Очерки жизни Колымскаго края.

А.Г. Клюге

«Сибирскiй вѣстникъ» №3, 6 января 1895

Лѣтнее затишье въ городѣ. Прибытiе перваго транспорта. Почетные люди и бай-киги. Чаюшко — батюшко. Торжественная встрѣча фляги спирту. Питейный вопросъ въ Колымскомъ краѣ.

I.

Съ конца мая Средне-Колымскъ совершенно пустѣетъ на цѣлыхъ четыре мѣсяца. «Лѣтовать» въ городѣ остаются только чиновники, духовенство, прикащики и довѣренные купцовъ, небольшая кучка казаковъ, которымъ выпала очередь стоять въ караулѣ лѣто, или которые нанялись въ караулъ за другихъ; члены медицинскаго персонала, которыхъ на весь округъ только два: акушерка и фельдшеръ, завѣдывающій сифилитической лѣчебницей. Все населеніе уѣзжаетъ на рыбные промысла, по заимкамъ, разсѣяннымъ по лѣвому берегу Колымы. Кто не имѣетъ своего невода, поступаетъ пайщикомъ на чужой неводъ, за четвертую рыбу, т. е. за четвертую часть улова. Опустѣвшіе дома печально стоятъ съ вынутыми или забитыми досками окнами на пустыхъ улицахъ.

Лѣтомъ на заимкахъ благодать: матушка Колыма всѣхъ кормитъ, и не требуетъ отъ своихъ питомцевъ ни особеннаго труда, ни прилежанія. По вскрытіи рѣки кончается зимнее оскудѣніе и начинается обилiе. Собаки еле державшіяся на ногахъ отъ весеннихъ уменьшенныхъ раціоновъ, лѣтомъ такъ поправляются, что задыхаются отъ жиру. Тоже самое происходитъ и съ людьми. Поэтому всѣ стремятся на заимку. Лѣтомъ заимка для природнаго колымчанина представляетъ цѣль всѣхъ земныхъ вожделѣній, а для всѣхъ городскихъ обывателей — рогъ изобилія. Всѣ кому необходимо жить въ городѣ лѣто по служебнымъ или инымъ причинамъ, всегда ухитряются съѣздить раза два три, въ теченіи лѣта на заимку: батюшка вмѣняетъ себѣ въ обязанность провѣдать своихъ духовныхъ чадъ, командиръ — свою команду, разбредшуюся по заимкамъ. Такіе болѣе или менѣе частые набѣги горожанъ на заимки называются поѣздками по рыбу. У кого завелся лишній кирпичъ чаю, тотъ и ѣдетъ по рыбу; заимочники добродушны; гдѣ дешево продадутъ, а гдѣ и даромъ дадутъ. Одни добываютъ у нихъ рыбу авторитетомъ, другіе краснорѣчіемъ, третьи товаромъ. Много, такъ называемыхъ подторговщиковъ отправляется по заимкамъ скупать рыбу, чтобы зимой перепродать ее тѣмъ-же безпечнымъ заимочникамъ по двойной цѣнѣ. Такія поѣздки не всегда бываютъ удачны: иногда приходится нѣсколько сутокъ пережидать погоду гдѣ нибудь на пустынномъ островкѣ, или на каменистомъ берегу, случается сидѣть на мели, такъ что рыба портится.

Но куда направить свою дѣятельность всѣмъ, у кого завелся лишнiй кирпичъ чаю? Лѣтомъ городъ отрѣзанъ отъ остального округа, особенно отъ якутскихъ наслеговъ. Правильное сообщеніе существуетъ только по рѣкѣ. Нѣтъ подвоза никакихъ продуктовъ, кромѣ рыбы, по сему рыба сосредоточиваетъ на себѣ вниманье извѣстныхъ дѣльцовъ и становится предметомъ операцій. Въ какомъ-бы большомъ количествѣ рыба не лѣзла въ невода промышленниковъ, все таки въ концѣ концовъ она очутится въ погребахъ гг. подторговщиковъ.

Средне-Колымскъ — складочное мѣсто товаровъ для всего округа, но лѣтомъ въ немъ нѣтъ никакого торговаго движенія.

Въ половинѣ мая всѣ колымскіе купцы оканчиваютъ дѣла и уѣзжаютъ въ Якутскъ, спѣша къ ярмаркѣ. Всѣ жители города и улуса болѣе или менѣе снабжены товаромъ и хотя въ улусѣ у якутовъ обнаруживается недостатокъ въ товарахъ еще лѣтомъ, никто не пріѣзжаетъ за ними въ городъ вслѣдствіе отсутствія удобныхъ путей сообщенія. Почта (одна изъ трехъ годовыхъ), приходящая изъ Якутска въ концѣ іюня, не вноситъ особеннаго оживленія въ жизнь обывателей, всецѣло поглощенныхъ рыбнымъ вопросомъ и не имѣетъ значенія для торговли, такъ какъ цѣны на пушнину, находящіяся въ зависимости отъ результатовъ Ирбитской ярмарки, еще не вполнѣ извѣстны.

Только въ первыхъ числахъ ноября, съ установленіемъ саннаго пути дѣла немного оживляются. Получаются точныя свѣдѣнiя изъ улуса, объ уловѣ рыбы, видахъ на промыселъ лисицъ и иныхъ пушныхъ звѣрей. «Подторговщики» русскіе и якуты отправляются на тундру къ чукчамъ, которые мало по малу начинаютъ двигаться какь-бы на встрѣчу купцамъ, къ югу, къ «краю лѣсовъ». Начинается подвозъ мяса, молочныхъ продуктовъ изъ улусовъ.

Въ декабрѣ прибываютъ первыя купеческія транспорты товаровъ, отправленныя вьюкомъ на лошадяхъ изъ Якутска еще въ августѣ. Часть кладей привозится на оленяхъ.

Эти караваны полярныхъ пустынь представляютъ красивое и своеобразное зрѣлище. Впереди каравана ѣдетъ на красивой и хорошей лошади, а иногда идетъ пѣшкомъ, ведя лошадь за поводъ проводникъ, якутъ въ просторномъ кафтанѣ съ буфами на плечахъ, въ мѣховой шапкѣ съ ушами. За нимъ тянется 10 или 20 лошадей, связанныхъ вмѣстѣ такимъ образомъ, что ременный поводъ (суларъ по як.) каждой задней лошади привязанъ къ деревянному сѣдлу, на которомъ виситъ по бокамъ лошади кладь — передней. За первымъ проводникомъ слѣдуетъ второй со своимъ отрядомъ лошадей, затѣмъ третiй и т. д. Когда приходитъ большой транспортъ клади, лошадей на 100, бываетъ, что голова каравана становится уже подлѣ лавки или дома купца, а изъ тайги съ трехъ сторонъ окружающей плотной стѣною городъ продолжаютъ выходитъ мѣрнымъ шагомъ, стуча и скрипя копытами по снѣгу, новыя вереницы лошадей. Прибытіе перваго транспорта составляетъ для города не маловажное событіе. Это бываетъ особенно въ тѣхъ случаяхъ, когда какой нибудь товаръ выйдетъ и вслѣдствіе этого цѣны на него подымутся до чрезвычайности. Въ бытность въ Колымскомъ округѣ случалось, что чай осенью доходилъ до 3 р. 50 к. за кирпичъ въ Среднемъ, а до 4 р. 50 к., въ Нижнемъ Колымскѣ и въ улусахъ; табакъ до 3 р. въ городѣ съ соотвѣтствующимъ повышеніемъ цѣны въ улусѣ. Въ такихъ случаяхъ положеніе жителей русскихъ и инородцевъ, а въ особенности послѣднихъ поистинѣ жалко. Безъ чаю и табаку колымчанинъ обойтись не можетъ; при рыбной пищѣ чай необходимъ. Колымчанинъ не пившiй долго чаю проявляетъ трогательное умиленіе при видѣ кирпича. Разъ мнѣ пришлось дать за работу одной старухѣ кирпичъ чаю. Такъ какъ она не ожидала ничего подобнаго по случаю общей «безчайницы», то видъ кирпича произвелъ на нее ошеломляющее впечатлѣніе. «Чаюшко, батюшко нашъ»! воскликнула она и схватила его дрожащими отъ волненія руками.

Сколько-бы ни стоилъ чай, обыватель его покупаетъ и платитъ иногда натурой, обязываясь везти на собакахъ за кирпичъ или за 3 ф. листового табаку въ Нижне-Колымскъ 6 пудовъ клади. Зимою нужно ѣхать 500 верстъ, изъ Средняго въ Нижній, не менѣе 6 дней. За три фун. табаку нужно ѣсть самому, кормить собакъ и семьѣ оставить что нибудь. Положеніе не завидное, но медаль имѣетъ обратную сторону. По дорогѣ вездѣ куда ни заѣдешь накормятъ, для собакъ кормъ съ собою, а полученный за провозъ клади табакъ можно продать якутамъ или чукчамъ еще дороже.

Хуже всего то, что въ случаѣ недостатка какого нибудь необходимаго для потребителя товара, въ родѣ чаю, на сцену выступаютъ разные безпатентные торговцы изъ мѣстныхъ состоятельныхъ, или какъ говорятъ, почетныхъ людей въ городѣ и такъ называемые бай-киги *) въ улусѣ. Тѣ и другіе обладаютъ какимъ-то чудеснымъ даромъ предвидѣнья. Они напередъ угадываютъ въ какомъ товарѣ подъ осень окажется недостатокъ и припрятываютъ его на тотъ случай. Тоже дѣлаютъ нѣкоторые купеческіе прикащики, иногда вопреки распоряженію своихъ отсутствующихъ хозяевъ. Кромѣ повышенія цѣнъ вдвое противъ ярмарочныхъ, почетные люди изобрѣтаютъ способы извлечь для себя возможно больше выгодъ изъ временно ненормальнаго положенія дѣлъ и обложить обывателя кромѣ прямыхъ налоговъ еще косвенными. Чай, безъ котораго обыватель не можетъ обойтись они не даютъ безъ сахару, совершенно обывателями не употребляемаго. Вмѣстѣ съ кирпичемъ чаю они обязываютъ покупателя брать 2 ф. сахару по 1 руб. или нѣсколько аршинъ плохого ситцу по 40 к. арш.

*) Богатый человѣкъ, богачъ (як.)

Предержащія власти, даже при самомъ честномъ и строгомъ отношеніи къ дѣлу не могутъ защитить бѣднаго обывателя отъ эксплоатаціи разныхъ бай-киги по многимъ причинамъ, подробное разсмотрѣніе которыхъ не представляетъ интереса. Достаточно сказать, что, во первыхъ, безпатентные торговцы — обыкновенно столпы и краеугольные камни, на которыхъ зиждется порядокъ, спокойствіе и благополучіе края, во вторыхъ, и это главное, въ Колымскомъ краѣ товаръ замѣняетъ деньги и имѣетъ покупательную силу, какъ это и понятно, при преобладаніи мѣновой торговли въ краѣ. Якутъ привозитъ продукты своего хозяйства и промысла и обмѣниваетъ ихъ на чай, табакъ, дабу, мѣдныя и желѣзныя издѣлія. Заимочникъ—мѣщанинъ покупаетъ всѣ эти продукты за рыбу или личный трудъ. Торговыя и иныя сдѣлки дѣлаются безъ всякаго посредничества денегъ. Въ краѣ издавна установился обычай — платить прямо товаромъ за продукты, работу и разные услуги. Чукчи и ломуты въ тундрахъ у себя не берутъ вовсе денегъ и на вопросъ, что стоитъ какая нибудь вещь, отвѣчаютъ: «кирпичъ, ныряхъ кирпичъ, пиликукъ, мятлиненъ папуша»*) и т. д. Поэтому нѣтъ основанія запрещать кому бы то ни было обмѣнивать табакъ въ городѣ или увозить его въ улусъ или на тундру, гдѣ деньги (за исключеніемъ серебряныхъ монетъ) почти не имѣютъ цѣны въ силу того, что не нужны чукчѣ, который нуждается въ чаѣ и табакѣ, не нужны и купцу, который ищетъ пушнину. Чукчи не знаютъ, что дѣлать съ деньгами въ тундрѣ. Даже для того, чтобы пропить ихъ, нужно имъ отправиться за 600, 700 верстъ въ городъ.

*) Кирп. 2 кирп. чайникъ, 5 папушей табаку.

Попытки властей ограничить произволъ купцовъ и кулаковъ въ области цѣнъ, ни къ чему не приводили. Одинъ исправникъ попробовалъ установить таксу на рыбу, мясо и прочіе продукты первой необходимости, но этимъ онъ удалилъ эти продукты съ рынка, уменьшилъ подвозъ съ улуса и вызвалъ ропотъ бѣднаго населенія, въ интересахъ котораго, онъ, по своему мнѣнію, дѣйствовалъ.

— Раньше хата за деньги можно было ндушку найти, а теперь и за деньги не купиши поисти харенъ! *) лучше ты ихъ, купцовъ, не шевель, чистосердечно говорили исправнику казаки.

*) Плохо. (Як.)

Исправникъ внялъ голосу народа, пересталъ шевелить купцовъ и дѣла пошли по-прежнему. Если принять во вниманіе, что жители Колымска всѣ, кромѣ ломутовъ и отчасти чукчей, въ душѣ торгаши, на эксплоатацію смотрятъ, какъ на явленіе необходимое и благодѣтельное, уважаютъ богатство, какими бы путями оно не было пріобрѣтено и, не смотря на добродушіе, простоту и патріархальность нравовъ, ловкое мошенничество считаютъ подвигомъ, то станетъ яснымъ, что самый мудрый и безкорыстный исправникъ не въ состоянiи ихъ перевоспитать и воспрепятствовать имъ «колпачить» и обирать другъ друга при помощи картъ, водки, кирпича чаю, папуши табаку и иныхъ «пособій».

Недостатокъ и вздорожаніе товаровъ въ извѣстныя времена года явленія до того обыкновенныя въ Колымскѣ, что въ языкѣ жителей выработалась соотвѣтствующая этимъ явленіямъ терминологiя. Въ Колымскѣ бываетъ безчайница, безтабачница, безиголица и т. п. Понятно, что прибытiя первыхъ транспортовъ всѣ ждутъ съ нетерпѣніемъ и оживляются, когда какой нибудь пріѣзжiй якутъ привезетъ извѣстіе о приближенiи купеческой клади.

Такимъ образомъ, разсказы о томъ, что въ Колымскѣ прибытіе транспорта спирту знаменуется колокольнымъ звономъ, имѣютъ нѣкоторый raison d'être. Точно бываетъ, что спиртъ встрѣчается населеніемъ съ большимъ тріумфомъ. Однажды въ городѣ и во всемъ округѣ вся водка вышла. Вышла до послѣдней капли: всѣ посуды изъ подъ спирту были выполосканы водой нѣсколько разъ, кабаки опустѣли, кабатчики были въ траурѣ. Городъ— страшно сказать — существовалъ цѣлый мѣсяцъ безъ водки. Этотъ мѣсяцъ составляетъ едва ли не самую скорбную страничку въ колымскихъ лѣтописяхъ. Никогда, даже во время оспы, не было такого унынія въ народѣ. И въ правду, не прискорбно ли справлять имянины безъ водки? Въ Колымскѣ каждую недѣлю чьи нибудь имянины, стало быть, въ теченіе мѣсяца было четыре имянинныхъ пирога, четыре имянинника провели день своего ангела въ трезвомъ видѣ.

— Какая обида! говорили соболѣзнующіе посѣтители. Ну и купцы! Чего имъ стоило водку-ту напередъ послать?

Купцы сами ошиблись въ разсчетѣ, предположивъ, что запасъ спирта достаточенъ и хватитъ до новаго привоза. Приказчики, сознавая вину хозяевъ, конфузились за нихъ.

Наконецъ, въ городъ прискакалъ верхомъ якутъ съ извѣстіемъ, что «20 лошадей спирту» находятся въ 250 верстахъ отъ города.. Первый, узнавшій это отрадное извѣстiе отъ самого вѣстника, обыватель обнялъ его и подарилъ ему рубль, второй, услыхавшій новость отъ перваго, закричалъ ура! и пустился плясать, третій прослезился. Когда первый пылъ увлеченія прошелъ, всѣ увидѣли, что общее ликованіе было преждевременно, ибо усталые, прошедшіе болѣе 2000 верстъ кони не могли двигаться скорѣе, чѣмъ по 30 верстъ въ день и до прибытія спирту въ городъ требовалась цѣлая недѣля. Цѣлая недѣля Танталовыхъ мукъ! Этого мало; еще одному имяниннику роковымъ образомъ предстояло провести день ангела въ трезвости и уныніи! На помощь обывателя пришелъ изобрѣтательный и не менѣе всѣхъ имянинниковъ стосковавшiйся по живительной влагѣ прикащикъ. Онъ послалъ за одной флягой спирту опытнаго каюра *) на собакахъ. Каюръ, обѣщавшій ѣхать что есть мочи, могъ сдѣлать всю дорогу туда и назадъ въ два съ половиной дня. Имянинникъ этой недѣли и слѣдующей воспрянули духомъ.

*) Ямщикъ.

На третій день по отъѣздѣ каюра чуть ли не все молодое поколѣніе Колымска, которое, по случаю ожидаемаго прибытія фляги, было освобождено отъ ученія въ школѣ, бѣгало въ тайгу на рекогносцировку. Взоры взрослаго населенія были обращены на якутскій трактъ т. е. на опушку тайги.

Когда показалась ожидаемая нарта съ драгоцѣнной поклажей, всѣ обыватели поспѣшили ей на встрѣчу, хотя всѣ, на своемъ вѣку, видѣли и осушили не одну флягу.

— Колокольнаго звона не было, говорили мнѣ обыватели, когда я впослѣдствіи разспрашивалъ ихъ объ этомъ замѣчательномъ событіи, не вѣрьте. Церковный сторожъ, точно, сдѣлалъ попытку проникнуть на колокольню, но былъ остановленъ во время соединенными усиліями трапезника и ктитора.

Трогательнѣе всѣхъ встрѣтилъ флягу Иванъ Васильевичъ, казакъ, извѣстный тѣмъ, что его круглый годъ никто не видѣлъ трезвымъ, что, впрочемъ, нисколько не мѣшало ему отправлять служебныя обязанности: стоять на часахъ, отворять магазинъ помощнику, звонить въ колоколъ при приближеніи начальства, ходить съ рапортомъ и объявлять, что все благополучно (что можетъ быть неблагополучнаго тамъ, гдѣ никто почти не запираетъ домовъ и гдѣ ничего не пропадаетъ изъ нихъ?). Въ теченіи всего мѣсяца «безспиртія» онъ мужественно переносилъ испытаніе, но при видѣ столь нетерпѣливо ожидаемой фляги, его, что называется, прорвало.

— Вотъ она, матушка! воскликнулъ онъ, подошелъ къ флягѣ, снялъ шапку и поцѣловалъ ее.

Съ такимъ тріумфомъ и задушевностью, какія выпали на долю фляги, не встрѣчали въ Колымскѣ ни одного почетнаго гостя, за исключеніемъ покойника Барамыгина купца, котораго въ 40-хъ или 50-хъ годахъ все населеніе встрѣчало колокольнымъ звономъ, хлѣбомъ и солью и про котораго сложили пѣсню, прославляющую его, какъ кормильца и отца.

Причины чрезвычайнаго поклоненія живительной влагѣ лежатъ гораздо глубже, чѣмъ это кажется съ перваго взгляда. Долгая восьмимѣсячная зима, суровость природы, отсутствіе впечатлѣній угнетаютъ душу не только уроженцевъ болѣе благодатныхъ мѣстъ, случайныхъ, временныхъ обитателей береговъ Колымы, но и аборигеновъ. Человѣкъ цѣпенѣетъ, какъ природа. Дѣятельность и энергія жителей крайняго сѣвера находится въ зависимости отъ дѣятельности солнца. Зимою, когда солнца нѣтъ, ночи долгія и темныя, энергія человѣка падаетъ, ослабѣваетъ. Лѣтомъ, когда солнце не сходить съ горизонта, «ходить кругомъ» какъ говорятъ въ Колымскѣ, энергія человѣка усиливается. Въ Колымскѣ солнце скрывается зимою почти совершенно на полъ мѣсяца, давая знать о своемъ существованіи алыми, розовыми, огненными полосками зари на краю неба. Эти проблески зари, мимолетныя улыбки, днемъ хмураго, ночью сверкающаго холоднымъ свѣтомъ звѣздъ неба — дороги жителямъ сѣвера. Унылый видъ береговъ Колымы зимою: нѣтъ вѣчно зеленыхъ сосенъ, елей, пихтъ, лишь одна темная, убранная инеемъ лиственница и печальные обнаженные кусты тальниковъ тянутся кругомъ необозримыми рядами. Все нѣмо и неподвижно кругомъ подъ бѣлой однообразной пеленою снѣга, все подавляетъ человѣка своей суровостью и безмолвіемъ. Какъ не искать бодрости и энергiи въ живительной влагѣ.

И житель сѣвера ищетъ бодрости въ водкѣ. Съ нею онъ забываетъ про свою неприглядную жизнь, вѣчную ночь и снѣга; онъ видитъ въ мечтахъ свое короткое прелестное лѣто, ясное голубое небо, гдѣ обмѣниваются поцѣлуями и сливаются въ объятьяхъ двѣ зари вечерняя и утренняя! Какъ долго ждать этого чуднаго мгновенія! 8—9 мѣсяцевъ каждый годъ!

Онъ видитъ его въ мечтахъ, слышитъ голосъ проснувшейся природы. Она слышится ему въ зеленомъ шумѣ тайги, въ журчаньи ручейковъ, въ крикахъ птицъ, которыя огромными стадами заглядываютъ на мигъ въ его унылую землю. И много хорошаго, чуднаго, противоположнаго тому, что видитъ онъ кругомъ, представляется его уму, разгоряченному «огненной водой» *). Какъ не пить ему? Это скрашиваетъ его неприглядную жизнь. У него нѣтъ средствъ пить каждый день умѣренно. Онъ напивается изрѣдка, но основательно и предпочитаетъ пить чистый спиртъ. Разъ есть спиртъ въ городѣ, онъ проникаетъ всюду въ Нижній, на тундру, въ улусъ и это понятно: всякому сладкаго хочется.

*)Аха мимиль (чук.) огненная вода.

Законъ не въ силахъ поставить преградъ доступу спирта къ инородцамъ. Изъ архивныхъ дѣлъ о чукчахъ видно, что спиртъ всегда находилъ доступъ къ нимъ. Если никто не привезетъ водки на тундру, то ближніе чукчи, стоящіе у края лѣсовъ сами придутъ за нею въ городъ, напьются сами и увезутъ немного въ тундры своимъ отсутствующимъ товарищамъ. Если бы какими нибудь чрезвычайными мѣрами можно было воспрепятствовать тому, чтобы чукчи изрѣдка напивались, то положеніе ихъ, если стать на ихъ точку зрѣнія, было бы печально.

Запрещеніе продавать водку инородцамъ никогда не достигаетъ цѣли. Инородцы пили и пьютъ; якуты вслѣдствіе сравнительной близости къ городу — часто, чукчи и ломуты — разъ въ годъ.

Гибельныхъ послѣдствій употребленiя водки, проявляющихся, какъ мнѣ приходилось читать, въ другихъ полярныхъ окраинахъ Сибири и Европ. Россіи — въ Колымскомъ краѣ незамѣтно. Это объясняется отчасти расовыми чертами населенія, отчасти климатическими условiями мѣстности. Якуты — живучее племя и не только не поддаются спаиванью, но сами спаиваютъ другихъ инородцевъ своихъ, менѣе даровитыхъ и способныхъ къ торговлѣ сосѣдей чукчей и тунгусовъ. Якутскiе старосты (князья) и вообще бай-киги являются главными торговцами въ ближайшихъ къ нимъ тундрахъ. Характерно отношеніе къ «огненной водѣ» чукчей и якутовъ. Когда чукча раздобудетъ флягу спирту онъ сейчасъ созываетъ друзей и приступаетъ къ выпивкѣ, которая прекращается лишь тогда, когда не остается ни капли спирту во флягѣ, но и тогда онъ не скоро разстанется съ нею: онъ нальетъ въ нее воды и будетъ пить эту воду, пока она будетъ сохранять запахъ спирту. Якутъ привозитъ къ себѣ весною изъ города флягу спирта и держитъ ее дома все лѣто до осени, ни разу не почувствовавъ потребности попробовать содержимое фляги. Осенью онъ везетъ ее на тундру продавать ее чукчамъ и тутъ ужъ не отказываетъ себѣ въ удовольствіи раздѣлить съ чукчами пирушку и покутить на счетъ своихъ покупателей. Ясно, что якутъ, торгашъ въ душѣ, болѣе подготовленъ къ воспріятiю благъ цивилизацiи, чѣмъ непосредственный, простой сынъ природы чукча.

Какъ я выше сказалъ, чукчи даже ближайшихъ тундръ могутъ основательно напиваться только разъ въ годъ, осенью, когда пріѣзжаютъ къ нимъ торговцы, или ранней весной, когда многіе изъ нихъ отправляются въ городъ продавать т. е. пропивать оленей, такъ какъ всѣ вырученные за оленей деньги они оставляютъ въ кабакахъ. Трудности, съ которыми для торговцевъ сопряжено путешествiе по тундрѣ, дѣлаютъ невозможной правильную доставку водки въ лагеря чукчей, такъ что спаиванью чукчей кладетъ предѣлъ сама природа.

Впрочемъ предполагаемая, по аналогіи, опасность погибели чукчей отъ пьянства вытекаетъ не изъ сношеній ихъ съ русскими. Русскіе торговцы никуда не годятся въ сравненіи съ своими конкуррентами американцами, которые пріезжаютъ на судахъ разъ въ годъ на сѣверо-восточныя берега Азiи и ведутъ контрабандную торговлю съ чукчами. По разсказамъ, пріемы ихъ таковы. Сейчасъ же по пріѣздѣ они высаживаются на берегъ съ бочками рому; оставивъ бочки на берегу, они пріѣзжаютъ обратно на судно. Чукчи, которые еще издали замѣчаютъ судно, сейчасъ уже являются на берегъ, разбиваютъ бочки и пьютъ. Въ самый разгаръ пьянства являются американцы съ товарами и тогда начинается у нихъ настоящая торговля съ чукчами. Велики ли ея размѣры опредѣлить трудно. Но если судить потому, что всѣ чукчи, какъ мнѣ пришлось видѣть въ Островномъ на Чукоткой ярмаркѣ, носятъ и нерѣдко продаютъ русскимъ американскiе рубахи, фуфайки, имѣютъ ружья системы Винчестера, американскiе ножи, топоры и даже карты, то можно придти къ заключенію, что дѣла американцевъ съ чукчами идутъ лучше, чѣмъ дѣла колымскихъ купцовъ, не перестающихъ жаловаться на упадокъ торговли. Къ этому вопросу я еще вернусь, когда буду говорить объ «Анюйской» ярмаркѣ.

Русскіе торговцы могутъ проникать только въ западную тундру, которая лежитъ между Индигиркой и Колымой, и гдѣ кочуетъ немного чукчей; въ восточную тундру ѣздятъ мало и рѣдко и не далѣе рѣки Анюй.

По р. Анадыру и далѣе на востокъ торговлю съ чукчами ведутъ жители села Маркова на Анадырѣ обрусѣвшiе чуванцы. Они получаютъ товаръ изъ Гижигинска, куда приходятъ пароходы; бываютъ они и въ Анюйской крѣпости и имѣютъ дѣла съ Колымскими купцами. Имъ разрѣшается покупать у купцовъ спиртъ въ большомъ количествѣ, при контролѣ полиціи, для своего употребленія. На обратномъ пути изъ Анюйской крѣпости они останавливаются въ чукотскихъ стойбищахъ и продаютъ чукчамъ спиртъ, если не выпьютъ его сами еще на Анюѣ, что случается очень часто.

Всѣ эти русскіе торговцы, право, весьма безобидны въ сравненіи съ предпріимчивымъ янки, который изведя ромомъ многочисленное племя краснокожихъ, постигъ искусство спаиванья въ такомъ совершенствѣ, о какомъ русскому купцу и не снилось никогда.

Разъ, проходя мимо лавки, я наткнулся на Нижне-Колымца, одѣтаго по чукотски, какъ всѣ Нижне-Колымцы. Онъ возился около своей нарты, что-то привязывалъ и укрѣплялъ на ней ремнями. Собаки лежали по бокамъ нарты и визжали, предчувствуя дорогу. На нартѣ у него лежала фляга «заширенная» коровьей кожей; отъ нея несло спиртнымъ запахомъ.

Изъ разговоровъ съ нимъ я узналъ, что онъ везетъ купеческую кладь въ Нижній.

— Это тоже кладь купца? спросилъ я, указывая на флягу.

— Нѣтъ, туто-ка моя капля катается, отвѣтилъ, какъ то сконфуженно, Нижне-Колымецъ. Можетъ чукочъ встрѣчу на Омолонѣ, стану оленей покупать у нихъ.

Я поднялъ флягу. Она была легохонька; въ ней дѣйствительно была капля, не болѣе двухъ бутылокъ водки. За неимѣньемъ посуды каюръ купилъ флягу «съ широю».

Всѣ Нижне-Колымцы ѣздятъ на тундру съ такими «каплями» и если вытерпятъ и не выпьютъ ее сами по дорогѣ, то пріобрѣтаютъ на нихъ оленей, одежду, а иногда «пышное» т. е. лисицъ и песцовъ. Никто безъ «капли» въ тундру не ѣдетъ: кто везетъ ради «пышнаго», а кто на случай, если придется ночевать въ снѣгахъ тундры подъ открытымъ небомъ. Чукчи такъ привыкли, что у всякаго пріѣзжаго имѣется въ большемъ или меньшемъ количествѣ «аха мимиль», что требуютъ ее отъ него, хотя бы онъ пріѣхалъ вовсе не для торговли.

Купцы и прикащики возятъ съ собою ведро, максимумъ флягу, такъ какъ на собакахъ везти больше нельзя. Эти ведра и фляги тоже «капли», такъ какъ человѣка четыре бравыхъ чукчей могутъ осушить флягу дня въ два.

Словомъ подвозъ спирта къ чукчамъ съ русской стороны — капля въ сравненіи съ подвозомъ его со стороны американской. Если наѣзды американцевъ на берега Беринговаго моря не прекратятся, то можно съ увѣренностью сказать, что честь пріобщенія чукчей къ цивилизаціи выпадетъ на долю американцевъ, а не русскихъ, потому что цивилизовать при помощи 40-ведерной бочки спирту гораздо легче, чѣмъ при помощи фляги, въ которой «катается капля».

Но если торговля спиртомъ съ инородцами существуетъ и развивается при запрещеніяхъ такъ, какъ бы не существовало оныхъ, то является вопросъ, не лучше ли отмѣнить ихъ совсѣмъ.

Странно, что противъ подобнаго мнѣнія возражаютъ именно тѣ, которые обязаны своимъ состояніемъ отчасти торговлѣ спиртомъ съ чукчами. Разъ мнѣ пришлось высказать вышеприведенное мнѣніе въ разговорѣ съ купцами. Одинъ изъ нихъ, который живя въ Нижнемъ, не разъ отправлялъ спиртъ «на море» къ чукчамъ, рѣшительно возсталъ противъ него.

— Помилуйте, тогда водка станетъ дешевле и чукчи пропьютъ все, что имѣютъ. Нѣтъ, это имѣло бы самое гибельное вліяніе на торговлю.

Изъ чрезмѣрной заботливости купца о чукчахъ я заключилъ, что отмѣна запрещенія, нежелательная тѣмъ, кому она должна бы, кажется, принести пользу, была бы полезна для нелегальныхъ потребителей, которымъ водка доставалась бы дешевле, а сама торговля спиртомъ, вслѣдствіе значительнаго пониженія барышей, потеряла бы свой заманчивый характеръ.

Я сознаю, впрочемъ, что затронутый мною «питейный вопросъ» серьезенъ и высказанное мною мнѣніе вскользь, можетъ быть и ошибочно.

К.

(Продолженіе будетъ).

(OCR: Аристарх Северин)

Очерки жизни Колымскаго края.

«Сибирскiй вѣстникъ» №6, 13 января 1895

 (Продолженіе, см. № 3).

Прiѣздъ чукчей и каменныхъ ломутовъ. Тайонъ Арара. Разсужденіе ломута о крещенiи. Торговля купцовъ съ ломутами.

Въ декабрѣ дни еще очень коротки. Солнце на мигъ вспыхнетъ на небѣ зарею и скроется гдѣ то за безконечнымъ моремъ тайги, темнѣющей на краю горизонта. Въ январѣ дни увеличиваются; солнце все дольше и дольше останавливается на небѣ, съ каждымъ днемъ подымается выше и обливаетъ бѣлую долину рѣки ослѣпительнымъ свѣтомъ. Въ ожиданіи прихода чукчей обыватель нѣсколько оживляется.

Въ январѣ, а иногда въ концѣ декабря происходятъ два важныхъ для всего города событiя: пріѣздъ чукотскаго головы Арары*) и каменныхъ ломутовъ. Голова оленьихъ чукчей Арара кочуетъ со своими стадами между рѣками Индигиркой и Алазеемъ, отчасти въ Верхоянскомъ округѣ, но ясакъ онъ платитъ Колымскому исправнику. Для платежа ясака, а главнымъ образомъ для продажи оленей онъ ежегодно пріѣзжаетъ въ Колымскъ. Арара одинъ изъ самыхъ богатыхъ чукчей. Онъ ведетъ значительную торговлю съ индигирскими и колымскими купцами, скупая пушнину по Индигиркѣ у чукчей и перепродавая ее купцамъ. Въ противоположность всѣмъ своимъ землякамъ онъ любитъ деньги, знаетъ имъ цѣну и одаренъ большой долей коммерческой сообразительности, такъ что никогда не даетъ себя околпачить якутамъ, а напротивъ самъ можетъ околпачить любого якута. Оттого онъ пользуется большимъ уваженіемъ у якутовъ, возводящихъ умѣнье колпачить въ добродѣтель и преклоняющихся передъ богатствомъ, чѣмъ у своихъ грубыхъ земляковъ. Въ Колымъ онъ приходитъ раньше всѣхъ прочихъ чукчей и выручаетъ большія деньги за оленей, которыхъ онъ продаетъ сравнительно дорого, по 6—8 руб. за оленя. Деньги онъ не пропиваетъ, такъ какъ пользуется даровымъ угощеніемъ у купцовъ, имѣющихъ съ нимъ дѣла.

*) Въ этомъ году умеръ.

Не имѣя такихъ большихъ стадъ, какъ чукчи, а лишь небольшое количество ѣздовыхъ оленей для передвиженія, ломуты проходятъ самые густые лѣса и непроходимыя горы. Пропасти, ущелья, утесы ничто не останавливаетъ ломута въ его погонѣ за пушными звѣрями. Всюду проникаетъ онъ верхомъ на своихъ обученныхъ и выносливыхъ оленяхъ. У нихъ олени горной породы, выше и сильнѣе чукотскихъ. Верхомъ на оленѣ, съ винтовкой въ рукахъ, ломутъ проходитъ большія пространства: въ теченіе года онъ успѣваетъ побывать на берегахъ Охотскаго моря, въ Гижинскѣ, на Анюѣ, въ Средне-Колымскѣ и у береговъ Ледовитаго океана — у чукчей. Промышляютъ ломуты, главнымъ образомъ, бѣлокъ, дикихъ оленей, медвѣдей (черныхъ) и лисицъ.

Въ Колымскъ ломуты приходятъ ежегодно платить ясаки, запасаться свинцомъ и порохомъ отъ казны, которая даетъ имъ то и другое очень дешево, не принимая въ разсчетъ стоимости доставки, платить купцамъ старые долги и получать новые запасы товаровъ, отправлять разные религіозные обряды, вѣнчаться, крестить дѣтей.

Ломуты народъ правдивый, честный и, по своему, религіозный. Миссіонеры заглядываютъ къ бродячимъ ломутамъ рѣже, чѣмъ къ кочующимъ чукчамъ, или, вѣрнѣе, не заглядываютъ никогда.

Дѣятельность миссiонеровъ въ Колымскомъ краѣ среди чукчей и бродячихъ инородцевъ не даетъ особенно благопріятныхъ результатовъ по разнымъ причинамъ, между прочимъ, вслѣдствіе низкаго уровня развитія членовъ миссіи и халатнаго отношенія ихъ къ своимъ обязанностямъ, въ исполненіи которыхъ они являются скорѣе чиновниками, слишкомъ преданными заботамъ о своемъ матеріальномъ благосостояніи, чѣмъ самоотверженными проповѣдниками слова Божія. Въ Колымскѣ два миссіонерныхъ стана; въ Нижне-Колымскѣ, гдѣ живетъ начальникъ миссіи, священникъ и діаконъ, псаломщикъ и на урочищѣ Сенъ-Коль верстахъ въ 200 отъ Алазейской тундры, гдѣ живетъ іеромонахъ съ псаломщикомъ, при часовнѣ. Каждый годъ осенью миссіонеры объѣзжаютъ свои участки. Незная ни чукотскаго, ни ломутскаго языка, а лишь якутскій, который также не понятенъ обитателямъ тундры, какъ и русскiй, они ограничиваются формальной стороной своего дѣла: совершаютъ службы, исполняютъ требы, крестятъ чукчей, а иногда вѣнчаютъ. Ихъ духовныя дѣти тоже ограничиваются формальнымъ, внѣшнимъ благочестіемъ: носятъ христіанскія имена (многіе чукчи впрочемъ ихъ не помнятъ) носятъ на шеяхъ кресты, крестятся на мѣдныя иконы, не совсѣмъ, впрочемъ, правильно), хорошо платятъ, въ особенности якуты и ломуты, духовнымъ отцамъ на требы и только. Въ душѣ они придерживаются вѣры отцовъ. Тундры, лѣса, горы населены, по ихъ вѣрованіямъ, различными, грозными и милостивыми, добрыми и злыми, отвратительными и прекрасными божествами. Они невидимо носятся по тундрѣ, слѣдятъ за людьми, помогаютъ и вредятъ имъ. Только одинъ шаманъ можетъ узнавать ихъ волю и разговаривать съ ними и, въ случаѣ надобности, отклонить ихъ гнѣвъ. Поэтому чукчи уважаютъ шамановъ больше, чѣмъ священниковъ, а ломуты въ равной степени оказываютъ уваженіе тѣмъ и другимъ. Они охотно крестятъ дѣтей и очень аккуратно исполняютъ все требуемое религіей, хотя не понимаютъ для чего это нужно.

Разъ я разговорился съ однимъ ломутомъ-старикомъ, говорившимъ немного по русски. Онъ сообщилъ мнѣ, что у него дома, гдѣ то тамъ за Анюемъ есть сынъ и что онъ еще не крещенъ.

— Что-же, надо окрестить его, сказалъ я.

— Надо крестить друкъ, отвѣтилъ старикъ. Да что пользы крестить? Все равно пропалъ *). Еслибы крестилъ, да не пропалъ — вотъ тогда ладно, добавилъ онъ въ раздумьи.

*) Умретъ.

Ломуты останавливаются за рѣкой, на правомъ берегу Колымы, на высокомъ камнѣ, верстахъ въ 30 отъ города. По цѣлымъ днямъ гостятъ они у представителя «Торговаго дома братьевъ Б. », съ которымъ они ведутъ дѣло. Утромъ они пріѣзжаютъ верхомъ на оленяхъ и привозятъ свои мѣха, бѣлки, лисицы, медвѣжины, ровдуги, оленьи шкуры, а вечеромъ уѣзжаютъ въ свои ровдужныя палатки и увозятъ полученные въ обмѣнъ за свои мѣха товары.

Ломуты тоже пьютъ и ѣдятъ у купца цѣлый день, но ведутъ себя гораздо приличнѣе, чѣмъ Арара. Для разсчета съ купцомъ они представляютъ выданныя имъ въ прошломъ году записки, гдѣ значится ихъ заборъ, а онъ имъ выдаетъ новыя. Эти записки вносятся въ долговыя книги и по нимъ производится разсчетъ.

Ломуты честны и платятъ долги. Если же стараго долга не могутъ заплатить вслѣдствіе дурного промысла, то, большею частью, вовсе не являются въ городъ за новымъ товаромъ. Часто при уплатѣ долговъ, бываютъ курьезные случаи. Однажды одинъ ломутъ, заплативъ свой долгъ, даетъ еще долгъ за какого то Ивана, котораго въ долговыхъ книгахъ не оказывается, и купецъ съ ломутомъ никакъ не могутъ столковаться по поводу него. Наконецъ, онъ припоминаетъ: «Не хоронилъ этотъ Иванъ на р. Омолонѣ такого-то?»

— Да, да, говоритъ обрадованный ломутъ, онъ и есть. Въ долговой книгѣ Иванъ былъ записанъ такъ: „Иванъ, неизвѣстно какого бродячаго рода, замѣчателенъ тѣмъ, что хоронилъ на Омолонѣ такого-то“. Книга ломутскихъ долговъ самая курьезная: часто фамиліи должниковъ неизвѣстны, должники записаны по примѣтамъ, родамъ или просто такъ: „спросить у такого-то“. И всѣ эти Иваны, извѣстные по примѣтамъ, или такiе о которыхъ надо спрашивать другихъ, по большей части платятъ исправно долги. Бываютъ примѣры, что долги за ломутами пропадаютъ, но рѣже, чѣмъ за якутами.

Не смотря на то, что ломуты останавливаются далеко отъ города среди густой чащи, къ нимъ ѣздятъ горожане торговать. Ломуты охотно покупаютъ церковныя свѣчи, мѣдные крестики и иконы, ладонъ, провіантъ, такъ они называютъ муку и соль. Съ этими мелочами къ нимъ ѣздитъ вся городская голь, вымѣнивающая себѣ на нихъ одежду, оленьи шкуры и нитки (спинныя сухожилья; ими шьютъ мѣховую одежду). Но бѣлокъ и лисицъ частнымъ лицамъ у нихъ достать трудно, такъ какъ всѣ эти мѣха идутъ купцамъ за долги и на покупку казеннаго свинцу и пороху, которые, хотя должны продаваться за деньги, разными путями обмѣниваются на пушнину. Интересъ казны, впрочемъ, отъ этого нисколько не страдаетъ, все что слѣдуетъ вносится въ казну, а нѣкоторый остатокъ, получаемый отъ обмѣна пушнины на деньги поступаетъ, кому слѣдуетъ.

К.

(OCR: Аристарх Северин)

Очерки жизни Колымскаго края.

«Сибирскiй вѣстникъ» №11, 25 января 1895

(Продолженіе, см. № 6)

III.

О торговлѣ въ Колымскомъ краѣ. Ея особенности. Бунтъ чукчи Кулиненка въ Нижнемъ. Казачья выдача. Предстоящее открытіе новаго тракта въ Колымскъ.

Мартъ и апрѣль — самое оживленное время во всемъ округѣ. Съ пріѣздомъ купцовъ оживленіе въ городѣ достигаетъ своего апогея. Приходятъ транспорты товаровъ, пріѣзжаютъ изъ Якутска купцы, уѣзжаютъ въ Нижній и въ Островное на ярмарку. Всѣ въ городѣ веселы и заняты; бѣдные обыватели заключаютъ подряды на доставку клади въ Нижній, на Анюй и обратно, богатые запасаются товарами на весь годъ для себя и для торговыхъ оборотовъ. Всѣ принимаютъ дѣловой и озабоченный видъ. Приказчики готовятъ отчеты для купцовъ, ихъ жены пекутъ для нихъ-же печенья, пироги и иныя издѣлія, называемыя стряпнею. Обыватель веселъ прежде всего потому, что представляется много случаевъ выпить, закусить и «пирожка откушать». Каждый купецъ даетъ обывателямъ хоть одинъ обѣдъ, при томъ его надо поздравить съ пріѣздомъ, проводить въ Нижній, поздравить съ благополучнымъ окончаніемъ ярмарки и проводить въ Якутскъ. Итого, пять ординарныхъ выпивокъ у всякаго купца, столько же наберется экстраординарныхъ и, глядишь, каждый день во время пребыванья купцовъ въ городѣ, гдѣ нибудь кушаютъ пирожокъ, выпиваютъ, и тихая жизнь обывателя на короткое время обращается въ непрерывный праздникъ.

Теперь необходимо сказать кое что о торговлѣ въ Колымскомъ краѣ. О ней даже въ Якутскѣ приходится слышать разныя небылицы. Правда ли, спрашивали меня, что купцы на чукотской ярмаркѣ за кирпичъ чаю берутъ бобра, за фунтъ табаку лисицу; и о другихъ небылицахъ въ этомъ родѣ. На торговлю въ Колымскомъ краѣ даже въ Якутскѣ смотрятъ, какъ на нѣчто исключительное, стоящее внѣ всякихъ экономическихъ законовъ. Захотѣлъ, молъ, купецъ взять за фунтъ табаку лисицу, и взялъ. Такое мнѣніе происходитъ оттого, что единичные исключительные факты, вовсе не характеризующіе положеніе вещей, благодаря своей исключительности, обобщаются, возводятся въ общее правило. Притомъ обращается вниманіе на высокія цѣны товаровъ, а упускаются изъ виду условія, какими эти цѣны создаются. Нѣкоторые поверхностные наблюдатели поспѣшностью своихъ заключеній вводятъ въ заблужденіе лицъ, интересующихся торговлею на крайнемъ сѣверо-востокѣ. Дѣйствительно, цѣны на товары въ Колымскомъ краѣ очень высоки, но надо посмотрѣть и на обратную сторону медали. Большинство колымскихъ купцовъ кредитуется въ Якутскѣ. Въ ярмарку купцы забираютъ въ кредитъ товаръ, отправляютъ его въ Колымскъ, а затѣмъ въ теченіи года и въ слѣдующую ярмарку платятъ по срокамъ долгъ, главнымъ образомъ, пушниной.

Разница цѣнъ на товары въ Якутскѣ и Колымскѣ весьма значительна. Такъ, напр. 1 пудъ сахару въ Якутскѣ 10—11 руб., въ Колымскѣ 38 руб., 1 кирпичъ чаю въ Якутскѣ 70 к., въ Колымскѣ 1 р. 80 к. —2 р., 1 пудъ табаку въ Якутскѣ 10 р., въ Колымскѣ 40 руб. Доставка на подрядныхъ лошадяхъ обходится 5—6 р. съ пуда, доставка одного кирпича приблизительно 35 коп. Обмѣнивается этотъ товаръ на пушнину по цѣнамъ, какія состоялись на пушнину, на Якутской ярмаркѣ, напримѣръ: 1 кирпичъ чаю за 10—12 бѣлокъ (бѣлка 18—20 к.). Изъ этого видно, что колымскіе купцы получаютъ прибыли 100 на 100. Всѣ ли эти 100 проц. кладутъ они себѣ въ карманъ? Если бы было такъ, то колымскіе купцы были бы самыми богатыми изо всѣхъ купцовъ области, потому что мелкій купецъ могъ бы наживать въ годъ по 10 тысячъ, а крупные, годовой оборотъ которыхъ равняется 100 тысячамъ, черезъ какихъ нибудь десять лѣтъ могли бы быть милліонерами. Между тѣмъ ни одинъ колымскій купецъ не имѣетъ и 100 тысячъ капитала.

Для того, чтобы объяснить себѣ такое несоотвѣтствіе между барышами, которые легко высчитать на бумагѣ и которые получаются въ дѣйствительности, надо обратить вниманіе на неблагопріятныя условія торговли въ краѣ.

Прежде всего купцы принуждены отдавать большую часть своихъ товаровъ въ кредитъ по большей части на слово, безъ всякихъ векселей и другихъ документовъ, инородцамъ, которые платятъ не во время, неисправно, а иногда не платятъ вовсе, При ликвидаціи дѣлъ одного недавно умершаго колымскаго купца оказалось, что за различными должниками въ Колымскомъ краѣ числится около 60 тысячъ рублей и только ⅕ этой суммы обезпечена документами; полученіе прочихъ ⅘ всей суммы — сомнительно. Еще при жизни купца колымчане подшучивали надъ нимъ, считая его долги пропащими. У всякаго купца много такихъ сомнительныхъ долговъ. Подрядчики, доставляющіе кладь, не всегда въ исправности и цѣлости привозятъ товары въ Колымскъ, и иногда нечего бываетъ взыскать съ нихъ за потраченное. Собственныя лошади купцовъ часто въ дорогѣ падаютъ, пропадаютъ, олени копытятся (особенная эпидемическая болѣзнь) и часто съѣдаются пастухами тунгузами, которые взваливаютъ вину на волковъ. Въ дорогѣ расходы купцовъ очень большіе: изстари ведется обычай, чтобы купцы поили всѣхъ якутовъ по тракту. Въ рѣдкихъ случаяхъ бываетъ, что купцы отдаютъ на ярмаркѣ въ Якутскѣ пушное дешевле, чѣмъ купили его сами, какъ было въ 92 г. съ бѣлкой и въ 93 году съ ровдугой. Если, кромѣ того, принять во вниманіе стоимость патентовъ, свидѣтельствъ, плату довѣреннымъ, приказчикамъ, разные «темные расходы», то дѣло представится въ иномъ свѣтѣ, хотя нельзя сказать, чтобы купцы не эксплуатировали мѣстнаго населенія и не сдирали шкуры съ кого можно и гдѣ можно. Но это свойственно купцамъ не только одного Колымскаго края и вытекаетъ не изъ личныхъ качествъ представителей торговли, а изъ принциповъ, на которыхъ она построена и законовъ, которыми она управляется.

Насколько я присмотрѣлся къ отношеніямъ купцовъ и покупателей въ Кол. краѣ, случаи безсердечной эксплуатаціи, какiя сплошь и рядомъ существуютъ въ другихъ мѣстахъ, тамъ очень рѣдки вслѣдствіе простоты и патріархальности нравовъ. Между купцами и инородцами существуетъ болѣе тѣсная связь чѣмъ та, которая обусловливается обоюдной пользой. Чукчи и ломуты называютъ купца, съ которымъ ведутъ дѣло, другомъ, при встрѣчахъ цѣлуются съ нимъ, приносятъ ему подарки, смѣшивая, такимъ образомъ, торговлю съ дружбой. Ведя дѣло съ однимъ купцомъ, инородцы его уже и держатся, хотя бы у него цѣны на товары были выше, чѣмъ у другихъ. «Нашими отцами заведена еще съ нимъ дружба», говорятъ они, когда ихъ хотятъ переманить къ себѣ другіе купцы дешевизною цѣнъ. Они смотрятъ на торговлю не какъ на простой обмѣнъ, а какъ на взаимную услугу, которой надо дорожить. Въ Колымскѣ славится нѣкто Б., какъ самый лучшій добытчикъ пушнины. Онъ даже не купецъ, а просто мѣщанинъ. Но отецъ его велъ торговлю съ чукчами въ тундрахъ, рисковалъ пускаться на лошадяхъ раннею весною далеко по восточнымъ тундрамъ къ берегамъ Ледовитаго океана. Онъ торговалъ съ чукчами долго, былъ очень добрый, совѣстливый человѣкъ и пріобрѣлъ среди чукчей много друзей. Эту дружбу наслѣдовалъ отъ него его сынъ. Стоитъ лишь ему показаться въ тундрахъ, какъ всѣ друзья повалятъ къ нему и принесутъ ему, что ни на есть лучшую пушнину своего промысла. Часто съ другомъ чукчи и не торгуются: «бери, ибо дашь въ замѣнъ — все ладно, не обидешь, какъ и отецъ не обижалъ». Такая дружба купца съ покупателями, унаслѣдованная отъ отцовъ, исключаетъ возможность всякихъ мошенническихъ продѣлокъ съ обѣихъ сторонъ и способствуетъ установленію добрыхъ сердечныхъ отношеній. На ярмаркѣ въ Анюйской крѣпости чукча идетъ не туда, гдѣ дешевле, а туда, гдѣ у него друзья. Къ другу—купцу онъ волокетъ нѣсколько санокъ пушнины и торгуется съ нимъ на все оптомъ.

Вслѣдствіе такого характера торговыхъ сношеній невозможны случаи, чтобы купцы, напоивъ до пьяна чукчей, отнимали у нихъ пушнину и потомъ выгоняли ихъ. Всѣ разсказы объ этомъ — чистѣйшій вымыселъ. За водку чукча отдаетъ добровольно, что угодно, но врядъ ли онъ позволитъ что нибудь отнять у себя. Отрезвившись, онъ можетъ потребовать отнятое обратно. Чукчи очень чувствительны къ обидамъ и оскорбленіямъ. Не толью дальніе носовые чукчи, но и ближайшіе оленьи иногда мстятъ, или дѣлаютъ попытку мстить за обиду оружіемъ. Всѣмъ въ Колымскѣ памятно, какъ «бунтовалъ» въ Нижнемъ чукча Кулиненокъ лѣтъ 10 тому назадъ. Чувствуя себя обиженнымъ купцомъ, Кулиненокъ вооружился длиннымъ американскимъ ножемъ и бросился въ домъ купца требовать объясненія. За нимъ послѣдовалъ братъ его съ ружьемъ винчестера. Къ счастью, во время предупрежденный купецъ убѣжалъ со всѣмъ семействомъ въ лавку и заперся въ ней. Паника распространилась среди купцовъ. Всѣ боялись какъ бы прочіе чукчи, гостившіе въ Нижнемъ, не поддержали своихъ земляковъ. Тогда послѣдствія Кулиненкова «бунта» были бы печальны для купца, запершагося въ лавкѣ, такъ какъ навѣрное можно сказать, что кремневыя ружья безъ замковъ и тупые погнутые штыки мѣстнаго гарнизона врядъ ли защитили бы купца отъ американскихъ ножей и ружей Винчестера. Казаки подъ предводительствомъ командира окружили домъ, гдѣ Кулиненокъ искалъ купца и старались обезоружить его и взять въ плѣнъ. Но запертый въ домѣ Кулиненокъ, съ ружьемъ винчестера могъ выдержать долгую осаду; не оставалось ничего болѣе, какъ взять домъ штурмомъ, что было не легко: никому не хотѣлось первому лѣзть подъ ножъ Кулиненка. Въ такомъ затруднительномъ положеніи честь Нижне Колымскаго воинства спасъ одинъ храбрый казакъ, который первымъ бросился въ домъ и схватилъ Кулиненка за руку. Желая спасти казака отъ удара ножемъ, командиръ выстрѣлилъ въ Кулиненка, но попалъ въ храбраго казака и прострѣлилъ ему руку. Однако Богъ смиловался, послалъ нижне-колымскому войску одолѣніе на враговъ: страшный винчестеръ въ тѣснотѣ и суматохѣ не былъ пущенъ въ ходъ, оба чукчи были связаны, избиты и посажены въ караулку.

Съ тѣхъ поръ Кулиненокъ, которому переломали ребро, закаялся пріѣзжать въ Нижній и живетъ безвыѣздно въ своихъ тундрахъ. А командиръ вмѣняетъ себѣ въ заслугу усмиреніе кулиненкова бунта и когда вспомнитъ о времени своего начальствованія въ Нижнемъ не безъ гордости заявляетъ:

— Да мое время было кровавое время! попробовали бы теперешніе тогда служить.

Какъ я уже говорилъ, торговля въ Колымскомъ краѣ мѣновая и происходитъ безъ посредства денегъ. Купцы получаютъ за свой товаръ отъ инородцевъ пушнину и мамонтовую кость. Деньги они получаютъ только отъ чиновниковъ, духовенства и казаковъ. Колымскіе казаки, какъ и якутскіе, получаютъ пайки натурой — 2 пуда муки (съ крупою 10 ф.) въ мѣсяцъ. Но казна сочла удобнымъ замѣнить Колымскимъ казакамъ полугодовое пайковое содержаніе деньгами, такъ что каждый Кол. казакъ получаетъ въ годъ 12 пуд. муки, а за 12 пуд. деньгами по 9 или 10 р. за пудъ, смотря по стоимости доставки, которая обходится казнѣ около 8 руб. съ пуда. Казачьи дѣти, мальчики до 7 лѣтъ получаютъ полъ пайка, съ 9 лѣтъ полный паекъ,

По приблизительному разсчету Колымская команда получаетъ ежегодно отъ казны 20—32 тысячъ руб. Эти деньги идутъ купцамъ. Казаки, занимающіеся рыболовствомъ, обходятся и безъ муки, продаютъ ее всѣмъ желающимъ, преимущественно купцамъ. Они даютъ довѣренности купцамъ на полученіе своихъ пайковъ или на «выдачу». Выдача муки бываетъ разъ въ два мѣсяца; выдача денегъ въ замѣнъ муки бываетъ раза три въ годъ обыкновенно по приходѣ почты.

Замѣна муки деньгами не улучшила матеріальнаго положенія всѣхъ казаковъ, а лишь нѣкоторыхъ, занимающихся торговлей и скупающихъ пайки другихъ. Такіе почетные люди изъ казаковъ покупаютъ денежный паекъ мѣсячный (20 р.) за половину его стоимости. Они даютъ впередъ деньги, чаще всего товары нуждающимся казакамъ, а потомъ, когда деньги получатся съ почтой, получаютъ ихъ денежные пайки полностію. По мнѣнію многихъ изъ числа самихъ казаковъ, вслѣдствіе замѣны муки деньгами общее матеріальное благосостояніе казаковъ даже понизилось. По словамъ стариковъ прежде, когда не было денегъ, казаки жили лучше, прилежнѣе занимались рыбнымъ и звѣринымъ промысломъ и если не носили «пойто» какъ теперь, а оленьи куфлянки, за то не голодали, меньше пили и не играли въ карты. Теперь всѣ надежды казаковъ покоятся не на трудѣ и промыслѣ, а на выдачѣ. Вмѣсто того, чтобы въ свободное время отправляться въ тайгу на промыселъ, казакъ отправляется куда нибудь попросить что нибудь «подъ выдачу», чтобы поиграть въ карты. Въ концѣ концовъ, казаки выдачи и въ глаза не видятъ: все получаютъ за нихъ купцы и отчасти почетные люди изъ казаковъ же.

Большинство казаковъ никогда и не бываетъ на выдачѣ, которая происходитъ у командира въ домѣ. Нѣкоторые приходятъ лишь для того, чтобы имѣть удовольствіе подержать въ рукѣ «выдачу» нѣсколько секундъ и передать ее собственноручно, зорко слѣдящему за нею, кредитору. Выдачу и получаютъ одни кредиторы, казаки лишь расписываются въ полученіи ея. Часто случается, что казаки продаютъ одинъ и тотъ же паекъ двумъ или нѣсколькимъ лицамъ, которые и дѣлятъ между собою выдачу, получая за рубль полтинникъ, двугривенный и менѣе. Не всегда, въ такихъ случаяхъ дѣло кончается мирно, полюбовно. Когда кредиторы не могутъ согласиться между собою на счетъ дѣлежки пайковъ, они отправляются въ полицейское управленіе и предлагаютъ дѣло о дѣлежкѣ на его усмотрѣнiе. Это называется: „доходить до окружного“ и никоимъ образомъ не означаетъ обращенія къ суду. По закону, казакъ не имѣетъ права продать пайка своего, всѣ сдѣлки на пайки заключаются частнымъ образомъ. Окружное обыкновенно миритъ противниковъ и вообще придерживается принципа невмѣшательства въ торговыя и экономическія дѣла и избѣгаетъ лишней переписки изъ за всякихъ пустяковъ. Въ скоромъ времени, быть можетъ, условія торговли въ Колымскомъ краѣ и ея характеръ нѣсколько измѣнятся. Давно уже былъ поднятъ вопросъ о соединеніи Колымска прямымъ путемъ съ приморскимъ городомъ Гижигинскомъ и объ изысканіи самаго удобнаго пути. Еще въ 1889 г. колымскiй исправникъ г. Карзинъ съ рѣдкой энергіей и умѣніемъ изслѣдовать верховья р. Колымы и ея притоки Коркодонъ и Лаудонъ и представилъ свои соображенія относительно новаго пути на усмотрѣніе властей. Въ 1893 г. тотъ же г. Карзинъ съ совѣтникомъ г. М—мъ отправились въ Гижигинскъ по верховьямъ Колымы и счастливо достигли его. Обратно въ Колымскъ они вернулись другою дорогой, такъ наз., чукотской и такимъ образомъ осмотрѣли, въ одну поѣздку, два пути. Въ 93—94 гг. амурское товарищество изслѣдовало и нашло удобнымъ новый путь отъ бухты Олы на Охотскомъ морѣ, черезъ Становой хребетъ, гдѣ былъ отысканъ удобный перевалъ до верховьевъ Колымы. Амурское товарищество предполагаетъ устроить складочныя мѣста товаровъ на берегу Ольской бухты и на берегахъ Колымы и весною по вскрытіи рѣки доставлять въ средній Колымскъ и Нижній товары сплавомъ на паузкахъ. Въ настоящемъ (94) году, какъ слышно, товариществу не удалось доставить своихъ кладей къ берегу Колымы, но въ слѣдующемъ году эту доставку можно считать вѣроятной.

Удобство пути по верховьямъ Колымы извѣстно давно. Многіе подрядчики, доставляющіе казенную муку, соль, порохъ и свинецъ, ѣздятъ черезъ Омиконъ въ Верхне-Колымскъ и оттуда на плотахъ доставляютъ клади въ Среднiй.

Въ случаѣ удачи амурскаго товарищества цѣны товаровъ вь Колымскѣ упадутъ до такой степени, что всѣ торговцы, получающіе свой товаръ изъ Якутска старымъ трактомъ черезъ Верхоянскъ, Индигирку и пр., не въ состоянiи будутъ выдержать конкурренціи и должны будутъ или прекратитъ дѣло или закупать товары у амурск. тов. Если послѣднее будетъ продавать чай, напр. по 1 р. и 1 р. 20, то и эти цѣны окажутся раззорительными для прежнихъ торговцевъ. Значеніе стараго тракта падетъ, лишь только торговое движеніе по немъ прекратится и расходы по содержанію станцій, вѣроятно, увеличатся.

К.

(OCR: Аристарх Северин)

ОЧЕРКИ КОЛЫМСКАГО КРАЯ.

«Сибирскiй вѣстникъ» №15, 2 февраля 1895

(Продолженіе, см. № 11).

IV.

На Анюй. Ѣзда на собакахъ. Дорога въ Нижне-Колымскъ по Колымѣ. Погребъ—Угоръ. Омолонскій волокъ. Земля юкагирская и ея обитатели, послѣднiе могикане юкагирскаго племени на Омолонѣ. Нижне-Колымскъ, своеобразная жизнь въ немъ. Характеристика низовика и неподатливость его инородческимъ вліянiямъ.

Купцы уѣзжаютъ одинъ за другимъ въ Нижне-Колымскь въ половинѣ марта; оттуда — уже всѣ вмѣстѣ на рѣку Анюй въ Крѣпость «Островное», куда къ концу марта стягиваются со всѣхъ тундръ чукчи, а съ ними большая часть тунгусовъ,обитающихъ въ западной тундрѣ между Индигиркой и Колымой. Тунгусы этой тундры, съ тѣхъ поръ какъ у нихъ окопытились т. е. пали (отъ болѣзни копытъ) стада оленей, въ средствахъ пропитанья стали въ зависимость отъ сосѣднихъ чукчей. Не имѣя большихъ стадъ оленей, тунгусы живутъ оленями чукчей и за это даютъ имъ продукты своего промысла: пушныхъ звѣрей, преимущественно песцовъ, которые пропиваются или обмѣниваются сообща на товары. Тунгусы лучшіе промышленники звѣрей, чѣмъ чукчи. Пастухи стадъ у чукчей этой тундры тоже все больше тунгусы. Плату за свой трудъ они получаютъ оленями; вслѣдствіе чего бываетъ, что пастухъ, если ему посчастливится, прослуживъ нѣсколько лѣтъ, заводитъ свое собственное стадо. Вращаясь то среди чукчей, то среди якутовъ, тунгусы переняли многое отъ тѣхъ и другихъ. Носятъ они чукотскіе костюмы въ дорогѣ; свои національные костюмы — пыжиковые передники расшитые бисеромъ, пыжиковые кафтаны съ уходящими назадъ полами, длинные выше колѣнъ торбаса — они надѣваютъ въ торжественныхъ случаяхъ; женщины тунгуски, впрочемъ, носятъ свой костюмъ съ погремушками всегда. Тунгусы говорятъ хорошо по чукотски и по якутски и служатъ переводчиками купцамъ на тундрѣ.

Кромѣ оленьихъ чукчей на Островномъ бываютъ носовые, собачьи чукчи, каменные ломуты, анадырщики, обрусѣвшіе чуванцы и индигирщики русскіе, жители низовьевъ Индигирки.

Не только купцы уѣзжаютъ на ярмарку въ Островное. Все взрослое населеніе обѣихъ станицъ края Средняго и Нижняго уѣзжаетъ туда. Въ городѣ остаются только старики, женщины и дѣти. Богатые обыватели ѣдутъ торговать, бѣдные везутъ купеческіе клади. На ярмаркѣ всѣ обращаются въ купцовъ: одни торгуютъ для себя, другіе чужимъ товаромъ, за извѣстное вознагражденіе. Ѣздятъ и доставляютъ клади въ Нижній и на Анюй исключительно на собакахъ. Въ одну нарту впрягается не менѣе 9 собакъ, а полная упряжка состоитъ изъ 12 собакъ, такъ что всѣ собаки города въ ярмарку уходятъ на Анюй. Кто самъ не ѣдетъ, отдаетъ своихъ собакъ «въ тѣло» по 2 р. за штуку. Доставка клади изъ Средняго въ Нижній  обходится 10—12 р., изъ Нижняго на Анюй 5 р. «съ лошади». «На лошадь клади» — мѣстное выраженіе, порожденное мѣстными условіями передвиженія и перевозки кладей. Вся купеческая и казенная кладь идетъ въ Колымскъ на лошадяхъ вьюкомъ. Лошадь вьючнымъ порядкомъ, продолжительное время, можетъ везти не болѣе 6 пудовъ, поэтому кладь считаютъ по лошадямъ. На сто лошадей клади значитъ 600 пудовъ, вмѣстѣ съ нартой. Всего въ Колымскъ приходитъ товаровъ лошадей на 900, кромѣ казенной клади: муки, соли, гороху и свинцу. Въ Нижне-Колымскъ отправляется лошадей приблизительно на 300, а половина этого количества (лошадей на 120—150) увозится на Анюй*).

*) Цифры эти приблизительны. Отчетовъ объ Анюйской ярмаркѣ нѣтъ. Оффицiальные отчеты грѣшатъ неточностью цифръ. Анюйская ярмарка съ каждымъ годомъ падаетъ, но купцы въ своихъ отчетахъ имѣютъ тенденцiю понижать цифры.

На Анюй идетъ спеціально чукотскій товаръ: кирпичный чай, листовой табакъ, желѣзныя и мѣдныя издѣлія; котлы, гвоздовики, чайники, сковороды, разные ножи, сахаръ рафинадъ и леденецъ, платки, бумажные шарфы и шали. Ситцу чукчи берутъ мало, предпочитая брать у американцевъ готовыя «камлеи» и рубахи. Это главные товары. Прочихъ товаровъ везутъ мало. 10—12 собакъ могутъ везти на полторы или двѣ лошади клади, такъ что одна нарта можетъ заработать въ Анюй и обратно 45—60 рублей. Наемъ нарты подъ себя обходится купцамъ не менѣе 50 р. Изъ этого видно, что ярмарка въ Островномъ доставляетъ жителямъ Средняго и Нижняго порядочные заработки. Часто поѣздка на Анюй занимаетъ въ хозяйственныхъ разсчетахъ колымчанъ первое мѣсто. Многіе средневцы держатъ собакъ только ради ярмарки, такъ какъ для хозяйственныхъ работъ, возки дровъ и проч., выгоднѣе держать лошадь. Прекрасные сѣнокосы, вблизи города, даютъ возможность всякому дешево заготовлять себѣ сѣно. Нижне-Колымцамъ собаки необходимы для разъѣздовъ по тундрѣ.

Низовики, или какъ ихъ называютъ въ Среднемъ, «нижношанщики» артисты собачьей ѣзды. Они еще въ дѣтствѣ постигаютъ всѣ тайны собачьей натуры и искусство управленія нартой. Частые разъѣзды по чукчамъ и по морю, куда они ѣздятъ промышлять тюленей, дѣлаютъ изъ нихъ опытныхъ и неустрашимыхъ ѣздоковъ. Собаки у нихъ хорошія и подобраны превосходно. Каждый каюръ нѣсколько разъ перемѣнитъ собакъ, пока не подберетъ такихъ, которыя обладаютъ въ одинаковой степени извѣстными качествами. Быстрота ѣзды на собакахъ зависитъ въ значительной степени, отъ умѣнья управлять ими, и потому часто опытный каюръ ѣдетъ лучше на плохихъ собакахъ, чѣмъ неопытный на хорошихъ. Хорошій каюръ умѣетъ вдохновить собакъ. Одинъ казакъ въ Нижне-Колымскѣ, славившійся какъ лучшій каюръ во всемъ округѣ ослѣпъ. Онъ проводилъ все свое время въ разъѣздахъ по тундрамъ, по морю и совершалъ на своихъ собакахъ такія отважныя путешествія, что про него говорили что онъ знается съ нечистою силою. Ослѣпнувъ, онъ не пересталъ ѣздить на своихъ любимыхъ собакахъ. Лишь только онъ ощупью сядетъ на нарту, возьметъ приколъ*) и свиснетъ — они скроются изъ глазъ, точно улетятъ съ вѣтромъ. Онъ сидитъ на нартѣ и знай посвистываетъ себѣ, собаки сами идутъ куда нужно, точно отгадываютъ мысли своего слѣпого хозяина.

*) Палка съ желѣзнымъ острымъ наконечникомъ, которой тормозятъ и останавливаютъ нарту.

* * *

Отъ Средне-Колымска до Нижняго 500 верстъ. На хорошихъ «проходныхъ» собакахъ проѣзжаютъ это разстояніе въ 2—3 дня, включая сюда кормленіе собакъ, остановки и отдыхъ. На перемѣнныхъ ѣдутъ полтора сутокъ. Нѣкоторые купцы проѣзжали раньше это разстояніе на двухъ перемѣнныхъ нартахъ въ одни сутки. «Кладовщики» ѣдутъ не менѣе 6 сутокъ.

Такъ какъ жителей по дорогѣ мало, и всѣмъ ѣдущимъ приходится ночевать, заходить грѣться и пить чай въ однихъ и тѣхъ же пристанищахъ, то всѣ разбросанныя по дорогѣ юрты, заимки, на короткое время проѣзда ярможанъ, обращаются въ гостинницы. Купцы останавливаются въ нихъ отдыхать, каюры и кладовщики заходятъ за собачьимъ кормомъ, который они еще задолго до ярмарки нарочито развозятъ и оставляютъ по дорогѣ у жителей, чтобы не везти его съ собою во время поѣздки на Анюй, Нѣсколько дней проѣзда ярможанъ обращается для придорожныхъ жителей въ праздникъ. Для многихъ изъ нихъ случай выпить даромъ только и бываетъ во время проѣзда купцовъ; слѣдующяго случая надо ожидать цѣлый годъ.

Дорога идетъ большею частью по рѣкѣ, но во многихъ мѣстахъ, гдѣ рѣка дѣлаетъ повороты, изгибы, дорога идетъ по «горѣ». Чѣмъ дальше къ сѣверу, тѣмъ рѣка становится шире и величественнѣе; по правому берегу тянутся утесы, такъ называемые камни. Много красоты придаютъ берегамъ рѣки эти камни и лѣтомъ, и зимою.

Во всякую погоду красива Колыма. Лѣтомъ въ тихую погоду все на ней спокойно, точно все находится въ какомъ то созерцательномъ настроеніи, высокіе утесы глядятъ въ небо, небо глядится въ воду, голубой прозрачный туманъ носится надъ далекими зелеными островами, замыкающими горизонтъ; въ протокахъ вереницы лебедей тихо колыхаются въ невидимыхъ струяхъ и любуются своими отраженіями въ водѣ и бездонной голубой пропастью неба. Тиха необъятная долина рѣки, изрѣдка раздается на берегу пѣсня рыбака, закидывающаго сѣти у подножья утесовъ. Пѣсня разносится по Колымѣ и въ ней поется про Колыму. Рыбакъ одинъ на протяженіи 50—100 верстъ на пустынныхъ берегахъ. Когда завоетъ вѣтеръ, запрыгаютъ и запѣнятся волны неспокойными необозримыми рядами по поверхности воды, Колыма поетъ, тогда, свои пѣсни и съ ними несется мимо камней на встрѣчу Океану.

Зимою утесы своими бурыми темными боками и уступами разнообразятъ бѣлую долину рѣки. Въ тихую погоду они точно дремлютъ подъ снѣговыми шапками. Когда же реветъ, снѣжными волнами стелется по рѣкѣ, снѣжнымъ столбомъ проносится въ воздухѣ, со стономъ и воемъ прыгаетъ съ камня на камень пурга, кажется,что нѣмые, дремавшіе утесы проснулись и перекликаются между собою на всемъ своемъ протяженіи отъ верховьевъ рѣки до Ледовитаго моря.

Нижне-Колымскіе поэты—каюры воспѣли дорогу отъ Средняго до Нижняго въ своихъ пѣсняхъ. Впрочемъ они воспѣли не суровую подавляющую красоту береговъ рѣки, а трудность ѣзды по нимъ. Въ ихъ пѣсняхъ много мѣста отводится такимъ мѣстностямъ, ѣзда по которымъ сопряжена для каюровъ съ большими трудностями и опасностями. Изъ такихъ мѣстъ особенно, замѣчательны Погребъ-Угоръ — высокій, совершенно крутой спускъ на рѣку. Нарта въ одно мгновеніе слетитъ съ головокружительной быстротой съ 20-ти саженной высоты; каюръ вонзаетъ приколъ въ снѣгъ и старается тормазить нарту, чтобы она не наѣхала на собакъ и не повредила ихъ. Конечно подыматься на такую гору съ нагруженной нартой чрезвычайно трудно. Не одинъ каюръ, быть можетъ плакалъ и проклиналъ судьбу на этомъ мѣстѣ.

Ѣзда по Омолонскому волоку, холмистой мѣстности, находящейся между Колымой и рѣкой Омолономъ, впадающей въ нее, очень трудна. Надо подыматься на горы, ѣхать по косогорамъ, ежеминутно рискуя полетѣть внизъ и провалиться въ глубокій снѣгъ, наполняющій ямы. Каюръ все время идетъ пѣшкомъ, поддерживая нарту на раскатахъ. Если тяжело нагруженная нарта опрокинется въ яму, то часто одному человѣку не подъ силу вытащитъ ее оттуда и поставить на полозья.

На Омолонскомъ волокѣ начинается земля юкагирская. Мѣстность имѣетъ въ себѣ нѣчто своеобразное и представляетъ нѣчто среднее между тундрой и тайгою. Поросшіе мхомъ холмы, голыя кочковатыя поляны перемежаются съ долинами, покрытыми рѣдкимъ, низкорослымъ лѣсомъ. Неровная, гористая, прорѣзанная лощинами и оврагами мѣстность представляетъ одинаковыя удобства для ломутовъ охотниковъ и чукчей оленеводовъ. Недалеко отъ устья р. Омолона живутъ чукчи, по верховьямъ ея ломуты. Нѣкогда здѣсь жило нѣсколько юкагирскихъ родовъ.

Юкагиры — племя одного происхожденія съ ломутами, какъ доказываетъ, между прочимъ, нѣкоторое сходство языка, вымерли. Оставшіеся совершенно обрусѣли, смѣшались съ русскими и переселились въ Нижне-Колымскъ. Теперь на Омолонѣ живетъ осѣдло нѣсколько семействъ юкагиръ. Это послѣдніе жалкіе остатки вымершаго племени — послѣдніе могикане. Пройдетъ еще лѣтъ 20 и Омолонскіе юкагиры забудутъ все, что знаютъ о жизни своихъ отцовъ, всѣ преданья старины и совершенно сольются съ русскими. И теперь только два или три человѣка изъ нихъ знаютъ немного по юкагирски. Они между собою говорятъ по русски, поютъ русскія пѣсни, одѣваются дома по русски, въ дорогѣ по чукотски, какъ Нижне-Колымцы. Предки ихъ, подобно ломутамъ, имѣли оленей и жили звѣринымъ промысломъ. Теперешніе юкагиры занимаются преимущественно рыболовствомъ и ѣздятъ на собакахъ: два или три человѣка между ними и теперь славятся, какъ замѣчательные звѣроловы. Когда я просилъ нѣкоторыхъ изъ нихъ разсказать мнѣ что нибудь о жизни своихъ предковъ, или старинныя сказки и легенды, они сознавались, что не знаютъ по юкагирски и ничего не знаютъ о прошломъ своего племени. «Есть одинъ Иванъ, говорили они, онъ знаетъ по юкагирски и мастеръ сказывать сказки, если его напоить пьянымъ, можетъ и разсказать чего нибудь. Да жаль, онъ теперь къ чукчамъ уѣхалъ».

Кромѣ сходства языковъ, на родство юкагиръ и ломутовъ указываетъ еще то, что названія юкагирскихъ и ломутскихъ родовъ обитающихъ по верховьямъ Омолона — сходны, Наружностью юкагиры совсѣмъ не похожи ни на чукчей, ни на якутовъ и мало на ломутовъ. Въ чертахъ лица у нихъ есть что то оригинальное. 0ни по большей части смирны и черны волосомъ, но многiе имѣютъ свѣтлые волосы и бѣлыя чистыя лица. На Омолонѣ живутъ потомки 1-го и 2-го Омоцкаго рода, поэтому ихъ называютъ Нижнеколымцы Омоками, что нельзя смѣшивать съ якутскимъ словомъ Омукъ что значитъ тунгусъ. Остатки юкагирскаго племени живутъ еще на верховьяхъ Колымы за Верхне-Колымскомъ.

Омолонскіе юкагиры числятся инородцами, платятъ ясакъ, между прочимъ, и за умершихъ, чѣмъ они очень недовольны ибо умершихъ «душъ» у нихъ больше чѣмъ живыхъ. Они имѣютъ своего старосту и отбываютъ нѣкоторые натуральныя повинности, которыя имъ не подъ силу.

Живутъ послѣднiе юкагиры въ хорошихъ русскихъ рубленныхъ избахъ, но живутъ бѣдно. Между тѣмъ земля юкагирская имѣетъ много естественныхъ богатствъ. Рѣка Омолонъ замѣчательно рыбная. Рыба въ ней идетъ такъ густо, что плохими неводами осенью въ какихъ нибудь двѣ недѣли «омолонщики» могутъ заготовить себѣ рыбы на всю зиму. На каждый неводъ иногда приходится осенью по 1000 крупныхъ рыбъ — моксуновъ. Лѣтній промыселъ тоже весьма обиленъ — но онъ весь идетъ за неимѣніемъ хорошихъ погребовъ и соли, на приготовленіе юкалы *). Птицы: утокъ, гусей, лебедей на Омолонѣ такая масса, что крики ея мѣшаютъ людямъ спать во время перелета. Жаль, что Омолонщики, не смотря на свои просьбы, плохо снабжаются порохомъ и свинцомъ. Лѣтомъ они добываютъ много линной птицы, но она у нихъ портится за неимѣніемъ соли, которой инородцы никогда въ глаза не видятъ (да и русскіе очень рѣдко) не смотря на то, что казна доставляетъ соль на свой счетъ и приказываетъ продавать ее по Якутской цѣнѣ, по 1 р. 20 к. за пудъ. Это, какъ и всѣ прочія благодѣянія казны, не идетъ въ пользу тѣмъ, которыхъ оно имѣетъ въ виду, т. е. массѣ населенія, а обогащаетъ лишь немногихъ, предоставляемъ догадаться кого.

*) Юкала приготовляется такъ: голова и кости вынимаются изъ рыбы, срѣзываются только мягкія части бока и животъ (пупокъ). Юкала вялится на солнцѣ, а потомъ коптится надъ очагомъ.

Окрестныя тундры и тайга изобилуютъ пушными звѣрями. Словомъ, природа одарила землю юкагирскую многими неисчерпаемыми дарами, но какъ это часто бываетъ, люди не умѣютъ пользоваться ими разумно, не замѣчаютъ истиннаго богатства, разсѣяннаго вокругъ нихъ и гонятся за призрачнымъ. Омолонщики содержатъ почтовую станцію по довѣренности отъ купца и возятъ въ Нижне-Колымскъ и обратно почту, казаковъ и должностныхъ лицъ. Въ этомъ они проводятъ большую часть зимы и мало заглядываютъ въ тайгу. Все, что зарабатываютъ они за гоньбу, не идетъ имъ въ прокъ. Вообще, они, какъ ихъ ближайшіе сосѣди Нижне Колымцы, замѣчательно лѣнивы, безпечны и непредусмотрительны.

Нижне-Колымскъ, лежащій въ 110 верстахъ отъ Омолона на сѣверъ, недалеко отъ Океана (250 в.), среди чукотской и югакирской земель, живетъ особой, своеобразной жизнью, оторванъ отъ южной части округа, населеннаго якутами и не подчиненъ тѣмъ вліяніямъ, которыя господствуютъ въ Среднемъ. Въ Среднемъ якутскій языкъ распространенъ наравнѣ съ русскимъ. На немъ говорятъ всѣ, патриціи и плебеи. Многіе говорятъ по якутски лучше, чемъ по русски, — явленіе общее для всей Якутской области, кромѣ Нижне-Колымска, гдѣ никто не умѣетъ говорить по якутски. Въ отношеніи языка якуты обыкновенно побѣждаютъ русскихъ: послѣдніе объякучиваются и иногда забываютъ свой родной языкъ, какъ ближайшiе къ Якутску приленскiе крестьяне. Въ Нижне-Колымскѣ замѣчается обратное явленіе. Якуты, живущіе въ Нижнемъ и вблизи него по закоулкамъ, совсѣмъ обрусѣли, говорятъ по русски и по чукотски, живутъ не въ юртахъ, а въ русскихъ рубленныхъ домахъ, поютъ не рѣжущія ухо гортанныя пѣсни безъ риѳмъ и почти безъ словъ, а старинные русскія пѣсни.

Обстоятельство достойное вниманія: горсть русскихъ, затерянная въ тундрѣ среди дикихъ племенъ, оказалась настолько живучей и сильной, что подчинила ихъ своему вліянію. Окрестные юкагиры и якуты обрусѣли и хотя въ административномъ отношеніи населеніе Нижне-Колымска и окрестностей раздѣляется на три общества: русское мѣщанское, якутское и юкагирское (на Омолонѣ), въ бытовомъ отношеніи оно представляетъ изъ себя одно общество и имѣетъ одни и тѣ же обычаи и нравы. Правда и здѣсь русскіе кое что переняли отъ окружающихъ ихъ инородцевъ. Они говорятъ нѣсколько испорченнымъ языкомъ: вмѣсто «р» и «л» въ ихъ рѣчи слышно «й», шипящіе звуки употребляются вмѣсто свистящихъ и наоборотъ, тѣмъ не менѣе они сохранили всѣ русскіе обороты рѣчи и старинныя слова, уже исчезнувшія въ Среднемъ. Низовикъ во всемъ отличается отъ Средневца. Въ Среднемъ жители подражаютъ всему, что заводится изъ Якутска, стараются быть comme il faut, и что бы у нихъ все было такъ, какъ въ Якутскѣ.

Низовики ничему не подражаютъ: говорятъ, одѣваются, живутъ, веселятся и горюютъ по своему. У нихъ, несмотря на ихъ смѣшиванье съ юкагирами, сохранился русскій типъ въ большей чистотѣ, чѣмъ у средневцевъ, смѣшанныхъ съ якутами. Женщины нижнеколымскіе гораздо красивѣе средневскихъ. Мущины зимою носятъ костюмъ чукотскій, какъ болѣе удобный для дороги: пыжиковыя *) рубахи, штаны изъ оленьихъ лапъ на выпускъ поверхъ торбасовъ съ мохнатыми подошвами изъ «изетокъ», вырѣзываемыхъ изъ подъ оленьихъ копытъ. Женщины носятъ обыкновенные сарафаны, кофты на мѣху, называемыя «курмышками» и шубы, опушенныя горностаемъ.

*) Молодой олень, пушистой шерсти, выпоротокъ, только что родившiся олень, недоросль, молодой олень низкой шерсти.

Всѣ Низовики болѣе или менѣе знаютъ чукотскій языкъ, но употребляютъ его лишь въ сношеніяхъ съ чукчами, между собою они говорятъ исключительно по русски.

Словомъ, Нижне-Колымскъ имѣетъ мало общаго съ Среднимъ: тамъ свои нравы, свои забавы и пѣсни.

Характеръ Нижне-Колымца тоже разнится отъ характера коренного средневца. Послѣдній нѣсколько угрюмъ и сосредоточенъ въ себѣ; складъ ума у него практическій. Низовикъ веселъ, экспансивенъ, склоненъ къ лѣни и мечтательности. Всѣ Нижне-Колымцы — поэты, лгуны и музыканты, всѣ они играютъ на самодѣльныхъ балалайкахъ и скрипкахъ. Лучшія развлеченія низовиковъ, кромѣ картъ, это, такъ называемыя вечорки. На вечорки собираются парни и дѣвки, играютъ, пляшутъ, поютъ пѣсни и часто импровизируютъ ихъ. Между парнями и дѣвками происходятъ діалоги въ стихахъ. Мотивъ эротическихъ пѣсенъ одинъ и тотъ же, слова ихъ импровизируются поющими. Такія импровизацiи называются андыльщиной.

Среди Нижне-Колымцевъ не мало стихотворцевъ: всякое мѣстное событіе, или мѣстная знаменитость находитъ своего поэта. Стихи эти, иногда очень остроумные, быстро перенимаются всѣми, популязируются, поются по всѣмъ заимкамъ, а иногда заносятся въ Средній.

К.

(OCR: Аристарх Северин)

Очерки жизни колымскаго края.

«Сибирскiй вѣстникъ» №20, 17 февраля 1895

 (Продолженіе, см, № 15).

V.

Еще о Нижнеколымскѣ. Дорога на Анюй. Бродовщики. Ночевки и отдыхъ „на сѣндухѣ“. Обрусѣвшій чукча. Видъ береговъ Анюя.

Нижне-колымщики не живутъ въ городѣ, а живутъ разсѣянно на заимкахъ по берегамъ Колымы отъ Омолона до Ледовитаго океана на протяженіи приблизительно 360 в. по богатымъ рыбой протокамъ и вискамъ *), каковы, напр., Пантелѣиха, Похотская, гдѣ расположены сравнительно людные поселки. Нижне-Колымскъ или крѣпость, по своимъ постройкамъ лучше Средняго: въ немъ много большихъ и хорошихъ деревянныхъ домовъ, двѣ церкви, казенныя постройки, магазины для храненія провіанта. Есть старинная казачья башня и караулка, въ которой нѣтъ никакого караула за ненадобностiю. Но городъ пустыненъ, постройки запущены и разваливаются. Было время, когда Нижній былъ населеннѣе Средняго и имѣлъ большое значеніе для торговли. Городъ опустѣлъ вслѣдствіе эпидемiи и значеніе его пало вслѣдствіе упадка торговли съ чукчами. Лѣтъ 12 тому назадъ оспенная эпидемія ураганомъ пронеслась по краю. Особенно свирѣпствовала она въ Нижнемъ. Городъ опустѣлъ: жители частью вымерли, частью разбѣжались по заимкамъ. Теперь постоянно живутъ въ городѣ только начальственныя лица: командиръ, духовенство, миссіонеры, лютеранскій староста, нѣсколько казаковъ съ семействами, купеческіе приказчики, два—три именитыхъ гражданина, два—три поселенца. Лѣтомъ и эти лица уѣзжаютъ на заимки.

*) Речки, въ которыя вода проникаетъ изъ рѣки. Виски сообщаются иногда съ озерьями. Изъ рѣки въ виски заходитъ всегда масса рыбы, которую здѣсь удобно промышлять сѣтьми.

Единственный представитель администраціи въ Нижне-Колымскѣ, — командиръ, обыкновенно урядникъ. Онъ завѣдуетъ казенными суммами, казачьимъ продовольствіемъ, распоряжается казаками и жителями, словомъ, играетъ роль исправника, хотя иногда не въ состояніи подписать своей фамилiи. Всѣ старанія такихъ командировъ, которые не получаютъ, какъ вездѣ въ Якут. обл., ничего, кромѣ простого казачьяго пайка, нажиться всѣми возможными способами и путями. Такъ какъ добродушные обыватели этому не только не препятствуютъ, но даже по мѣрѣ силъ содѣйствуютъ доброхотными даяніями, то отношенія между ними и командиромъ всегда хороши. Они его часто называютъ: «отецъ командей». Командиръ все лѣто промышляетъ, вялитъ юкалу, считаетъ сельдятку и вообще проводитъ время въ мирныхъ хозяйственныхъ занятіяхъ, какъ и прочіе обыватели. Во время ярмарки только онъ входитъ въ свою роль администратора, вынимаетъ изъ сундука спрятанный за ненадобностью мундиръ, облекается въ него, принимаетъ начальство надъ нѣсколькими казаками и отправляется поздравлять купцовъ съ пріѣздомъ. Такимъ образомъ, онъ проявляетъ свою административную дѣятельность разъ въ годъ. Городокъ оживляется на нѣсколько дней, пока въ немъ проживаетъ исправникъ, обязательно бывающій на Анюйской ярмаркѣ и купцы. «Купсами» называютъ низовики всѣхъ пріѣзжихъ изъ Средняго и въ этомъ случаѣ они близки къ истинѣ. Иногда купцы, дожидаясь извѣстій съ тундры о движеніи чукчей, «берутъ» въ Нижнемъ Пасху, если Пасха ранняя. Анюйская крѣпость находится въ 250 верстахъ отъ Нижняго на юго-востокъ въ пустынѣ. Дороги туда никакой нѣтъ, приходится ее нарочито прокладывать, что дѣлаютъ отчасти чукчи, а главнымъ образомъ спецльно для этого высылаемые впередъ нижне-колымцы, называемые бродовщиками. Они отправляются впередъ на лыжахъ прокладывать дорогу за нѣсколько дней до отъѣзда купцовъ, когда получается извѣстіе о томъ, что чукчи уже подходятъ къ крѣпости; они получаютъ вознагражденiе отъ купцовъ, дѣлающихъ для нихъ складчину. Они бредутъ по поясъ въ снѣгу; за ними вслѣдъ ѣдетъ нѣсколько нартъ съ кладью и превращаетъ проложенную ими тропинку въ дорогу. По обѣ стороны вновь проложенной дороги высятся снѣговыя стѣны по грудь человѣку.

Купцы выѣзжаютъ вслѣдъ за исправникомъ всѣ вмѣстѣ, такъ какъ всѣ купцы сразу должны начинать торговлю въ крѣпости и никто изъ нихъ не имѣетъ права начинать торговлю раньше всѣхъ остальныхъ.

На Островное можно ѣхать по Анюю или по горамъ; по какому изъ этихъ направленій проложить путь — зависитъ всецѣло отъ усмотрѣнія бродовщиковъ.

До заимки Пантелѣихи путь лежитъ по протокамъ рѣки Колымы на сѣверъ; за виской того же имени, за которой высится гора, бѣлый камень, дорога поворачиваетъ на востокъ и направляется въ горы. Мѣстность представляетъ не голую лишенную растительности тундру, по какой мнѣ приходилось ѣздить между р. Колымой и Алазеей, а смѣсь тундры и тайги, какъ на Омолонѣ въ землѣ юкагирской, отчего окрестный видъ своеобразенъ и на долго запечатлѣвается въ памяти. Въ мартѣ — прекрасная погода: ночи бѣлыя, дни долгіе солнечные. Все залито яркими лучами; бѣлые какъ алебастръ горы и холмы горятъ и сверкаютъ подъ голубымъ безоблачнымъ небомъ. Природа потеряла суровость и мрачность зимнихъ ночей; кажется уже прошла зима, наступило лѣто, но не зеленое, а какое то особенное бѣлое полярное лѣто.

Если бы можно было съ высоты птичьяго полета окинуть взоромъ окружающія крѣпость пустыни, интересное зрѣлище представилось бы взору наблюдателя. Можно было бы видѣть, какъ со всѣхъ сторонъ по направленію къ крѣпости движутся чукчи, тунгусы со стадами оленей, ломуты гуськомъ верхомъ на оленяхъ; можно было бы видѣть ихъ лагери и обозы, разбросанные по окрестнымъ полянамъ, стада оленей, разсѣянныя по холмамъ и лощинамъ. Имъ навстрѣчу, съ сѣверо-запада ѣдутъ на собакахъ русскіе длинными вереницами съ лихорадочною поспѣшностью, одна нарта за другой.

По дорогѣ имѣются двѣ поварни-избушки съ каминами или очагами, гдѣ можно сварить себѣ чаю и отдохнуть на устроенныхъ вдоль стѣнъ палатяхъ. Многіе каюры заѣзжаютъ къ встрѣчнымъ чукчамъ покупать оленей, для корма собакъ и торговать. Большинство каюровъ отдыхаетъ на снѣгу подъ открытымъ небомъ, по мѣстному выраженію, на «сѣндухѣ». На краю дороги, гдѣ нибудь въ сторонѣ, разгребаютъ немного снѣгъ, раскладываютъ костеръ и располагаются вокругъ него. Къ одной нартѣ подъѣзжаетъ другая, и вскорѣ вокругъ костра образуется большое и шумное общество. Одни пьютъ чай, другіе „побердуютъ“, то есть даютъ собакамъ перекусить по одной, по двѣ сельди, третьи разстилаютъ на снѣгу постели, такъ называются въ Колымскѣ зимнiя оленьи шкуры, и ложатся вздремнуть. Подвижные разговорчивые нижне-колымцы, въ своихъ теплыхъ, легкихъ и изящныхъ чукотскихъ костюмахъ, чувствующіе себя какъ дома на снѣгу, иногда вынимаютъ карты и играютъ въ козла (мѣстная игра) не на деньги, которыхъ у нихъ никогда не бываетъ, а на разныя вещи, по большей части выклянченныя и выманенныя у встрѣчныхъ чукчей. Одинъ ставитъ на козлы оленьи торбаса, другой шапку, третій куфлянку, иной рискуетъ послѣднимъ собачьимъ кормомъ и, проигравъ его, не моргнетъ глазомъ. Темой разговоровъ каюровъ бываютъ текущія дѣла: чукчи, торговля и купцы. Всякій, кому удалось удачно объегорить чукчу, не можетъ не разсказать своего «фарта» въ поученіе другимъ.

— Я бьятъ *) за мѣдный кьестъ*) оленя знй*) хвалится одинъ.

— Я за перстень два бока.

— А я за двѣ игойки бѣлые торбаса, воо каки знй, провозглашаетъ третій, и вся компанія присуждаетъ ему пальму первенства.

Всякаго вновь пріѣзжаго неизбѣжно забрасываютъ вопросами, освѣдомляясь о своихъ знакомыхъ ѣдущихъ сзади.

— Бьятъ, Мишку-ту*) видѣй? Шобаки*) какъ у него идутъ? Самъ-отъ какъ?

*) братъ, крестъ, взялъ, Мишку, собаки.

Въ одной такой отдыхающей компаніи я встрѣтилъ чукчу, немного говорившаго по русски. Этотъ чукча оказался представителемъ единственнаго въ своемъ родѣ явленія. Онъ женился на русской, бросилъ кочующую жизнь и родныхъ и перешелъ въ семью своей жены на заимку Пантелѣиху. Я зналъ, что русскія и юкагирки выходятъ замужъ за чукчей и уходятъ на тундру, но не зналъ ни одного случая обратнаго явленія, чтобы чукчи бросали вольную жизнь въ тундрахъ и переходили бы къ русскимъ. Не знаю, долго ли выжилъ чукча въ непривычныхъ условіяхъ, но пока онъ былъ доволенъ перемѣной и уславливался съ братомъ своей жены промышлять вмѣстѣ и дѣлить добычу пополамъ.

Съ поварни Усть-виски, выстроенной на высокомъ берегу Анюя при впаденіи въ него виски, дорога идетъ по рѣкѣ. Видъ береговъ Анюя рѣзко отличается отъ вида береговъ полярныхъ рѣчекъ такихъ, какъ напр. Коноково, Чукочья. По обѣимъ сторонамъ узкаго ложа рѣки высятся большіе камни. Острова и берега сплошь заросли осиною и тополемъ, достигающими большой высоты.

Вообще для кладовщиковъ дорога очень мучительна: свѣтъ солнца нестерпимый, блескъ снѣга убiйственный для глазъ каюровъ, которымъ приходится напрягать зрѣніе, чтобы проѣзжать безъ опрокидываній по узкимъ дорогамъ въ тайгѣ, по горнымъ хребтамъ и по раскатамъ на рѣкѣ. Въ иныхъ закрытыхъ отъ вѣтра мѣстахъ, снѣга такъ глубоки, что иногда каюръ и собаки проваливаются въ него съ головами и не могутъ выбраться изъ него безъ помощи другого человѣка. Въ такомъ несчастномъ случаѣ нарта съ кладью можетъ задавить собаку и каюру стоитъ страшныхъ усилій вытащить ее и поставить на надлежащую дорогу.

(OCR: Аристарх Северин)

Очерки жизни Колымскаго края.

«Сибирскiй вѣстникъ» №28, 8 марта 1895

(Продолженіе, см, № 20.)

VI.

Крѣпость Островная. Собачьи концерты. Анюйская толкучка. Ломутская полиція. Шалацкое побоище 1891 года.

Островное или крѣпость расположено на берегу р. Анюя, на плоской возвышенности, запертой со всѣхъ сторонъ красивыми, заросшими у подножья лѣсомъ горами. За бѣлыми горами, загромождающими горизонтъ, кое гдѣ проглядываютъ дальнія синія вершины, похожiя на облака.

Крѣпость, обнесенная высокимъ сажени въ двѣ заборомъ изъ поперечныхъ бревенъ, занимаетъ просторную площадь приблизительно въ 400 кв. саженъ. Посрединѣ фронтовой стѣны, обращенной къ рѣкѣ, сдѣланы громадныя ворота. Ихъ отворяютъ днемъ и затворяютъ на ночь для безопасности ярмажанъ. Внутри на площадкѣ, огороженной заборомъ, высятся десятка два домиковъ, въ которыхъ помѣщаются купцы, начальство, казаки, кладовщики, словомъ, всѣ русскіе участники ярмарки, со своимъ товаромъ, нартами и собаками. Когда съ Анадыра пріѣдутъ чуванцы, съ низовьевъ Индигирки, съ Русскаго устья, Ожогина и другихъ заимокъ индигирщики, собакъ въ крѣпости набирается больше тысячи; всѣ собаки лежатъ въ полной упряжи, привязанныя къ оградѣ за «потягъ» — впряговой ремень. Это собачье общество можетъ очень раздражать нервныхъ людей. По ночамъ собачьи концерты не даютъ спать. Стоитъ какой нибудь одной собаченкѣ завыть, чтобы за нею подхватила вся стая и подняла невообразимый вой и лай. Иногда вся воющая стая дѣлится на нѣсколько хоровъ. Въ одномъ концѣ двора начинаетъ одинъ хоръ piano легкимъ ворчаньемъ и рявканьемъ, другой хоръ подхватываетъ уже сильнѣе, третій — заливается протяжнымъ воемъ и визгомъ, послѣдній тянетъ fortissimo и впадаетъ въ изступленіе. Вой разносится по окрестнымъ пустынямъ и горамъ, глухимъ эхомъ возвращается назадъ въ крѣпость и побуждаетъ пѣвцовъ къ новымъ вокальнымъ упражненіямъ. Днемъ собаки ведутъ себя смирнѣе: цѣлый день лежатъ онѣ свернувшись клубками подъ заборомъ и если не видятъ оленей, то сохраняютъ спокойствіе.

Всю эту массу собакъ и людей кормятъ чукчи, впродолженіе всей ярмарки, своими оленями.

Всѣ постройки крѣпости скрыты за высокимъ заборомъ; только одинъ крестъ часовни, находящейся по срединѣ крѣпости высится надъ стѣнами. Ко времени пріѣзда купцовъ дома ихъ и лавки исправляются, протапливаются кладовщиками и приказчиками, пріѣзжающими раньше. Крѣпость необитаема и пустынна круглый годъ, только на одну недѣлю въ теченіи года она превращается въ людный, оживленный городокъ. Въ крѣпости постоянно живетъ только одинъ обрусѣвшій юкагиръ съ женою, онъ и заботится о ремонтѣ купеческихъ построекъ, за это онъ получаетъ отъ купцовъ разные подарки.

Когда соберутся всѣ купцы и чукчи, исправникъ открываетъ ярмарку. Она продолжается около недѣли, но самая бойкая торговля бываетъ первые три дня. Самыя крупныя сдѣлки на пушнину совершаются на 3-й день, который и имѣетъ рѣшающее значеніе. На четвертый день уже начинается отправка обмѣненной на товаръ пушнины въ Нижне-Колымскъ. Слѣдующія за этимъ два, три дня торговля идетъ вяло: большинство чукчей уходитъ въ свои тундры.

Въ первый день ярмарки чукчи рано утромъ собираются у крѣпостной ограды и съ нетерпѣніемъ ждутъ открытія воротъ. У нихъ существуетъ обычай передъ началомъ ярмарки приносить жертву невидимому духу «хозяину мѣста», чтобы заручиться его расположеніемъ. Всякій вновь пріѣзжій чукча смазываетъ ворота кровью, жиромъ или прилѣпляетъ къ нимъ кусокъ мяса, такъ что ворота крѣпости, на высоту человѣческаго роста, совершенно покрыты примороженными кусками оленьяго жиру и мяса и запачканы кровью. Когда по распоряженію командира, играющаго на ярмаркѣ роль полиціймейстера, казаки откроютъ ворота, въ крѣпость врывается толпа чукчей, чукчанокъ, ломутовъ и ломутокъ и располагается со своими саночками, гдѣ у нихъ сложены пушные товары и кость, по всему пространству крѣпостнаго двора, въ особенности въ передней его части, гдѣ находятся лавки купцовъ. Многіе изъ нихъ располагаются внѣ крѣпостной ограды и ожидаютъ, чтобы русскіе сами пришли къ нимъ. Чукчанки, обыкновенно, сидятъ на санкахъ, караулятъ свое добро и обмѣниваютъ его по мелочамъ на нужныя имъ вещи. Мужья ихъ отправляются въ гости къ своимъ друзьямъ изъ русскихъ или бродятъ по двору и ищутъ водки. Какъ за крѣпостью чукчи съ нетерпѣніемъ ожидаютъ начала торговли, такъ и внутри крѣпостнаго дворика задолго до открытія воротъ собирается толпа мелочныхъ торговцевъ, русскихъ и якутовъ, съ мѣшками, сумочками, въ которыхъ спрятаны ихъ товары; иной юркій нижне-колымецъ тащитъ мѣшокъ, который еле можетъ поднять, съ трудомъ волоча его отъ одной чукотской «санки» до другой. Ожидая открытія воротъ, смотрятъ въ щели на собравшихся чукчей, переговариваются съ ними и переругиваются между собой. Эти легкія перебранки составляютъ лишь прелюдію жесточайшей конкурренцiи, которая начинается сейчасъ, лишь откроются ворота. Не успѣютъ чукчи расположиться въ дворикѣ, какъ ихъ со всѣхъ сторонъ обступаютъ мелкіе торговцы, тормошатъ ихъ вещи и стараются прельстить ихъ и всучить имъ свои товары. Это не торговля, а какое то дикое бѣснованіе. Около каждой чукотской «санки» толпятся мелочные торговцы, тѣсня и толкая другъ друга. Многіе изъ нихъ уходятъ за ворота и торгуютъ съ расположившимися внѣ крѣпости чукчами, нѣкоторые пробираются въ ближайшіе лагери и обдѣлываютъ дѣла съ остающимися тамъ неопытными женщинами и подростками.

Характерная черта анюйской торговли заключается въ томъ, что у чукчей отъ неумѣнья переводить стоимость вещей на деньги и согласовать стоимость своихъ товаровъ съ чужими, не существуетъ общаго эквивалента для опредѣленія мѣновой стоимости предметовъ и стало быть опредѣленныхъ правилъ торговли. Они требуюгъ за свой товаръ не то, что онъ стоить, а то, что имъ нужно и не умѣютъ установить правильнаго отношенія между стоимостью спрашиваемой и предлагаемой вещи и оріентироваться въ области цѣнъ. Иногда чукчи запрашиваютъ за что нибудь очень дорого и когда увидятъ, что никто не беретъ, отдаютъ за безцѣнокъ. Между чукчами не существуетъ никакой конкурренціи, а напротивъ большое единодушіе въ отношеніи тѣхъ немногихъ пушныхъ товаровъ, важность которыхъ имъ бросается въ глаза вслѣдствіе усиленнаго спроса со стороны русскихъ. Напримѣръ, когда не существовало большого спроса на черный выпоротокъ *), чукчи давали за 1 кирпичъ чаю 5 или 6 штукъ. Впослѣдствіе, по причинѣ усиленнаго спроса, они подняли его цѣну и давали за кирпичъ только 3, что, впрочемъ, не представляло для русскихъ убытка, такъ какъ и выпоротокъ поднялся на мѣстѣ до 1 рубля, а въ Якутскѣ до 1½ руб. за штуку. За то чукчи не въ состояніи правильно перевести на выпоротки или другіе мѣха стоимость многихъ другихъ необходимыхъ вещей, какъ мѣдную посуду, желѣзныя издѣлія и проч. и установителями цѣнъ на нихъ являются русскіе торговцы. Собственно говоря, цѣнъ прочныхъ и нѣтъ: всякiй обмѣниваетъ, какъ хочетъ и какъ умѣетъ. Ясно, что въ такого рода торговлѣ открывается широкій просторъ личной изобрѣтательности, ловкости, умѣнью торговаться и пользоваться слабостями чукчей; такъ что торговля на Анюѣ представляетъ изъ себя нѣчто въ родѣ лоттереи и потому весьма привлекательна и заманчива для колымчанъ, для которыхъ поѣздка на Анюй представляетъ широкое поле для разныхъ мечтаній меркантильнаго свойства.

*) Шкурка недавно родившагося оленя (черная).

Торговля на крѣпостномъ дворѣ, на толкучкѣ, съ давнихъ временъ составляетъ привиллегію разной мелкоты. Купцы торгуются съ чукчами у себя въ квартирахъ, въ лавкахъ торгуютъ приказчики. Всѣ принимаютъ участіе въ торговлѣ непосредственно или при посредствѣ агентовъ. Мелкота, у которой нѣтъ средствъ купить себѣ товару для обмѣна, торгуетъ чужимъ товаромъ для купцовъ или другихъ лицъ, которымъ неудобно вмѣшиваться въ мелочную торговлю на толкучкѣ. Такія лица, которымъ санъ не позволяетъ открыто бѣгать съ мѣшкомъ по толкучкѣ и колпачить чукчей, имѣютъ агентовъ изъ ловкихъ нижнеколымцевъ, которые торгуютъ на ихъ товаръ. Эти импровизированные приказчики въ теченіи дня берутъ у своихъ патроновъ въ лавкахъ товаръ и сдаютъ купленную на него пушнину, а вечеромъ разсчитываются съ хозяевами. Купцы платятъ имъ за купленную ими пушнину по общимъ существующимъ цѣнамъ и на ихъ долю получается, иногда, порядочный барышъ. Если на кирпичъ чаю импровизированному приказчику приходится въ среднемъ коп. 90 барыша, то общій барышъ дня опредѣлится количествомъ вымѣненныхъ на пушнину кирпичей; поэтому всякiй и старается обмѣнять возможно больше товара въ теченіе дня. Отсюда — лихорадочная конкурренція между мелкими торговцами, импровизированными приказчиками своеобразной Анюйской толкучки. Самый ходкій товаръ на ярмаркѣ — табакъ листовой или черкасскій. Въ то время какъ богатые чукчи торгуются съ купцами оптомъ, покупая у нихъ на пушнину табакъ сумами (по 3 пуда), ихъ жены и вообще небогатые чукчи мѣняютъ свое добро на папуши. Чукчи мало обращаютъ вниманія на объемъ или вѣсъ папуши, но любятъ, чтобы папуши были красивы, чтобы каждый листъ табаку былъ мягокъ и широкъ, какъ ладонь. Это вызываетъ для мелкихъ торговцевъ необходимость особаго приготовленія папушъ табаку. Такъ какъ табакъ привозится въ большихъ папушахъ и сухой, то для приготовленія папушъ по чукотскому вкусу торговцы размачиваютъ корешки папушъ въ водѣ такъ, чтобы табакъ отсырѣлъ; потомъ развязываютъ папуши, разглаживаютъ каждый листъ такъ, что онъ получаетъ свою естественную форму и вяжутъ маленькія папуши, дѣлая изъ одной большой 3—4 малыхъ. Торговля на толкучкѣ происходитъ такъ.

Чукчи, сидящіе на санкахъ, держатъ въ рукахъ вещи, предназначенныя для обмѣна; все прочее спрятано у нихъ въ нерпьихъ т. е. тюленьихъ мѣшкахъ, на которыхъ они возсѣдаютъ. Обмѣнявъ одну вещь, чукча вынимаетъ другую, третью до тѣхъ поръ пока сума не опорожнится. Къ чукчамъ подходятъ русскіе, спрашиваютъ цѣну вещей и торгуются. Несмотря на конкурренцію среди мелкоты, въ практикѣ толкучаго рынка выработался нѣкоторый saboir vivre, который не позволяетъ вмѣшиваться въ дѣло никому, пока торгуетъ одинъ. За то всякій старается быть ближайшимъ кандидатомъ на слѣдующую мѣну и старается, съ помощью локтей, стать поближе къ чукчѣ и торгующемуся съ нимъ русскому, чтобы при слѣдующей мѣнѣ занять его мѣсто.

Всѣ колымчане знаютъ, необходимыя для торговли, чукотскія слова.

— Река? (Сколько? Что надо?), спрашиваетъ русскій, указывая на вещь, которую держитъ чукча.

— Папуча, отвѣчаетъ чукча если ему нуженъ табакъ, причемъ говоритъ или показываетъ на пальцахъ, сколько ему надо папушъ *).

*) Отъ десяти чукотскiя числа составляются съ помощью первоначальныхъ чиселъ и 10 и 20. Напр. 80 чукчи говорятъ четыре двадцать, 90 — четыре 20 десять прибавь: норакъ колиткиль менгитинъ нароль. Счетъ до десяти 1 — инянь, 2 — ныряхъ, 3 — норокъ, 4 — норакъ, 5 — митлиненъ, 6 — инянь метлиненъ, 7 — ныряхъ метлиненъ, 8 — омрончки, 9 — конациньки и 10 — менгиткинь.

Русскій выкладываетъ изъ мѣшка требуемые папуши, чукча разсматриваетъ ихъ и, если остается доволенъ осмотромъ, беретъ табакъ и отдаетъ вещь. Въ противномъ случаѣ отрицательно качаетъ головою и говоритъ.

— Уйна, уйна, каремъ (Нѣтъ, нѣтъ не надо).

Часто, оставшись доволенъ товаромъ, чукча просить прибавки, иногда того же просятъ русскіе.

— Тальпуку (Прибавь), говорятъ они въ этомъ случаѣ. Русскіе даютъ чукчамъ въ прибавку: куски сахару, полоски краснаго сукна, которымъ чукчи расшиваютъ одежды, крестики, иголки, наперстки; чукчи — оленьи, а иногда песцовыя лапы, спинныя оленьи жилы, оленьи языки.

Чукчи, розыскивающіе водки, подходятъ къ русскимъ, дергаютъ ихъ за рукавъ и, показывая имъ лисицъ, песцовъ или бобра, спрятанныхъ подъ куфлянкой, тихонько спрашиваютъ.

— Мимиль варкинъ? (Водка есть?)

Отрицательный отвѣтъ они обыкновенно истолковываютъ такъ, что русскій недоволенъ предлагаемой платой и потому сейчасъ прибавляютъ еще что нибудь.

Пьяныхъ чукчей попадается достаточно. Если они начинаютъ вести себя буйно, то сами чукчи сейчасъ же увозятъ ихъ въ лагерь. Ни одинъ чукча, какъ бы онъ ни былъ пьянъ, никогда не выдастъ того, кто ему продалъ водку.

Выше я уже говорилъ о томъ, что запретительныя мѣры не мѣшаютъ торговлѣ водкой, онѣ не мѣшаютъ привозу водки на Анюй. Строгій контроль невозможенъ; начальство не можетъ запретить никому изъ русскихъ имѣть водку для собственнаго потребленія и не можетъ контролировать этого употребленія. Конечно не одинъ каюръ имѣетъ съ собою одну или двѣ бутылки водки, но вообще чукчи покупаютъ больше водку отъ богатыхъ людей, а не отъ бѣдняковъ каюровъ, которые сами готовы пропить все, что имѣютъ.

Полицейскія обязанности въ Анюйской крѣпостцѣ исполняютъ нижне-колымскіе козаки, безоружные и добродушные добряки, склонные кончать всякія усложненія миромъ. Дѣйствительную охрану ярмарки и силу, къ которой, въ случаѣ надобности, можетъ прибѣгнуть начальство, представляютъ каменные ломуты. Еслибы не было ломутовъ на ярмаркѣ, чукчи, быть можетъ, иной разъ не могли бы противустоять искушенію терроризировать купцовъ. Но они, не смотря на свои винчестеры, боятся ломутовъ. Ломуты превосходные стрѣлки, иногда происходятъ состязанія въ стрѣльбѣ между чукчами и ломутами и всегда побѣдителями остаются послѣдніе. Изъ своихъ кремневыхъ малопулекъ ломуты стрѣляютъ очень мѣтко. На охотѣ пули они держатъ во рту; патроны съ порохомъ у нихъ заранѣе приготовлены, такъ что ружья они заряжаютъ очень скоро. Уступая чукчамъ въ силѣ и ростѣ, они превосходятъ ихъ ловкостью, охотничьимъ чутьемъ и опытомъ. Въ противоположность чукчамъ, которые не оказываютъ властямъ наружныхъ знаковъ почтенія, не кланяются, не снимаютъ шапокъ ни передъ коммисаромъ (такъ по старой памяти они называютъ исправника), ни передъ командиромъ, ломуты очень послушны и преданы всякому начальству духовному и свѣтскому. Преданность первому они выражаютъ ворохами бѣлокъ и иной пушнины, послѣднему аккуратнымъ взносомъ ясака, послушаніемъ и готовностью поддержать его силой, когда понадобится. Истинная полиція (въ случаѣ необходимости) на Анюѣ ломуты и всѣ разсчитываютъ найти защиту въ нихъ, если чукчи «шумѣть станутъ». А иногда проявляется такое опасеніе среди русскихъ. Въ 1891 году въ мартѣ мѣсяцѣ сдѣлалось извѣстнымъ, что всѣ чукчи, жившіе на Шалацкомъ мысу перебиты. Это извѣстіе привезли миссіонеры, ѣздившіе къ нимъ съ требами.

Когда послѣ трудной ѣзды по берегу моря миссіонеры приблизились къ чукотскому стойбищу, ихъ поразило мертвое молчаніе его, отсутствіе огня и дыма. Ровдужные чумы полога были наглухо закрыты, занесены снѣгомъ, санки и тюленьи мѣшки въ безпорядкѣ разбросаны кругомъ, на ворохѣ моржовыхъ и лысовыхъ ремней лежала одинокая собаченка. Сначала пріѣзжіе подумали, что чукчи ушли куда нибудь далеко на промыселъ, такъ какъ обыкновенно они всегда выходятъ на встрѣчу пріѣзжимъ. Заглянули въ одинъ пологъ, тамъ нашли мертвыхъ, въ другомъ пологѣ опять — закоченѣвшіе трупы. Очевидно всѣ обитатели лагеря — нѣсколько семействъ — были перебиты. Убійцы убили звѣрски всѣхъ, не пощадили даже дѣтей, чтобы не осталось мстителей. Имущество убитыхъ осталось нетронутымъ; нарты были полны всякаго добра, свѣже—убитые тюлени валялись повсюду, бобры и другая пушнина лежали нетронутыми въ нерпьихъ сумахъ. Въ одномъ пологѣ нашли человѣческую ногу, отрубленную топоромъ, одѣтую въ женскую чукотскую обувь. Повсюду валялись американскіе топоры и ружья. Страхъ обуялъ миссіонеровъ и каюровъ—проводниковъ. Опасаясь встрѣчи съ убійцами, они поскорѣе повернули назадъ, захвативъ съ собою изогнутый стволъ ружья винчестера, для врученія властямъ. На обратномъ пути они, по недостатку пищи, терпѣли много лишеній, питаясь нерпьимъ жиромъ и собачьимъ кормомъ.

Когда это все сдѣлалось извѣстнымъ въ Нижнемъ — паника распространилась среди ярможанъ, находившихся уже въ Нижнемъ или на пути къ нему. Хотя по общимъ догадкамъ и соображеніямъ можно было предположить, что убійство вызвано какими нибудь раздорами среди чукчей или обычаемъ родовой мести, т. е. такимъ причинамъ, которыя не могутъ имѣть мѣста въ отношеніи русскихъ, нѣкоторые ярмажане хотѣли вернуться обратно. Разные нелѣпые слухи распространились въ публикѣ. Говорили, что съ острововъ идутъ совершенно дикіе чукчи «киргаули», еще ни разу не бывавшіе въ крѣпости на ярмаркѣ, а получавшіе товары отъ сосѣднихъ чукчей, что съ ними опасно торговать, такъ какъ они на торгъ являются съ оружіемъ въ рукахъ и при малѣйшемъ неудовольствіи пускаютъ его въ дѣло.

— Если ломутовъ не будетъ, тогда шабашъ, говорили встревоженные нижнеколымцы. А чукчи ужъ давно недовольны на «купсовъ» за то, что поздно приходятъ въ крѣпость.

Но ломуты явились, придали бодрости купцамъ и ярмарка сошла очень удачно.

По поводу Шалацкой исторіи не было произведено никакихъ разслѣдованій: почти полторы тысячи верстъ отдѣляетъ Шалацкій мысъ отъ Средне-Колымска; при томъ чукчи не подлежатъ юрисдикціи нашихъ властей, а судятся своимъ судомъ. Изъ словъ миссіонеровъ было составлено донесеніе и отправлено въ Якутскъ. Въ 1893 году, въ бытность мою на Анюйской ярмаркѣ, мнѣ пришлось слышать отъ чукчей, что сами чукчи розыскали виновниковъ убійства Шалацкихъ чукчей, арестовали ихъ и рѣшаютъ теперь вопросъ о томъ судить ли ихъ своимъ судомъ и перебить или везти ихъ въ Нижній и выдать русскимъ властямъ.

К.

(Продолженіе будетъ).

(OCR: Аристарх Северин)

Очерки жизни Колымскаго края.

«Сибирскiй вѣстникъ» №32, 17 марта 1895

 (Окончаніе, см. № 28).

Общiй видъ толкучки. Паденiе торговли съ чукчами, вслѣдствіе чего поварня веселая стала скучной. Увеселенiя русскихъ и чукчей на ярмаркѣ. Врученiе чукотскихъ подарковъ. Окончаніе ярмарки и возвращеніе въ Средній. Отъѣздъ купцовъ въ Якутскъ, наступленiе затишья.

Вся эта пестрая толпа, мечущаяся по Анюйской толкучкѣ, представляетъ рѣдкостное, оригинальное зрѣлище. По срединѣ двора снуютъ, бѣгаютъ, жестикулируютъ русскіе торговцы, средне-колымцы въ якутскихъ сарахъ изъ кабаньей кожи съ острыми, загнутыми кверху носками, юркіе низовики въ чукотскихъ костюмахъ, въ короткихъ куфлянкахъ съ волчьими кокулями *), въ мохнатыхъ оленьихъ шапочкахъ, похожихъ на чепчики, якуты въ ровдужныхъ и суконныхъ кафтанахъ, съ буфами на плечахъ. У лавокъ и купеческихъ домовъ толпятся чукчи въ оленьихъ, россомаховыхъ шапкахъ и волчьихъ съ торчащими кверху ушами на подобіе роговъ. Поверхъ своихъ куфлянокъ чукчи носятъ, для защиты ихъ отъ солнца и сырости, ровдужныя «камлеи», а чаще всего американскія рубахи изъ прочной и красивой ткани съ синими и красными узорами. Многіе чукчи безъ шапокъ съ заплетенными, длинными косами — знакъ шаманскаго достоинства. Мое вниманіе привлекли двое чукчей: одинъ гигантскаго роста съ длинной косой, доходившей до половины спины, другой, у котораго почти совсѣмъ не было щекъ и губъ, вмѣсто носа одна дыра, скулы и десны обнажены. Лицо его походило на лицо скелета, только сверкали глаза и бѣлые зубы. Видъ его лица, на которомъ остались еще куски мяса, производилъ тяжелое впечатлѣніе; чукча это чувствовалъ инстинктивно и закрывалъ лицо рукавицей. Я думалъ, что это послѣдствія сифилиса, особенно гибельнаго въ полярныхъ окраинахъ, но это были послѣдствія единоборства съ медвѣдемъ, который наскочилъ на чукчу внезапно. Чукча, не имѣя въ рукахъ ничего кромѣ американскаго ножа, побѣдилъ медвѣдя, но остался изуродованнымъ на всю жизнь.

*) Нѣчто въ родѣ капюшона, пришитаго къ куфлянкѣ, обыкновенно опушается волчьими или собачьими, иногда песцовыми мѣхами.

Чукчанки одѣты въ черныя пыжиковыя одежды, широкіе штаны, пестрые торбаса до колѣнъ. Анадырщики щеголяютъ въ бобровыхъ шапкахъ съ верхами изъ лапъ черныхъ лисицъ, въ длинныхъ паркахъ или саровыхъ т. е. двойныхъ куфлянкахъ изъ дорогихъ черныхъ атласныхъ пыжиковъ и недорослей и съ «подзоромъ». Подзоромъ называется широкая кайма изъ недоросля, внизу, кругомъ парки, расшитая узорами шелковыми и изъ кусочковъ цвѣтной кожи, или цвѣтами, сдѣланными изъ бѣлаго пыжика; та же кайма, не расшитая узорами, называется «опованомъ». Вся парка опушена кругомъ широкой въ ладонь опушкой изъ бобра или выдры. Такія парки цѣнятся по 60 и по 100 р. Ломуты въ своихъ ровдужныхъ, обшитыхъ краснымъ сукномъ кафтанахъ, тѣсно облегающихъ ихъ стройныя фигуры, въ своихъ пыжиковыхъ, расшитыхъ бисеромъ передникахъ, высокихъ торбасахъ, образуютъ живописныя группы по всему двору.

Во дворѣ особнякомъ стоялъ одинъ человѣкъ и продавалъ большіе, выше человѣческаго роста, луки, напоминавшіе классическiй лукъ Одиссея. Онъ охотно давалъ всѣмъ натягивать ихъ и показывалъ, какъ надо стрѣлять изъ нихъ.

Не знаю, къ какому племени онъ принадлежалъ. Вѣрнѣе, онъ самъ представлялъ изъ себя, такъ сказать, отдѣльное племя. Онъ жилъ гдѣ то за Анюемъ совершенно одинъ съ семьей и занимался звѣроловствомъ. Луки онъ приготовлялъ изъ особыхъ частей лиственничнаго дерева (кренъ) и искусно покрывалъ ихъ березовой корой, такъ что они казались сдѣланными изъ цѣльной березы. Ихъ покупали у него ломуты и чукчи по 3 р. (на товаръ). На ярмаркѣ въ крѣпости онъ запасался на весь годъ всѣмъ необходимымъ.

Въ то время какъ мелкота скупаетъ для купцовъ пушнину по мелочамъ на базарѣ, сами купцы покупаютъ ее оптомъ: у чукчей красныхъ (огневокъ) лисицъ, сиводушекъ (не совсѣмъ черная лисица), песцовъ бѣлыхъ и въ небольшомъ количествѣ голубыхъ, пыжиковъ и выпоротковъ, у ломутовъ бѣлку, ровдугу и лисицъ. Анадырщики привозятъ, кромѣ бобровъ и парокъ, тѣ же меха, купленные ими у чукчей же въ восточныхъ тундрахъ или у носовыхъ. Въ Островномъ чаю и многихъ товаровъ анадырщики сонсѣмъ не покупаютъ, такъ какъ они получаютъ ихъ изъ Гижигинска по болѣе дешевымъ цѣнамъ. Они продаютъ свои мѣха исключительно за деньги и за нѣкоторые товары, въ которыхъ ощущается недостатокъ въ Гижигинскѣ: спиртъ, ввозъ котораго запрещенъ въ Гижигинскъ, нить и холстъ для неводовъ, коровье масло, иногда ситцы и сукно. Они продаютъ мѣха партіями, у многихъ имѣются партіи лисицъ въ 500 и болѣе. Индигирщики пріѣзжаютъ въ Анюйскую крѣпость за оленьей одеждой, ровдугами и ремнями моржовыми и лысовыми и привозятъ иногда лисицъ и песцовъ, которые водятся въ устьѣ Индигирки. Чукчи привозятъ во множествѣ оленьи одежды: на второй или на третій день ярмарки всѣ рѣшительно каюры щеголяютъ въ новыхъ куфлянкахъ, паекахъ, шапкахъ. Безъ преувеличенія можно сказать, что чукчи одѣваютъ весь Колымскій, Верхоянскій, Гижигинскій округа. Цѣны на пушнину зависятъ отъ результатовъ Ирбитской и Якутской ярмарки; по немного низшимъ цѣнамъ, чѣмъ якутскіе купцы, принимаютъ пушнину отъ скупщиковъ, отъ чукчей же при мѣновой торговлѣ пушнина достается значительно дешевле. *)

*) Приведу колымскія цѣны 93 года: ровдуги отъ 80 к. —1 р. 50 к. Лисицы красныя лучшія 4 р. 50 к. и 4 р. Пыжики 1 р. —2 р. Сиводушки до 15 р. Выпоротки черн. 80 к. — 1 р. Бѣлые песцы по 2 р. —2 р. 50 к., голубые по 15—18 р. Бѣлка съ хвостомъ по 15—17 коп. У чукчей на товаръ гораздо дешевле, напр., на лисицу 2 кирпича чаю и прибавка — 1 папуша табаку.

Въ Островное приходятъ, главнымъ образомъ оленьи чукчи, собачьихъ пріѣзжаетъ немного: при мнѣ было только двѣ нарты. Вообще, носовые чукчи раньше пріѣзжали въ большомъ количествѣ, а теперь въ ничтожномъ. Всѣ купцы жалуются на упадокъ торговли въ Анюйской крѣпости, вслѣдствіе конкурренціи американцевъ.

Оставивъ въ сторонѣ вопросъ о законности этой американской торговли, нельзя не признаться, что носовые чукчи правы, предпочитая вести торговыя сношенія съ американцами. Во первыхъ, имъ не нужно ѣздить за много сотенъ верстъ на Анюй, куда купцы въ послѣднее время пріѣзжаютъ поздно, такъ что чукчамъ трудно возвращаться на собакахъ назадъ по весенней распутицѣ. Во вторыхъ, товаръ, привозимый американцами, несравненно лучшаго качества, чѣмъ товаръ нашихъ купцовъ: напр., американскіе ножи и топоры замѣчательны своей прочностью, между тѣмъ какъ привозимые изъ Якутска топоры, большею частью изъ якутскаго желѣза — плохи: тупятся и ломаются на каждомъ сучкѣ. Стальные американскіе топоры въ большомъ ходу у чукчей по всѣмъ тундрамъ. Русскіе ситцы тоже не выдерживаютъ сравненія съ американскими. Чукчи не только не покупаютъ русскихъ ситцевъ, но еще продаютъ русскимъ каюрамъ-нижнеколымцамъ рубахи и фуфайки, очень прочныя и хорошiя, американскаго привоза. Только кирпичный чай, а въ особенности листовой табакъ, они принуждены покупать у русскихъ купцовъ; жевательный табакъ американцевъ имъ сильно не по вкусу и они предпочитаютъ русскій.

Раньше торговля на Анюѣ была «актовая». Условія обмѣна между русскими и чукчами были заранѣе точно обозначены и утверждены властями. Было заранѣе установлено, сколько лисицъ, песцовъ или бобровъ брать за суму табаку или мѣсто чаю и никто изъ купцовъ не могъ уклониться отъ соблюденія этихъ постановленiй. Это была какъ бы обязательная, принудительная стачка. Во время ярмарки купцы жили въ крѣпости, но сходились съ чукчами на одномъ изъ острововъ р. Анюя, гдѣ и происходилъ оптовый обмѣнъ. Съ обѣихъ сторонъ выбирались старшины, которые осматривали и взвѣшивали табакъ. Всѣ сумы съ табакомъ должны были быть одинаковаго вѣса. По окончаніи взвѣшиванья и осмотра чаевъ и «табаковъ», какъ выражаются въ Колымскѣ, всѣ сумы складывались въ рядъ на снѣгу и начинался обмѣнъ въ присутствiи исправника. Съ одной стороны садились полукругомъ чукчи, съ другой русскіе купцы и послѣ переговоровъ, взаимныхъ любезностей, передаваемыхъ черезъ переводчика, и вообще обмѣна мыслей о торговыхъ дѣлахъ — приступали къ обмѣну. Къ «табакамъ» въ придачу купцы давали котлы, чайники, ножи, а чукчи къ своему товару — куницъ и другую пушнину. По окончаніи торговли, чукчи прощались съ купцами и уѣзжали въ свои лагери, а купцы — въ Нижній. Въ первой поварнѣ, на ночевкѣ, въ честь благополучнаго окончанія дѣлъ, сочинялся пиръ, въ которомъ принимали участіе знать и каюры, словомъ, всѣ сильные и слабые Колымскаго міра. Поварня, въ которой происходили эти пиры, названа веселой.

Теперь ничего подобнаго нѣтъ; принудительныхъ условій не существуетъ. Всякій купецъ при назначенiи цѣнъ на товары руководствуется своими интересами, отчего происходитъ между купцами конкурренція и зазыванье чукчей въ свои лавочки. Старые купцы, привыкшіе къ «актовой» торговлѣ, недовольны новыми порядками и съ удовольствіемъ вспоминаютъ о прежней актовой торговлѣ, которая давала гораздо большіе барыши, забывая о томъ, что они происходили не столько отъ принудительныхъ условій торговли и отсутствія конкурренцiи, сколько отъ того, что большая часть чукотской пушнины направлялась на Анюй, а не къ Берингову проливу.

Какъ бы то ни было, Анюйская торговля что ни годъ падаетъ, обороты ея становятся меньше. Это съузило немного широкую натуру купцовъ. Поварня веселая превратилась въ скучную: уже никто не пируетъ въ ней. Лишь на обратномъ пути въ ней мерзнутъ и грѣются у камина дюжины двѣ каюровъ, которые ѣдутъ съ кладью и принуждены давать отдыхъ собакамъ.

Въ крѣпости по вечерамъ, по окончаніи торговли, нѣтъ недостатка въ развлеченіяхъ. Въ помѣщеніяхъ купцовъ осушаются рюмки и бутылки, закладываются и срываются банки. То же происходитъ въ меньшемъ масштабѣ въ помѣщеніяхъ каюровъ. Въ благородномъ обществѣ господствуютъ штосъ, трынка, стуколка, въ плебейскомъ — штосъ, парусъ и козелъ. За картами, впрочемъ, всѣ равны: купцы обыгрываютъ каюровъ и каюры купцовъ. Но у плебеевъ бываютъ еще развлеченія иного рода. Подъ вечеръ собираются русскіе и чукчи и устраиваютъ всевозможныя игры и состязанія. Иниціаторами ихъ являются, по большей части, чукчи, большіе поклонники физической силы. Иногда устраивается скачка на оленяхъ и собакахъ, чаще всего русскіе и чукчи состязаются въ бѣгѣ, прыганьи и борьбѣ. Вокругъ борющихся образуется кругъ зрителей, русскихъ и чукчей, наблюдающихъ за тѣмъ, чтобы все происходило по правиламъ. Въ толпѣ увлекающихся зрителей раздаются ободрительныя восклицанія, смѣхъ и шутки. Случаются иногда забавные пассажи. При мнѣ разъ боролись чукча и нижне-колымецъ. Побѣдителемъ остался послѣдній. Но чукча укусилъ его, какъ то вывернулся и хотѣлъ возобновить бороться. Стоявшій вблизи русскій вмѣшался, доказывая, что чукча поступилъ неправильно, при чемъ толкнулъ чукчу, нежелавшаго признать себя побѣжденнымъ, ногой. Затѣмъ онъ ушелъ къ себѣ на квартиру. Обиженный чукча разыскалъ его тамъ и потребовалъ удовлетворенія.

— Выходи, сказалъ онъ, со мною драться или откупись.

Русскій струсилъ и далъ ему кирпичъ чаю, но чукча потребовалъ трехъ кирпичей и добился своего. Онъ явился не одинъ, а въ сопровожденіи секунданта, храбраго воина Чепатки, котораго чукчи очень уважали за его силу, храбрость и за то, что онъ лишился въ дракѣ одного глаза. Чукча терроризировалъ своего обидчика посредствомъ своего доблестнаго секунданта.

Въ Островномъ ежегодно исправникъ передаетъ чукчамъ подарки, присылаемые спеціально для нихъ изъ Якутска. Эта церемонія происходитъ такъ. Командиръ созываетъ старостъ и представителей оленьихъ и собачьихъ чукчей въ казенный домъ, гдѣ ихъ ожидаетъ исправникъ и гдѣ для нихъ приготовлено угощеніе. Послѣ взаимныхъ поклоновъ, которыми вѣжливо обмѣниваются представители двухъ народовъ, чукчи усаживаются на лавки, вокругъ импровизированнаго стола изъ ящиковъ, гдѣ лежатъ груды леденцу и сухарей: имъ подаютъ чай (на оффиціальныхъ пріемахъ водки не бываетъ), котораго они выпиваютъ неимовѣрное количество.

Послѣ чаю чукчи вынимаютъ изъ подъ куфлянокъ, приготовленные подарки, красныхъ лисицъ и песцовъ очень хорошаго качества, и кладутъ каждый у своихъ ногъ. Если какой нибудь чукча приноситъ подарки кромѣ себя еще за другого, то онъ кладетъ ихъ отдѣльно, такъ что образуется столько кучекъ пушнины, сколько человѣкъ даютъ подарки. Затѣмъ исправникъ чрезъ хорошаго переводчика освѣдомляется у чукчей о ихъ житьѣ бытьѣ, о дѣлахъ, о промыслѣ. Не смотря на усилія исправника быть ласковымъ, вопросы и отвѣты, передаваемые переводчикомъ (отъ котораго зависитъ очень много въ такихъ случаяхъ), довольно лаконичны. На всѣ вопросы чукчи по большей части отвѣчаютъ: меченьки! и варкинъ: *)

*) Хорошо! есть!

По знаку исправника, казаки приносятъ для каждаго чукчи по большому желѣзному котлу, пальмѣ и ножу и ставятъ передъ каждымъ изъ нихъ, потомъ прибавляютъ папуши табаку, леденецъ и проч.

Всѣ чукчи внимательно осматриваютъ котлы и если замѣтятъ хоть одну малѣйшую трещину, просятъ другой, иные просятъ дать имъ вмѣсто табаку — пороху и свинцу, просятъ «тальпуку» т. е. прибавки, такъ что при обмѣнѣ подарками чукчи ведутъ себя, какъ при торговлѣ. Казаки приносятъ имъ всего, чего они желаютъ, пока они не скажутъ; „довольны“. Тогда казакъ, все время стоящій съ ремешкомъ въ рукахъ между столомъ, гдѣ сидитъ исправникъ и скамьями чукчей, мигомъ подбираетъ песцовъ и лисицъ, ловко нанизываетъ ихъ на «мандарный»*) ремешокъ и кладетъ образовавшійся ворохъ пушнины на столъ. Исправникъ спрашиваетъ имена чукчей, православныя (если они крещены) и чукотскія, и записываетъ. Песцы и лисицы связываются, и къ узлу ремешка прикладываетъ казенную печать исправникъ и свою печать старшина чукчей.

*) Нерпiй, тюленьей кожи безъ волосъ.

Принявъ и раздавъ подарки, исправникъ благодаритъ черезъ переводчика чукчей за то, что они пришли торговаться съ купцами и проситъ и впредь приходить въ крѣпость. Чукчи обыкновенно жалуются на то, что купцы опаздываютъ, что вслѣдствіе этого имъ трудно приходится на обратномъ пути ѣхать по растаявшему снѣгу: собаки у нихъ выбиваются изъ силъ тащить нарты по голой землѣ.

— На будущій годъ, кончаютъ они свои сѣтованія, думаемъ вовсе не приходить.

Чукчи правы въ своихъ жалобахъ на запаздываніе купцовъ, которое происходитъ отъ того, что съ паденіемъ торговли съ чукчами, купцы не спѣшатъ на Анюй и задерживаются по дорогѣ торговлей съ якутами. Свое рѣшеніе совсѣмъ не приходить въ крѣпость чукчи не приводятъ въ исполненіе. Всегда кто нибудь изъ нихъ является на Анюй за хорошимъ русскимъ табакомъ.

Рядомъ съ торговлей, въ крѣпости происходить поспѣшная укупорка пушнаго товара и отправка его въ Средній и Нижнiй; каждый день уѣзжаютъ кладовщики и увозятъ купеческую кладь.

На четвертый или пятый день разъѣзжаются всѣ купцы и крѣпость пустѣетъ. Всѣ уѣзжаютъ за исключеніемъ нѣкоторыхъ низовиковъ, у которыхъ вблизи крѣпости стоятъ лагеремъ друзья чукчи. Они гостятъ у нихъ, кормятъ своихъ собакъ; если есть водка, угощаютъ друзей. Если какой нибудь анадырщикъ, купившій флягу спирту съ разрѣшенія властей для собственнаго потребленiя, рѣшитъ привести въ исполненіе это собственное потребленіе тутъ же въ крѣпости, то среди нижне-колымцевъ не мало находится желающихъ составить ему компанію до тѣхъ поръ, пока фляга не опорожнится. Такимъ любителямъ иногда приходится возвращаться домой пѣшкомъ, такъ какъ снѣгъ на горахъ стаиваетъ, на рѣкѣ появляется вода поверхъ льда и собаки не въ состояніи тащить нарты по голой землѣ. Вообще, обратная дорога изъ крѣпости въ Средній очень трудна, вслѣдствіе тали и распутицы. Ѣдутъ только ночью, а днемъ „лежатъ“ по поварнямъ и юртамъ. Такъ какъ „нойда“, тонкій ледяной слой, образующійся отъ теплой воды, которой смачиваютъ полозья, стаиваетъ, то каюры, для того чтобы нарта скользила по снѣгу, подбиваютъ подъ полозья во всю ихъ длину китовую кость. Только съ помощью «костья» они могутъ добраться кое-какъ въ Средній и обратно въ Нижнiй.

Въ двадцатыхъ числахъ апрѣля всѣ средне-колымскiя бабы проводятъ большую часть дня на крышахъ домовъ, откуда они глядятъ на сѣверъ, внизъ по рѣкѣ, и выглядываютъ своихъ мужей. Такъ какъ Анюйская торговля „фартовая“ и всякому позволяется мечтать о чернобурыхъ лисицахъ и бобрахъ, купленныхъ за иголку, то всякая баба въ тайникахъ своего сердца съ возвращеніемъ мужа связываетъ самыя радужныя надежды. Иногда онѣ въ извѣстной степени оправдываются, но бываетъ и такъ, что мужикъ не только не воспользуется фартомъ, но еще прокозлитъ послѣднюю куфлянку.

«Можетъ заболѣлъ, или чукчи убили», думаетъ иная стосковавшаяся баба. Хотя чукчи уже давно никого изъ русскихъ не убивали, но сердечная тоска по миломъ дружкѣ находитъ себѣ поддержку въ преданьяхъ старины глубокой. Всякая возвращающаяся нарта встрѣчается съ тріумфомъ.

Къ концу апрѣля всѣ уже возвращаются въ Средній.

Послѣ ярмарки купцы живутъ въ Среднемъ столько времени, сколько необходимо для переукупорки пушнины, которая туго набивается въ размоченныя кожанныя сумы, по 3 пуда въ каждой, и отправляется вьюкомъ на коняхъ въ Якутскъ, съ такимъ разсчетомъ, чтобы она могла прибыть въ Якутскъ къ ярмаркѣ, къ августу мѣсяцу.

По окончанію отправки пушнаго, купцы устраиваютъ прощальные обѣды, служатъ напутственные молебны и прощаются съ Колымскомъ до будущаго года. Все населеніе провожаетъ ихъ до берега рѣки, а иногда до перваго пункта, гдѣ ихъ ожидаютъ лошади. Публика кричитъ ура, палитъ изъ ружей и изъ старинныхъ козачьихъ мортировъ, нѣкогда устрашавшихъ чукчей, а нынѣ служащихъ для увеселенія.

Съ отъѣздомъ купцовъ кончается веселое время въ Колымскѣ. Праздничное настроеніе обывателей смѣняется мелкими заботами о насущныхъ вещахъ: надо чинить рыболовные снаряды, лодки и готовиться къ лѣтнему промыслу. Многiе ѣдутъ на заимки до вскрытія рѣки. Городъ пустѣетъ, оживленіе проходитъ, скука и апатія воцаряется въ немъ на нѣсколько мѣсяцевъ до новаго пріѣзда купцовъ, до возобновленія надеждъ, никогда не сбывающихся, но всегда свѣжихъ — надеждъ на «фартъ», на легкую наживу въ Анюйской крѣпости.

К.

(OCR: Аристарх Северин)

или