(Выдержки изъ путеваго журнала.)

«Русскiй Вѣстникъ» Т.265 №1, 1900 г.

Въ Качугѣ былъ разгаръ ярмарки при нашемъ пріѣздѣ. Плашкоутъ то и дѣло перевозилъ толпы народа съ лѣваго плоскаго берега на правый высокій берегъ Лены, на которомъ расположено селеніе. На ярмаркѣ между лавками было грязно и топко.

Главный интересъ всѣхъ сосредоточивался, однако, не на торговлѣ на сушѣ, а на снаряжаемыхъ по обоимъ берегамъ Лены „паузкахъ“.

Ряды этихъ судовъ, по-здѣшнему „посудъ“, тянулись на цѣлую версту. Всѣ эти деревянныя, свѣтложелтоватыя, блестящія новизной сооруженія недолговѣчны: они или дорогою разбиваются, или, доплывъ до мѣста своего назначенія, до Якутска, благополучно, разбираются въ городѣ на дрова и строительный матеріалъ. Стоящій въ Качугѣ 150—300 рублей паузокъ продается въ Якутскѣ за 30 рублей. Эти однорейсовыя суда, вмѣщающія въ себя отъ одной до двухъ тысячъ пудовъ груза, строятся въ ближайшихъ къ Качугу селеніяхъ, тамъ гдѣ въ лѣсныхъ дачахъ еще много мачтоваго матеріала. Они какъ баржи плоскодонны, широки, низки и снабжены высокими бортами, палубой и носомъ. Управляются они весломъ, т.-е. бревномъ, къ одному, „водяному“, концу котораго придѣлана въ отвѣсномъ направленіи доска, „перо“. Весло это играетъ роль руля; оно той же длины что паузокъ, т.-е. саженъ восьми, уравновѣшено такъ что одною рукою, даже однимъ пальцемъ можно его ворочать. Если же перо весла глубоко опущено въ воду и если требуется повернуть и направить паузокъ съ полнымъ грузомъ на мѣстѣ, гдѣ теченіе быстро, то силъ одного лоцмана не хватаетъ, и рабочіе вдвоемъ и втроемъ ворочаютъ этотъ руль. Два весла на носовой части паузка помогаютъ при управленіи и способствуютъ при снятіи его съ мѣста; весла бываютъ нужны и для того, чтобъ обойти берега или пересѣчь все русло рѣки. Весла эти зовутъ здѣсь „гребями“. Команда: „греби“ заставляетъ матросовъ (ихъ бываетъ 6 и 8 на каждомъ паузкѣ) бросаться къ этимъ бревнамъ и стоя ворочать ихъ въ тактъ равномѣрными, то широкими, плавными, то короткими, рѣзкими взмахами. Одною рукой матросы при этомъ держатся за бревно, другою за колышекъ вбитый для каждаго изъ нихъ въ бревно. Издали весла эти кажутся крыльями паузка. На носу паузка въ узкомъ трехугольномъ пространствѣ стоить низкій срубъ засыпанный землею. Надъ этимъ срубомъ на стойкѣ висятъ котелки надъ вѣчно пылающимъ костромъ. „Кошка“, четырехручный якорь, пукъ шестовъ, колья и канатный причалъ дополняютъ снаряженіе паузка.

Двигающею паузокъ силой является теченіе рѣки, отъ быстроты котораго зависитъ успѣхъ плаванія.

Внутри паузка все загромождено товарами, оставленъ посреди ихъ проходъ въ аршинъ ширины. Въ стѣнахъ паузка прорублено по два окошка величиною въ квадратную четверть. Около окошекъ въ щеляхъ между тюками клади, между коробами и ящиками съ товарами помѣщаются случайные пассажиры. Кровати для нихъ замѣняютъ штуки (свертки) сукна; рогожи служатъ занавѣсками окна и двери; стѣны обиты кошмами. Желѣзная печь — роскошь, встрѣчаемая не на каждомъ паузкѣ. Описаннымъ образомъ снаряженный и груженый товарный паузокъ достигаетъ Якутска въ три недѣли. Изъ Качуга отваливаютъ по высокой водѣ тотчасъ послѣ ледохода, еще захватывая конецъ его во второй недѣлѣ мая мѣсяца. Инымъ образомъ приспособленный и груженый паузокъ плыветъ до Якутска три мѣсяца. Въ такомъ паузкѣ есть полки для раскладки товара, прилавки и всякія приспособленія для торговли въ розницу вдоль всего пути слѣдованія. На этихъ паузкахъ везется все и вся жителямъ ленскаго побережья по Якутской области и Киренскому уѣзду (округу) Иркутской губерніи. Идутъ паузками: спиртъ, мука, крупа, желѣзо, экипажи, чай, сахаръ, табакъ, галантерейный, бакалейный, мануфактурный и красный товаръ и всякая мелочь. Спиртъ требуетъ для себя особыхъ, спеціальныхъ паузковъ; имъ грузятся и баржи. Мука насыпная плыветъ въ огромныхъ четырехугольныхъ посудахъ; это тоже паузки, но безъ носа и кормы.

По Ленѣ все сваливаютъ на „водяная путь“ и потому никогда точно не узнаешь времени отхода, а еще менѣе прихода, все предоставляется волѣ стихій, направленію и силѣ вѣтра и обилію воды. Водяная путь, по мнѣнію ленскихъ лоцмановъ, самая неопредѣленная и неопредѣлимая на свѣтѣ вещь. Несмотря на все это, изъ года въ годъ приходъ паузковъ къ мѣсту назначенія совершается въ одинаковое время и если не въ часъ, то въ день. Рѣдко дорогой гибнетъ грузъ. Чтобы разбилась посуда и затонула, надо стеченіе многихъ неблагопріятныхъ условій. Для полнаго снаряженія паузка необходимы „оплеуха“ и „водяной парусъ“. То и другое снаряды своеобразные, чисто мѣстные, придуманные издревле русскими плавателями по сибирскимъ рѣкамъ. Оплеуха — толстая доска нѣсколько длиннѣе паузка. На концахъ ея по двѣ дыры для пропуска въ нихъ каната. Оплеуха въ обыкновенное время служитъ сходней, когда же паузокъ сядетъ на мель, опечку *), оплеуху привязываютъ сбоку ребромъ къ носу паузка. Другой ея свободный конецъ у кормы настолько удаленъ отъ паузка чтобы дать теченію воды съ силою ударять въ промежутокъ между паузкомъ и оплеухой. Между паузкомъ и оплеухой образуется треугольникъ, въ острый уголъ котораго вода ударяетъ, устремясь въ этотъ клинъ и бурля напоромъ своимъ сперва подымаетъ бокъ паузка, а затѣмъ и его самого. Застрявшій въ тинѣ или пескѣ паузокъ вслѣдствіе теченія направленнаго подъ него снимается и можетъ плыть далѣе. Выгрузка товара, какъ послѣдняя мѣра для съемки съ мели, практикуется только въ отчаянныхъ случаяхъ. Что касается водянаго паруса, то онъ натягивается на крѣпкую рамку въ сажень или полторы сажени величины; рамка квадратная; она внизу имѣетъ грузъ изъ камней, привязанныхъ къ ней. При противномъ вѣтрѣ парусъ опускается въ воду и благодаря тяжести привѣшенной къ нему стоитъ отвѣсно. Тяжесть уравновѣшиваетъ его такъ, что верхній край рамки его достигаетъ поверхности воды, рамка плыветъ по водѣ своею вершиной. На разстояніи двухъ аршинъ или сажени отъ носа парусъ, перпендикулярно стоящій въ водѣ, теченіемъ напрягается, надувается, если можно такъ выразиться про воду которая вмѣсто вѣтра наполняетъ его. Матросъ на носу держитъ веревки паруса въ рукахъ и управляетъ ими парусомъ, какъ правятъ лошадью вожжами. Изъ-подъ плоскодоннаго паузка вода стремительно ударяетъ въ парусъ, который тащить за собою паузокъ. Какъ сильно вѣтеръ ни билъ бы въ лицо, какъ волны отъ противной струи воздуха ни ударяли бы противъ паузка, подъ водою находящійся парусъ тащить за собою паузокъ. Оплеуха и водяной парусъ назначены для случайностей; большая часть пути совершается безъ нихъ, но на протяженіи двухъ съ половиною тысячъ верстъ въ теченіе трехнедѣльнаго плаванія водяному парусу на нѣсколько дней всегда выпадаетъ работа. Этотъ невидимый помощникъ тяги особенно полезенъ, когда противный вѣтеръ прямо съ носа, а не боковой.

*) опечка — сиб. частые мели на реке (Приленье), коса на реках (Восточная Сибирь) – прим. OCR.

Первый день плаванія нашего по Ленѣ, 12 мая 1891 года, прошелъ какъ проходятъ всѣ первые дни на судахъ: новая обстановка, непривычныя условія помѣщенія, пищи, отдыха и прочаго поглощали все вниманіе; сама „посуда“, т. е. паузокъ интересовалъ насъ болѣе, нежели мѣста, по которымъ мы проплывали.

Послѣ шума Качугской ярмарки, послѣ ѣзды въ почтовой повозкѣ „съ краснымъ звономъ“ (три поддужныхъ колокольчика) здѣсь можно было отдохнуть; по временамъ отсутствіе звуковъ доходило до полной тишины, прерываемой рѣдкими возгласами лоцмана: „греби“ и плескомъ веселъ; были моменты, въ которые какъ будто все замирало. Рѣдко-рѣдко слышались возгласъ лоцмана: „греби“ и плескъ веселъ или бѣгущей съ горъ водопадомъ струйки воды; рѣдко звенѣла, какъ разбиваемое стекло, талая льдина распадавшаяся на берегу въ мелкія дребезги отъ полуденныхъ лучей солнца. Птицъ не было слышно, тайга не шумѣла ни хвоей, ни листвой, и самое бурливое здѣсь теченіе Лены было безмолвно. Все было тихо и спокойно вокругъ паузка и на немъ; на солнцепекѣ легкое колебаніе паузка закачиваетъ и убаюкиваетъ, дремлется болѣе и спится крѣпче, чѣмъ въ повозкѣ. Внутри паузка подъ палубой сыро и неуютно; товаръ грузили въ дождь. Подъ настилкой (поломъ) стоитъ вода. Влага въ паузкѣ обдаетъ съ низа и съ боковъ; только съ потолка (палубы) не капаетъ, а то вездѣ мокро, сыро, скользко. Щели разсыхавшейся обшивки вездѣ широки и вдоль всего паузка сквозитъ; безъ шубы и днемъ въ такомъ помѣщеніи быть нельзя. На носу на открытомъ воздухѣ постоянно дымится котелокъ съ варевомъ; дымъ и чадъ отъ него несутся чрезъ открытую дверь. Благодаря движенію паузка смрадомъ тянетъ вдоль всего судна. На палубѣ вонь отъ мужичья, которое вездѣ завалило свою лопать *): исподнее платье, пимы, шубы, кошмы. На носу стоитъ кадка съ солониной, зеленоватые, слизкіе куски которой вытаскиваютъ ржавымъ гвоздемъ завернутымъ въ крючокъ. Огромныя ковриги ржанаго хлѣба разсованы повсюду; мясо вялится на палубѣ; оно виситъ, сохнетъ и провѣтривается въ видѣ длинныхъ кусковъ. Особенно зловонна была лопать, когда рабочимъ приходилось бросаться въ воду снимать паузокъ съ опечки и хлопотать у причала на берегу; тогда на палубѣ отъ лопати стоялъ паръ, все прѣло и, пока не высыхало, издавало „тяжелый духъ“.

*) Лопать - сиб. верхняя одежда, особ. простая, рабочая. – прим. OCR.

Родовская ярмарка въ селеніи Рудыхъ, около Жигановской почтовой станціи, задержала насъ на цѣлыя сутки; что-то выгружали, что-то втаскивали къ намъ на палубу и въ „нутро посуды“: тюки, кули, мѣшки и ящики цѣлый день мѣняли свое мѣсто, переходя съ берега на паузокъ и обратно на спинахъ рабочихъ. За селеніемъ, около котораго мы стояли, выше по рѣкѣ тянулись роскошныя нивы, здѣсь жирный, глубокій черноземъ правильно и тщательно былъ обработанъ; полосы посѣвовъ широкими лентами подымаются отъ самой рѣки вверхъ въ гору подъ самый лѣсъ.

Между этими роскошными полями пролегаетъ прямою линіей трактъ, здѣсь почему-то очень хорошо содержимый. Кругомъ тайга—пустыня. Селеніе на Ленѣ жалкое; бревенчатыя избы полуразрушены, крыты дранью; горы навоза гніютъ на околицѣ; широкая улица пуста; въ селеніи нѣтъ никакой растительности, если не считать травы зеленѣющей на плоскихъ крышахъ и мха на полусгнившихъ бревнахъ строеній.

Съ Жигалова, селенія лежащаго на роскошномъ лугу окруженномъ высокими холмами, Лена становится глубже и извилистѣе. Въ этомъ мѣстѣ тракта сухопутное почтовое движеніе переходитъ въ водяное, повозка замѣняется почтовою лодкой. Вверхъ тянуть лошади, внизъ въ весла садятся ямщики. У станціи стоятъ черныя высмоленныя лодки. Онѣ всѣ съ „кибитками“, т.-е. съ полукруглою съемною крышей, подъ которою проѣзжающій въ лодкѣ можетъ сидѣть и лежать, но не стоять. Спереди и сзади эта крыша завѣшивается кошмами, такъ что ночью и въ непогоду подъ нею тепло и даже душно. У пристани въ Жигаловѣ красуются и „шитики“ купцовъ, плавающихъ по Ленѣ. Шитикъ это большая лодка, на которую поставленъ четырехугольный ящикъ. Вмѣщаетъ этотъ ящикъ нары, въ стѣнахъ его прорублены двери и окна. Бываютъ шитики на которыхъ жилое помѣщеніе устроено съ намеками на комфортъ; есть раздѣленіе ящика на комнаты, устроено отопленіе. На носу шитика очагъ, на кормѣ мѣсто уединенія. Эти шитики расписаны яркими красками, украшены рѣзьбою; надъ ними возвышается мачта съ флюгеромъ. Издали они имѣютъ видъ затѣйливыхъ игрушекъ. Въ шитикѣ путешествовать по Ленѣ роскошно. Спокойно и уютно на такомъ суднѣ; плаваніе на шитикѣ можетъ быть столь же пріятнымъ, какъ плаваніе на собственной яхтѣ. На пароходахъ, даже на самыхъ роскошныхъ и благоустроенныхъ изъ нихъ, далеко нѣтъ того приволья и спокойствія, что на шитикѣ или на яхтѣ, на которыхъ путникъ ни отъ кого не зависитъ, располагаетъ временемъ и всѣмъ по своему усмотрѣнію, ѣстъ, спитъ и веселится когда удобно и когда вздувается, не обезпокоивается шумомъ машины, свистками, звономъ созывающимъ команду, не отягощается обществомъ пассажировъ. На шитикѣ можно подобрать себѣ попутчиковъ, провести цѣлыя недѣли въ безмятежномъ созерцаніи природы. Врядъ ли найдется и болѣе здоровый способъ передвиженія, чѣмъ плаваніе на шитикѣ. На немъ все время находишься на вольномъ воздухѣ, подъ открытымъ небомъ; дощатая крыша его защищаетъ отъ солнца и дождя; но черезъ нее и щели въ стѣнахъ вентиляція помѣщенія всегда достаточная; измѣненія температуры ощутительны и внутри шитика. Пребываніе на шитикѣ могло бы быть прописываемо какъ укрѣпляющее средство выздоравливающимъ, слабосильнымъ, слабогрудымъ, какъ успокаивающее средство людямъ раздражительнымъ и раздраженнымъ суетней городской жизни.

Въ теченіе двухъ дней, 15 и 16 мая, мы проплывали „соболиныя мѣста“: станціи Рижскую и Усть-Кутъ. Здѣсь тайга начинается съ самаго русла рѣки; надъ самою Леной растетъ лѣсъ который безпрерывно подымается на крутые, высокіе берега. Ни просѣкъ, ни полянъ, ни плѣшинъ и прогалинъ не видно. Вокругъ одна зелень; рѣка течетъ въ рамкѣ тайги. Среди вѣковыхъ стволовъ журчитъ множество горныхъ рѣчекъ. Онѣ прыгаютъ по камнямъ, разбиваются о пороги, спадаютъ водопадами въ Лену. По нимъ водятся соболи. Есть здѣсь еще и темные, сѣдые звѣрьки; по этой драгоцѣнной пушнинѣ ходятъ русскіе промышленники и мѣстные бродячіе Тунгусы. Промышляютъ здѣсь и медвѣдя, изюбра (марала), лося (сохатаго, по-здѣшнему), лисицу, выдру, бѣлку и горностая. Лисица тутъ черно-бурая, высшаго достоинства. Такихъ лисицъ какъ здѣсь не попадается ни сѣвернѣе, ни южнѣе по Ленѣ и нѣтъ въ Забайкальѣ; онѣ водятся только на крайнемъ сѣверо-востокѣ. Горностая тутъ такъ много, что его не стоитъ стрѣлять, до того низки на него цѣны. Изъ сѣверной части Якутской области, кромѣ пушнины, изобиліе которой начинается съ того мѣста Лены гдѣ мы находились, идетъ только сало и мамонтовая кость. Послѣдней стали вывозить меньше, нежели бывало. Море перестало выбрасывать прежнее количество клыковъ допотопнаго звѣря; быть-можетъ стало и меньше собирателей мамонтовой кости. Населеніе у Ледовитаго океана все рѣдѣетъ и убываетъ, оспа сильно обезлюдиваетъ сѣверъ, а культура, подвигаясь все ниже по Ленѣ, вытѣсняетъ дикарей, людей, способныхъ бороться съ невзгодами полуночнаго климата. Убыль вывоза мамонтовой кости началась ранѣе убыли вывоза пушнины: стрѣляютъ и ловятъ звѣрей и поселенцы, и потомки поселенцевъ, но ищутъ клыки пока одни только инородцы.

Селеніе Усть-Кутъ лежитъ въ живописной горной долинѣ. Лена подъ нимъ заворачиваетъ крутымъ колѣномъ. Въ вершину дуги ея вливается рѣчка Кутъ; впаденіе послѣдней образуетъ затонъ. Обѣ долины, долина рѣки и долина ея притока сходятся подъ угломъ; образуется черезъ это полуостровъ съ мысомъ, на которомъ у подножія сопки лежитъ селеніе. Оно длинною линіей раскинулось надъ Леной, за нимъ подымаются по горѣ пашни и луга вплоть до лѣса. Зеленые и черные четырехугольники и полосы ихъ чередуются съ мелколѣсьемъ по горному склону. На вершинѣ темный хвой елей, вдали — синія дали, сосѣднія сопки и высокій горизонтъ отъ гористыхъ береговъ Лены и Кута. На фонѣ этого горнаго ландшафта селеніе Усть-Кутъ пестрѣетъ новыми строеніями съ раскрашенными ставнями, рѣзными крылечками и всякими деревянными украшеніями жилищъ. Песчаный берегъ обоихъ рѣкъ подъ селеніемъ, синева горъ, зелень лѣсовъ, луговъ и полянъ придаютъ всему пейзажу картинный видъ. Мѣстность здѣсь такова, что ею можетъ любоваться и тотъ, кто избалованъ видами альпійской природы и знаменитыми швейцарскими видами.

Въ селѣ Марковскомъ мы простояли весь день семнадцатаго мая. Было сыро, холодно и вѣтрено, въ полдень не болѣе десяти градусовъ. Богатое селеніе, это одинъ изъ важныхъ торговыхъ пунктовъ по Якутскому тракту. Дома здѣсь большіе; нѣкоторые изъ нихъ украшены вычурною рѣзьбою; все заложено широко и построено капитально; надворныя постройки двухэтажныя; у многихъ обывателей свои кузницы и мельницы для собственнаго хозяйства. Видно, что тутъ живутъ всѣмъ: землею, промыслами звѣринымъ и рыбнымъ и торговлею съ инородцами.

Начиная съ города Киренска ниже по Ленѣ вмѣсто девонскаго краснаго песчаника появляются желтыя и желтоватыя, мѣстами почти бѣлыя горы. До Киренска обрывы густо-краснаго цвѣта; издали они имѣютъ бархатистый видъ. По этому фону жилъ нѣтъ, порода слоистая, но сплошная. Ниже Киренска тотчасъ за городомъ цвѣтъ береговъ мѣняется: отвѣсныя скалы съ желтымъ, бѣлымъ и сѣроватымъ оттѣнкомъ крупно-слоисты; по нимъ пробѣгаютъ жилки темнаго цвѣта. На скалахъ этихъ видны морщины, складки породъ — результатъ сдавленія земной коры въ горизонтальномъ направленіи. Эти скалы изобилуютъ мелкими трещинами и пещерами. Верхушки прибрежныхъ утесовъ около Киренска и за нимъ, т.-е. ниже Киренска, закруглены и поросли лѣсомъ. Чѣмъ дальше внизъ по Ленѣ, тѣмъ утесы становятся острѣе, форма ихъ разнообразнѣе, причудливѣе, пока у „Столбовъ“ не примутъ тѣхъ затѣйливыхъ и фантастическихъ формъ, которыя такъ поражаютъ каждаго путешественника.

Городъ Киренскъ лежитъ на островѣ, на крутомъ поворотѣ Лены, на сліяніи ея съ рѣкой Киренгой. „Кривая Лука“ здѣсь сорокъ верстъ въ длину, площадь воды громадная. Тутъ большое плесо въ низкихъ берегахъ долины, имѣющее степной характеръ; горы тутъ отошли далеко отъ воды и какъ бы присѣли къ землѣ. Сейчасъ за городомъ горы вырастаютъ по обѣимъ сторонамъ и не доѣзжая первой отъ Киренска Алексѣевской станціи Лена опять стѣснена скалистыми берегами. Около Киренска на нашемъ паузкѣ повторилось „шипѣніе“, которое въ слабой степени замѣтно было и выше по теченію. Паузокъ шипѣлъ и шипѣлъ безпрерывно день и ночь. Бываетъ это при плаваніи по Ленѣ когда минуешь устья рѣкъ, притоковъ Лены. Особенно громко было шипѣніе за Киренскомъ и далѣе, при впаденіи рѣки Орлинки, у Орлинской станціи. При шипѣніи отъ минованія устьевъ крупныхъ рѣкъ клокочущій звукъ слышенъ въ теченіе нѣсколькихъ сутокъ, затѣмъ онъ исчезаетъ. Вода притоковъ имѣетъ какое-то особое дѣйствіе на дерево, изъ котораго сколоченъ паузокъ. Пока вода вокругъ паузка чисто ленская, паузокъ молчитъ; какъ въ Лену вливается притокъ значительныхъ размѣровъ и пока вода еще не сдѣлалась совершенно однородною съ водою Лены, пока, такъ-сказать, въ рѣкѣ течетъ рѣка, бревна паузка шипятъ. Вытѣсняется ли изъ нихъ что-либо, образуются ли въ нихъ какія-либо новыя соединенія, мѣняется ли химическій составъ ихъ въ чемъ-либо — трудно рѣшить. Послѣ шипѣнія дерево набухаетъ, течки въ паузкѣ закрываются; весь паузокъ разбухая садится глубже въ воду. У береговъ шипѣніе не такъ сильно, какъ посреди рѣки. При шипѣніи паузка чудится, что кипитъ самоваръ.

Вмѣстѣ съ бѣлыми известняками и желтыми, вмѣсто красныхъ песчаниковъ по Ленѣ, стали попадаться „зобатые“. Страданіе зобомъ у мѣстнаго населенія встрѣчается часто; болѣзнь эта господствуетъ здѣсь эндемически; на ограниченномъ пространствѣ въ одной „пади“ (долинѣ), въ одномъ селеніи всѣ жители зобаты, тогда какъ рядомъ, въ сосѣдней пади и въ сосѣднемъ селеніи нѣтъ ни одного жителя „съ королькомъ“. Дарьинское селеніе (тутъ же и станція того же имени) населено одними зобатыми. Пребываніе на берегахъ рѣки Анги, тоже притокѣ Лены, будто бы излѣчиваетъ и застарѣлыя формы этой болѣзни. Исцѣленіе наступаетъ, говорятъ, уже послѣ шестинедѣльнаго житья на этой рѣкѣ и пользованія ея водою. Замѣчено, что рѣки протекающія по горнымъ мѣстностямъ богатымъ слюдой не имѣютъ на своихъ берегахъ зобатыхъ. По наблюденіямъ жителей прибрежья Лены и рѣкъ системы ея, одна вода причина его возникновенія, другая вода причина его исчезновенія; зобъ „напиваютъ“ себѣ, отъ зоба „отпиваются“, по здѣшнимъ выраженіямъ. Наслѣдственность не играетъ роли въ этіологіи зоба на Ленѣ; выселеніе считается единственнымъ средствомъ избавиться отъ этой болѣзни которая, впрочемъ, возвращается при житьѣ въ мѣстности гдѣ есть зобатые. Патологическою своею картиной ленскій зобъ, вѣроятно, отличается отъ зобовъ Кавказа и Урала. Медико-топографически зобъ еще не изслѣдованъ въ Восточной Сибири.

21 мая было сыро и холодно; опять встрѣчный вѣтеръ задерживалъ плаваніе наше, и болѣе двухъ верстъ въ часъ мы не подвигались. Около Киренска мы сдѣлали первую тысячу верстъ; оставалось еще проплыть тысячу семьсотъ верстъ. Отъ Качуга до Киренска мы среднимъ числомъ въ сутки проплывали сто двадцать пять верстъ. На зарѣ, около третьяго часа пополуночи, мы 22 мая прошли знаменитыя „Ленскія щеки“. Всѣхъ щекъ три; немного не доходя первой щеки на правомъ берегу встрѣчается плывущимъ внизъ по Ленѣ небольшой утесъ — „Телка“; за щеками утесъ побольше и болѣе опасный для проходящихъ судовъ зовется „Пьянымъ быкомъ“. Объ утесъ „Телку“ теченіе ударяетъ прежде, нежели оно направляется на первую щеку. Эта щека — отвѣсная скала громадной высоты; она стоитъ угломъ къ теченію Лены. Вся скала какъ бы тесаная, въ ней ни уступовъ, ни выступовъ нѣтъ. По желтоватому фону ея вьются жилы сѣроватой породы камня; она пестра какъ географическая карта, безъ признаковъ растительности, гола и гладка какъ стѣна сложенная изъ известняка. Вторая щека стоитъ за первой подъ прямымъ угломъ; она обращена къ востоку и находится на лѣвомъ берегу Лены. Третья щека меньше второй; она стоитъ къ этой послѣдней подъ угломъ, обращена къ югу и, такъ же какъ и первая щека, находится на правомъ берегу Лены. До щекъ теченіе плавное, тихое; Лена широка, на ней острова покрытые лѣсомъ, она течетъ среди зеленыхъ холмовъ. Подъ самыми щеками все разомъ мѣняется; бѣлыя скалы издали не видны, онѣ сразу на поворотѣ являются неожиданною преградой. Такъ же быстро какъ берега мѣняется и все остальное: русло суживается, теченіе становится бурливымъ. Вмѣсто зеркальной поверхности рѣки здѣсь вѣчно перекатываются сѣдыя волны; вмѣсто тишины царящей при плаваніи по Ленѣ на протяженіи тысячи верстъ у щекъ клокочетъ вода, волны бьются о паузокъ, слышенъ шумъ вблизи и отдаленный гулъ. Горизонта у щекъ нѣтъ, видны только стѣны, плывешь какъ въ ущелье въ упоръ на скалу; чуть не ударясь объ одну, поворачиваешь на вторую щеку, отъ которой теченіемъ отбиваетъ на третью. Этотъ проходъ, благодаря быстрому теченію Лены, проплывается менѣе нежели въ часъ времени. Ночью никто не отваживается проходить щеки. На берегахъ выше щекъ видно много мѣстъ выжженныхъ кострами; передъ щеками ночуютъ и проходятъ ихъ на зарѣ. Щеки такъ же быстро скрылись отъ насъ какъ появились. Тотчасъ за третьей щекой берега столь же невысоки какъ и до щекъ. Потянулись на пути нашемъ опять зеленые холмы, рѣка успокоилась и расширилась. До ближайшей почтовой станціи отъ щекъ верстъ пять. Почти противъ самаго станціоннаго дома, на лѣвомъ берегу выдается въ рѣку скала названная „Пьянымъ быкомъ“. Здѣсь теченіе опять непокойно, вся масса воды ударяетъ объ эту скалу и разбивается здѣсь; даже въ мелкую воду Лена вѣчно бурлитъ и пѣнится около этой скалы. Ежегодно что-нибудь да разбивается и гибнетъ здѣсь: то баржа, то паузокъ; особенно часто и никому невѣдомо тонутъ здѣсь плоты бродягъ. Отважный народъ этотъ связываетъ себѣ лыкомъ бревенъ пять-шесть въ плотъ, изъ жердей дѣлаетъ на немъ перекладины; вооружается бродяга шестомъ и, нагрузивъ плотъ свой шубой, котелкомъ и удочкой для рыбной ловли, пускается по Ленѣ. Бродяги плаваютъ взадъ и впередъ по рѣкѣ; они пристаютъ къ партіямъ рабочихъ на пріискахъ, въ одиночку и компаніей занимаются хищническою разработкой золота и служатъ въ тайгѣ спиртоносами при контрабандной торговлѣ виномъ. Бродяга задремавъ на своемъ утломъ плоту наносится на скалу и тонетъ въ виду селенія. Обѣ скалы, телка и быкъ, по очертаніямъ своимъ не похожи на животныхъ. Телкой первая скала названа вѣроятно потому что она менѣе опасна нежели вторая скала—быкъ. Почему быкъ прозванъ пьянымъ — неизвѣстно.

23 мая мы были въ Витимѣ, вѣрнѣе, около Витима; такія значительныя, важныя мѣста какъ Витимъ, Олекма, Мача (Нахтуйскъ) стараются пройти противоположнымъ имъ правымъ берегомъ. Дѣлается это изъ-за рабочихъ. Страхъ потерять рабочихъ заставляетъ сторониться этихъ мѣстъ. Гдѣ пріиски, тамъ никакая сила и никакое насиліе не остановятъ рабочаго, даже и законтрактованнаго и задолжалаго хозяину, бросить паузокъ и наняться на вольныя работы въ партію, артель или команду золотопромышленной компаніи. Издали только показали намъ Витимъ. Селеніе на лѣвомъ берегу, противъ сѣвернаго, лѣваго устья Витима. Справа на горизонтѣ; въ глуби долины рѣки Витима блестятъ „гольцы“ (глетчеры); высокія горы которыя увѣнчаны ими отстоятъ отъ Лены за нѣсколько сотъ верстъ; на склонахъ этихъ горъ добывается золото. Драгоцѣнный металъ здѣсь моется, роется и вывозится отсюда; изъ-за него здѣсь живутъ и благодаря ему многимъ тутъ хорошо живется. Въ Витимѣ высится церковь и имѣется цѣлая улица винныхъ складовъ. Верстъ пять ниже — резиденція Виски съ баржами, пароходами, пристанями и роскошными домами „резидентовъ“ (мѣстное названіе управляющихъ пріисками). Здѣсь все на широкую ногу: около золота все блеститъ, заимствуя отъ него блескъ. Пристань устроена по-европейски, пароходы исправны, баржи поражаютъ своими размѣрами и прочностію своей постройки. Вокругъ красивыхъ домовъ садики, тротуары, фонари, флаги и разныя барскія затѣи. Сами пріиски находятся верстъ триста вверхъ по Витиму; туда на пароходахъ поднимаютъ все: и сѣно, и строительный матеріалъ, и скотъ, и провіантъ всякій; везутъ инструменты, машины и рабочихъ — все и вся, словомъ, чѣмъ и кѣмъ добывается драгоцѣнный металъ. Обратно доставляютъ лишь золото и разсчитанныхъ рабочихъ. Страшны здѣсь злоупотребленія, творимыя ради наживы: борьба всесильныхъ резидентовъ съ пріисковыми рабочими вербуемыми изъ подонковъ общества — одна изъ самыхъ печальныхъ трагедій современной сибирской жизни.

Слѣдующая за Витимомъ Половинная, Ратановская тожь, станція состоитъ изъ одного домика и навѣса при немъ; подъ навѣсомъ стоятъ зимнія повозки и висятъ сѣдла для вьючнаго почтоваго движенія. Между высокими скалистыми горами въ узенькой долинѣ пріютились эти одинокія строенія; они прилѣплены къ склону горы и кажутся жалкими и неприглядными среди окружающей ихъ величественной природы. Высланные съ нашего паузка рабочіе за провіантомъ на этой станціи не нашли ни куска хлѣба, ни капли молока. Сюда все доставляется какъ на островъ; даже сѣно почтовымъ лошадямъ доставляется сюда по Ленѣ. Ямщики не живутъ здѣсь, а гостятъ, отбывая очередь по недѣлямъ.

Отсюда дальше по пути нашему пошла тайга настоящая; селеній болѣе не встрѣчалось, попадались однѣ лишь станціи. На этихъ станціяхъ мы съ трудомъ запасались провіантомъ; наичаще на нихъ ничего нельзя было достать. Прибрежные жители, напротивъ, ждали паузковъ чтобы добыть у насъ муки и просили даже печенаго хлѣба. Муку на Пеледуйской станціи мы вымѣняли на рыбу. Мясо давно у насъ вышло, солонина пріѣлась. Дня три мы наслаждались стерляжьимъ наваромъ. Чѣмъ ниже по Ленѣ, тѣмъ мясо потреблялось все меньше, а нельма и стерлядь все чаще замѣняли солонину. Стерлядь скоро надоѣдаетъ, тогда какъ нельма не пріѣдается.

Съ 23 мая по обоимъ берегамъ пошли стѣны изъ льдинъ. Сажени въ полторы-двѣ вышиною были эти бѣлыя, блестящія громадины. Ледъ безпрерывною полосой тянулся по берегамъ вплоть до самаго Якутска. Блиставшая на солнцѣ серебристая лента льдинъ между водою и зеленью лѣсовъ тянулась вдоль пути нашего на сотни верстъ. Весь день 25 мая дулъ боковой вѣтеръ, наносившій насъ на правый крутой берегъ; отгребаться было трудно. Къ вечеру мы плыли среди плоскихъ острововъ, къ которымъ неудобно было причаливать: мягкій, илистый берегъ ихъ не удерживалъ кольевъ, вокругъ которыхъ обвивался канатъ-причалъ. Послѣ дня проведеннаго въ напряженной работѣ, послѣ ругани, криковъ рабочихъ, послѣ шума бури и рѣзкой громогласной команды лоцмана наступилъ тихій чудный весенній вечеръ, и водворилось безмолвіе, безмятежное спокойствіе среди природы и людей. Мы на ночь причалили къ большому острову посреди самой Лены, недалеко отъ Нохтуйска, мѣстности болѣе извѣстной подъ названіемъ Мачи. Нѣсколько верстъ въ длину тянулся пустынный островъ; онъ сплошь былъ покрытъ густымъ ельникомъ. Было уже поздно, часъ одиннадцатый, но солнце едва только закатилось, и заря освѣщала лѣсъ и горы. Среди тиши наступившей свѣтлой сѣверной ночи слышны были однѣ трели соловья. Въ густой чащѣ заливался онъ громкими переливами, трещалъ, щелкалъ на всѣ лады. Пѣснь его разносилась по водѣ; ему вторило громкое эхо въ горахъ. Сибирь не славится пѣвчими птицами; соловей сибирскій *) красивѣе европейскаго, у него цвѣтная, пестрая грудь; но пѣніе его далеко уступаетъ пѣнію европейскаго соловья. Довольно рѣдко въ Сибири приходится наслаждаться пѣніемъ птицъ, тѣмъ болѣе пѣніемъ соловья. Торговли пѣвчими птицами нѣтъ, въ домахъ держать птицъ не въ обычаѣ; одни Китайцы въ Сибири держатъ ихъ; они, однако, подъ-часъ птицъ замѣняютъ кузнечиками и стрекозами которыя чирикаютъ у нихъ въ клѣткахъ.

*) Варáкушка (лат. Luscinia svecica). – прим. OCR.

Но нохтуйскій соловей былъ исключеніемъ; онъ продѣлывалъ трели и рулады не свойственныя сибирскимъ соловьямъ. Бывшіе между пассажирами европейцы услыхали какъ бы родные звуки съ отчизны, отголоски родины на чужбинѣ. Чудная весенняя погода, сѣверная бѣлая ночь и окружавшая насъ лѣсная глушь на берегу Лены усиливали впечатлѣніе производимое на насъ пѣніемъ соловья; вся обстановка гармонировала съ нимъ, декораціи и сценаріи были достойны пѣвца. Всѣ прислушивались къ нему среди царившей вокругъ насъ тишины; брань и суета были забыты, выбившіеся изъ силъ за день работы матросы благодушествовали. Пассажиры были въ веселомъ, отрадномъ настроеніи. Зажглись костры, запылала сушь на островѣ; искры съ блескомъ и трескомъ взвивались столбомъ, освѣщая группы гулявшихъ по берегу острова пассажировъ. Пѣсни, веселье, крики и говоръ, визгъ расшалившихся дѣтей придавали оживленіе всей этой картинѣ. Заря не сходила съ неба; въ первомъ часу зардѣлся востокъ еще въ то время какъ сѣверо-западъ еле успѣлъ потухнуть. Всѣ засвѣтло, хотя и послѣ полуночи, нарѣзвившись вдоволь, усталыми легли спать. Когда всѣ наслаждались сномъ (караульный на носу все это время прохрапѣлъ), произошла необыкновенная перемѣна, какъ будто кто-то передернулъ декораціи или въ волшебномъ фонарѣ вдвинулъ новую картинку: съ такою быстротою проснувшимся казалось что все измѣнилось вокругъ нихъ, все какъ бы по волшебству стало непохожимъ на вчерашнее. Вмѣсто пѣнія соловья оплеуха стучала, неугомонно ударяя о паузокъ раскачиваемый волнами; паузокъ дрожалъ отъ этихъ толчковъ; вѣтеръ завывалъ; ели на островѣ гнулись и шумѣли; вмѣсто вчерашняго чистаго небосклона надъ нами нависли свинцовыя тучи, моросилъ дождь; вчерашнее настроеніе у всѣхъ исчезло вмѣстѣ съ поэтическими прелестями вчерашняго вечера и на паузкѣ былъ бунтъ. Всѣ рабочіе отказались плыть дальше. Несмотря на то, что они были законтрактованы, всѣ забрали деньги впередъ и больше были должны хозяину, нежели онъ имъ въ Якутскѣ долженъ былъ уплатить, всѣ они стакнулись *) и съ шумомъ и гамомъ требовали, чтобъ ихъ отпустили на Мачу на золотые пріиски. Мы находились около тѣхъ мѣстъ, въ которыхъ въ то время года начинались золотыя операціи, вербовались команды. Рабочіе хотѣли перейти къ другому хозяину, не отработавъ тому, у котораго доселѣ служили. Они хотѣли воспользоваться тѣмъ, что доплыли до Мачи, знаменитой по всей Ленѣ Мачи, обѣщающей всѣмъ и каждому горы золота. Рабочіе собирались бросить насъ посадивъ насъ на мель, они завладѣли лодками. „Порція“, т.-е. водка, поднесенная въ двойномъ размѣрѣ всѣмъ одинаково, смирила большинство. Однако, трое изъ рабочихъ при командѣ: „греби!“ остались на своихъ мѣстахъ, не бросились къ весламъ, упорствовали. Ни запугиваніе засѣдателемъ, исправникомъ, ни угрозы задержать паспорта не подѣйствовали. Рѣшено было высадить строптивыхъ, чтобъ избавиться отъ опаснаго элемента среди рабочихъ въ столь опасномъ какъ Мача мѣстѣ. Въ проливной дождь высадили инсургентовъ на пустынный островъ. Безъ провіанта, въ плохой одеждѣ имъ будетъ плохо въ суровой негостепріимной Мачѣ, гдѣ все дороже нежели въ столицахъ. Бѣжавшіе отъ насъ рабочіе вѣроятно рѣшили примкнуть къ спиртоносамъ и намѣревались заняться контрабандой вина.

*) стакнуться — тайно сговориться, вступить в соглашение. (Словарь забытых и трудных слов из произведений русской литературы ХVIII-ХIХ веков.) – прим. OCR.

Говорятъ, случалось, что рабочіе нанятые на паузки плыть до Якутска исправно гребли только до Жигалова; дальше по пути они не слушали болѣе команды; они вынуждаютъ судохозяина высаживать ихъ на берегъ. Разъ на паузокъ сѣло пять Татаръ; вели они себя исправно и усердно ворочали греби. За Орлинскою станціей они стали лѣниться, перестали слушать команду и, ни на кого и ни на что не обращая вниманія, стали чистить винтовки и собирать берданки которыя разобранными спрятаны были у нихъ въ мѣшкахъ съ сухарями. Между шубами и кошмами у нихъ оказались фляги со спиртомъ; около же первыхъ встрѣтившихся по пути золотыхъ пріисковъ они безъ спроса взяли лодку, снялись на берегъ и образовали, вѣроятно, хорошо организованную шайку спиртоносовъ.

26 мая было третье воскресенье во время плаванія нашего по Ленѣ. Мы въ этотъ день проходили мимо острова Кыллахъ. Этотъ совершенно плоскій островъ, имѣющій двадцать пять верстъ въ длину, населенъ Якутами. На немъ возвышаются двѣ церкви; на правомъ берегу Лены, вдоль котораго мы плыли, красуется третья церковь. Благовѣстъ слышался отовсюду. Коренными жителями здѣсь кромѣ Якутовъ можно считать и Тунгусовъ. (Изъ тайги начавшейся съ Витима мы около острова Кыллахъ въѣхали какъ будто въ страну съ нѣкоторою культурой.) На берегу справа и на островѣ слѣва виднѣлись новенькіе дома богатыхъ Якутовъ. Здѣсь на границѣ страны жилища ихъ имѣли своеобразную архитектуру похожую на русскую. Нѣкоторые дома походили на дачи близь столицъ. Красивыми игрушками казались эти домики. Якуты селятся гнѣздами и не вдоль улицы; они дома свои ставятъ какъ малороссы свои хутора, Финны —  свои мызы и фермы. Чистотою и порядкомъ вѣяло отъ этихъ жилищъ зажиточныхъ Якутовъ, просторно, казалось, было здѣсь всѣмъ, привольно на насиженныхъ мѣстахъ. И дальше по Якутской области замѣтно было довольство и достатокъ, тамъ гдѣ жили Якуты, бѣдность и даже нищета — гдѣ жили Русскіе. Якуты, казалось, жили у себя дома; Русскіе здѣсь похожи на случайно заброшенныхъ судьбою людей, на людей пришедшихся не ко двору.

За островомъ Кыллахъ Лена широкою дугой заворачиваетъ влѣво къ Олекмѣ. Справа по нашему пути на протяженіи тридцати верстъ по наружной сторонѣ этой кривой луки тянулись Толоконныя горы —  песчаные холмы и обрывы, дѣйствительно по цвѣту похожіе на толокно. Сыпучіе изъ летучаго наноснаго песка склоны эти по берегу только мѣстами, островами, поросли густозелеными сосновыми борами. Это было единственное мѣсто, гдѣ намъ пришлось видѣть песокъ на берегахъ Лены, проплывъ по ней болѣе тысячи верстъ. Обогнувъ плоскій полуостровъ на лѣвомъ берегу, мы весь слѣдующій день медленно подплывали къ Олекмѣ, къ городу Олекминску. Послѣ бурнаго утра погода подъ вечеръ стала чудесною; все вокругъ было тихо и прозрачно, воздухъ и вода казались недвижимыми. Мы теперь шли „караваномъ“, всѣ наши три паузка были сцѣплены, составляли одно цѣлое, тогда какъ до сихъ поръ мы плыли на такомъ разстояніи другъ отъ друга, что теряли изъ вида третій паузокъ на поворотахъ. Теперь на просторѣ паузки шли то бокомъ, а то и кормой впередъ; лоцманъ, всѣ три недѣли нашего плаванія, простоявшій день и ночь у весла, теперь дремалъ, растянувшись на палубѣ. Веслоруль былъ привязанъ и насъ несло по Ленѣ тамъ гдѣ всего сильнѣе было теченіе; къ берегамъ не прибивало, на острова не наносило. Такъ широка здѣсь Лена, что берега виднѣлись узкими полосами. При закатѣ солнца небо и вода рдѣлись; берега синѣли на горизонтѣ темною полосою; на далекихъ горахъ вершины сопокъ горѣли золотистымъ отблескомъ. Предъ нами виднѣлся только клочокъ земли; куда ни падалъ взоръ, повсюду виднѣлись одни только чудные переливы зари на водѣ и по небу.

Городъ Олекминскъ мы прошли стороной, правымъ берегомъ. Онъ показался намъ узкою полосой, рядами строеній, стоящихъ какъ бы на водѣ. Олекминскъ лежитъ подъ сопкой, и издали видны были дома, но не низкій берегъ, на которомъ они расположены. Двѣ церкви высятся надъ темною массою домовъ. За городомъ берега Лены становятся крутыми, возвышаются сопки, тянутся горы, и характеръ мѣстности мѣняется. И Киренскъ, и Олекма лежатъ какъ бы на естественныхъ границахъ, на мѣстахъ гдѣ свойства береговъ Лены измѣняются; первые выходцы изъ Россіи, казаки, ставили свои остроги съ разсчетомъ и выборомъ, — быть-можетъ границы кочевыхъ племенъ которые имъ покорялись, совпадали съ естественными границами, со хребтами, рѣками, притоками ихъ; казаки, покончивъ съ однимъ племенемъ, ставили острогъ и шли дальше.

Миновавъ городъ мы собрались спать; но сѣверныя ночи не успѣли еще пріучить насъ засыпать засвѣтло. Полночь казалась вечеромъ; чудилось что часы бѣгутъ впередъ; зѣвалось, дремалось, но сонъ не являлся у насъ. Вечерняя заря здѣсь уже въ маѣ сходится съ утреннею; ночи беззвѣздны, свѣтлы какъ день.

За Олекмой Лена стала опять уже и быстрѣе. Она какъ бы собиралась съ силами, готовясь пробиться чрезъ ту твердыню, ту преграду которую ей представляютъ „Столбы“. Сейчасъ же за городомъ лѣсистыя сопки и мѣстность похожая на болѣе южные берега Лены, въ Верхоленскомъ и Киренскомъ округахъ. 28 мая благодаря чистому воздуху послѣ дождей и испаренію влажной почвы мы съ полудня до заката любовались миражемъ. Внизъ и вверхъ по теченію безпрерывно возникалъ миражъ. Какъ на Байкалѣ, такъ и здѣсь явленіе это не рѣдкость. Про миражъ на Байкалѣ говорятъ: „море голумерится“ (вѣроятно глумится); то показывался островъ на самомъ фарватерѣ, то выступала на Ленѣ площадь покрытая тростникомъ, какъ бы обширное болото; горы на берегу мѣняли свои очертанія, изъ остроконечныхъ дѣлались плоскими; онѣ вытягивались; на вершинѣ ихъ образовывались карнизы, на сопкахъ выростали грибы покрывавшіе сопки своими шляпками; ножка этихъ грибовъ исчезала, шляпка гриба носилась въ воздухѣ, расплывалась въ ничто, въ то время какъ тутъ же гора выпускала хоботъ, закручивалась, ныряла въ воду. Этотъ фантастическій калейдоскопъ синихъ причудливыхъ далей интересенъ былъ тѣмъ, что фигуры не являлись готовыми, а вытягивались, сокращались, осѣдали и выростали то быстро, то разомъ, то медленно у насъ на глазахъ. Оптическіе обманы, подобные тѣмъ, которыми мы любовались на Ленѣ, опасны рыболовамъ плавающимъ безъ компаса на Байкалѣ. На рѣкѣ миражъ не опасенъ; теченіе не можетъ нанести судно на островъ, видный на горизонтѣ, и сопка украшенная грибовидною шляпкою такъ своеобразна что не можетъ служить указаніемъ пути, не смутитъ рулеваго.

28 мая мы встрѣтили первыхъ Якутовъ. Они подплыли къ паузку на веткахъ, лодкахъ вполнѣ одинаковыхъ съ лодками сѣверо-американскихъ Индѣйцевъ-дикарой. Ветка зовется также берестянкой — по матеріалу изъ котораго она сшита; она стоитъ рубля три-четыре здѣсь, служитъ не болѣе пяти лѣтъ, на шестую осень ею разжигаютъ костеръ. Весло употребляемое при берестянкѣ держится срединою въ рукахъ; его поочередно погружаютъ въ воду то тѣмъ, то другимъ концомъ. Дощечки или расширенія самаго весла на обоихъ концахъ образуютъ „перья“. Весло это совершенно аналогично сѣверо-американскиму paddle. Два гребца, скользящіе въ веткѣ по рѣкѣ и въ тактъ подымающіе весла при слегка наклоненномъ корпусѣ представляютъ красивую картину; движенія ихъ непринужденны, плавны; они красивѣе движеній гребцовъ въ лодкѣ. „Стружекъ“ встрѣчается тоже на Ленѣ. Онъ долбится изъ осины и употребляется только Русскими, Якуты не знаютъ его. Лучшіе стружки добываются на притокѣ Лены, на рѣкѣ Чарѣ, верстъ сто отъ ея устья. Цѣна имъ рублей тринадцать и пятнадцать; они годны для плаванія лѣтъ на пять. Стружки вмѣщаютъ до шести человѣкъ.

Первые Якуты, которые подплыли къ намъ вымѣнивать рыбу на чай и табакъ, имѣли отталкивающій видъ. Лица ихъ были звѣроподобны, широкія, зубастыя, мѣдно-краснаго цвѣта, безбородныя лица стариковъ были отвратительны. Они щурили и безъ того ужь узкіе глаза и скалили зубы. Костюмъ на нихъ былъ обще-сибирскій, тотъ же, что у Ороченъ, Тунгусовъ. Звѣриныя шкуры облекали ихъ тощія фигуры; унты и папахи ихъ были облѣзлы и вытерты, рыболовы и звѣроловы эти, очевидно, бродили и кочевали въ тайгѣ. Они во многомъ отличались отъ Якутовъ-скотоводовъ, которыхъ мы встрѣтили ниже по Ленѣ.

Мы приближались къ третьему замѣчательному тракту на Ленѣ. Первою достопримѣчательностію ея считаются Щеки, второю — „Гусли“. Гуслями зовется громадная отвѣсная скала съ поперечными одинаковой толщины горизонтальными пластами краснаго, неперемѣнно со свѣтложелтымъ, песчаника. Общій видъ этой пестрой, полосатой скалы напоминаетъ струны натянутыя на громадной краснаго дерева декѣ гуслей сказочнаго богатыря-великана. Третья достопримѣчательность — „Столбы“.

Столбы начинаются на правомъ берегу Лены, верстъ полтораста выше Якутска. Они тянутся на тридцать верстъ. Столбовъ не видишь, когда слѣдуешь въ почтовыхъ лодкахъ, въ которыхъ плывутъ по лѣвому берегу; они видны только съ паузковъ и съ пароходовъ при слѣдованіи внизъ по Ленѣ и съ парохода при слѣдованіи вверхъ по ней. Проплыть въ лодкѣ на веслахъ у столбовъ (подъ ними) нельзя, нѣтъ также и возможности тянуться вдоль ихъ лямкой. Они стоятъ въ пустынномъ мѣстѣ; правый берегъ около нихъ необитаемъ. Сперва встрѣчаются сплошныя, желтоватыя стѣны вдоль берега, мѣстами поросшаго ельникомъ. Ниже по теченію эти стѣны дробятся; онѣ кажутся вымытыми; вода растворила и унесла изъ нихъ клочки, оставила болѣе стойкія, твердыя, не поддающіяся ея вліянію части въ видѣ столбовъ. Кряжи стоящіе теперь врозь — остатки сплошныхъ стѣнъ, они все мельчаютъ въ ширину, а не въ высоту; промежутки между остатками стѣнъ все удлиняются, растутъ, такъ что подъ конецъ среди лѣса торчатъ дѣйствительно только одни столбы — колонны, иглы. Это преобразованіе сплошнаго утеса скалистаго берега въ мелкія скалы, это превращеніе горныхъ породъ какъ бы въ остовъ или костякъ чрезвычайно интересно наблюдать, проплывая мимо ленскихъ столбовъ. Особенно разнообразны очертанія верхушекъ столбовъ. Мѣстами встрѣчается цѣлый хаосъ глыбъ, шпилей, иглъ, зазубренныхъ стѣнъ съ выѣдинами, прорѣхами, зигзагами; масса причудливыхъ формъ камней и каменныхъ глыбъ сгруппирована здѣсь на протяженіи десятковъ верстъ. Трещины, пещеры, сквозныя отверстія въ столбахъ дѣлаютъ группы ихъ похожими на готическіе соборы, на капеллы, на бесѣдки въ мавританскомъ вкусѣ, на китайскія пагоды, на средневѣковые замки. Мѣстами на темномъ фонѣ еловаго лѣса эти бѣловатые камни разнообразной величины и разнообразно сгруппированные разстилаются какъ громадное кружево, какъ узорчатая ажурная вышивка. Сплошная гладь прибрежныхъ скалъ окаймляется отдѣлкой, каймой и заканчивается красивою прошивкой и бахромой.

На разстояніи тридцати верстъ тянется это чудное, особенно при лунномъ освѣщеніи, зрѣлище, ради котораго пожалуй стоило бы проѣхать тысячи верстъ; поэтъ при видѣ ихъ невольно вдохновится, художникъ наберется впечатлѣній и мотивовъ, и черствый, маловоспріимчивый человѣкъ не можетъ проплыть мимо нихъ не залюбовавшись ими.

Въ праздникъ Вознесенія, 30 мая, мы утромъ причалили къ селу Покровскому. Три церкви стоятъ здѣсь рядомъ. Такое обиліе храмовъ заставляло предполагать, что тутъ село, а слѣдовательно должно быть и населеніе, должно быть жителей больше чѣмъ въ поселкѣ и деревнѣ. Однако, кромѣ двухъ-трехъ домиковъ построенныхъ на русскій ладъ ничего похожаго на селеніе, на сельскія постройки не было. Вокругъ церквей стояло десять-пятнадцать юртъ. Онѣ такъ мало возвышаются надъ почвою, что еле замѣтны; къ тому же онѣ обмазаны глиной и коровьимъ навозомъ и крыши ихъ земляныя. Незнакомому съ якутскою обстановкой онѣ кажутся земляными буграми. Окна въ юртахъ еле замѣтны, двери обиты скотскою шкурою; вмѣсто дверей и оконъ часто просто дыры въ стѣнахъ. Въ нѣкоторыя окна вставлена слюда, она вшита въ бересту. На зиму въ эти окна вставляютъ льдины. Двѣ деревянныя, бревенчатыя церкви почернѣли отъ времени и невзрачны. Одна изъ этихъ церквей двухъэтажная; судя по архитектурѣ, она возведена въ прошломъ столѣтіи. Вокругъ церквей множество надгробныхъ памятниковъ, то въ видѣ деревяннаго сруба, колоды съ навѣсомъ надъ нею, то въ видѣ каменной пирамиды; плитъ мало. У Якутовъ надъ могилой ставится невысокій срубъ, какъ бы надземное вмѣстилище гроба; эта форма памятниковъ перешла изъ временъ шаманства, всѣ древнія якутскія могилы таковы; онѣ сходны съ татарскими могилами. По Ленѣ въ предѣлахъ Якутской области встрѣчаешь множество кладбищъ; неизмѣнно для кладбища избрано красивое, живописное, по мѣстному выраженію, „веселое“ мѣсто: холмикъ около ручейка, открытая, возвышенная поляна, высокій берегъ рѣки и т. д. Нигдѣ не встрѣтишь кладбища въ долинѣ, на пустырѣ, въ низинѣ. Веселыя эти мѣста для кладбищъ выбираются недалеко отъ жилья, но они никогда не смежны съ домами или юртами. Кладбища не огорожены и очень разны по размѣрамъ: то могилъ на нихъ пять, то нѣсколько десятковъ. Могилы съ крестами стоятъ рядомъ съ полуразрушенными могильными срубами временъ шаманства. Якуты крещены; самое незначительное число ихъ, однако, говоритъ по-русски. Богослужебныя книги пока еще не всѣ переведены на якутскій языкъ, который письменности не имѣетъ и звуки котораго не вполнѣ точно могутъ быть переданы русскими буквами. Около сорока Якутовъ и Якутокъ благоговѣйно стояли при насъ за обѣдней въ селѣ Покровскомъ. Всѣ они были смуглы. Смугловатость ихъ была не цыганская, а какая-то особенная, мѣднокрасная смугловатость. Широкоскулы и узкоглазы, а потому похожи на Бурятокъ были только миловидныя, свѣжія, молодыя Якутки; старухи и всѣ мущины, не исключая и молодыхъ парней, имѣли продолговатыя лица. Всего потѣшнѣе были грудные младенцы и дѣти; у нихъ глазъ вовсе не было видно: двѣ черныя полосы какъ бы трещины на желтомъ шарѣ замѣняли на головѣ ихъ брови, рѣсницы и глазное яблоко. Черныя полоски эти расходились наружу и вверхъ, опускаясь къ носу; послѣдній былъ еле замѣтенъ, еле выступалъ на шаровидномъ лицѣ дѣтей. Въ профиль онъ не выдавался изъ-за скулъ. Всѣ эти Якуты были брюнеты; жесткіе, прямые волосы у мущинъ коротко обстрижены были подъ гребенку. Кудрей или вьющихся, волнистыхъ волосъ ни у кого не было замѣтно. Бородатыхъ не было; порядочной растительности ни у кого на лицѣ не было; лишь кой у кого торчали жиденькіе усики и бородка. Что впервые заѣхавшему въ Якутскую область всего болѣе бросается въ глаза — это рукава верхняго платья, носимаго Якутами и Якутками Сами рукава собственно ничего особеннаго не представляютъ, но оригиналенъ способъ, по которому они вшиты. На плечѣ у рукава масса складокъ и сборокъ; складки широки сзади и мельчаютъ къ переду. Надъ плечомъ пышною грудой матеріи торчатъ рукава, которые къ низу суживаются и обхватываютъ въ обтяжку руку у кисти. У франтовъ и франтихъ это обиліе складокъ, это излишество матеріи, это оттопыриваніе ея отъ плечъ и спины доходятъ до того, что сзади Якуты кажутся существами крылатыми. Это впрочемъ единственная особенность якутскаго костюма; быть-можетъ это остатокъ національнаго костюма. Все остальное на Якутахъ похоже на русское и на общеазіятское: казакинъ, на головѣ платки, картузы, шапки-папахи, на ногахъ унты и чирки, по здѣшнему „торбазы“, сапоги на мягкой подошвѣ изъ кожи, схожей съ замшей.

Послѣ обѣдни въ теченіе цѣлаго дня паузокъ нашъ осаждался покупателями-Якутами. Брали кирпичный чай, сахаръ, а больше всего табакъ. Табакъ не требовался въ картузахъ, а непремѣнно листовымъ. Якуты много курятъ, безъ различія возраста и пола. На Ленѣ живущіе Русскіе сравнительно мало курятъ табакъ; они за то почти всѣ нюхаютъ его. По Ленѣ многое стародавнее еще въ обычаѣ и ходу, многое еще ведется по-прежнему, что южнѣе въ Сибири уже забыто и вышло изъ употребленія. Напримѣръ, доселѣ еще ведутъ мѣновую торговлю, почтовые ямщики „орутъ“, когда приближаются къ станціи. Это оранье замѣнило почтовый рожокъ. Ямщики, которые прежде трубили, теперь не щадятъ своего горла и гудятъ и гогочатъ, когда подплываютъ или подъѣзжаютъ къ станціи.

Отваливъ къ вечеру отъ села Покровскаго, мы поплыли по лѣвому берегу. Тихо скользили мы вдоль плоскаго, илистаго, поросшаго тальникомъ берега. Не болѣе аршина или двухъ подымается здѣсь берегъ надъ водою. Вмѣсто доселѣ то и дѣло встрѣчавшихся по Ленѣ горъ и холмовъ, скалъ и кряжей теперь пошли тучные луга, плотныя, мокрыя низины и зеленѣющія степи. Правый берегъ былъ еле видѣнъ узкою, темною полосой на горизонтѣ. Мѣстами воды Лены сливались съ небомъ. Ширина рѣки здѣсь отъ пятнадцати до двадцати верстъ, а считая притоки, мѣстами доходитъ до двадцати пяти. Село Покровское стоитъ на такъ-называемомъ „веселомъ мѣстѣ“, на холмѣ; когда мы отъ него отъѣхали восемнадцать верстъ, церкви его все еще виднѣлись. Село Покровское расположено не въ особенно живописной, но за то здоровой и удобной для житья мѣстности; оно было бы удачно выбраннымъ пунктомъ для постройки города. Нѣтъ здѣсь обрывовъ, скалъ, овраговъ (какъ напримѣръ, въ Хабаровскѣ и Владивостокѣ). Нѣтъ тухлыхъ озеръ, какъ около Якутска; у села Покровскаго отлогій холмъ, поросшій лѣсомъ; окружаютъ возвышенность эту плодородныя черноземныя степи и чудные луга. Здѣсь было бы мѣсто Якутску. Областной этотъ городъ лежитъ на пересыхающемъ протокѣ Лены, среди голой степи, на болотѣ, безъ деревца, безъ кустика, окруженный съ сѣверной стороны цѣпью соленыхъ вонючихъ озеръ.

Плывя близко берега еле возвышавшагося надъ водою, можно было на далекомъ пространствѣ обозрѣть степь, населенную Якутами. Юрты ихъ разбросаны по зеленой степи въ одиночку, отстоя другъ отъ друга на версту и болѣе. Онѣ всѣ приземисты, сѣры, кажутся комками земли, кочками, холмиками. Стѣны ихъ косы; онѣ построены конически, и ихъ крыша плоская. У Якута двѣ юрты: зимняя и лѣтняя; первая съ крытымъ загономъ для скота. Отъ юртъ во всѣ стороны тянутся изгороди на цѣлыя версты. Онѣ такъ же какъ и у Бурятъ строятся тщательно, высокими рядами и прямолинейно. Въ поляхъ и открытыхъ, незастроенныхъ мѣстахъ видны были курганы: цѣпь ихъ направлялась съ востока на западъ. Видны были слѣды доисторическихъ поселеній, видны были жилища Якутовъ, людей полудикихъ. Многое видѣла Лена на своемъ вѣку, вдоль ея береговъ послѣ первобытнаго человѣка и дикарей, которыхъ вытѣснили Якуты; много переселялось всякаго люда съ юга ня сѣверъ; близко время когда Ленѣ увидать и культуру Запада.

Послѣ чуднаго весенняго вечера и тихой, свѣтлой ночи утромъ 31 мая поднялся вѣтеръ. Мы плыли около берега; волненіе было столь сильно, что насъ качало какъ на морѣ. Оплеуха ударяла о паузокъ при каждой волнѣ; водяной парусъ ворочался зря, безконтрольно вертясь во всѣ стороны; приходилось часто отгребаться отъ берега. Несмотря на сухую и ясную погоду и на то, что цѣль нашего трехнедѣльнаго путешествія — Якутскъ виднѣлся уже на горизонтѣ, рѣшено было обождать перемѣны вѣтра, дать ему стихнуть и доплыть уже ночью. До пяти часовъ вечера стояли мы у Хангалакскаго камня, верстахъ въ двадцати пяти отъ города. Камнемъ названа эта мѣстность съ натяжкой, камня, т. е. утеса или скалъ тутъ нѣтъ. У самой воды есть камни, но гора на берегу вся песчаная, поросшая осокой, кустами шиповника и мелкими березками. Вышина горы достигаетъ, какъ говорятъ, тридцати пяти саженъ. У подножія этой громадины нашъ паузокъ качало весь день. Пассажиры гуляли по горѣ и у подошвы ея собирали окаменѣлости и красивыя гальки. Попадались здѣсь, кромѣ амонитовъ, отпечатки растеній каменноугольнаго періода; мраморъ разныхъ цвѣтовъ встрѣчался здѣсь въ видѣ яйцевидныхъ и совершенно круглыхъ галекъ, отшлифованныхъ и отполированныхъ прибоемъ. Рѣка шумѣла что море; пѣнистыя волны разбивались съ правильнымъ ритмомъ о скалы; набѣгали сѣдые валы на берегъ, разсыпались въ пѣну и брызги и звонко взадъ и впередъ катали по прибережью гравій и гальку.

Солнце закатилось въ 10 часовъ; наступила бѣлая, беззвѣздная ночь. Было начало здѣшняго лѣта; на палубѣ и въ полночь было тепло. Когда въ эту ночь послѣ затишья вѣтра мы отчалили и насъ понесло дальше внизъ по Ленѣ, казалось, что ночь была не смѣной дня, а продолженіемъ дня: до того все было свѣтло вокругъ насъ, до того ясно и отчетливо рисовалось все вблизи и вдали. Лена справа казалась безбрежною. Слѣва послѣ Хангалакскаго камня пошелъ плоскій черноземный, мѣстами илистый берегъ. Мы были теперь въ степной громадныхъ размѣровъ долинѣ, среди которой стоитъ городъ Якутскъ. Обширная котловина, края которой еле видны, занята степями, Леной и ея протоками. Въ долинѣ этой когда-то стояло озеро или была цѣпь озеръ; она окаймлена песчаными холмами поросшими лѣсомъ. Острогъ Якутскій поставленъ былъ не на Ленѣ, а на протокѣ ея; мѣсто теперешняго города окружено было когда-то еще болѣе мелкимъ, теперь пересохшимъ протокомъ и озерами. Первыя русскія постройки стояли на плоскости и были окружены водою; онѣ лѣтомъ могли считаться неприступными. Казаки построили тутъ острогъ среди степи, окруженной горами, вѣроятно, болѣе въ виду коммерческихъ нежели стратегическихъ цѣлей. Главную во всемъ роль играли сплавъ по Ленѣ и подвозъ по ней зимою. Укрѣпленнымъ и безопаснымъ мѣстомъ Якутскъ врядъ ли когда былъ. Онъ съ самаго начала игралъ роль складочнаго мѣста, провіантскаго магазина. Занятіе здѣшнихъ мѣстъ носило мирный характеръ; были стычки съ туземцами, но врядъ ли битвы. Геройскихъ защитъ и отважныхъ нападеній было мало въ этихъ плоскихъ мѣстахъ, населенныхъ скотоводами, звѣроловами и рыболовами. Далеко Якутамъ и Тунгусамъ, что касается воинственной отваги, до горцевъ Кавказа и Памира.

Тихо и медленно подплывали мы къ Якутску; ни шороха, ни шелеста не было слышно, все замерло вокругъ насъ; несмотря на то, что тьмы ночной не наступало, въ полночь все безмолвствовало и покоилось. Теченіе лѣниво несло насъ по зеркальной поверхности Лены. Словно приморскій городъ, Якутскъ выплывалъ изъ-за горизонта передъ нами, и вправо отъ насъ рѣка казалась безбрежною. За десятки верстъ виднѣлись колокольни. Ни одинъ изъ сибирскихъ городовъ не пришлось мнѣ увидѣть съ такой дали. Завидѣнный раньше, нежели другіе сибирскіе города, онъ раньше сихъ послѣднихъ и разочаровываетъ путника, попавшаго въ него; хуже, ничтожнѣе его нѣтъ сибирскихъ областныхъ городовъ.

Все еще далеко мы были отъ города, когда церковь за церковію силуэтами отдѣлялись надъ горизонтомъ, пока всѣ восемь храмовъ Якутска не представились взору нашему съ ихъ куполами и колокольнями; подъ силуэтами церквей тянулась черная полоса; строеній города не было видно. Было за полночь по часамъ, но не по освѣщенію; не дневной, а какой-то сумеречный свѣтъ давалъ разглядѣть все вокругъ отчетливо. Съ рѣки панорама города совершенно плоская; надъ серебристою Леною темнѣлъ полосою городъ, за нимъ зеленѣла степь, за степью синѣли горы; все здѣсь растянуто вширь, все гладко, плоско. Когда подплываешь къ Якутску, видна только правая, сѣверная часть его; южная, большая часть его скрыта за островомъ, который отдѣляетъ главное русло отъ протока, на которомъ стоитъ городъ. Подплывая къ конечной точкѣ нашего путешествія, мы почти касались берега, отпихиваясь шестами, когда сильно наносило на него. Всѣ три паузка были еще сцѣплены; они пошли гуськомъ лишь за двѣ версты до города. Конецъ всякаго путешествія кажется замедленнымъ, и намъ казалось, что Лена течетъ тише, берега не мелькаютъ мимо насъ, какъ бывало, рабочіе рѣже ударяютъ веслами, не напираютъ на нихъ, а только ворочаютъ ими. Мы плыли теперь послѣднюю версту, сдѣлавъ ихъ болѣе двухъ тысячъ; паузокъ нашъ отслужилъ свою службу, отжилъ свой вѣкъ; онъ уже былъ въ виду мѣста своего разложенія на тесъ, доски, брусья; наступалъ часъ превращенія его въ строительный матеріалъ. Теперь послѣ церквей стали обрисовываться и городскія строенія, начали выдѣляться изъ темной массы дома на невысокомъ Черномъ Яру.

Противъ монастыря мы круто завернули налѣво; весломъ ворочали трое, одному лоцману не подъ силу было повернуть круто вверхъ по теченію; раздалась въ послѣдній разъ команда: „греби“! Удало бросились матросы на греби, которыя стали гнуться и трещать подъ ихъ мощнымъ напоромъ. Завернувъ противъ теченія, мы увидали весь городъ предъ собою; онъ болѣе чѣмъ на версту растянулся по мягкому, болотистому черному берегу. Городъ оказался съ правой стороны, тогда какъ онъ на картахъ стоитъ на лѣвомъ берегу Лены. Мы двѣ тысячи пятьсотъ верстъ плыли по теченію и одну версту противъ теченія. Весь путь нашъ совершался по руслу Лены, а подошли мы къ городу по ея протоку, завернувъ съ лѣваго берега рѣки влѣво къ лѣвому берегу протока.

Громадныхъ усилій стоило на гребяхъ подвинуть паузокъ противъ теченія; причалили мы среди плотовъ, баржъ и лодокъ. Нашъ паузокъ былъ первымъ достигшимъ въ этотъ годъ Якутска; сейчасъ же за нами шли караваны другихъ паузковъ. Ругательствъ и сквернословій слышимыхъ за всю дорогу при каждомъ причалѣ въ этотъ разъ не было. Когда въ послѣдній разъ бросили канатъ на берегъ, всѣ обнажили головы; послѣ краткой молитвы лоцмана рабочіе хоромъ сказали: „аминь“! Начались взаимныя поздравленія съ благополучною доставкой. За это время утренняя заря встрѣтила вечернюю; онѣ безъ темнаго промежутка смѣнили другъ друга; гдѣ потухла одна, тамъ занялась другая. Вокругъ насъ догорали на плотахъ костры, которые не свѣтили среди бѣлой ночи, но грѣли спавшихъ вокругъ нихъ Якутовъ. Заигралъ лучами восходящаго солнца сѣверо-востокъ, кое-гдѣ зарумянились облачка на небосклонѣ. Никто не встрѣтилъ насъ, пристань была пуста. Мы сошли спать и навсегда разстались съ палубой, съ которой видѣли столько видовъ, спускаясь по Ленѣ съ верховьевъ ея до половины ея теченія. Всей Лены мы не видали, но и то, что мы видѣли, была „дистанція огромнаго размѣра“. Въ глуби паузка среди товара удалось еще выспаться, пока тоже отдохнувшіе рабочіе не подняли суетни и не началась выгрузка. Солнце уже пекло, когда мы перебрались въ городъ.

OCR: Андрей Дуглас

АЛЕКСЕЕВ Петр Семенович (1849, Москва — 1913, Рига), врач-акушер, писатель. После окончания мед. ф-та Московского ун-та (1872) оставлен в ун-те для занятий акушерством (1872-76). Ординатор Московской императорской Екатерининской больницы (1878-83), земский врач Серпуховского уезда (1883-86). Путешествуя по США и Канаде, изучал состояние здравоохранения. В авг. 1888 назначен помощником обл. врачебного инспектора Заб. обл. Один из инициаторов создания Заб. о-ва врачей (1892) и Чит. отделения РГО (1894), библиотеки, в к-рую передал 370 книг. Удостоен благодарности чит. гор. головы (1894) за пожертвование Чит. гор. лечебнице ценных медицинских аппаратов и инструментов. Автор книг «О вреде употребления крепких напитков» и «Чем помочь великому горю? Как остановить пьянство?» (изданных в 1888 при содействии Л. Н. Толстого); книги «О пьянстве» (изданной в 1891 с предисловием Л. Н. Толстого), «Для чего люди одурманиваются?»; статей «Сведения о минеральных водах Заб. обл.» (1890), «Целебные ключи Заб.» (1898), «Материалы для медицинской топографии и статистики Заб. обл.» (1897), воспоминаний о поездках по Заб., Якутии и Дальнему Вост. («Рус. вестник», 1899-1900). С 1895 в Риге помощник Лифляндского врачебного инспектора.

Лит.: Петряев Е. Д. Краеведы и литераторы Заб.: Биобиблиографический указатель. — Чита, 1981; Календарь знаменательных и памятных дат истории здравоохранения Чит. обл. на 1999 г. — Чита, 1999.

ВВЕРХЪ ПО ЛЕНѢ ВЪ ПОЧТОВОЙ ЛОДКѢ (Путевыя замѣтки 1891 г.)

ЯКУТСКЪ И ЕГО ОКРЕСТНОСТИ

(Воспоминанія о поѣздкѣ на сѣверо-востокъ Сибири въ 1891 г.)