Якутская область безъ преувеличеній можетъ быть названа пустыней. Вообразите себѣ географическое пространство, занятое всѣми губерніями Европейской Россіи (безъ Архангельской и Вятской), и на всемъ этомъ пространствѣ 272.000 населенія (т. -е. меньше, чѣмъ въ одной самой малонаселенной Архангельской губ.) и вы получите приблизительно точное представленіе о томъ, что такое Якутская область съ ея 3½ милліонами квадр. верстъ. Но картина этой пустынности становится еще болѣе унылой, когда мы обратимъ вниманіе на то, что 92% населенія области составляютъ бродячіе и кочевые инородцы (якуты, тунгусы, ламуты, чукчи, юкагиры и чуванцы), а изъ остальныхъ 8% около 3% составляютъ ссыльные всѣхъ наименованій (если не считать тѣхъ, которые уже приписаны въ «крестьяне изъ ссыльныхъ»). Занятіе этого ничтожнаго населенія вполнѣ подчинено власти дикой природы. Въ южной части кое-какъ развивается земледѣліе, въ средней — скотоводство, сѣвернѣе — скотоводство и рыболовство, еще сѣвернѣе — рыболовство и звѣроловство, на крайнемъ сѣверѣ — оленеводство и, наконецъ, собаководство, гдѣ даже мохъ, нужный для оленей, не растетъ. Борьба съ природой изъ-за одного только полусытаго существованія — вотъ господствующій интересъ жизни населенія этого края величайшихъ холодовъ въ мірѣ.

Въ рядѣ очерковъ мы попытаемся познакомить читателя и съ этими инородцами, и съ промыслами ихъ, въ связи съ ролью ихъ въ жизни населенія; познакомимъ его и съ суровымъ климатомъ края, съ пріемами борьбы населенія съ нимъ, и пр., и пр.

На этотъ же разъ считаемъ необходимымъ хоть нѣсколько освѣтить тотъ фонъ, на которомъ должны будутъ представиться читателю всѣ картинки жизни этого оригинальнаго, бѣднаго, грубаго, забытаго, «отдаленнѣйшаго» края обширныхъ россійскихъ владѣній.

----------------

Если въ стоячее болото, на гладкую тихую поверхность его бросить камень, то во всѣ стороны, во всѣ уголки болота разойдутся круги маленькихъ волнъ болотной цвѣтной воды. Бросьте не простой камень, а кусокъ золота, что угодно, —  въ результатѣ опять-таки — маленькія волны болотной воды... Угрюмые обитатели болота не знаютъ, что взбудоражило ихъ тихое пристанище, не знаютъ, кому и зачѣмъ понадобилось поднять этотъ кругъ волнъ; они чувствуютъ, что произошла какая-то перемѣна. Одни, быть можетъ, боятся потерять привычный покой; другіе полны надеждъ на перемѣны къ лучшему. Но волны улеглись, покой возстановился — и тина болотной воды по старому засасываетъ жизнь, притупляетъ умъ и губитъ энергію.

Такъ точно и до нашего укромнаго, тихаго уголка доходятъ порой волны — отголоски событій, происходящихъ тамъ — гдѣ-то, внѣ вѣдомыхъ границъ нашего узкаго горизонта. Мы не знаемъ смысла событія, не знаемъ часто и самаго событія, — мы чувствуемъ, что насъ что-то покачнуло, прошла какая-то волна. А гдѣ произошло, зачѣмъ и что — мы не знаемъ, не можемъ знать, да и узнавать намъ некогда.

Когда-когда еще началась постройка великой сибирской желѣзной дороги! А мы только сейчасъ узнали: «слышь, сказываютъ, купецъ Лобановъ нанимаетъ рабочихъ на чугунку; чугунку, значитъ, строить отъ Киренска на Томскій». И побрела наша голодная посельга къ Лобанову за задатками. «Беретъ, кто хошь иди, — будь ты поселенецъ, либо кто. Давай паспортъ, а вотъ задатокъ получай»... Но волна прошла, всколыхнула болото и улеглась. И некого винить въ томъ, что этотъ отголосокъ великой новости, дойдя до насъ, могъ разшевелить у нашего голоднаго поселенца одну только мечту о заработкѣ. Какъ винить поселенца въ томъ, что онъ во всѣ новости, урывками доходящія до него, вкладываетъ одно только толкованье своего голоднаго нутра!

Всякая новость зарождаетъ въ немъ мечты о перемѣнѣ его постояннаго житья. Приходитъ ко мнѣ сосѣдъ-поселенецъ. По обычаю здѣшнихъ мѣстъ, гость, ничего не говоря (поздоровавшись, конечно), сидитъ и молчитъ, ожидая вопросовъ хозяина. Понемногу завязывается бесѣда о самыхъ обыкновенныхъ вещахъ. Много темъ будетъ перебрано въ разговорѣ; нѣсколько разъ бесѣда будетъ прерываться продолжительными паузами, пока гость наберется духа затронуть вопросъ, заставившій его придти ко мнѣ.

— Вѣдь ты «вѣдомости» читаешь?

— Читаю.

— Правда-ли, сказываютъ, будутъ раздавать 50 милліоновъ денегъ всѣмъ, кто землю пашетъ въ Якутской области?

Я сразу не могу даже понять, въ чемъ корень вопроса. Долго думаю и, наконецъ, вспоминаю, что года два тому назадъ было предположено ассигновать ежегодно по 50 тысячъ рублей на улучшенія земледѣлія во всемъ бассейнѣ р. Лены. Я стараюсь разъяснить гостю, въ чемъ дѣло.

— Ну, а какъ же теперь, примѣрно, вотъ хоть я? Земли мнѣ якуты дали 4 десятины... А у меня, знаешь, ребятъ пятеро. Ну, я пашу... Бьюсь, то-есть во-какъ! Какъ же мнѣ дадутъ, аль нѣтъ способіе-то?

Я опять силюсь разъяснить, что на такую сумму на такомъ громадномъ районѣ нельзя помогать отдѣльнымъ лицамъ. Вѣроятно, будетъ организовано что-нибудь въ общихъ интересахъ земледѣлія, — примутъ мѣры къ улучшенію сѣмянъ, устроятъ ферму и т. п. Гость уходитъ совсѣмъ разочарованный.

И благо ему, если онъ еще не утерялъ вѣры въ ожидаемую сытость.

Иначе безпощадное, безпредметное озлобленіе вырывается у него наружу рядомъ подвиговъ, которыми такъ славна наша «штрафная Сибирь».

И что, дѣйствительно, за жизнь поселенца въ Якутской области?

Бездомность, полная отчужденность отъ всего окружающаго, необезпеченность, страхъ за завтрашній день, — вотъ что испытываетъ поселенецъ съ перваго же дня своей «воли». Вообразите, въ самомъ дѣлѣ, положеніе человѣка, который съ собственнымъ багажомъ, вѣсомъ ровно въ 30 фунтовъ (больше не позволяется по закону имѣть въ пути по этапу), при пустомъ карманѣ, появляется въ средѣ якутовъ, не знающихъ ни слова по-русски и озлобленныхъ уже на «хайлака» раньше, чѣмъ онъ пришелъ къ нимъ. Пока онъ былъ въ тюрьмѣ (на каторгѣ, на пути по этапу), онъ былъ «скованъ по рукамъ и по ногамъ», но онъ имѣлъ въ своемъ распоряженіи «кормовыя», онъ былъ въ кругу товарищей. Здѣсь же онъ «вольный человѣкъ», но одинъ-на-одинъ съ своимъ пустымъ желудкомъ, безъ всякой поддержки со стороны кого бы то ни было. Ему, правда, предоставляется право получить отъ инородческаго общества до 15 десятинъ земли для занятія хлѣбопашествомъ. Но что онъ станетъ съ нею дѣлать своими голыми руками? Да и общество инородцевъ даетъ землю крайне неохотно: самому мало земли для сѣнокоса.

Поселенецъ либо уходитъ куда-нибудь изъ своего общества и беретъ отъ инородцевъ «отступного», либо остается тамъ, куда приписанъ, и идетъ «на пропитаніе» къ якутамъ: по очереди обходитъ одну юрту якута за другою — и живетъ «незваннымъ гостемъ» на иждивеніи хозяина юрты. Понятно, какъ ненавидятъ другъ друга эти невольные сожители. Въ лицѣ русскаго якутъ видитъ обузу, дармоѣда, жаднаго и злого «хайлака»; поселенецъ видитъ въ якутѣ одно лишь озлобленіе къ себѣ, хитрость, коварство и ложь. Сколько драмъ разыгрывается на почвѣ этихъ натянутыхъ отношеній между подневольнымъ «культурнымъ русскимъ» и полноправнымъ «дикимъ якутомъ». Кому нужны эти драмы? Что выигрываетъ отъ нихъ та или другая сторона: культивируется-ли якутъ, исправляется-ли ссыльный?

----------------

Больше одиннадцати лѣтъ тому назадъ въ г. Якутскѣ нѣсколько человѣкъ ссыльныхъ убили въ еврейской моленной, какъ разъ въ день еврейскаго праздника «суднаго дня», старика-русскаго, нищаго, поселенца, обыкновенно и раньше нанимавшагося «снимать со свѣчъ» во время молитвенныхъ собраній евреевъ. Убили его съ цѣлью грабежа, такъ какъ знали, что у старика были накоплены деньги. Старика задушили, обобрали и, запрятавши въ мѣшокъ, положили на ночь въ сѣно; утромъ, среди бѣла дня, увезли этотъ мѣшокъ и спустили въ Лену.

Всю эту исторію видѣлъ случайный свидѣтель, нѣкій «Пашка», и молчалъ до поры до времени. Сейчасъ же послѣ убійства было начато слѣдствіе. Всѣ участники были арестованы. Но полицейскій надзиратель (къ несчастью, уже умершій) былъ добрый человѣкъ, далъ всѣмъ обвиняемымъ по нѣсколько размашистыхъ пощечинъ, взялъ по «красненькой» за «вразумленіе» и «дѣло» кончилось. «Пашка» и это все прекрасно зналъ. И вдругъ теперь все это всплыло наружу. Для мѣстныхъ нравовъ характерно то, какъ возникло вновь это дѣло.

Надо замѣтить, что то время, когда произошло убійство старика, было страшное время, — про него до сихъ поръ говорятъ, что тогда: «привози возъ денегъ и что хочешь дѣлай — и будешь правъ». Наслѣдіемъ отъ того во истину кроваваго времени до сихъ поръ остаются нѣсколько крупныхъ дѣлъ, которыя только теперь выходятъ на свѣтъ Божій. Были настоящія шайки заправскихъ разбойниковъ съ обширной организаціей, даже съ собственною фабрикою фальшивыхъ монетъ. Такой открытый грабежъ былъ возможенъ только благодаря массѣ хорошо дрессированныхъ, опытныхъ людей, собранныхъ въ г. Якутскѣ, какъ крайнемъ пунктѣ ссылки для тѣхъ, кто не «исправился» ссылкою въ Енисейскую или Иркутскую губерніи.

«Уголовщиной», интересами ея дѣлъ, разсказами объ ея подвигахъ была пропитана вся атмосфера г. Якутска. И въ настоящее время уголовщина даетъ себя знать на каждомъ шагу, — но тогда было несравненно хуже. Всѣ и теперь чувствуютъ себя какъ бы живущими на вулканѣ. Всѣ ежедневно волей и неволей сознаютъ себя нарушителями какой-нибудь изъ статей улож. о наказ. Если кто не вчиняетъ злодѣянія, то видитъ ихъ вчиняемыми кѣмъ-либо; если не видитъ, какъ вчиняютъ злодѣяніе, то слышитъ про нихъ отъ своего пріятеля. И всѣ привыкли молчать: кто прямо заинтересованъ, кто призналъ безполезность «вмѣшательства не въ свое дѣло». Но есть такіе (какъ вышеупомянутый «Пашка»), которые молчатъ до поры до времени, если не въ цѣляхъ шантажа, такъ «для случая». «Пашка» все знаетъ, и всѣ боятся его. Чуть кто задѣнетъ «Пашку», — такъ онъ и начнетъ ему выкладывать: «да помнишь-ли то?», «да знаешь-ли вотъ это?» И пойдетъ, и пойдетъ. Я увѣренъ, что во всемъ г. Якутскѣ не найдется больше двухъ десятковъ лицъ, которыя были бы такъ смѣлы, чтобы не бояться «Пашки». И «Пашка» чувствуетъ, что онъ — сила, и съ сознаніемъ своего достоинства добивается входа въ «лучшіе дома» всѣхъ слоевъ общества.

Исторія убійства старика возникла только благодаря тому, что кто-то изъ участниковъ ея обругалъ «Пашку» подлецомъ. «Пашка» воспылалъ благороднымъ негодованіемъ. — «Такъ я — подлецъ?! Хорошо же! А ты честный?! Ладно! Ты узнаешь, какой такой я подлецъ...» И «Пашка» строчитъ доносъ, воспроизводя всю исторію: какъ убили старика, какъ покойный надзиратель былъ добръ и т. д.

Виновные давнымъ-давно разбрелись по бѣлу свѣту; кой-кого ужъ и на свѣтѣ нѣтъ. Всѣхъ, кого можно, собираютъ во едино. Говорятъ, что привлеченные не уступаютъ «Пашкѣ» въ знаніи интересныхъ дѣдъ и «развязали языки».

Еслибы «Пашки» ограничивались своею ролью обличителей, это еще было бы полъ-бѣды. А то вотъ въ нашей совсѣмъ-таки невѣжественной общественной средѣ они сплошь и рядомъ становятся вершителями общественнаго мнѣнія. У нихъ всегда про всякаго найдется (а то и выдумается) кое-что изъ «уголовныхъ тайнъ» — и всѣ вѣрятъ ихъ сплетнямъ, приправленнымъ сыскною фантазіей. А кто и не вѣритъ, такъ все равно — радъ подѣлиться съ пріятелемъ тѣмъ, что «слыхалъ» онъ про кого-нибудь. И «Пашки» прекрасно знаютъ, что именно слѣдуетъ шепнуть тому или другому.

----------------

Восемьдесятъ лѣтъ прошло съ тѣхъ поръ, какъ Сперанскій писалъ изъ Иркутска: «Сибирь есть просто Сибирь, т. -е. прекрасное мѣсто для ссыльныхъ, выгодное для нѣкоторыхъ частей торговли, любопытное и богатое для минералогіи, но не мѣсто для жизни и высшаго гражданскаго образованія. Худое управленіе сдѣлало изъ Сибири сущій вертепъ разбойниковъ. Едва вѣрятъ здѣшніе обыватели, что они имѣютъ нѣкоторую степень свободы и могутъ безъ спроса и дозволенія собираться танцовать» (Ядринцевъ «С. и К.», стр. 372).

Но и теперь, какъ и тогда, въ Якутскѣ нѣтъ мѣста «для жизни и гражданскаго образованія». Спертая, затхлая нравственная атмосфера губитъ здѣсь гражданское чувство. Никто не станетъ спорить, что въ созиданіи этой атмосферы большую роль играетъ уголовная ссылка. Въ самомъ дѣлѣ, изъ Европейской Россіи сюда попадаютъ только тѣ изъ «привиллегированныхъ мошенниковъ», которые уже были разъ сосланы куда-нибудь въ «не столь отдаленныя мѣста»; изъ Сибири же сюда попадаетъ все, что только выдѣлилось на разныхъ служебныхъ поприщахъ наиболѣе дерзкою уголовщиной. Въ г. Якутскѣ часто можно встрѣтиться съ громкими именами: «бывшаго полиціймейстера», «бывшаго инспектора врачебной управы», «бывшаго совѣтника» и пр. И «бывшее» его служебное положеніе не теряетъ здѣсь своего обаянія.

Но еще большее значеніе въ выработкѣ этой затхлой нравственной атмосферы играетъ то, что давно уже извѣстно въ Сибири подъ вопросомъ о «недостаткѣ людей». Кому не знакомъ безпрестанный вопль всѣхъ начальниковъ всевозможныхъ частей управленія въ Сибири о томъ, что «нѣтъ чиновниковъ». Генералъ Казнаковъ открыто заявлялъ: «ни администрація, ни судъ, ни народное здравіе, ни учебное дѣло не обезпечены свѣдущими, добросовѣстными, преданными своему дѣлу людьми». Болѣе 50-ти лѣтъ изъ года въ годъ расходуется до 200.000 рублей на увеличеніе оклада жалованья тѣмъ, кто ѣдетъ на службу въ Сибирь. Десять лѣтъ тому назадъ, всякія служебныя льготы были значительно увеличены. И все-таки этотъ вопросъ о «недостаткѣ людей» до сихъ поръ губитъ въ Сибири всѣ благія начинанія. Этотъ же «недостатокъ людей» вынуждаетъ назначать на разныя должности тѣхъ же самыхъ чиновниковъ, которые уже не разъ и не два «удалялись» и по прошенію, и безъ прошенія, и даже съ отданіемъ подъ судъ за всякаго рода упущенія, злоупотребленія и пр.

Какъ деморализуютъ обывателя эти повторныя назначенія уже разъ удаленныхъ со службы лицъ! Ему непонятны скрытыя пружины рокового вопроса. Онъ видитъ одно: человѣкъ, вчера смѣщенный съ должности за какое-нибудь явное для всѣхъ беззаконіе, — быть можетъ, надругавшійся надъ его же честью и достоинствомъ, — сегодня снова получаетъ власть... Сколько тревожныхъ, обидныхъ мыслей переживаетъ бѣдный, темный обыватель!

Надо знать Сибирь, надо знать Якутскую область, чтобы понять, что значитъ для обывателя чиновникъ.

Въ 1829 году въ Якутскъ пріѣзжалъ Щукинъ. Характеризуя тогдашніе якутскіе нравы, онъ говорилъ: «Обманъ, взятка, утайка, присвоеніе, запирательство стали считаться принадлежностью ума или характера». И тутъ же онъ приводилъ воспоминаніе о томъ, что «въ Охотскѣ былъ начальникъ — коллежскій ассесоръ Кохъ. Этотъ человѣкъ, отличавшійся несправедливостями и притѣсненіями, составилъ для себя пословицу, выражающую вполнѣ его властолюбіе. Онъ твердилъ каждому: «на небѣ Богъ, а въ Охотскѣ Кохъ». Другой властелинъ, подобный ему, говорилъ: «на небѣ Илья, а здѣсь я» («Поѣздка въ Якутскъ», стр. 240).

Пожалуй, теперь у насъ не найдешь Коха, но вовсе не перевелись еще смѣльчаки, въ родѣ одного полицейскаго чиновника, который, во время послѣдняго пріѣзда въ Якутскъ генералъ-губернатора Горемыкина, въ присутствіи всей его свиты, не побоялся изъ-за спины начальника края грозить якуту кулакомъ за то, что якутъ подавалъ на него жалобу генералъ-губернатору.

Что бы ни дѣлалъ обыватель, о чемъ бы онъ ни хлопоталъ, на что бы ни жаловался, этотъ «кулакъ» изъ-за спины не даетъ ему покоя, и его робкое воображеніе рисуетъ дикую картину расправы надъ нимъ того, на кого онъ осмѣлился пожаловаться.

Можно было бы сейчасъ привести больше десятка примѣровъ тому, какъ разнаго рода чиновники время отъ времени удаляются отъ дѣлъ по «строжайшему предписанію» и потомъ вновь занимаютъ довольно видные посты, часто виднѣе прежнихъ. Вотъ-вотъ, кажется, попался и ушелъ со сцены навсегда, — анъ нѣть, глядишь, опять «вынырнулъ». И замѣтьте, разъ удалось ему «выкрутиться» изъ бѣды, его дерзости нѣтъ границъ, и его ужъ «не поймаешь на мякинѣ». И всему виной все тотъ же роковой вопросъ о «недостаткѣ людей».

Алек—новъ.