъ по своему достатку. Кромѣ перечисленныхъ выше назову еще хаяхъ: на пудъ молока, разбавленнаго таромъ, вливается 5—10 ф. сливочнаго масла; все это тщательно размѣшивается и замораживается. Если-же въ молоко не добавлять тара, а масла положить меньше и не замораживать, то получится кушанье, называемое кеберъ. Лѣтомъ первымъ угощеніемъ считается кеерчахъ, приготовляемый изъ взбитыхъ сливокъ съ добавленіемъ мороженой брусники или толокнянки; сбиваются сливки особымъ снарядомъ, отъ котораго получило свое названіе и самое кушанье. Самымъ почетнымъ угощеніемъ считаются оладьи, обильно политыя масломъ, топленое масло, кумысъ съ плавающими кусочками топленаго масла, а самымъ высшимъ угощеніемъ — водка, безъ всякой закуски.

Необходимая посуда для каждой якутской семьи средней зажиточности слѣдующая: деревянная чашка — кытыя; тарелка деревянная, мѣдная луженая, оловянная или желѣзная, какъ блюдо; большая деревянная чашка — кытахъ; большой деревянный кубокъ на ножкахъ — чоронъ, селляхъ-аяхъ, такой-же кубокъ безъ ножекъ — матарчахъ (чороны вырѣзаются изъ цѣлаго куска дерева до ½ арш. высоты; ножки вырѣзаются въ видѣ конскихъ копытъ; на такихъ-же ножкахъ ставятся столы и табуреты); берестяныя ведра — сылгы-чабычага и кожаныя — шири-исить, различной величины, для кумыса; мѣхъ кожаный для приготовленія кумыса — симирь; ложка изъ березоваго или лиственичнаго дерева — хамыяхъ; плоскій ковшъ — холбуяръ — для сниманія сливокъ; горшки глиняные разной величины — кесь; деревянный ковшъ — хомосъ, котлы — солуръ, чайники мѣдные, желѣзные и глиняные. У болѣе зажиточныхъ встрѣчаются чайныя чашки, тарелки, ножи и вилки, самоваръ и др. посуда, употребляемая ими только при русскомъ гостѣ, или когда желаютъ щегольнуть своимъ умѣньемъ жить на русскій манеръ. Простая деревянная посуда вырѣзается Якутами дома; также есть мастера ковать желѣзную и мѣдную посуду; остальное все привозится въ область изъ европейской Россіи и продается по чрезвычайно высокой цѣнѣ.

Одежда Якутовъ-мужчинъ мало разнится отъ одежды Якутокъ, причемъ взрослые Якуты носятъ одежду того-же покроя, что дѣти и старики, а одежда женщинъ ничѣмъ не отличается отъ дѣвичьей и той, которую носятъ старухи.

Лѣтняя одежда отличается отъ зимней только тѣмъ, что нѣкоторые предметы шьются безъ мѣха, тогда какъ другія части ни въ какое время года не мѣняются, а потому при описаніи мужской и женской одежды будетъ указано, что мѣняется по времени года и что вовсе не мѣняется.

Мужчины носятъ зимой и лѣтомъ этярбясь (въ Якутскѣ называютъ торбаза), обувь до колѣна, у бѣдныхъ изъ выдѣланной сыромятной коровьей кожи, у богатыхъ изъ оленьей или лосиной съ отворотами изъ плиса или сукна; у щиколотки торбаза стягиваются ремнемъ на пряжкѣ, всегда пришитой сзади, выше пятки. Лѣтомъ та-же обувь носится изъ выдѣланной, черненой, непромокаемой конской кожи, причемъ изъ цѣлой большой кожи вырѣзается отъ паховъ задней части полоска шириной не болѣе аршина, а длиной не болѣе 2-хъ аршинъ, изъ которой выходитъ одна пара обуви — сары. Сырая кожа по снятіи съ животнаго раздѣляется на двѣ: одна изъ нихъ съ шерстью идетъ на постилки — теллякъ, а нижняя часть, прилегающая къ мясу, идетъ на эти сары. Конскія сары, хорошо сшитыя, не пропускаютъ сырости, и лучшими считаются верхоянской выдѣлки. Бѣдняки, не имѣя возможности пріобрѣсти сары, круглый годъ ходятъ въ коровьихъ торбазахъ, по большей части даже недымленыхъ. Если торбаза доходятъ выше колѣнъ, то называются кюрьмя. У такихъ кюрьмя съ наружныхъ сторонъ придѣлываются ремни къ поясу, чтобы не опускались.

Кятенчи, теплые чулки изъ оленьей шкуры, шерстью внутрь; они надѣваются сверхъ суконныхъ или шерстяныхъ чулокъ; сверхъ кятенчи нѣкоторые обертываютъ ноги еще заячьей шкуркой слѣдующей формы: берется въ аршинъ длиной и четверть ширины заячій мѣхъ и складывается такъ, чтобы одинъ конецъ четверти на 1½ былъ длиннѣе, сшивается только носокъ, куда вкладывается нога до подъема; длинный конецъ закрываетъ подошву, пятку и выше — такая обувь называется куллука.

Баркы — нижніе штаны, широкіе, завязываются ремешкомъ на правомъ боку; шьются изъ синей дабы или другой плотной бумажной матеріи. Болѣе бѣдные, не имѣя баркы, ходятъ круглый годъ въ штанахъ изъ телячьей кожи. Настоящіе якутскіе штаны состоятъ изъ двухъ частей: нижніе — сутуро доходятъ до щиколотокъ, гдѣ завязываются плотно около ноги, сверхъ нихъ надѣваются другіе, идущіе отъ пояса до колѣнъ, это — сэлья; они шьются съ поясомъ и застегиваются пуговицей спереди¹². Сутуро и сэлья шьются изъ оленьей или лосиной кожи, очень узко, почти въ обтяжку. Эта часть костюма общая у всѣхъ Якутовъ безъ различія пола и возраста; носятся въ торбаза.

12] Миддендорфъ указываетъ, что дѣленіе штановъ на двѣ части практикуется и теперь у сѣверо-американцсвъ, подъ мѣткимъ названіемъ leggin, и въ центральныхъ горахъ Европы — Beinhӧse и Gasshӧse.

Урбахы (рубаха) шьется изъ дабы, ситца, сарпинки. Даба употребляется синяя, ситецъ — полосатый яркихъ цвѣтовъ, а сарпинка темная въ клѣткахъ. Фасонъ сорочки: воротникъ отложной и у запястья обшлагъ съ отворотами обтягиваетъ руку на пуговицахъ; воротъ по преимуществу завязывается пестрыми тесемками; наплечья дѣлаются изъ другой матеріи и пришиваются другими нитками. Бѣдняки вовсе не имѣютъ рубахъ, нося круглый годъ куртку изъ телячьей шкуры, пока не износится. Урбахы усвоено Якутами въ послѣднее время отъ Русскихъ.

Халтысъ (русскій галстухъ) носятъ только богатые. Онъ свертывается изъ пестраго ситцеваго или шелковаго платка.

Шелечикъ (жилетъ) шьется изъ сукна, плиса и цвѣтной шелковой матеріи, двубортный, короткій, съ отложнымъ воротникомъ; пуговицы предпочитаются металлическія, въ особенности офицерскія — съ царской птицей. Спинка дѣлается изъ краснаго ситцу или же изъ зеленой, голубой или пунцовой китайской матеріи.

Купайкы (фуфайка), кафтанъ изъ сукна до колѣнъ; идетъ на него 3 аршина; дѣлается онъ также изъ плиса или бумажной матеріи; зимой — на мѣху, чаще заячьемъ; называется также хомуссолъ — камзолъ; лѣтомъ — на легкой подкладкѣ, съ небольшимъ отложнымъ воротникомъ, однобортный; пуговицы на правомъ боку и металлическія; по бокамъ косые разрѣзы кармановъ; рукава на плечахъ съ высокими и широкими сборками, у кистей рукъ узки; составляетъ обыкновенный домашній костюмъ.

Баччы — набрюшникъ, носится зимой и представляетъ собой поясъ шириной спереди до 5 вершковъ, дѣлается изъ какой-либо бумажной матеріи на заячьемъ мѣху; концы сходятся спереди на ремняхъ съ пряжками.

Сонъ — шуба на лисьемъ, песцовомъ, бѣличьемъ, а чаще на заячьемъ мѣху, ниже колѣнъ, покрывается сукномъ (4 арш.), шелковой матеріей, а чаще атласомъ; однобортная съ металлическими пуговицами, преимущественно серебряными съ узорами; съ косыми карманами, бобровымъ или лисьимъ воротникомъ; вообще покрой тотъ-же, что и купайкы, только длиннѣе и шире, походитъ на длинный сюртукъ, у котораго сзади три широкія складки и разрѣзъ, такъ что фалды при ходьбѣ сзади расходятся — очевидно приспособленъ для верховой ѣзды. Рукава у плечъ буфами, а у кистей рукъ узки и безъ обшлаговъ. Лѣтніе и зимніе соны разнятся между собой подкладкой: у первыхъ — легкая цвѣтная, у вторыхъ — мѣховая. Якутъ средней зажиточности замѣняетъ бобровую отдѣлку тарбаганьимъ мѣхомъ.

Супунъ (зипунъ) — верхняя одежда, длиннѣе купайкы и короче сона; шьется изъ толстаго сукна бѣлаго или желтаго; носится инородцами средняго достатка, какъ верхняя одежда вмѣсто сона, а богатыми поверхъ сона.

Сыгыньяхъ — такая-же шуба, какъ и сонъ или супунъ, только безъ складокъ сзади; шьется на мѣху изъ рысьихъ, волчьихъ или оленьихъ шкуръ, шерстью наружу. Рысій мѣхъ цѣнится Якутами очень дорого, а потому носится только щеголями изъ богатыхъ.

Кемюсь-куръ — поясъ, большею частію кожаный, иногда обтянутъ чернымъ плисомъ и унизанъ бляхами разныхъ рисунковъ. Для выдѣлки бляхъ скупаютъ старыя серебряныя монеты, добавляя къ серебру свинецъ или мѣдь. Поясъ бываетъ шириной 2½ верш. и вѣсомъ до 2½ фунтовъ. Есть старинные пояса очень изящной работы, цѣною до ста рублей, передаются изъ поколѣнія въ поколѣніе и составляютъ фамильную рѣдкость. Нѣкоторые носятъ пояса, приготовляемые въ Иркутскѣ изъ пекинскаго шелку; они бываютъ шириной до 16 вершковъ и длиной до 5½ аршинъ. Цѣна такимъ поясамъ отъ 30—35 рублей.

Мойтурукъ (боа) носится кругомъ шеи и, когда намерзнетъ отъ дыханія около рта, то передвигается, для чего и шьется круглымъ, безъ концовъ. Приготовляется обыкновенно изъ бѣличьихъ хвостовъ.

Биристянки — перчатки на мѣху до пальцевъ, стягиваются у запястья шнуркомъ, надѣваются въ дорогу подъ перчатки, или носятся при работахъ, когда пальцы должны быть свободны, напр. женщинами при домашней работѣ.

Ютюлюкъ — рукавицы на мѣху изъ песцовыхъ, лисьихъ и заячьихъ шкурокъ. Наружная часть тоже мѣховая и только внутреннія части ладоней дѣлаются изъ ровдуги, плису или сукна. Чтобы не снимать рукавицы при работѣ, не потерять ея и не зазнобить рукъ у пульса, рукавица снимается только на половину, для чего съ внутренней стороны дѣлается разрѣзъ, въ который и просовывается рука, а рукавица остается висѣть на рукѣ. Нарядныя рукавицы расшиваются снаружи шелками, шьются изъ лапъ чернобурыхъ лисицъ, опушаются морскимъ бобромъ и стоятъ иногда свыше 30 рублей. Лѣтомъ употребляются рукавицы и перчатки изъ бѣлой и дымленой ровдуги, расшитыя шелками. Бѣдняки круглый годъ носятъ рукавицы изъ телячьей кожи.

Сынгахъ-плата — платокъ, которымъ подвязываются уши, — ситцевый или шелковый, по степени зажиточности.

Набушка (наушники) — два лоскута, соединенные на головѣ тесьмой, подвязываются у подбородка; дѣлаются на мѣху, а старинные расшивались золотомъ и опушались, напримѣръ въ колымскомъ округѣ, морскимъ котикомъ.

Чомпой или хорохъ — высокая шапка, похожая на чепецъ съ высокой макушкой, съ наушниками. У богатыхъ верхъ чомпоя шьется изъ лапъ чернобурыхъ лисицъ и опушается бобромъ, завязывается у подбородка шелковыми лентами. Подкладка дѣлается большей частью изъ бѣличьяго мѣха. Такія шапки стоятъ до 80 рублей. Бѣдняки носятъ такія-же шапки, но изъ какой-либо бумажной матеріи и на заячьемъ мѣху или-же изъ мятой конской кожи.

Хортусъ (картузъ) заимствованъ у казаковъ николаевскихъ временъ; это — суконная фуражка съ кожанымъ козырькомъ и даже проволочнымъ кружкомъ, чтобы дно сохраняло свою форму и не сгибалось. Къ околышу сзади всегда пришивается петля-вѣшалка, называемая ыиръ-тимяхъ.

Кромѣ одежды есть вещи, съ которыми Якутъ никогда не разстается, а именно:

Хамса, маленькая желѣзная или мѣдная трубка съ деревяннымъ, изъ двухъ продольныхъ половинокъ, чубукомъ, перевязаннымъ тонкимъ ремешкомъ.

Сапья — кисетъ съ табакомъ, изъ кожи или цвѣтной матеріи, расшивается шелками, бисерами, носится на шнуркѣ за поясомъ.

Халабыссъ — кошелекъ для денегъ; у бѣдныхъ дѣлается изъ мошонки пороза, (тасахъ).

Хататъ — огниво, похожее на бурятское, обдѣлывается въ кожу такъ, что при немъ есть карманчикъ, куда кладется кремень и трутъ. Дорогое огниво украшается мѣдными или серебряными бляхами. Трутъ приготовляютъ Якуты изъ листовъ травы кыэ, похожей на лебеду; траву эту сушатъ и мнутъ, и кыэ одинаково хорошо тлѣетъ, какъ и наросты березы.

Кыннахъ-бысахъ — ножъ съ ножнами. Ножикъ съ рукояткой; правая сторона лезвія наточена подъ острымъ угломъ, а лѣвая — подъ прямымъ, на подобіе рѣзака на нашемъ рубанкѣ. Деревянныя ножны обтягиваются кожей, чаще съ коровьяго хвоста, украшаются и скрѣпляются мѣдными связками и снабжены кольцемъ, чтобы привѣшивать къ поясу; но обыкновенно ножикъ неизмѣнно носится за голенищемъ торбаза (см. Миддендорфъ: Коренные жители Сибири Якуты, стран. 778).

Юнгю — желѣзное копье на древкѣ аршина 2 съ небольшимъ; имъ колютъ оленей при переправѣ черезъ рѣку осенью.

Батасъ — огромный желѣзный ножъ, насаженный на толстое древко; употребляется при охотѣ на медвѣдя. Тотъ-же ножъ меньшаго размѣра называется батыя.

Бинтеппя-са — винтовка съ кремневымъ замкомъ; пули употребляются величиной въ крупную горошину. Самое употребительное оружіе Якута; съ нимъ онъ ходитъ и на птицу, и на звѣря.

Дюлюкь-масъ — дубина, аршина въ полтора, съ большимъ набалдашникомъ, въ родѣ кистеня; этой дубиной охотники добиваютъ звѣря и рыбу. Въ юртѣ она виситъ около камина на вѣшалкѣ — одараяхъ.

Я не помню, видѣлъ-ли я инородца безъ кольца или перстня на рукѣ. Перстень непремѣнно именной, но въ большинствѣ случаевъ буквы вырѣзаны прямо, такъ что при отпечатаніи даютъ обратныя изображенія. Совершенно неграмотный Якутъ умѣетъ иногда подписывать свою фамилію или прикладываетъ свою печать или перстень, покоптивъ его берестой, которую носитъ въ карманѣ. Золото Якуты цѣнятъ мало: въ ихъ глазахъ оно похоже на мѣдь и томпакъ; но серебро они любятъ, и всѣ ихъ металлическія драгоцѣнности дѣлаются ими изъ серебра, къ которому добавляютъ мѣдь или свинецъ.

Якуты средняго достатка замѣняютъ тонкое сукно на своемъ платьѣ толстымъ, желтымъ или бѣлымъ, но никогда сѣрымъ, напоминающимъ имъ ненавистнаго поселенца.

Урбахы — такая же, какъ у мужчинъ, только длиннѣе.

Сэлья — штаны изъ ровдуги, дабы или другой матеріи, зимой на заячьемъ мѣху; собираются у пояса на шнурокъ и завязываются на правомъ боку; достигаютъ половины верхней части ноги; спереди къ нимъ пришиваются два мѣдныхъ кольца (тербясь) и къ этимъ-то кольцамъ подвязывается продолженіе ихъ, другіе штаны — сутуро.

Сутуро подвязывается къ сэлья ремнями — мэннэрыкъ-кятенчи; они тѣ-же, что у мужчинъ.

Куллука — такая же, какъ у мужчинъ.

Считается красивымъ и изящнымъ, если у женщины нога отъ ступни до колѣна толстая, а потому всѣ онѣ обертываютъ ноги на сколько можно толще, такъ что ноги кажутся какими-то тумбами, а маленькія ступни кажутся еще меньшими.

Баччы — набрюшникъ, какъ у мужчинъ.

Корсетъ — кофта безъ рукавовъ, изъ сукна, шелковой или другой, по средствамъ, матеріи, двубортная, съ металлическими пуговицами, косыми карманами, длиной не доходитъ до колѣнъ.

Бобра-буктахъ — то-же верхнее платье, что у мужчинъ сонъ, только наряднѣе, кроется шелковой цвѣтной матеріей. Воротникъ и правая пола обшиваются бобромъ, шириной въ четверть; рядомъ съ опушкой идетъ въ четверть ширины полоска изъ алаго, краснаго или зеленаго сукна; у подола эта полоска въ ½ арш. ширины и унизывается кругомъ серебряными коваными бляхами. Такая шуба стоитъ иногда до 700 рублей и переходитъ изъ рода въ родъ въ теченіе нѣсколькихъ поколѣній. Люди меньшаго достатка не обшиваютъ мѣхомъ и серебромъ, ограничиваясь цвѣтной каймой.

Кемюсь-куръ, шолко-куръ — серебряный или шелковый поясъ, какъ у мужчинъ, только наряднѣе; бляхи большаго размѣра, числомъ болѣе и тщательнѣе по отдѣлкѣ.

Кыльджы и бегехъ — серебряное массивное кольцо, надѣваемое на шею; отъ него по груди до пояса идетъ бахрама — илинь-кябисярь — изъ 20-ти серебряныхъ цѣпей; бегехъ — серебряные браслеты, въ родѣ манжетъ, шириной до 3-хъ вершковъ; такой-же рядъ цѣпей, спускающихся отъ шейнаго кольца по спинѣ, называется хабаргасимяга.

Сапанъ — брошка, большая серебряная четырехугольная запонка, застегивающая воротъ рубахи; такія-же маленькія застегиваютъ обшлага рукавовъ.

Ытарга — серебряныя серьги съ подвѣсками, доходящими у щеголихъ до плечъ и обрывающими уши своею тяжестью.

Кемюсь-бисиляхъ — перстень серебряный и рѣже золотой, съ именемъ.

Хаппаръ — мѣшочекъ, вышитый шелкомъ, иногда серебромъ; въ немъ хранятъ наперстокъ, трубку, огниво; подвязывается къ поясу. Къ этому мѣшочку въ видѣ брелоковъ подвѣшиваются игольникъ — ин-нялихъ съ иголками — иння, ножикъ — бысахъ въ ножнахъ — кыннъ и ножницы — кыптый.

Сюряхъ — на шейной серебряной широкой цѣпи крестъ, украшенный подвѣсками. Крестъ виситъ на груди поверхъ одежды, похожъ на протоіерейскій, съ украшеніями, стоимостію доходитъ до 30 рублей.

Басъ-былата — шелковый цвѣтной головной платокъ, штофный, шитый серебромъ или парчовый, подвязывается какъ у мѣщанокъ.

Мойторукъ — боа.

Джабака-бергяся — мѣховая высокая шапка, закрывающая уши; передняя часть обшивается россомахой или бѣличьими хвостами, верхняя часть затылка — бобромъ, а затылокъ покрываетъ въ ¼ арш. высоты и ½ арш. ширины лоскутъ изъ рысьяго мѣху. Верхняя часть шапки нѣчто въ родѣ кички — суконная черная со вставками алаго сукна — съ бѣлыми кантами, называется чорчахъ; на ней спереди большая круглая металлическая бляха — тосахта, вѣсомъ до ¼ ф. Шапку завязываютъ спереди подъ подбородкомъ полосками изъ алаго сукна въ аршинъ длиной и въ 1½ вершка ширины. Многія носятъ эти шапки и лѣтомъ; большая-же часть носятъ сѣрыя и черныя поярковыя шляпы съ полями, надѣвая ихъ сверхъ цвѣтнаго головного платка. Одежда нарядной Якутки очень дорога, и съ парадныхъ костюмахъ ихъ можно видѣть очень рѣдко, въ особенно-торжественные случаи; костюмы эти переходятъ изъ рода въ родъ и составляютъ, кромѣ своей дѣйствительной стоимости, фамильное сокровище.

Дѣвушки заплетаютъ волосы въ одну косу и въ конецъ вплетаютъ ремешекъ съ цвѣтными лентами. Замужнія заплетаютъ волосы въ двѣ косы, которыя обертывая вокругъ головы, прикрѣпляютъ у темени, а затѣмъ покрываютъ платкомъ. Мужчины стригутъ голову гладко и только нѣкоторые оставляютъ волосы на вискахъ — кэгюль. Усы и бороду выщипываютъ всѣ инородцы области и перестаютъ это дѣлать только старики и пригородные, допускающіе уже нѣкоторыя новшества. Щипчики, которыми вырываютъ бороду и усы, называются, искяхъ.

Женщины и мужчины, безъ исключенія, ѣздятъ верхомъ помужски на тѣхъ-же сѣдлахъ съ одинаковою ловкостью и удалью.

Зимой Якуты ѣздятъ въ пошевняхъ, розвальняхъ, дровняхъ и только нѣкоторые въ саняхъ особаго мѣстнаго устройства. Сыэрга — есть общее названіе саней какого-бы то ни было устройства; такъ говорятъ: пошевни — сыэрга, бычьи сани — огусъ-сыэргата, лошадиныя — атъ-сыэргата. Якутскія сани не имѣютъ козелъ; бока и спинка разрисовываются разными узорами и красками. Передъ саней называется — тумса, копылья — атага, полозья — сынгага, поперечныя скрѣпы — ылага, продольныя скрѣпы — быттыга, верхняя половина бычьяго хомута — боргалли, нижняя половина — сюрярь, оглобли — урагасъ, доски адарай. Лѣтнихъ экипажей у Якутовъ своихъ нѣтъ; одни ѣздятъ верхомъ, другіе на русскихъ телѣгахъ и телѣжкахъ.

Къ сбруѣ у Якутовъ принадлежитъ: недоуздокъ — суларъ, узда — юнь, хомутъ, дуга, черезсѣдельникъ — сисъ-быэта, сѣделка — седелка, возжи — буосса; шлеи у Якутовъ нѣтъ; объ удобствѣ и красотѣ сбруи Якуты не заботятся, а потому часто вещи эти примѣняются у нихъ далеко не практично и на видъ крайне некрасиво; напримѣръ, чтобы сдѣлать дугу, берутъ первую попавшуюся талину, загибаютъ ее и, если она слабо затягивается, то придѣлываютъ къ ней поперечину, или-же ограничиваются тѣмъ, что сдѣлавъ изъ палокъ нѣчто въ родѣ прописной буквы А, замѣняютъ этимъ дугу. Нѣкоторые богачи, не стѣсняясь матеріаломъ и фасономъ сбруи, украшаютъ ее серебряными бляхами, въ особенности сѣдло — ынгыръ, недоуздокъ — чэнь-кэи (иначе называется суларъ) и уздечку — юнь. Поводья называются — тясинь, чумбуръ — кентесь, удила — остуганъ, пряжка — тербясь, потникъ травяной — бото, потникъ волосяной — сере, передняя часть сѣдла — илинъ-бюргя, задняя часть — кяминь-бюрьгя, ремни у тарака — тергю. Такія вещи переходятъ по наслѣдству изъ рода въ родъ и, какъ даваемое въ приданое, входятъ въ счетъ калыма. Нѣкоторые, зная хорошо бурятскій языкъ, утверждаютъ, что отдѣльныя украшенія сбруи у Якутовъ имѣютъ общее названіе съ бурятскими. Якутское сѣдло похоже на бурятское, только больше его; обѣ луки — бюргэ очень высоки, особенно передняя, обиты кованными серебряными, мѣдными и жестяными украшеніями ажурной работы мѣстнаго происхожденія. Боковыя части вышитаго чапрака называются кычымь; часть чапрака, лежащая на крестцѣ, къ хвосту — чапаракъ; покрышка сверхъ подушки сѣдла — депся; стремена — исянга; подпруги — холуннъ; нагайка — кыммни; махалка отъ комаровъ — дяйбиръ. Къ числу дорожныхъ приспособленій слѣдуетъ отнести мѣховой мѣшокъ, въ который на ночь залѣзаетъ путникъ до головы, защищая себя отъ вѣтра и холода. По поводу этого мѣшка Миддендорфъ пишетъ: «Нами утрачены многія принадлежности покроя и наряда, которыя были въ употребленіи у нашихъ предковъ и которыми мы научаемся дорожить у кочевниковъ вслѣдствіе необыкновенной ихъ практичности. Для примѣра я напомню объ употреблявшихся нѣкогда, особенно на корабляхъ, набитыхъ листьями кожаныхъ мѣшкахъ, въ которые залѣзали на ночь. Подобный мѣшокъ единственное средство, позволяющее безопасно лечь спать подъ открытымъ небомъ на стужѣ, доходящей до замерзанія ртути. Гдѣ у насъ не было приготовленныхъ такимъ образомъ мѣловыхъ мѣшковъ, тамъ мы спасались, продолжаетъ Миддендорфъ, только тѣмъ, что ложились по два, антиподами другъ къ другу, пряча ноги до туловища одинъ въ рубашкообразномъ тулупѣ (сокуй) другого, вслѣдствіе чего эти тулупы смыкались и составляли одинъ мѣшокъ. Это опять напоминаетъ обычай предковъ спать вдвоемъ въ одномъ мѣшкѣ».¹³

В. Л. Приклонскій.

 

13] Чтобы не разрывать цѣлости этого прекраснаго труда, мы напечатали у себя и эту вторую главу, хотя она уже была напечатана въ 1887 г. въ XVIII т. Восточно Сибирскаго Отдѣла И. Р. Г. Общ. въ Иркутскѣ.

(OCR: Аристарх Северин)

(Приложенія къ Этногр. Оч. Три года въ Якутской области).

Громъ, по понятію Якутовъ, служитъ знакомъ проявленія гнѣва боговъ, живущихъ на небѣ. Каждый разъ, какъ загремитъ громъ, духъ, жившій на небѣ, низвергается на землю за свое неповиновеніе.

Маленькіе пѣтушки (Phalaropus rufescens Bris.) много терпѣли отъ щуки-рыбы. Въ ясный день, бѣгая по отлогому берегу рѣки, они часто дѣлались добычею щукъ; не стало пѣтушкамъ житья отъ щукъ, и въ горѣ своемъ рѣшили они просить Аи-Тоёна (создателя) избавить ихъ отъ этой напасти. Спросили щукъ: зачѣмъ губятъ онѣ пѣтушковъ? Онѣ отвѣтили, что дѣлаютъ это по неволѣ, чтобъ удовлетворить голодъ. Аи-Тоёнъ приказалъ щукамъ оставить пѣтушковъ въ покоѣ, указавъ имъ воду, гдѣ много мелкой рыбы, а чтобы щуки не забыли этого велѣнія, положено, чтобы, когда пѣтушки будутъ подходить къ водѣ, быть грому, отъ котораго щуки и прячутся на дно рѣки.

Главныхъ вѣтровъ — четыре: сѣверный, южный, восточный и западный. Этими вѣтрами управляютъ четыре добрыхъ духа, приставленные охранять покой четырехъ сторонъ земли. Эти добрые духи ведутъ между собой сношенія чрезъ посредство подчиненныхъ имъ вѣтровъ. Цѣль сношеній — слѣдить за духами противными (недобрыми) и узнавать, что они дѣлаютъ на землѣ. Вѣтры промежуточные, т. е. СВ., ЮВ, ЮЗ и СЗ. исходятъ отъ демоновъ, живущихъ между собой не въ ладу; они всегда ссорятся между собой, дерутся и къ тому же склоняютъ между собой людей. Главный надъ этими духами живетъ въ сторонѣ, между сѣверомъ и западомъ, откуда лѣтомъ сыплетъ на землю соль, т. е. градъ, и нагоняетъ холодный вѣтеръ. Черезъ посредство промежуточныхъ вѣтровъ сносятся съ духами (злыми) шаманы и даже ведутъ съ ними войну. Гдѣ вѣтромъ повалено или поломано много лѣсу, тамъ дрались шаманы. Вихрь — это злой духъ, который въ злобѣ своей вьется и кружится. Однажды два шамана, поссорившись между собой, условились подраться. Мѣстомъ драки назначенъ былъ Верхоянскій хребетъ; одинъ изъ нихъ жилъ недалеко отъ Якутска, а другой на р. Алданѣ, и разстоянія между ними было до 350 верстъ. Наканунѣ дня, назначеннаго для поединка, оба шамана вышли изъ своихъ юртъ и оборотившись вихремъ полетѣли черезъ рѣки, лѣса и горы прямо къ Верхоянскому хребту; гдѣ они пролегали, тамъ оставался за ними слѣдъ, тамъ повсюду на горахъ и долахъ валился лѣсъ. На разсвѣтѣ назначеннаго дня прилетѣли они на Верхоянскій хребетъ и, отдохнувъ немного, начали драку. Дрались они долго, переломали весь лѣсъ на хребтѣ, изрыли тамъ земли и переворочали камни всѣ и только, когда выбились изъ силъ, перестали драться. Съ того-то времени и до сихъ поръ много поваленнаго лѣсу лежитъ на Верхоянскомъ хребтѣ.

Прежде, давно, на землѣ была только одна плотоядная птица, по названію „Сарай“. Птица эта была огромной величины; она много пожирала на землѣ, и мелкимъ тварямъ вовсе не было житья отъ нея, все трепетало ея. Не силенъ ли медвѣдь и не хитра ли лисица, однакожъ и они ея боялись и часто, когда она была близко, имъ приходилось голодать. Нужда заставила ихъ искать средства: всѣ звѣри, большіе и малые, собравшись на общій сугланъ (сходъ), или совѣтъ, единодушно положили просить Аи-Тоёна *) избавить ихъ отъ этого страшилища. Просьба ихъ была уважена: изъ — огромной птицы Сарай сдѣлано было пятнадцать разныхъ плотоядныхъ птицъ; крупные звѣри совсѣмъ избавились отъ ужасной птицы, — за то мелкимъ стало доставаться больше прежняго: ихъ стали истреблять и хищныя птицы, и крупные звѣри.

*) Господа Бога.

Алъ-Іотъ итчитя - духъ огня.

 

До прихода Тунгусовъ; потѣснившихъ Якутовъ ближе къ сѣверному морю (южное море — Байкалъ), Якуты не думали, чтобы кромѣ нихъ еще жили люди на землѣ. У верховьевъ Лены — начало земли, а у истоковъ ея — земля склоняется: тамъ конецъ. Сначала люди, т. е. Якуты, не знали огня, ѣли все сырое и много терпѣли отъ стужи, пока добрые духи не умудрили одного изъ нихъ добыть огня изъ камня и совершенно неожиданно. Вотъ это какъ было: въ лѣтній жаркій день бродилъ старикъ по горамъ и, присѣвъ отдохнуть, отъ нечего дѣлать сталъ бить камень о камень; отъ удара посыпались искры, зажгли сухую траву, а за нею и сухія вѣтви. Огонь распространился, и люди со всѣхъ сторонъ сбѣжались смотрѣть невиданное чудо; чѣмъ дальше, тѣмъ больше становился огонь и привелъ всѣхъ въ трепетъ и ужасъ, но къ счастью полилась сверху вода и загасила огонь. Съ этого времени Якуты научились добывать огонь и тушить его. Огню, какъ могущественной силѣ, поклоняются люди (Якуты); при принесеніи жертвы какому бы то ни было духу огню приносятъ прежде всего, и непремѣнно отъ всякой пищи Якутъ плеснетъ ложку въ огонь; ему бросаютъ отъ перваго весенняго кумыса, его вездѣ величаютъ Алъ-Уотъ.

О чествованіи огня много разсказовъ. Такъ разъ Маркатанъ (Маркъ), ѣдучи къ тестю своему, заѣхалъ по дорогѣ къ своему знакомому Бахылаю (Василію). Гостя нужно всегда угостить, а если у хозяина нѣть ничего, то хотя покурить трубочку или понюхать табачку, а тутъ дали поужинать. Маркатанъ удивился, что, готовя пищу, хозяйка, противъ общаго обыкновенія, не сплескивала въ огонь изъ котелка, а потому отъ себя почтилъ огонь, сплеснувъ ему ложку изъ поданной на столъ чашки. Поужинавъ легли спать. Ночью Маркатанъ пробудился и сквозь тлѣющій слабый свѣтъ разглядѣлъ, что на шесткѣ камина сидитъ мальчикъ сухой и тощій, а когда Маркатанъ сталъ пристально всматриваться, то услыхалъ тихую жалобу на хозяина юрты: „Я исхудалъ здѣсь, никто мнѣ не даетъ ѣсть, я всегда голодный, и ты первый далъ мнѣ ложку каши. Я сдѣлаю тебѣ за это добро, слушай меня: уѣзжай отсюда скорѣе, ты увидишь, что здѣсь случится“. Маркатанъ почувствовалъ отъ страха дрожь во всемъ тѣлѣ и, скоро собравшись, уѣхалъ не простясь съ хозяиномъ. Отъѣхавъ отъ юрты, Маркатанъ оглянулся: юрта Бахылая пылала вся въ огнѣ. У Моппея (Матвѣя) Коршука было всегдашнимъ обыкновеніемъ изъ варящейся пищи удѣлять что нибудь огню; оттого онъ всегда жилъ хорошо: его коровы телились раньше другихъ, сметана была гуще и масло — вкуснѣе. Старый Пайбалъ (Павелъ) также жилъ богато, а все оттого, что не забывалъ Алъ-Іот’а и приносилъ ему жертву. Алъ-Іотъ итчитя всегда подметалъ у него дворъ, убиралъ пометъ въ хотонахъ (хлѣвахъ), ходилъ за его телятами и жеребятами и заплеталъ лошадямъ гривы; часто видали маленькаго старичка съ метлой въ рукѣ: онъ ходилъ по двору и подчищалъ грязь лопатой, выбрасывалъ въ окно хотона скотскій пометъ, а когда, подоивши коровъ, разольютъ молоко по туисамъ (берестяныя ведра) и поставятъ въ ледникъ, а сами послѣ трудовъ уснутъ, старичекъ отправляется въ погребъ и переливаетъ молоко изъ одной посуды въ другую, отчего, по увѣренію Пайбала, у него были сливки гуще, чѣмъ у другихъ и вкуснѣе. Уйбанъ (Иванъ) Чуча ѣхалъ разъ изъ города (конечно Якутска) домой, застигла его буря (пурга) и онъ заѣхалъ переночевать въ ближайшую юрту. Снявъ сумы и сѣдла, подложивъ себѣ подъ голову, скоро заснулъ; видитъ во снѣ, что сѣдой старикъ прохаживается по юртѣ взадъ и впередъ и, подошедши къ Уйбану, сказалъ: Я перейду жить къ тебѣ! При этихъ словахъ въ сумѣ подъ головой что-то зашевелилось. Уйбанъ проснулся и вскочилъ съ своей постели: изъ сумы выбѣжала мышь и, испугавшись въ свою очередь Уйбана, снова бросилась въ суму. Уйбанъ понялъ, что въ образѣ мыши былъ духъ, который обѣщался перейти къ нему на жительство; всю ночь просидѣлъ Уйбанъ, скорчившись, посреди юрты, боясь пошевелиться, а когда проснулись хозяева, Уйбанъ сталъ смѣлѣе, началъ даже покашливать и совсѣмъ забылъ, что ему хочется спать. Когда всѣ встали съ своихъ постелей, Уйбанъ вытащилъ суму на середину юрты, выложилъ изъ нея все, что въ ней было — онъ хотѣлъ выбросить и мышь, но въ сумѣ нашелъ только свои вещи; онъ сложилъ ихъ обратно, и, не дождавшись завтрака, уѣхалъ домой. Къ вечеру онъ пріѣхалъ домой, вошелъ въ юрту, положилъ суму на свой оронъ (постель), а самъ подсѣлъ къ камину. Вскорѣ сума зашевелилась, и преогромная мышь вылѣзла изъ нея и поспѣшно ушла подъ каминъ. Спустя нѣкоторое время Уйбанъ услыхалъ, что юрта, въ которой онъ ночевалъ, стоитъ пустою: хозяинъ оставилъ ее, потому что какъ ни старался развести огонь въ каминѣ, онъ всегда угасалъ.

Сказка о могучемъ богатырѣ Кись-Саныяхѣ и о сынѣ его Бардамъ-Саналахѣ.

 

Не на небѣ и не на нашей бѣдной землѣ, а въ среднемъ между небомъ и землей благодатномъ краю, гдѣ вѣчное лѣто и день, гдѣ солнце ни на минуту не прячется за причудливые хребты, гдѣ не бываетъ холода и вода не мерзнетъ и не убываетъ, гдѣ люди живутъ не старѣясь и не умирая, гдѣ о трудѣ и горѣ знаютъ только по наслышкѣ, жилъ давно человѣкъ, по имени Кись-Саныяхъ; богатство у него было такое, что ни вамъ, ни мнѣ и во снѣ не видать, а жена его, дочь великаго господина, обладателя средней поднебесной страны, была такой неописанной красоты, какой на землѣ у насъ нѣтъ. Кись-Саныяхъ въ приданое за женой получилъ дерево такое высокое и вѣтвистое, что вѣтви его бросали тѣнь на такое пространство, что весь скотъ его въ полдневный зной сходился подъ его тѣнь, а на вѣтви слетались всѣ поднебесныя птицы. Домъ у него былъ такой большой и крѣпкій, что ни вихорь, ни пурга, ни время не могли повредить ему, а двери входныя были столь тяжелы и велики, что восемьдесятъ человѣкъ едва могли отворять ее, да и самъ Кись-Саныяхъ былъ молодецъ не въ нашу мѣру, и восемьдесятъ такихъ, какъ мы, врядъ-ли справились бы съ нимъ. Скота у Кись-Саныяха было столько, что онъ, побывавъ одинъ разъ на нашей землѣ въ осеннюю звѣздную ночь подумалъ: звѣздъ ли надо мною больше, или у меня скота? Казалось бы, можно было жить безъ печали и горя и страха, но и Кись-Саныяхъ былъ человѣкъ и имѣлъ свое горе и чувствовалъ страхъ. Онъ слыхалъ, что на нашей бѣдной землѣ бываютъ такіе нахалы, что часто берутъ не свое и ходятъ въ гости незванными. Причиною страха была молодая его жена — чудо красоты. Боялся онъ, чтобы кто-нибудь не похитилъ ее, чтобъ взоръ какого либо нахала не упалъ на его божество и не осквернилъ его. Онъ чувствовалъ, что если кто посторонній проникнетъ въ его жилище, то ждать ему горя и несчастій. Ревность и страхъ потерять свое сокровище не давали ему покоя ни днемъ ни ночью; онъ никогда не снималъ своей собольей шубы, не выпускалъ изъ рукъ своей тяжелой трости, всегда былъ вооруженъ съ ногъ до головы и приготовленъ ко всякой случайности. Чего онъ страшился, то вскорѣ и случилось. Одинъ богатырь-волшебникъ, родомъ съ нашей земли, но имени Хара-Чогой, невидавшій никогда себѣ равнаго въ бою, услыхалъ о богатствѣ, славѣ и о красавицѣ женѣ Кись-Саныяха и вздумалъ навѣдать его. Вздумано — сдѣлано. Обратившись въ ворона, съ страшнымъ шумомъ и свистомъ полетѣлъ онъ къ жилищу Кись-Саныяха. Прилетѣвъ, опустился на золотую поскотину, да такъ тяжело, что поскотина, какъ ни крѣпка была она, съ трескомъ обрушилась подъ тяжестію нежданнаго гостя. Воронъ посмотрѣлъ на всѣ четыре стороны: поднялась страшная пурга, нанесло отовсюду горы снѣга и града на владѣнія Кись-Саныяха; всю землю и деревья покрыло ледянымъ покровомъ; третья часть всего скота Кись-Саныяха была обѣдомъ страшному ворону. Кись-Саныяхъ въ это время спалъ. Онъ имѣлъ привычку спать подъ рядъ трое сутокъ, а выспавшись не спалъ втрое больше. Отъ шума и стука на дворѣ содрогнулась жена Кисъ-Саныяха и вышла изъ юрты узнать, что тамъ дѣлается, и видитъ небывалое чудо; земля и деревья погребены снѣгомъ; обломки золотой поскотины лежатъ по сторонамъ, а скотъ безо всякой пощады пожираетъ страшный воронъ. Увидавъ ее, воронъ проговорилъ: „Пошли сюда своего мужа, у меня къ нему есть дѣло, да посылай поскорѣе, я ждать долго не привыкъ“. — Господинъ мой, воронъ сизочерный, говоритъ жена Кись-Саныяха, смилуйся, не погуби: мужъ мой не зналъ, что ты будешь нашимъ дорогимъ гостемъ и ушелъ на промыселъ въ сѣверную сторону. Услышавъ это, воронъ, словно черная туча поднялся съ поскотины и полетѣлъ въ указанную сторону искать Кись-Саныяха, но сколько ни леталъ, сколько ни искалъ, конечно его найти не могъ. Съ немалой досадой прилетѣлъ онъ назадъ и пожралъ вторую треть скота Кись-Саныяха. Ахъ, ты негодная! вздумала обманывать меня и скрывать мужа! Погоди, я найду его, а ужъ тебя, милая, непремѣнно возьму къ себѣ, ты знай это! — выкрикиваетъ ей съ поля воронъ. Со страхомъ опять выбѣгаетъ къ нему жена Кись-Саныяха и снова говоритъ ему: Не прогнѣвайся, господинъ сизо-черный воронъ, какъ ты отлетѣлъ, то мужъ возвратился съ охоты, но потомъ опять ушелъ и теперь въ южную сторону. Услыхавъ это, воронъ снова полетѣлъ искать Кись-Саныяха; леталъ, леталъ и снова возвратился ни съ чѣмъ назадъ; и послѣдняя часть скота стала жертвой его прожорливости. Позавтракавъ, воронъ снова улетѣлъ на поиски. Къ тому времени пробудился Кись-Саныяхъ и, когда разсказала ему жена о случившемся, онъ страшно испугался и сказалъ: „Зачѣмъ ты не разбудила меня ранѣе? видно, пришло время принимать къ себѣ гостя незваннаго!“ Жена наскоро приготовила ему пищу на дорогу, увязала ее, и Кись-Саныяхъ, попрощавшись съ женою, сѣлъ на коня и поѣхалъ на встрѣчу страшному ворону, по дорогѣ къ четыремъ горамъ. Вскорѣ страшный воронъ опять возвратился, и пуще прежняго горятъ злобой его глаза, пуще прежняго сжимаетъ онъ свои желѣзные когти. Не нашедши хозяина дома, въ третій разъ пустился искать его. Въ это время жена Кись-Саныяха была беременна и ходила на послѣднемъ мѣсяцѣ. Отдавъ мужу все, что имѣла, она осталась ни съ чѣмъ: ей нечего было поѣсть, скотъ былъ съѣденъ ворономъ или погибъ отъ бури; между тѣмъ голодъ мучилъ ее. Въ раздумьѣ вышла она на дворъ и жалобно взмолилась роднымъ своимъ, отцу и матери: „ахъ, родные мои, дорогіе, смилуйтесь надо мной, бѣдною сиротою! Былъ у меня мужъ, теперь навѣрное его не стало; былъ у насъ скотъ, и было и богатство, но все истребилъ страшный воронъ! Я не знаю, что сдѣлалось теперь съ бѣднымъ мужемъ моимъ: его вѣроятно тоже загубилъ этотъ ужасный воронъ; и поѣсть-то мнѣ нечего; сама хожу беременная! Вспомните меня милые, вспомните — я вамъ родная“! Послѣ того, долго-ли, коротко-ли, но все таки кажется въ тотъ же день много было хлопотъ и возни въ средней странѣ, на третьемъ ли небѣ, или между седьмымъ небомъ и землей; надъ жилищемъ Кись-Саныяха скопилось много облаковъ, и вдругъ на полѣ появилось множество коннаго и рогатаго скота; засвѣтило по-прежнему солнце; снова поля зазеленѣли и зацвѣли, птички по прежнему стали распѣвать свои беззаботныя пѣсни. Жена Кись-Саныяха разбогатѣла пуще прежняго; послѣ этого она въ скорости родила сына и назвала его Бардамъ-Саналахъ. Мальчикъ росъ не по днямъ, а по часамъ, и къ году сталъ уже сильнымъ и цвѣтущимъ юношей. Сынъ сталъ спрашивать мать, гдѣ его отецъ и кто онъ такой, какъ его зовутъ? Мать сначала не хотѣла разсказывать сыну исторіи отца, но потомъ, уступая его просьбамъ, повѣдала ему свое горе, сказала и то, какъ раззорилъ ихъ страшный воронъ и какъ родные благословили ее снова богатствомъ. Тогда сынъ выпросилъ у матери лучшую лошадь, осѣдлалъ, поѣздилъ на ней, а потомъ сообщилъ матери, что онъ ѣдетъ искать отца. Сколько ни упрашивала его мать не ѣздить, сколько ни плакала, ни умоляла, юный богатырь не отступилъ отъ своего намѣренія и поѣхалъ искать отца прямо къ четыремъ горамъ.

Подъѣзжая, онъ увидѣлъ, какъ около одной изъ горъ леталъ страшный воронъ, гоняясь за какимъ-то старикомъ. Бардамъ-Саналахъ догадался, что старикъ никто другой, какъ его отецъ, а воронъ — богатырь волшебникъ Хара-Чогой. Онъ спустился съ коня и закричалъ ворону: „Эй, ты, братецъ, молодецъ удалый! Какая тебѣ будетъ слава, если ты одолѣешь этого усталаго старика? То-ли дѣло тебѣ со мной силой помѣряться, я противъ этого старика и помоложе и посильнѣе! Такая дерзость взбѣсила ворона, и онъ рѣшилъ наказать молокососа. Хорошо, сказалъ воронъ, вотъ я не много отдохну, а потомъ попробуемъ, такъ-ли ты силенъ, какъ сказываешь. Воронъ далъ себѣ роздыхъ. Между тѣмъ старикъ благодарилъ своего избавителя, не зная того, что это былъ его сынъ, и обѣщалъ ему въ награду половину всего своего имѣнія. Воронъ, отдохнувъ, началъ бой: въ воздухѣ поднялась пыль такимъ густымъ облакомъ, что неба не было видно, а отъ шума и грома по всей землѣ (якутской) гулъ стоялъ. Долго дрались противники безъ перевѣса на чью либо сторону, наконецъ изнемогли и оба повалились на землю. Тогда Бардамъ-Саналахъ, отчаявшись въ побѣдѣ, обратился къ небу, запѣвъ: „Мой славный дѣдъ, что живешь въ средней странѣ, помоги мнѣ побѣдить ужаснаго злодѣя, брось съ неба въ пасть этого обжоры копье твое и тѣмъ, ты избавишь меня отъ страшнаго позора, а можетъ быть и отъ смерти!“ Едва допѣлъ онъ, какъ раздвинулось небо и копье, блестя молніей, упало прямо въ пасть задыхающагося отъ злобы ворона, который вскорѣ же и издохъ. Бардамъ Саналахъ сжегъ трупъ его, причемъ отъ огня ускользнулъ блескъ вороновыхъ глазъ, сверкнувъ въ сторону, словно молнія. Сложивъ свое копье въ сумку (оно было складное), юный побѣдитель отправился домой. Отъѣхавъ немного, онъ увидѣлъ юрту, которой раньше не видалъ, и очень тому дивился. Онъ подошелъ къ юртѣ, заглянувъ въ щель — въ ней никого не было, пусто. Отпустивъ лошадь на траву, Бардамъ-Саналахъ спрятался въ кусты и караулилъ, кто придетъ въ юрту. Полежалъ онъ часъ, другой, какъ вдругъ изъ разщелины горы выбѣжала очень быстро огромная крыса, которая, добѣжавъ до избушки, обратилась въ старуху и вошла въ юрту. Снова подкрался къ окну Бардамъ-Саналахъ и видитъ, что старуха кого-то няньчитъ, припѣвая: „ба, бая, ба, бай, что мигъ, то годъ, что мигъ, то годъ! Пять годовъ — пять вѣковъ!“ Сразу понялъ юноша, кого няньчила старая вѣдьма, и обратившись въ нищаго, вошелъ въ юрту; старуха няньчила ребенка, а блескъ глазъ его сразу напомнилъ богатырю страшнаго ворона. Старуха узнала вошедшаго и сказала ему: Судьба послала тебя побить нашъ родъ! я сестра главнаго богатыря Хара-Чогой, котораго умертвило копье твоего дѣда, но я дамъ тебѣ выкупъ за себя и за этого малютку; согласенъ ли ты на это? — Пожалуй, отвѣтилъ Бардамъ-Саналахъ, я не прочь, но какой выкупъ предложишь ты мнѣ? — „Такой выкупъ, отвѣтила старуха, какой тебѣ и во снѣ не снился, и, говорю напередъ, будешь имъ доволенъ. Вотъ тебѣ шелковый шарикъ: брось его передъ собой, и куда онъ покатится, туда и поѣзжай, а время и обстоятельства укажутъ тебѣ, что надо тебѣ дѣлать. Знай: камнемъ желѣзо сотрешь, а меня съ бою не возьмешь; смотри, не думай предлагать мнѣ условій, я ихъ не люблю; я сама властная госпожа и надо мной нѣтъ никакого владыки“. „Бардамъ-Саналахъ взглянулъ въ сверкающіе глаза старухи и, молча взявъ изъ ея рукъ клубокъ, поклонился и вышелъ. Сѣвъ на коня, онъ бросилъ впередъ свой клубокъ и поѣхалъ за покатившимся шарикомъ. Ѣхалъ онъ долго и наконецъ видитъ передъ собой палаты изъ чистаго серебра; шарикъ, докатившись, исчезъ въ дверяхъ этого дворца. Богатырь подошелъ къ сѣнямъ, огромный засовъ дверей самъ отодвинулся передъ нимъ, и дверь раскрылась настежь. Вошелъ онъ въ палаты и видитъ: на мягкихъ собольихъ шкуркахъ сидятъ старикъ и старуха, сѣдые какъ снѣгъ. Лишь только вошелъ богатырь, какъ хозяева встали съ мѣстъ, поклонились ему и просили садиться: „Счастливаго пріѣзда, мой дорогой зятекъ, суженый нашей дочери! давно мы тебя поджидали!“ Спустя нѣкоторое время, провели его въ особое помѣщеніе, усадили на соболье сидѣнье, угощали жирнымъ конскимъ мясомъ, поили лучшимъ кумысомъ; затѣмъ подвели къ нему свою дочь и сказали: „Судьба назначила васъ одинъ для другого, живите счастливо и любовно!“ Дѣвица была чудомъ ума и красоты, и богатырь, увидавъ её, полюбилъ сразу и тутъ же согласился жениться на ней. Начался пиръ, по обыкновенію: въ то время Якуты не знали вина и пили кумысъ съ масломъ, который приготовляли лучше, чѣмъ мы теперь. Послѣ совершившагося такимъ образомъ бракосочетанія тесть сказалъ зятю: „Дорогой зять, я знаю, у тебя живы отецъ и мать, они не знаютъ, что ты живъ и здоровъ и даже женатъ; несомнѣнно они очень обрадуются, увидавъ тебя съ молодой женой; я отдѣлилъ вамъ половину всего моего имѣнія, возьмите его и поѣзжайте благополучно обрадовать родителей твоихъ, которые думаютъ, что тебя погубилъ страшный воронъ, а вышло на оборотъ, недаромъ говоритъ пословица: отъ бѣды пожива бываетъ (алджархайтанъ алъ тахсаръ); сестра ворона указала тебѣ насъ и твою жену“. Съ красавицей женой и полученнымъ богатствомъ поѣхалъ нашъ богатырь въ отчій домъ. Старикъ-отецъ, завидѣвъ приближающихся гостей, вышелъ къ нимъ на встрѣчу и не узналъ своего сына. Богатырь сказалъ ему: Я тотъ, кому ты обѣщалъ половину твоего имѣнія, когда я избавилъ тебя отъ когтей ворона. Тогда старикъ едва привелъ себѣ на память и наконецъ вспомнилъ, что дѣйствительно какой-то молодецъ спасъ его отъ неизбѣжной гибели. Хотя старикъ и слышалъ отъ жены, что у нихъ былъ сынъ, но такъ какъ времени съ тѣхъ поръ прошло много и сынъ не возвращался, то съ теченіемъ времени и самая память объ этомъ обстоятельствѣ изгладилась изъ памяти и теперь едва онъ могъ припомнить, что дѣйствительно кто-то, когда-то спасъ его, но о томъ, что у него былъ сынъ, вспомнить не могъ. Старикъ позвалъ въ домъ гостей, а старуха, выйдя посмотрѣть, кто гости, узнала сына и на радостяхъ устроила пиръ на славу, Долго пили жирный кумысъ и ѣли вкусное и сочное конское мясо. Съ тѣхъ поръ молодые и старики зажили спокойно и счастливо.

Эряйдахъ Буруйдахъ Эрь Соготохъ.

 

Съ седьмого неба былъ сотворенъ Якутъ, который жилъ на землѣ; у него была огромная юрта; за обѣдомъ и ужиномъ онъ ѣлъ по три кобылы, которыхъ варилъ въ громадномъ котлѣ; онъ былъ необыкновеннаго роста и силы — его звали Эряйдяхъ Буруйдахъ Эрь Соготохъ. Оружіемъ его были: лукъ, сдѣланный кузнецами, живущими за девятью морями, (эти кузнецы звались чёмчёрюкянь кырбытанъ и работали его девять сутокъ); стрѣла этого лука имѣла свойство убивать все, что было впереди на разстояніи семи ночлеговъ; 90-пудовая булава или кистень и огромный мечъ (батасъ), самой красивой работы, съ искусно отполированнымъ клинкомъ, довершали вооруженіе. Эрь Соготохъ былъ увѣренъ, что если бы 38 родовъ чертей, живущихъ въ аду, вздумали бороться съ нимъ, то онъ всѣхъ ихъ раскрошилъ бы, какъ мухъ. Одинаково мощнымъ считалъ онъ себя и противъ 28 родовъ небожителей. Жилъ Эрь Соготохъ одинъ, никого изъ людей не видалъ; богатство его было громадно и состояло изъ скота и пушныхъ звѣрей. Однажды, вставъ утромъ, онъ одѣлся, умылся, сѣлъ на своего вороного коня и поѣхалъ осматривать свой скотъ. Ѣхавши, увидалъ онъ впереди себя саврасаго коня огромнаго роста, дыханіе котораго обхватывало пламенемъ все, что было передъ нимъ; на конѣ, сидѣлъ осьмигранный желѣзный чортъ; голова его была величиной равна десяти стогамъ сѣна сложеннымъ вмѣстѣ; носъ былъ желѣзный въ 3½ сажени длины; когти на рукахъ были тоже желѣзные и были по три четверти длины каждый. Одѣтъ былъ великанъ этотъ весь въ желѣзо, почему можно было принять его за желѣзнаго человѣка. Увидавъ такого страннаго великана, Эрь Соготохъ и радъ былъ встрѣтить себѣ соперника, и вмѣстѣ съ тѣмъ злое чувство поднялось въ его сердцѣ; онъ поскакалъ къ нему и, поровнявшись, запѣлъ: „Хотя ты восьмигранный чортъ, но слушай, что скажетъ тебѣ мое серебряное горло: откуда ты, какъ зовутъ тебя, кто твои предки и зачѣмъ ты заѣхалъ сюда?“ Какъ только Якутъ Эрь Соготохъ выговорилъ это, желѣзный великанъ сошелъ съ своего коня, имѣя въ рукахъ мечъ, и, довольно близко подойдя къ Соготоху, запѣлъ: До моей родины можно доѣхать въ три вѣка, а путь лежитъ на край свѣта, черезъ девять морей, за огненнымъ моремъ. Отецъ мой — духъ огненнаго моря — Уотъ-осаръ-тоёнъ, а меня зовутъ Тимирь Уоранъ-Бухатыръ. Я пріѣхалъ къ тебѣ попробовать твою силу, убить тебя и думаю, что я тебѣ равный другъ (т. е. такой же богатырь, съ которымъ тебѣ не стыдно сразиться). Эрь Соготохъ выхватилъ свой мечъ, ударилъ имъ дьявола по головѣ и сказалъ — „На, вотъ, другъ, посмотри мою силу и ловкость“. Началась драка, продолжавшаяся девять сутокъ, и никто изъ нихъ не могъ считать себя побѣдителемъ. Тогда дьяволъ сѣлъ на своего коня и сказалъ Якуту: Ну, попробуй догнать меня, неужели ты не рѣшишься гнаться за мной? Якутъ погнался за нимъ, не зная, куда ѣдетъ; наконецъ разглядѣлъ, что ѣдетъ уже за предѣлами своей родины, гдѣ девять небосклоновъ сходятся съ землей, а съ западной стороны протекало огненное море. Доѣхавъ до этого моря, дьяволъ остановилъ своего коня и сказалъ Якуту: „ты теперь очень далеко отъ своего дома; если воротишься домой, то я всѣмъ буду разсказывать про твою трусость, разскажу всему небесному улусу, передамъ на смѣхъ всему потомству. Ну, теперь смотри, какъ я поѣду“. Сказавъ это, дьяволъ бросился въ огненное море, а Якутъ, не отставая, полетѣлъ за нимъ. Три дня плылъ онъ по огненному морю, не было ни конца, ни краю его; пламя обхватывало всю его одежду и коня, такъ что на немъ сгорѣла вся одежда, а на конѣ вся шерсть. Наконецъ волной выбросило его на берегъ едва живаго, такъ что онъ не могъ ни встать, ни сидѣть. Тогда онъ обратился къ небу и сталъ звать на помощь духа Сотворителя. На небѣ появилось бѣлое облако, грянулъ громъ, послѣ чего показалась сидящая на облакѣ шаманка, которая, спускаясь надъ нимъ, запѣла: „Сотворившій тебя отецъ услышалъ просьбу твою; ты сотворенъ былъ въ давнопрошедшія времена на небѣ Аи-Тоён’омъ, сотворившимъ и всѣхъ насъ. Я — шаманка, воскрешаю умершихъ, исцѣляю больныхъ; меня зовутъ Анъ Тюсюльгю Удаганъ. Отецъ твой посылаетъ тебѣ свое благословеніе на побѣду враговъ и на смерть Тимирь Уорана. Вѣсть о твоемъ спасеніи сообщаю тебѣ!“ и съ этими словами полетѣла обратно на небо.

Соготохъ немедленно почувствовалъ себя здоровымъ, сѣлъ на своего коня и поѣхалъ за Тимирь Уораномъ на западъ; доѣхавъ до конца земли, гдѣ начинается дорога въ адъ, онъ, по причинѣ всегдашнихъ сумерекъ въ той сторонѣ, не могъ ничего разсмотрѣть. Люди тамъ были одноногіе, съ одной рукой на груди и однимъ глазомъ во лбу. Доѣхавъ до этого мѣста, Тимирь Уоранъ скрылся изъ глазъ Соготоха, а люди его въ несмѣтномъ количествѣ напали на Соготоха и били его семь сутокъ, и Соготохъ защищался противъ нихъ своей саблей; освободившись отъ нихъ, онъ продолжалъ свой путь на западъ и доѣхавъ до каменнаго дома, оборотился громаднымъ быкомъ, длиной въ 70 саженъ, съ рогами въ 30 саженъ и легъ у порога этого дома. На девятомъ мѣсяцѣ этого лежанья вышла изъ дому старуха Тимирь Бягійдянь, съ семью горбами на спинѣ, съ однимъ глазомъ на лбу, съ саженнымъ желѣзнымъ носомъ, съ одной рукой на груди, снабженной аршинными желѣзными когтями. Старуха, увидавши быка, стала скакать вокругъ него и запѣла: „Ты скажи, бычекъ, откуда ты пришелъ; если бы съ неба спустился, былъ бы на тебѣ снѣгъ; если бы ты вышелъ изъ земли, былъ бы ты въ пыли. Я спала 9 мѣсяцевъ, и на счастіе моего желудка богъ послалъ мнѣ тебя, и теперь мнѣ голодной будетъ чѣмъ позавтракать“. Какъ только старуха кончила эти слова, быкъ подхватилъ ее на рога, и началась драка: старуха защищалась носомъ и когтями. Дрались они 9 мѣсяцевъ, у быка не стало ни роговъ, ни шкуры и побѣда клонилась уже на сторону старухи, но быкъ сбросилъ съ себя остатки своей шкуры и сталъ опять тѣмъ, чѣмъ былъ прежде, Соготохомъ, и, остановившись передъ старухой, запѣлъ: „Дочь ада, слушай, что скажу тебѣ: меня зовутъ Эряйдахъ Буруйдахъ Эрь Соготохъ. Я ищу богатыря Тимирь Уорана, котораго, я знаю, ты спрятала, и, если ты мнѣ не выдашь его, то я тебя убью“. На это Тимирь Бягійдянь вскричала такъ громко, что треснули горы: „Я теперь поняла, зачѣмъ ты лежалъ у моего порога девять мѣсяцевъ; я знаю, гдѣ Тимирь Уоранъ, но пока будутъ цѣлы мои кости, я не выдамъ тебѣ его“. Снова началась жестокая борьба, и побѣда уже склонялась на сторону Якута, какъ старуха остановила его: „Дай мнѣ немного отдохнуть, я тебѣ скажу всю правду. Тимирь Уоранъ проѣхалъ здѣсь три года тому назадъ; его домъ отсюда на югъ, за девятью морями, на концѣ земли тамъ, гдѣ живутъ Якуты, но не тѣ, которыхъ ты знаешь; тамъ живутъ Хонгорунъ Хотой Бюргю Тоенъ и его жена Кюнь Тюсюльгю Хотунъ; у нихъ дочь — шаманка Сырдыкъ Сыралыма; она пожелала выйти за тебя за мужъ и потому послала за тобой Тимирь Уорана, чтобы или заманить тебя къ ней, или привезти насильно“. Когда она кончила эти слова, онъ бросилъ ей свою шкуру, и она обратилась въ 70-ти саженнаго быка. Эрь Соготохъ сѣлъ на него верхомъ и поѣхалъ на югъ, На девятый день доѣхали они до страны, гдѣ жилъ Хонгорунъ Хотой; Соготохъ спустился съ быка, который, проглотивъ сразу 270 коровъ, отправился назадъ. Затѣмъ Соготохъ направился къ дубу, стоявшему на громадномъ бугрѣ, отрубилъ 9 главныхъ суковъ, разложилъ 9 костровъ, поймалъ 9 кобылицъ, которыхъ изжарилъ на 9-ти рожнахъ и съѣлъ всѣхъ разомъ. Когда вѣсть объ этомъ дошла до Хонгоруна Хотоя, то послѣдній сказалъ: „Я думалъ, что Эръ Соготохъ — Якутъ, а онъ дьяволъ, и пріѣхалъ раззорить меня. Девять дѣвъ и девять юношей, приготовляйтесь, садитесь всѣ на бѣлыхъ лошадей, отправляйтесь къ нему и просите его ко мнѣ“. Они пріѣхали къ Соготоху и такъ обратились къ нему: „Господинъ нашъ, мы пріѣхали просить тебя пріѣхать къ нашему отцу и матери, которые этого желаютъ“. Услыхавъ это, Эрь Соготохъ сильно закричалъ на нихъ и, схвативъ свою саблю, гналъ ихъ 7 верстъ, а возвратившись назадъ, онъ опять изжарилъ 9 кобылъ и, съѣвъ ихъ, легъ спать. Посланные, возвратясь къ Хонгоруну Хотою, разсказали про все, что они видѣли и испытали и высказали при этомъ свое мнѣніе, что Эрь Соготохъ не человѣкъ, а дьяволъ. Хонгорунъ Хотой имѣлъ двухъ сыновей-богатырей: перваго звали Хороджай-бяргянь, а второго — Хомусъ Уланъ Аттахъ Хомустаи Бяргянь. Они, услыхавъ про поступокъ Соготоха, стали снаряжаться къ бою изготовившись, поѣхали къ Соготоху. Старшій запѣлъ: „Я ожидалъ видѣть въ тебѣ хорошаго человѣка, а ты пріѣхалъ насъ раззорять; я тебѣ равный, и мы помѣряемся силой“. Началась драка и продолжалась девять сутокъ, безъ перевѣса на чьей либо сторонѣ. Тогда дочь Хонгорунъ Хотоя — шаманка Сырдыкъ Сыралыма сѣла на облако и стала умолять прекратить драку: „Эрь Соготохъ, послушай словъ любящей тебя: оставь драку! того же желаютъ и родители мои“. Услышавъ это, дравшіеся остановились и тутъ же помирились. Эрь Соготохъ женился на Сырдыкъ Сыралыма. Раньше на ней хотѣлъ жениться дьявольскій богатырь Анъ-Аджырга, который, взявъ съ собой 800 отборныхъ богатырей и пріѣхавъ къ Хонгорунъ-Хотою, велѣлъ сказать ему: „Я думалъ жениться на твоей дочери, а ты отдалъ ее Эрь Соготоху. Соготохъ долженъ со мной драться, и побѣда рѣшитъ, кому изъ насъ должна принадлежать Сырдыкъ Сырылыма“. Эрь Соготохъ и два брата его жены, собравъ сколь возможно было больше воиновъ, направились на своего новаго врага, который истребилъ весь скотъ Хонгоруна Хотоя и сжегъ его лѣса. 9 сутокъ дрались Якуты и наконецъ перебили всю дьявольскую силу, а самого Анъ Аджырга, взявши въ плѣнъ, привязали къ 9-ти лѣсинамъ, но ни какъ не могли убить его. Тогда жена Эрь Соготоха сказала: „Не можетъ быть, чтобы онъ былъ весь желѣзный, когда хотѣлъ жениться на Якуткѣ: противъ сердца должно быть открытое мѣсто“. Дѣйствительно, противъ сердца обнаружено проницаемое мѣсто, и Анъ Аджырга былъ убитъ. Спустя нѣкоторое время Эрь Соготохъ съ женой поѣхалъ домой, (пути его было три года), и пріѣхавъ, зажилъ спокойно и зажиточно. Отъ него произошли теперешніе Якуты.

(OCR: Аристарх Северин)