ТРИ ГОДА ВЪ СѢВЕРО-ВОСТОЧНОЙ СИБИРИ ЗА ПОЛЯРНЫМЪ КРУГОМЪ.

11 іюля 1874 года.

Получивъ отъ генералъ-губернатора Восточной Сибири необходимыя инструкціи относительно моей командировки и порученіе изслѣдовать по пути сифилитическія болѣзни между при-ленскими жителями Киренскаго округа Иркутской губерніи, я выѣхалъ изъ Иркутска 7 іюля 1874 . года. Отъ этого города до р. Лены надобно было проѣхать сухимъ путемъ 8 почтовыхъ станцій. Девятая станція находится въ селеніи Качугѣ, расположенномъ на берегу р. Лены. Далѣе пришлось ѣхать сухимъ путемъ по берегу рѣки еще пять перегоновъ и четыре почтовыхъ станціи, послѣднею изъ которыхъ была Жигайловка. На всемъ этомъ пространствѣ дорога проложена по узкому берегу, который въ 19-ти верстахъ за Качугою до того стѣсненъ между р. Леною и отвѣсными горами вышиною въ 80 саженей и болѣе, что тройка лошадей съ экипажемъ съ трудомъ можетъ проѣхать по нему. Горы эти, представляющіяся въ видѣ высокихъ, отвѣсныхъ стѣнъ и имѣющія небольшой наклонъ, состоятъ изъ глинистыхъ пластовъ темнокраснаго цвѣта. Проѣздъ въ этомъ мѣстѣ показался мнѣ и опаснымъ, и страшнымъ. На опасность указывали большіе обломки горъ, разбросанные во многихъ мѣстахъ не только на берегу рѣки, но и на узкой тропинкѣ, по которой я ѣхалъ; невольный страхъ овладѣвалъ мною при видѣ висящихъ надъ головою обваловъ, выдвинутыхъ впередъ и ежеминутно угрожающихъ паденіемъ.

Лена, въ теченіи своемъ дѣлаетъ много изгибовъ, протекая между горами различной величины и разнообразной формы, вслѣдствіе чего и дорога, идущая вдоль рѣки, очень извилиста. Она или идетъ по самому берегу, или удаляется отъ него въ горы, смотря по удобству мѣстности для проѣзда. Дорога черезъ горы, гдѣ подъемъ тянется иногда на двѣ и на три версты, до того тяжела, что къ моему троечному экипажу припрягали еще тройку лошадей. Всѣ почти горы покрыты по большей части соснами и лиственницами, между которыми кое-гдѣ виднѣются ели и березы, — а только весьма немногія совершенно обнажены. На низменностяхъ растетъ тальникъ, ольха, осина, малорослая береза и другія кустарниковыя растенія, за исключеніемъ орѣшника, котораго я не встрѣчалъ нигдѣ.

10 іюля я прибылъ въ деревню Жигайловку, послѣднюю почтовую станцію, гдѣ окончательно прекращается ѣзда сухимъ путемъ и откуда вплоть до г. Якутска мнѣ пришлось плыть по р. Ленѣ въ лодкѣ.

Деревня Жигайловка, расположенная на лѣвомъ берегу р. Лены, въ открытой мѣстности, на равнинѣ, окруженной небольшими горами, имѣетъ довольно опрятный видъ. Она состоитъ изъ нѣсколькихъ десятковъ крестьянскихъ домовъ, между которыми дома зажиточныхъ крестьянъ отличаются красивою постройкою и весьма удобнымъ расположеніемъ комнатъ для пріѣзжающихъ. Въ этой деревнѣ, каждый пріѣзжающій, не желая плыть дальше въ почтовой лодкѣ, очень неудобной и непомѣстительной, долженъ останавливаться дня на два и болѣе, чтобы сбыть свой экипажъ и запастись шитикомъ, т. е. лодкою довольно большихъ размѣровъ, заключающею въ себѣ каюту (родъ небольшой комнаты) для пассажира и склада вещей.

 

25 іюля 1874 г.

Три дня уже плыву по р. Ленѣ на своемъ шитикѣ, управляемомъ двумя гребцами и рулевымъ, которые на каждой станціи смѣняются новыми. Станціи расположены то на правомъ, то на лѣвомъ берегу рѣки, смотря по удобству мѣста для пристани, и находятся другъ отъ друга на разстояніи 20, 25 и 30 верстъ. Нахожусь почти въ 300 верстахъ за Жигайловкою, переночевавъ два раза въ шитикѣ у берега рѣки. Ночью плыть неудобно по причинѣ встрѣчаемыхъ очень часто мелей, которыхъ въ темную ночь замѣтить невозможно; да притомъ и р. Лена въ этой мѣстности очень мелка, въ чемъ я удостовѣрился сегодня, замѣтивъ между Скокнинскою и Боярскою почтовыми станціями крестьянина, переправившагося на другой берегъ рѣки верхомъ на лошади. Кромѣ того во время ночнаго плаванія легко можно встрѣтиться съ медвѣдемъ, который, спустившись съ горъ на берегъ рѣки для отысканія себѣ пищи, нападаетъ на плывущую лодку, о чемъ я узналъ изъ разсказа гребцовъ. Отъ Жигайловки до Боярской станціи, гдѣ я остановился на ночлегъ, Лена тоже чрезвычайно извилиста и протекаетъ змѣеобразно между горами, покрытыми сосновымъ строевымъ лѣсомъ съ примѣсью лиственничныхъ деревьевъ большаго роста и объема. Между ними виднѣются кое-гдѣ высокія, тонкія и притомъ прямыя, какъ пальмы, березы, съ небольшимъ развѣтвленіемъ вверху. Ель и пихта встрѣчаются здѣсь очень рѣдко.

Горы тянутся по обѣимъ сторонамъ Лены отдѣльною цѣпью. Каждая цѣпь состоитъ или изъ волнообразныхъ горныхъ хребтовъ, покрытыхъ темною зеленью хвойныхъ деревьевъ, или же изъ горъ, совершенно обнаженныхъ, стоящихъ рядомъ другъ возлѣ друга, и имѣющихъ форму то какъ бы разрушенныхъ стѣнъ крѣпости или древняго замка, то высокихъ коническихъ башенъ, то цилиндрическихъ толстыхъ колоннъ съ усѣченными вершинами, то уродливой головы какого-то допотопнаго животнаго съ разинутою пастью и многихъ другихъ предметовъ самой причудливой формы.

 

17-го іюля 1874 г.

Чѣмъ болѣе приближаюсь къ Киренску, тѣмъ разнообразнѣе и красивѣе становятся мѣстности по обѣимъ сторонамъ Лены, которая здѣсь и шире и глубже, нежели около д. Жигайловки. Берега ея постепенно возвышаются и въ нѣкоторыхъ мѣстахъ покрыты такими же мелкими камнями, какими покрыто и дно рѣки на всемъ ея протяженіи. Рѣзкіе изгибы и повороты Лены имѣютъ нѣкоторое сходство съ теченіемъ р. Амура, а развѣтвленія горныхъ хребтовъ, удаляющихся въ тайгу (лѣсъ), справа и слѣва отъ береговъ рѣки, напоминаютъ собою видъ острова Сахалина, если смотрѣть на него издали, плывя отъ г. Николаевска по Татарскому проливу. Мысль о такомъ сходствѣ еще болѣе заняла меня при видѣ встрѣчаемыхъ почти ежеминутно ручьевъ, текущихъ по склонамъ высокихъ горъ и спускающихся въ р. Лену съ какимъ то особеннымъ шумомъ, слышнымъ издали въ этихъ глухихъ мѣстахъ. Приблизившись къ одному изъ такихъ ручьевъ, я увидѣлъ возлѣ него рядъ построенныхъ одна подъ другою небольшихъ мельницъ, въ которыхъ крестьяне мелютъ рожь весною, въ ту именно пору, когда отъ тающихъ снѣговъ всѣ ручьи превращаются въ небольшія рѣчки и имѣютъ стремительное теченіе. Въ остальное время года онѣ стоятъ въ бездѣйствіи надъ узкимъ ручейкомъ безъ всякаго за ними присмотра. Такихъ мельницъ я насчитывалъ въ иномъ мѣстѣ до десяти и болѣе. Всѣ деревни, встрѣчаемыя на пути, расположены на возвышенныхъ берегахъ Лены, къ которымъ не подходитъ вода во время весенняго половодія и за которыми находится открытая мѣстность. Крестьянскіе дома довольно красивой наружности построены изъ сосноваго или же изъ еловаго дерева и имѣютъ деревянныя крыши, такъ какъ здѣсь строительнаго матеріала очень много. Комнаты опрятны и свѣтлы, не взирая на то, что въ окнахъ мѣсто стеколъ заступаетъ слюда, добываемая здѣшними жителями въ горахъ. Крестьяне занимаются весною и лѣтомъ хлѣбопашествомъ, для чего въ тайгѣ, близъ деревень, выкорчевываютъ (т. е. вырываютъ громадные корни деревьевъ) небольшіе клочки земли и сѣютъ на нихъ рожь, ячмень, овесъ и проч. Огородовъ въ деревняхъ очень мало. Большихъ сѣнокосныхъ луговъ вовсе нѣтъ, а встрѣчаются въ нѣкоторыхъ мѣстахъ по берегу Лены узкія полосы сухихъ болотъ, поросшихъ осокою, которою только и пользуются крестьяне. Поэтому и цѣна на сѣно до того здѣсь высока, что въ 1873 году за небольшой возъ сѣна платили 20 руб. сер. Замою охотятся на бѣлокъ и соболей. Первыхъ водится очень много въ тайгѣ, но достоинство ихъ мѣха — ниже средняго; соболей же хотя и мало, за то шкурка его цѣнится отъ 25 до 35 и 50 рублей. Осенью охотятся иногда на медвѣдей, но охота на нихъ всегда бываетъ сопряжена съ опасностью, такъ какъ здѣшній медвѣдь очень смѣлъ и силенъ, и при томъ непомѣрно большаго роста. Онъ нападаетъ не только на домашній скотъ въ деревняхъ, подкравшись къ нему ночью, но преслѣдуетъ даже человѣка, завидѣвъ его издали въ тайгѣ. Мнѣ разсказали одинъ несчастный случай, бывшій въ прошломъ году близъ деревни Таюры, расположенной надъ рѣчкою того-же имени, впадающей въ Лену, — что медвѣдь задавилъ на смерть тунгуса и тунгуску, пріостановившихся на ночлегъ съ своими оленями. По этому случаю на другой же день устроили охоту, и медвѣдь былъ убитъ; снятая съ него кожа имѣла около 4 аршинъ длины. Такой величины медвѣди встрѣчаются здѣсь очень часто и бываютъ до того сильны, что задавленную ими лошадь или корову берутъ въ охабку и на заднихъ лапахъ уносятъ въ тайгу. Нерѣдко случается, что медвѣдь пойманную собаку съѣдаетъ тутъ-же, на мѣстѣ.

При-ленская глухая мѣстность располагаетъ, какъ кажется, въ извѣстной степени людей къ безсовѣстности, необузданности и коварству, лучшимъ доказательствомъ чего служатъ здѣшніе поселенцы. На видъ они кажутся кроткими, добродушными и услужливыми, между тѣмъ какъ въ мысли ихъ кроется постоянно какой нибудь злой умыселъ. Убить человѣка имъ ничего не стоитъ: поэтому, воспользовавшись удобнымъ для того случаемъ, часто убиваютъ возвращающагося съ пріисковъ съ деньгами работника, заманивъ его къ себѣ въ домъ для ночлега. Слѣды преступленія скрываетъ вѣчно-молчаливая тайга, а подчасъ и р. Лена. Вообще нравственность всего здѣшняго населенія испорчена въ высшей степени, а наклонность къ пьянству до того развита у всѣхъ, что мнѣ указывали на нѣкоторыя деревни, отличающіяся особеннымъ пристрастіемъ къ водкѣ, отзываясь о нихъ съ насмѣшкою, что и дѣти тамъ родятся пьяными. Между тѣмъ нѣтъ никакой возможности искоренить совершающіяся безобразія въ этой глухой сторонѣ, удаленной на сотни верстъ отъ центра полицейскаго надзора, тѣмъ болѣе, что мѣстные волостные засѣдатели очень снисходительно смотрятъ на нѣкоторыя преступленія, считая ихъ почему-то невинными шалостями.

 

19-го іюля 1874 г.

Послѣ томительной жары, продолжавшейся около трехъ недѣль сряду, сегодня утромъ въ первый разъ воздухъ освѣжился дождемъ. Онъ появился неожиданно вмѣстѣ съ порывистымъ вѣтромъ, который то утихалъ на время, то опять усиливался и нагонялъ дождевыя тучи, сильно волнуя притомъ поверхность рѣки и угрожая посадить лодку мою на мель. Въ продолженіе одного часа по нѣскольку разъ то прояснялось, то дѣлалось пасмурно, а подъ вечеръ разъигралась такая сильная буря, что вдругъ вся рѣка покрылась темными, пѣнящимися волнами, которыя, причиняя ужасную качку, ежеминутно угрожали опрокинуть лодку. Но такъ какъ Лена въ этомъ мѣстѣ еще не очень широка, то гребцамъ . удалось подплыть къ берегу, защищенному отъ напора вѣтра высокими, почти отвѣсными горами. Въ спокойномъ мѣстѣ мы простояли около часа, прислушиваясь къ завываніямъ бури и равнодушно посматривая на взъерошенный хребетъ разъяренной Лены.

Установившаяся послѣ кратковременной бури тишина, а главное прохладный воздухъ, которымъ я не пользовался отъ выѣзда изъ Иркутска, заставили меня плыть дальше до поздней ночи. Кто не былъ въ Сибири, особенно въ лѣтнее время, тотъ не можетъ себѣ представить, до какой степени мучительна бываетъ ѣзда во время лѣтнихъ жаровъ и не столько отъ жгучихъ солнечныхъ лучей, сколько отъ ужаленія мухъ и комаровъ; а потому минута прохлады становится для путешественника истиннымъ наслажденіемъ. Сибирскія мухи больше обыкновенныхъ и до того неотвязчивы, что нѣтъ возможности отогнать ихъ отъ себя. Хуже всего то, что онѣ постоянно стремятся къ вѣкамъ глазъ, стараясь попасть въ глазные углы, и вползаютъ въ полости носа и ушей, причиняя весьма чувствительныя ужаленія, послѣ которыхъ на долго остается припухлость ужаленной части тѣла. Защитою отъ здѣшнихъ комаровъ служитъ дымокуръ и сѣтка. Дымокуръ устраивается слѣдующимъ образомъ: на глиняный сосудъ съ небольшимъ углубленіемъ кладутъ нѣсколько раскаленныхъ угольевъ (иногда зажигаютъ нѣсколько сухихъ щепокъ), которые прикрываютъ сперва сухимъ мохомъ, потомъ сырою травою, тальниковыми листьями и вѣтками, иногда же и навозомъ. Отъ медленнаго горѣнія этихъ веществъ образуется дымъ, который стараются поддерживать постояннымъ поддуваніемъ, прибавляя притомъ понемногу горючаго матеріала. Такой дымокуръ помѣщается снаружи, у дверей и оконъ дома и въ сѣняхъ. Кромѣ того, дымокуромъ небольшихъ размѣровъ запасаются работники во время своихъ занятій на открытомъ воздухѣ, нося его постоянно на спинѣ. Но дымокуръ, какъ я убѣдился, мало приноситъ пользы; болѣе всего защищаетъ отъ комаровъ сѣтка. Она бываетъ двухъ родовъ: или волосяная, употребляемая только крестьянами или же дѣлается изъ чернаго крепа. Эта послѣдняя очень удобна и практична. Для ея проготовленія берется аршинъ съ четвертью крепа во всю его ширину и дѣлается родъ занавѣси, охватывающей кругомъ шляпу надъ ея широкими полями. Бока занавѣси сшиваются на-глухо. Черезъ весь нижній край этой занавѣси, опускающейся ниже плечей, проведенъ свободно тонкій шнурокъ, которымъ стягивается кругомъ шеи сѣтка, защищающая такимъ образомъ отъ ужаленія комаровъ всю голову, лицо и шею.

 

20-го іюля 1874 г.

Сегодня прибылъ я въ городъ Киренскъ, сдѣлавъ въ теченіе полусутокъ 39 верстъ (одинъ перегонъ), отъ послѣдняго ночлега въ д. Безруковой.

Киренскъ лежитъ на открытомъ мѣстѣ, на правомъ берегу Лены, которая, обогнувъ городъ съ сѣверной его стороны, дѣлаетъ поворотъ влѣво и скрывается между высокими скалистыми горами, покрытыми сосновымъ лѣсомъ, съ примѣсью лиственницы и ели. Городъ раскинутъ на крошечномъ островкѣ, образовавшемся отъ двухъ рукавовъ р. Киренги при впаденіи ея въ Лену. Этотъ дельтообразный островокъ имѣетъ нѣсколько возвышенностей, и построенная на одной изъ нихъ, самой большой, деревянная церковь издали бросается въ глаза подъѣзжающему со стороны Иркутска. За нею тянется рядъ домовъ, стоящихъ по одной прямой линіи, съ правой стороты которой виднѣется группы высокихъ сосновыхъ деревьевъ, закрывающихъ собою монастырскую ограду. Въ оградѣ находятся два или три домика, гдѣ живутъ монахи; домъ немного побольше, занимаемый архимандритомъ, и кромѣ того необходимыя службы. Всѣ постройки, равно какъ и самая ограда, деревянныя. Между постройками на небольшой площадкѣ стоятъ рядомъ двѣ деревянныя, церкви изъ которыхъ одна до того уже обветшала, что въ ней съ давняго времени не совершается служба. Церковь эта по всей вѣроятности принадлежитъ къ числу самыхъ первыхъ построекъ, относящихся къ 1655 году, въ которомъ былъ построенъ Киренскъ, или же существуетъ она по крайней мѣрѣ съ 1764 года, т. е. съ того времени, когда Киренскъ сдѣлался окружнымъ городомъ Иркутской губерніи.

Въ городѣ всѣ постройки большею частью деревянныя, за исключеніемъ нѣсколькихъ купеческихъ каменныхъ домовъ довольно красивой наружности и расположенныхъ по набережной Лены на плоской мѣстности. Изъ числа этихъ домовъ нѣкоторые даже двухъэтажные. Населеніе города состоитъ изъ мѣщанъ, крестьянъ поселенцевъ, купцовъ, лицъ духовнаго званія и чиновниковъ. Всѣхъ жителей считается около 1000 человѣкъ обоего пола, не включая въ это число мѣстной военной команды, служащихъ при окружномъ полицейскомъ управленіи чиновниковъ и арестантовъ.

Десять уже дней пробылъ я въ Киренскѣ, занимаясь изслѣдованіемъ сифилитическихъ болѣзней, какъ въ городѣ, такъ и въ сосѣднихъ деревняхъ. Находясь поэтому въ постоянныхъ сношеніяхъ съ здѣшними жителями, я имѣлъ возможность присмотрѣться не только къ матеріальному быту, но и къ нравственной сторонѣ ихъ жизни. Болѣе всего обратили на себя мое вниманіе здѣшніе поселенцы и крестьяне, буйный характеръ которыхъ и пристрастіе къ водкѣ съ перваго раза рѣзко бросились мнѣ въ глаза.

Нельзя встрѣтить ни одной приличной физіономіи, всѣ онѣ исцарапаны, избиты и смотрятъ на проходящихъ съ дерзостью и нахальствомъ. Съ утра до вечера можно видѣть на улицѣ по нѣскольку человѣкъ вмѣстѣ, пьяныхъ до безобразія, то поющихъ нескладныя пѣсни, то спорящихъ между собою во все горло. Ссора оканчивается обыкновенно дракою, происходящею или въ кабакахъ, которыхъ здѣсь чрезвычайно много, или гдѣ нибудь за городомъ. Нѣсколько дней тому назадъ былъ такой случай: въ 11 часовъ вечера письмоводитель полицейскаго управленія, возвращаясь изъ гостей домой и проходя мимо кабака, замѣтилъ въ немъ пьянствующихъ работниковъ, которые очень неосторожно обходились съ огнемъ. Подойдя къ открытому окну, онъ началъ увѣщевать ихъ и приказалъ разойтись по домамъ. Одинъ изъ пирующихъ, выбѣжавъ на улицу и опрокинувъ письмоводителя на землю, началъ топтать ногами его грудь, а обѣими руками давить горло. Потомъ выбѣжало изъ кабака еще двое пьяныхъ, которые начали наносить жертвѣ удары куда попало, одинъ палкою, а другой — желѣзною кочергою. На другой день, избитаго до полу-смерти письмоводителя съ опухшимъ и окровавленнымъ лицомъ и съ пробитыми въ нѣсколькихъ мѣстахъ до черепа головными покровами, отправили въ больницу на излѣченіе, а виновные скрылись безслѣдно. Такая наглость должна бы, кажется, поднять на ноги всю полицію для отысканія преступниковъ, а между тѣмъ она отнеслась очень равнодушно къ этому происшествію, обвинивъ даже несчастнаго письмоводителя въ томъ, что онъ самъ далъ къ этому поводъ. За городомъ тоже совершаются различныя продѣлки, особенно въ лѣтнюю пору, во время сѣнокоса, на которомъ часто изъ-за пустяковъ одинъ другому наноситъ раны ножемъ или косою. Все это дѣлается въ нетрезвомъ видѣ, такъ какъ по заведенному здѣсь обычаю, сверхъ дневной денежной платы, хозяинъ долженъ еще угостить работника водкою. Много впрочемъ страннаго, несогласующагося съ русскими обычаями, замѣчается въ образѣ жизни здѣшняго населенія. Городскіе жители, напримѣръ, не считаютъ необходимостью варить себѣ каждый день пищу, довольствуясь однимъ чаемъ, который приготовляютъ по нѣскольку разъ въ сутки. Такая привычка, быть можетъ, произошла у нихъ вслѣдствіе высокихъ цѣнъ на съѣстные припасы, которыми не всякій можетъ запасаться въ достаточномъ количествѣ, не будучи въ состояніи платить по 8 копѣекъ за фунтъ хлѣба и по 35 коп. за фунтъ говядины самаго низкаго сорта. Къ тому же гибельное пристрастіе къ спиртнымъ напиткамъ, побуждающее отдать послѣднюю копѣйку за рюмку водки въ питейномъ домѣ, сдѣлало правильное употребленіе пищи второстепенною ихъ потребностью. Большею частью замѣчается это въ низшемъ слоѣ городскаго населенія и въ ближайшихъ отъ города деревняхъ.

 

8 Августа 1874 г.

Не взирая на то, что всѣ мои занятія какъ въ Киренскѣ, такъ и въ окрестныхъ деревняхъ совершенно уже кончились, я нахожусь до сихъ поръ въ этомъ до крайности скучномъ городкѣ, гдѣ нѣтъ никакой общительности между жителями и гдѣ каждый, живя взаперти только для самого себя, не имѣетъ ни малѣйшаго понятія о жизни общественной. Никто здѣсь не интересуется ни книгами, ни періодическими изданіями ни даже губернскими вѣдомостями, съ которыми можно встрѣтиться лишь въ полицейскомъ управленіи и въ городской конторѣ. Всѣ заняты исключительно однимъ только пріобрѣтеніемъ денегъ, не гнушаясь при этомъ никакими предосудительными способами, добытую копѣйку сейчасъ же сбываютъ содержателю виннаго погреба. Въ такой средѣ трудно найти минуту развлеченія въ досужіе отъ занятій часы, а еще труднѣе разнообразить чѣмъ нибудь цѣлый рядъ скучныхъ дней, медленно тянущихся безъ дѣла. Невольно овладѣваетъ человѣкомъ тоска, которую разсѣять нельзя даже прогулками, такъ какъ единственнымъ мѣстомъ для нихъ служитъ здѣсь грязная набережная, на которой лежатъ опрокинутыя вверхъ дномъ рыбачьи лодки, просушиваются сѣти, а у берега рѣки стоитъ на привязи нѣсколько разрушенныхъ шитиковъ, ожидающихъ случайнаго покупателя. За пристанью нѣтъ ни одного открытаго вида кромѣ небольшаго лужка, поросшаго въ немногихъ мѣстахъ тальникомъ. Глаза тотчасъ останавливаются на громадныхъ скалистыхъ горахъ, которыя, подымаясь отвѣсно на лѣвомъ берегу Лены противъ самаго города, обхваченнаго со всѣхъ сторонъ рукавами р. Киренги, представляютъ собою высокую (около 70 саженей) стѣну, заграждающую выходъ изъ него. Вотъ все, чѣмъ можно любоваться въ городѣ, прогуливаясь по набережной. За городомъ же удобныхъ мѣстъ для прогулокъ вовсе нѣтъ: кругомъ горы, въ которыхъ очень легко можно встрѣтиться съ медвѣдемъ, а не большіе сѣнокосные луга, расположенные на низменностяхъ съ лѣвой стороны р. Киренги, до того сыры, что кромѣ косарей въ лѣтнее время никто ихъ не посѣщаетъ. Я однакожъ познакомился съ нѣкоторыми загородными мѣстностями, дѣлая почти ежедневно ботаническія экскурсіи, которыя стоили мнѣ всегда не малыхъ хлопотъ. Болѣе всего затруднялъ меня наемъ гребцовъ; ихъ приходилось разыскивать по всему городу, тогда какъ они послѣ ночной пирушки преспокойно отдыхали въ какомъ-нибудь скрытомъ уголкѣ питейнаго дома. А такъ какъ тѣ же самые гребцы были вмѣстѣ съ тѣмъ и провожатыми во время экскурсій въ незнакомой мнѣ и притомъ глухой мѣстности между горами, то не разъ волновала меня тревожная мысль о возможности сдѣлаться жертвою жадности ихъ къ деньгамъ. На эту мысль наводилъ меня часто разговоръ ихъ между собою шепотомъ, быть можетъ самый невинный и некасающійся вовсе моей личности, но тѣмъ не менѣе онъ заставлялъ меня быть осторожнымъ и держать себя постоянно въ нѣкоторомъ отъ нихъ разстояніи.

 

23 августа 1874 г.

Наступилъ наконецъ день выѣзда моего изъ Киренска, съ которымъ не связываетъ меня ни одно пріятное воспоминаніе, а мысль о минувшей уже скукѣ заставляетъ смотрѣть съ какимъ то особеннымъ удовольствіемъ на предстоящій мнѣ впереди далекій путь. Все уже готово къ отплытію, и я вмѣстѣ съ здѣшнимъ исправникомъ спускаюсь внизъ по Ленѣ, для осмотра жителей Петропавловской и Витимской волостей.

 

26 августа 1874 г

Вчера вечеромъ прибыли мы вмѣстѣ съ исправникомъ въ деревню Даріинскую, находящуюся въ 151 верстѣ за Киренскомъ, который я оставилъ 4 дня тому назадъ. На всемъ пространствѣ между г. Киренскомъ и д. Даріинскою берега Лены довольно высоки и очень красивы, а лежащія на нихъ мѣстности до того разнообразны, что на каждомъ почти шагу являются новые виды. Разнообразіе видовъ происходитъ отъ фантастическихъ формъ скалистыхъ горъ, тянущихся цѣпью по обѣимъ сторонамъ Лены. Цѣпь эта въ нѣкоторыхъ мѣстахъ прерывается и тогда появляются неожиданно за поворотами рѣки одиночныя горы; въ одномъ мѣстѣ громадныя и совершенно обнаженныя горы выдвигаются изъ тайги на самый берегъ Лены и всею своею тяжестью погружаются въ воду, въ другомъ же мѣстѣ множество небольшихъ горъ, имѣющихъ форму пирамидъ и памятниковъ, окрашенныхъ въ сѣрый или бѣлый цвѣтъ, группируются на небольшомъ пространствѣ возвышеннаго берега, представляя собою видъ стариннаго кладбища. Вообще здѣшнія мѣстности носятъ на себѣ отпечатокъ совершенно противоположный тому, какой я замѣчалъ въ верховьяхъ Лены. И сама Лена по мѣрѣ удаленія отъ Киренска становится шире, глубже и быстрѣе, но при всемъ томъ имѣетъ много мелей, опасныхъ для ночнаго плаванія. Ночное же плаваніе въ этихъ глухихъ мѣстахъ и безъ того не можетъ считаться безопаснымъ по причинѣ часто случающихся здѣсь убійствъ, разсказы о которыхъ не разъ приходилось мнѣ слышать отъ гребцовъ. Вскорѣ представился на лицо фактъ, подтверждающій основательность этихъ разсказовъ. 12-го числа сего мѣсяца, отплывъ отъ Киренска не болѣе 17-ти верстъ, гребцы замѣтили на поверхности воды какой-то предметъ неопредѣленной формы, плывущій по теченію рѣки, и указали его мнѣ. Я велѣлъ повернуть въ ту сторону лодку, чтобы разсмотрѣть вблизи эту неожиданную находку. Трудно было опредѣлить сразу, что это такое, но, всмотрѣвшись лучше, мы узнали человѣческій трупъ, покрытый мѣшкомъ и плывущій въ стоячемъ положеніи. Мѣшокъ былъ наброшенъ на голову и плечи и обвязанъ вокругъ туловища пониже грудной клѣтки, такъ что руки находились въ мѣшкѣ, а ноги опускались свободно. Къ такому явному доказательству насилія гребцы мои отнеслись весьма равнодушно и, къ крайнему моему удивленію, чуть не расхохотались при видѣ этой несчастной жертвы, дѣлая при томъ самыя неприличныя сравненія, высказываемыя ими съ большимъ цинизмомъ. Я имъ это замѣтилъ и на замѣчанія мои получилъ слѣдующій отвѣтъ: „Вотъ-те, баринъ, невидаль! Одинъ человѣкъ, убитый конечно и брошенный въ воду, да и только. Вотъ въ прошломъ году и въ позапрошломъ, этакихъ случаевъ было много въ сентябрѣ, когда молодцы возвращаются изъ пріисковъ. Приплыветъ вишь утопленникъ подъ деревню, а мы яво дальше отправлямъ по рѣкѣ, отпихая отъ берега баграми, чтобы засѣдатель не привелъ насъ къ слѣдствію“. Этотъ наивный отвѣтъ лучше всякаго описанія характеризуетъ нравы при-ленскаго населенія и вмѣстѣ съ тѣмъ доказываетъ, какъ трудно здѣшней мѣстной полиціи услѣдить за всѣми продѣлками разгульной толпы работниковъ, возвращающихся изъ пріисковъ съ большимъ запасомъ денегъ, изъ-за которыхъ и совершаются здѣсь убійства. Подъ вечеръ того же дня, по заявленію моему на ближайшей почтовой станціи (Алексѣевской), трупъ на рѣкѣ былъ пойманъ посланными для того нарочно людьми и наряжено слѣдствіе для открытія виновныхъ.

 

18-го августа 1874 г.

Приближаюсь къ одному изъ замѣчательнѣйшихъ въ При-ленскомъ краѣ селеній, а именно къ Витиму, отъ котораго нахожусь въ 22 верстахъ, на ночлегѣ. Всѣ уже жители Петропавловской волости осмотрѣны мною. При осмотрахъ оказывалось много субъектовъ, имѣющихъ зобы. Развитіе этой болѣзни, которую я замѣчалъ уже въ верховьяхъ Лены, начиная отъ Качуги, достигло въ этой мѣстности своего maximum’а. Она поражаетъ здѣсь всѣхъ безъ различія пола и возраста. Болѣе всего однако же подвергаются ей женщины, въ особенности же молодыя дѣвушки, — въ такомъ громадномъ количествѣ, что изъ числа десяти женщинъ различнаго возраста едва найдется 2 или 3 безъ зоба. Зобы эти имѣютъ уродливую форму и обыкновенно занимаютъ всю переднюю часть шеи, достигая вверху подбородка и опускаясь ниже обѣихъ ключицъ. Однако заявленіе исправника о свирѣпствованіи въ этой мѣстности сифилиса не подтвердилось, и при самомъ тщательномъ изслѣдованіи, всѣхъ сифилитиковъ въ Петропавловской , волости отыскалось 16 человѣкъ обоего пола.

 

26-го августа 1874 г.

19-го числа прибылъ я въ селеніе Витимъ, расположенное на открытой, возвышенной площади, по лѣвой сторонѣ р. Лены. Селеніе это небольшое. Дома, различной величины и формы, по большей части ветхи, и всѣ деревянные. Церковь, тоже деревянная, стоитъ на небольшой площадкѣ, удаленной немного отъ домовъ къ берегу Лены, откуда издали бросается въ глаза плывущимъ по рѣкѣ съ двухъ противоположныхъ ея сторонъ. Въ Витимѣ живетъ постоянно или засѣдатель или помощникъ исправника. Есть здѣсь почтовое отдѣленіе для пріема простой и денежной корреспонденціи, подъ завѣдываніемъ станціоннаго смотрителя; есть нѣсколько лавочекъ съ колоніальными товарами, нѣсколько погребовъ съ винами, выписываемыми изъ Москвы, два или три оптовые винные склада, трактиръ и много кабаковъ. Витимъ лежитъ въ мѣстности, чрезъ которую каждый годъ въ половинѣ сентября проходятъ работники, возвращающіеся съ золотыхъ пріисковъ домой. Наплывъ этихъ работниковъ бываетъ очень значителенъ: иногда ихъ собирается въ одно время до 5,000 человѣкъ; они проводятъ здѣсь нѣсколько дней сряду въ разгульной жизни, на которую истрачиваютъ пріобрѣтенный каждымъ изъ нихъ порядочный заработокъ, простирающійся иногда до нѣсколькихъ сотъ рублей. Селеніе Витимъ пользуется извѣстностью между промышленниками всей Восточной Сибири, называющими его (въ шутку, конечно) при-ленскимъ Санъ Франциско. Названіе это оно получило отъ того, что въ немъ скопляется много аферистовъ, прибывающихъ сюда изъ корыстолюбивыхъ цѣлей: здѣсь можно встрѣтить коренныхъ сибиряковъ, русскихъ, поляковъ, нѣмцевъ, англичанъ, татаръ и евреевъ. У каждаго изъ нихъ есть какое-нибудь спеціальное занятіе. Одни имѣютъ небольшія лавки, торгуя въ нихъ разными товарами и продавая ихъ по высокимъ цѣнамъ; другіе держатъ винные погреба съ большимъ запасомъ винъ разнаго сорта, въ числѣ которыхъ находится и шампанское, продаваемое по 8 рублей за бутылку; иные содержатъ временные трактиры, или же служатъ прикащиками и повѣренными. Но эти спеціальныя занятія не вполнѣ еще удовлетворяютъ страсть ихъ къ пріобрѣтенію денегъ. Мысль ихъ, вращаясь постоянно около золотыхъ пріисковъ, откуда не разъ уже, быть можетъ, дулъ на нихъ вѣтеръ съ золотою пылью, вовлекаетъ ихъ иногда въ темныя дѣла съ здѣшними золотокрадами, попадающимися очень часто въ руки мѣстной полиціи. Проживающіе здѣсь татары, разнося свой товаръ по пріискамъ, во время періодическихъ своихъ странствованій, шныряютъ по тайгѣ въ надеждѣ наткнуться гдѣ-нибудь случайно на кусокъ золота, а евреи, сидя въ темныхъ уголкахъ, какъ пауки, съ необыкновеннымъ терпѣніемъ выжидаютъ случая поймать въ разставленныя ими сѣти золотую муху. Однимъ словомъ, всякій старается всѣми силами пріобрѣсти побольше денегъ, не упуская ни малѣйшаго къ тому случая и не пренебрегая никакими средствами. Нигдѣ, мнѣ кажется, извѣстное, іезуитское правило: „цѣль оправдываетъ средства“ не имѣетъ такого примѣненія, какъ у витимскихъ промышленниковъ. Каждый здѣшній аферистъ имѣетъ болѣе или менѣе порядочный запасъ денегъ. Посмотрѣвъ на него со стороны, можно подумать, что это простой крестьянинъ или жалкій, оборванный еврей, между тѣмъ какъ онъ обладаетъ извѣстнымъ капиталомъ въ 20—30 тысячъ рублей. Самую большую прибыль доставляетъ имъ сентябрь мѣсяцъ, когда работники съ пріисковъ, проходя черезъ Витимъ, останавливаются въ немъ на нѣсколько дней и буквально бросаютъ во всѣ стороны деньги. Въ трактирахъ, напримѣръ, они требуютъ себѣ лучшія вины, не справляясь вовсе о цѣнѣ ихъ, лишь бы только на бутылкахъ были разноцвѣтные ярлыки съ золотыми (непремѣнно) надписями; имъ подаютъ какую-то окрашенную спиртуозную микстуру, за которую берутъ тройную плату противъ стоимости потребованнаго вина. Въ лавкахъ покупаютъ цѣлыми кусками ситецъ, а иногда шелковую матерію, выстилая ими отъ одного кабака до другого дорожку, по которой ведутъ подъ руки съ музыкой первостепеннаго кутилу въ сопровожденіи многочисленной толпы пьяныхъ товарищей. Въ кабакахъ дѣлаютъ разнаго рода скандалы, оканчивая ихъ иногда уничтоженіемъ всѣхъ шкаликовъ съ водкою, за которые платятъ тройную и четверную цѣну. На все это здѣшніе жители, а съ ними за одно и мѣстная полиція, смотрятъ сквозь пальцы, считая эти безчинства невиннымъ баловствомъ. Между тѣмъ это баловство приводитъ къ грубому разврату со всѣми его послѣдствіями. Формы того разврата до того отвратительны, что я не рѣшаюсь приподнять занавѣсъ, скрывающую ихъ въ ночное время, а скажу только, что на слѣдующій день утромъ не разъ полиція поднимала на улицѣ два или три трупа убитыхъ изъ ревности. Кратковременное пребываніе огромной массы работниковъ въ Витимѣ превращаетъ это селеніе въ Содомъ и Гоморру и служитъ основою безчисленныхъ разсказовъ, изобличающихъ всѣ безчинства витимскихъ гостей; воровство и плутни, которыми съ давняго времени славится Витимъ, въ сравненіи съ описанными безобразіями являются только „невиннымъ баловствомъ“.

 

30-го августа 1874 г.

Два дня уже сряду, по случаю праздника, на главной улицѣ Витима раздаются пѣсни праздношатающагося люда; пьяные крестьяне безцеремонно заглядываютъ въ окна домовъ, стучатъ въ наружныя двери и даже врываются въ квартиры, ища случая совершить какую-нибудь кражу. Наклонность къ пьянству такъ сильно развита между здѣшнимъ населеніемъ обоего пола и дѣйствуетъ до такой степени развращающимъ образомъ, что и дѣти съ самыхъ раннихъ лѣтъ знакомятся со спиртными напитками Испорченность нравовъ съ руки аферистамъ, которые эксплоатируютъ ее въ свою пользу, выманивая у работниковъ, охочихъ на всякія пирушки и непозволительныя шалости, весь ихъ заработокъ.

 

3-го сентября 1874 г.

Вчера вмѣстѣ съ витимскимъ засѣдателемъ я посѣтилъ двѣ „резиденціи золотопромышленниковъ“. Одна изъ резиденцій, называемая Виска (наслѣдниковъ почетнаго гражданина Трапезникова), лежитъ въ 5 верстахъ, на лѣвомъ берегу Лены, другая же, Ленско-Витимская (компаніи Базунова и Сибирякова) въ 15 верстахъ на правомъ берегу той-же рѣки, Устроенныя въ нихъ двѣ больницы считаются отдѣленіями главныхъ больницъ, находящихся на самыхъ пріискахъ въ 300 и 400 верстахъ отъ Витима. Онѣ хорошо содержатся; больные размѣщены выгодно, и при каждой больницѣ есть небольшая аптека съ порядочнымъ запасомъ медикаментовъ. Въ обѣихъ больницахъ пользовано было въ продолженіе всего года только 16 человѣкъ сифилитиковъ; слѣдовательно и тутъ не оправдалось заявленіе киренскаго исправника о сильномъ будто бы распространеніи сифилиса въ Витимской волости; при самомъ тщательномъ осмотрѣ жителей, какъ въ Витимѣ, такъ и въ сосѣднихъ деревняхъ, оказалось всего 10 человѣкъ, одержимыхъ этою болѣзнью. Вообще же на всемъ прослѣженномъ мною пространствѣ между г. Киренскомъ и с. Витимомъ (болѣе 800 верстъ) я отъискалъ 42 человѣка (въ томъ числѣ 16 человѣкъ въ Ленско-Витимской больницѣ), страдающихъ сифилисомъ въ различной степени его развитія.

 

8-го сентября 1874 года.

До сихъ поръ остаюсъ въ Витимѣ, пользуя въ устроенной на время больницѣ 10 человѣкъ обоего пола сифилитическихъ больныхъ. Каждому изъ вновь прибывающихъ въ Витимъ бросается въ глаза непомѣрная дороговизна на все, начиная съ съѣстныхъ припасовъ и кончая стиркою бѣлья, что же касается платы за какую нибудь маловажную услугу, то витимскіе крестьяне до того избалованы, что цѣнятъ свой трудъ уже рублями. Такъ напр. посланному за какимъ нибудь дѣломъ на другой конецъ селенія надобно заплатить рубль; за привезеніе или принесеніе воды, которая находится тутъ же около селенія (въ Ленѣ), требуютъ тоже рубль. Къ щедрому вознагражденію за всякую малость пріучили здѣшнихъ поселянъ золотые пріиски, гдѣ только однѣ деньги и дешевы. Работники на пріискахъ сильно предаются пьянству и за одну рюмку водки готовы отдать послѣднюю рубашку. Хотя вокругъ пріисковъ разставлены пикеты, и казаки пулями преслѣдуютъ всякую попытку къ производству на промыслахъ запрещенной торговли спиртными напитками, однако все же не переводятся спиртоносцы, которые рискуя жизнью, ухитряются доставлять работникамъ запрещенный напитокъ, продавая его по баснословнымъ цѣнамъ. За бутылку неочищеннаго спирта и притомъ разведеннаго до такой степени водою, что едва слышенъ запахъ водки, работники охотно платятъ по 25 рублей, а иногда и по 10 рублей за одну рюмку. Платятъ же они наличными деньгами, или золотомъ, утаеннымъ отъ золотопромышленника и скрываемымъ гдѣ либо въ тайгѣ. Къ витимскимъ жителямъ, какъ я уже сказалъ выше, работники приходятъ сами, огромными массами за разъ, въ половинѣ сентября. Въ день прибытія ихъ въ Витимъ дѣлается праздничнымъ днемъ для всего населенія. Все селеніе приходитъ въ необыкновенное движеніе; всѣ суетятся, всѣ бѣгутъ на пристань, стараясь опередить другъ друга, перекликаются поминутно, толкаются, смѣются, ругаются и всѣ чѣмъ то особеннымъ озабоченны. Въ каждомъ домѣ пекутъ пироги, жарятъ говядину; временные рестораны, разукрашенные елками и искусственными цвѣтами изъ тонкой разноцвѣтной бумаги, запасаются множествомъ различныхъ винъ, наливокъ и холодныхъ закусокъ, изрѣзанныхъ на мелкіе ломтики; открывается множество питейныхъ домовъ. Всѣ надѣваютъ праздничную одежду, а замужнія женщины, дѣвушки и дѣвчонки лѣтъ 12-ти, даже старухи — наряжаются въ самыя лучшія платья. Однимъ словомъ, наканунѣ уже все бываетъ готово къ принятію дорогихъ гостей. Наконецъ плывутъ въ лодкахъ работники съ музыкою и пѣснями. Все населеніе отъ мала до велика бѣжитъ встрѣчать ихъ на берегъ Лены съ распростертыми объятіями, не заботясь ни мало о томъ, кто попадетъ въ эти объятія, прошлогодній ли знакомый, или незнакомый, лишь бы только привлечь на свою сторону побольше молодцовъ, жаждущихъ повеселиться вдоволь. Каждый приглашаетъ ихъ къ себѣ въ домъ подъ разными предлогами. Разряженныя и разрумяненныя дѣвушки, прогуливаясь небольшими группами по берегу рѣки, время отъ времени кокетливо затрогиваютъ проходящихъ мимо нихъ молодцовъ, улыбаются имъ привѣтливо, дѣлаютъ глазки и грозятъ шутливо пальчикомъ, стараясь этими невинными способами обратить на себя ихъ вниманіе; нѣкоторыя же изъ нихъ употребляютъ болѣе убѣдительныя и смѣлыя средства для привлеченія въ свои дома дорогихъ гостей. Скоро группы гуляющихъ дѣвушекъ уменьшаются; каждая находитъ своего суженаго и вмѣстѣ съ нимъ отправляется домой, радуясь въ душѣ, что ей попалась въ руки золотая рыбка. Въ зазываніи работниковъ на квартиры не меньшее участіе принимаютъ и мальчики, которые перебѣгаютъ отъ одного работника къ другому, ласкаются, цѣпляются за рукава его рубашки, за широкіе плисовые шаровары и неотвязчиво тянутъ за руку, обѣщая гостю „пребольшущій пирогъ“ и много водки.

Оглушительный говоръ, громкія привѣтствія, взаимныя обниманія другъ друга, звуки гармоній, слышимые въ разныхъ мѣстахъ между толпою, и общая суета продолжаются до того времени, пока не кончатся переговоры и зазыванія на квартиры. Тогда весь этотъ шумный народъ, раздѣлившись на отдѣльныя группы, длинною вереницею тянется къ селенію съ пѣснями, музыкою и въ сопровожденіи жандармовъ, присылаемыхъ въ Витимъ ежегодно къ этому времени для наблюденія за порядкомъ и тишиною. Одни изъ работниковъ идутъ на квартиры, условившись платить въ сутки отъ 3 до 10 рублей (иногда за одинъ ночлегъ платятъ столько же), другіе отправляются прямо въ трактиры, а большинство изъ нихъ аттакуетъ кабаки, которыми овладѣваетъ на все время пребыванія въ Витимѣ, расплачиваясь за свою храбрость послѣднею заработанною ими копѣйкою. Приглашенныхъ на квартиры хозяева встрѣчаютъ съ распростертыми объятіями, и дорогой гость, отуманенный сразу такимъ радушнымъ пріемомъ, чувствуя себя какъ дома, безъ всякаго стѣсненія даетъ полную свободу своимъ прихотямъ: онъ соритъ деньгами, и кутитъ весь день до поздней ночи, утопая въ своеобразныхъ удовольствіяхъ. Проснувшагося на другое утро гостя, уже безъ копѣйки денегъ, хозяинъ прогоняетъ вонъ, занося притомъ иногда на него жалобу въ полицію о неуплатѣ за ночлегъ. Работники съ туго набитымъ бумажникомъ пируютъ вмѣстѣ съ хозяевами и ихъ родственниками дня три, четыре, устраивая прогулки съ музыкою и пѣснями изъ квартиры до ресторановъ и питейныхъ домовъ. Во время этихъ то прогулокъ герои дня велятъ выстилать себѣ дорожку ситцемъ и шелковою матеріею на обратномъ пути до квартиры. Впереди играютъ двѣ-три гармоніи; за ними идетъ въ плисовомъ пиджакѣ или въ цвѣтной рубашкѣ молодецъ-кутила съ нѣсколькими бутылками шампанскаго въ каждой рукѣ, поддерживаемый двумя товарищами, или двумя избранными сестрицами, и окруженный всею семьею хозяина, у котораго уже ожидаетъ дорогаго постояльца обильная закуска. Наступаетъ наконецъ день разсчета съ хозяиномъ, которому дорогой постоялецъ уплачиваетъ иногда до 200 рублей за всѣ свои невинныя прихоти, не включая въ эту сумму денегъ, затраченныхъ на подарки для родственницъ хозяина и издержекъ въ ресторанахъ на вино. Разсчеты эти всегда влекутъ за собою какую-нибудь непріятность, обрушивающуюся постоянно на одного только несчастнаго работника.

 

15-го сентября 1874 г.

Вчера прибылъ я на послѣднюю почтовую станцію Иркутской губерніи Жербинскую, испытавъ гораздо болѣе неудобствъ въ пути въ продолженіе трехъ послѣднихъ сутокъ, нежели во все время плаванія по Ленѣ въ лѣтніе мѣсяцы. Причиною того были голодъ и холодъ. На всемъ переѣздѣ между Витимомъ и Жербинскимъ селеніемъ съ трудомъ можно было отыскать кусокъ ржанаго хлѣба, о другихъ же съѣстныхъ припасахъ я и не справлялся, узнавъ отъ ямщиковъ, что здѣшнее населеніе очень бѣдно. Холодъ въ настоящее время весьма ощутителенъ, и здѣсь стоитъ уже пасмурная, дождливая и бурная осень. Вчера застигла насъ въ 10 часовъ утра буря, продолжавшаяся втеченіе цѣлыхъ сутокъ съ ужасною силою. Вслѣдъ за первымъ порывомъ юго-западнаго вѣтра рѣка встрепенулась, потемнѣла и, взъерошивъ свой хребетъ, сначала производила безпрерывные всплески вдоль берега, а потомъ разсвирѣпѣла до такой степени, что начала метать во всѣ стороны громадныя волны, покрывавшіяся ежеминутно бѣлою пѣною. Несчастная моя лодка, подобно легкой щепкѣ, то кружилась на одномъ мѣстѣ, то подымалась почти вертикально вверхъ, то стремительно опускалась внизъ среди двухъ высокихъ волнъ, готовыхъ, какъ казалось, въ одинъ мигъ погребсти насъ на днѣ рѣки. Гребцы, бросивъ свои весла, оказавшіяся совершенно безполезными, поспѣшили на помощь выбившемуся изъ силъ рулевому, чтобы постоянно направлять носъ лодки прямо на волны, не дозволяя имъ ударять въ бока лодки, отъ чего она могла бы очень легко опрокинуться. Такимъ образомъ мы довольно долго боролись на срединѣ рѣки съ разъяренными волнами; наконецъ гребцамъ удалось воспользоваться минутнымъ успокоеніемъ бури, чтобы приблизиться къ берегу, защищенному немного отъ вѣтра высокими скалами. Здѣсь уже опасности было меньше. Рулевой съ помощью гребцовъ постоянно удерживалъ въ нѣкоторомъ разстояніи отъ берега лодку, которая сама собою неслась по быстрому теченію рѣки, пересѣкая небольшія волны и дѣлая около 8 верстъ въ часъ. Мы плыли безостановочно до девяти часовъ вечера, минуя пристани почтовыхъ станцій и нигдѣ не причаливая къ берегу до самаго Жербинскаго селенія, гдѣ уже съ помощью ямщиковъ съ почтовой станціи и другихъ жителей селенія поставили мою лодку въ безопасномъ мѣстѣ на пристани, привязавъ ее толстыми веревками къ столбу, укрѣпленному въ землѣ на возвышенномъ берегу рѣки. Я остался ночевать въ каютѣ, служащей мнѣ постоянною квартирою, и, чувствуя себя внѣ всякой опасности, прислушивался къ завываніямъ бури, продолжавшейся всю ночь до 5 часовъ утра, и равнодушно считалъ толчки, отъ которыхъ лодка покачивалась въ стороны.

Хотя на рѣкѣ буря совершенно утихла, на берегу однакожъ продолжается сильный, холодный вѣтеръ, дующій постоянно съ запада и нагоняющій по временамъ тяжелыя тучи, идущія такъ низко, что въ быстромъ своемъ проходѣ касаются вершинъ нѣкоторыхъ высокихъ горъ. Воздухъ туманный и сырой. По разсказамъ здѣшнихъ жителей, такая погода стоитъ весь сентябрь мѣсяцъ, и плаваніе по Ленѣ бываетъ въ это время опаснымъ.

 

19-го сентября 1874 г.

Три дня уже нахожусь въ Олекминскѣ, окружномъ городѣ Якутской области. Онъ лежитъ на лѣвомъ берегу Лены, въ открытой мѣстности, простирающейся далеко во всѣ стороны; горы и лѣса виднѣются только вдали, а вблизи растутъ кое-гдѣ небольшіе ивовые кустарники и молодыя березки. Олекминскъ гораздо хуже Киренска; въ немъ всего одна улица, и та грязная, на которой время отъ времени можно видѣть только якута, ѣдущаго верхомъ на волѣ. Воловъ употребляютъ здѣсь вмѣсто лошадей для разныхъ хозяйственныхъ работъ, равно какъ для тасканія воды изъ рѣки и перевозки дровъ. Городское населеніе состоитъ изъ русскихъ (мѣщанъ и купцовъ), якутовъ и поселенцевъ, въ числѣ которыхъ находятся и раскольники (скопцы), сосланные сюда на жительство административнымъ порядкомъ. Эти послѣдніе очень трудолюбивы и ведутъ себя примѣрно. Коренные же якуты лѣнивы, неопрятны, недобросовѣстны и падки на чужую собственность. Какъ гребцы, они расторопны и смѣлы, но надоѣдаютъ пассажиру своими уморительными сигналами, которые подаютъ каждый разъ, приближаясь къ почтовой станціи, чтобы вызвать на берегъ ямщиковъ. Сигналы ихъ состоятъ изъ протяжныхъ выкликиваній «аааа....у», повторяемыхъ безъ умолку. Первый сигналъ подаетъ рулевой; вслѣдъ затѣмъ всѣ трое хоромъ орутъ это протяжное: «аааа....у», произнося послѣднее «у» самымъ громкимъ голосомъ, и притомъ отрывисто, какъ бы выстрѣломъ изъ пушки, и оканчивая словами: «ямщиковъ подавай!»

Ужасная грязь на улицѣ, холодъ и сырость, отняли у меня всякую охоту сдѣлать хотя одну прогулку по городу. Три дня безвыходно сижу въ квартирѣ, посматривая въ окошко на Лену и призадумываясь надъ тѣми неожиданными сюрпризами, какія она готовитъ мнѣ впереди, на пути въ Якутскъ, до котораго считаютъ отсюда болѣе 700 верстъ.

 

21-го сентября 1874 г.

Самому себѣ не вѣрится, чтобы, плывя въ лодкѣ менѣе сутокъ, можно было сдѣлать 132 версты. Такое разстояніе считается между г. Олекминскомъ и Чекурскою почтовою станціею, на которую я прибылъ въ 10½ часовъ утра и пріостановился на самое короткое время, чтобы запастись кое-какою провизіею. Сегодняшній день подобно вчерашнему солнечный, но холодный. Въ 11 часовъ поднялся небольшой вѣтеръ и слегка началъ волновать поверхность Лены, за полчаса еще совершенно неподвижную и блестящую, какъ зеркало. Гребцы поочередно напѣвали свои (якутскія импровизованныя) пѣсни и при помощи попутнаго вѣтра мчались стрѣлою до слѣдующей почтовой станціи, гдѣ ихъ должны были смѣнить другіе. Надобно замѣтить, что якуты поютъ свои пѣсни не въ риѳму, и притомъ незаученныя, а по вдохновенію, которое возбуждаетъ въ нихъ всякій болѣе замѣчательный предметъ, подѣйствовавшій на ихъ воображеніе какъ напримѣръ: какая-нибудь скала, имѣющая причудливую форму, объемистое и высокое дерево, орелъ парящій въ воздухѣ, олень, переплывающій рѣку съ одного берега на другой, наконецъ мѣстность, которая имъ понравится болѣе другихъ. Въ честь всего этого они тотчасъ слагаютъ пѣсню, напѣвая ее въ полголоса, заунывнымъ речитативомъ, наводящимъ тоску на слушателя. На этотъ разъ гребцовъ моихъ вдохновила ожидаемая ими буря. Пѣснь ихъ, которую перевелъ по-русски одинъ изъ гребцовъ, заключала въ себѣ слѣдующія выраженія: «Лена проснулась; Лена недовольна, что ее разбудили гребцы; Лена начинаетъ расплетать мокрыя свои косы; вѣтеръ мѣшаетъ Ленѣ; Лена, скоро разсердится, вишь какъ посинѣла; вѣтеръ смѣется, смѣется, смѣется и, разинувъ пасть, дуетъ прямо въ глаза Ленѣ; вскорѣ вѣтеръ зареветъ на всѣ дикіе голоса; вскорѣ Лена взбѣленится; вскорѣ наступитъ бѣда; ну! догоръ (товарищъ), дружнѣе! ну! догоръ, сильнѣе ударимъ веслами и.... шабашъ!»

6 часовъ вечера. Два уже перегона сдѣлалъ я отъ Чекурской почтовой станціи благополучно и скоро, благодаря усердію гребцовъ и сильному вѣтру, дувшему постоянно въ тылъ лодки, какъ наконецъ сбылось предсказаніе якутовъ насъ настигла буря.

 

25-го сентября 1874 г.

Въ 10 часовъ утра я прибылъ на Булгунняхстахскую почтовую станцію, отстоящую отъ Якутска на 130 верстъ, сдѣлавъ четыре перегона съ одними и тѣми же гребцами, которыхъ нанялъ въ Батамейской деревнѣ по слѣдующему поводу. Отъ Батамейской почтовой станціи только пять перегоновъ до Бестахской деревни возятъ почту по рѣкѣ, остальные же пять перегоновъ до Якутска надобно ѣхать сухимъ путемъ на телегѣ, такъ какъ почтовыя станціи удалены отъ берега рѣки на 10 и на 15 верстъ. По мѣрѣ приближенія къ Якутску Лена становится все шире и шире и на ней появляются небольшіе островки, покрытые одними только травяными растеніями, а между Булгунняхстахскою и Бестахскою почтовыми станціями она почти такъ же широка какъ Амуръ. Характеръ горъ тоже измѣняется; онѣ уже не скалисты, не глинистой формаціи, а состоятъ какъ бы изъ мельчайшаго бѣлаго песку, которымъ покрыты и берега рѣки. Горы эти тянутся цѣпью по правой сторонѣ Лены и если смотрѣть на нихъ издали, онѣ представляютъ собою видъ бѣлыхъ пирамидъ, стоящихъ рядомъ другъ возлѣ друга въ прямой линіи, но приблизившись къ нимъ, оказывается, что это ни что иное, какъ горные хребты, лежащіе поперечно къ Ленѣ. Передняя ихъ часть совершенно обнажена, бѣла и на ощупь не такъ тверда какъ мѣлъ или известь. Видъ ихъ очень красивъ. Бока хребтовъ покрываетъ лѣсъ, состоящій изъ ели съ примѣсью молодой березы. Лѣвая сторона Лены низменна, покрыта бѣлымъ пескомъ, на которомъ въ далекомъ разстояніи отъ берега нѣтъ никакой растительности. Такая мѣстность замѣчается только до Бестахской почтовой станціи; но чрезъ нѣсколько верстъ дальше физіономія ея начинаетъ измѣняться, и плоскій лѣвый берегъ дѣлается гористымъ. Первыя горы, стоящія рядомъ вдоль берега рѣки, представляютъ собою видъ громадныхъ каменныхъ стѣнъ вышиною не болѣе какъ въ 15—20 саженей и съ такимъ значительнымъ наклономъ впередъ, что непріятно плыть вблизи мимо нихъ изъ опасенія, чтобы онѣ не обрушились. Стѣны эти совершенно бѣлы и какъ будто построены изъ толстыхъ кирпичей. Въ 7 часовъ вечера мы остановились для отдыха на берегу рѣки противъ селенія Покровскаго, отстоящаго отъ Якутска въ 84 верстахъ и находящагося менѣе чѣмъ въ верстѣ отъ насъ. Послышался оттуда звонъ колокола и лай собакъ. Это сочетаніе звуковъ, имѣющихъ различные источники, отозвались въ груди моей самымъ отраднымъ чувствомъ, какое испыталъ я въ первый разъ, плывя отъ Олекминска по глухимъ мѣстамъ, гдѣ можно было видѣть только вверху небесный сводъ, внизу воду, а по сторонамъ молчаливыя скалы и угрюмую тайгу. Если же принять во вниманіе ежедневныя почти бури на Ленѣ, то легко представить себѣ, въ какомъ настроеніи духа долженъ находиться злосчастный путешественникъ, будучи постоянно подъ гнетомъ тяжелыхъ впечатлѣній. Должно ли послѣ этого удивляться, что даже лай собакъ показался ему соловьинымъ голосомъ, напомнивъ собою жилой міръ?

 

26-го сентября 1874 г.

Находясь въ 11 часовъ утра въ 30 верстахъ отъ Якутска, я готовъ былъ съ кѣмъ угодно спорить, что подъ вечеръ непремѣнно распрощаюсь съ Леною, какъ вдругъ встрѣтила меня самая неожиданная остановка. Проплывъ не болѣе 3 верстъ дальше, вѣтеръ посадилъ мою лодку на мель, съ которой не могу сняться и по настоящее время (11 часовъ ночи). Уже съ ранняго утра дулъ постоянно на встрѣчу холодный вѣтеръ, не дозволявшій намъ дѣлать болѣе 4 верстъ въ часъ. Большихъ волнъ не было, равно какъ не было и поддергиваній лодки, которыя, какъ я замѣтилъ, были всегда предвѣстниками бури; лодка шла плавно, не покачнувшись ни разу въ сторону. Вдругъ въ 12 часовъ дня поднялась буря. Мы въ то время плыли на разстояніи 50 или 60 саженей отъ берега, къ которому гребцы тотчасъ поворотили лодку, — но при всѣхъ усиліяхъ, въ продолженіе цѣлаго часа не могли къ нему причалить. Оставалось только одно: направить лодку на мель и тамъ ожидать окончанія бури. Лодка стояла въ такомъ направленіи, что вѣтеръ, ударяя въ одинъ изъ ея боковъ, ежеминутно угрожалъ опрокинуть или разбить ее. Гребцы сдѣлали изъ шестовъ подпорки со стороны противоположной вѣтру, но и тѣ мало приносили пользы и чуть было не пробили насквозь тонкую стѣнку каюты, вдавливаясь въ нее при каждомъ сильномъ порывѣ вѣтра. Къ тому же у насъ не оказалось ни куска хлѣба, не говоря уже о другихъ съѣстныхъ припасахъ, запасаться которыми я считалъ лишнимъ, находясь уже такъ близко отъ города, да притомъ и не откуда было ихъ взять. Эта пустынная мѣстность, отъ которой отшатнулись горы на нѣсколько верстъ, наводитъ ужасную тоску на человѣка. Лена въ этомъ мѣстѣ очень широка и берега ея отлоги. На далекомъ разстояніи отъ береговъ рѣки, на сколько можно окинуть глазомъ, видѣнъ только одинъ бѣлый песокъ и вода, кругомъ же мертвая тишина, не нарушаемая даже полетомъ птицъ.

 

27-го сентября 1874 г.

На силу въ 5 часовъ утра удалось намъ сняться съ мели, на которой мы пробыли около 17 часовъ на холодѣ, безъ сна и голодные. Буря утихла въ 4 часа утра, но вѣтеръ все еще продолжался, не перемѣняя своего направленія, и дулъ намъ постоянно на встрѣчу, замедляя наше плаваніе. Лодка моя однакожъ подвигалась впередъ, не встрѣчая препятствія со стороны Лены, покоившейся здѣсь мирно на широкомъ своемъ ложѣ, среди глубокихъ песковъ. По мѣрѣ приближенія къ Якутску холодъ становился ощутительнѣе, а въ 12-ти верстахъ отъ него я уже замѣтилъ на рѣкѣ ледъ, тянувшійся узкою полосою вдоль лѣваго берега, вблизи котораго мы плыли. Судя по сегодняшнему холоду и по мерзлой землѣ, полагаю, что въ этой мѣстности температура воздуха понизилась уже по крайней мѣрѣ до 5°. Оба берега рѣки довольно возвышенны, за ними простирается вдоль плоская, ровная мѣстность, лишенная всякой растительности, за исключеніемъ мелкихъ тальниковыхъ кустарниковъ, разбросанныхъ небольшими группами, на значительномъ другъ отъ друга разстояніи. Плывя постоянно вблизи берега, я и не замѣтилъ какъ въ 12 часовъ дня лодка моя остановилась на пристани, съ которой видны были однѣ только верхушки церквей г. Якутска, расположеннаго на ровной площади по лѣвой сторонѣ Лены.

Въ 3 часа по полудни я переѣхалъ въ городъ.

Якутскъ основанъ въ 1647 году и долгое время носилъ названіе „Якутскаго острога“. Онъ лежитъ подъ 61° сѣверной широты и 147° восточной долготы, на лѣвомъ берегу Лены, на ровной, низменной мѣстности, съ югозападной стороны которой находится нѣсколько небольшихъ озеръ, совершенно высыхающихъ въ жаркое лѣтнее время. Главнѣйшее изъ этихъ озеръ называется Талое. Оно во время весенняго разлива Лены достигаетъ большихъ размѣровъ и дѣлается глубокимъ, лѣтомъ же превращается въ громадную лужу, зловонныя испаренія которой становятся весьма ощутительными для всего города, въ особенности же для жителей его западной стороны. Двѣнадцать лѣтъ тому назадъ предположено было: или очистить это озеро посредствомъ спуска воды, или обнести его кругомъ оградою изъ жердей и засадить весь его берегъ со стороны города тальникомъ, чтобы воспрепятствовать ввозу туда нечистотъ изъ города. Но ни то, ни другое не осуществилось, и озеро, не дождавшись очистки, совершенно почти высохло, благодаря тому, что въ послѣдніе годы весенніе разливы рѣки были очень незначительны. Въ настоящее время вся мѣстность вокругъ озеръ, заливаемая прежде водою, покрыта кочковатыми болотами.

Съ восточной стороны городская площадь примыкаетъ къ протоку Лены (Курья), который послѣ вскрытія рѣки въ первой половинѣ мая, переполнившись водою, разливается по всему такъ называемому „Городскому логу“, который простирается на двѣ версты по направленію къ западу. Бываютъ такіе годы, что вслѣдствіе скученія на Ленѣ льда ниже города, вода въ протокѣ поднимается очень высоко и, не взирая на то, что часть набережной защищена отъ напора воды деревяннымъ срубомъ, она съ неимовѣрною быстротою стремится въ логъ и, наполнивъ его водою, врывается во всѣ части города, производя наводненіе. Наводненіе это однакожъ не бываетъ продолжительно; оно также быстро исчезаетъ, какъ и появляется, не причинивъ никакого вреда капитальнымъ строеніямъ.

Вотъ какую мѣстность занимаетъ Якутскъ, расположенный полудугою отъ юга къ сѣверу и прорѣзанный довольно правильно продольными и поперечными улицами, которыхъ всего 13. Кромѣ того есть еще 8 переулковъ. Всѣхъ домовъ въ Якутскѣ около 356; въ томъ числѣ находится 6 казенныхъ зданій, принадлежащихъ разнымъ вѣдомствамъ построекъ и до 340 частныхъ домовъ (купцовъ, священниковъ, мѣщанъ и казаковъ). Церквей 11; изъ этого числа 6 каменныхъ, 3 деревянныхъ и 2 домашнихъ церкви. Всѣ постройки въ городѣ деревянныя, изъ сосноваго лѣса, за исключеніемъ двумъ каменныхъ домовъ; дома имѣютъ неуклюжую форму; ихъ безобразятъ высокія, крутыя крыши несоотвѣтствующія размѣрамъ всей остальной постройки. Нѣкоторые дома кажутся двухъэтажными, между тѣмъ какъ они только стоятъ на высокихъ фундаментахъ. Въ домахъ незажиточныхъ мѣщанъ и казаковъ вмѣсто стеколъ въ рамѣ вставляютъ лѣтомъ слюду, а зимою — ледъ. Ни при одномъ домѣ нѣтъ ретирадныхъ мѣстъ, а устраиваютъ временныя только убѣжища, вовсе несекретныя, на открытомъ воздухѣ, возлѣ домовъ, иногда даже подъ самымъ окномъ, огораживая избранное мѣсто тальниковыми вѣтвями, елками или хвойникомъ. Не говоря уже о зловоніи и постоянной нечистотѣ внутри двора, недостатокъ ретирадныхъ мѣстъ въ холодное и ненастное время даетъ поводъ къ неизбѣжной простудѣ, слѣдствіемъ которой являются по большей части геморроидальные припадки, разныя болѣзни брюшныхъ органовъ и неправильныя менструаціи. Всѣмъ этимъ недугамъ подвергается двѣ трети городскаго населенія.

Народонаселеніе въ Якутскѣ простирается до 3,000 человѣкъ обоего пола. Оно состоитъ: изъ коренныхъ купцовъ и мѣщанъ (около 1,000 человѣкъ), изъ казаковъ городоваго казачьяго полка; изъ регулярнаго войска, квартирующаго въ городѣ (около 200 человѣкъ); изъ служащихъ гражданскихъ чиновниковъ и разночинцевъ и изъ якутовъ, часть которыхъ находится въ услуженіи у купцовъ, мѣщанъ и священниковъ, а другая занимается ремеслами и мелкою промышленностью. Въ составъ населенія входятъ также и поселенцы, сосланные сюда на жительство.

* * *

Сумма оборотовъ г. Якутска превышаетъ въ годъ милліонъ рублей. Одинъ разъ въ годъ, а именно съ открытіемъ судоходства по р. Ленѣ, изъ верховьевъ ея направляются въ Якутскъ десятки деревянныхъ судовъ, называемыхъ паузками *). Суда эти въ Качугскомъ селеніи нагружаются разнаго рода товарами, преимущественно же такими, въ какихъ постоянно нуждается простой народъ, какъ то: бумажными издѣліями, толстымъ сукномъ, кирпичнымъ чаемъ, черкасскимъ табакомъ и разною мелочью, необходимою въ крестьянскомъ быту. Большая часть паузковъ съ такими товарами называется торговыми. Они останавливаются на пути въ извѣстныхъ пунктахъ возлѣ берега рѣки, сбываютъ свои товары мѣстнымъ жителямъ и уже съ остатками только приплываютъ въ г. Якутскъ между 5 и 10 числами іюля мѣсяца. Другая часть паузковъ, называемыхъ проходными, по выходѣ изъ Качуги плыветъ безостановочно до Якутска, куда прибываетъ въ концѣ мая или въ первыхъ числахъ іюня. На этихъ послѣднихъ привозятъ товары болѣе уже соотвѣтствующіе вкусу и потребностямъ городскаго населенія: здѣсь находите дорогія шелковыя матеріи, платки и шали, модные дамскіе уборы, кружева, варшавская дамская обувь, тонкія сукна, голландское полотно, готовыя мужскія платья, разные колоніальные товары, портеръ, виноградныя вина и много другихъ предметовъ роскоши. Товары эти принадлежатъ иркутскимъ купцамъ.

*) Громадныя плоскодонныя лодки изъ досокъ, сколоченныхъ деревянными гвоздями, и поднимающія отъ 2 до 3 тысячъ пудовъ тяжести.

Съ появленіемъ первыхъ паузковъ начинается въ городѣ общее движеніе: всякій спѣшитъ посмотрѣть и прицѣниться къ товарамъ, а, посѣщая ежедневно пристань подъ предлогомъ прогулки, покупаетъ по немногу все необходимое для себя. Хотя для якутской ярмарки полагается два мѣсяца іюнь и іюль, въ продолженіе которыхъ распродажа товаровъ идетъ своимъ чередомъ, но самый разгаръ торговли начинается только съ половины іюля, когда уже соберутся всѣ торговцы, которые и устанавливаютъ настоящую продажную цѣну. Кромѣ жителей, запасающихся въ то время всѣми необходимыми предметами для домашней жизни на весь годъ, главнѣйшими покупателями на ярмаркѣ являются сельскіе священники, богатые якуты и лица, ведущія мѣновую торговлю съ тунгусами, чукчами и другими инородцами сѣверо-восточной части Якутской области, которые занимаются исключительно звѣринымъ промысломъ. Для нихъ-то якутскіе купцы запасаются во время ярмарки кирпичнымъ чаемъ, табакомъ и желѣзными издѣліями, взамѣнъ которыхъ получаютъ отъ инородцевъ шкурки лисицъ, песцовъ горностаевъ и весьма значительное количество черныхъ бѣлокъ. Соболей на якутской ярмаркѣ въ продажѣ очень мало, такъ какъ ихъ привозятъ изъ одной только мѣстности, называемой Удское. Въ Колымскомъ же округѣ ихъ вовсе нѣтъ, а въ остальныхъ округахъ Якутской области онѣ встрѣчаются чрезвычайно рѣдко. Сосредоточенную въ Якутскѣ пушнину закупаютъ прибывшіе съ товарами иркутскіе купцы. Оставшуюся затѣмъ пушнину (въ особенности песцовъ), якутскіе купцы отправляютъ по почтѣ въ Москву на коммиссію. Кромѣ пушнины изъ Колымскаго и Верхоянскаго округовъ доставляютъ на якутскую ярмарку значительное количество мамонтовой кости въ сыромъ видѣ, которую тоже отправляютъ въ Москву транспортами по нѣскольку сотъ пудовъ за разъ. Часть этой кости остается въ Якутскѣ, гдѣ якуты выдѣлываютъ изъ нея гребни, запонки, рукоятки для ножей и вилокъ, ножики для разрѣзыванія бумаги, ящики и подставки для часовъ рѣзной работы, дѣтскія игрушки и разныя мелочи.

Въ одно почти время съ прибытіемъ въ Якутскъ паузковъ появляется на Ленѣ множество плотовъ съ дровами, которыми промышленники запасаются зимою въ верховьяхъ рѣки для продажи ихъ якутскимъ жителямъ. Плоты эти въ іюнѣ мѣсяцѣ запружаютъ всѣ протоки, находящіеся вблизи города, и тогда сосредоточивается около Якутска до 6,000 однополѣнныхъ дровъ. Въ это время присутственныя мѣста и другія казенныя учрежденія, равно какъ и зажиточныя частныя лица, запасаются топливомъ на весь годъ. Цѣна на дрова не каждый годъ одинакова; она колеблется между 80 копѣйками и 1 р. 50 коп. за сажень съ поставкою ея на берегу рѣки и съ прибавкою къ ней ½ аршина на промѣръ. Продажа дровъ продолжается не болѣе мѣсяца, съ половины іюля до октября мѣсяца, т. е. до наступленія зимняго пути на рѣкѣ не видно уже ни одного плота.

Сбытъ говядины и коровьяго масла на золотые пріиски въ Олекминскомъ округѣ и на Витимской системѣ (Иркутской губерніи) составляетъ важную промышленность въ здѣшнихъ мѣстахъ. Большой запросъ на эти съѣстные припасы въ послѣднія десять лѣтъ возвысилъ ихъ цѣнность и видимо повліялъ на уменьшеніе рогатаго скота въ Якутскомъ округѣ, гдѣ въ прежнія времена скотоводство было развито въ громадныхъ размѣрахъ. Изобиліе и дешевизна корма дозволяли всякому мало-мальски зажиточному якуту имѣть десятки и сотни головъ рогатаго скота, который, доставляя ежедневно обильную пищу цѣлому семейству, удовлетворялъ и остальнымъ требованіямъ. Поэтому каждый домохозяинъ обладающій большимъ количествомъ рогатаго скота, нисколько имъ не дорожилъ. Единственнымъ мѣстомъ для сбыта скота былъ городской рынокъ, на которомъ вслѣдствіе конкурренціи продавцовъ цѣны постоянно стояли очень низкія, такъ что пятнадцать лѣтъ тому назадъ, какъ разсказывали мнѣ, пудъ говядины продавали по 40 и 50 копѣекъ, а пудъ масла можно было купить отъ 1 руб. 50 коп. до 2 рублей. При такой дешевизнѣ якуты не заботились ни о развитіи скотоводства, ни объ улучшеніи породы рогатаго скота, предоставивъ одной природѣ заботу о его сбереженіи и приращеніи. Все ихъ вниманіе сосредоточено было на лошадяхъ, такъ какъ существовавшая тогда Россійско-Американская компанія, которой принадлежалъ Аянскій портъ, нуждалась въ перевозкѣ туда тяжестей. Перевозкою этою на вьючныхъ лошадяхъ занимались якуты и заработывали отъ компаніи много денегъ. Съ прекращеніемъ торговли въ Аянскомъ портѣ прекратился и ихъ заработокъ, но вскорѣ открылся для нихъ другой источникъ денежныхъ доходовъ, а именно: запросъ изъ золотыхъ пріисковъ на говядину и коровье масло. Якуты, относясь по прежнему равнодушно къ улучшенію скотоводства, начали убивать скотъ на продажу аферистамъ, разъѣзжающимъ по округу въ качествѣ «пріисковыхъ поставщиковъ». Никому не приходило на мысль, что этотъ источникъ денежныхъ доходовъ есть самый обманчивый и вредный. Вывозимая каждый годъ большими партіями говядина значительно уменьшила въ настоящее время численность рогатаго скота и, причиняя этимъ видимый ущербъ хозяйству, доставляетъ выгоды однимъ лишь поставщикамъ, которые, покупая изъ первыхъ рукъ говядину по 1 р. 50 коп. за пудъ, получаютъ за нее на пріискахъ тройную цѣну и болѣе. Между тѣмъ съ появленіемъ съ пріисковъ денегъ въ средѣ населенія, произошла перемѣна въ образѣ жизни якутовъ. Якутъ, довольствовавшійся прежде предметами первой необходимости, теперь изъ подражанія зажиточнымъ людямъ усвоилъ себѣ нѣкоторыя ихъ привычки. Кирпичный чай сдѣлался обыденною потребностью каждаго якута; вмѣсто одежды изъ оленьихъ шкуръ появились сукно, даба, бумажная и шелковая матерія; наконецъ, прежняя простая посуда (деревянная и берестяная), замѣнилась въ бѣднѣйшихъ даже юртахъ фабричными издѣліями, какъ-то: самоварами, мѣдными чайниками, фаянсовою чайною посудою и т. п. Однимъ словомъ, теперь якуты въ домашнемъ быту стараются во всемъ подражать русскому населенію.

Рыбная ловля составляетъ немаловажную промышленность для населенія Якутскаго округа, изобилующаго озерами, въ которыхъ водится громадное количество чировъ и карасей; эти послѣдніе хотя и не особенно крупны, но отличаются превосходнымъ вкусомъ. Въ Ленѣ же водятся изъ породы бѣлыхъ рыбъ: нельма, муксунъ, омуль, налимъ, щука и пр., изъ породы же красныхъ — одна только стерлядь, которая какъ мнѣ кажется, составляетъ особую разновидность; она имѣетъ тупой носъ и вкусомъ своимъ далеко уступаетъ волжской и камской стерляди. Почти вся добытая рыба доставляется на Якутскій рынокъ, и только небольшое ея количество отправляется на пріиски, такъ какъ тамъ свѣжая рыба употребляется для стола однихъ должностныхъ лицъ, работники же въ постные дни продовольствуются соленою рыбою. Въ низовьяхъ Лены около заштатнаго города Жиганска уловъ рыбы всегда бываетъ обильный; поэтому одну часть добытой нельмы солятъ на мѣстѣ, изъ другой же вырѣзываютъ одни только жирныя брюшки (тешки). Эти послѣднія (соленыя тоже) въ большомъ количествѣ поступаютъ въ продажу подъ названіемъ пупковъ и развозятся по всей Якутской области, какъ лакомое кушанье. Изъ остальной нельмы вывариваютъ жиръ, который послѣ старательной очистки употребляется въ пищу, а неочищенный служитъ для смазки кожъ, освѣщенія и т. п. Большія партіи соленой рыбы, пупковъ и рыбьяго жира отправляются вверхъ по Ленѣ на плоскодонныхъ лодкахъ, называемыхъ каюками, поднимающихъ около 500 пудовъ тяжести. Пудъ соленой нельмы въ 1874 году стоилъ отъ 2 рубл. до 2 р. 50 коп., а 1,000 штукъ соленыхъ пупковъ отъ 40 до 50 рублей; нѣсколько же лѣтъ тому назадъ цѣна ихъ была несравненно ниже, такъ что пупки продавались на базарѣ въ Якутскѣ по копѣйкѣ за штуку. Причина возвышенія цѣнъ на рыбу въ настоящее время заключается не въ уменьшеніи улова рыбы, а въ увеличеніи платы за трудъ, которую постоянно возвышаютъ золотопромышленники, стараясь этимъ привлечь на пріиски работниковъ. Они дѣйствительно успѣваютъ въ этомъ, сосредоточивая на пріискахъ весь цвѣтъ рабочей силы, но успѣхъ ихъ ложится тяжелымъ гнетомъ на сельскую промышленность и причиняетъ дороговизну на всѣ продукты. Въ особенности дорогъ хлѣбъ, котораго здѣсь очень мало по причинѣ почвенныхъ и климатическихъ условій, не вполнѣ благопріятствующихъ земледѣлію.

* * *

Во главѣ духовенства Якутской области стоитъ епархіальный начальникъ, имѣющій постоянное пребываніе въ Якутскѣ, откуда онъ дѣлаетъ разъѣзды ежегодно по округамъ. Съ давнихъ уже поръ существуетъ въ Якутскѣ мужской монастырь, всѣ постройки котораго деревянныя. Самъ по себѣ онъ очень бѣденъ и поддерживается только доходами за исполненіе разныхъ духовныхъ требъ. Бѣлое (городское) духовенство достаточно обезпечено матеріальными средствами: каждый изъ священниковъ и даже изъ причетниковъ имѣетъ свой собственный домъ. Большая часть теперешняго городскаго духовенства состоитъ изъ прежнихъ сельскихъ священниковъ, переведенныхъ въ городъ и получившихъ здѣсь приходы. Нѣкоторые изъ нихъ состоятъ на должности при каѳедральномъ соборѣ; тѣ же, которые обладаютъ лучшими способностями и высшимъ образованіемъ, преподаютъ въ духовномъ училищѣ и вмѣстѣ съ тѣмъ состоятъ законоучителями въ здѣшней прогимназіи и дѣтскомъ пріютѣ, получая за это приличное денежное вознагражденіе. Сельскіе приходы занимаютъ собою громадныя пространства, и священнику приходится дѣлать большіе разъѣзды (сотни верстъ), нѣсколько разъ въ годъ. Притомъ же жилья якутовъ иногда такъ разбросаны, что отстоятъ другъ отъ друга на десятки верстъ, и притомъ бываютъ до того непомѣстительны и грязны, что священнику невозможно въ нихъ пріютиться, хотя бы на самое короткое время. Если принять въ соображеніе этотъ затруднительный до крайности путь и всѣ лишенія, которыя претерпѣваетъ сельскій священникъ въ разъѣздахъ по обширному своему приходу, то нельзя не согласиться съ тѣмъ, что обязанность его чрезвычайно тяжела и что трудъ его едва-ли достаточно вознаграждается скромными приношеніями прихожанъ. А между тѣмъ злословіе не щадитъ этого труженика и какъ бы изъ зависти къ беззаботной, повидимому, его жизни старается поколебать общественное мнѣніе относительно безкорыстія и добросовѣстности каждаго здѣшняго приходскаго священника.

* * *

Якутская областная администрація съ полнымъ сочувствіемъ относится къ нуждамъ здѣшняго края, и во всѣхъ ея дѣйствіяхъ замѣчается самое лучшее направленіе, благодаря иниціативѣ генералъ - губернатора Восточной Сибири и личнымъ качествамъ стоящаго во главѣ администраціи якутскаго губернатора. Край видитъ въ представителѣ администраціи не одного лишь строгаго начальника, преслѣдующаго злоупотребленія, но и человѣка интеллигентнаго, справедливаго, кроткаго, доступнаго для всѣхъ и вникающаго безпристрастно въ положеніе каждаго, не подчиняясь въ своихъ убѣжденіяхъ постороннему вліянію. Такъ отзываются въ Якутскѣ о начальникѣ здѣшняго края *). Главная задача Якутскаго областнаго правленія состоитъ въ заботливости о благосостояніи инородческихъ племенъ и въ искорененіи взяточничества между сельскими урядниками, — но, къ сожалѣнію, задача эта рѣшается съ большимъ трудомъ и не всегда успѣшно. Причина неудачи заключается главнѣйшимъ образомъ въ незнаніи административными лицами якутскаго языка, которымъ владѣютъ только немногіе чиновники, но на добросовѣстность ихъ не всегда можно положиться. Поэтому всѣ административныя распоряженія, составленныя на русскомъ языкѣ, ограничиваются по большей части одною лишь безконечною перепискою, переполненною указаніями, внушеніями, предостереженіями и понужденіями. Циркуляры начальника области о разныхъ улучшеніяхъ народнаго быта хотя и получаются кѣмъ слѣдуетъ, однако же остаются безъ исполненія въ инородческихъ управахъ потому только, что изданы на русскомъ языкѣ, а слѣдовательно и недоступны пониманію ни массѣ инородцевъ, ни избраннымъ изъ среды ея головамъ, старостамъ и старшинамъ. Эти послѣдніе, хотя и имѣютъ всегда безпрепятственный доступъ къ губернатору, но вслѣдствіе того, что не знаютъ русскаго языка, въ личномъ объясненіи своемъ не могутъ обойтись безъ участія переводчика. Это обстоятельство крайне стѣсняетъ инородцевъ, такъ какъ они въ болѣе важныхъ случаяхъ не рѣшаются откровенно высказать свои нужды и не смѣютъ иногда заявить жалобъ на обиды въ присутствіи третьяго лица, опасаясь преслѣдованія въ случаѣ огласки. Переводчиками же бываютъ чаще всего станичные казаки, которые не всегда вѣрно передаютъ какъ заявленія инородцевъ губернатору, такъ и отвѣты его инородцамъ. Полицейская власть, какъ городская, такъ и земская, находится въ рукахъ чиновниковъ (мѣстныхъ уроженцевъ), хорошо знающихъ якутскій языкъ, и потому сношенія ихъ съ якутами, покрытыя по большей части таинственностью, ускользаютъ отъ бдительнаго надзора областнаго управленія, до котораго никогда почти не доходятъ жалобы якутовъ на полицію. Начальство, видя въ этомъ доказательство хорошаго управленія, пришло къ весьма логичному заключенію, что «если не жалуются, слѣдовательно довольны», — и съ полнымъ довѣріемъ относятся къ мнимой непогрѣшимости полицейскихъ чиновниковъ.

*) Генералъ-маіоръ Викторъ Павловичъ де-Виттѣ.

Судъ во всѣхъ искахъ и тяжебныхъ дѣлахъ, равно какъ и въ случаѣ маловажныхъ проступковъ, производится въ инородческой управѣ (состоящей изъ головы и старосты) безъ всякихъ опредѣленныхъ правилъ: дѣла разбираются и рѣшаются по заведенному съ давнихъ временъ порядку, дающему обширное поле злоупотребленіямъ. Хотя законъ и представляетъ якутамъ право обращаться съ жалобами въ окружный судъ или въ окружныя полицейскія управленія, но они неохотно пользуются этимъ правомъ, предпочитая покончить дѣло лучше на мѣстѣ, домашнимъ судомъ, нежели отправляться въ городъ и подчиняться всѣмъ формальностямъ письменнаго (какъ называютъ якуты) суда.

* * *

Якутскъ въ отношеніи общественной жизни похожъ на большинство провинціальныхъ городковъ, которые по мѣрѣ удаленія отъ центра цивилизаціи и правительственной дѣятельности — погружаются все глубже и глубже въ нравственный застой, и общественная ихъ жизнь, выражающаяся въ однихъ лишь житейскихъ дрязгахъ, некрасиво выглядитъ въ своихъ узкихъ рамкахъ. Всякому вновь прибывшему въ Якутскъ сразу бросаются въ глаза физіономіи мужщинъ и женщинъ съ азіатскимъ типомъ: смуглый цвѣтъ лица, выдающіяся скулы, сплюснутый носъ, низкій лобъ и узкіе глаза, явно изобличаютъ якутскую расу, улучшенную посредствомъ смѣшенія ея съ русскими. Якутскій народъ, составлявшій нѣкогда независимое племя, былъ порабощенъ, какъ извѣстно, горстью смѣлыхъ казаковъ. До сихъ поръ еще около мѣстнаго собора и присутственныхъ мѣстъ уцѣлѣли три или четыре деревянныхъ башни съ частью деревянной же стѣны, составлявшей когда-то ограду «якутскаго городка или острожка». Изъ-за этой ограды храбрые казаки отстрѣливались изъ пищалей и самопаловъ отъ тучи стрѣлъ, которыми забрасывали ихъ отстаивающіе свой городокъ якуты. Послѣ многихъ стычекъ горсть русскихъ храбрецовъ восторжествовала надъ громадными ордами туземцевъ, вынужденныхъ сложить оружіе и подчиниться русскимъ законамъ. Якуты не скоро свыклись съ мыслью о невозвратной потерѣ своей независимости; но русское правительство, принявъ ихъ въ свое подданство, не замедлило тотчасъ послать къ нимъ своихъ воеводъ и чиновниковъ и притомъ усилить отрядъ внутренней стражи переселеніемъ въ Якутскъ казаковъ изъ другихъ мѣстностей Сибири. Казаки эти, люди большею частью безсемейные, посланные сюда для осѣдлой жизни, вынуждены были искать себѣ женъ въ туземномъ населеніи. Это родство пришельцевъ съ туземцами очень скоро сблизило покоренныхъ съ завоевателями и перемѣшало ихъ между собою до такой степени, что они, позаимствовавъ другъ у друга языкъ, обычаи и вѣрованія, воспроизвели собою особый русско-якутскій типъ, отпечатокъ котораго на большинствѣ лицъ городскаго населенія очень рѣзко бросается въ глаза каждому. Вслѣдствіе древняго родства между казаками и якутами многіе казаки и мѣщане лучше владѣютъ якутскимъ языкомъ нежели русскимъ, и въ образѣ жизни примѣняются къ якутскимъ обычаямъ. Якуты съ обращеніемъ ихъ въ христіанскую вѣру приняли христіанскія имена и русскія фамиліи; поэтому очень часто можно встрѣтить въ самомъ отдаленномъ улусѣ якута, который не понимаетъ ни слова по русски, а носитъ чисто русскую фамилію. Много фамилій перешло къ якутамъ и отъ чиновниковъ, которые были у нихъ крестными отцами. Постоянный наплывъ въ здѣшній край русскихъ (чиновниковъ, купцовъ, мѣщанъ, промышленниковъ), начавшійся болѣе 200 лѣтъ тому назадъ, продолжается и по настоящее время. Якутскій элементъ служитъ сильнымъ тормазомъ для насажденія въ краѣ просвѣщенія, отъ наѣзжихъ изъ городовъ Россіи и даже изъ столицы людей между которыми встрѣчаются вполнѣ образованныя личности, якуты заимствуютъ лишь внѣшній блескъ и знакомятся съ правилами общежитія. Одинъ изъ бывшихъ здѣсь губернаторовъ основалъ въ Якутскѣ общественное собраніе съ цѣлью положить начало общественности и нравственному сближенію въ разносословномъ кружкѣ городскихъ жителей, и этимъ путемъ ознакомить ихъ съ необходимыми правилами общежитія, которыми руководствуется русская общественная жизнь. Въ этихъ видахъ здѣшнее собраніе, называемое «благороднымъ», доступно для всѣхъ сословій и состоитъ подъ строгимъ контролемъ начальника области, слѣдящаго за благонравіемъ и приличіемъ посѣтителей. Въ члены этого клуба и въ старшины избираются лица всѣхъ сословій. Если кто въ первый разъ посѣтитъ собраніе, то непремѣнно вынесетъ изъ него самое пріятное впечатлѣніе: при видѣ во всемъ самой приличной, хотя и скромной обстановки ему даже и на мысль не приходитъ, что онъ находится среди полудикарей окраинъ Азіи. Хорошо одѣтые молодые мужчины держатъ себя настоящими джентльменами, дѣвицы и молодыя дамы въ небогатыхъ, правда, но сдѣланныхъ со вкусомъ нарядахъ, очень любезны, скромны безъ всякаго жеманства и не застѣнчивы въ разговорахъ, которые умѣютъ оживлять мѣткими иногда остротами. Дѣвицы и молодыя дамы обыкновенно танцуютъ (музыку составляетъ городской оркестръ изъ нѣсколькихъ мѣстныхъ артистовъ), а болѣе солидныя лѣтами маменьки и папеньки проводятъ большую часть вечера возлѣ карточныхъ столовъ, присматриваясь къ игрѣ въ сибирскій вистъ (генеральскій), партію которой составляютъ ихъ мужья, родные и знакомые. Въ здѣшнемъ собраніи все устроено такъ хорошо и просто, незамѣтно никакой натянутости, никакихъ особенныхъ условій, стѣсняющихъ свободу гостя: вечера обыкновенно продолжаются до 12 часовъ ночи и только въ большіе праздники оканчиваются часомъ—двумя позже. Первый оставляетъ собраніе губернаторъ, а вслѣдъ за нимъ дамы и молодежь; остается еще нѣсколько мужчинъ, которые, окончивъ партію «генеральскаго», угощаются шампанскимъ, безъ чего никогда не расходятся по домамъ. Всякій мужчина утромъ занятъ дѣломъ: кто службою, кто торговлею или чѣмъ-нибудь другимъ по своей спеціальности, вечеръ же у каждаго свободенъ и посвящается карточной игрѣ, какъ то: «генеральскому», стуколкѣ, мушкѣ, а иногда и запрещенному штосику. Пока не соберутся всѣ партнеры и не займутъ мѣстъ около карточныхъ столовъ, гости заняты бесѣдою, матеріаломъ для которой обыкновенно служитъ какое-нибудь приключеніе какъ въ самомъ городѣ, такъ и внѣ его, или же какая-нибудь интересная новость. Но за недостаткомъ того и другаго разговоръ вращается около пустяковъ, въ такомъ родѣ: что сказалъ его превосходительство на сегодняшнемъ докладѣ о такомъ то дѣлѣ? что привезла новаго Иркутская почта отъ его высокопревосходительства? чѣмъ кончилось такое то дѣло? и пр. На это отвѣчаютъ съ небольшими прикрасами и прибавленіями, при чемъ спрошенный рисуется немного предъ спрашивающимъ, а спрашивающій только соглашается съ нимъ во всемъ. Въ этомъ и заключается взаимный обмѣнъ мыслей. Садятся за карты. Въ восьмомъ уже часу ставятъ на столѣ (гдѣ нибудь въ сторонѣ) водку и наливку съ общеупотребительными и какъ бы заслужившими здѣсь право гражданства солеными закусками. Что касается вообще общественной жизни въ Якутскѣ, то она мало чѣмъ разнится отъ жизни большинства провинціальныхъ городовъ со всѣми ея недостатками.

Въ якутскомъ обществѣ можно встрѣтить очень немногихъ личностей, которыя интересуются науками, слѣдятъ за ихъ состояніемъ и развитіемъ въ образованныхъ странахъ, равно какъ и за событіями въ политическомъ мірѣ. Чтеніемъ выписываемыхъ здѣсь журналовъ занимаются очень немногіе, а почерпнутыя изъ нихъ свѣдѣнія служатъ основою для бесѣды въ избранныхъ только кружкахъ; но и эти кружки не такъ обширны, чтобы, хотя отчасти, могли пополнить собою то умственное неразвитіе, въ которомъ находится большинство здѣшняго городскаго населенія.

Въ концѣ декабря 1874 года мнѣ было предложено отправиться въ Вилюйскій округъ (сосѣдній съ Якутскимъ), гдѣ въ это время свирѣпствовала оспенная эпидемія. Мѣстомъ жительства назначенъ г. Вилюйскъ (отстоящій отъ Якутска на 710 верстъ), откуда я былъ обязанъ дѣлать разъѣзды по всему округу, населенному преимущественно якутами, незнающими ни слова по русски. Округъ занимаетъ пространство въ 987,370 кв. верстъ и слишкомъ въ два раза болѣе Франціи. Населенія считается около 55,000 человѣкъ обоего пола, — въ томъ числѣ до 4,000 тунгусовъ, которые ведутъ бродячую жизнь чаще всего въ сосѣднихъ округахъ, и 280 человѣкъ русскихъ крестьянъ, осѣдлыхъ въ Нюрбинскомъ селеніи. — Разъѣзды въ здѣшнихъ мѣстахъ зимою по дурнымъ дорогамъ, особенно въ сильные морозы, сопряжены съ большими неудобствами. Ѣздятъ обыкновенно на лошадяхъ, и одни только тунгусы имѣютъ оленей. Отъ Якутска до Вилюйска надобно ѣхать постоянно чрезъ лиственный лѣсъ весьма узкою дорогою, по которой однакожъ безъ затрудненія можетъ пройти кибитка, запряженная тройкою лошадей «гуськомъ». Для такой ѣзды употребляютъ трехъ ямщиковъ за разъ: одинъ помѣщается на козлахъ, а два остальные ѣдутъ верхомъ другъ передъ другомъ на передовыхъ лошадяхъ. Почтовыя станціи устроены на далекомъ одна отъ другой разстояніи; самый меньшій перегонъ въ 30 верстъ, по большей же части въ 40, 50 и 60 верстъ. Такіе большіе переѣзды отъ станціи до станціи въ сильные морозы чрезвычайно утомительны и до крайности непріятны. Не взирая ни на удобства экипажа, ни на теплую якутскую одежду, ощущается нестерпимый холодъ въ плечахъ и спинѣ по мѣрѣ приближенія къ почтовой станціи. Слово «пріѣхали» производитъ на ѣдущаго какое-то магическое дѣйствіе; ему вдругъ дѣлается тепло, легко и весело.... онъ старается поскорѣе выпрыгнуть изъ экипажа, но въ этомъ отказываютъ ему онѣмѣлыя ноги. Не долго впрочемъ приходится ждать помощи: нѣсколько мощныхъ якутскихъ рукъ мигомъ вытаскиваютъ пріѣзжаго изъ саней, ведутъ или, скорѣе, несутъ къ юртѣ, всовываютъ (буквально) въ узкую, низкую и притомъ наклонную дверь и на высокомъ ея порогѣ оставляютъ одного. Оставленный такимъ образомъ въ узкомъ отверстіи, онъ старается высвободиться изъ него, но, не имѣя передъ собою точки опоры, оступается съ порога внизъ и падаетъ иногда внутрь юрты, наполненной густымъ паромъ, сквозь который ничего не видно. Это нечаянное паденіе не причиняетъ ему никакого вреда, такъ какъ весь полъ юрты покрытъ сѣномъ. Хозяинъ со всею наличною семьею принимается раздѣвать гостя, который выглядитъ какимъ-то мохнатымъ, неуклюжимъ и обледенѣвшимъ съ головы до ногъ чучеломъ, непохожимъ на человѣка. Съ него быстро снимаютъ верхнюю одежду, очищаютъ ее отъ снѣга и развѣшиваютъ на жердяхъ, мелкія же вещи сушатъ въ рукахъ предъ очагомъ, къ которому въ то же время протягиваются руки ямщиковъ и остальной свиты, сопровождающей здѣсь обыкновенно всякаго чиновника. Каждый старается подступить къ огню поближе, чтобы согрѣть окоченѣлыя руки и вообще размять члены въ благодатной теплотѣ. Каждый приближаетъ къ огню снятую одежду, и выходящій изъ нея клубами паръ еще болѣе сгущаетъ въ юртѣ тяжелый воздухъ, испорченный уже и безъ того испареніями находящагося за перегородкою хотона *). Но проѣзжающій мало обращаетъ на это вниманія и, пробывъ нѣсколько часовъ сряду на 40-градусномъ морозѣ, спѣшитъ отогрѣть здѣсь свои окостенѣвшіе члены. Живительная теплота надѣляетъ его столь пріятнымъ чувствомъ, что смрадная якутская юрта со всею отвратительною обстановкою представляется его воображенію какимъ-то сказочнымъ убѣжищемъ со всѣми его прелестями. Такой пріятной мечтѣ пріѣзжій предается, лежа на мягкой подстилкѣ (изъ сѣна или оленьихъ шкуръ) въ одной изъ грязныхъ перегородокъ, которыхъ находится нѣсколько въ каждой юртѣ. Онѣ служатъ якутамъ вмѣсто отдѣльныхъ комнатъ или, правильнѣе, вмѣсто отдѣльныхъ кроватей, закрытыхъ иногда занавѣсками, которыя предназначаются только почетнѣйшимъ гостямъ. Пока пріѣзжіе занимаются раздѣваніемъ другъ друга и развѣшиваніемъ по всей юртѣ мерзлой одежды, хозяева хлопочутъ около очага, уставляя на немъ котелки съ водою для чая ямщикамъ и остальнымъ якутамъ, сопровождающимъ чиновника, а для чиновника ставятъ самоваръ, который усердно поддуваютъ со всѣхъ сторонъ якутки и ихъ полунагія дѣти. Затѣмъ начинается возня около съѣстныхъ припасовъ; каждый вытаскиваетъ изъ своего мѣшка мерзлую провизію и несетъ ее къ очагу. Мерзлый хлѣбъ, нарѣзанный заранѣе ломтиками, раскладываютъ на тонкихъ щепкахъ у огня; куски мяса разогрѣваютъ на заостренныхъ палочкахъ; варятъ привезенныя съ собою пельмени, рыбу, завариваютъ кирпичный чай; топятъ коровье масло на сковородкахъ; однимъ словомъ, около очага происходитъ страшная суматоха, а на очагѣ слышится шипѣніе и трескъ отъ жирныхъ веществъ, распространяющихъ по всей юртѣ запахъ, возбуждающій аппетитъ въ голодныхъ путешественникахъ. Вся эта стряпня производится грязными руками якутовъ, въ особенности же якутокъ, которыя никогда почти не моются, а если и вздумается имъ когда-нибудь обмыть запачканныя лицо и руки (остальнаго тѣла вовсе не моютъ), тогда берутъ воду изъ ближайшей лужи. Вообще всѣ якутки очень неопрятны: многія не носятъ рубахъ, а только одну длинную до колѣнъ кофту, сшитую изъ оленьихъ шкуръ мѣхомъ наружу. Нижнюю одежду составляютъ такъ называемыя сэлья и бутуро, изъ которыхъ первыя плотно обхватываютъ сѣдалище и достигаютъ половины бедеръ, а послѣднія, въ видѣ голенищъ, прикрѣпляются ремешками къ сэльямъ, доходятъ до косточекъ и тамъ прикрѣпляются тоже ремешками. Нижняя одежда сдѣлана мѣхомъ внутрь. На ноги надѣваютъ торбаза (родъ сапоговъ, сдѣланныхъ изъ оленьихъ камусовъ), точно такіе же какъ у мужчинъ. Голова у нихъ обыкновенно открыта; въ праздничные только дни надѣваются шапочки, сшитыя изъ пыжиковъ. Болѣе зажиточныя якутки носятъ рубахи по большей части изъ синяго коленкора (даба), но дѣлаютъ только по одной и изнашиваютъ не снимая съ себя до тѣхъ поръ, пока онѣ не превратятся въ лоскутья. Мужчины тоже не носятъ рубахъ и костюмъ ихъ такой же какъ у женщинъ съ тою только разницею, что ихъ сэлья — цѣльная. Дѣти постоянно полунагія; двухлѣтній якутенокъ носитъ уже на ногахъ торбаза, остальное его тѣло прикрыто нагольною мѣховою кофточкою; они почти постоянно сидятъ возлѣ очага и согрѣваются у огня. Не одни однакожъ дѣти, но и вообще якуты привыкли большую часть дня проводить около очага (особенно якутки), вслѣдствіе чего многіе изъ нихъ страдаютъ хроническимъ воспаленіемъ глазъ, а нѣкоторые совершенно теряютъ зрѣніе.

*) Хлѣвъ для рогатаго скота, устраиваемый якутами въ юртахъ за перегородкою.

Отдѣльныхъ почтовыхъ станцій въ Вилюйскомъ округѣ нѣтъ; всѣ онѣ помѣщаются въ якутскихъ юртахъ. Если проѣзжающему уже и заранѣе извѣстно, что на всякой станціи его ожидаетъ та же грязная обстановка, удушливый воздухъ и толкотня, однако, прозябшій и голодный онъ спѣшитъ къ ней, мечтая лишь о стаканѣ горячаго чая и мягкой берлогѣ въ крошечномъ, темномъ уголкѣ юрты. Осуществленію этихъ скромныхъ желаній способствуетъ въ этихъ мѣстахъ скорая почтовая ѣзда: якуты вообще возятъ шибко, въ особенности, если ѣдущій чиновникъ обратится къ нимъ по якутски: «тургенигъ баръ» (поѣзжай скорѣе); тогда каюры (ямщики) мчатся во всю прыть съ крикомъ: „аха... аха... ай!“ что, впрочемъ, они и безъ того дѣлаютъ за три версты до почтовой станціи. Здѣшніе каюры очень кротки, послушны и стараются угодить пассажиру во всемъ, но не зная русскаго языка, большею частью только смотрятъ ему въ глаза и, безсмысленно улыбаясь, отвѣчаютъ: «толкуй-сохъ» (не понимаю). Такое непониманіе другъ друга волнуетъ, а иногда и приводитъ въ раздраженіе болѣе вспыльчиваго пассажира, которому уже и безъ того надоѣдаетъ большой переѣздъ въ глухой тайгѣ и сильный морозъ. Если спросить ямщика, сколько уже проѣхали верстъ, или, сколько еще остается до слѣдующей станціи, онъ къ вамъ обернется, посмотритъ, улыбнется и шибко погонитъ лошадей, не обращая никакого вниманія на весьма узкую дорогу, проложенную между густыми деревьями, сухія вѣтви которыхъ, постоянно задѣвая ѣдущаго, могутъ легко выколоть ему глаза, а лежащіе по сторонамъ во многихъ мѣстахъ опрокинутые съ корнями пни изломать экипажъ. Такъ же неосторожно поступаютъ они и при крутыхъ спускахъ въ озера, рѣчки и протоки, которыхъ здѣсь очень много. Пассажиръ рискуетъ сломать себѣ шею, если онъ не слѣдитъ за ѣздою и не умѣетъ поякутски остановить каюровъ во-время словами: «аргый-тюгеръ» (поѣзжай поосторожнѣе): тогда два ямщика сходятъ съ лошадей и поддерживаютъ экипажъ; безъ этого же предостереженія они стремглавъ спускаются съ горы, желая показать этимъ свое удальство. Хотя при каждомъ чиновникѣ состоитъ постоянно казакъ, назначенный ему въ переводчики, но во время пути онъ мало приноситъ пользы, слѣдуя обыкновенно позади на далекомъ иногда разстояніи; поэтому въ переѣздахъ отъ останціи до станціи чиновникъ находится въ полной зависимости отъ ямщиковъ, что даетъ часто поводъ къ разнымъ недоразумѣніямъ. На почтовыхъ станціяхъ и вообще на пунктахъ, гдѣ перемѣняютъ лошадей, а также при объясненіяхъ съ инородческими (такъ ихъ здѣсь называютъ) старостами и головами невозможно обойтись безъ казака, который вмѣстѣ съ тѣмъ и услуживаетъ чиновнику. Казакъ-переводчикъ пользуется особеннымъ почетомъ у простодушныхъ якутовъ, которые слушаютъ его во всемъ и безпрекословно исполняютъ всѣ его приказанія, передаваемыя часто изъ личныхъ корыстолюбивыхъ видовъ, но отъ имени чиновниковъ. Такимъ образомъ плутни казака даютъ поводъ къ нареканіямъ и жалобамъ на домогательства, въ которыхъ административныя власти обвиняютъ ни въ чемъ невиновнаго чиновника. Плутни казаковъ-переводчиковъ большею частью заключаются въ требованіи отъ содержателей почтъ (якутовъ) лишнихъ лошадей какъ бы для чиновника, употребляя ихъ для перевозки собственной своей клади, состоящей изъ разныхъ предметовъ, которыми они запасаются въ Якутскѣ для вымѣна ихъ на пушнину. Отсюда происходятъ впослѣдствіи жалобы, которыя оканчиваются уплатою чиновникомъ прогоновъ за лишнюю лошадь. Казакъ-переводчикъ, сдѣлавъ нѣсколько поѣздокъ съ чиновникомъ, строитъ себѣ въ городѣ порядочный домикъ, а злосчастный чиновникъ постоянно прибѣгаетъ къ займу денегъ для дневнаго пропитанія.

8-го января прибылъ я въ г. Вилюйскъ, откуда въ продолженіе двухъ мѣсяцевъ дѣлалъ разъѣзды по всему округу для осмотра больныхъ. Городъ этотъ хуже всякой русской деревни: онъ лежитъ какъ бы въ котловинѣ, на кочковатомъ болотѣ, которое со всѣхъ сторонъ окружено густымъ лѣсомъ, состоящимъ (около самаго города) преимущественно изъ пихты съ примѣсью сосны и лиственницы. Въ немъ всего 36 весьма некрасивыхъ домовъ, 5 якутскихъ юртъ и 1 деревянная церковь. На концѣ города стоитъ острогъ; онъ тоже деревянный, но довольно обширный и составляетъ одну изъ лучшихъ построекъ; въ немъ содержится одинъ только арестантъ. Населеніе состоитъ изъ русскихъ (мѣщанъ) и якутовъ.

Читатель не можетъ составить себѣ и приблизительнаго понятія о той ужасной глуши, въ какой находится этотъ городокъ, и той мертвенной тишинѣ, которой не нарушаетъ ни днемъ, ни даже ночью лай собакъ. Здѣсь нельзя замѣтить ни малѣйшаго признака жизни: улицы всегда пусты; кругомъ безмолвіе; всѣ жители какъ бы погружены въ летаргическій сонъ, или подверглись періодической спячкѣ подобно медвѣдямъ, покоющимся теперь подъ глубокимъ снѣгомъ въ отдаленныхъ трущобахъ непроходимой здѣшней тайги. Куда ни кинешь глазомъ, онъ упирается въ эту молчаливую тайгу, которая со всѣхъ сторонъ въ видѣ амфитеатра опоясываетъ городъ высокою стѣною. Впереди ея какъ бы на стражѣ, стоятъ другъ возлѣ друга массивныя пихты, отягощенныя снѣгомъ и неподвижныя, какъ мраморныя статуи или лѣсныя привидѣнія, окоченѣлыя отъ 50-градуснаго мороза, отъ котораго и самъ воздухъ пришелъ въ такое оцѣпенѣніе, что въ немъ замѣчается полнѣйшая неподвижность. На пространствѣ 30-ти и болѣе верстъ вокругъ города нельзя встрѣтить ни одного звѣрька, ни одной птички. Въ такой-то мѣстности находится г. Вилюйскъ, представляющій въ зимнее время уединенное кладбище, громадныя могилы котораго, покрытыя сугробами снѣга, издали бросаются въ глаза. Пробывъ въ немъ нѣсколько дней сряду какъ бы въ одиночномъ заключеніи, я почувствовалъ такую сильную тоску, что едва могъ дождаться необходимыхъ распоряженій отъ мѣстнаго полицейскаго управленія насчетъ моихъ разъѣздовъ по округу. Меня уже не устрашали ни жестокіе морозы, ни отвратительныя якутскія юрты; напротивъ, я съ отрадою въ душѣ спѣшилъ къ каждому якутскому жилью, будучи увѣренъ, что меня тамъ встрѣтитъ радушный пріемъ хозяевъ и чистосердечное желаніе угодить по возможности во всемъ.

Здѣшніе якуты до крайности нечистоплотны: никогда не моются, одежду изнашиваютъ безъ перемѣны, и спятъ не раздѣваясь; въ выборѣ пищи и питья тоже весьма неразборчивы, и для утоленія жажды имъ достаточно взять воду изъ первой попавшейся подъ руку лужи (лѣтомъ) или изъ растаявшаго снѣга, истоптаннаго рогатымъ скотомъ. Бѣднѣйшіе якуты за неимѣніемъ ржаной муки употребляютъ истолченную въ мелкій порошокъ сосновую кору, очищенную отъ верхней кожицы, и приготовляютъ изъ нея похлебку посредствомъ продолжительнаго взбалтыванія этой древесной муки съ кипяченою водою. Пищу эту они называютъ „болтушкою“. Добытую ими лѣтомъ въ большомъ количествѣ мелкую рыбу якуты зарываютъ въ землю и уже гнилую варятъ, приготовляя изъ нея пищу подъ названіемъ сыма. Сыма имѣетъ весьма непріятный рѣзкій запахъ, который распространяется очень далеко, за версту и болѣе того мѣста, гдѣ она приготовляется. Якуты употребляютъ въ пищу также и лошадиное мясо, предпочитая его, какъ кажется, коровьему, не смотря на то, что болѣе зажиточные якуты имѣютъ по нѣскольку десятковъ головъ рогатаго скота. Притомъ якуты не придаютъ никакого значенія правильному употребленію пищи, хотя и кажутся на видъ чрезвычайно воздержными. Иногда за недостаткомъ съѣстныхъ припасовъ, что случается часто во время охоты за бѣлками, якутъ переноситъ голодъ въ продолженіе двухъ-трехъ и болѣе сутокъ, и наоборотъ, въ исключительныхъ случаяхъ, каковы напр. свадьба, поминки по умершимъ, приглашеніе въ гости и т. п., онъ столько же времени, безъ перерыва предается обжорству безъ всякаго вреда для здоровья. О якутахъ сложилось общее понятіе, что ихъ никогда и ничѣмъ накормить досыта невозможно. Чаще всего они угощаютъ другъ друга растопленнымъ горячимъ коровьимъ масломъ, къ которому примѣшиваютъ иногда лошадиный жиръ, и могутъ выпивать заразъ по нѣскольку фунтовъ этой смѣси. Лошадиный же жиръ самъ по себѣ они употребляютъ какъ лѣкарство отъ всѣхъ болѣзней, запивая каждый пріемъ холодною, грязною водою. Хотя всѣ якуты обращены уже въ христіанство и повидимому исполняютъ всѣ церковные обряды, но въ случаѣ болѣзни обращаются за совѣтомъ къ шаманамъ, которые и до сихъ поръ не перевелись не только въ Вилюйскомъ округѣ, но и во всей Якутской области. Они такъ скрытно упражняются въ своемъ ремеслѣ, и якуты такъ ловко скрываютъ ихъ въ своей средѣ, что полиція, не имѣя никакихъ явныхъ уликъ, не можетъ преслѣдовать ихъ открыто. Заподозрѣваютъ въ шаманствѣ того только, кто вопреки принятому обычаю никогда не стрижетъ волосы, а заплетаетъ въ косу, придерживаясь будто бы стариннаго обычая. Такому якуту окружной исправникъ предлагаетъ обрѣзать волосы; этимъ ограничиваются всѣ мѣры къ искорененію между якутами шаманства. Кромѣ шаманства у якутовъ можно замѣтить много предразсудковъ, такъ они крѣпко вѣруютъ въ „добраго и злаго духа", для умилостивленія которыхъ они совершаютъ жертвоприношенія въ тайгѣ, преимущественно въ тѣхъ мѣстахъ, которыя угрожаютъ имъ какою нибудь опасностью въ дорогѣ. Такія мѣста, извѣстныя имъ уже съ давнихъ временъ, находятся обыкновенно при весьма крутыхъ спускахъ въ озера и рѣчки и на вершинахъ высокихъ горъ, на которыя надобно взбираться по очень узкой дорогѣ, проложенной надъ пропастью. Якутъ, проѣзжающій около такого мѣста, непремѣнно остановится подъ какимъ-нибудь предлогомъ (если онъ везетъ чиновника) и, выдернувъ нѣсколько волосъ изъ гривы лошади и изъ хвоста, вѣшаетъ ихъ на вѣтви громадной лиственницы или сосны. Кромѣ лошадиныхъ волосъ, якуты, отправляясь въ дорогу, запасаются разными другими вещами, какъ-то кусками оленьей кожи, старыми ремешками, негодными уже къ употребленію, лоскутьями изношенной рубашки изъ синей дабы, костями оленей и лошадей, оставшимися послѣ пищи, кусками изломанныхъ охотничьихъ снарядовъ: луковъ, лыкъ и т. п.; все это они или вѣшаютъ на деревѣ, или кладутъ возлѣ этого импровизованнаго жертвенника. Жертвы приносятся обоимъ духамъ: доброму, спустившись уже благополучно (стремглавъ) въ озеро или рѣчку зимою, а также взобравшись на высокую гору, зимою же — передъ спускомъ внизъ и передъ опаснымъ переѣздомъ надъ пропастью. Во время свирѣпствованія между ними эпидемической болѣзни они убиваютъ собакъ и вѣшаютъ ихъ на воротахъ возлѣ своихъ юртъ, чтобы этимъ умилостивить злаго духа. Повѣшенныхъ собакъ они не снимаютъ во все продолженіе эпидеміи въ томъ убѣжденіи, что злой духъ, удовлетворяемый каждый день этимъ жертвоприношеніемъ, не станетъ искать новыхъ жертвъ для себя въ средѣ ихъ семействъ. Полиція конечно преслѣдуетъ этотъ зловредный предразсудокъ. Одною изъ главнѣйшихъ привычекъ якута составляетъ куреніе табаку. Съ самаго юнаго возраста онъ носитъ при себѣ постоянно огниво, кремень, губку и крошечную мѣдную трубочку „хантаяръ“ (меньше наперстка), въ которой едва можетъ помѣститься нѣсколько крохъ измятаго въ пальцахъ табака. Съ этими принадлежностями онъ не разстается даже ложась спать. Куреніе каждый разъ продолжается не болѣе 20 секундъ, но за то возобновляется очень часто. Якутъ долгое время можетъ переносить голодъ и безсонницу, но ни одного дня не можетъ обойтись безъ куренія. Курятъ обыкновенно черкасскій табакъ, а за неимѣніемъ его употребляютъ кору стараго тополя, который встрѣчается очень часто въ здѣшней тайгѣ на низменныхъ мѣстахъ. Бѣднѣйшіе якуты, не имѣющіе мѣдной трубочки, дѣлаютъ ее каждый разъ, какъ вздумаютъ курить, изъ какой-нибудь щепки. Щепкѣ этой посредствомъ ножа *) придаютъ форму крошечнаго челнока, длиною въ 2 вершка, а шириною ½ вершка. На плоской сторонѣ выдалбливаютъ углубленіе и просверливаютъ въ немъ насквозь небольшое отверстіе. Углубленіе наполняютъ крохами табака или измельченной тополевой коры, а чрезъ отверстіе тянутъ дымъ, приложивъ ко рту выпуклую сторону сдѣланной наскоро трубки. Приготовленіе такой трубки требуетъ по крайней мѣрѣ въ десять разъ больше времени, нежели само куреніе, въ чемъ я убѣдился, дѣлая наблюденія надъ каюрами. Каждый изъ нихъ втягивалъ въ себя дымъ отъ 13 до 17 разъ и послѣ этого прехладнокровно бросалъ въ сторону наскоро сдѣланный хантаяръ.

*) Каждый якутъ носитъ при себѣ небольшой ножъ, привязанный на ремешкѣ около праваго бедра или заткнутый за голенище торбаза.

Въ концѣ февраля 1875 года я долженъ былъ отправиться въ одинъ изъ самыхъ отдаленныхъ округовъ Якутской области, а именно въ Колымскій округъ. Пришлось опять возвратиться въ Якутскъ, изъ котораго 10-го марта я отправился въ г. Средне-Колымскъ. Городъ этотъ отстоитъ отъ Якутска болѣе чѣмъ на 2,500 верстъ. Всякій чиновникъ, собираясь въ такой далекій путь, запасается провизіею по крайней мѣрѣ на два мѣсяца, снаряжаетъ подъ поѣздъ свой двѣ или три нарты и шьетъ для себя якутскую одежду **). Въ переводчики, а вмѣстѣ съ тѣмъ и въ проводники чиновнику назначается казакъ изъ мѣстнаго Якутскаго казачьяго полка. До Средне-Колымска ѣздятъ частью на лошадяхъ, частью на оленяхъ, и только въ немногихъ мѣстахъ на собакахъ. На навьюченныхъ лошадяхъ пассажиры и ямщики ѣдутъ верхомъ. По желанію же ѣдущаго впрягаютъ въ нарту по одной лошади, а гдѣ лошадей нѣтъ, но два оленя, или по 13 собакъ (полная собачья упряжь). Двѣнадцать собакъ, запряженныхъ въ шорки (алыкъ), идутъ попарно одна передъ другою, а тринадцатая, выдрессированная, идетъ впереди и называется «передовою»; она держится постоянно проложенной по снѣгу тропинки, которая здѣсь служитъ единственною дорогою для ѣзды.

**) Куклянка изъ оленьихъ пыжиковъ, торбаза, мѣховая шапка (изъ лисьихъ лапокъ) съ наушниками и мѣховыя рукавицы.

 

14-го марта 1875 года.

Сдѣлавъ около 270 верстъ отъ Якутска въ продолженіе 4 дней, вчера вечеромъ я остановился ночевать въ урочищѣ Сангаалы. Меня везли въ нартѣ почти шагомъ, чтобы не отстали слѣдовавшія позади меня вьючныя лошади, на которыхъ ѣхали верхомъ фельдшеръ, переводчикъ, ямщики и транспортировались медикаменты, аптекарскіе припасы и остальныя тяжести, уложенныя въ тюки. Поѣздъ былъ растянутъ по крайней мѣрѣ на четверть версты и подвигался до того медленно по узкой тропинкѣ, что отъ ночлега до ночлега мы дѣлали не болѣе 30 или 40 верстъ, останавливаясь за-свѣтло ночевать въ одиночныхъ юртахъ, построенныхъ на различномъ другъ отъ друга разстояніи между почтовыми станціями. Почтовыя же станціи (какъ это значилось въ росписаніи), устроены на разстояніи 150, 200 и 500 верстъ одна отъ другой. Почтовая тропинка проложена чрезъ лѣса и тундры. Лѣса здѣсь лиственные, кое гдѣ только встрѣчается пихта и очень рѣдко береза. Лиственныя деревья, хотя довольно высоки, но тонки и чахлы, и при томъ между ними находятся такіе значительные промежутки, что глазъ свободно проникаетъ на полверсты въ глубь лѣса. Лѣсистая мѣстность вообще возвышенна и холмиста. Всю низменность покрываютъ тундры, усѣянныя высокими, закругленными кочками, которыя въ иныхъ мѣстахъ до того скучены, что проѣздъ между ними становится весьма затруднительнымъ. Въ двухъ верстахъ отъ урочища Сангаалы надобно проѣзжать р. Алданъ. Рѣка эта ¼ версты шириною, имѣетъ весьма крутой спускъ, а берега ея (западный и восточный) запружены громадными льдинами, скученными въ нѣкоторыхъ мѣстахъ такъ высоко, что трудно отыскать свободный проѣздъ на средину рѣки. Это указываетъ на то, что она не замерзаетъ сразу, а сильно волнуется при большихъ морозахъ въ началѣ зимы.

 

15-го марта 1875 г.

Въ продолженіе всего дня я сдѣлалъ не болѣе 40 верстъ отъ р. Алдана и остановился ночевать въ поварнѣ Мэркэша, откуда виднѣется уже впереди за 150 верстъ Верхоянскій хребетъ. Медленность сегодняшней ѣзды произошла отъ того, что надобно было ѣхать узкою тропинкою, проложенною чрезъ лѣсъ по косогорамъ, на которыхъ ежеминутно опрокидывались слѣдовавшія позади меня нарты съ провизіею и вещами, между тѣмъ какъ мою нарту безпрерывно поддерживали ямщики. Кромѣ того, было очень много высокихъ и крутыхъ спусковъ на рѣчки, требовавшихъ напряженнаго вниманія со стороны ямщиковъ и свойственной имъ осторожности, чтобы предохранить ѣдущаго отъ неминуемыхъ ушибовъ. Въ довершеніе всѣхъ неудобствъ сегодняшней ѣзды узкая тропинка проходила въ нѣкоторыхъ мѣстахъ сквозь чащу скученныхъ кустарниковъ, сухія вѣтви которыхъ, ударявшія въ бока нарты, угрожали на каждомъ шагу выколоть глаза, если бы мнѣ вздумалось приподняться на нартѣ *). Послѣ весьма неудобной ѣзды пришлось мнѣ первый разъ ночевать въ такъ называемой „поварнѣ“. Это небольшой деревянный восьмиугольный домикъ, похожій на юрту, а еще болѣе на русскій амбаръ, но безъ крыши; стѣнки его сложены очень небрежно изъ искривленныхъ лиственныхъ бревенъ, между которыми просвѣчивается множество щелей, пропускающихъ холодъ и сырость. Въ двухъ противоположныхъ стѣнкахъ (справа и слѣва отъ входа) сдѣлано въ каждой по одному окошку, въ которыя зимою вставляютъ льдины, лѣтомъ же они открыты. По срединѣ поварни стоитъ четыреугольный очагъ, надъ которымъ въ потолкѣ прорублено довольно большое отверстіе для выхода дыма, а вокругъ стѣнъ подѣланы нары самой простой работы изъ тонкихъ лиственницъ, расколотыхъ пополамъ, но необтесанныхъ. Изъ такого матеріала сколочены кое какъ на скорую руку полъ и потолокъ; этотъ послѣдній прикрытъ сверху не очень толстымъ слоемъ земли, а полъ, весь въ дырахъ, наполненныхъ соромъ, до того неровенъ, что по немъ надобно ступать съ большою осторожностью изъ опасенія переломить себѣ ноги. Такіе пріюты для пріѣзжающихъ, по словамъ сопровождающаго меня казака, ожидаютъ насъ и впереди по всему тракту до Средне-Колымска (если тропинку, проложенную по снѣгу можно назвать трактомъ) за исключеніемъ только почтовыхъ станцій, которыя помѣщаются обыкновенно въ жилыхъ якутскихъ юртахъ.

*) Нарта, это родъ весьма узкихъ, но длинныхъ (во весь ростъ человѣка) саней, въ которыхъ пассажиръ долженъ постоянно лежать, будучи въ состояніи только поворотиться съ боку на бокъ. Кромѣ подушки и одѣяла, ничего больше въ нартѣ помѣстить невозможно.

Всѣ поварни стоятъ пустыми до посѣщенія ихъ проѣзжающими а поэтому постоянно холодны и сыры. Такая же точно была поварня Мэркэша, въ которой я остановился ночевать вчера вечеромъ, голодный и утомленный ѣздою. При входѣ въ поварню я замѣтилъ связку рубленныхъ дровъ, оставленныхъ, какъ мнѣ потомъ объяснили, бывшими здѣсь до насъ проѣзжающими, что и мы въ свою очередь должны были сдѣлать, выѣзжая оттуда. Ямщики тотчасъ принялись разводить на очагѣ огонь, отчего вскорѣ вся внутренность поварни наполнилась до того густымъ и ѣдкимъ дымомъ, что не было никакой возможности устоять на ногахъ или сидѣть, и я былъ принужденъ былъ пролежать болѣе часа съ закрытыми глазами на грязныхъ нарахъ, не раздѣваясь и постоянно заслоняя ротъ, чтобы не задохнуться отъ дыма. Очень долго не согрѣвался воздухъ въ поварнѣ, такъ какъ дверь ея почти не затворялась отъ шнырянія взадъ и впередъ ямщиковъ, таскавшихъ то узелки съ съѣстными припасами, то ледъ для приготовленія чая, то дрова для поддерживанія на очагѣ безпрерывнаго огня. Словомъ, спустя только два часа послѣ пріѣзда въ поварню удалось мнѣ успокоиться какъ слѣдуетъ, освободиться отъ непривычнаго якутскаго дорожнаго костюма, напиться чаю, а послѣ него подкрѣпить силы, чѣмъ Богъ послалъ, или, правильнѣе сказать, имѣющеюся въ запасѣ мерзлою провизіею, на разогрѣваніе которой надобно было еще употребить около ¾ часа. Уже было далеко за полночь, когда мы вздумали лечь спать. Вся поварня наполнилась вдругъ оленьими шкурами, употребляемыми у якутовъ вмѣсто постели, и въ одинъ мигъ весь полъ былъ покрытъ ими, за недостаткомъ мѣстъ на нарахъ, большую часть которыхъ занимали тюки съ разною рухлядью и узлы съ провизіею, въ особомъ же уголкѣ устроили для меня постель, развѣсивъ передъ нею чумъ *), для защиты отъ пылающаго на очагѣ огня. Каждый легъ спать, не раздѣваясь и укутавшись, чѣмъ попало, съ головы до ногъ, такъ какъ въ поварнѣ, не взирая на поддерживаемый въ продолженіе нѣсколькихъ часовъ огонь на очагѣ, былъ постоянный холодъ. Это происходило вслѣдствіе того, что ужасно дуло чрезъ неплотно притворенную дверь, изъ подъ пола, чрезъ огромныя щели въ стѣнахъ и наконецъ чрезъ большое отверстіе надъ очагомъ, послѣ того какъ онъ былъ потушенъ. Это отверстіе было такъ велико, что доставляло возможность любоваться звѣздами, ярко свѣтящими въ настоящее время на безоблачномъ небѣ. Я не сомкнулъ глазъ во всю ночь, приходя по временамъ въ раздраженіе отъ носовой музыки погруженныхъ въ глубокій сонъ якутовъ, изъ которыхъ одинъ надоѣлъ мнѣ въ особенности, напѣвая во снѣ речитативомъ свой якутскій романсъ. На силу дождался я утра, а вмѣстѣ съ нимъ и времени отбытія изъ отвратительной Мэркэшанской поварни.

*) Родъ простыни, сшитой изъ ровдуги низкаго сорта, шириною отъ 2 до 2½ аршинъ. Длина чума бываетъ различная.

 

18 марта 1875 г.

Въ 7 часовъ вечера я остановился ночевать въ поварнѣ Ана-сохъ (поварня безъ дверей), находящейся въ 20 вер. отъ того мѣста, гдѣ мнѣ предстоитъ завтра переѣзжать, или, какъ здѣсь выражаются, «переваливать» чрезъ Верхоянскій хребетъ, составляющій одинъ изъ отроговъ Яблоновыхъ горъ. Въ продолженіе трехъ дней я сдѣлалъ не болѣе 120 верстъ, переночевавъ два раза на Битюкульской почтовой станціи и въ поварнѣ Курунь-Хабчагай, въ 40 вер. отъ поварни Ана-сохъ. Переѣзды въ эти дни до того были затруднительны, что врядъ ли хуже ихъ можно отыскать на всемъ земномъ шарѣ. Дорога, т. е. тропинка, проложенная въ лѣсахъ по высокимъ, неровнымъ, скалистымъ пригоркамъ съ крутыми спусками, а на низменностяхъ по кочковатымъ тундрамъ, чуть была замѣтна, а въ нѣкоторыхъ мѣстахъ исчезала окончательно. Слѣдъ ея обозначали только въ лѣсу небольшіе деревянные кресты, сложенные на скорую руку изъ тонкихъ прутьевъ, а на кочковатыхъ тундрахъ и озерахъ — не очень высокія и толстыя палки, къ концамъ которыхъ были прикрѣплены закругленныя кочки вмѣстѣ съ растущею на нихъ длинною травою (осока), похожія издали на человѣческія головы съ распущенными волосами. Много разъ приходилось пробиваться сквозь чащу, лежа въ нартѣ лицомъ внизъ, чтобы не наткнуться на торчащія по обѣимъ сторонамъ сухія вѣтки, испытывать сотрясающіе толчки о пни, попадавшіеся на каждомъ шагу, удерживаться съ напряженіемъ силъ отъ опрокинутія на отвѣсныхъ почти косогорахъ, спускаясь въ мелкія рѣчки и протоки, которыхъ на пути встрѣчалось очень много. Все это однакожъ не помѣшало мнѣ дѣлать наблюденія надъ данною мѣстностью. Почтовая тропинка идетъ по направленію цѣпи Яблоновыхъ горъ, то приближаясь къ нимъ на нѣсколько саженей, то удаляясь отъ нихъ болѣе чѣмъ на четверть версты чаще всего въ глубь лѣса, гдѣ она проходитъ между лиственничными деревьями, стоящими одно возлѣ другаго такъ близко, что нарта едва можетъ проскользнуть между ними. Здѣсь между лиственницами обильно растетъ бальзамическій тополь, высокій, стройный и довольно толстый стволъ котораго въ нижней его части покрытъ плотною, потрескавшеюся корою, которую якуты и тунгусы примѣшиваютъ къ табаку, а иногда курятъ безъ всякой примѣси, искрошивъ ее очень мелко. Здѣсь встрѣчается также много березы, которая хотя высока и стройна, но несоразмѣрно тонка. Послѣдній перегонъ между поварнями Курунь-Хабчагай и Ана-сохъ пришлось проѣзжать по голымъ камнямъ, такъ какъ въ этой мѣстности дорога проложена между отрогами горъ по руслу р. Тукулана, которая лѣтомъ довольно глубока, а осенью совершенно высыхаетъ, оставляя во время зимы каменистое дно обнаженнымъ безъ малѣйшаго признака на немъ снѣга; здѣсь его сдуваютъ постоянные сквозные вѣтры. Въ тѣхъ же мѣстахъ, гдѣ оставшаяся лѣтомъ вода замерзла при сильныхъ морозахъ, образовалась скользкая ледяная, кора, по которой съ большимъ трудомъ могли идти запряженные въ нарту олени; на нихъ я ѣду уже два послѣдніе перегона, и везутъ меня тунгусы. По мѣрѣ приближенія къ поварнѣ Ана-сохъ отроги горъ, между которыми надобно ѣхать, замѣтно приближаются другъ къ другу, отчего пространство для ѣзды становится все уже и уже и наконецъ при самой поварнѣ замѣняется узкимъ, извилистымъ и глубокимъ оврагомъ, окаймленнымъ высокими и большею частью конусообразными горами, верхушки которыхъ тянутся въ сгущенныхъ надъ ними облакахъ. Въ этой мѣстность, водится много медвѣдей; на нихъ охотятся тунгусы, которые поэтому придерживаются нѣкоторое время береговъ р. Тукулана, отъ которыхъ какъ бродячее племя, удаляются иногда за двѣ и за три тысячи верстъ, возвращаясь потомъ опять сюда. Охотятся на медвѣдей съ винтовкою или убиваютъ ихъ ножомъ, попадая прямо въ въ сердце. Кромѣ того есть здѣсь много дикихъ оленей, сохатыхъ (лосей), черныхъ бѣлокъ и лисицъ; этихъ послѣднихъ отравляютъ челибухою или сулемою, а также ставятъ на нихъ капканы и «настораживаютъ» стрѣлы. Бродячіе тунгусы платятъ въ казну ясакъ извѣстнымъ количествомъ черныхъ бѣлокъ, или по 1 р. 3 к. съ души. Здѣшніе тунгусы ростомъ выше средняго, лицомъ красивѣе якутовъ, энергичнѣе и чистоплотнѣе вообще, а притомъ очень ловкіе и услужливые. Хлѣба они никогда не употребляютъ за неимѣніемъ его, а питаются только оленьимъ и медвѣжьимъ мясомъ, рѣдко же когда ѣдятъ рыбу. Хотя всѣ они исповѣданія православнаго, но постовъ никогда не соблюдаютъ, такъ какъ здѣсь ничего постнаго достать невозможно; поэтому и священники, разъѣзжая въ здѣшнихъ мѣстахъ по улусамъ, для исправленія церковныхъ требъ передъ Свѣтлымъ Христовымъ Воскресеньемъ, принуждены употреблять въ пищу оленье мясо. Тунгусы очень любятъ кирпичный чай, который пьютъ безо всего; зажиточные только, и то немногіе, изрѣдка вмѣстѣ съ чаемъ лакомятся крошечными плоскими лепешками, испеченными на деревянныхъ прутикахъ около горячихъ углей.

 

19 марта 1875 г.

Сегодня въ 2 часа пополудни переѣзжалъ я Верхоянскій хребетъ, прибывъ къ подошвѣ горъ въ 11 час. утра. Сперва надобно было взбираться на гору по довольно отлогому извилистому подъему, длиною около 5 вер., который оканчивался небольшою площадкою. Отсюда начинался уже почти отвѣсный подъемъ на вершину хребта, вышиною до 40 саженей, а можетъ быть и болѣе. Каждый изъ проѣзжающихъ старается миновать его, дѣлая объѣздъ вправо на 3 версты тропинкою, проложенною въ нѣкоторыхъ мѣстахъ надъ пропастью. Тропинка эта до того узка, что по ней могутъ ѣхать пассажиры только верхомъ, а вьючныя лошади проходить по одиночкѣ. По совѣту съ тунгусами рѣшено было втащить мои нарты на вершину хребта оленями, а мнѣ пришлось отправиться въ объѣздъ верхомъ. Но сдѣлавъ не болѣе четверти версты и очутившись на узкой тропинкѣ, идущей надъ пропастью, я почувствовалъ головокруженіе и положительно отказался слѣдовать дальше верхомъ, тѣмъ болѣе что въ то же время я началъ испытывать холодъ отъ постоянно дующаго здѣсь вѣтра, къ которому неожиданно присоединился и снѣгъ, причинившій порядочную мятель. Возвратясь обратно къ крутому подъему, я рѣшился во что бы то ни стало взобраться по немъ на вершину хребта, основывая возможность этого на заявленіи ямщиковъ, согласившихся этимъ путемъ перетащить мои нарты съ вещами. Я приказалъ тотчасъ прорубать ступеньки и по мѣрѣ ихъ приготовленія поднимался все выше и выше. Такъ и сдѣлали. Я помѣстился въ нарту, приказавъ закупорить себя наглухо, и лежалъ въ ней все время неподвижно. При остановкахъ на подъемѣ, которыя были необходимы для дѣланія новыхъ ступеней, нарту мою поддерживали 4 ямщика. Поднимаясь такимъ образомъ довольно долго, я вдругъ услышалъ радостное восклицаніе ямщиковъ: «шабашъ»! Это означало, что нарта моя была уже на вершинѣ хребта, въ чемъ я и самъ убѣдился въ тотъ же моментъ, почувствовавъ, что отвѣсное положеніе мое въ нартѣ (головою внизъ) вдругъ сдѣлалось горизонтальнымъ. Обрадованные тунгусы принялись вынимать меня изъ тѣсной укупорки въ нартѣ, какъ какую-нибудь кладь или мѣшокъ съ провизіею и, добродушно улыбаясь мнѣ, начали поздравлять (по тунгусски) съ благополучнымъ окончаніемъ опаснаго переѣзда, объясняя притомъ уморительными жестикуляціями, сколько имъ это стоило труда! Въ отвѣтъ на это поздравленіе я тотчасъ обратился къ бумажнику за благодарностью и кромѣ того распорядился угостить ихъ тутъ же чаемъ. Но чая не оказалось; онъ остался вмѣстѣ съ остальною кладью въ нартахъ, ожидавшихъ на площадкѣ внизу, пока не придетъ очередь втащить и ихъ на гору по проложеннымъ уже ступенькамъ. Тунгусы, довольные моею подачкою и подзадоренные ожидавшимъ ихъ угощеніемъ, стремглавъ бросились внизъ за нартами: одни, усѣвшись на медвѣжьихъ шкурахъ, взятыхъ изъ моей нарты и служащихъ мнѣ вмѣсто постели, мигомъ спустились съ вершины хребта внизъ, другіе же, опираясь на заостренныя палки, очень скоро свели оленей. Я любовался ловкостью тѣхъ и другихъ, но удивляла меня смѣлость первыхъ, такъ какъ они рисковали размозжить себѣ голову о выдвинутые въ нѣкоторыхъ мѣстахъ впередъ скалистые бока горъ, которыхъ они придерживались при спускѣ, чтобы миновать только что подѣланныя ступеньки. Все однако-жъ обошлось благополучно, и менѣе чѣмъ черезъ часъ нарты были втащены на гору, и затѣмъ одинокая площадь на вершинѣ хребта оживилась общимъ веселымъ говоромъ, шутками, громкимъ смѣхомъ и пылающими кострами, возлѣ которыхъ приготовлялся чай, а въ котелкахъ варилось оленье мясо для тунгусовъ. Отъ тунгусовъ я узналъ, что спускъ съ горы не столь крутъ, какъ былъ подъемъ, и не представляетъ никакой опасности, что онъ тянется уступами болѣе трехъ верстъ по ровной мѣстности и что наконецъ намъ придется спускаться на нартахъ безъ оленей. И въ самомъ дѣлѣ, мы спустились совершенно благополучно.

Когда уже все было готово, чтобы сняться съ привала, оленей привязали позади моей нарты на длинныхъ ремняхъ; я удобно помѣстился въ нартѣ, улегшись какъ въ постель, а ямщикъ, усѣвшись полуоборотомъ на томъ мѣстѣ нарты, гдѣ въ саняхъ бываетъ обыкновенно сидѣнье для кучера, и свѣсивъ наружу ноги, лѣвою рукою держался за облучекъ, а заостренною палкою въ правой рукѣ давалъ нартѣ надлежащее направленіе и удерживалъ ее при крутыхъ иногда поворотахъ. Мы спускались съ горы почти въ продолженіе часа, а въ 8 часовъ вечера остановились ночевать въ первой поварнѣ Верхоянскаго округа.

 

20-го марта 1875 г.

Проѣхавъ сегодня 70 вер. на однихъ и тѣхъ же оленяхъ, мы прибыли въ 7½ час. вечера въ Мольджегольскую поварню, до которой 10 послѣднихъ верстъ надобно было ѣхать по р. Янѣ, и тутъ расположились ночевать. На половинѣ этого перегона попалась намъ для привала одна изъ отвратительнѣйшихъ поваренъ (Тирскъ-урусъ), скорѣе похожая на хлѣвъ, чѣмъ на пристанище для проѣзжающихъ; въ ней мы обѣдали и пили чай, между тѣмъ какъ наши олени вблизи ея добывали себѣ кормъ, выкапывая ногами изъ-подъ снѣга мохъ, обильно растущій здѣсь по склонамъ горъ и на низменностяхъ.

Рѣка Яна, на берегу которой стоитъ Мольджегольская поварня, въ этомъ мѣстѣ довольно широка; начинаясь въ отрогахъ Верхоянскаго хребта съ восточной его стороны, она стремится постоянно къ сѣверу и, дѣлая различные изгибы въ своемъ теченіи, проходитъ то по узкому пространству между горными развѣтвленіями, то по обширнымъ открытымъ плоскостямъ, окаймленнымъ небольшими конусообразными горами, и впадаетъ нѣсколькими устьями въ Ледовитое море. На Янѣ лежатъ города: Верхоянскъ и Устьянскъ.

Присмотрѣвшись къ лѣсамъ въ этой мѣстности, я замѣтилъ, что въ нихъ преобладаетъ тальникъ, сибирская ольха, осина и тополь, между которыми кое-гдѣ только виднѣются лиственничныя деревья. Здѣшніе якуты, а въ особенности тунгусы замѣняютъ тальникомъ русскія полотенца и салфетки. Снявъ съ молодаго тальниковаго дерева верхнюю кожицу, они его скоблятъ острымъ ножомъ; отъ этого образуются очень тонкія, бѣлыя какъ бумага и мягкія какъ мочала стружки, которыми вытираютъ посуду, перекладываютъ въ дорогѣ чайныя чашки и блюдечки, чистятъ столы, а послѣ употребленія жирной пищи обтираютъ себѣ ротъ и руки. Во время сегодняшняго переѣзда на каждомъ почти шагу попадалось намъ множество куропатокъ. По разсказу ямщиковъ, онѣ водятся здѣсь въ несмѣтномъ количествѣ. Эти куропатки зимою совершенно бѣлыя и имѣютъ мохнатыя ножки (похожія на лапки бѣлыхъ кроликовъ), которыми тунгусы украшаютъ свои юрты, прикрѣпляя ихъ къ стѣнамъ, потолку и къ образамъ, поперемѣнно съ крылышками тѣхъ же куропатокъ и ихъ хвостиками, распростертыми па подобіе вѣера. Они очень довольны, если кто-нибудь изъ проѣзжающихъ обратитъ вниманіе на это украшеніе, и тотчасъ дарятъ ему два или три хвостика съ соотвѣтственнымъ количествомъ ножекъ и крылышекъ въ знакъ памяти, или вѣрнѣе, въ силу убѣжденія, что проѣзжающій тотчасъ отдаритъ ихъ серебряною монетою.

 

23-го марта 1875 г.

Переночевавъ на Сурухтахской почтовой станціи, мы опять пустились сегодня въ путь и въ одну упряжку сдѣлали на оленяхъ 90 верстъ, пріостанавливаясь на пути чрезъ каждыя 15 или 20 верстъ не болѣе какъ на 5 минутъ. Изъ этого можно заключить, что ѣзда на оленяхъ гораздо удобнѣе ѣзды на лошадяхъ, которыя, во первыхъ, не могутъ пробѣжать за разъ такое пространство безъ продолжительнаго отдыха, а во вторыхъ тратятъ въ дорогѣ много времени, отъискивая себѣ траву, которую онѣ въ продолженіе всей зимы привыкли доставать сами изъ-подъ глубокаго снѣга, разрывая его ногами. Олени бѣгутъ очень шибко и дѣлаютъ въ часъ свободно около 12 верстъ, при малѣйшемъ же понужденіи олени мчатся 3 и 4 версты съ такою быстротою, что отъ этой усиленной ѣзды часто замираетъ въ груди дыханіе. Вообще ѣзда на оленяхъ очень пріятна, такъ какъ бѣгъ ихъ постоянно ровенъ и легокъ, особенно въ сильные морозы: тогда они кажутся бодрыми и не обнаруживаютъ усталости, между тѣмъ какъ весною дѣлаются слабѣе и во время ѣзды скоро утомляются. Утомились и олени, на которыхъ вчера вечеромъ я пріѣхалъ на Сыренскую почтовую станцію, гдѣ до сихъ поръ (11 часовъ утра) ожидаю ихъ перемѣны. Уже ночью, до зари, отправились ямщики искать ихъ въ тайгѣ, такъ какъ олени здѣсь пасутся обыкновенно на свободѣ безъ всякаго присмотра и только въ случаѣ, надобности отъискиваютъ ихъ по слѣдамъ. Вслѣдствіе такой безпечности здѣшнихъ инородцевъ олени удаляются иногда за нѣсколько десятковъ верстъ, и проѣзжающему приходится ожидать ихъ очень долго, что вѣроятно и мнѣ придется испытать сегодня.

 

25-го марта 1875 г.

Съ большимъ трудомъ удалось мнѣ добраться поздно вечеромъ до до поварни Ѣты-яхъ на усталыхъ оленяхъ, которые безъ перемѣны везли меня съ Сыренской почтовой станціи и въ продолженіе трехъ сутокъ сдѣлали около 250 верстъ. Везшихъ меня якутовъ мало безпокоила усталость оленей; они только заботились о себѣ и на каждомъ почти привалѣ варили рыбу, называемую здѣсь „джерга“, которою изобилуетъ р. Яна. Стряпня и обѣдъ ихъ продолжались всегда не болѣе ¼ часа, такъ какъ якуты имѣютъ привычку ѣсть все недоваренное, полусырое и вдобавокъ безъ соли; поэтому я не сопротивлялся ихъ частымъ завтракамъ, которые доставляли мнѣ нѣкотораго рода развлеченіе и давали возможность убить скучное время. Меня занимали и зажигаемые костры, и суета ямщиковъ, и ихъ разсказы, которые передавалъ мнѣ переводчикъ-казакъ и изъ которыхъ я могъ составить понятіе объ этой глухой странѣ, гдѣ во весь день нельзя встрѣтить на пути ни одного живаго существа. Сегодня, напр., я узналъ отъ якутовъ, что въ здѣшнихъ мѣстахъ, начиная уже отъ переѣзда чрезъ Верхоянскій хребетъ, медвѣдей вовсе нѣтъ, а водятся только волки, лисицы, фиканы (зайцы), черныя бѣлки и дикіе олени; волки причиняютъ много вреда якутамъ, преслѣдуя рогатый скотъ и лошадей, но на людей никогда не нападаютъ. Изъ породъ птицъ встрѣчаются здѣсь однѣ только бѣлыя куропатки, но въ гораздо меньшемъ количествѣ нежели вблизи Верхоянскаго хребта. Ихъ не стрѣляютъ, а ловятъ петлями, сдѣланными изъ конскихъ волосъ, или же ставятъ на нихъ небольшія пасти какъ на лисицъ. Куропатки придерживаются низменныхъ мѣстъ, гдѣ растутъ кустарничныя деревья, а также тундръ, покрытыхъ малорослою березою, шишечками которой онѣ питаются. Лѣса, чрезъ которые я проѣзжалъ сегодня, состоятъ изъ одной только лиственницы и покрываютъ собою возвышенныя мѣста. На низменностяхъ кое-гдѣ растетъ высокій, стройный тальникъ, образующій громадныя рощи, между которыми замѣчаются пространныя сѣнокосныя болота, но травы на нихъ никогда не косятъ. Рѣку Яну приходилось проѣзжать сегодня по крайней мѣрѣ тридцать разъ, такъ какъ она здѣсь дѣлаетъ много поворотовъ и изгибовъ.

 

27-го марта 1875 г.

Съ послѣдняго ночлега я отправился уже на лошадяхъ, которыхъ пришлось ожидать до 10 часовъ утра, такъ какъ ихъ собирали у якутовъ, живущихъ по одиночкѣ въ юртахъ, отстоящихъ одна отъ другой на 10 и 15 верстъ. Не взирая однако же на поздній выѣздъ изъ ночлега, я сдѣлалъ въ этотъ день или, лучше сказать, въ продолженіи 11 часовъ 105 верстъ на подставныхъ (въ двухъ мѣстахъ) лошадяхъ и прибылъ въ г. Верхоянскъ вчера вечеромъ въ 9 часовъ. Кому случалось бывать въ продолжительныхъ поѣздкахъ, тотъ легко пойметъ, какъ я обрадовался, очутившись въ теплой и опрятной комнатѣ послѣ отвратительныхъ ночлеговъ въ холодныхъ, грязныхъ поварняхъ и пропитанныхъ зловоніемъ якутскихъ юртахъ, которыя были единственнымъ моимъ пристанищемъ въ продолженіе двухънедѣльной безостановочной ѣзды. Хозяинъ, у котораго отведена квартира для проѣзжающихъ чиновниковъ, ожидалъ меня уже съ готовымъ чаемъ. Его радушный пріемъ и свойственная только сибирякамъ безкорыстная услужливость заставили меня позабыть на время всѣ перенесенныя въ дорогѣ лишенія. За чаемъ незамѣтно прошло время далеко за полночь въ разговорѣ съ словоохотливымъ хозяиномъ, который сообщилъ мнѣ нѣкоторыя свѣдѣнія о Колымскомъ округѣ, гдѣ мнѣ назначено жить безвыѣздно два года.

 

28-го марта 1875 г.

Сверхъ всякаго ожиданія мнѣ придется остаться въ Верхоянскѣ до 1 апрѣля. Отъ нечего дѣлать я уже успѣлъ сегодня присмотрѣться къ городу, который напоминаетъ собою Вилюйскъ, только нѣсколько меньше его.

Г. Верхоянскъ, отстоящій отъ Якутска на 900 верстъ, лежитъ на восточномъ берегу р. Яны и расположенъ на обширной, низменной плоскости, окруженной невысокими горами. Въ немъ находится 14 деревянныхъ небольшихъ домовъ безъ крышъ, съ высокими, неуклюжими трубами; потолки снаружи обмазаны глиною и прикрыты толстымъ слоемъ земли; окна безъ стеколъ, вмѣсто которыхъ вставлены льдины; 7 русскихъ и около 15 якутскихъ юртъ; между русскими юртами отличается тщательною отдѣлкою снаружи и внутри стоящая особнякомъ при главной улицѣ, пріобрѣтенная въ собственность докторомъ Б—мъ, командированнымъ въ одно время со мною въ Якутскую область: затѣмъ два казенные деревянные дома съ крышами, обшитые тесомъ; въ одномъ изъ нихъ помѣщается окружное полицейское управленіе; и наконецъ небольшая деревянная церковь со множествомъ оконъ (стеклянныхъ), какъ въ любомъ жиломъ домѣ. Постройки вообще некрасивы; дома разбросаны въ безпорядкѣ.: въ одномъ мѣстѣ скучены, въ другомъ стоятъ по одиночкѣ, а громадныя кучи сора около нихъ затрудняютъ не только въѣздъ, но и входъ во внутренній дворъ. Населеніе города составляютъ — одно или два (кажется) купеческихъ семейства, станичные казаки, мѣщане и крестьяне русскаго происхожденія и якуты. Затѣмъ два священника (изъ которыхъ одинъ только постоянно живетъ въ Верхоянскѣ) съ церковнымъ причтомъ; окружной исправникъ, его помощникъ, два или три канцелярскихъ чиновника полицейскаго управленія и окружной фельдшеръ.

Рыбная ловля и скотоводство составляютъ главный источникъ продовольствія здѣшнихъ жителей; хлѣбопашества, вслѣдствіе суроваго климата и неблагопріятныхъ почвенныхъ условій, вовсе нѣтъ; хотя встрѣчаются здѣсь небольшіе огороды, засаженные свеклой, капустой, рѣпой, морковью, рѣдькой и картофелемъ, но и эти продукты не всегда хорошо родятся. Огурцы садятъ въ небольшіе, узкіе деревянные ящики, которые обыкновенно ставятся въ комнатахъ на окнахъ, обращенныхъ къ югу. За ними ухаживаютъ все лѣто и только въ августѣ получаютъ два или три десятка крошечныхъ плодовъ, между которыми изрѣдка попадается нѣсколько крупныхъ. Лукъ и хрѣнъ здѣсь вовсе не разводятся. Хлѣбъ получаютъ изъ Якутска, ржаною мукою; крупою запасаются или въ самомъ Якутскѣ, гдѣ она продается дешевле, или же покупаютъ въ мѣстномъ магазинѣ, состоящемъ въ завѣдываніи окружнаго полицейскаго управленія; плата за пудъ по 4 р. 80 копѣекъ. Соль, порохъ, свинецъ, которыхъ извѣстное только количество высылается сюда ежегодно изъ Якутскаго областнаго правленія, покупаются тоже въ полицейскомъ управленіи. Осѣдлые въ городѣ якуты, равно какъ нѣкоторые мѣщане и крестьяне, занимаются звѣринымъ промысломъ, и добытую пушнину промѣниваютъ якутскимъ купцамъ на съѣстные припасы и другіе предметы, необходимые въ хозяйствѣ. Проживающіе здѣсь купцы торгуютъ разною мелочью по домамъ и скупаютъ у якутовъ, разъѣзжая по округу, пушнину, уплачивая за нее кирпичнымъ чаемъ, сахаромъ, черкасскимъ табакомъ, дешевыми платочками, лентами, ситцемъ и проч.

Вотъ все, что можно сказать объ этомъ крошечномъ городкѣ, который хотя и хуже всякаго русскаго селенія, но по своему значенію относительно мѣстной администраціи можетъ быть сопоставленъ со столичнымъ городомъ Европейской Турціи, вдвое меньшей Верхоянскаго округа *), которымъ управляетъ, подобно пади-шаху, окружной исправникъ, на однихъ и тѣхъ же кажется основныхъ началахъ.

*) Верхоянскій округъ простирается на 695,290 квадратныхъ верстъ.

 

1 апрѣля 1875 г.

Послѣ пятидневнаго отдыха, надоѣвшаго мнѣ до-нельзя, сегодня въ 12 часовъ утра я распрощался съ Верхоянскомъ, а въ 5½ часовъ вечера остановился уже ночевать въ урочищѣ „Чинхаяхъ“, принадлежащемъ провожавшему меня верхоянскому головѣ. Мы расположились въ построенной имъ здѣсь юртѣ, отличающейся чистотою и обстановкой. Половина ея, состоящая изъ двухъ небольшихъ комнатъ, предназначенныхъ для проѣзжихъ чиновниковъ и купцовъ, была отдѣлана съ нѣкотораго рода щегольствомъ: тутъ стоялъ диванъ, матрасъ котораго туго набитый шерстью былъ обтянутъ ситцемъ; были стулья столярной работы съ подушками, тоже обтянутыми ситцевою матеріею; въ переднемъ углу находился образъ Спасителя въ серебряной ризѣ и съ позолоченнымъ вѣнцомъ; гладкія и чистыя стѣны были украшены нѣсколькими литографированными картинами и портретами, изображающими царствующій домъ (начиная отъ Александра Благословеннаго), а также героевъ 1812 года. У стѣны, съ лѣвой стороны отъ входа въ юрту, между двумя окнами (со стеклами вмѣсто льдинъ) стоялъ четырехъугольный продолговатый столъ, прикрытый бумажною цвѣтною скатертью и кромѣ того въ каждомъ углу трехъугольный столикъ. Весь полъ застланъ толстымъ холстомъ. Каминъ, сдѣланный на русскій образецъ, согрѣвалъ обѣ эти комнаты. Обстановка юрты произвела на меня весьма пріятное впечатлѣніе, и я охотно согласился провести въ ней время до слѣдующаго утра, хотя и не былъ утомленъ сегодняшнею ѣздою.

 

3 апрѣля 1875 г.

Сдѣлавъ въ продолженіе двухъ съ половиною сутокъ 265 вер. и перемѣнивъ только одинъ разъ оленей на Адычевской почтовой станціи, я прибылъ сегодня на Тохстахскую почтовую станцію, расположенную на берегу озера того же имени. Дорога вездѣ была ровная, но со множествомъ поворотовъ въ лѣсахъ, чрезъ которые мнѣ приходилось болѣе всего ѣхать. Путь лежалъ къ востоку отъ р. Яны по направленію къ р. Индигиркѣ. Наконецъ рѣка Яна далеко осталась за нами, поэтому уже не было крутыхъ спусковъ и подъемовъ, замедляющихъ ѣзду; только въ трехъ или четырехъ мѣстахъ надобно было переѣзжать крошечныя рѣчки, но на нихъ были подѣланы узкіе мостики съ перилами изъ лиственныхъ деревьевъ. При концѣ перегона мы очутились передъ горою громадныхъ размѣровъ, овальной формы (такія горы называются здѣсь гольцами) и, взобравшись на вершину ея, спускались 10 верстъ внизъ по отлогому склону до самой почтовой станціи. Олени бѣжали постоянно рысью, а иногда мчались съ такою быстротою, которая на всякомъ шагу заставляла меня опасаться, что нарта опрокинется. Этого однако не случилось, и я проѣхалъ все это разстояніе менѣе чѣмъ въ ¾ часа.

 

12 апрѣля 1875 г.

Прибывъ вчера вечеромъ на Эбэляхскую почтовую станцію, отъ которой 670 верстъ до Средне-Колымска, я остановился здѣсь дня на два по случаю праздника Свѣтлаго Христова Воскресенья (сегодня суббота). Эбэляхская почтовая станція лежитъ на восточномъ берегу озера Моря-кэля (морское озеро), имѣющаго въ длину 1½ версты, а въ ширину — версту. Въ немъ водится рыба, называемая маягаска, похожая на бѣлорыбицу, вѣсомъ около 15 фунтовъ, а также очень крупная щука длиною въ. 1½ аршина и болѣе. Замѣчательно, что ни въ одномъ озерѣ Верхоянскаго округа, чрезъ которыя я проѣзжалъ, по разсказамъ здѣшнихъ якутовъ, не водятся караси, тогда какъ озера Вилюйскаго округа изобилуютъ ими. Тоже самое можно сказать и о чирахъ, которыхъ ловятъ здѣсь только въ самыхъ большихъ озерахъ, это одна изъ лучшихъ рыбъ въ Якутскомъ краѣ. Лѣтомъ на озеро Моря-кэля прилетаетъ для линянія множество лебедей, гусей и разнаго рода утокъ, между которыми болѣе всего бываетъ сивокъ, турпановъ, морскихъ нырковъ и чирковъ. Въ окрестныхъ лѣсахъ водятся: лисицы — красныя, сиводушки и чернобурыя (эти послѣднія появляются не каждый годъ); дикіе олени, сохатые, горностаи и черныя бѣлки; много бываетъ волковъ, а медвѣдей очень мало. Зимою и лѣтомъ мѣстность эта изобилуетъ куропатками.

 

13 апрѣля 1875 г.

Уже во второй разъ приходится мнѣ встрѣчать праздникъ Свѣтлаго Христова Воскресенья, какъ говорится, за тридевять земель: въ 1872 году я провелъ этотъ праздникъ на о. Сахалинѣ, среди сосланныхъ туда изъ Россіи преступниковъ, а теперь на далекомъ сѣверѣ, въ глухой тайгѣ, погруженной въ глубокихъ снѣгахъ, среди небольшаго якутскаго семейства, глава котораго содержитъ Эбэляхскую почтовую станцію.

Какъ православные, якуты разговляются тоже въ первый день праздника, употребляя для этого куропатку и коровью голову, изъ которыхъ каждую начинаютъ съ самой ранній зари варить цѣликомъ. Когда куропатка должнымъ образомъ приготовлена, ее тотчасъ помѣщаютъ на столѣ подъ образами въ сидячемъ положеніи (подобно тому какъ сидитъ человѣкъ) съ приподнятою вверхъ головою, распростертыми крылышками и разставленными ножками. Въ такомъ положеніи она остается около двухъ часовъ, т. е. до тѣхъ поръ, пока не сварится хорошо коровья голова. Тогда вся семья и всѣ вообще присутствующіе, одѣтые по праздничному, ставъ чинно передъ сидящею куропаткою, начинаютъ молиться, безпрерывно крестясь съ лихорадочною поспѣшностью и усердно кладя земные поклоны. Въ этомъ состоитъ вся ихъ молитва, продолжающаяся болѣе четверти часа въ глубочайшемъ молчаніи. Послѣ нея глава семейства, изрѣзавъ всю куропатку на мелкіе ломтики, начинаетъ цѣловаться со всѣми по три раза, произнося каждый разъ: „Хриштошъ вошкрешъ“ и давая каждому по кусочку мяса. Затѣмъ члены семейства въ свою очередь христосуются другъ съ другомъ, мѣняясь между собою ломтиками куропатки, которыми надѣлилъ ихъ глава семейства и которые у нихъ замѣняютъ наши крашенныя яйца. Оставшуюся на столѣ куропатку съѣдаютъ въ одинъ мигъ. Вслѣдъ за этимъ всѣ садятся кругомъ стола, кладутъ на немъ отварную горячую коровью голову, нарѣзанную на довольно большіе куски и съѣдаютъ ее до послѣдней крохи безъ хлѣба и безъ соли. Тѣмъ и оканчивается весь процессъ разгавливанья, послѣ котораго рѣдко кто изъ членовъ семейства вздумаетъ перекреститься, а тѣмъ болѣе положить земной поклонъ. Такимъ же точно образомъ встрѣчаютъ якуты праздникъ Рождества Христова и Николинъ день (9 мая), который они почитаютъ наравнѣ со всѣми главными годовыми праздниками.

 

15-го апрѣля 1875 г.

Выѣхавъ на второй день праздника очень рано утромъ изъ Эбэляхской почтовой станціи, я сдѣлалъ 170 верстъ до сегодняшняго ночлега въ поварнѣ Омухъ-умохъ-кэля. Въ продолженіе этихъ двухъ дней надобно было проѣзжать много озеръ, изъ которыхъ болѣе замѣчательны по своей величинѣ: Отта-хаттахъ, имѣющее въ окружности болѣе 30 верстъ, и Абый, гораздо меньше перваго. Озеро Отта-хаттахъ замѣчательно еще и потому, что на немъ находятся два подвижныхъ островка, вблизи которыхъ надобно было проѣзжать сегодня утромъ послѣ ночлега. Они лежали въ 300 саженяхъ по лѣвую сторону отъ почтовой тропинки, проложенной по озеру. По разсказу якутовъ островки эти лѣтомъ перемѣняютъ свое мѣстоположеніе на озерѣ, подвигаясь то въ ту, то въ другую сторону, смотря по направленію вѣтровъ, которые появляются здѣсь ежегодно въ лѣтнее время. Одинъ изъ этихъ островковъ имѣетъ въ окружности около версты, другой вдвое меньше. Въ озерѣ Отта-хаттахъ ловятъ множество омулей (очень вкусная, нѣжная рыба) вѣсомъ отъ 2 до 15 фунтовъ, и щуку, вѣсъ которой доходитъ до 1 пуда и болѣе. Другихъ породъ рыбъ въ немъ очень мало.

Мѣстность, по которой я проѣзжалъ въ эти два дня, болѣе населена, чѣмъ было прежде: по дорогѣ встрѣчались уже наслеги, т. е. собраніе нѣсколькихъ юртъ, окруженныхъ всегда толпою любопытныхъ якутовъ, которыхъ повидимому занималъ нашъ поѣздъ; они намъ низко кланялись, между тѣмъ какъ стая собакъ провожала насъ съ лаемъ и визгомъ почти съ версту.

 

16-го апрѣля 1875 г.

Въ часъ пополудни я достигъ береговъ р. Индигирки, до которой только и провожалъ меня верхоянскій старшина. Рѣка эта лѣтомъ очень широка, быстра и въ высшей степени капризна, зимою же имѣетъ въ ширину не болѣе 50 саженей и скромно покоится въ своемъ руслѣ. Отъ восточнаго берега этой рѣки тотчасъ начинаются лиственные лѣса, полные высокихъ холмовъ, по которымъ проложена очень узкая тропинка, довольно удобная для ѣзды. Проѣхавъ по ней 15 верстъ, мы очутились надъ рѣчкою Борюрахъ, спускъ въ которую вышиною около 3 саженей до того былъ крутъ, что каюры должны были отпречь оленей и мою нарту спустить внизъ на рукахъ. Еще круче былъ подъемъ на противоположный берегъ рѣчки. Взобраться туда на оленяхъ съ нартами положительно было невозможно; поэтому, оставивъ нарты съ кладью на мѣстѣ и отпустивъ оленей добывать себѣ кормъ изъ-подъ снѣга, каюры усадили меня въ легкую нарту и втащили на берегъ. Тутъ, въ ста саженяхъ отъ берега, стояла одинокая юрта, давно уже покинутая хозяиномъ, безъ дверей и оконъ, но съ уцѣлѣвшимъ очагомъ, на которомъ, къ большому моему удовольствію, пылалъ огонь, разведенный посланнымъ сюда еще съ утра якутомъ по распоряженію провожавшаго меня старшины. Здѣсь мы пробыли недолго, какъ потому что вмѣсто предположеннаго обѣда надобно было ограничиться чаемъ, такъ и потому, что олени не стали добывать себѣ мха изъ-подъ очень глубокаго снѣга. Въ шестомъ часу вечера мы уже слѣдовали дальше почти шагомъ и въ 7½ часовъ насилу дотащились до одинокой юрты Хотоннахъ, стоящей на берегу озера Урю-кинъ. Озеро это имѣетъ въ окружности 5 верстъ, и въ немъ, какъ увѣряли якуты, кромѣ щуки другихъ породъ рыбъ не водится.

 

17-го апрѣля 1875 г.

Сегодня ѣзда была самая мучительная: узкая, какъ и вездѣ, дорожка, безчисленные повороты, крутые подъемы и спуски и наконецъ снѣгъ глубиною болѣе чѣмъ въ два аршина. Однако намъ все же удалось сдѣлать перегонъ въ 80 верстъ въ этой самой глухой и пустынной мѣстности. Олени до того измучились, что насилу въ 10 часовъ вечера дотащили насъ до Шестуковской поварни, въ которой мы наконецъ и остановились ночевать. Поварня оказалась весьма неудобною для ночлега: въ ней вѣроятно уже давно никто не останавливался, такъ какъ дверь была не заперта, окна были безъ льдинъ, стѣны, полъ, нары и даже очагъ были покрыты оледенѣвшимъ инеемъ, а весь потолокъ усѣянъ довольно толстыми и длинными ледяными сосульками. Эти послѣднія, начавъ вскорѣ таять отъ разведеннаго на очагѣ огня, превратились въ настоящій дождь, отъ котораго не могли достаточно защитить меня и моихъ вещей ни оленьи шкуры, ни другія покрывала, наскоро приготовленныя. Этого мало. Когда улеглись спать, во второмъ часу ночи (здѣсь съ половины апрѣля уже заря во всю ночь), выбѣжали изъ-подъ пола три горностая и начали быстро шнырять по всѣмъ угламъ, отыскивая себѣ пищи. Въ то же самое почти время, а можетъ быть еще и ранѣе, на дворѣ, около поварни стая такихъ же звѣрьковъ, сдѣлавъ вылазку изъ лѣса, забралась въ нарты и принялась грызть мѣшки съ провизіею. Такое неожиданное нападеніе подняло всѣхъ на ноги: началась всеобщая бѣготня, говоръ, смѣхъ и вооруженіе палками; но пока полусонные каюры приготовлялись къ наказанію этихъ ночныхъ воришекъ, они уже исчезли въ лѣсу, скрывшись въ норахъ подъ глубокимъ снѣгомъ.

Этотъ ночлегъ былъ послѣднимъ ночлегомъ въ Верхоянскомъ округѣ, такъ какъ въ 20 верстахъ отсюда начинается граница Колымскаго округа, которую составляетъ Алазейскій хребетъ.

 

18-го апрѣля 1875 г.

Въ 12½ часовъ дня мы подъѣхали къ подошвѣ Алазейскихъ горъ (по якутски Алагай), а черезъ часъ съ небольшимъ взобрались на самый высокій ихъ хребетъ, поднимаясь незамѣтно на пространствѣ по крайней мѣрѣ пяти верстъ. Горы эти такъ высоки, что уже за 40 верстъ онѣ бросаются въ глаза, а съ вышины ихъ виднѣется внизу на далекомъ пространствѣ темная волнообразная поверхность лѣсовъ, испещренная небольшими бѣлыми пятнышками различной формы, обозначающими озера. На небольшой площади хребта торчатъ кое-гдѣ, на далекомъ разстояніи другъ отъ друга, старыя, помертвѣлыя лиственничныя деревья и представляютъ собою нѣчто въ родѣ высокихъ шестовъ, воткнутыхъ въ землю и обвѣшанныхъ длинными прядями тонкаго на подобіе волосъ, чернаго мха. На самомъ возвышенномъ мѣстѣ площади стоитъ деревянный крестъ, отъ котораго начинается спускъ съ горы въ территорію Колымскаго округа. Спускаться съ горы по отлогому склону было очень легко. Олени быстро мчались внизъ и, сдѣлавъ менѣе чѣмъ въ четверть часа около 5 верстъ, мы очутились у подошвы горы. Въ 7½ часовъ вечера мы прибыли въ первую поварню Колымскаго округа — Кумахъ-ыспытъ (песчаное мѣсто) и тутъ остались ночевать, чтобы дать больше времени для отдыха оленямъ, на которыхъ остается намъ сдѣлать еще 130 верстъ до почтовой станціи.

 

20-го апрѣля 1875 г.

Съ большимъ трудомъ дотащили мою нарту усталые олени до Сардатской почтовой станціи въ 6 часовъ вечера, гдѣ мы остановились ночевать и откуда отправимся дальше уже на собакахъ. Мѣстность, по которой я проѣзжалъ въ продолженіе послѣднихъ двухъ дней, ничѣмъ не отличалась отъ прежней, только озера встрѣчались еще чаще. Ихъ я насчиталъ около 15-ти. Всѣ они небольшія за исключеніемъ Галкина (15 верстъ въ длину и около 8 въ ширину въ самомъ узкомъ его мѣстѣ); на послѣднемъ находится нѣсколько подвижныхъ островковъ, покрытыхъ лиственничнымъ лѣсомъ и каждый годъ перемѣняющихъ свое мѣстоположеніе. Изъ рыбъ въ этомъ озерѣ якуты ловятъ преимущественно щуку, хотя въ немъ водится нѣсколько породъ и мелкой рыбы.

 

21-го апрѣля 1875 г.

Болѣе 100 верстъ я сдѣлалъ сегодня на однихъ и тѣхъ же собакахъ, останавливаясь въ дорогѣ всего два раза не болѣе какъ 1½ часа, чтобы покормить ихъ мелкою рыбою, называемою мундушка. Въ мою нарту запрегли 11 собакъ: десять попарно одна передъ другою, а одиннадцатую, дрессированную, впереди. Онѣ дѣлали въ часъ по 11 верстъ, не обнаруживая ни малѣйшей усталости. Хотя ѣзда на собакахъ довольно скорая, но не совсѣмъ пріятная; болѣе всего несносенъ ихъ вой во время остановокъ для корма, визгъ, ослушаніе, заставляющее каюра прибѣгать часто къ понуканію ихъ длинною, толстою палкою; и наконецъ во время ѣзды собаки грызутся между собою, путаются въ своихъ шлеяхъ и тѣмъ даютъ поводъ къ частымъ остановкамъ. Не взирая на все это, мы ѣхали очень скоро и въ 10 часовъ вечера остановились ночевать въ юртѣ Учугей-Кэль, на берегу озера того же имени. Сегодня пришлось намъ проѣзжать чрезъ 18 озеръ. Всѣ они небольшія, за исключеніемъ Куранахъ-Уннуна (10 верстъ въ длину и 6 въ ширину). Въ немъ водится только щука и брунатка, называемая здѣсь бѣлорыбицею, которую ѣдятъ мерзлою въ видѣ строганины. На берегу озера Учугей-Кэль находятъ лѣтомъ въ землѣ мамонтовую кость, которую здѣшніе жители продаютъ якутскимъ купцамъ по 10 рублей за пудъ.

 

22-го апрѣля 1875 г.

Въ 6 часовъ вечера мы прибыли на Маловскую (послѣднюю) почтовую станцію, отъ которой до Средне-Колымска считаютъ всего 150 верстъ. Отсюда отправимся уже на лошадяхъ. Маловская почтовая станція лежитъ на берегу р. Алазеи (по якутски Алагай). Рѣка эта шириною около 10 саженей, очень глубокая и съ высокими крутыми берегами; во время лѣтняго разлива вода поднимается и заливаетъ окрестныя мѣста на далекомъ пространствѣ. Изъ рыбъ въ рѣкѣ водятся чиръ (по якутски могуръ), налимъ (по якутски сэлыгаръ), шахуръ и елецъ. На протяженіи 70 вер., которыя мы сегодня сдѣлали на собакахъ, надобно было проѣзжать чрезъ 11 большихъ и малыхъ озеръ. Во всѣхъ этихъ озерахъ водится только щука и мелкая, прозрачная рыба, похожая на наши «снятки».

 

23-го апрѣля 1875 г.

Ѣзда на лошадяхъ не была такъ успѣшна, какъ прежняя на оленяхъ и собакахъ. Въ продолженіе дня мы сдѣлали только 60 верстъ и остановились ночевать въ поварнѣ Эбеляхъ. ѣзда замедлялась болѣе всего отъ неровной мѣстности и большихъ ухабовъ съ раскатами, на которыхъ постоянно надобно было поддерживать нарту руками, чтобы она не опрокинулась. Кромѣ того попадались крутые спуски въ озера, чрезъ которыя довелось намъ проѣзжать и сегодня.

24-го апрѣля, въ 10 часовъ вечера я прибылъ въ городъ Средне-Колымскъ.

Колымскій округъ занимаетъ собою всю сѣверо-восточную часть Якутскаго края, расположенную по обѣимъ сторонамъ полярнаго круга на пространной площади въ 557,850 кв. верстъ. Это одинъ изъ самыхъ отдаленныхъ округовъ Якутской области, которымъ оканчивается на сѣверѣ Азіатская Россія. Границы его составляютъ: съ западной стороны Верхоянскій округъ, съ южной — Охотскій округъ Приморской области, съ восточной — Яблоновый хребетъ, а съ сѣверной — берега Ледовитаго моря. Климатъ въ немъ суровый; но при спокойномъ, большею частью, состояніи воздуха въ зимнее время холода не дѣйствуютъ зловредно на здоровье туземцевъ, привыкшихъ закрывать отверстіе рта и окутывать шею длиннымъ ошейникомъ изъ бѣличьихъ хвостовъ. Безъ такой предосторожности во время сильныхъ морозовъ у человѣка легко появляется кровохарканіе, а иногда и воспаленіе дыхательныхъ органовъ. Зима начинается со второй половины сентября и, продолжаясь болѣе восьми мѣсяцевъ, оканчивается около 23-го числа мая вскрытіемъ р. Колымы. Въ началѣ и подъ конецъ зимы дни стоятъ очень короткіе (не болѣе пяти часовъ), въ остальное же зимнее время дня не бываетъ вовсе, за исключеніемъ зарницы между 11 часами утра и часомъ пополудни. Во весь этотъ промежутокъ времени выходящіе изъ-за горизонта яркіе лучи солнца, имѣя по обѣимъ своимъ сторонамъ радужные столбы, представляютъ собою великолѣпное зрѣлище. Сѣверное сіяніе появляется здѣсь довольно рѣдко и не заключаетъ въ себѣ ничего особеннаго. Оно имѣетъ видъ электрическаго свѣта, скученнаго въ одну громадную массу, то увеличивающуюся, то уменьшающуюся поперемѣнно при постоянномъ движеніи, пока наконецъ одни только отрывистыя вспышки свѣта не скроются окончательно въ непроницаемомъ туманѣ. Появляющееся иногда въ мартѣ мѣсяцѣ сѣверное сіяніе представляется въ формѣ одиночныхъ лучей свѣта, разбросанныхъ на большомъ пространствѣ небосклона; они съ быстротою молніи то поднимаются вверхъ, то опускаются внизъ всегда въ одномъ отвѣсномъ направленіи. Въ 1876 г. сѣверныхъ сіяній замѣчалось очень мало. Лѣто здѣсь весьма коротко; оно ограничивается двумя неполными мѣсяцами, считая время съ половины іюня по 10-ое число августа. Во весь этотъ краткій періодъ солнце не сходитъ съ горизонта, а луна вовсе на немъ не показывается, слѣдовательно длится безпрерывный лѣтній день, пока не придетъ къ нему на смѣну продолжительная и крайне томительная восьмимѣсячная зимняя ночь. Лѣтнія жары по степени своего напряженія бываютъ равносильны зимнимъ морозамъ; но судя по вліянію тѣхъ и другихъ на животный организмъ они отличаются другъ отъ друга силою своего дѣйствія. Туземцы легко переносятъ самые сильные морозы, тогда какъ лѣтнія жары до крайности ихъ обезсиливаютъ. Однако эти невыносимыя жары теряютъ всякое свое значеніе передъ тиранствомъ здѣшнихъ комаровъ, плодящихся миріадами въ низменныхъ болотистыхъ мѣстахъ и образующихъ собою густыя тучи въ воздухѣ. Никому и нигдѣ нѣтъ отъ нихъ спасенія. Употребляемыя для защиты отъ нихъ сѣтки, покрывающія всю голову вмѣстѣ съ лицомъ, мало приносятъ пользы. Ужаленія ихъ дѣлаются до того нестерпимы, что заставляютъ иногда домашній скотъ, а также дикихъ оленей, сохатыхъ и медвѣдей бросаться въ воду, зарываться въ грязь и переплывать взадъ и впередъ рѣки, чтобы спастись отъ нихъ. Кровожадность этихъ крылатыхъ насѣкомыхъ не знаетъ границъ; нерѣдко случается, что попавшаяся имъ жертва, не будучи въ состояніи устоять противъ ихъ ненасытности, замертво падаетъ въ крайнемъ изнеможеніи отъ потери крови, высосанной у нея этими приполярными вампирами.

Не много можно сказать хорошаго и относительно почвенныхъ условій здѣшняго края. Весь округъ наполненъ кочковатыми болотами и тундрами, среди которыхъ хотя и встрѣчаются кое-гдѣ на возвышенностяхъ клочки наносной земли, но и тѣ неплодородны. Низменныя мѣстности по лѣвой сторонѣ р. Колымы всѣ безъ исключенія покрыты тундренными болотами и озерами. Поверхность горныхъ хребтовъ состоитъ изъ тонкаго пласта кочковатой тундры, сквозь которую просачивается наружу вода при самомъ слабомъ на нее (тундру) давленіи. Отъ такой почвы нельзя ожидать и хорошей растительности, и она здѣсь очень скудна, а на окраинахъ округа, у береговъ Ледовитаго моря, до такой степени застужена холодомъ, что встрѣчаемые тамъ одиночные экземпляры тальника ростомъ своимъ не превышаютъ даже трехъ вершковъ. Общій характеръ здѣшней растительности можно опредѣлить слѣдующими немногими словами. Кочковатыя болота зарастаютъ большею частью тальникомъ (ива, верба), малорослою березою и сибирскою ольхою, между которыми скученные кустарники шиповника и красной смородины составляютъ въ нѣкоторыхъ мѣстахъ непроходимую чащу. Тутъ же между тальниковыми разновидностями растетъ осина, тополь и лиственница; но эта послѣдняя имѣетъ постоянно чахлый видъ и, не достигая часто зрѣлаго возраста, увядаетъ преждевременно на корнѣ. Такой-же участи подвергаются лиственничныя деревья, обильно растущія на сухихъ возвышенныхъ мѣстахъ, а также и на горныхъ хребтахъ, какъ напр. на Алазейскомъ хребтѣ, гдѣ проѣзжающему бросаются въ глаза большія пространства помертвѣлыхъ лиственницъ, какъ бы обвѣшанныхъ лоскутьями чернаго крепа. Присмотрѣвшись ближе, оказывается, что импровизованный этотъ трауръ состоитъ изъ тонкаго, на подобіе волосъ, чернаго мха, покрывающаго собою все дерево и опускающагося съ сухихъ вѣтвей длинными прядями внизъ. Горные хребты и ихъ отроги, тянущіеся непрерывною цѣпью по правой сторонѣ р. Колымы вплоть до береговъ Ледовитаго моря, покрыты исключительно лиственницею, между которою на каменистой почвѣ изрѣдка попадается кедровый сланецъ и можжевельникъ. Обыкновенная бѣлая береза не растетъ вовсе въ средней и сѣверной части округа; встрѣчаемая же въ верховьяхъ р. Колымы ни къ чему не пригодна, такъ какъ толщина ея едва достигаетъ 1½ вершка въ діаметрѣ. Сосна, ель, пихта, дубъ, кленъ и липа не встрѣчаются во всемъ округѣ. Слѣдовательно, для всякаго рода хозяйственныхъ построекъ употребляется здѣсь одна только лиственница.

Обработка земли вовсе незнакома населенію Колымскаго округа, такъ какъ неблагопріятныя почвенныя условія, равно какъ и суровый климатъ, поставили въ невозможность заниматься хлѣбопашествомъ или огородничествомъ. Произведенные въ южной чисти округа опыты какъ нельзя болѣе убѣдили якутскую администрацію въ томъ, что всякая попытка обработывать въ здѣшнихъ мѣстахъ землю останется совершенно безуспѣшною.

Въ топографическомъ отношеніи Колымскій округъ подраздѣляется на три части: верхнюю (южную), среднюю и нижнюю (сѣверную), составляющія одинъ «Колымскій» улусъ. Окружнымъ городомъ считается Средне-Колымскъ, а Верхне-Колымскъ и Нижне-Колымскъ называются селеніями. Городъ Средне-Колымскъ лежитъ подъ 66° с. ш. и расположенъ на лѣвой сторонѣ р. Колымы, на возвышенномъ открытомъ мѣстѣ, имѣющемъ пространства не болѣе квадратной версты. Съ юго-запада и сѣвера окруженъ кочковатыми болотами, поросшими тальникомъ и сибирскою ольхою съ небольшимъ количествомъ лиственницы, между которыми пространныя чащи малорослой березы, шиповника и другихъ кустарничныхъ растеній во многихъ мѣстахъ затрудняютъ проходъ. Городъ безъ всякой планировки раскинутъ на неровной площади, состоящей изъ бугорчатыхъ возвышенностей, застроенныхъ безъ всякаго порядка домами, то сгруппированными въ одномъ мѣстѣ, то стоящими по одиночкѣ въ другомъ; всѣ-же низменныя мѣста остаются пустыми. Дома некрасивой наружности, построены изъ лиственничныхъ бревенъ, не имѣютъ ни крышъ, ни стеклянныхъ оконъ и мѣсто послѣднихъ заступаетъ бумага, рыбья кожа (налимовъ), и толстыя льдины. Эти послѣднія замѣняются новыми два или три раза въ теченіе зимы по мѣрѣ ихъ таянія отъ комнатной теплоты. По срединѣ города, на самомъ возвышенномъ мѣстѣ, стоитъ деревянная церковь, обнесенная деревянною же оградою, а противъ церкви — небольшой домикъ приходскаго священника. Средне-Колымскъ имѣетъ ту особенность, что въ немъ нѣтъ ни одной улицы; отсутствіе планировки произошло оттого, что всякій житель, при первоначальномъ обзаведеніи хозяйствомъ, старался построить свой домъ на возвышенномъ мѣстѣ, чтобы предохранить его отъ наводненія, причиняемаго разливомъ р. Колымы. Разливъ же рѣки бываетъ безусловно каждый годъ, начинаясь вслѣдъ за ея вскрытіемъ отъ льда, около 23 или 24 мая, всякій годъ сопровождается наводненіемъ. При самомъ большомъ и продолжительномъ (около 2-хъ недѣль) наводненіи вода не подходитъ только къ церкви, да еще къ двумъ-тремъ домамъ, занимающимъ болѣе возвышенную мѣстность; все остальное потопляется водою, и по городу снуютъ ветки, стружки, (маленькія лодки) и карбаза (большія лодки), управляемыя ловкими гребцами изъ якутовъ и станичныхъ казаковъ. Замѣчательно, что вскрытіе Колымы каждый годъ совершается неизмѣнно въ одинъ и тотъ-же часъ дня, т. е. около 3-хъ часовъ пополудни; поэтому жителямъ города удается всегда привѣтствовать это пробужденіе весны ружейною пальбою, продолжающеюся на набережной около получаса. Тогда всѣ оставляютъ на время обыкновенныя свои занятія и отправляются на берегъ рѣки, чтобы полюбоваться массами льда, скучивающимися поминутно въ громадныя горы и опрокидывающими другъ друга, медленно направляясь впередъ къ Ледовитому морю. Вслѣдъ за ледяными горами плывутъ одиночныя льдины, оторванныя напоромъ отъ береговъ рѣки вмѣстѣ съ мерзлою землею и растущими на ней кустарниками тальника и ольхи. Въ слѣдующіе затѣмъ дни, когда Колыма достаточно уже очистится отъ льда, быстрое теченіе воды по срединѣ рѣки несетъ изъ верховья множество лѣсинъ и бревенъ, годныхъ для разныхъ построекъ и для топлива, которымъ запасаются въ это время на всю зиму средне-колымскіе жители. Добываніе этого дароваго лѣса составляетъ здѣсь своего рода промыселъ. Каждый житель, имѣющій лодку или ветку, отправляется въ ней за черту города вверхъ по рѣкѣ на встрѣчу плывущимъ лѣсинамъ и, привязавъ пойманное дерево къ кормѣ лодки, причаливаетъ его почти къ самымъ дверямъ своего жилища. При такихъ поимкахъ попадаются нерѣдко огромныя лиственничныя колоды длинною около 8 саженей и толщиною въ 1 арш. въ діаметрѣ.

Чрезъ нѣсколько дней послѣ вскрытія Колымы, если только разливъ ея не причинилъ наводненія, всѣ жители Средне-Колымска съ семействами своими отправляются, кто вверхъ, кто внизъ по рѣкѣ, на рыбную ловлю, продолжающуюся до второй половины августа. Оставленные на все это время дома съ заколоченными на-глухо окнами и наружными дверями представляютъ очень печальный видъ. Кажется, будто весь городъ вымеръ отъ какой то эпидеміи, пощадившей однѣхъ только собакъ, которыя жалобнымъ своимъ воемъ наводятъ ужасную тоску на оставшихся въ немъ должностныхъ лицъ. Но и безъ того жалкій этотъ городъ (не стоющій даже названія деревни) во всякое время года носитъ на себѣ отпечатокъ крайняго запустѣнія: это глухой уголокъ, изолированный отъ всего живаго міра и пригодный лишь для пріюта сосланныхъ туда преступниковъ.

* * *

Рыбная ловля, называемая обыкновенно здѣсь рыбнымъ промысломъ, для жителей Колымскаго округа тоже, что хлѣбопашество и скотоводство въ другихъ болѣе плодородныхъ странахъ. Рыба въ здѣшнихъ мѣстахъ служитъ главнѣйшимъ источникомъ пищи для людей и единственнымъ кормомъ для ѣздовыхъ собакъ; слѣдовательно неудачная рыбная ловля влечетъ за собою точно такія же послѣдствія, какъ неурожай хлѣба и падежъ скота, причиняя собою голодъ. Поэтому весьма естественно, что на рыбный промыселъ обращается здѣсь исключительное вниманіе въ ущербъ птичьему и звѣриному промысламъ, которыми занимаются здѣсь очень немногіе. Рыбнымъ промысломъ занимаются всѣ безъ исключенія: якуты, юкагиры, станичные казаки, мѣщане, крестьяне, а также купеческія семейства, проживающія въ Средне-Колымскѣ, церковные причетники и служащіе въ полицейскомъ окружномъ управленіи чиновники.

Рыбная ловля производится безостановочно въ продолженіе всего лѣта, но не всегда на однихъ и тѣхъ-же мѣстахъ. Появленіе въ извѣстные періоды лѣта извѣстныхъ породъ рыбъ, выходящихъ изъ Ледовитаго моря и направляющихся къ верховьямъ р. Колымы, заставляетъ рыболововъ избирать каждый разъ новыя мѣста для своего промысла и употреблять особые пріемы. Каждое такое передвиженіе рыболововъ на извѣстное имъ мѣсто они считаютъ отдѣльнымъ промысломъ, насчитывая ихъ такимъ образомъ пять, а именно:

Первый промыселъ въ началѣ весны производится въ низовьяхъ р. Колымы, на такъ называемыхъ уловахъ, т. е. на мѣстахъ рѣки, находящихся всегда за мысомъ, гдѣ попадаются преимущественно въ сѣти нельма и чиръ. Нельма бываетъ вѣсомъ отъ 5 фунт. до 2-хъ пуд., а чиръ отъ 5 до 7 фунт.

Второй промыселъ начинается съ половины іюня, когда послѣ разлива водъ образовались уже естественные берега рѣки, и продолжается до конца іюля. Для ловли употребляется неводъ; добываются же по большей части омули, вѣсомъ отъ 3—5 фунт.

Третій промыселъ называется промысломъ на моксуновъ. Онъ начинается въ первыхъ числахъ августа и производится посредствомъ невода до конца лѣта. Моксунъ вѣсомъ отъ 4 до 6 фунт.

Четвертый промыселъ на рыбу, называему щокурь, предпринимается во всякое время лѣта и производится посредствомъ невода. Вѣсъ щокуря не превышаетъ 2-хъ фунт.

Пятымъ и самымъ главнымъ промысломъ считается ловля сельдей около первыхъ чиселъ сентября. Сельди въ громадномъ количествѣ (какъ выражаются, «табуномъ») выходятъ въ концѣ мая, или въ началѣ іюня изъ Ледовитаго моря и направляются къ верховьямъ Колымы. Оттуда возвращаются обратно осенью, не успѣвъ иногда дойти до Верхне-Колымска по причинѣ весьма медленнаго своего хода около 2—3 верстъ въ сутки. Ловятъ ихъ неводами. Сельди употребляются не только въ пищу для людей, но и составляютъ единственный кормъ для собакъ. Сельдей перваго улова вялятъ на воздухѣ, приготовляя изъ нихъ юкулу или юхалу; сельдей же послѣднихъ улововъ складываютъ въ келемеи (кожанные тюки) по 200 штукъ въ каждую, сохраняя ихъ такимъ образомъ всю зиму. Каждый здѣшній житель старается запастись такимъ количествомъ сельдей, какое потребно на 8 зимнихъ мѣсяцевъ для прокормленія имѣющихся у него собакъ, полагая въ сутки по 5 сельдей на одну собаку. Въ хозяйственномъ отношеніи собака имѣетъ въ Колымскомъ округѣ такое же значеніе, какое имѣетъ лошадь въ другихъ мѣстностяхъ; поэтому каждый почти домовладѣлецъ держитъ собакъ. Жители Нижне-Колымска держатъ ихъ втрое болѣе въ сравненіи съ жителями Средне-Колымска и возятъ на нихъ дрова, воду, рыбу съ промысловъ и кромѣ того перевозятъ купеческія клади и казенные транспорты. Ѣзда на собакахъ въ здѣшнихъ мѣстахъ гораздо выгоднѣе ѣзды на лошадяхъ, какъ въ отношеніи скорости, такъ и потому, что содержаніе собакъ въ дорогѣ обходится гораздо дешевле содержанія лошади. Нижне-колымскія собаки съ ноября мѣсяца по 1-е мая дѣлаютъ съ поклажею въ оба конца болѣе 3000 верстъ, между тѣмъ ни одна лошадь въ такой періодъ времени не можетъ сдѣлать столько дороги. На легкѣ-же, т. е. съ двумя пассажирами, однѣ и тѣ же собаки (12 собакъ) пробѣгаютъ очень свободно въ продолженіе двухъ сутокъ 500 верстъ отъ Нижне-Колымска до Средне-Колымска, а бывали примѣры, что на проѣздъ (отъ Нижне-Колымска до Анюйской крѣпости) 250 верстъ употребляли только 18 часовъ, включая въ это время и остановки въ дорогѣ. Въ лѣтнее время тоже употребляютъ собакъ для перевозки тяжестей. Ихъ запрягаютъ бичевой въ лодку, нагруженную рыбою или какою либо другою тяжестью около 100 пудовъ, и 4 собаки тащатъ ее свободно. Сухимъ же путемъ собаку навьючиваютъ какъ лошадь, навѣшивая на нее тюки вѣсомъ отъ 20 до 30 фунтовъ.

Независимо отъ упомянутыхъ выше пяти отдѣльныхъ рыбныхъ промысловъ на р. Колымѣ производится ежедневная рыбная ловля неводомъ или сѣтями, посредствомъ которыхъ добываются: щука, чебакъ, окунь, сарога, иначе табунки, налимъ и чукочанъ. Этотъ послѣдній не больше сельдя и имѣетъ ротъ внизу, какъ у осетра. Кромѣ того ловятъ періодически рыбу въ такъ называемыхъ каменныхъ рѣкахъ, вытекающихъ изъ горныхъ хребтовъ и впадающихъ въ р. Колыму съ правой ея стороны. Здѣсь ловятъ линьковъ, харьюзовъ и коньковъ (по величинѣ они меньше сельдей), моксуновъ, осетровъ (вѣсомъ отъ 5 до 35 фунт., стерлядей (отъ 3 до 8 фунт.) и чировъ. Для ловли употребляютъ сѣти и такъ называемыя заѣздки; въ заѣздки помѣщаютъ мережи (родъ сѣти, вязанной изъ конопли), въ которыя попадается чиръ и различная мелкая рыба.

Осенній рыбный промыселъ на р. Колымѣ, предпринимаемый около 21 или 22 сентября, когда уже рѣка станетъ, называется городьбою рѣки. Она состоитъ въ томъ, что въ нѣсколькихъ мѣстахъ поперекъ рѣки на недалекомъ другъ отъ друга разстояніи вбиваютъ сквозь ледъ въ дно рѣки молодыя лиственничныя деревья или же тальникъ, какъ можно чаще (другъ возлѣ друга), оставляя въ извѣстныхъ промежуткахъ отверстія. — Такой заплотъ называется езомъ, а отверстія — воротами, въ которыя погружаютъ мережи точно такъ же, какъ и на вискахъ. Этотъ родъ рыбной ловли устраивается преимущественно на бѣлыхъ рыбъ, каковы: нельма, чиръ, омуль и моксунъ; устраивается же въ сказанное время потому, что съ 8 сентября рыба начинаетъ возвращаться изъ верховьевъ рѣкъ внизъ, и нѣкоторыя породы рыбъ, какъ напримѣръ, омуль, моксунъ и сельдь, идутъ въ море, другія-же остаются въ глубокихъ мѣстахъ рѣкъ. Рыба отъ этого улова никогда не бываетъ жирною, поэтому употребляется большею частью въ видѣ строганины. Строганина же не что иное, какъ мерзлая рыба (чиръ, моксунъ, омуль, стерлядь), очищенная ножомъ отъ верхней кожицы и изрѣзанная въ длину на очень тонкіе ломтики. Она употребляется не только какъ лакомство, которымъ угощаютъ гостей послѣ вечерняго чая въ зажиточныхъ домахъ, но составляетъ исключительную почти пищу зимою для бѣднаго якута.

Въ то же время предпринимается на р. Колымѣ особый промыселъ на налимовъ, похожій на городьбу рѣки, съ тою только разницею, что езъ длиною около 10 саженей, устраивается на берегу рѣки и всегда ставится въ такомъ мѣстѣ, гдѣ коса оканчивается углубленіемъ, т. е. ямою. Въ езѣ дѣлаются одни только ворота, въ которыя погружаютъ вершу или мережу. Промысломъ этимъ занимаются рыболовы по одиночкѣ. Налимъ бываетъ длиною въ 1½ аршина и славится своею жирною и очень вкусною печенкою, называемою максъ. Шкурки налимовъ употребляются вмѣсто стекла для оконъ, а юкагиры дѣлаютъ изъ нихъ мѣшки.

Есть еще одинъ родъ промысла, называемый торасъ или, какъ здѣсь выражаются, промыселъ подъ торасомъ. Торасомъ называется большое скопленіе льда (шуги), идущаго съ сильнымъ напоромъ по быстрому теченію рѣки. По сторонамъ идущей шуги высматриваются спокойныя мѣста, указывающія на глубину рѣки, и въ эту глубину рыболовы забрасываютъ сѣти. Этотъ промыселъ продолжается около недѣли.

Хотя рыбная ловля почти вполнѣ обезпечиваетъ продовольствіе народонаселенія Колымскаго округа, но и птичій промыселъ играетъ здѣсь немаловажную роль. Охота за птицами предпринимается въ извѣстные періоды времени; а именно во время ихъ перелета весною и осенью, а также лѣтомъ во время линянія птицъ, т. е. когда онѣ теряютъ перья и, не будучи въ состояніи летать, сгруппировываются громадными стаями на нѣкоторыхъ озерахъ. Весенній перелетъ птицъ въ Колымскомъ округѣ замѣчается ежегодно въ концѣ апрѣля мѣсяца, и въ это время придерживаются береговъ рѣкъ, лѣтомъ же разлетаются по озерамъ и болотамъ. Первыми весною появляются здѣсь лебеди (иногда около 18 апрѣля), а послѣ нихъ — гуси и утки, вмѣстѣ съ которыми прилетаютъ разноцвѣтные пѣтушки, чайки, кулики, бекасы и проч. За всѣми этими птицами во время ихъ перелета охотятся съ ружьемъ и винтовкою. Главный промыселъ на лебедей, гусей и утокъ бываетъ лѣтомъ въ то время, когда они линяютъ. Тогда, въ одно лѣто убиваютъ десятки тысячъ гусей и утокъ, какъ это очень часто встрѣчается въ нѣкоторыхъ исключительныхъ мѣстностяхъ, къ числу которыхъ относится и озеро „Дярхаталъ“ Кангалагскаго наслега (350 верстъ отъ Средне-Колымска), на которомъ во время промысла въ продолженіе трехъ сутокъ убиваютъ около 40,000 утокъ.

Раньше всѣхъ птицъ линяютъ гуси, называемые здѣсь холостьбою, лишившіеся по какому-нибудь случаю своихъ яицъ. Такихъ гусей въ Колымскомъ округѣ бываетъ чрезвычайно много по той причинѣ, что въ нѣкоторыхъ мѣстностяхъ, въ особенности же около Нижне-Колымска, туземцы занимаются отыскиваніемъ птичьихъ гнѣздъ, изъ которыхъ берутъ яйца, какъ для употребленія ихъ въ пищу, такъ и для продажи. Яйца, отысканныя въ позднее весеннее время, большею частью залежалы и негодны къ употребленію, а потому уничтожаются, не принося никому пользы. Якутская областная администрація, имѣя это въ виду, приказала колымскому окружному полицейскому управленію преслѣдовать истребителей яйцъ и налагать на нихъ штрафы; но всѣ попытки прекратить это зло остаются безуспѣшными, такъ какъ инородческіе старосты и старшины, которымъ приказано слѣдить за этимъ дѣломъ, не считая вовсе проступкомъ добываніе птичьихъ яицъ, потворствуютъ этому вредному промыслу. Линяніе холостыхъ гусей начинается около 29 іюня, и въ это время предпринимается на нихъ охота, на которую туземцы отправляются цѣлыми семействами въ карбазахъ и веткахъ; послѣднія предпочитаются даже первымъ, потому что ихъ легко таскать на себѣ по сухимъ мѣстамъ, если придется переходить съ одного озера къ другому. Отправляясь на промыселъ, везутъ съ собою на лодкахъ и дрессированныхъ собакъ. Огнестрѣльнаго же оружія не берутъ съ собою по тому предубѣжденію, что будто-бы гуси на будущій годъ не станутъ садиться для линянія на то озеро, съ береговъ котораго въ настоящемъ году были дѣланы выстрѣлы. Поэтому охотники запасаются только луками и шагинами, т. е. палками длиною въ 2 аршина и толщиною въ палецъ. На концѣ палки находится головка съ воткнутымъ въ нее остріемъ копья, пониже котораго съ трехъ сторонъ вдѣланы въ дерево три желѣзные зубчика, имѣющіе форму полустрѣлы длиною въ 3 вершка. Шагину эту бросаютъ въ гусей съ такою ловкостью, что всегда безъ промаха убиваютъ ихъ наповалъ, хотя они плывутъ на довольно далекомъ разстояніи.

Промыселъ на линяющихъ гусей устраивается слѣдующимъ образомъ. Собираютъ, какъ можно больше народа, состоящаго изъ мужчинъ, женщинъ и дѣтей. Избирается опытный и знающій хорошо мѣстность руководитель, на обязанности котораго лежитъ, какъ отыскиваніе линяющихъ гусей на озерахъ, такъ и указываніе извѣстныхъ пріемовъ охоты во время ея производства. Въ то время, когда онъ изслѣдуетъ озера на разстояніи 5 или 10 верстъ въ окружности, оставшіеся на сборномъ пунктѣ охотники соблюдаютъ всевозможную тишину и завязываютъ рты собакамъ, чтобы онѣ не лаяли, притомъ воспрещается курить табакъ и зажигать костры. Завидя гусей, руководящій промысломъ распредѣляетъ охотниковъ или по частямъ или по одиночкѣ, указывая каждому направленіе, по которому онъ долженъ приближаться къ озеру съ крайнею осторожностью. Для такого нападенія избирается обыкновенно позднее время. Къ самому берегу озера никто не смѣетъ подойти раньше условленнаго сигнала, подаваемаго самимъ руководителемъ; сигналъ же этотъ заключается въ повторяемыхъ нѣсколько разъ посвистываніяхъ, подражающихъ лебединому крику. Тогда всѣ охотники вдругъ окружаютъ озеро и, чтобы воспрепятствовать побѣгу гусей, которые за появленіемъ людей разсыпаются по всему озеру, стараясь отыскать для себя свободный выходъ, начинаютъ бѣгать кругомъ озера съ крикомъ и гамомъ, для чего больше всего годятся дѣти. Вмѣстѣ съ тѣмъ пускаютъ на берегъ озера собакъ, которыя своимъ лаемъ пугаютъ гусей, заставляя ихъ удаляться отъ берега и скучиваться на срединѣ озера. Такимъ образомъ караулятъ гусей до тѣхъ поръ, пока они не успокоятся и не соберутся въ одну группу, на что требуется иногда болѣе сутокъ, а въ это время на берегу озера устраиваютъ матню слѣдующимъ образомъ. На самомъ краю озера въ извѣстномъ мѣстѣ вбиваютъ въ землю два кола на разстояніи 5-ти или 6-ти шаговъ другъ отъ друга и отъ нихъ начинаютъ вести съ берега озера въ открытое мѣсто два плетня изъ тальника, въ видѣ сходящихся сторонъ треугольника. Плетни эти бываютъ длиною отъ 30 до 80 саженей. Въ томъ мѣстѣ, гдѣ оканчиваются плетни, оставляя между собою самый узкій проходъ, дѣлается изъ толстаго бревна довольно высокій порогъ, за которымъ тутъ-же устраивается матня, плотно прилегающая какъ къ порогу, такъ и къ оконечностямъ плетней. Матнею называется четыреугольная площадка, огороженная высокимъ тальникомъ, который переплетается поперекъ до того плотно, что гусь не можетъ просунуть сквозь него голову. На устроенный порогъ кладутъ длинныя вѣтви тальника, обращенныя верхушками къ матнѣ. Вѣтви эти имѣютъ такое положеніе, что верхушки ихъ, выдвинутыя за порогъ въ матню, всегда бываютъ приподняты вверхъ и не могутъ удержать тяжести гуся, который, взобравшись на нихъ, поневолѣ долженъ падать во внутренность матни. Окончивъ всю работу по устройству матни, стираются загнать въ нее гусей, приступая къ этому дѣлу съ большою осторожностью, а главное, не торопясь и давъ время проголодаться гусямъ на озерѣ. Тогда одну часть охотниковъ и всѣхъ дѣтей разставляютъ на извѣстныхъ пунктахъ кругомъ озера для караула, чтобы воспрепятствовать побѣгу гусей, и караулъ этотъ, въ случаѣ недостатка, усиливаютъ иногда чучелами, развѣшивая на палкахъ свою верхнюю одежду. Другая часть охотниковъ, вооружившись палками, укрывается съ наружной стороны плетней, ведущихъ къ матнѣ, въ ожиданіи наплыва туда гусей. Остальные затѣмъ промышленники отправляются на противоположный отъ матни берегъ и оттуда на веткахъ подвигается сперва очень медленно къ срединѣ озера, стараясь разсѣянныхъ по ней гусей сосредоточить въ одну стаю, и потомъ начинаютъ исподволь гнать ихъ по направленію къ матнѣ, покрикивая время отъ времени: хай, хай, хай! Гуси, подплывъ къ берегу и увидѣвъ передъ собою впереди свободный между двумя плетнями выходъ, стремительно направляются къ матнѣ, а въ это время укрытые за плетнями караульщики, заграждая гусямъ обратный путь въ озеро, убиваютъ ихъ палками. Такая охота на холостыхъ гусей въ одинъ разъ доставляетъ промышленникамъ среднимъ числомъ около 1,500 штукъ, которыя они раздѣляютъ между собою (не исключая и дѣтей) на равные паи. Гуси, выводящіе птенцовъ, начинаютъ линять во второй половинѣ іюля или въ началѣ августа и послѣ линянія вмѣстѣ съ дѣтьми своими улетаютъ.

Промыселъ на линяющихъ утокъ производится такимъ же точно образомъ какъ и на гусей, съ тою только разницею во 1-хъ, что вмѣсто двухъ плетней, ведущихъ къ матнѣ, употребляютъ сѣти, растянутыя на кольяхъ, и во 2-хъ, что для обереганія краевъ озера во время охоты требуется меньше людей, такъ какъ утки, не обладая такою смѣлостью въ отыскиваніи для себя свободнаго выхода, какую имѣютъ гуси, постоянно держатся середины озера.

* * *

Линяніе лебедей начинается 15 іюля. Морскіе лебеди линяютъ на морѣ, скучиваясь въ громадныя стаи, горные же — на озерахъ, по нѣскольку паръ вмѣстѣ, отъ 5 до 10-ти. На горныхъ лебедей особаго промысла не предпринимаютъ, а ловятъ ихъ по одиночкѣ слѣдующимъ образомъ. Три или четыре промышленника, собравшись вмѣстѣ, каждый на своей веткѣ, стараются окружить плавающаго лебедя, который, уходя отъ нихъ, начинаетъ время отъ времени нырять, погружая въ воду одну только голову и шею и оставляя надъ поверхностью воды все свое туловище. Пользуясь этимъ моментомъ, охотники стараются опрокинуть лебедя сразу на спину, брюхомъ вверхъ, поймавъ его за ногу или за крыло, и немедля убиваютъ палкою. Но какъ опрокинутому лебедю долго не удается поворотиться и принять прежнее свое положеніе, то охотники, чтобы выиграть время, оставляютъ его неубитымъ и гонятся за остальный и лебедями. Опрокидываютъ лебедя на спину по той причинѣ, что за приближеніемъ къ нему ветки, онъ можетъ опрокинуть ее крыльями и потопить охотника. Если лебедю удается ускользнуть изъ озера на берегъ, то его легко поймать, потому что онъ не уходитъ такъ далеко, какъ гусь, и въ первой попавшейся ему кочкѣ или высокой травѣ прячетъ голову и считаетъ себя въ безопасности. Случается часто, что собака, отыскавъ спрятавшагося такимъ образомъ лебедя, изгрызетъ ему весь хвостъ до крови, но онъ не пошевельнется даже, притворяясь мертвымъ, въ надеждѣ, что собака рано или поздно оставитъ его въ покоѣ. Лебединыхъ птенцовъ оставляютъ въ такъ называемыхъ глухихъ озерахъ —  не имѣющихъ никакого сообщенія съ другими озерами посредствомъ протока или виски. Имъ прорѣзаютъ насквозь плавательныя перепонки на ногахъ и подрѣзываютъ крылышки въ первомъ суставѣ, оставляя ихъ послѣ такой операціи безъ всякаго надзора до первыхъ чиселъ сентября. Здѣсь они растутъ и жирѣютъ. Никто изъ якутовъ, наткнувшись случайно на такое озеро, не трогаетъ ихъ, какъ чужую собственность, пока въ свое время не явится промышленникъ устроить на нихъ охоту. Ему очень легко справиться съ ними, какъ потому, что вырощенные лебеди не уходятъ изъ озера на берегъ и не требуютъ траты времени для отыскиванія ихъ въ кочкахъ или травѣ, такъ и потому, что во время поимки на озерѣ, нѣтъ надобности опрокидывать ихъ на спину, такъ какъ подрѣзанныя крылья не могутъ причинить никакого вреда охотничьей веткѣ.

Кромѣ этихъ трехъ птичьихъ промысловъ, есть еще одинъ, практикующійся только между тунгусами на тундрахъ, а именно охота на бѣлыхъ гусей.

* * *

Рыбная ловля, какъ сказано уже, вполнѣ обезпечиваетъ продовольствіе всего населенія здѣшняго края и если нѣкоторые жители и охотятся на дикихъ оленей, сохатыхъ (лосей) и зайцевъ, доставляющихъ по временамъ пропитаніе ихъ семействамъ, то они это дѣлаютъ болѣе изъ привычки, чѣмъ по необходимости, вовсе не считая охоту на этихъ звѣрей необходимымъ занятіемъ. Одна только охота на пушныхъ звѣрей составляетъ особый промыселъ, дающій средства къ жизни тунгусамъ, ламутамъ, отчасти же и якутамъ, которые посредствомъ вымѣна пушнины пріобрѣтаютъ себѣ съѣстные припасы и всѣ необходимые для домашняго хозяйства предметы. Охотятся также и на медвѣдей, но большею частью для того только, чтобы показать свою удаль, сражаясь съ нимъ одинъ на одинъ; особой же охоты на нихъ не устраиваютъ, такъ какъ она не приноситъ охотникамъ большой выгоды, да притомъ и медвѣдей здѣсь водится меньше, нежели въ сосѣднемъ Верхоянскомъ округѣ.

Здѣшняя при-полярная фауна заключаетъ въ себѣ очень немного звѣриныхъ породъ, которыя можно распредѣлить на двѣ группы: первую составляютъ дикій олень, сохатый (лось) и заяцъ, а ко второй принадлежатъ лисица, песецъ, горностай, бѣлка, медвѣдь, волкъ и россомаха. Сохатый (лось), по якутски кылъ. Живетъ особнякомъ на правомъ берегу р. Колымы, въ ярахъ между хребтами горъ, а также на островахъ той же рѣки. Весною, начиная съ послѣднихъ чиселъ марта до 15-го апрѣля на лося охотятся на лыжахъ по заморозу собаками, убивая на ходу изъ винтовокъ или луковъ. Заморозомъ называется такое состояніе снѣга, когда онъ весною отъ ночныхъ морозовъ покрывается довольно твердою корою, удерживающею на своей поверхности охотника на лыжахъ и гончую собаку. Сохатый же на каждомъ почти шагу пробиваетъ эту ледяную кору и, западая поминутно въ снѣгъ, дѣлается легкою добычею охотника. Осенью ставятъ луки на тропахъ, по которымъ сохатый привыкъ ходить, а также гоняютъ его собаками, отправляясь на охоту пѣшкомъ. Случается, что и лѣтомъ убиваютъ сохатаго, когда онъ, избѣгая комаровъ, переплываетъ рѣку съ одной стороны на другую. Тогда охотникъ, догнавъ его на лодкѣ, хватаетъ за рога и убиваетъ ножомъ или пальмою. Чаще всего сохатый переплываетъ рѣку въ осеннее время, отыскивая свою самку, съ которою постоянно находится въ разлукѣ. Мясо сохатаго довольно вкусное, но жесткое; болѣе всего цѣнятся губы, составляющія лакомое блюдо, которымъ угощаютъ почетнѣйшихъ только гостей. Сѣверный олень, по якутски мэнякъ. Водится во всемъ Колымскомъ округѣ, но въ низовьяхъ р. Колымы встрѣчается чаще, нежели въ другихъ мѣстахъ. Охотятся на него во всякое время года. Весною гоняютъ по заморозу; лѣтомъ ставятъ на него луки и петли, зимою же одни только луки.

Домашній олень въ отличіе отъ дикаго называется по якутски таба; онъ ростомъ меньше дикаго и цвѣтъ его шерсти бываетъ различенъ. Не всѣ инородцы Колымскаго округа обзаводятся домашними оленями, такъ какъ не вездѣ растетъ мохъ, которымъ исключительно питается олень. Въ сѣверной и сѣверовосточной частяхъ округа, гдѣ мохъ этотъ растетъ обильно на обширныхъ тундрахъ, кочующіе тамъ чукчи и тунгусы имѣютъ громадные табуны оленей, между тѣмъ какъ якуты, проживающіе постоянно въ другихъ мѣстностяхъ, по недостатку въ нихъ корма для большаго числа оленей, держатъ ихъ всего по нѣскольку десятковъ штукъ. Жители Средне-Колымска и окрестныхъ мѣстъ вовсе не обзаводятся оленями, а вмѣсто нихъ держатъ или собакъ, или лошадей. Оленей же какъ для пищи, такъ и для другихъ потребностей пріобрѣтаютъ ежегодно зимою отъ чукчей и тунгусовъ, которые, пригнавъ съ собою небольшія стада, останавливаются на р. Колымѣ въ 10 верстахъ отъ города и продаютъ жителямъ оленей поштучно, убивая ихъ тутъ же на мѣстѣ и условившись предварительно въ цѣнѣ. За одного оленя платятъ здѣсь отъ 4-хъ до 6-ти рублей. Всѣмъ уже извѣстно, какую пользу извлекаютъ здѣшніе инородцы изъ домашнихъ оленей: мясо ихъ доставляетъ здоровую пищу, жиръ служитъ для освѣщенія, изъ оленьихъ шкуръ шьютъ одежду, употребляя для шитья оленьи же сухожилья. Оленьи шкуры служатъ постелью для всѣхъ инородцевъ и употребляются ламутами и чукчами для обтягиванія снаружи ихъ урусъ. Кромѣ того изъ оленьихъ шкуръ выдѣлываютъ ровдугу — бѣлую и желтую, которая добротою своею не уступаетъ русской замшѣ.

Лисица водится большею частью на тундрахъ по обѣимъ сторонамъ р. Колымы. Охота на нихъ, или, какъ выражаются здѣсь, промыселъ, устраивается различнымъ образомъ: то ихъ травятъ собаками, то ставятъ луки на тропинкахъ малыхъ високъ, по которымъ лисицы бѣгаютъ взадъ и впередъ, отыскивая для себя пищу; дѣлаютъ также пасти изъ лиственничнаго дерева, помѣщая въ нихъ для приманки рыбу, или какую нибудь птицу. Пасти располагаютъ на малыхъ рѣчкахъ и протокахъ, и одинъ промышленникъ на протяженіи 300 верстъ ставитъ такихъ пастей около 200 штукъ, которыя осматриваютъ поочередно два или три раза въ продолженіе всего промысла; наконецъ отравляютъ лисицъ сулемою, — этотъ способъ промысла практикуется здѣсь впрочемъ очень рѣдко.

Песецъ (кырсà). Водится на большой тундрѣ, прилегающей къ Ледовитому морю. Весною дѣлаетъ для себя норы, въ которыхъ выводитъ своихъ щенковъ и укрывается отъ ненастной погоды во всякое время года. Охотятся на песцовъ одни только тунгусы, употребляя зимою для травли ихъ собакъ, за которыми, во время охоты, слѣдуютъ на оленяхъ въ нартахъ; лѣтомъ же и осенью выкапываютъ щенковъ изъ норъ и ловятъ недоростковъ.

Бѣлка темно сѣрая (тынгъ). Водится въ лѣсахъ, покрывающихъ хребты горъ на правомъ берегу р. Колымы. Питается разными ягодами, преимущественно брусникою, зернышками лиственничныхъ шишекъ, отчасти-же кедровыми орѣхами (кедроваго сланца) и растущими здѣсь грибами сыроѣжками и масленниками. Часть собранныхъ лѣтомъ припасовъ сберегаетъ на зиму въ гнѣздахъ, которыя дѣлаетъ для себя на высокихъ лиственничныхъ деревьяхъ. Охотятся на бѣлокъ ламуты, юкагиры и отчасти якуты, убивая ихъ небольшою пулею изъ винтовокъ, при чемъ стараются попасть всегда въ голову звѣрька, чтобы не испортить шкурки. Мѣхъ здѣшнихъ бѣлокъ пушистый и темный;1 цѣна на него въ послѣдніе годы возвысилась, такъ что за одну шкурку платятъ теперь отъ 15 до 16 копѣекъ, вмѣсто прежнихъ 10-ти.

Горностай (бэлеляхъ). Водится по всему Колымскому округу и живетъ особнякомъ въ норахъ: лѣтомъ — въ землѣ, зимою — въ снѣгу. Кромѣ того роютъ норы подъ юртами, откуда въ ночное время прокрадываются во внутренность жилья и шныряютъ по всѣмъ угламъ, отыскивая для себя пищу. Они чрезвычайно смѣлы, злы и въ высшей степени проворны. Они часто нападаютъ на нарты, оставляемыя проѣзжающими во время ночлега на дворѣ, возлѣ поваренъ, въ лѣсу, портятъ всю находящуюся въ нихъ кладь и растаскиваютъ съѣстные припасы. Горностаи не придерживаются одной мѣстности, а переходятъ съ одной стороны р. Колымы на другую, совершая свои передвиженія не только зимою но и лѣтомъ. Опасно бываетъ встрѣтиться съ горностаемъ на рѣкѣ, и еще опаснѣе стараться убить его весломъ: въ одинъ мигъ онъ очутится на веслѣ, проскользнетъ въ рукавъ одежды и начнетъ немилосердно кусать человѣка. Боль понуждаетъ человѣка къ невольнымъ движеніямъ, отъ которыхъ небольшая лодка зачастую опрокидывается и человѣкъ, будучи не въ состояніи освободиться отъ этого крошечнаго звѣрька, легко можетъ утонуть. Охотятся на горностаевъ только зимою, употребляя для ловли ихъ черканы (родъ ловушки), которые ставятъ возлѣ норъ. Мѣхъ ихъ недорогой; одна шкурка горностая стоитъ отъ 10 до 12 копѣекъ.

Медвѣдь (эсе). Роста не высокаго, на короткихъ ногахъ, съ длиннымъ туловищемъ и почти черный. Водится по всему Колымскому округу, чаще однако жъ встрѣчается на правой сторонѣ р. Колымы, между хребтами горъ, гдѣ устраиваетъ для себя берлогу на всю зиму. При нечаянной встрѣчѣ съ человѣкомъ рѣдко когда бросается на него, а удаляется въ лѣсъ; но нападаетъ на домашній скотъ. Питается ягодами и рыбою, которую добываетъ въ небольшихъ рѣчкахъ и протокахъ, употребляя для ловли ея слѣдующій способъ: отыскавъ на протокѣ мелкое мѣсто съ довольно быстрымъ теченіемъ воды, выкапываетъ въ немъ небольшую яму, въ которую погружаетъ обѣ переднія лапы, сложивъ ихъ одна съ другою такимъ образомъ, какъ человѣкъ складываетъ руки при умываніи лица, поворотивъ ихъ ладонями вверхъ. Добычу свою медвѣдь тотчасъ съѣдаетъ и снова принимается за ловлю, проводя въ такомъ занятіи по нѣскольку часовъ сряду. Не довольствуясь однакожъ однимъ лишь этимъ промысломъ, онъ занимается кражею рыбы изъ такъ называемыхъ «мордъ» (вершей, которыя рыболовы ставятъ на протокахъ. Отыскавъ морду, медвѣдь вытаскиваетъ ее изъ воды и, высыпавъ изъ нея на берегъ протока рыбу, относитъ морду обратно на мѣсто, но не умѣетъ поставить ее въ водѣ какъ слѣдуетъ; этимъ и обнаруживается ночная его кража. Особой охоты на медвѣдей не устраиваютъ, какъ потому, что ихъ здѣсь не много, такъ и потому, что они не причиняютъ почти никакого почти вреда здѣшнему населенію. Убиваютъ ихъ иногда въ берлогѣ, отысканной случайно во время промысла на лисицъ; тогда собирается нѣсколько человѣкъ вмѣстѣ и стараются разбудить медвѣдя, толкая его длинными палками сквозь отверстіе, сдѣланное въ снѣгу надъ берлогою. Разсерженный и напуганный медвѣдь выскакиваетъ изъ логовища съ намѣреніемъ напасть на своихъ преслѣдователей, но въ это время одинъ изъ охотниковъ посылаетъ ему пулю въ упоръ или поражаетъ его пальмою. Чаще всего здѣсь охотятся на медвѣдя одинъ на одинъ, и охота эта опасна бываетъ лишь тогда, когда онъ приходитъ въ ярость отъ полученной имъ легкой раны, что случается впрочемъ очень рѣдко, такъ какъ здѣшніе охотники при обычной ловкости, смѣлости и чрезвычайномъ хладнокровіи дѣлаютъ такіе мѣткіе выстрѣлы, что медвѣдь съ одного разу падаетъ мертвымъ. Не менѣе вѣрно разсчитаны бываютъ и удары, наносимые пальмою (острое желѣзо на подобіе копейнаго острія, насаженное на конецъ длинной палки), которою охотникъ попадаетъ всегда въ самую середину вилочки между ключицами, на передней части шеи. Медвѣжьяго мяса не употребляютъ въ пищу, какъ это дѣлаютъ жители Камчатки, а достаютъ только жиръ и желчь, употребляя то и другое, какъ лѣкарство отъ простудныхъ болѣзней. Шкура медвѣдя стоитъ отъ 4 до 6-ти рублей.

Волкъ (бэро). Водится только около береговъ Ледовитаго моря, на тундрахъ, откуда заходитъ случайно въ среднюю часть Колымскаго округа. На большой тундрѣ, и въ мѣстностяхъ, расположенныхъ при впаденіи р. Колымы въ море, волки ходятъ небольшими стаями (по 5-ти и по 6-ти вмѣстѣ) и, преслѣдуя стада домашнихъ оленей, производятъ въ нихъ значительное опустошеніе. Кровожадность этихъ животныхъ до того велика, что они, не довольствуясь утоленіемъ своего голода, давятъ оленей десятками за одинъ разъ, многихъ искалѣчиваютъ, выгрызая имъ куски мяса, и разгоняютъ все стадо въ разныя стороны необозримыхъ тундръ. Такія продѣлки при-полярныхъ волковъ причиняютъ большой ущербъ имуществу тунгусовъ и чукчей, все богатство которыхъ заключается въ численности домашнихъ оленей.

Населеніе Колымскаго округа сравнительно съ его пространствомъ до того незначительно, что на 105 кв. верстъ приходится одинъ только человѣкъ. Въ составъ населенія входятъ якуты, чукчи, тунгусы, юкагиры, ламуты, чуванцы, омоки и русскіе. Къ числу этихъ послѣднихъ относятся, станичные казаки, мѣщане, крестьяне, нѣсколько купеческихъ семействъ и весьма небольшое число поселенцевъ, сосланныхъ сюда на жительство административнымъ порядкомъ.

Станичные казаки, принадлежа къ сословію, находящемуся здѣсь на особомъ положеніи, всѣ безъ исключенія, по достиженіи извѣстнаго возраста, зачисляются на службу въ Якутскій казачій полкъ, имѣющій постоянное свое пребываніе въ Якутскѣ. Изъ здѣшнихъ станичныхъ казаковъ сформирована мѣстная Колымская казачья команда, на обязанности которой лежатъ: содержаніе караула при хлѣбныхъ магазинахъ, цейхгаузахъ и пороховомъ погребѣ, а также ночные обходы въ городѣ. Кромѣ того станичные казаки въ качествѣ почталіоновъ возятъ почту отъ Средне-Колымска до Якутска и обратно, назначаются въ проводники къ чиновникамъ, опредѣляемымъ на службу въ Колымскій округъ, въ проѣздъ ихъ между Якутскомъ и Средне-Колымскомъ, и наконецъ, извѣстное число казаковъ командируется ежегодно въ Анюйскую крѣпость (болѣе 700 верстъ за Средне-Колымскомъ), для содержанія караула во время Чукотской ярмарки. За службу получаютъ отъ правительства жалованье и пайки *).

*) Паекъ состоитъ изъ 1½ пуда ржаной муки и ½ пуда крупы ячменной или гречневой.

Здѣшніе мѣщане и крестьяне живутъ осѣдло въ городѣ Средне-Колымскѣ, селеніяхъ и деревняхъ; но нѣкоторые изъ нихъ, отыскавъ гдѣ либо мѣстность, удобную для рыбной ловли и скотоводства, живутъ съ семействами въ такъ называемыхъ заимкахъ. Владѣльцы такихъ заимокъ зажиточнѣе остальнаго русскаго населенія и содержатъ почтовыя станціи.

Изъ купеческаго сословія во всемъ Колымскомъ округѣ находится не болѣе трехъ-четырехъ семействъ, живущихъ зимою въ Средне-Колымскѣ, а лѣтомъ вблизи города на заимкахъ, гдѣ занимаются рыбною ловлею. Надобно отдать справедливость здѣшнимъ купцамъ, они своею добросовѣстностью съумѣли вселить въ инородцахъ полное къ себѣ довѣріе, а постояннымъ оказываніемъ пособія неимущимъ якутамъ обставили здѣшнюю мѣновую торговлю такъ, что она вовсе не походитъ на базарныя сдѣлки, а имѣетъ характеръ самыхъ дружескихъ, почти родственныхъ отношеній другъ къ другу.

Инородческія племена, населяющія Колымскій округъ, раздѣляются на двѣ категоріи: осѣдлыхъ (якутовъ, юкагировъ, чуванцевъ и омоковъ) и кочующихъ или бродячихъ (тунгусы, ламуты и чукчи).

* * *

О якутахъ, какъ о первенствующемъ въ Якутской области племени, уже сказано мною выше, при описаніи г. Якутска, его торговли, промышленности, мѣстной администраціи и проч.

Ихъ считается болѣе 3,000 человѣкъ обоего пола, принадлежащихъ къ 10-ти отдѣльнымъ родамъ. Старѣйшіе въ родѣ называются родовичами и представляютъ собою выборныхъ отъ каждаго рода въ инородческой управѣ. Усадьбы якутовъ, называемыя „наслегами“, расположены въ тѣхъ мѣстностяхъ округа, гдѣ находятся пастбища для рогатаго скота и лошадей, и именно по лѣвой сторонѣ р. Колымы.

Здѣшніе якуты чрезвычайно гостепріимны. Всякаго проѣзжаго накормятъ съ непритворнымъ радушіемъ чѣмъ Богъ послалъ и на разставаніи надѣлятъ съѣстными припасами, не требуя за это никакого отдариванія. Непринятіе предлагаемаго ими считаютъ для себя обидою, а полученный взамѣнъ какой-нибудь незначительный подарокъ помнятъ очень долго. Притомъ они почтительны и услужливы, къ обману не склонны, но скрыты и недовѣрчивы. Никогда между ними не бываетъ крупныхъ ссоръ. Объ уголовныхъ преступленіяхъ нѣтъ даже и помина. Все это говоритъ въ пользу неиспорченной еще нравственности здѣшнихъ якутовъ, которою не могутъ похвалиться ихъ единоплеменники, живущіе по сосѣдству съ областнымъ городомъ. Здѣшнихъ якутовъ можно упрекнуть въ лѣности и крайней безпечности во всемъ. Эта послѣдняя подвергаетъ ихъ часто многимъ опаснымъ случаямъ, оканчивающимся иногда смертью, къ которой они впрочемъ относятся равнодушно.. Къ этой краткой характеристикѣ колымскихъ якутовъ надобно прибавить еще, что нѣкоторые изъ нихъ, имѣющіе постоянное жительство въ Средне-Колымскѣ и Нижне-Колымскѣ, стали во многомъ подражать русскимъ.

Всѣ якуты православнаго вѣроисповѣданія.

* * *

Юкагирское племя, состоящее изъ нѣсколькихъ отдѣльныхъ родовъ, несамостоятельно и съ давнихъ поръ потеряло свой природный языкъ за исключеніемъ одного только юкагирскаго рода; прочіе же роды усвоили тунгусскій языкъ. Всѣ безъ исключенія юкагиры хорошо владѣютъ русскимъ языкомъ, а нѣкоторые умѣютъ, хотя плохо, читать и писать по русски. Грамотность эту ввелъ около 80 лѣтъ тому назадъ юкагиръ Востряковъ, обучавшійся въ Нижне-Колымскѣ. Въ давнія времена это кочующее племя населяло исключительно верховья р. Колымы, затѣмъ часть его вслѣдствіе появившейся тамъ оспенной эпидеміи удалилась внизъ по теченію р. Колымы и достигнувъ ея устья около Сухарневскихъ горъ, переправилась на ближайшіе острова Ледовитаго моря, гдѣ и перевелась окончательно. Другая часть юкагировъ направилась къ Большой тундрѣ и тамъ перемѣшалась съ тунгусами. Племя это въ отношеніи степени развитія умственныхъ способностей стоитъ гораздо выше тунгусскаго, отъ котораго отличается также чистоплотностью, развязностью, веселымъ нравомъ и трудолюбіемъ.

Юкагиры роста средняго, сухощавы, статны и подвижны. На ихъ физіономіяхъ незамѣтенъ отпечатокъ монгольскаго типа, а выражается смѣсь инородческой породы съ русскою. Лицо ихъ продолговато, съ выдающимися однако немного скулами; глаза, сравнительно съ другими племенами, большіе, съ пріятнымъ и кроткимъ выраженіемъ особенно у женщинъ; носъ продолговатый, тонкій, у нѣкоторыхъ съ горбомъ и выпуклыми ноздрями, лобъ довольно высокій, открытый; волосы на головѣ темно-русые, у немногихъ только черные, жесткіе; случается иногда видѣть бѣлокурыхъ мужчинъ и женщинъ. Щеки, усы и подбородокъ у мужчинъ не густо заростаютъ. Женщины средняго роста, довольно стройны и миловиднѣе тунгусокъ. Юкагиры не имѣютъ своего особаго костюма: одни носятъ русскій пиджакъ или полукафтанъ, сшитые изъ ровдуги и подбитые заячьимъ мѣхомъ, другіе употребляютъ якутскую одежду, а живущіе между тунгусами — тунгусскую. Осенью и зимою живутъ въ срубленныхъ небольшихъ домахъ, похожихъ на якутскія юрты, и, перекочевывая лѣтомъ въ отдаленныя мѣста для рыбнаго промысла, устраиваютъ на скорую руку изъ длинныхъ шестовъ конусообразныя урусы, обтягивая ихъ ровдужнымъ чумомъ. Чумъ это родъ простыни громадныхъ размѣровъ (шириною болѣе 2½ арш. и длиною въ нѣсколько саженей, сшитой изъ кусковъ ровдуги. Урусы ихъ гораздо выше, помѣстительнѣе и опрятнѣе тунгусскихъ, и притомъ не наполнены дымомъ, лютому что юкагиры не зажигаютъ внутри ихъ костровъ, а приготовляютъ себѣ пищу на открытомъ воздухѣ. Пищу ихъ составляетъ преимущественно рыба и только случайно добываютъ дикихъ утокъ, дикихъ оленей и сохатаго (лося). Главный промыселъ юкагировъ заключается въ рыбной ловлѣ и и добываніи лисицъ пастями и ловушками. Кромѣ того, они охотятся за черными бѣлками и летягами (родъ бѣлки съ перепонками между передними и задними лапками. Юкагиры стрѣляютъ очень мѣтко и съ такимъ вѣрнымъ разсчетомъ кладутъ въ винтовку извѣстное количество пороха, что пуля всегда остается внутри звѣрька, не пронизывая его насквозь. Двѣ или три такія крошечныя пули достаточны юкагиру для того, чтобы ими охотиться всю зиму и добыть нѣсколько сотъ бѣлокъ.

Юкагиры вообще честны, кроткаго и очень веселаго нрава. Они любятъ до чрезвычайности танцы, въ которыхъ принимаютъ участіе какъ молодежь такъ и старики; танцы устраиваются ежедневно лѣтомъ около ихъ жилищъ, гдѣ подъ открытымъ небомъ и проводятъ большую часть ночи, которая въ той мѣстности ничѣмъ не отличается отъ яснаго дня. Музыку для танцевъ составляетъ веселый напѣвъ нѣсколькихъ молодыхъ мужчинъ и женщинъ.

Юкагиры вѣроисповѣданія православнаго, хотя между ними можно отыскать иногда и шамановъ, называемыхъ знатоками, въ тайнѣ практикующихъ свое ремесло. Вѣнчаются по православному обряду, но какъ и прочіе инородцы, получаютъ женъ за извѣстный колымъ по обоюдному соглашенію жениха съ родителями невѣсты. Покойниковъ хоронятъ въ гробахъ. Изъ суевѣрій у юкагировъ имѣютъ мѣсто гаданія и предсказанія. Такъ напр., изъ приключившагося случайно и скоропреходящаго какого-нибудь болѣзненнаго явленія въ организмѣ человѣка, каковы: судорога въ ногѣ, подергиваніе глазъ, звонъ въ ушахъ, зудъ въ бровяхъ и въ носу, зѣвота, мигрень и проч., предсказываютъ себѣ будущее, хорошее или дурное, а также удачу или неудачу въ своихъ предпріятіяхъ, относящихся къ роду ихъ занятій.

Чуванцы населяютъ нижнюю часть Колымскаго округа; ихъ считается около 250 человѣкъ обоего пола. Изъ этого числа нѣсколько чуванскихъ семействъ живутъ осѣдло въ с. Нижне-Колымскѣ, гдѣ занимаются рыбною ловлею и звѣринымъ промысломъ. Чуванцы роста выше средняго и хорошо сложены; ихъ продолговатое лицо, очертаніемъ своимъ напоминающее чукчей, не заростаетъ, какъ и у прочихъ инородцевъ; волосы на головѣ черные, жесткіе. Носятъ одежду якутскаго покроя; въ образѣ жизни ничѣмъ не отличаются отъ русскихъ поселенцевъ. Говорятъ постоянно по-русски, хотя и имѣютъ свой природный языкъ. Живутъ въ юртахъ. Вѣроисповѣданія православнаго. Умственныя способности у нихъ довольно развиты; они трудолюбивы, кроткаго нрава и честны; отличительныхъ племенныхъ чертъ, которыя выказываются обыкновенно болѣе или менѣе явственно въ другихъ здѣшнихъ племенахъ, въ чуванцахъ не замѣчается, такъ далеко отстали они отъ своего прототипа.

* * *

Такъ называемые нынѣ въ Колымскомъ округѣ 1-й, 2-й и 3-й юкагирскіе роды числомъ около 200 человѣкъ обоего пола представляютъ собою потомковъ многочисленнаго нѣкогда племени омоковъ. Существованіе ихъ относится къ каменному періоду, т. е. къ тому отдаленному времени, когда неизвѣстны еще были металлы и всѣ необходимые въ обыденной жизни дикарей предметы дѣлались изъ камня. Находимые здѣшними инородцами время отъ времени по обѣимъ берегамъ р. Колымы на тундрахъ и горныхъ хребтахъ каменные топоры различной величины свидѣтельствуютъ о древности омокскаго племени, доживающаго уже въ настоящее время послѣдніе дни своего существованія. Сохранившаяся до сихъ поръ небольшая часть омоковъ, удержавъ за собою одно лишь прежнее свое названіе, окончательно стушевалась среди русскаго населенія, усвоивъ себѣ русскій языкъ, русскій покрой одежды, христіанскую религію, а отчасти и образъ жизни окружающей среды, и только такія племенныя ихъ качества, какъ ловкость, проворство, трудолюбіе и честность, отличаютъ ихъ отъ прочихъ здѣшнихъ инородческихъ племенъ.

* * *

Тунгусы составляютъ довольно значительное племя, разбросанное по всей Якутской области. По послѣдней 10-ой переписи ихъ насчитывалось до 11,000 чел. обоего пола, изъ которыхъ самое большое число приходилось на Якутскій округъ, а наименьшее на Колымскій. Тунгусы раздѣляются на кочующихъ и бродячихъ. Тунгусы роста средняго, хорошо сложены, но очень лѣнивы, нечистоплотны и неуклюжи. Типъ ихъ чисто монгольскій, некрасивый. Лицо широкое, съ выдающимися скулами; носъ умѣренный, немного вздернутый; глаза узкіе, прямые; лобъ низкій, довольно выпуклый; волосы черные, жесткіе; мужчины подстригаютъ ихъ въ кружокъ, а женщины заплетаютъ въ двѣ косы. У мужчинъ щеки, верхняя губа и подбородокъ не заростаютъ. Тунгусскія женщины роста ниже средняго, некрасивы и крайне неопрятны. Дѣтей своихъ воспитываютъ очень небрежно и съ самаго нѣжнаго возраста пріучаютъ къ холоду, оставляя почти нагихъ зимою около своихъ урусъ безъ всякаго присмотра, гдѣ они играютъ по два и по три часа сряду на морозѣ съ дѣтьми сосѣдей своего стойбища. Одежда тунгусовъ одинакова, какъ у мужчинъ, такъ и у женщинъ.

Тунгусы ведутъ кочевую жизнь и живутъ въ устроенныхъ на скоро урусахъ, въ высшей степени неопрятныхъ, тѣсныхъ, низкихъ и постоянно наполненныхъ дымомъ отъ горящаго посреди уруса костра, для котораго берутъ сырой по большей части тальникъ и очень раздуваютъ небольшими ручными мѣхами. Уруса ихъ имѣетъ конусообразную форму. Она устраивается изъ не очень длинныхъ и толстыхъ тальниковыхъ кольевъ, и лишь въ рѣдкихъ случаяхъ изъ кольевъ лиственницы, обтянутыхъ снаружи оленьими шкурами; вверху оставляется отверстіе для выхода дыма. Въ стѣнкахъ урусы дѣлаютъ два отверстія, одно противъ другаго, въ родѣ дверей для входа въ урусу и для выхода изъ нея, и оба отверстія завѣшиваются оленьими шкурами. Отверстія эти до того узки, что въ урусу надо входить почти на четверенькахъ. Внутри урусы вокругъ стѣны устраиваются узенькія подмостки вышиною въ ¼ аршина изъ тальниковыхъ вѣтвей, покрытыхъ оленьими шкурами. Подмостки эти служатъ для сидѣнія и спанья всей многочисленной семьи. Внутри урусы стоять, выпрямившись, невозможно; поэтому тунгуски, занимающіяся стряпнею и другими домашними работами, большую часть дня проводятъ сидя около костра на корточкахъ. Несмотря на пылающій безпрерывно костеръ, въ урусахъ бываетъ постоянный холодъ зимою, вслѣдствіе чего ночью всѣ спятъ не раздѣваясь, прикрывшись оленьими шкурами. Пищу тунгусовъ составляютъ: оленье мясо, рыба и птицы, какъ то: дикіе гуси, утки и лебеди, добываемые во время ихъ линянія. Все это варятъ въ желѣзныхъ котелкахъ надъ огнемъ костра внутри урусы. Рыбу ловятъ въ озерахъ сѣтями, пріобрѣтаемыми отъ якутовъ; сами же они ихъ дѣлать не умѣютъ, равно какъ не умѣютъ дѣлать и другихъ охотничьихъ снарядовъ, обращаясь во всемъ относящемся до какого нибудь промысла за совѣтомъ и указаніемъ къ якутамъ и во всемъ имъ подражая. На женщинъ возложенъ весь трудъ по хозяйству: онѣ рубятъ дрова для топки, колья для сооруженія урусы и, прибывъ на мѣсто новаго стойбища, ставятъ урусы безъ участія мужчинъ, вся дѣятельность которыхъ заключается въ привозкѣ изъ лѣсу нарубленныхъ уже кольевъ и тальника для костра. Присмотръ за оленями лежитъ тоже на обязанности мужчины, ѣздятъ они на оленяхъ, въ нартахъ, на которыхъ постоянно лежитъ сложенный въ кучу ихъ домашній хламъ и остальное ихъ имущество. Въ этихъ же нартахъ очень часто тунгуски во время перекочевки съ одного мѣста на другое разрѣшаются отъ бремени зимою подъ открытымъ небомъ и нерѣдко при 40 гр. морозѣ, но разрѣшаются благополучно. Тунгусы вообще очень бѣдны и стараются проживать вблизи чукчей, къ которымъ поступаютъ въ услуженіе пастухами при ихъ громадныхъ стадахъ оленей, за что получаютъ плату оленями и, пріобрѣтя достаточное ихъ количество, обзаводятся собственнымъ своимъ хозяйствомъ. Такимъ образомъ отъ постояннаго сближенія тунгусовъ съ чукчами въ настоящее время начало видимо улучшаться ихъ благосостояніе, и нѣкоторые тунгусы уже обзавелись небольшими стадами оленей. Кромѣ того, они занимаются звѣринымъ промысломъ и ведутъ мѣновую торговлю съ русскими купцами. Промыселъ ихъ состоитъ въ добываніи песцовъ въ различное время года, отчего и песцы, находящіеся въ продажѣ, извѣстны въ торговлѣ подъ разными названіями. Пушнину свою сбываютъ якутскимъ купцамъ, промѣнивая ее на кирпичный чай, табакъ, котелки, топоры и другія желѣзныя издѣлія, и только по одному песцу оставляютъ у себя для уплаты ясака.

Тунгусы кроткаго нрава, исполнительны и послушны. Живутъ между собою очень согласно: ссоръ между ними никогда почти не бываетъ, а о тяжебныхъ дѣлахъ не имѣютъ даже понятія. Злоба, зависть, ненависть и строптивость имъ вовсе неизвѣстны, но иногда при излишнемъ употребленіи водки приходятъ внезапно въ такую ярость, что одинъ другаго убиваетъ. Убійства этого однакожъ не скрываютъ, и виновный первый заявляетъ о своемъ преступленіи старостѣ или старшинѣ и судится по уголовнымъ законамъ.

Тунгусы вѣроисповѣданія православнаго, говѣютъ и пріобщаются св. тайнъ одинъ разъ въ годъ, во время разъѣздовъ по округамъ приходскихъ священниковъ. Не взирая однако на то, они очень суевѣрны и тайно придерживаются шаманства. Между тунгусскими женщинами встрѣчаются предсказательницы будущаго, хорошаго или дурнаго. Онѣ играютъ роль шаманокъ и пользуются большимъ уваженіемъ не только между тунгусами, но и между чукчами, особенно зажиточными, которые держатъ у себя за извѣстное вознагражденіе такихъ женщинъ и руководствуются ихъ предсказаніями не только въ случаѣ перекочевки въ отношеніи выбора новаго мѣста для своего стойбища, но спрашиваютъ ихъ совѣта на счетъ продажи оленей и пушнины тому или другому покупателю. Покойниковъ хоронятъ въ веткахъ, и каждый хозяинъ имѣетъ на этотъ случай заготовленную уже ветку, которую возитъ за собою постоянно на нартѣ во все время бродячей своей жизни. Ветка эта сшивная; она состоитъ изъ 3-хъ тонкихъ досокъ длиною въ 1 сажень, а шириною не болѣе ½ аршина. Во время похоронъ на нее не накладываютъ крышки, а только прикрываютъ покойника оленьею шкурою.

* * *

Ламутское племя, встрѣчаемое только въ округахъ Верхоянскомъ и Колымскомъ, незначительно. Всѣхъ ламутовъ считается до 2,000 человѣкъ обоего пола, большая часть изъ которыхъ падаетъ на Колымскій округъ. Это кочующее племя отличается отъ прочихъ инородческихъ племенъ стройностью, ловкостью, чрезвычайною подвижностью и честностью. Ламутовъ безошибочно можно бы назвать горцами Якутскаго края, потому что они безпрестанно скитаются съ винтовками на плечахъ по горнымъ хребтамъ, тянущимся цѣпью по правому берегу р. Колымы вплоть до Ледовитаго моря. Русскому правительству они преданы искренно; этому чувству преданности равносильна ихъ ненависть къ чукчамъ; и въ случаѣ какихъ либо враждебныхъ намѣреній противъ русскаго правительства, или же обидъ, причиненныхъ русскому населенію чукчами, ламуты всегда готовы защищать интересы русскихъ, собственно изъ желанія сразиться съ чукчами, разсчитывая на свою ловкость и мѣткіе выстрѣлы изъ винтовокъ. Благопріятнаго случая для свалки съ чукчами ламуты выжидаютъ ежегодно въ Анюйской крѣпости, во время Чукотской ярмарки, предлагая безвозмездно земской полиціи свои услуги по содержанію карауловъ и ночныхъ обходовъ съ наружной стороны крѣпостной ограды. Ожиданія эти однако никогда почти не сбываются, такъ какъ чукчи въ настоящее время сдѣлались гораздо смирнѣе и не выказываютъ своей строптивости и врожденной имъ наглости, каковыя качества изглаживаются постепенно при частыхъ сношеніяхъ съ русскими купцами. Ламуты считаются въ здѣшнихъ мѣстахъ самыми лучшими стрѣлками. Они охотятся на пушныхъ звѣрей, дикихъ оленей (хотя имѣютъ и своихъ домашнихъ) и на сохатыхъ съ однимъ только ружьемъ (винтовкою), не обзаводясь другими охотничьими снарядами, какъ это дѣлаютъ прочіе инородцы, и только при встрѣчѣ съ медвѣдемъ одинъ на одинъ употребляютъ пальму. Очень малая часть ламутовъ занимается рыбною ловлею въ верховьяхъ рѣкъ, гдѣ они обыкновенно проживаютъ зимою и лѣтомъ, добывая для своей пищи водящуюся здѣсь рыбу харьюзъ. Постоянной осѣдлости ламуты не имѣютъ и во время своихъ переночевокъ избираютъ мѣстности, наиболѣе удобныя для охоты, особенно такія, гдѣ водится много черныхъ бѣлокъ. Изо всѣхъ инородческихъ племенъ они не употребляютъ нартъ при своихъ переночевкахъ, а ѣздятъ постоянно на оленяхъ верхомъ (мужчины и женщины); на нихъ перевозятъ съ мѣста на мѣсто и все свое имущество. Поэтому хотя ламуты и не имѣютъ собственныхъ стадъ, однако у каждаго находится достаточное число ѣздовыхъ оленей. Въ ламутскомъ племени замѣчается та особенность, что въ немъ никогда не бывало заразительныхъ и повальныхъ болѣзней, а о сифилисѣ ламуты не имѣютъ ни малѣйшаго понятія, въ чемъ я убѣдился лично при осмотрахъ, произведенныхъ мною въ 1875 и 1876 годахъ. Физіономія ихъ носитъ на себѣ особый отпечатокъ, рѣзко отличающій ихъ отъ прочихъ здѣшнихъ инородческихъ племенъ; почти у всѣхъ прямой лобъ, тонкія губы, умѣренный ротъ и носъ и закругленный подбородокъ; волосы на головѣ, хотя немного рѣдкіе, но гладкіе и по большей части темно-русые. Ламуты вообще малорослы и сухощавы, но очень ловки и подвижны. Не смотря на ихъ кажущуюся тщедушность они сильны, и въ борьбѣ съ медвѣдемъ одинъ на одинъ всегда выходятъ побѣдителями. Живутъ въ просторныхъ конусообразныхъ урусахъ, устроенныхъ изъ длинныхъ шестовъ, обтянутыхъ лѣтомъ ровдугами, а зимою невыдѣланными оленьими шкурами. Для выхода дыма дѣлаютъ большое отверстіе вверху урусы, такъ какъ внутри ея посрединѣ постоянно горитъ костеръ. Въ урусу съ двухъ противоположныхъ сторонъ сдѣланы два входа: одинъ изъ нихъ обращенъ къ сѣверу, другой къ югу. Хотя въ одной урусѣ помѣщается иногда по два семейства, но въ ней соблюдается всегда безукоризненная чистота и порядокъ. Вообще ламуты самые чистоплотные и опрятные изъ всѣхъ инородцевъ, и притомъ привѣтливы, обходительны, и гостепріимны. Пищу всегда стараются приготовлять опрятно; она состоитъ преимущественно изъ оленьяго мяса но, въ случаѣ недостатка его ѣдятъ мясо бѣлокъ и рыбу. Пьютъ байковый чай съ сахаромъ; кирпичнаго же чаю вовсе не употребляютъ и никогда имъ не запасаются. Ржаные русскіе сухари и коровье топленое масло составляютъ ихъ лакомства, пріобрѣтаемыя ими при сношеніяхъ съ русскими и якутами, а также во время Чукотской ярмарки въ Анюйской крѣпости.

Ламуты и ламутки носятъ одежду одинаковаго покроя, сшитую въ обтяжку изъ оленьихъ шкуръ и украшенную бисеромъ и разноцвѣтною ровдугою. Женскіе костюмы отличаются отъ мужскихъ болѣе изысканными украшеніями, которыя имъ обходятся не дешево; такъ напр. женскій передникъ украшенъ каймою изъ цвѣтнаго бисера (синяго, бѣлаго и чернаго), обвѣшанною кисточками изъ цвѣтной же шерсти, а пришитые между кисточками небольшіе металлическіе колокольчики дребезжатъ довольно громко при малѣйшемъ движеніи тѣла. Ламутки носятъ также серебряные браслеты и большія серебряныя серьги. На шею надѣваютъ нѣчто въ родѣ небольшаго обруча, сдѣланнаго изъ серебра или изъ мѣди, на который навѣшиваютъ серебряные круги различной величины, мѣдныя и серебряныя кольца, большія огнива затѣйливой формы и прочія металлическія побрякушки, покрывающія всю грудь вплоть отъ одного плеча до другаго.

Ламуты вообще народъ очень набожный и вѣроисповѣданія православнаго. Они по большей части исповѣдываются только, не пріобщаясь каждый разъ св. тайнъ, потому что рѣдко когда употребляютъ постную пищу, а постоянно почти ѣдятъ сушеное оленье мясо, называемое у нихъ „ульлюкта“. Не взирая однако на принятіе христіанства у ламутовъ остались слѣды прежняго ихъ идолопоклонства, какъ напр. поклоненіе огню и солнцу, а также остались нѣкоторые издревле существующіе между ними предразсудки и суевѣрія, которыхъ придерживаются до сихъ поръ всѣ безъ исключенія ламуты въ тайнѣ отъ приходскихъ священниковъ. Они также, какъ тунгусы и чукчи, гадаютъ и по треску дровъ во время ихъ горѣнія предсказываютъ себѣ будущее, хорошее или дурное въ предстоящей перекочевкѣ. Свадебный обрядъ у ламутовъ совершается обыкновенно слѣдующимъ образомъ: послѣ предварительныхъ переговоровъ и обоюднаго соглашенія родители невѣсты со своими родственниками, взявъ съ собою иконы, подводятъ нареченную къ урусѣ родителей жениха, обходятъ 3 раза вокругъ урусы снаружи и потомъ, войдя внутрь урусы, вручаютъ невѣсту самому жениху, не обращаясь вовсе къ его родителямъ, которые въ этомъ случаѣ играютъ роль обыкновенныхъ свидѣтелей. Обрядъ этотъ называется у нихъ „половиннымъ бракомъ“, имѣющимъ ту важность, что послѣ совершенія его невѣста остается у жениха, какъ законная жена и родившіяся послѣ такого половиннаго брака дѣти считаются законными. Затѣмъ ожидаютъ къ себѣ священника или сами отправляются къ нему для исполненія церковнаго обряда, срокъ которому не полагается. Онъ можетъ быть исполненъ по истеченіи одного года, двухъ, трехъ и болѣе лѣтъ, а между тѣмъ не было еще примѣра, чтобы послѣ половиннаго брака женихъ и невѣста расходились до вѣнчанія ихъ по церковному обряду. Ламутскія свадьбы сопровождаются весьма скромными всегда пирушками, во время которыхъ устраиваются иногда танцы. Дѣтей своихъ ламуты крестятъ при посѣщеніи ихъ приходскимъ священникомъ. Умершихъ погребаютъ въ тайгѣ (въ пространномъ и глухомъ лѣсу), вблизи той мѣстности, гдѣ расположено ихъ временное стойбище. Для покойниковъ дѣлаютъ обыкновенные гробы и опускаютъ въ могилу глубиною въ аршинъ, такъ какъ земля бываетъ постоянно мерзлою и оттаиваетъ лѣтомъ только на ½ аршина. Поэтому случается, что мертвыя тѣла, погребенныя за нѣсколько десятковъ лѣтъ, вырытыя случайно изъ земли, не оказываютъ никакихъ слѣдовъ разложенія.

* * *

Наконецъ нѣсколько словъ о чукотскомъ племени. Названіе чукча произошло отъ слова чаушъ (арканъ, употребляемый для ловли оленей), а потому правильнѣе называть чукчей чаучами, т. е. арканниками. Чукчи вообще живутъ разсѣянно, бродя по обширнымъ тундрамъ сѣверо-восточной части Якутской области съ громадными стадами своихъ оленей, заключающими въ себѣ до 10 т. и болѣе головъ у богатаго чукчи. Но главнымъ пунктомъ населенія чукчей считается Чукотскій носъ, отъ котораго они и получили названіе носовыхъ чукчей. Въ чукотскомъ племени въ настоящее время считается четыре отдѣльныхъ рода: носовые чукчи, оленные, шалагскіе и каргаули. Оленные чукчи кочуютъ по Малой и Большой тундрамъ; они платятъ ясакъ русскому правительству. Кромѣ того приносятъ большую пользу населенію Колымскаго округа своими значительными пожертвованіями или продажею по весьма дешевымъ цѣнамъ (около 2 руб. сер. за штуку) оленей изъ своихъ табуновъ, въ случаѣ голодовки, вызванной неудачной рыбной ловлею. Поддержкою этой однакожъ не пользуются якуты и юкагиры, проживающіе въ южной части округа (Верхне-Колымской) по причинѣ отдаленности отъ чукчей и неимѣнія съ ними никакого сообщенія.

Носовые и оленные чукчи имѣютъ особыхъ своихъ родовыхъ начальниковъ — эрема, которымъ повинуются безусловно.

Шалагскіе чукчи живутъ теперь на тѣхъ мѣстахъ, гдѣ находилось прежде особое племя шалаги, нынѣ уже не существующее. Мѣстность эта расположена на правой сторонѣ Большаго барановаго камня, на прибрежіи Ледовитаго моря, простирающемся до устья (восточнаго) р. Колымы. Шалагскіе чукчи не имѣютъ оленей, и для ѣзды употребляютъ собакъ; каргаули живутъ на островахъ Ледовитаго моря. Съ ними ведутъ мѣновую торговлю носовые и шалагскіе чукчи, доставляя каргаулямъ табакъ, пріобрѣтаемый у русскихъ, взамѣнъ котораго получаютъ бобровъ, куницъ и морскихъ котиковъ. Носовые и шалагскіе чукчи отправляются ежегодно къ каргаулямъ въ лѣтнее время на байдарахъ, т. е. небольшихъ кожанныхъ лодкахъ, построенныхъ изъ нерпичьихъ шкуръ; каргаули же къ носовымъ и шалагскимъ чукчамъ никогда не пріѣзжаютъ. Они питаютъ другъ къ другу полнѣйшее недовѣріе и потому мѣновая торговля между ними производится всегда съ ножомъ въ рукѣ. Носовой чукча при сдѣлкѣ въ одной рукѣ держитъ папушу табаку, а въ другой ножъ во всеувидѣніе; каргауль тоже лѣвою рукою подаетъ носовому чукчѣ куницу или бобра, а въ правой держитъ ножъ, которымъ въ случаѣ малѣйшаго обмана со стороны носоваго чукчи, готовъ убить его. Вообще каргаули считаются самымъ дикимъ и свирѣпымъ чукотскимъ племенемъ.

Кромѣ мѣновой торговли съ каргаулями носовые чукчи пріѣзжаютъ ежегодно въ концѣ марта или въ началѣ апрѣля для мѣновой торговли, а вмѣстѣ съ тѣмъ и для уплаты ясака, въ Анюйскую крѣпость, расположенную надъ р. Анюемъ въ 240 вер. отъ Нижне-Колымска. Къ тому времени пріѣзжаютъ туда русскіе купцы (изъ Якутска) съ табакомъ, кирпичнымъ чаемъ, желѣзными издѣліями и бумажными матеріями для вымѣна ихъ у инородцевъ на пушнину. Составляющаяся такимъ образомъ ежегодно ярмарка носитъ названіе Чукотской и продолжается всегда нѣсколько дней. На эту ярмарку пріѣзжаетъ неупустительно каждый годъ колымскій окружной исправникъ для собиранія ясака отъ всѣхъ туда собравшихся кочующихъ инородцевъ, къ числу которыхъ принадлежатъ ламуты, тунгусы, чуванцы и омоки.

На открытіе ярмарки исправникъ даетъ разрѣшеніе не раньше, какъ послѣ окончательнаго сбора ясака, а до того времени купцамъ воспрещается вступать въ переговоры съ инородцами на счетъ обмѣна своихъ товаровъ. Ясакъ представляютъ обыкновенно инородческіе старосты, старшины и родовичи, т. е. старшіе въ родѣ. Онъ состоитъ по большей части изъ шкурки песца, красной лисицы, а иногда изъ сыромятныхъ ремней, выдѣланныхъ изъ такъ называемыхъ лысьихъ шкуръ (родъ морскаго животнаго), свернутыхъ въ кружокъ. Каждый ремень шириной въ 1½ вершка, а длиной до 8 саж. Послѣ каждой одиночной сдачи ясака исправникъ отдариваетъ сейчасъ же подателя желѣзнымъ котелкомъ, вѣсомъ въ 2—3 ф., или пальмой (родъ широкаго, заостреннаго дротика на подобіе русской косы, но не загнутой на концѣ и съ прямымъ остріемъ), а послѣ окончательной сдачи ясака угощаетъ всѣхъ чаемъ, сухарями изъ ржанаго хлѣба, леденцами низкаго сорта и черкасскимъ табакомъ, высылаемымъ ежегодно для этой цѣли изъ якутскаго областнаго правленія. Въ 1876 году я имѣлъ случай присутствовать при сдачѣ инородцами ясака въ Нижне-Колымскѣ и въ Анюйской крѣпости, называемой иначе Островное. Въ небольшую комнату, занимаемую исправникомъ, собралось слишкомъ 30 человѣкъ чукчей. Каждый изъ нихъ имѣлъ за поясомъ или за пазухой, кто песца, кто лисицу, а только нѣкоторые держали въ рукахъ свернутый въ кружокъ сыромятный лысій ремень, длиной отъ 8 до 15 саж., или нерпичью шкурку, выдѣланную на подобіе нашего козлика для башмаковъ. Почетнѣйшіе въ родѣ и болѣе зажиточные, безъ всякаго приглашенія со стороны исправника, усѣлись на длинныхъ деревянныхъ скамьяхъ, а остальные помѣстились на полу, скучившись до такой степени, что вся комната была буквально биткомъ набита. Двое или трое за недостаткомъ мѣста внутри комнаты вынуждены были стоять въ дверяхъ. Я и исправникъ заняли мѣста около небольшаго стола, а вблизи насъ помѣстился переводчикъ (изъ станичныхъ казаковъ) для перевода чукчамъ нашихъ вопросовъ, а намъ — ихъ отвѣтовъ. Затѣмъ началась сдача ясака по очереди. Самый старшій изъ чукчей, вынувъ изъ-за пояса своего песца, перебросилъ его черезъ голову спереди назадъ такъ, что хвостъ песца лежалъ у него на спинѣ, а головка на лбу, и согнувшись въ дугу, повернулся къ исправнику, который, снявъ съ его головы песца, потрясъ шкурку нѣсколько разъ въ воздухѣ и сказалъ: „меченьки, меченьки!“ (шкурка хороша!). Взамѣнъ песца чукча получилъ желѣзный котелокъ; осмотрѣвши котелокъ со всѣхъ сторонъ и удостовѣрившись, что онъ цѣлъ и крѣпокъ, въ свою очередь сказалъ: „меченьки, меченьки!“ и поставилъ его у своихъ ногъ. Такимъ-же образомъ и остальные чукчи передали исправнику свой ясакъ и получили взамѣнъ котелокъ или пальму.

По окончаніи этой церемоніи исправникъ угощалъ всѣхъ чаемъ безъ сахара, ржаными сухарями, нарѣзанными на небольшіе кусочки и леденцами самаго низшаго сорта. Все это чукчи прятали за пазуху. Затѣмъ исправникъ велѣлъ принести нѣсколько папушъ черкасскаго табаку и раздѣлилъ ихъ между всѣми, давая каждому чукчѣ по нѣскольку листочковъ, чѣмъ они видимо были довольнѣе, нежели котелками и пальмами. Наконецъ исправникъ, кивнувъ имъ нѣсколько разъ головой и указывая на дверь, сказалъ: „гуляй! гуляй!“, что означало: „ступайте вонъ!“ или „можете уже уходить!“ и чукчи, тотчасъ приподнявшись съ своихъ мѣстъ, стремительно направились къ дверямъ.

* * *

Анюйская крѣпость, называемая тамошними жителями „Островное“, расположена на лѣвомъ берегу р. Малаго Анюя, на небольшой площадкѣ у подножія не слишкомъ высокихъ скалистыхъ горъ, разбросанныхъ кое-гдѣ съ сѣверо-восточной стороны. Крѣпость эта не что иное какъ небольшой клочокъ кочковатой тундры, кругомъ обнесенный бревенчатымъ заборомъ, ограждающимъ нѣсколько крошечныхъ нежилыхъ домиковъ, разбросанныхъ безъ всякой планировки на этомъ крошечномъ пространствѣ. Крѣпостныя ворота тоже деревянныя, бревенчатыя, съ небольшою башней, украшенной деревяннымъ же крестомъ. Домики составляютъ собственность купцовъ, посѣщающихъ Чукотскую ярмарку, и стоятъ круглый годъ запертыми, оживляясь лишь на время ярмарки. Кромѣ домиковъ купцы имѣютъ здѣсь нѣсколько лавочекъ, передъ которыми, во время ярмарки, устраивается нѣчто въ родѣ базара а около воротъ крѣпости въ то же время располагаются чукчанки и ламутки съ своими нартами, и занимаются мѣною своего товара на табакъ, сахаръ, леденцы, мѣдныя колечки, бусы и прочую мелочь. Около крѣпости во время ярмарки содержится караулъ изъ казаковъ, командируемыхъ изъ г. Средне-Колымска, болѣе чѣмъ за 700 верстъ, во время сильныхъ морозовъ, безъ отпуска имъ прогонныхъ и суточныхъ денегъ. Караулъ наряжается за нѣсколько дней раньше открытія ярмарки и прибытія исправника, пріѣздъ котораго всегда составляетъ важное событіе для собравшихся на ярмарку инородцевъ, съ нетерпѣніемъ спѣшащихъ къ нему съ поздравленіемъ и поклономъ. Съ пріѣздомъ исправника оживляется для минутной только жизни эта вѣчномолчаливая мѣстность, окоченѣлая отъ 50° мороза, не взирая на прикрытіе ея снѣжнымъ одѣяломъ толщиной болѣе чѣмъ въ 2 аршина. Въ крѣпости все приходитъ въ движеніе какъ въ паровой машинѣ: начинается повсемѣстная бѣготня, воздухъ оглашается криками каюровъ, громкимъ говоромъ инородцевъ, болѣе громкими возгласами станичныхъ казаковъ, передающихъ во все горло приказанія исправника, а всему этому время отъ времени вторитъ отвратительный вой сотни собакъ, привязанныхъ къ нартамъ пріѣзжихъ купцовъ и другихъ лицъ, не обладающихъ оленями. Чукчи и ламуты безпрерывно шныряютъ по крѣпости, посѣщая знакомыхъ купцовъ, у которыхъ ожидаетъ ихъ угощеніе чаемъ, черкасскимъ табакомъ, а иногда и двумя, тремя рюмками разведеннаго спирта, привезеннаго тайкомъ. При угощеніи хитро ведутся по цѣлымъ днямъ переговоры о новыхъ сдѣлкахъ, съ тайнымъ желаніемъ надуть другъ друга, въ чемъ почти всегда успѣваетъ купецъ. Всѣ эти переговоры ведутся втихомолку, потому что открытая мѣновая торговля можетъ производиться только послѣ сдачи инородцами ясака. Сдача ясака продолжается не болѣе двухъ, трехъ дней, и вслѣдъ затѣмъ исправникъ отдаетъ инородцамъ приказаніе приготовляться къ открытію ярмарки. Въ одинъ мигъ инородцы со своей пушниной и прочими издѣліями изъ звѣриныхъ шкуръ, привезенными на нартахъ, собираются на р. Анюй, близъ крѣпости. Исправникъ чрезъ переводчика объявляетъ инородческимъ старшинамъ и старостамъ, что ярмарка открыта. Въ продолженіе какихъ-нибудь трехъ четвертей часа купцы забираютъ всю пушнину у инородцевъ, передавая имъ свой товаръ, по условленнымъ заранѣе цѣнамъ. Тѣмъ и оканчивается ярмарка, представляющая весьма неинтересную кукольную комедію, устроенную на скорую руку. Всѣ разъѣзжаются по разнымъ направленіямъ, и ворота Анюйской крѣпости, заскрипѣвъ уныло подъ рукою запирающаго ихъ станичнаго казака, посылаютъ всѣмъ въ догонку послѣднее „прости“ до будущаго года. Въ этомъ заключаются вся суть Чукотской ярмарки, устраиваемой каждый годъ въ самой глухой мѣстности Восточной Сибири, на клочкѣ кочковатой тундры, носящемъ громкое названіе Анюйской крѣпости. Иногда во время ярмарки на торговой площадкѣ устраиваются ламутскіе танцы и чукотскія игры, продолжающіяся до поздняго вечера. Танцы ламутовъ не имѣютъ никакого сходства съ нашими европейскими танцами. Мужчины и женщины въ перемежку, взявшись подъ руки, становятся въ полукругъ и начинаютъ произносить отрывистые гортанные звуки (поочередно мужчины и женщины), весьма похожіе на хрюканіе свиней. Звуки эти, повторяемые до нескончаемости, сопровождаются сгибаніемъ обоихъ колѣнъ, не отнимая ступней отъ снѣговаго паркета и повертываніемъ головы другъ къ другу, то вправо, то влѣво. Въ этомъ состоитъ весь ламутскій танецъ, который безъ утомленія танцующихъ можетъ продолжаться нѣсколько часовъ сряду, къ полному удовольствію зрителей. Такимъ же образомъ танцуютъ и чукчанки (мужчины не принимаютъ участія въ танцахъ) съ тою только разницею, что при сгибаніи колѣнъ кривляются всѣмъ корпусомъ, закатывая глаза вверхъ. Танецъ ихъ продолжается не долго, а оканчиваютъ его поворотомъ спины къ зрителямъ, дѣлая при томъ съ громкимъ смѣхомъ нѣсколько быстрыхъ, уморительныхъ кривляній, возбуждающихъ невольный хохотъ въ зрителяхъ! Чукотскія игры болѣе интересны для тамошнихъ дикарей. Онѣ состоятъ въ состязаніи въ бѣгѣ и въ единоборствѣ. Участвующіе въ этой игрѣ разгорячаются до такой степени, что подъ конецъ наносятъ другъ другу жестокіе удары, оканчивающіеся вышибомъ глазъ, поврежденіемъ грудной клѣтки и переломомъ реберъ. Борются же между собою, обнаженные до пояса, выкатавшись сначала въ снѣгу иногда при 20° мороза. Для третьяго рода чукотскихъ игръ употребляется большая кожа морскаго моржа (лахтакъ), имѣющая округленную форму. По краямъ кожи, кругомъ, дѣлаются на извѣстномъ другъ отъ друга разстояніи прорѣзы такой величины, чтобы можно было всунуть четыре пальца руки (за исключеніемъ большаго) для удерживанія ея. Самые сильные молодые чукчи держатъ въ рукахъ эту кожу горизонтально, стараясь ее покрѣпче натянуть. Затѣмъ одинъ изъ чукчей, представляющій собою акробата, становится на средину кожи. Его сперва довольно долго раскачиваютъ, а потомъ вдругъ подбрасываютъ вверхъ на двухсаженную высоту, спускаясь съ которой внизъ, онъ дѣлаетъ въ воздухѣ нѣсколько ловкихъ движеній ногами и становится опять на средину кожи, даже не пошатнувшись. Послѣ каждаго ловко исполненнаго прыжка, вмѣсто апплодированія, зрители бросаютъ ему на кожу мелкія деньги и разные незначительные подарки.

Время Чукотской ярмарки совпадаетъ очень часто со временемъ празднованія Свѣтлаго Христова Воскресенія, какъ это случилось и въ 1876 г во время моего посѣщенія Анюйской крѣпости. Эрема носовыхъ чукчей Амвраургинъ имѣетъ обыкновеніе исповѣдываться въ страстную субботу и пріобщаться въ первый день Пасхи, пользуясь пріѣздомъ въ то время изъ Нижне-Колымска приходскаго священника. Онъ первымъ является къ заутрени, одѣтый во всю свою форму: въ пожалованный Государемъ Императоромъ почетный кафтанъ, обшитый золотыми галунами съ стоячимъ высокимъ воротникомъ, доходящимъ почти до ушей, штаны краснаго цвѣта съ золотыми лампасами и большихъ размѣровъ сабля Екатерининскихъ временъ съ металлическими ножнами, рукоятка которой почти касается лѣвой мышки по причинѣ малаго роста эремы. Шея украшена тремя медалями, пожалованными его дѣду, отцу и ему лично. Этими почетными наградами онъ чрезвычайно гордится, выставляя ихъ на показъ при малѣйшемъ удобномъ случаѣ. Но надѣтые на ноги чукотскіе „шаткари“ изъ оленьихъ камусовъ (за неимѣніемъ сапогъ) и неуклюжая чукотская шапочка портятъ весь эффектъ остальнаго костюма. На первый день праздника эрема, украшенный регаліями, въ сопровожденіи своего сына, одѣтаго въ куклянку изъ краснаго сукна (для отличія отъ прочихъ), и нѣсколькихъ своихъ приближенныхъ чукчей, одѣтыхъ тоже по праздничному, удостоилъ меня своимъ визитомъ. Но визиты инородцевъ не имѣютъ значенія нашихъ праздничныхъ этикетныхъ визитовъ: чукчу надобно непремѣнно угостить и при прощаніи поднести ему подарокъ. Поэтому свита Эремы исправляетъ при немъ должность прислуги, для ношенія за нимъ собраннаго „христославнаго“. Эрема повидимому остался мною доволенъ, такъ какъ я угостилъ его и его сына нѣсколькими рюмками водки и закуской, состоящей изъ ржанаго хлѣба, масла и жаренаго зайца, т. е. всѣмъ тѣмъ, что у меня было заготовлено къ празднику. Кромѣ того попотчивалъ его сигарами, которыя онъ безцеремонно спряталъ себѣ за пазуху. При прощаніи же я сдѣлалъ отцу и сыну подарки, давъ каждому изъ нихъ по 1 ф. фамильнаго чая, по 2 ф. сахара и по 5 папиросъ черкасскаго табаку. Исправникъ угостилъ его такимъ же образомъ. За остальными визитами, дѣлаемыми въ тотъ день эремою купцамъ, находящимся въ Анюйской крѣпости, я не слѣдилъ, но результатомъ этихъ визитовъ было то, что поздно вечеромъ (до пробитія, впрочемъ, въ крѣпости зари) мертвецки пьянаго эрему во всемъ его облаченіи полупьяная свита вынесла на рукахъ изъ крѣпости для доставленія его въ лагерь, находившійся въ нѣсколькихъ верстахъ за крѣпостью.

На другой день, въ три часа пополудни, исправникъ и я отправились въ чукотское стойбище съ визитомъ къ эремѣ. Онъ вышелъ къ намъ на встрѣчу за нѣсколько шаговъ отъ своей урусы, одѣтый въ праздничный чукотскій костюмъ и съ крошечною трубкою въ зубахъ. У входа въ урусу поджидалъ насъ сынъ его, Николай, окруженный чукчами, собравшимися чуть ли не со всего лагеря, чтобы посмотрѣть на насъ. Входъ въ урусу былъ открытъ; внутри ея виднѣлись три небольшія палатки изъ оленьихъ шкуръ, гдѣ помѣщалось все семейство эремы. Палатки вышиной въ 2½ арш., имѣютъ форму полога, устраиваемаго въ нѣкоторыхъ русскихъ мѣщанскихъ домахъ надъ кроватью. Въ нихъ нѣтъ ни дверей, ни окошекъ, ни даже малѣйшаго отверстія для входа и выхода воздуха. Для освѣщенія и согрѣванія палатки употребляется лейка (родъ небольшой сковородки), на которой безпрерывно горитъ сухой оленій мохъ, свернутый въ комокъ и напитанный оленьимъ жиромъ. Насъ ввели въ одну изъ такихъ палатокъ, для входа въ которую сынъ эремы при помощи двухъ ассистентовъ, ловко приподнялъ переднюю полу палатки, и мы, одѣтые по дорожному, согнувшись, вошли внутрь и и заняли указанныя намъ мѣста у противоположной входу стѣны. Мѣста эти представляли собою нѣчто въ родѣ двухъ табуретокъ, устроенныхъ на-скоро изъ сложенныхъ вчетверо оленьихъ шкуръ. Между табуретками находился небольшой столикъ, накрытый засаленною цвѣтною салфеткою, а на немъ стояла на жестяной тарелкѣ закуска, состоящая изъ высушеннаго оленьяго мяса, изрѣзаннаго на мелкіе ломтики. Эрема усѣлся возлѣ меня по лѣвую руку, на полу, покрытомъ оленьими шкурами, а сынъ его помѣстился возлѣ исправника. Тутъ повторились безконечныя рукопожатія и благодаренія со стороны эремы за оказанную ему честь нашимъ посѣщеніемъ. Черезъ нѣсколько минутъ вошла въ палатку чукотская принцесса, жена эремы, въ европейскомъ нарядѣ, т. е. въ ситцевомъ платьѣ, съ повязаннымъ платкомъ на головѣ и съ косынкою на груди, — въ сопровожденіи двухъ своихъ дочерей, одѣтыхъ по чукотски. Одна изъ дочерей замужняя, другая — дѣвица; обѣ высокаго роста, довольно полныя и весьма некрасивой наружности, доставшейся имъ по наслѣдству отъ родителей, весьма некрасивыхъ собой. Эремисса подошла ко мнѣ развязно съ протянутой рукой и привѣтствовала словами: «Хриштошъ вошкрешъ!», громко произнесенными, при троекратномъ звонкомъ поцѣлуѣ въ самыя губы, вопреки принятому въ Россіи обычаю при христосованіи прикасаться другъ къ другу однимъ только лицомъ. Обѣ дочери послѣдовали примѣру матери, но какъ болѣе застѣнчивыя и не знающія русскаго языка, молча совершили троекратное цѣлованіе, стыдливо опуская глаза на мои сѣдые усы. Такимъ образомъ похристосовались они и съ исправникомъ. Эрема, подвинувшись немного къ сторонѣ, уступилъ мѣсто возлѣ меня своей женѣ, а дочери его усѣлись на корточкахъ при входѣ въ палатку полуоборотомъ къ намъ, такъ что лица ихъ можно было видѣть только въ профиль. Около нихъ вскорѣ образовалась группа изъ мужчинъ и женщинъ, повидимому членовъ многочисленнаго семейства эремы, составлявшихъ какъ бы придворный штатъ «ихъ чукотскихъ степенствъ». Всѣ мы нѣкоторое время сидѣли молча, окидывая другъ друга взглядами и окликаясь покашливаньемъ, которое возбуждалъ въ насъ тяжелый запахъ горящей лейки, пока исправникъ не облегчилъ общаго нашего неловкаго положенія, приказавъ переводчику подать свой погребецъ съ чаемъ и всѣми къ нему принадлежностями. Въ погребцѣ находилась и бутылочка разбавленнаго спирта. Начались потчиванія и угощенія, при которыхъ эрема и эремисса играли только пассивную роль. Главнымъ же дѣятелемъ и распорядителемъ былъ исправникъ. Онъ, по моей просьбѣ, а отчасти и потому, что зналъ мою брезгливость относительно инородческихъ явствъ, устранилъ меня отъ участія въ пиршествѣ, заявляя ихъ чукотскимъ степенствамъ, что я водки не пью, а ѣмъ только одинъ разъ въ сутки. Не взирая однакожъ на такое заявленіе, эремисса не оставила меня въ покоѣ, принудивъ во время круговой взять изъ ея рукъ рюмку и прикоснуться къ ней своими губами. Переданную ей неначатую рюмку она выпила до дна, не безъ нѣкотораго впрочемъ жеманства, какъ это и приличествовало ея высокому чукотскому сану. «Круговая» продолжалась до тѣхъ поръ, пока пустая бутылка въ рукѣ исправника не удостовѣрила въ окончательномъ испареніи развеселяющей влаги, подрумянившей уже достаточно лица хозяевъ и ихъ домочадцевъ. Наступила очередь для угощенія чаемъ, при которомъ уже не присутствовала жена эремы, отправившаяся съ дочерьми во внутреннія комнаты, пожимая намъ руки и сказавъ нѣсколько разъ: «прощай, прощай!». Эрема съ сыномъ остались продолжать пить чай, отъ котораго и я не отказался на этотъ разъ, такъ какъ онъ былъ приготовленъ исправникомъ въ его чайникѣ и подаваемъ въ чистыхъ стаканахъ. Подъ конецъ чаепитія отецъ съ сыномъ нѣсколько разъ перемигнулись, и, приподнявшись со своихъ мѣстъ, каждый поднесъ мнѣ и исправнику по одной лисицѣ, взамѣнъ вчерашнихъ нашихъ подарковъ. Тѣмъ и кончился нашъ визитъ у эремы, проводившаго насъ пѣшкомъ болѣе версты за свою урусу и при прощаніи подарившаго мнѣ на память свою крошечную трубку, съ просьбою хранить ее въ числѣ рѣдкостей, пріобрѣтенныхъ мною на другомъ полушаріи земли. Болѣе трехъ часовъ провели мы у эремы въ гостяхъ, а передъ отъѣздомъ обратно домой, подъ предлогомъ прогулки, а болѣе всего изъ любопытства, обошли все чукотское стойбище, состоящее изъ нѣсколькихъ десятковъ различной вышины урусъ, построенныхъ на одинъ образецъ. Намъ сопутствовала толпа мужчинъ, женщинъ и дѣтей, проводившихъ весь этотъ праздничный день на дворѣ. Осмотрѣнное нами стойбище носило на себѣ отпечатокъ безпорядка и крайней неопрятности: нельзя было сдѣлать шага, чтобы не наткнуться на какую нибудь нечистоту: разбросанныя оленьи кости, кучи валежника, грязные лоскутья оленьихъ шкуръ, клочки оленьей шерсти и разный прочій соръ, заставлявшій подпрыгивать изъ опасенья замарать свою обувь и платье. Возлѣ каждой урусы лежали кучи разнаго домашняго хлама, опрокинутыя нарты, разбросанная оленья упряжь, различные снаряды, — все это перемѣшано въ величайшемъ безпорядкѣ. Между урусами вездѣ устроены очаги для варки оленьяго мяса; каждый изъ нихъ состоитъ изъ вырытой въ мерзлой землѣ, небольшой и неглубокой четырехугольной ямы, надъ которой виситъ котелокъ на небольшихъ шестахъ, сложенныхъ въ козлы. Около этихъ очаговъ чукчи проводятъ большую часть времени поддерживая на нихъ постоянный огонь. Стряпаютъ же разъ въ сутки и обѣдаютъ всегда ночью.

Здѣсь будетъ кстати сказать нѣсколько словъ о самыхъ чукчахъ.

Чукчи вообще роста выше средняго и хорошо сложены. Лицо ихъ хотя открытое, но съ суровымъ выраженіемъ, широкое и съ выдающимися немного скулами; носъ посредственный, правильный; лобъ широкій, выпуклый; глаза небольшіе, рѣдко у кого узковатые; волосы черные и жесткіе; одни заплетаютъ ихъ въ косы, другіе обрѣзываютъ не очень коротко кругомъ головы, отъ лобной ея части до затылка, выстригая при томъ на макушкѣ кружокъ, занимающій собою большую часть темени; иные же носятъ волосы на образецъ русскихъ. Женщины тоже роста выше средняго, по большей части плотныя, но некрасивыя. Замужнія женщины, какъ и дѣвушки, вышиваютъ на лицѣ и рукахъ нитками изъ жилъ различные узоры. Замужнія въ отличіе отъ дѣвушекъ вышиваютъ себѣ носъ въ два ряда. Вышивку окрашиваютъ въ темносиній цвѣтъ, посредствомъ тальниковаго угля (ива). Вмѣсто сережекъ носятъ длинные корольки, надѣтые на жильную нитку. Каргаули продѣваютъ мѣдныя кольца сквозь носовую перегородку. Одежда чукчей состоитъ преимущественно изъ оленьихъ шкуръ. Мужчины носятъ обыкновенно кукашку, длинную, до колѣнъ съ небольшимъ прорѣзомъ спереди и безъ воротника. Рубашекъ не носятъ. Вмѣсто торбаза носятъ короткіе шеткари, сдѣланные изъ оленьихъ камусовъ. На головѣ носятъ шапочку съ ушами изъ лапокъ оленьихъ выпоротковъ. Верхнее ихъ платье составляетъ куклянка изъ ровдуги (родъ нашей замши) желто-красноватаго цвѣта, съ капюшономъ, плотно охватывающимъ все лицо. Во время сильныхъ морозовъ, въ дорогѣ, когда придется ночевать подъ открытымъ небомъ на снѣгу, надѣваютъ на ноги бутули (родъ длинныхъ чулковъ изъ оленьей шкуры), доходящіе до самыхъ пахъ. Женскій костюмъ называется хамбы, представляющій собою куртку и нижнее платье, на-глухо сшитыя изъ одной цѣльной оленьей шкуры, шерстью наружу.

Чукчи ведутъ бродячую жизнь. Перекочевывая съ мѣста на мѣсто, слѣдуютъ обыкновенно за оленями, пасущимися на свободѣ въ двухъ или трехъ отдѣльныхъ пунктахъ; иногда же передвигаютъ свои громадные табуны на такія мѣста, гдѣ находятся болѣе обильныя пастбища и тамъ устраиваютъ для себя временные лагери, называемые иначе урусами. Чукотскія урусы — передвижныя и дѣлаются изъ длинныхъ шестовъ, связанныхъ вверху такимъ образомъ, что поставленные на землѣ, образуютъ конусъ съ весьма широкимъ основаніемъ. Конусъ этотъ обтягиваютъ снаружи оленьими шкурами въ два ряда и дѣлаютъ въ нихъ наружную дверь, т. е. входъ. Внутри урусы, немного въ сторону отъ входа, ставится палатка, сшитая изъ оленьихъ шкуръ, въ которой и живутъ чукчи всѣмъ семействомъ. Палатка днемъ и ночью освѣщается лейкой (небольшая сковородка); въ нее вливаютъ немного растопленнаго оленьяго мозговаго жира, опускаютъ туда сухой мохъ или уголь и зажигаютъ. Полъ настилаютъ въ два и три ряда, одинъ надъ другимъ, оленьими шкурами, которыя служатъ и для сидѣнія, и для постели. Воздухъ въ палаткѣ постоянно спертый и съ тяжелымъ запахомъ отъ испареній тѣла и лейки, и при томъ температура его, особенно при многочисленномъ семействѣ, до того возвышается, что всѣ по цѣлымъ днямъ сидятъ раздѣтые, а ночью спятъ, ничѣмъ не покрываясь. Ни внутри урусы, ни внутри палатки не помѣщается ничего изъ домашней рухляди, но все сложено на нартахъ, на случай внезапной перекочевки. Пищу чукчей исключительно составляетъ оленье мясо и кирпичный чай, который вошелъ у нихъ въ употребленіе съ недавняго еще времени. Впрочемъ носовые чучки и до сего времени не пьютъ чая. Оленье мясо варятъ въ желѣзныхъ котелкахъ на очагѣ, устроенномъ возлѣ урусъ, подъ открытымъ небомъ, и ѣдятъ одинъ только разъ въ сутки — вечеромъ. Оставшуюся отъ обѣда пищу прячутъ на ночь и, просыпаясь по одиночкѣ, ѣдятъ — и опять засыпаютъ. Мужчины не занимаются никакими работами внутри урусы, возлагая всѣ занятія на женъ; сами же снаряжаютъ нарты, пасутъ оленей и закалываютъ ихъ на пищу для себя. Если же у нихъ такихъ занятій нѣтъ, то сидятъ сложа руки и ни къ чему не притрогиваются. Богатые чукчи имѣютъ по три, по четыре и по пяти женъ, а самые бѣдные менѣе двухъ не имѣютъ.

Чукчи почти никогда не моются и потому очень нечистоплотны. Всѣ они вспыльчиваго и вмѣстѣ съ тѣмъ суроваго характера, хотя особенной заносчивости въ нихъ не замѣчается. Обидъ никогда не прощаютъ и молча выжидаютъ удобнаго случая отмстить своему врагу, стараясь непремѣнно убить его. Если это не удается чукчѣ при его жизни, то онъ завѣщаетъ свою месть сыну, который во что бы то ни стало долженъ исполнить завѣщаніе отца, или же передать его своему потомку.

@Такимъ образомъ месть иногда переходитъ по завѣщанію отъ поколѣнія къ поколѣнію до тѣхъ поръ, пока не представится случай покончить вражду убійствомъ. Озлобленный чукча, собираясь убить своего врага, надѣваетъ на себя новую одежду, обвѣшанную лоскутьями волчьяго мѣха, надѣваетъ волчью же шапку и запасается тремя ножами: однимъ большимъ (майгинъ-валяпинъ), спрятаннымъ за шеей подъ верхнимъ платьемъ, черенкомъ вверхъ, и двумя меньшими (киткатъ-валяпинъ), которые прячетъ въ каждый рукавъ своей кукашки, по одному, черенкомъ къ ладони, копье же держитъ въ рукахъ. Чукчи бываютъ иногда очень жестоки въ семейной жизни и въ припадкѣ гнѣва отрѣзаютъ своимъ женамъ уши и отсѣкаютъ большимъ ножомъ руки въ плечевомъ сочлененіи. Вообще чукчи до того склонны къ раздраженію, что и самое ихъ гостепріимство даетъ иногда хозяину поводъ къ жестокой обидѣ на своего гостя, въ особенности если тотъ не съумѣлъ оцѣпить предложеннаго ему угощенія. А надобно знать, что знакомые между собою чукчи, не говоря уже о близкихъ родственникахъ, дѣлятся между собою всѣмъ, что считаютъ своей собственностью. Женами своими чукчи распоряжаются въ этомъ случаѣ тоже какъ собственностью; между тѣмъ какъ тайная любовная связь наказывается у чукчей смертью. Къ эремѣ своему чукчи питаютъ полное уваженіе, никогда и ни за что не мстятъ ему и безпрекословно повинуются всѣмъ его распоряженіямъ и приказаніямъ. При посѣщеніяхъ эремы усаживаютъ его на бѣлую или пеструю оленью шкуру, угощаютъ чаемъ и оленьимъ мясомъ, а при прощаніи дарятъ ему лучшихъ упряжныхъ оленей, въ знакъ своего къ нему расположенія.

Эрема чинитъ судъ и расправу надъ чукчами по принесенной ему словесной жалобѣ и виновнаго безотлагательно наказываетъ въ присутствіи своихъ приближенныхъ и старостъ. Заслужившій наказаніе становится на колѣни, ему связываютъ назади руки и въ такомъ положеніи бьютъ его по головѣ палкою, къ концу которой прикрѣплена небольшая косточка изъ оленьяго рога. Это мучительное наказаніе бѣдняга въ большинствѣ переноситъ безропотно, и только въ рѣдкихъ случаяхъ проситъ помилованія. Въ случаѣ помилованія эрема налагаетъ на провинившагося штрафъ, пеню, т. е. приказываетъ дать нѣсколько штукъ оленей для удовлетворенія жалобщика. Въ случаѣ важныхъ преступленій эрема караетъ смертью, употребляя для совершенія казни самые варварскіе способы.

Свадебный обрядъ у чукчей слишкомъ простъ. Молодой чукча (иногда лѣтъ 15-ти), пожелавшій жениться, отправляется къ знакомому ему семейству и заявляетъ о своемъ желаніи взять себѣ изъ того семейства жену. Его оставляютъ пасти стадо оленей на три или на пять лѣтъ, въ продолженіе которыхъ онъ живетъ съ невѣстою какъ съ женой. По окончаніи срока, если женихъ велъ себя все время хорошо, былъ усерденъ и понравился въ семействѣ, отецъ и мать невѣсты везутъ дочь къ родителямъ жениха, отдѣливъ ему въ то же время изъ своего стада извѣстное число оленей, а иногда цѣлую половину стада, въ приданое. Затѣмъ въ семействѣ жениха устраивается свадебный пиръ, заключающійся въ угощеньи оленьимъ мясомъ и саламатомъ (иначе называется пентекичкинъ): это родъ лепешекъ изъ мелко истолченнаго, варенаго, а потомъ замороженнаго оленьяго мяса, сильно прожареннаго въ оленьемъ жиру. Лепешки эти замѣняютъ хлѣбъ. —  Тѣмъ и кончается свадьба. Подарки, дѣлаемые женихомъ невѣстѣ въ продолженіе пятилѣтняго его испытанія, состоятъ изъ бѣлыхъ жирныхъ червяковъ, выдавливаемыхъ у оленей весною; ими женихъ угощаетъ свою невѣсту подобно тому, какъ у насъ угощаютъ конфектами.

Чукчи поклоняются солнцу, но никогда не молятся и не исполняютъ никакихъ религіозныхъ обрядовъ. Тѣла покойниковъ или сожигаютъ, или оставляютъ на поверхности земли въ какой нибудь гористой мѣстности, на съѣденіе звѣрямъ, преимущественно волкамъ, къ которымъ питаютъ особенное уваженіе. Сожиганіе трупа или несожиганіе зависитъ отъ воли покойника, заявляемой при жизни. — Чукчи не любятъ умирать естественною смертью, считая ее постыдной для себя, будучи того мнѣнія, что умирающій не по своему желанію отдаетъ себя на съѣденіе дьяволу. Старики, которымъ надоѣла жизнь, молодые люди, подвергшіеся случайному недугу, а также совершенно здоровые, но желающіе увидѣться съ умершими своими родственниками, приказываютъ убить себя — и ихъ убиваютъ. Убивать же долженъ непремѣнно одинъ изъ ближайшихъ родственниковъ, какъ то: сынъ, братъ, дядя или племянникъ, а за неимѣніемъ ни того, ни другаго — кто-нибудь изъ друзей или знакомыхъ. Въ случаѣ отказа, желающій умереть для убіенія себя нанимаетъ посторонняго чукчу за извѣстное вознагражденіе. У каждаго чукчи находится особая одежда, приготовленная имъ заблаговременно на случай добровольной смерти. Одежда эта отличается отъ будничной тѣмъ, что шьется изъ лучшихъ оленьихъ шкуръ и кукашка ихъ, называемая нирынъ, оторачивается волчьимъ мѣхомъ и обвѣшивается лоскутьями волчьяго мѣха. Одежду эту чукча надѣваетъ и въ томъ случаѣ, когда собирается убить своего врага, дополняя только свой нарядъ шапочкой изъ волчьяго мѣха и украшая (если это можно назвать украшеніемъ) нижнее платье лоскутками волчьей шкуры. Наканунѣ своей смерти чукча бываетъ въ самомъ лучшемъ настроеніи духа; онъ непритворно веселъ, радуется, и радость свою выказываетъ предъ всѣми, кто приходитъ съ нимъ проститься. Посѣтители просятъ его передать поклоны ихъ родственникамъ и пріятелямъ, обитающимъ, по ихъ вѣрованію, въ лучшемъ загробномъ мірѣ. День умерщвленія чукчи есть праздникъ для его семейства, ближайшихъ родственниковъ, сосѣдей и знакомыхъ, собирающихся въ тотъ день съ самаго ранняго утра и толпящихся около урусы, въ которой находится виновникъ этого празднества. Между толпой находится его жена и дѣти, равнодушно ожидающіе кончины отца семейства. Съ наступленіемъ послѣдней минуты воцаряется въ толпѣ глубокая тишина. Находящійся въ урусѣ, одѣтый по праздничному, съ приподнятой верхней одеждой, садится на постель, плотно прижимаясь къ стѣнѣ полога лѣвымъ бокомъ, совершенно обнаженнымъ. Совершитель убійства изъ-за урусы протыкаетъ копьемъ стѣнку полога и просовываетъ остріе къ умерщвляемому чукчѣ. Этотъ послѣдній прикладываетъ остріе къ своему боку, направляя его между реберъ, пониже мышки и громкимъ голосомъ произноситъ: „Акальпэ-качаль-мадле“ (убивай скорѣе!). Тотъ въ одинъ моментъ ладонью ударяетъ со всего размаха въ оконечность копейнаго древка, и остріе, пронзивъ всю полость груди поперекъ, окровавленное выходитъ наружу съ противоположной стороны. Вошедшіе тотчасъ въ урусу родственники находятъ уже только бездыханный трупъ; жена и дѣти совершенно безстрастно созерцаютъ гибель этого зачастую любимаго члена семьи, мужа и отца. Покойника тотчасъ же выносятъ изъ урусы, кладутъ на нарту вмѣстѣ со всѣми снарядами его занятій (копье, лукъ, стрѣлы, винтовка и пр.) и отвозятъ за нѣсколько верстъ, на самую высокую каменистую гору. Въ нарту впрягаютъ двухъ оленей, двухъ же другихъ ведутъ за нартой и всѣхъ четырехъ убиваютъ потомъ на мѣстѣ погребенія. Покойника провожаютъ всѣ присутствовавшіе при его умерщвленіи, а если у покойника было стадо оленей, то и его гонятъ за нимъ. Прибывъ на избранное мѣсто, устраиваютъ наскоро изъ небольшихъ камней четыреугольникъ, на подобіе продолговатаго ящика, похожаго на гробницу, вышиною въ полъ-аршина, куда помѣщаютъ покойника, прикрывая его пологомъ, сверхъ котораго кладутъ всѣ его охотничьи снаряды и нарту. Вслѣдъ затѣмъ убиваютъ четырехъ оленей, обкладывая ими снаружи гробницу такимъ образомъ, что по бокамъ, въ головахъ и ногахъ лежитъ по одному оленю. Тѣмъ кончается процессъ погребенія, и трупъ вмѣстѣ съ убитыми оленями оставляется на съѣденіе звѣрямъ, если покойникъ при жизни не изъявилъ желанія предать тѣло свое сожженію. Впрочемъ часто присутствовавшіе при погребеніи еще остаются до вечера на могилѣ покойника, и если у него былъ табунъ оленей, то берутъ нѣсколько головъ и тутъ же справляютъ по немъ поминки. Пиръ продолжается иногда за полночь при веселыхъ пѣсняхъ, въ которыхъ принимаютъ участіе самые близкіе родные, каковы: отецъ, мать, жена и дѣти. Затѣмъ всѣ разъѣзжаются, оставивъ только около покойника принадлежавшій ему табунъ оленей, который въ слѣдующіе три дня обгоняютъ кругомъ могилы, дѣлая въ одинъ разъ по три круга. Послѣ того табунъ угоняютъ въ отдаленныя мѣста. Съ того времени никто уже изъ родственниковъ не посѣщаетъ покойника, а только время отъ времени проѣзжающіе мимо чукчи бросаютъ на его могилу по нѣскольку листиковъ табаку.

Между описанными выше похоронами и сожиганіемъ труповъ бываетъ небольшая разница. Чукчи сожигаютъ тѣло покойниковъ точно такъ же какъ и въ разсказанномъ выше случаѣ, вдали отъ своихъ стойбищъ, на скалистыхъ горахъ, но въ выборѣ мѣста для сожиганія полагаются на инстинктъ оленей. Помѣстивъ покойника на нарту, запряженную двумя оленями, пускаютъ ихъ свободно, понукая притомъ идти какъ можно дальше впередъ, и гдѣ олени остановятся, тамъ и совершается сожиганіе трупа. На землѣ разстилаютъ оленью кожу, кладутъ на нее покойника и со всѣхъ четырехъ сторонъ обкладываютъ не очень толстыми кругляками (обрубки дерева), поверхъ которыхъ накладываютъ сухія дрова, привезенныя съ собою на оленяхъ. Въ ногахъ и по бокамъ разводятъ огонь. Пламя скоро охватываетъ покойника, производя движенія въ трупѣ вслѣдствіе корчей въ сухожильяхъ: онъ какъ бы силится приподняться съ мѣста, чего и поджидаютъ съ напряженнымъ вниманіемъ суевѣрные чукчи, принимая это движеніе за знакъ прощанія съ ними. Но вскорѣ брюшные покровы лопаются и обугленный трупъ остается неподвижнымъ, превращаясь постепенно въ пепелъ, который сгребаютъ въ кучку и, покрывъ его вмѣстѣ съ неперегорѣлыми костями оленьей кожей, тутъ же оставляютъ. Нарту и охотничьи снаряды кладутъ возлѣ этой груды пепла. Будничную одежду покойника изрѣзываютъ въ мелкіе куски и сожигаютъ вмѣстѣ съ трупомъ, ѣздовыхъ оленей покойника убиваютъ, оставляя ихъ на съѣденіе звѣрямъ. Затѣмъ тутъ же дѣлается угощеніе всѣхъ присутствующихъ, продолжающееся при веселыхъ пѣсняхъ до поздняго вечера. Для угощенія убиваются олени изъ стада, принадлежавшаго покойнику. Въ продолженіе слѣдующихъ трехъ лѣтъ дѣлаются ежегодно поминки родственниками и знакомыми, которые привозятъ съ собою оленьи рога самокъ (они выпадаютъ у оленей весной) и оставляютъ ихъ на томъ мѣстѣ, гдѣ сожигался трупъ покойника.

Въ заключеніе скажу о чукчахъ, что они очень суевѣрны. Когда имъ приходится перекочевывать съ одного мѣста на другое, они прибѣгаютъ къ гаданью или ворожбѣ. Гадателемъ обыкновенно бываетъ одинъ изъ членовъ семейства, или у богатыхъ чукчей — кто нибудь изъ прислуги, который, наблюдая трескъ горящихъ на очагѣ дровъ и разбрасываніе огнемъ искръ въ разныхъ направленіяхъ, — предсказываетъ либо хорошее, либо дурное. При сожиганіи труповъ наблюдаютъ дымъ, выходящій изъ костра: если направленіе его будетъ прямо вверхъ, это означаетъ по ихъ вѣрованію, что душа покойника идетъ къ солнцу, т. е. къ богу. Если же дымъ стелется по землѣ, — что случается очень часто при сожиганіи труповъ между двумя горами, гдѣ постоянно сквозной вѣтеръ, — тогда душа покойника по ихъ понятію остается на землѣ и переходитъ въ животныхъ, употребляемыхъ человѣкомъ для ѣзды, какъ-то: оленей, лошадей и собакъ, „въ наказаніе за то, что покойникъ при жизни мучилъ другихъ и причинялъ имъ много обидъ“.

* * *

Для обращенія чукчей въ христіанскую вѣру русское правительство въ исходѣ сороковыхъ годовъ открыло миссію подъ именемъ Чаунской, которая нынѣ носитъ названіе Чукотской миссіи. Высочайше утвержденнымъ въ 1849 году штатомъ положено было для этой миссіи имѣть одного только священника съ званіемъ миссіонера и при немъ псаломщика. Миссіонеру этому назначено въ годъ 500 р. жалованья и разъѣздныхъ 200 р., псаломщику же всего содержанія 200 р. Спустя нѣсколько времени якутское епархіальное начальство, принявъ въ соображеніе мѣстныя условія края и непомѣрную дороговизну жизненныхъ припасовъ, убѣдилось въ недостаточности назначаемаго по штату содержанія и опредѣлило выдавать ежегодно изъ свободныхъ своихъ суммъ въ видѣ столовыхъ денегъ миссіонеру по 150 р., а псаломщику по 60 р. въ годъ. Такимъ образомъ содержаніе миссіонера простирается нынѣ до 850 р., а его причетника до 260 р. Содержаніе это едва достаточно для покрытія расходовъ по дѣлу миссіи, не говоря уже объ издержкахъ, вызываемыхъ ежедневными жизненными потребностями. Дѣятельность миссіонера требуетъ постоянныхъ разъѣздовъ по чукотскимъ стойбищамъ, иногда очень отдаленнымъ. Собираясь въ путь, миссіонеръ, нанимаетъ 4 нарты: для себя, для псаломщика, для переводчика и подъ церковную утварь и необходимую провизію. Мѣсячная плата за наемъ четырехъ нартъ съ упряжкою въ каждую по 12 собакъ обходится миссіонеру въ 60 р. с.; сверхъ того кормъ собакамъ тоже лежитъ на обязанности миссіонера и обходится ему въ сутки для 48 собакъ въ 10 руб. Такимъ образомъ каждый мѣсяцъ, проводимый миссіонеромъ въ разъѣздахъ, требуетъ болѣе 360 рублей, не считая неизбѣжныхъ расходовъ на угощеніе чукчей и преподнесеніе имъ подарковъ. Чукчи съ давняго времени привыкли получать подарки отъ своихъ просвѣтителей. Еще въ началѣ настоящаго столѣтія, когда здѣсь не было миссіонеровъ, обязанности ихъ исполняли священники Нижне-Колымской церкви, пользуясь титуломъ «проповѣдниковъ слова Божія чукотскимъ народамъ». Священникамъ этимъ ежегодно высылалась для раздачи чукчамъ мѣдная и желѣзная посуда и различныя мелкія бездѣлушки, пріобрѣтаемыя на счетъ кабинета его величества, всего на сумму 200 р. (въ то время 700 р. ассигн.), которыми проповѣдникъ слова Божія съ избыткомъ надѣлялъ чукчей и, снискивая этимъ ихъ расположеніе къ себѣ, дѣло миссіи велъ довольно успѣшно. Прежній порядокъ веденія миссіонерскаго дѣла послужилъ въ настоящее время поводомъ къ ложному убѣжденію чукчей, что они при каждой встрѣчѣ съ апепелемъ (священникомъ) должны непремѣнно получать отъ него подарки; въ противномъ случаѣ апепелъ не можетъ разсчитывать ни на расположеніе къ себѣ чукчей, ни на дружелюбную въ въ слѣдующій разъ съ ними встрѣчу, ни на успѣхъ миссіи. Обстоятельство это до крайности стѣсняетъ нынѣшняго миссіонера, поставленнаго въ необходимость запасаться на свой счетъ такими подарками и тѣмъ удорожать разъѣзды. Вслѣдствіе недостаточности средствъ миссіонеръ принужденъ ограничивать свои поѣздки двумя, тремя мѣсяцами въ году, отчего и успѣхъ миссіи замедляется самъ собою.

При первоначальномъ открытіи миссіи мѣстопребываніе миссіонеру было указано на Чаунской губѣ, почему и самая миссія носила нѣкоторое время названіе Чаунской. Въ то время мѣстность эта была самая дубовая для духовной дѣятельности миссіонера, потому что тамъ болѣе всего сосредоточивались чукчи, находя для своихъ громадныхъ оленьихъ стадъ обильныя пастбища на необозримыхъ тундрахъ, покрытыхъ мохомъ. Но съ теченіемъ времени богатыя чаунскія пастбища начали замѣтно оскудѣвать и наконецъ истощились до того, что въ началѣ шестидесятыхъ годовъ чукчи вынуждены были искать болѣе пригодныхъ мѣстъ для прокормленія своихъ безчисленныхъ стадъ оленей. Перекочевывая теперь безпрерывно съ одного мѣста на другое, чукчи разсѣялись по необозримымъ пространствамъ и находятся на такомъ далекомъ другъ отъ друга разстояніи, что посѣщеніе ихъ миссіонеромъ сдѣлалось немыслимымъ. Вслѣдствіе такого разъединенія чукчей миссіонеръ вынужденъ былъ избрать для своего жительства с. Нижне-Колымскъ, откуда дѣлалъ свои поѣздки то къ анюйскимъ, то къ тундреннымъ чукчамъ поочередно и настолько часто, насколько удобства путешествія въ извѣстное время года позволяли ему безпрепятственно исполнить свою миссіонерскую обязанность. Обстоятельство это заставило якутскій комитетъ миссіонерскаго общества ходатайствовать у главнаго совѣта миссіонерскаго общества объ увеличеніи штата Чукотской миссіи до трехъ человѣкъ. Ходатайство было удовлетворено, и въ началѣ 1874 г. въ Колымскій округъ прибыли 3 іеромонаха. Съ увеличеніемъ числа миссіонеровъ Чукотская миссія раздѣлилась на три стана: Чаунскій, Анюйскій и Тундренный.

Дѣятельность миссіонера начинается обыкновенно въ началѣ зимнихъ мѣсяцевъ разъѣздами по чукотскимъ стойбищамъ, расположеннымъ другъ отъ друга на сотни верстъ и разбросаннымъ на безпредѣльныхъ тундрахъ или же на недоступныхъ въ зимнее время хребтахъ. Какимъ лишеніямъ и опасностямъ подвергается миссіонеръ во время своихъ поѣздокъ, это понятно только тому, кто самъ лично имѣлъ несчастіе испытать всѣ ужасы ѣзды въ при-полярной странѣ. Не входя въ подробности, скажу только главное. Всякій миссіонеръ не только безусловно рискуетъ своимъ здоровьемъ, но и жизнь его на каждомъ шагу подвергается опасности, такъ какъ иногда въ продолженіе цѣлыхъ мѣсяцевъ ему приходится ночевать подъ открытымъ небомъ на снѣгу при 50° мороза, и при томъ очень часто безъ огня за недостаткомъ на тундрѣ и гольцахъ топлива. Небольшая мятель въ тѣхъ мѣстахъ становится опасною для проѣзжающаго и постепенно подготовляетъ ему могилу, такъ какъ при малѣйшей оплошности каюра (ямщика) очень легко можно сбиться съ пути и погибнуть безслѣдно въ снѣгахъ среди необитаемаго пространства. При сношеніяхъ съ чукчами миссіонеръ долженъ быть постоянно на-готовѣ защищать себя отъ удара ножомъ, которымъ можетъ поразить его дикарь въ минуту увлеченія гнѣвомъ при недоразумѣніи и за неудовлетвореніе какой-нибудь его прихоти. Въ такія тяжелыя условія поставленъ здѣсь проповѣдникъ слова Божія при исполненіи своихъ обязанностей. Съ безукоризненною добросовѣстностью радѣетъ онъ постоянно объ успѣхѣ своего посланничества, но, къ сожалѣнію, весь его усердный трудъ вознаграждается единичными лишь плодами, никогда почти вполнѣ несозрѣвающими, ибо къ чукчамъ трудно прививается слово христіанскаго ученія. Въ настоящее время миссіонерская дѣятельность имѣетъ цѣль не столько просвѣтительную, сколько утвердительную въ христіанствѣ, т. е. миссія не столько интересуется новымъ обращеніемъ чукчей въ христіанство, сколько заботится объ удержаніи за собою достигнутаго уже результата, стараясь постоянно укрѣплять въ истинахъ вѣры и началахъ нравственности чукчей, принявшихъ уже св. крещеніе. Такой взглядъ здѣшнихъ миссіонеровъ на настоящее положеніе дѣла миссіи, равно какъ и сообразный съ этимъ взглядомъ образъ ихъ дѣйствій, вполнѣ основательны по той простой причинѣ, что окрещенные чукчи остались въ сущности тѣми же язычниками, какими были до крещенія, не усвоивъ себѣ ни малѣйшаго понятія о христіанствѣ. Пройдетъ еще много лѣтъ, пока наконецъ правительство наше дождется желаемыхъ отъ Чукотской миссіи результатовъ.

Къ причинамъ, особенно сильно препятствующимъ успѣху миссіи, относятся: кочевая жизнь чукчей, разсѣянныхъ по обширнымъ тундрамъ; незнаніе миссіонерами чукотскаго языка и вслѣдствіе этого обращеніе дикарей не живымъ словомъ убѣжденнаго проповѣдника, а чрезъ посредство переводчика, рѣдко умѣющаго выразить какъ слѣдуетъ мысли миссіонера; затѣмъ недостатокъ нравственнаго вліянія на чукчей посредствомъ хорошихъ примѣровъ со стороны той среды, въ которой они чаще всего вращаются. Такую среду составляютъ тунгусы, жители с. Нижне-Колымска и вообще русское населеніе въ сѣверной части Колымскаго округа, которое ужъ никакъ не можетъ похвастать своими нравственными качествами. Двѣ послѣднія причины могутъ быть устранены только посредствомъ введенія въ среду чукчей грамотности, о чемъ въ настоящее время усердно хлопочетъ Чукотская миссія. Но всѣ ея попытки остаются до сихъ поръ безуспѣшными вслѣдствіе того упорства чукчей, съ какимъ они отказываются отдавать дѣтей своихъ въ обученіе. И наврядъ ли удастся миссіи въ скоромъ времени побѣдить это упорство, такъ какъ причина его находится въ тѣсной связи съ матеріальными выгодами чукотской жизни. Чукчи, обладая громадными стадами оленей, а слѣдовательно нуждаясь въ постоянномъ за ними присмотрѣ, 6-ти или 7-ми лѣтняго мальчика считаютъ уже хорошимъ помощникомъ отцу, который въ видѣ вознагражденія за труды даетъ ему во владѣніе извѣстную часть стада. Такая настоятельная надобность въ рабочихъ рукахъ заставляетъ каждаго чукчу обзаводиться семействомъ, и чѣмъ оно многочисленнѣе и богаче сыновьями, тѣмъ почетнѣе. Бездѣтность считается у чукчей позоромъ для семейнаго человѣка. Многосемейный чукча пользуется въ своей средѣ особеннымъ авторитетомъ, оказывающимъ вліяніе на сосѣднихъ чукчей. Притомъ онъ дѣлается зажиточнѣе, оттого что табуны его, постоянно увеличиваясь, не раздробляются на части. Въ зажиточномъ чукчѣ является страсть къ властвованію; разсчитывая на помощь многочисленнаго своего поколѣнія, онъ старается сперва управлять извѣстною частью своихъ родичей, а потомъ дѣлается ихъ начальникомъ, грознымъ для сосѣдей и мстительнымъ за малѣйшія обиды. Мѣстные чукчи боятся такого сосѣда и безпрекословно исполняютъ всѣ его требованія изъ опасенія его мести. О достиженіи такого почета мечтаетъ каждый зажиточный чукча, и полагаетъ, что осуществленіе этой мечты заключается главнымъ образомъ въ многоженствѣ и наложничествѣ. Этимъ объясняется то обстоятельство, что даже недостаточный чукча имѣетъ не менѣе 2-хъ или 3-хъ женъ.

Такія ложныя убѣжденія и своеобразное пониманіе чукчами общественной жизни, слагающейся у нихъ до сихъ поръ по образцу предковъ, заключаютъ въ себѣ главнѣйшую причину неуспѣха въ дѣлѣ миссіи. Труды миссіонера еще долгое время останутся безсильными, если ихъ не поддержатъ хорошіе примѣры нравственности со стороны инородцевъ, съ которыми чукчи имѣютъ частыя столкновенія при мѣновой торговлѣ. Примѣры эти, дѣйствуя на чукчей исподволь, могутъ современемъ склонить ихъ убѣжденія въ пользу грамотности, которая одна только можетъ служить ручательствомъ за будущій успѣхъ Чукотской миссіи.

Ѳ. Августиновичъ.

(OCR: Аристарх Северин)

Фома (Томаш) Матвеевич Августинович (1809 или 1810, Кривичи — 1891, Свентяны) — российский врач, ботаник и этнограф, действительный статский советник. В 1870-х годах путешествовал по Уралу, Сибири, Дальнему Востоку. Результатом его путешествий стали несколько работ, описывающих местные народы, в это же время Августиновичем был собран крупный гербарий, послуживший основой для изучения флоры Северо-Восточной Азии. Считается первым исследователем Сахалина, написал две книги об острове, которые оказали влияние на А. П. Чехова и побудили писателя совершить собственное путешествие, в своей книге "Остров Сахалин" Чехов ссылается на работы Августиновича. Деятельность и личность Фомы Августиновича чтут в Польше и Белоруссии.

Имя Августиновича длительное время было малоизвестным, его жизнь и деятельность не освещалась историками, в источниках имеются противоречивые сведения о его дате рождения и периоде жизни до 1870-х годов. Портреты его также неизвестны.

Фома Матвеевич Августинович родился в 1809 или 1810 году в имении Кривичи Мядельской волости Вилейского уезда Минской губернии (ныне Мядельский район Минской области Белоруссии) или в деревне Кокишки под Поневежем (Паневежисом) Виленской губернии (ныне в Литве). По происхождению – вольный крестьянин, по другим данным, его отец был крепостным.

Окончил гимназию в Свислочи и в 1830 году поступил на медицинский факультет Виленского университета. В 1832 году факультет был преобразован в Виленскую медико-хирургическую академию, которую Фома Матвеевич окончил в 1835 году с серебряной (по другим источникам, с золотой) медалью.

В 1835 году, то есть в год выпуска из академии, Фома Матвеевич издал свою первую книгу — атлас хирургических инструментов, за который получил премию 300 рублей.

Кроме своей основной специальности – медицины – Фома Августинович хорошо разбирался в ботанике, знал лечебные свойства растений. Во всех местах, где ему приходилось работать, он изучал местную флору, собирал гербарные образцы и отправлял их в Петербургский ботанический сад. За выполнение этой работы он ежегодно получал от Сада 300 рублей. Присланные им сборы определялись и обрабатывались Ф. Б. Шмидтом, Ф. Гердером и Р. Э. Траутфеттером. Вся коллекция, собранная Августиновичем ныне находится в гербарии ботанического сада БИН РАН и насчитывает около 40 тысяч экземпляров (кроме многочисленных дублей, разосланных в другие гербарии). Кроме растений, собранных им лично, Августинович присылал сборы, полученные из Китая, Гонконга и Сингапура.

В 1840-х – 1860-х годах, работая в Курской, Полтавской и Пермской губерниях написал несколько работ по медицине, изучал лекарственные растения, также разработал наставления для фельдшеров о помощи укушенным бешеными собаками и о лечении сибирской язвы.

Среди жителей Восточной Сибири он был знаменит как врач, к нему привозили пациентов за сотни километров. Во время первого путешествия на Сахалин, Фома Августинович, кроме выполнения своих основных обязанностей врача и ботанических исследований, изучил быт русских каторжников, значительная часть его дневников подробно описывает также жизнь и обычаи местных народов – гиляков (нивхов), орочей и айнов. Он составил одно из первых подробных описаний медвежьего праздника у нивхов. Сахалинские дневники публиковались в газете "Голос", а затем вышли отдельной книгой. Результатом путешествий по Якутии и Колыме стали подробные описания жилищ, одежды, пищи, религии и обычаев северных народов – якутов, юкагиров, эвенков, эвенов, чукчей; также в дневниках описана жизнь золотоискателей на Лене и Витиме. Коллекция предметов народного творчества, собранная Августиновичем, в 1878 году была представлена в Москве на антропологической выставке.

Именем Фомы Августиновича названа гора на Сахалине (высота 1034 метра, входит в Сусунайский хребет).

В честь него назван вид осоки Carex augustinowiczii, распространенный на Дальнем Востоке (ru.wikipedia.org, портрет: adzharaj-kut.blogspot.com).