Капитан Джон Дундас Кохрейн
Пешком по Сибири
В самом начале 1820 года капитан английского флота Кохрейн, племянник знаменитого лорда Кохрейна, некогда служившего под началом самого адмирала Нельсона, решил совершить кругосветное путешествие пешком. В кругу этой знатной английской фамилии капитана воспринимали как личность весьма эксцентрическую, поэтому чинить препятствий не стали...
Прибыв на корабле через Ла-Манш во Францию, Кохрейн имел с собой лишь небольшой узелок с парой запасных башмаков, сменной одеждой да не очень большую сумму денег. Он отправился через Нормандию в Германию, оттуда в Польшу и, располагая всеми необходимыми документами для пересечения границы, прибыл в Петербург. Российский император Александр I, узнав о столь необычных намерениях англичанина, лично принял его и имел с Кохрейном беседу. Не видя ничего предосудительного в планах английского капитана, император России, однако, предупредил, что путешествие по столь обширной стране, особенно по Сибири до самой Камчатки, да еще пешком, — есть мероприятие весьма опасное для здоровья и даже для самой жизни. Однако, видя настойчивую целеустремленность иностранца, Александр распорядился, чтобы губернаторы во всех губерниях, через которые надлежало пройти путешественнику, оказывали ему всяческое содействие. Те небольшие деньги, которые Кохрейн брал с собой в дорогу, он отсылал по почте вперед, в следующий город, куда собирался прийти. Следует также отметить, что когда английский капитан добрался до Петербурга, он почти ни слова не знал по-русски. Уроки русского языка начались почти сразу после его выхода из российской столицы. На пути из одного города в другой на него напали разбойники. Благо, что это случилось летом. Англичанин, коверкая русские слова, слезно просил лиходеев оставить ему хоть рубашку, брюки и башмаки, но грабители были неумолимы. Десять верст, в одном жилете, без исподнего, прошел бедный капитан английского флота до ближайшего села, где и поведал крестьянам о своем несчастии. В селе его пожалели, одели, накормили и дали знать в город, а оттуда в Петербург о случившемся. Государь-император приказал во что бы то ни стало отыскать воров. К большому удивлению самого пострадавшего, через неделю нашли и грабителей, и вещи. Кохрейн, благодаря земскую полицию, говорил: «В Англии бы не нашли!» Отдохнув, он снова отправился в путь и дошел до Иркутска. Далее Кохрейн предпринял путешествие на крайний северо-восток Сибири, уже пользуясь всеми средствами передвижения - в экипажах, лодках, верхом, на оленях и собаках, которые ему любезно предоставляли бесплатно: сплавился по Лене в Якутск, по Верхоянскому тракту в Средне- и Нижне-Колымск и на реку Анюй, обратно через Верхне-Колымск и Оймякон в Охотск, откуда переправился на Камчатку в Петропавловск.
«Но странная судьба ожидала этого капитана», — пишет в своих записках Яновский. Он с большим трудом прошел Камчатку и вошел в Петропавловск. Пожалуй, сам англичанин в тот момент не знал, что его кругосветное путешествие уже завершено по совершенно неожиданной причине. Начальником Камчатки в то время был капитан российского флота Петр Иванович Рикорд, известный мореплаватель. Он радушно принял своего английского коллегу и поселил его у себя дома. Двум капитанам было о чем поговорить. Сам капитан Рикорд был давно женат, но не имел детей. Его супруга, как это бывало тогда нередко, взяла к себе в дом бедную сироту, дочь дьячка, которую воспитывала как родную дочь. Миловидная и скромная девушка понравилась англичанину. И не только понравилась. Он сделал ей предложение, которое было принято. Женитьба отодвинула все мечты о кругосветном путешествии, которое так и осталось незавершенным. После женитьбы капитан Кохрейн отправился с женой через Сибирь обратно в Петербург, но на этот раз не пешком, а со всем возможным комфортом. Побыв немного в столице России, он выправил молодой жене должные документы и повез ее в Англию. Жизнь с русской женой у Кохрейна складывалась хорошо, он имел детей. Однако умер капитан через шесть лет после своего прибытия в Англию. Молодая вдова, получив после смерти мужа немалое состояние, возвратилась в Петербург, где вторично вышла замуж за адмирала Эльфенстона, англичанина, находившегося на русской службе.
По материалам статьи: Юрий Холопов. Рубрика "Рассказ". Журнал "Вокруг света" №9 1996
Путешествіе Англинскаго флота Капитана Кохрена, пѣшкомъ, изъ Петербурга въ Камчатку.
(Главы, посвященныя путешествію Кохрена по Европейской Россіи и Западной Сибири опущены, глава «по Восточной Сибири до Иркутска» печатается съ сокращеніями, остальныя — въ полномъ объемѣ (*)
(*) Мы помѣстили начало путешествія Кохрена, въ № 1 и 2 Тел. (т. I. стр. 53-119) прошлаго года, и какъ описаніе всего путешествія довольно велико, то опасаясь обременить читателей Журнала чтеніемъ статьи продолжительной, мы рѣшились отложить окончаніе оной на неопредѣленное время, Между тѣмъ, мы получили нѣсколько письменныхъ и словесныхъ отзывовъ отъ читателей Телеграфа, особенно отъ почтенныхъ особъ, живущихъ въ Сибири, желающихъ знать, что говоритъ о Сибири Кохренъ. Исполняя желанія, намъ изъявленныя, продолжаемъ извлеченіе изъ путешествія Кохренова, такъ, какъ оно помѣщалось въ иностранныхъ Журналахъ. Замѣчая ошибки путешественника, просимъ почтенныхъ читателей увѣдомить насъ, особенно въ отношеніи Сибири, о томъ, что будетъ нами не замѣчено, по неимѣнiю матеріаловъ. Всѣ такіе замѣчанія съ благодарностію помѣстимъ въ Телеграфѣ. Изд.
По Восточной Сибири до Иркутска
(Съ сокращеніями)
Я отправился изъ Тобольска, исполненный благодарности за ласковый пріемъ, сдѣланный мнѣ Г-мъ Губернаторомъ. Меня провожалъ казакъ; сверхъ того меня снабдили приказомъ, по которому, вслучаѣ нужды, могъ я получить лошадей и всякую помощь, не только въ губерніи Тобольской, но въ пути до главнаго города ближайшей губерніи. Я пошелъ по дорогѣ Омской, съ намѣреніемъ слѣдовать за Иртышомъ до Китайской границы и оттуда обратиться на Колывань, гдѣ я надѣялся найти Сибирскаго Генералъ-Губернатора, Г. Сперанскаго.
* * *
Въ Тюкалинскѣ, пока я обѣдалъ, украли у меня паспортъ и разныя бумаги, съ жестяною коробочкою, въ которой онѣ находились. Напрасно указывалъ я Полицейскому Коммисару на того человѣка, котораго я подозрѣвалъ въ воровствѣ, Напрасно предлагалъ гинею (золотую монету) за то, чтобы получить обратно украденное, представлялъ, просилъ, умолялъ: все было безполезно. Должно было отправиться, не имѣя средствъ дать понятіе о цѣли моего путешествія, получить помощь и покровительство вслучаѣ нужды и сослаться на какого-либо человѣка, имѣющаго власть, дабы не подвергнуться несчастiю быть захваченнымъ, какъ бродяга.
Изъ Омска я писалъ къ Тобольскому Губернатору и получилъ отъ него дубликаты паспорта, рекомендательныхъ писемъ и приказовъ, мною потерянныхъ. Я нашелъ въ Омскѣ хорошее общество; многіе говорятъ тамъ по-французски и нѣсколько дней провелъ я въ гостепріимныхъ праздникахъ, данныхъ по случаю моего присутствія.
Омскъ былъ прежде Татарскою крѣпостью и выдержалъ нападеніе завоевателя Сибири Ермака. Окрестности Омска плодоносны, но мало воздѣланы: это гладкая равнина, на которой Киргизы кочуютъ съ своими стадами. Съ ними и съ Калмыками производится здѣсь большой торгъ скотомъ, который вымѣниваютъ у нихъ на водку и табакъ.
* * *
На тринадцатой станціи мѣстоположенія сдѣлались разнообразнѣе. Я остановился въ Глуховѣ (Gloukhef) не совсѣмъ здоровый, отъ того, что цѣлые сутки мокъ на дождѣ.
На другой день прибылъ я въ Семипалатинскъ, крѣпость, въ которой тысяча человѣкъ гарнизона и военное училище, по методѣ Ланкастера, для 400 дѣтей. Мнѣ пріятно было видѣть заведенія, устроенныя по примѣру Англинскихъ, въ сихъ отдаленныхъ странахъ, которыя, кажется, отдѣлены совершенно отъ Европейской образованности.
* * *
Крѣпость Устькаменогорская окружена земляными стѣнами; триста человѣкъ составляютъ въ ней гарнизонъ.
Рано поутру приѣхалъ я въ Бухтарму.
Крѣпость сія находится на самомъ живописномъ и прекрасномъ мѣстоположеніи, какое только можно себѣ представить. Она построена на берегу Иртыша, окружается отдѣльными одна отъ другой горами, какъ будто поставленными на совершенно ровной поверхности.
Выходя изъ Бухтармы, я взялъ проводника и слѣдовалъ по пограничной линіи между обѣими Имперіями (Россiйской и Китайской).
* * *
Отсюда направилъ я путь къ Барнаулу, гдѣ находятся серебряные и мѣдные рудники. Я вступилъ въ прекрасную, открытую землю, орошаемую величественною Обью. Взоры мои вездѣ открывали признаки богатаго земледѣлія, а горизонтъ ограничивался безмѣрными лѣсами.
Домы въ Барнаулѣ кирпичные и сообразя всѣ удобства, можно почесть его весьма пріятнымъ мѣстомъ для жительства; въ немъ считается восемь тысячъ жителей.
При мнѣ всѣ заняты были приготовленіями для принятія Генералъ-Губернатора Сперанскаго, который съ полномочіемъ приѣхалъ въ Сибирь, для уничтоженія злоупотребленій. Я былъ свидѣтелемъ его приѣзда. Почтеннаго Вельможу приняли соотвѣтственно его чину и добродѣтелямъ. Были праздники, балы, иллюминаціи, и присутствіе Англичанина - путешественника-пѣшехода привлекало большое вниманіе зрителей. Г. Сперанскiй обходился со мною весьма благосклонно. Я не встрѣчалъ еще нигдѣ человѣка съ душою столь возвышенною и съ сердцемъ столь добрымъ. Благородную, почтеніе внушающую обходительность, умѣетъ онъ соединять съ очаровательнымъ снисхожденіемъ. Я всегда сохраню въ душѣ моей благодарность за всѣ знаки уваженія и вниманія, мнѣ отъ него оказанные. Онъ увѣдомилъ меня, что на берегахъ Колымы готовится экспедиція для разрѣшенія вопроса о Сѣверо-Восточномъ мысѣ Азіи и предложилъ мнѣ присоединиться къ сей экспедиціи. Я тотчасъ согласился на предложеніе и рѣшился пробыть въ Иркутскѣ и Якутскѣ только самое необходимое время, а потомъ слѣдовать за экспедиціею.
Г. Сперанскій далъ мнѣ рекомендательныя письма во всѣ мѣста, которыя намѣревался я осмотрѣть, и открытый ордеръ ко всѣмъ судьямъ сельскимъ, областнымъ начальникамъ и коммисарамъ всей Сибири. Наконецъ я оставилъ городъ — счастливѣйшій изъ всей Сибири, лучше всѣхъ управляемый и прекраснѣйшій.
Я шелъ отсюда по лѣвому берегу Оби, лѣсистымъ мѣстоположеніемъ, и переправясь чрезъ рѣку, прибылъ въ Осокино, чрезъ землю холмистую, пересѣкаемую озерами и рѣками. Тутъ находятся серебряные рудники, но земля не воздѣлана. Оттуда до Томска, главнаго города Томской губерніи, деревни находятся ближе одна къ другой и земля обработана лучше.
Городъ Томскъ стоитъ на правомъ берегу Томи, не подалеку отъ источниковъ сей рѣки. Въ немъ считается около девяти тысячъ жителей. Не взирая однакожъ на множество церквей и зданій, городъ сей похожъ на бѣдное мѣстечко.
Народонаселеніе Томской губ. простирается до полумилліона. Въ Томскѣ видѣлъ я, что тридцать быковъ, довольно рослыхъ, проданы были за 480 руб., то есть, за 18 Фунтовъ стерлинговъ. Я не знаю ни одного примѣра столь чрезвычайной дешевизны и такого изобилія. Хлѣбъ здѣсь нѣсколько дороже.
* * *
Я направилъ путь по Иркутской дорогѣ и прошелъ 80 миль, по землѣ плоской и совершенно безлѣсной. Деревень много, но всѣ бѣдны, исключая селенія Татаръ.
Дорога ужасная: нѣтъ ни землепашества, ни промышленности. Все заселено Русскими ссылочными, которые не имѣютъ никакихъ занятій, кромѣ провоза товаровъ.
До Красноярска дорога дурна и вообще вся страна бѣдная. Мнѣ встрѣтился караванъ, состоящій изъ нѣсколькихъ сотъ подводъ, съ чаемъ, китайкою и шелковыми Китайскими матеріями.
Окрестности Красноярска богаты и хорошо обработаны. Берега Енисея разнообразны и живописны. Городъ построенъ при соединеніи сей рѣки съ рѣкою Качою, но положеніе его столь низко, что вода угрожаетъ затопить городъ мало помалу; главная церковь и теперь находится уже въ водѣ.
* * *
До Канскаго прошелъ я 130 миль, и въ семъ мѣстѣ нашелъ школьнаго учителя, который говоритъ по-Французски. Онъ показывалъ мнѣ отломокъ маммонтовой челюсти. Продолжая мой путь, я скоро прибылъ къ рѣкѣ Качъ, отдѣляющей губернію Томскую отъ Иркутской. Рѣку сію можно назвать Сибирскимъ Стиксомъ, ибо тѣ, которые переходятъ за нее, идучи въ ссылку, никогда уже назадъ не возвращаются. Если-же попытаются они уйти и бываютъ пойманы, то положеніе ихъ дѣлается гораздо хуже прежняго.
Перемѣна, замѣчаемая въ селеніяхъ Иркутской губерніи, противъ Томской, невѣроятна и дѣлаетъ честь Губернатору, который ввелъ въ нихъ порядокъ и устройство. Въ селеніяхъ здѣсь живутъ люди, сосланные за маловажныя преступленія. Дороги хорошо содержатся и дѣлаются лучше, по мѣрѣ того, какъ подходишь къ Иркутску.
Приближаясь рано поутру къ Иркутску, не могъ я его видѣть по причинѣ густаго тумана, но едва вошелъ на паромъ, какъ вдругъ открылись предо мною колокольни, блестящія отъ первыхъ лучей солнца.
Начальникъ морской команды, которому вручилъ я рекомендательное письмо, принялъ меня хорошо и хотѣлъ, чтобы я жилъ у него въ домѣ. Одѣвшись, какъ позволяла мнѣ моя котомка, я пошелъ, засвидѣтельствовать мое почтеніе, Генералъ-Губернатору. Потомъ разнесъ я еще нѣсколько рекомендательныхъ писемъ и возвратясь къ моему хозяину, нашелъ у него двадцать человѣкъ гостей, приглашенныхъ обѣдать по случаю моего прибытія. Ласковость оказанная мнѣ въ Иркутскѣ превышала и мое ожиданіе и мои заслуги. Дамы даже, любопытствовали видѣть иностранца и противъ обыкновенія, приѣзжали къ моему хозяину, который не былъ женатъ. Потомъ во всѣхъ обществахъ видѣлъ я тѣхъ-же людей, которые были на обѣдѣ у моего хозяина.
Въ Иркутскѣ около пятнадцати тысячъ жителей, считая въ томъ числѣ три тысячи военныхъ; есть прекрасныя заведенія, и когда застроятся пустыя мѣста, а деревянные домы обратятся въ каменные, то Иркутскъ будетъ прекрасный городъ. Тобольскъ превосходитъ его.
Я совѣтовался съ Г. Геденштромомъ о моемъ намѣреніи. Онъ въ 1809, 1810 и 1811 годахъ, посыланъ былъ для открытій на Ледовитое море и показался мнѣ изъ всѣхъ людей, встрѣченныхъ мною въ Сибири, самымъ способнымъ для такихъ предпріятій и во всякомъ отношеніи достойнымъ уваженія и почтенія. Не знаю, извѣстны-ль публикѣ оказанныя имъ ученыя услуги; по крайней мѣрѣ, онѣ заслуживаютъ быть извѣстными. Онъ осматривалъ всѣ острова, извѣстные подъ именемъ Новой Сибири, до 76 градуса, и прожилъ на льдахъ долѣе, нежели какой нибудь другой извѣстный путешественникъ.
Общество въ Иркутскѣ очень хорошо и состоитъ по большей части изъ Нѣмцовъ. На одномъ балѣ насчиталъ я семьдесятъ дамъ и мнѣ сказали, что это еще собраніе не многочисленное, и что иногда бываетъ въ собраніяхъ дамъ до двухъ или трехъ сотъ. Впрочемъ, если исключить женъ военныхъ и гражданскихъ чиновниковъ, всѣ остальныя дамы были жены купцовъ, которыя, щегольскимъ образомъ являются съ своими мужьями только на балы и праздники, а въ другое время не участвуютъ въ обществѣ чиновниковъ, и я замѣтилъ, что военные люди обходятся съ другими классами, съ какимъ-то высокомѣріемъ, почти также, какъ въ Англіи христіане съ Жидами.
Способы просвѣщенія въ Сибири обширнѣе, нежели въ самой Россіи, по причинѣ множества людей ученыхъ, находящихся между ссылочными, и посему-то образованность въ обѣихъ столицахъ Сибири, Тобольскѣ и Иркутскѣ, быстро подается впередъ.
Изъ Иркутска на крайнiй Сѣверъ
Я пробылъ въ Иркутскѣ не болѣе недѣли и оставилъ его, исполненный признательности къ моимъ тамошнимъ друзьямъ. Я пошелъ къ Ленѣ, гористою страною, посреди пастбищъ и иногда полей, покрытыхъ хлѣбомъ. Деревни здѣсь близко одна къ другой и жители въ нихъ Русскіе.
Въ пятидесяти льё отъ Иркутска я переправился черезъ Лену и пришелъ въ Верхоленскъ, большой и населенный городъ. Отсюда, съ моимъ казакомъ я поплылъ по рѣкѣ. Мы проплыли миль 80, до Устилги. Берега рѣки живописны и покрыты лѣсомъ. Часто встрѣчаются деревни, лежащія всегда на ручейкахъ, которые впадаютъ въ Лену.
Я продолжалъ день и ночь плыть по рѣкѣ, въ открытой лодкѣ и каждыя сутки оставлялъ за собою миль по сту. Вездѣ, гдѣ я останавливался, меня славно кормили, благодаря гостепріимству Русскихъ. Столъ обыкновенно состоялъ изъ куропатокъ, зайцовъ, прекрасной жареной говядины (росбифа), пироговъ съ говядиной, кромѣ вина и рому. Въ Россіи, путешественникъ, Русскій и иностранецъ, все равно, послѣ отличнаго угощенія отправляясь далѣе, всегда бываетъ надѣляемъ провизіею на дорогу и адресомъ къ какому нибудь другу въ томъ мѣстѣ, куда онъ идетъ. Я увѣренъ, что человѣкъ, который хорошо ведетъ себя, можетъ пройти всю Россійскую Имперію безъ копѣйки въ карманѣ и ни въ чемъ не будетъ нуждаться: только между двухъ столицъ нужны деньги и лошади. Когда мы приѣхали въ первую Тунгузскую деревню, то въ нашей лодкѣ было столько воды, что мы были принуждены перемѣнить ее. Въ восьмой день я прибылъ въ Витимъ, находящійся на половинѣ дороги въ Якутскъ.
Вблизи Лены народонаселеніе очень увеличилось: въ двадцать пять лѣтъ оно прибыло какъ три къ пяти. Безмѣрные лѣса видны съ рѣки на всѣ стороны и отъ Киренска уже нѣтъ полей съ хлѣбомъ. И здѣсь множество превосходнаго скота. Хлѣба на поляхъ нѣтъ, но онъ стоитъ здѣсь не болѣе двухъ су съ половиной за килограммъ. Этимъ обязаны предусмотрительности правительства, которое посылаетъ въ здѣшнюю сторону муку.
Въ Витимѣ встрѣтились мнѣ первыя льдины на рѣкѣ, но ихъ было мало и онѣ не затрудняли моего плаванія. Въ четыре дни я сдѣлалъ сто льё, до Жербннской. Мы начали чувствовать холодъ. Термометръ показывалъ до пяти градусовъ ниже нуля. Лодка наша иногда была такъ окружена льдомъ, что гребцы должны были сходитъ въ воду по поясъ и выдвигать ее на открытую воду. Когда они всходили на лодку, то первое средство согрѣться было у нихъ — закурить трубку. Они курятъ не табакъ — онъ слишкомъ дорогъ для нихъ — а пыль буковаго дерева, къ которому обыкновенно примѣшиваютъ немного табаку (*). Только-бы покурить трубки и попить водки — и они съ весельемъ исправляютъ самыя тяжелыя работы.
(*) Сколько намъ извѣстно, жители дальней Сибири всѣхъ народовъ, курятъ, съ примѣсью табаку, не буковую пыль, а мѣлко искрошенную сосновую кору. Впрочемъ и тутъ не безъ исключеній. Перев.
Жербинская составляетъ отдѣляющую линію между Тунгузами и Якутами. Первые ѣздятъ въ разныя части Имперіи. Они занимаются скотоводствомъ, звѣроловствомъ и не знаютъ земледѣлія. Ихъ раздѣляютъ на Тунгузовъ лѣсныхъ и пустынныхъ. Одни ѣздятъ на охоту, ловятъ рыбу и у нихъ мало оленей; другіе питаются молокомъ и мясомъ оленей, живутъ въ шалашахъ и безпрестанно перемѣняютъ пастбища. Они идолопоклонники: христіанъ очень мало между ними. Происхожденіемъ они, кажется, Манджуры: у нихъ тотъ-же языкъ и узкіе, одинъ отъ другаго далеко находящіеся, глаза. Это удивительно честный и прямодушный народъ: они ужасаются воровства. Ничто, кромѣ осьмидневнаго, совершеннаго голода, не можетъ заставить ихъ убить оленя. Холодъ и усталость переносятъ они непостижимо; къ услугамъ чрезвычайно признательны, но брани не терпятъ. Если Тунгуза ударили, онъ почитаетъ себя освобожденнымъ отъ всѣхъ обязанностей къ обидчику. Они сердиты до удивительной степени и отъ нихъ можно добиться чего нибудь только послѣ множества словъ. Это я самъ часто испытывалъ на себѣ, по незнанію.
Тунгузы не велики ростомъ, слабы сложеніемъ и довольно пріятны наружностью. — но неопрятны до невѣроятности. Говорятъ, что они хорошіе солдаты, мѣткіе стрѣлки и очень ловко стрѣляютъ изъ лука. Они носятъ оленьи штаны, шерстью наружу, и также сапоги изъ оленьихъ щетокъ; жилетъ, фуфайку, шубу — все изъ оленьихъ шкуръ; наконецъ мѣховую шапку и галстухъ изъ бѣличьихъ хвостовъ.
Иногда они надѣваютъ волчьи шкуры, какъ болѣе удобныя, для предохраненіи отъ холода. Постелю ихъ составляетъ медвѣжья шкура, а сверху оленья, подбитая оленьею-же шкурою, которыя сшиты на подобіе мѣшка. Всѣ ихъ домашнія утвари суть слѣдующія: грабли, топоръ, серебряная ложка и котелъ. Всего лучше для нихъ стаканъ водки и трубка табаку.
Оставивъ Тунгузовъ, я перешелъ къ Якутамъ. Послѣднія 30 миль до Олекминска я ѣхалъ верхомъ, потому что мой казакъ, по непривычкѣ, не могъ болѣе держаться на лодкѣ. Коммисаръ, у котораго я остановился, въ это время былъ въ отлучкѣ, за сборомъ податей; но меня очень учтиво приняла его дочь, молодая дѣвушка лѣтъ пятнадцати, равно скромная и любезная. Она угощала меня. Тотчасъ приѣхали ко мнѣ съ визитомъ почтмейстеръ, секретарь, священники и купцы. Въ числѣ сихъ послѣднихъ былъ молодой Французъ, сосланный и послѣ получившій право гражданства для торговыхъ дѣлъ.
Почти всѣ остальныя 400 миль, отдѣлявшія меня отъ Якутска, я плылъ на лодкѣ, по Ленѣ. Это случилось между 1-мъ и 6-мъ Октября: шло много снѣгу и погода была холодная; но зима, какъ говорятъ, была поздняя. Обыкновенно Лена покрывается льдомъ въ началѣ Октября. Въ Бистакѣ (Бестяхе) я былъ принужденъ сѣсть на лошадь и ѣхать до Якутска. Его Превосходительство, Губернаторъ, принялъ меня къ себѣ. Здѣсь-же встрѣтился я съ Капитаномъ Миницкимъ, который долго служилъ въ Англинскомъ флотѣ, и въ томъ числѣ три года съ моимъ родственникомъ, Капитаномъ Кохреномъ. Въ немъ я узналъ прямодушнаго человѣка. Онъ изъявлялъ мнѣ большое участіе вразсужденіи послѣдствій моего путешествія. Между прочими вещами, онъ подарилъ мнѣ теплую одежду, для предохраненія отъ жестокости холода; но на дѣлѣ она оказалась недостаточною.
Хотя Якутскъ значительное торговое мѣсто, гдѣ находится складка товаровъ Американской Компаніи, но онъ дурно выстроенъ и занимаетъ небольшое пространство, на лѣвомъ берегу рѣки и на самомъ холодномъ, открытомъ мѣстѣ. Здѣсь Лена имѣетъ двѣ мили въ ширину зимою и четыре мили лѣтомъ. Это одна изъ прекраснѣйшихъ рѣкъ въ мірѣ. Теченіе ея оканчивается въ Ледовитомъ морѣ и простирается на тысячу триста льё вдлину. Лена вообще течетъ не быстро, что показываетъ самое имя ея, которое значитъ: лѣнивый (*).
(*) Едва-ли. Прим. Пер.
Въ городѣ семь тысячъ жителей; но, не смотря на то что меня въ немъ хорошо приняли, мнѣ показался онъ очень грустнымъ. Область здѣшняя зависитъ отъ Иркутской; въ ней, на безмѣрномъ пространствѣ, сто восемьдесятъ пять тысячъ жителей, которые состоятъ изъ Русскихъ, Тунгузовъ, Якутовъ и Юкагировъ. Налоги платятъ они звѣрями и всего болѣе соболями. Витимскіе и Олекминскіе соболи самые дорогіе по ихъ мѣлкости, нѣжности и чернотѣ: они стоятъ до десяти гиней за штуку. Здѣшняя торговля пушными товарами чрезвычайно значительна.
Я принялъ всѣ возможныя предосторожности противъ холода, приготовляясь продолжать свое путешествіе въ такое позднее время года.
Въ Якутскѣ общество невелико. Къ моему хозяину каждый вечеръ собиралось нѣсколько дамъ, которыхъ я почитаю нѣмыми, потому что не слыхалъ, чтобы онѣ сказали хоть одно слово. Вмѣсто разговора, онѣ грызли небольшіе кедровые орѣхи, которыхъ въ округѣ родится такое множество, что это составляетъ предметъ торговли. Я ничего не увеличиваю, говоря, что полдюжины женщинъ, проводятъ цѣлый вечеръ, не сказавши другъ другу ни одного слова и послѣ этого расходятся, раскусивши и съѣвши по крайней мѣрѣ по сту орѣховъ. Иногда онѣ шептали слова по два по три, боясь быть услышанными. Когда подавали чай, онѣ пили его до четырехъ чашекъ и даже до тѣхъ поръ, пока оставалась вода въ самоварѣ. Здѣшніе жители употребляютъ сахаръ съ чаемъ какъ Китайцы: каждый, еще не начиная пить чаю, кладетъ въ ротъ кусочекъ сахару. Если по окончаніи питья, во рту остается сколько нибудь сахару нерастаявшаго, то его кладутъ на обороченную вверхъ дномъ чашку; послѣ эти-же остатки кладутъ въ чашку. Но такая экономія наблюдается не съ однимъ сахаромъ. Каждая женщина, взявши сухарь или кусокъ пирога (сладкаго), кладетъ ихъ за собою (?), для того чтобы они согрѣлись. Если она не хочетъ болѣе ѣсть, то остатки кладетъ въ корзинку, которую подносятъ ей, и эти остатки не бросаютъ другіе, участвующіе въ полдникѣ.
Въ то время, какъ женщины грызли и ѣли свои орѣхи, пристально глядя вокругъ, мущины пили ромъ и пуншъ. Ромъ здѣсь дешевъ и получается изъ Камчатки.
Однажды, въ праздникъ, я посѣтилъ одного почтеннаго чиновника. У него накрытъ быль длинный столъ, но вокругъ не было стульевъ. На столѣ были поставлены: жареная говядина, оленьи языки, пироги и тарты съ смородиной. Прежде всего намъ подали по рюмкѣ водки: я отказался. За тѣмъ поднесли вина — я взялъ; но Г. Миницкій сказалъ мнѣ, что по обычаю надобно отказаться два раза и въ третій выпить. Я послушался — отказался отъ первой послѣ этого рюмки, отказался и отъ другой, а въ третій разъ не подносили, потому что хорошее вино очень дорого въ Якутскѣ.
Наружное уваженіе къ чинамъ строго наблюдается въ сей части свѣта. Если жена купца посѣщаетъ жену Вице-Губернатора, то эта неподвижно остается на софѣ и даетъ поцѣловать свою руку, не сдѣлавъ даже ни малѣйшаго поклона. Вѣроятно, если супругѣ Вице-Губернатора случается приѣзжать въ Петербургъ — она бываетъ тамъ совсѣмъ въ другихъ отношеніяхъ.
Г. Миницкій превосходный человѣкъ и умный правитель. Безъ сомнѣнія онъ могъ-бы чрезвычайно увеличить свои доходы несправедливостью и притязаніями, столь обыкновенными людямъ въ силѣ. Впрочемъ, недавній объѣздъ Генералъ-Губернатора, Г-на Сперанскаго, заставилъ всѣхъ Губернаторовъ и Вице-Губернаторовъ быть осторожными.
Когда Лена крѣпко замерзла, я поѣхалъ изъ Якутска. Вотъ въ чемъ состояли мои запасы: два мѣшка черныхъ сухарей, кусокъ росбифу, нѣсколько сушеныхъ рыбъ, шесть фунтовъ чаю, двадцать фунтовъ лучшаго сахару, пятьдесятъ фунтовъ табаку, фляга водки, трубка, зажигательный приборъ и топоръ. Наконецъ, со мною поѣхалъ казакъ, который былъ для меня неоцѣненно полезенъ.
Я поѣхалъ на Сѣверо-Востокъ, къ Нижней Колымѣ, отстоящей отъ Якутска почти на шестьсотъ льё. Ѣхать надобно было въ самое жестокое время года, въ странѣ, которая почитается одною изъ самыхъ холодныхъ въ мірѣ. Это не страшило меня. Я полагалъ, что въ моей одеждѣ могу противиться холоду въ пятьдесятъ градусовъ по Реомюру. При моемъ отъѣздѣ изъ Якутска термометръ показывалъ 270 ниже точки замерзанія, но я прохаживался по улицамъ въ нанковой курткѣ, въ такихъ-же панталонахъ и въ однихъ чулкахъ подъ сапогами. На мнѣ былъ еще фланелевый жилетъ, который уже много утратилъ своей теплоты. За всѣмъ тѣмъ, холодъ меня не безпокоилъ. Жители жалѣли обо мнѣ: они почитали мое состояніе печальнымъ, ибо не понимали, что когда умъ и тѣло въ безпрерывномъ движеніи, то стихіи мало имѣютъ надъ нами власти. Я увѣренъ, что большая часть бѣдствій нашихъ происходитъ отъ недостатка сильнаго воспитанія и безпредѣльной довѣренности къ Провидѣнію, Которое заботится за насъ, потому что въ насъ нѣтъ твердости и терпѣнія при перенесеніи трудовъ и лишеній, потому что мы не имѣемъ той неизмѣнной рѣшительности для упорнаго исполненія нашего долга, которая не допускаетъ отчаиваться, пока въ насъ есть еще искра жизни. Мнѣ часто случалось бывать въ самыхъ ужасныхъ обстоятельствахъ, но, благодаря Бога, никогда не былъ я доведенъ до такой степени скорби, въ какой былъ мой другъ и товарищъ Капитанъ Франклинъ. Между тѣмъ я совсѣмъ не запасся всѣми предосторожностями въ одеждѣ, какими должно было запастись. У меня не было тулупа, не было одѣяла, нечѣмъ было защищать колѣнъ, бороды, носа и ушей. Я взялъ только одну пару довольно дрянныхъ перчатокъ и небольшую шапку. Если я перенесъ весь холодъ, голодъ и утомленіе, то этимъ обязанъ единственно своему столь крѣпкому сложенію, что подобнаго я не встрѣчалъ ни у кого другаго. И нынѣ, съ благоговѣніемъ къ Провидѣнію вспоминаю, что никогда не чувствовалъ я себя столь счастливымъ, какъ во время перенесенія величайшихъ трудностей.
Не могу описать того сердечнаго движенія, какое объяло меня при отъѣздѣ изъ Якутска, когда въ началѣ Ноября я переходилъ послѣднюю границу образованности и стремился далеко, на многія сотни льё къ Сѣверу, не зная ни одного слова Русскаго и еще менѣе зная языки тѣхъ дикихъ народовъ, къ которымъ шелъ. Впрочемъ, я почти вездѣ находилъ какого нибудь человѣка, который говорилъ по-Англински, по-Французски или по-Нѣмецки.
Толчки саней, отъ неровной поверхности Лены, и холодъ, который безпокоилъ мои ноги, въ первый день принудили меня болѣе идти пѣшкомъ. На другой день я продолжалъ путь поперемѣнно, то пѣшкомъ, то въ саняхъ, вездѣ находя у Якутовъ предупредительное гостепріимство и изобиліе въ говядинѣ и молокѣ. Въ первые два дни я сдѣлалъ пятьдесятъ пять миль, по лѣсистой странѣ, до рѣки Алдана, которая впадаетъ въ Лену.
Въ городъ Алданъ приѣхалъ я въ четвертый день, проѣхавъ пятьдесятъ льё отъ Якутска. Страна показалась мнѣ очень населенною. По дорогѣ я видѣлъ многихъ князьковъ Якутскихъ, которые всѣ очень гостепріимны. Лицо мое жестоко пострадало отъ холода.
Въ Алданѣ я долженъ былъ два дни дожидаться лошадей. Боясь замедлиться здѣсь еще долѣе, я далъ знать князьку, что если у меня не будетъ лошадей завтра, то я принужденъ буду возвратиться въ Якутскъ. Мнѣ нужно было послать въ этотъ городъ благодарительное письмо къ Г. Миницкому и я просилъ князька отослать къ нему мое посланіе. Князекъ подумалъ, что это жалоба на него, однакожъ доставилъ мое письмо по адресу. Я узналъ это, возвращаясь черезъ Якутскъ и мнѣ было жаль, что я заставилъ бѣднаго князька безпокоиться, тогда какъ онъ былъ невиноватъ.
Я поѣхалъ съ полною надеждой. На тѣхъ-же лошадяхъ должно было мнѣ проѣхать семнадцать льё для приѣзда въ Колыму. Это будетъ менѣе удивительно, когда я скажу, что здѣшнія лошади возятъ изъ Якутска въ Колыму по два квинтала тяжестей, и возвращаются съ такимъ-же грузомъ, по едва проходимымъ дорогамъ. Въ седьмой день достигъ я цѣпи Тукуйскихъ горъ: онѣ называются такъ по имени рѣки и это слово значитъ на Якутскомъ языкѣ шумный. Изъ сей-же цѣпи горъ вытекаетъ Яна.
На ночь остановились мы при подошвѣ горы, которая закрывала насъ отъ сѣвернаго вѣтра. Это была первая ночь, проведенная нами на открытомъ воздухѣ: я разскажу, какъ мы всегда располагались тамъ, гдѣ не было жилья. Первое дѣло было снять съ лошадей клажу и сѣдла, разнуздать ихъ и привязать къ деревьямъ. Въ то время, какъ мой казакъ расчищалъ на небольшое пространство снѣгъ, бывающій фута на два, Якуты рѣзали фашинникъ и усыпали землю пихтовыми вѣтвями, для предохраненія себя отъ холодной земли. Мы разводили большой огонь и каждой садился на тюку съ поклажей. На огнѣ кипѣлъ котелъ и мы старались согрѣться, такъ сказать, засовываясь въ самый огонь, особенно я, хуже другихъ одѣтый. Я всячески старался, чтобы одна половина меня не замерзла въ то время, какъ другая жарилась; за всѣмъ тѣмъ, въ эту ночь я спалъ довольно хорошо; правда, разъ пять-шесть ночью вскакивалъ и бѣгалъ, чтобы привести въ движеніе кровь. Я открылъ, что Якуты придвигали къ своей сторонѣ весь огонь въ то время, какъ мы спали, и въ слѣдующую ночь рѣшился употребить это средство въ свою пользу. Я замѣтилъ также, что они складывали всю свою одежду со стороны противоположной огню и нагіе оставались къ пламени. Во весь день, термометръ показывалъ, смотря по высотѣ солнца, отъ 20 до 25 градусовъ ниже точки замерзанія.
Дорога шла по берегамъ Тукулана. Наконецъ я подъѣхалъ къ подошвѣ горъ Сѣверной Сибири. Надобно было переѣзжать ихъ: соображая трудность этого предпріятія, я сомнѣвался въ успѣхѣ. Какъ всходить на оледенѣлую покатость, на которой не было слѣдовъ дороги? Мы старались идти тамъ, гдѣ лежало болѣе снѣгу. Лошади задыхались; на каждомъ шагу должно было останавливаться. Мы взъѣзжали болѣе двухъ часовъ. Взошедши на самую вершину, я съ казакомъ сѣлъ, и въ ожиданіи нашихъ Якутовъ, которые тащились съ поклажей, мы стали было курить трубки — но холодъ заставилъ насъ встать. Мы начали спускаться. На ногахъ держаться было не возможно, и я сѣлъ, для того чтобы скатиться по снѣгу. Лошадь моя, которая также скользила позади, могла расшибить меня. Дорожка была такъ узка, что при малѣйшемъ забытьи я могъ свалиться въ бездну. Наконецъ мы благополучно достигли юрты, сего человѣколюбиваго убѣжища, предназначеннаго для бѣдствующихъ путешественниковъ. Это хижина изъ пней, пространствомъ въ квадратные двѣнадцать футовъ. Посреди ея мѣсто для огня. Вокругъ небольшія каморки изъ досокъ, для спанья. Снаружи это зданьице осыпано снѣгомъ и нѣтъ опасности, чтобы онъ когда нибудь расстаялъ.
Я провелъ сносную ночь, съ путешественниками, ѣхавшими въ Якутскъ. Наконецъ я приѣхалъ въ Вараласъ послѣ шести дней, въ которые мы всегда спали на открытомъ воздухѣ или въ пустынныхъ юртахъ. Сіи юрты разставлены миляхъ на двадцати пяти одна отъ другой: разстояніе, слишкомъ большое или малое, смотря потому — когда путешествуете, зимою или лѣтомъ. Дорога была вообще живописна: между двухъ цѣпей горъ, по долинѣ, обросшей лѣсомъ. Чѣмъ болѣе приближаетесь къ вершинамъ горъ, тѣмъ менѣе видите растительнаго царства — и наконецъ его совсѣмъ нѣтъ. Видъ прелестный; но и какая пустыня! Нѣтъ ни одного домика между Алданомъ и Вараласомъ, а это пространство равно половинѣ длины Англіи.
Я былъ очень хорошо принятъ однимъ Якутскимъ князькомъ, который далъ мнѣ замороженнаго молока. Путь свой продолжали мы на Табалакъ. Въ первый день сдѣлали мы сорокъ миль по сильно-обледенѣлому снѣгу. Дорога шла по небольшой рѣчкѣ Сартану, которая впадаетъ въ Яну. Я встрѣтилъ Якутовъ, охотниковъ, съ луками и со стрѣлами, иные на коняхъ, иные пѣшкомъ. Обхожденіе ихъ было очень ласково. На другой день мы едва могли сдѣлать сорокъ миль, и то часто шедши пѣшкомъ и съ чрезвычайнымъ истомленіемъ для лошадей. Было вѣтрено и шелъ снѣгъ. Я чувствовалъ, что бодрость моя пропадаетъ; но выбирать было не изъ чего — надобно было идти впередъ. Если бы положеніе мое и въ десять разъ было хуже, я-бы уже не воротился назадъ. Третій день былъ холоднѣе всѣхъ предшествовавшихъ: термометръ показывалъ 30 градусовъ холода. Мы проходили мимо многихъ жилищъ Якутовъ: всѣ они приглашали насъ остановиться у нихъ на день и предлагали намъ пищу. Если я соглашался на гостепріимство жителей, то всегда старался занять мѣсто подъ образами, противъ огня — это мѣсто старшаго въ семействѣ.
Удаляясь отъ рѣчки Сартана, мы проходили черезъ горы, простирающіяся на Востокъ. Потомъ пошла плоская страна и дорога лучше прежней.
Переходя черезъ Барулакъ, мы увидѣли лань, убитую выстрѣломъ изъ карабина. Мнѣ дали отъ нея лучшее мѣсто, то есть можжечекъ изъ переднихъ ногъ. Его можно ѣсть сырой и онъ показался мнѣ довольно вкусенъ. Животное было фунтовъ въ двѣсти вѣсомъ. Но четверо или пятеро Якутовъ съѣдаютъ такое животное за одинъ обѣдъ, потому что вся ихъ жизнь проходитъ въ постничествѣ или въ обжорствѣ мясомъ.
Въ шестой день по выѣздѣ изъ Вараласа мы прибыли въ Табалакь, на Борулакѣ. Этотъ городъ довольно населенъ, соображая трудный доступъ къ оному. Здѣсь настигъ я экспедицію, назначенную для открытій по рѣкѣ Колымѣ. Подъ нею занято было 150 лошадей, съ тяжелымъ грузомъ. Сверхъ того, при ней находилось множество торгашей или мѣлочниковъ, которые присоединились къ экспедиціи для переѣзда на Чудскую ярмарку. Жадность къ деньгамъ и честолюбіе заставляютъ пускаться на странныя предпріятія, но мнѣ-ли тому удивляться? Я совершалъ такое-же путешествіе, не имѣя ни одной изъ сихъ побудительныхъ причинъ.
Дорога становилась часъ отъ часу труднѣе, по причинѣ множества упавшихъ деревъ, которыя лежали на перекрестъ.
Въ Тобалакѣ я видѣлъ примѣръ непонятной жадности одного пятилѣтняго дитяти. Увидѣвши что онъ подчищаетъ пальцомъ сало, упадавшее съ зажженной свѣчи, и ѣсть его, я спросилъ: съ голоду ли онъ это дѣлаетъ или отъ того, что сало кажется ему очень вкусно? Мнѣ отвѣчали, что всякій Якутъ и Тунгузъ ѣстъ, когда только имѣетъ возможность и никогда не упуститъ того, что можетъ служить пищею. Я далъ этому-же ребенку свѣчу изъ дурнаго сала: онъ съ жадностью съѣлъ ее, и за ней другую и третью, точно также. Начальникъ экспедиціи, бывшій со мною, далъ ему нѣсколько фунтовъ кислаго и мерзлаго масла: все это онъ съѣлъ, не останавливаясь. Наконецъ онъ еще сожралъ большой кусокъ мыла. Увидя, что этотъ ребенокъ готовъ съѣсть все, что ему подадутъ — я прекратилъ испытаніе.
Что касается до взрослаго человѣка, изъ Якутовъ, то онъ можетъ съѣсть столько за одинъ разъ, что я боюсь сказать невѣроятность. Все: мясо и рыбу, свѣжее и гнилое — Якутъ пожираетъ безнаказанно. Количество разнится только, смотря потому, сколько онъ достаетъ и сколько можетъ достать пищи. Я много разъ видалъ, что Якутъ или Тунгузъ съѣдалъ по сороку фунтовъ мяса въ одинъ день. Когда они ѣдятъ вдоволь, то тотчасъ жирѣютъ и толстѣютъ. Вѣрно ихъ желудокъ устроенъ иначе нежели нашъ, потому что, напримѣръ, они глотаютъ свой чай и супъ столь горячіе, что Европеецъ не могъ-бы прихлебнуть ихъ. Я самъ видѣлъ, какъ трое Якутовъ, въ одинъ обѣдъ съѣли оленя, не оставивъ ничего: даже съѣли всю внутренность его, изъ которой приготовляютъ они, съ примѣсью крови и жиру, родъ чернаго пудинга (*).
(*) Все, что говоритъ Г. Кохренъ о прожорливости Якутовъ, есть сущая правда. Это подтвердитъ всякій, кто ѣзжалъ по Охотской дорогѣ. Прим. Перев.
Въ подкрѣпленіе словъ моихъ я привожу слова Адмирала Сарычева, который въ Путешествіи своемъ вотъ что говоритъ о семъ народѣ: «Какъ скоро мы останавливались на ночь, они становили котелъ на огонь и, вмѣсто сна, ѣли во всю ночь, но за то цѣлый день дремали». Онъ замѣчаетъ, что Якуты никогда не бываютъ больны отъ такого обжорства. «У работниковъ (говоритъ онъ) было по 144 фунта говядины, по 44 фунта жиру и по 72 фунта ржаной муки на человѣка. Черезъ двѣ недѣли они уже жаловались, что имъ нечего ѣсть». Якуты сказали Адмиралу, что одинъ изъ нихъ съѣлъ, въ двадцать четыре часа, четверть заду большаго быка, двадцать фунтовъ жиру, и выпилъ соразмѣрное количество распущеннаго масла. Адмиралу любопытно было удостовѣриться въ пожирательной силѣ этого человѣка. Онъ велѣлъ сварить ему двадцать восемь фунтовъ пшена съ масломъ, и хотя прожора уже тогда позавтракалъ, когда принесли ему это блюдо, но онъ окончилъ его все, не останавливаясь. Ему ничего и не было послѣ этого: только желудокъ у него раздулся; но на другой день онъ готовъ былъ тоже начать снова.
Въ Табалакѣ живетъ казачій унтеръ-офицеръ, который управляетъ здѣшнимъ мѣстомъ и всѣми окружными Якутами. Онъ женатъ и кажется, довольно счастливъ. Вокругъ сего мѣста много озеръ съ превосходною рыбою. Для отдыха я пробылъ здѣсь два дни и 22-го Ноября снова пустился въ дорогу. Холодъ былъ жестокій. У меня сильно зябли ноги; я подумалъ, что это отъ верховой ѣзды, и потому сошелъ съ лошади и пошелъ пѣшкомъ, проходя, сколько мнѣ позволяли силы, а именно отъ пятнадцати до двадцати миль каждый день, и большею частію въ такихъ мѣстахъ, гдѣ лошадямъ было трудно всходить.
Въ первый вечеръ мы остановились подлѣ небольшаго озера, гдѣ я видѣлъ какъ ловили рыбу неводомъ, хотя ледъ былъ вершковъ на двадцать въ толщину. Вотъ какъ это производится. Сначала дѣлаютъ большую прорубь на томъ мѣстѣ, гдѣ должно вытащить неводъ. Послѣ этого прорубаютъ не столь большія отверстія, которыя составляютъ продолговатую окружность; ихъ прорубаютъ футахъ въ двадцати одно отъ другаго. Тутъ неводъ кидаютъ въ большую прорубь и съ помощію шестовъ и веревокъ развертываютъ его и проводятъ до ближайшаго отверстія, отъ одного къ другому, пока обойдутъ весь кругъ. Когда оба конца невода сойдутся — тогда его вытаскиваютъ, наполненный рыбою.
На двадцати пяти миляхъ пути мы слѣдовали по рѣкѣ Тостаку; далѣе мы проходили горами и долинами, до рѣки Догдоя. Мы часто принуждены были останавливаться и разгребать снѣгъ, а иначе лошадямъ не льзя было идти; иногда надобно было ихъ развьючивать и всю поклажу тащишь самимъ на нѣсколько сотенъ туазовъ. Въ этихъ случаяхъ, каждый изъ насъ принимался за работу и при такихъ переходахъ мы перемѣняли лошадей, которымъ должно было идти впередъ, ибо переднія утомлялись ужасно. Когда намъ случалось идти по чистому льду, то лошади наши не могли-бы сдѣлать по немъ ни одного шагу, не поскользнувшись, если-бъ мы не дѣлали выбоинъ топорами: и тутъ надобно было вести ихъ съ большою осторожностью. Какъ было мнѣ жаль этихъ бѣдныхъ животныхъ! они стенали подъ тяжестями. Такимъ образомъ прошли у насъ трои сутки. Я велъ двухъ лошадей и старался о нихъ. Якуты были признательны, что я исправлялъ одну съ ними работу. Перешедши черезъ много горъ и рѣчекъ, мы вышли на плоскую землю и остановились подлѣ юрты, потерявъ во время пути одну лошадь, которая пала отъ усталости.
Я страдалъ сильно, отъ того, что подошвы ногъ у меня вспузырились отъ морозу.
На горахъ мы часто видали дѣйствія жестокости холода. На нихъ были трещины, отъ расширенія воды, переходившей въ состояніе льда. Большею частію, горы сіи суть сланцовыя массы; иныя имѣютъ въ основаніи гранитъ или обыкновенный камень. На берегахъ рѣки Камень-да-Масло (Kamen-da-Maslo) находится окаменѣлое вещество, цвѣтомъ похожее на желтоватыя сливки, которое по-Русски называется каменное масло (beurre de pіerre) (*). Это вещество довольно пріятно вкусомъ, но вредно въ употребленіи, какъ говорятъ. Его находятъ на берегахъ многихъ Сибирскихъ рѣкъ, особенно-же около Иртыша и Енисея. Оно твердѣетъ на воздухѣ, но отъ дождя размокаетъ.
(*) Тутъ есть какая-то ошибка въ названіяхъ. Прим. Перев.
Въ девятый день мы отправились въ Зашиверскъ, на сорокъ миль отъ нашего становища. Половину дороги мы безпрестанно взъѣзжали и наконецъ съ великимъ трудомъ и опасностью взобрались на вершину одной горы. Это положеніе напомнило мнѣ то, что я замѣчалъ на песчаныхъ горахъ вокругъ Вера-Круца, въ Мексикѣ. Здѣсь вѣтръ завивалъ снѣгъ, точно какъ на горахъ Вера-Круцскихъ онъ поднимаетъ облака песку. Въ обоихъ случаяхъ дороги и дорожки засыпаны и сглажены. Тоже безпокойство для ходьбы и здѣсь, какъ на горахъ Мексиканскихъ. Снѣгу по крайней мѣрѣ на шесть футовъ; зелени нѣтъ и слѣдовъ. Одни кресты, разставленные кой-гдѣ, (показывали направленіе дороги. Якуты не забывали оставлять подлѣ нихъ лошадиные волосы и гривы, въ знакъ признательности за благополучное достиженіе до такого-то мѣста.
Мы быстро прошли сѣверо-западную наклонность, до рѣки Шубуколаха, и наконецъ приѣхали въ Зашиверскъ, гдѣ сливаются Галанима и Индигирка. Кровь во мнѣ застыла, когда я взглянулъ на это печальное мѣсто, называемое городомъ. Отдѣльныя горы Испаніи, пустыни Канады, цѣпи горъ Соединенныхъ Штатовъ, Пиренеи, Альпы не представляли мнѣ ничего подобнаго тому, что я увидѣлъ здѣсь. Этотъ городъ, первый послѣ Якутска, находящійся за триста тридцать льё отъ образованнаго общества людей, состоитъ изъ семи хижинъ, въ которыхъ живутъ два священника, сержантъ, почтмейстеръ, купецъ и одна вдова. Я видалъ корабли съ шестнадцатью пушками, на которыхъ всего было пятнадцать человѣкъ; но никогда не воображалъ я, что существуетъ городъ, гдѣ все народонаселеніе состоитъ изъ семи жителей.
На дорогѣ между Зашиверскомъ и Табалакомъ, то есть болѣе чѣмъ на восьмидесяти льё, нѣтъ ни одного обиталища. На ней находится только восемь юртъ для путешественниковъ. Холодъ былъ неслишкомъ великъ: около 25° ниже точки замерзанія. Говорятъ, что лѣтомъ Индигирка есть одна изъ быстрѣйшихъ рѣкъ. Гора, стоящая напротивъ, съ западной стороны совершенно голая; она простирается по рѣкѣ на сорокъ миль: послѣ сего Индигирка расширяется въ видѣ озера и такъ впадаетъ въ Ледовитое море.
Семеро жителей здѣшнихъ питаются почти единственно рыбою, которой здѣсь много превкусной. Вокругъ на десять льё нѣтъ травы и на всемъ этомъ пространствѣ нечѣмъ кормить лошадей; да и для двухъ коровъ здѣшняго города нелегко достать сѣна.
Въ Зашиверскѣ я прожилъ три дни въ роскоши: ѣлъ мясо волковъ, медвѣдей, оленей, лосей, зайцовъ и лисицъ. Медвѣжье и волчье мясо хороши съ голоду; оленье чрезвычайно вкусно, но лосье вкуснѣе всего, что только случалось мнѣ ѣдать во всю мою жизнь: оно нѣжно, пріятно и столь-же питательно какъ говядина.
Изъ всѣхъ лакомствъ Зашиверскихъ, всего болѣе осталась у меня въ памяти по своему вкусу сырая рыба. Не смотря на мое предубѣжденіе, я увидѣлъ, что съ нею ничего не льзя сравнить: не такъ вкусны устерсы, замороженныя какъ можно лучше. Рыбы здѣсь можно ѣсть много, безъ всякаго вреда. Я самъ, въ одинъ обѣдъ, убралъ замороженную сырую рыбу вѣсомъ въ три фунта. Я разрѣзывалъ ее на маленькіе кусочки и ѣлъ съ черными сухарями. Стаканъ хлѣбнаго вина довершилъ этотъ превосходный обѣдъ: только не доставало соли и перцу. Я наполнилъ кожаный мѣшокъ замороженною рыбою прежде нежели опять пустился въ дорогу по Индигиркѣ.
Въ этотъ день я узналъ всю пользу услугъ, какія могутъ доставить собаки въ санной ѣздѣ. На санкахъ онѣ возятъ все: дрова, ледъ, рыбу, путешественниковъ и поклажу ихъ. Ледъ, по которому мы ѣхали, былъ очень гладокъ и скользокъ: моя лошадь падала много разъ. Чѣмъ далѣе ѣхалъ я къ Сѣверу, тѣмъ ниже становились горы за мною и долина казалась безконечною. Мы остановились въ юртѣ, гдѣ дали намъ сливокъ и ягодъ.
Я чувствовалъ сильную боль въ ногахъ. Это было не совсѣмъ отъ холода, но, казалось, отъ усталости: какая-то тупая боль, съ краснотою. Одинъ разъѣзжающій торгашъ, съ которымъ я встрѣтился и объяснялся объ этомъ, сказалъ мнѣ, что я не обойдусь безъ той части одежды, которая называется сутуры (soutarée) или накожники (garde genou). Онъ былъ столько добръ, что предложилъ мнѣ одну пару, которую я взялъ, сообразивъ, что мнѣ уже случалось терпѣть 30 градусовъ холода, что я шелъ къ Сѣверу и былъ еще не среди настоящей зимы. Эта обувь была мнѣ неисчислимо полезна.
Не прошло трехъ дней послѣ нашего отъѣзда изъ Зашиверска, когда мой боченокъ съ водкою опустѣлъ. Я налилъ въ него воды. Ночи были прелестныя: луна не оставляла горизонта. У меня болѣли глаза: отраженіе свѣта отъ снѣга сдѣлало у меня воспаленіе въ вѣкахъ. Но это не мѣшало мнѣ продолжать путь съ весельемъ. Въ шестой день, послѣ трудовъ, которые описывать не нужно въ подробности, мы приѣхали къ одной хижинѣ: обитатели ея готовы были умереть съ голоду, и покорялись своему жребію. Мы старались ободрить страдальцовъ и дали имъ горячаго чаю: это нѣсколько оживило ихъ. Они имѣли силы слѣдовать за нами до первой станціи, гдѣ жители и сами были съ худымъ запасомъ, но съ ними подѣлились. По лѣсамъ и озерамъ я прибылъ къ цѣпи горъ, отдѣляющихъ округу Зашиверскую отъ Колымской, а переѣхавъ черезъ сію цѣпь, приѣхалъ въ юрту путешественниковъ, гдѣ нашелъ разведенный огонь. Это было благодѣяніе Барона Врангеля: онъ содержалъ тутъ человѣка, которому препоручено было поддерживать огонь до тѣхъ поръ, пока пройдетъ экспедиція.
Въ восьмой день я прибылъ въ Сордахъ, отстоящій на сто двадцать миль отъ Зашиверска. Эта часть пути была чрезвычайно трудна по причинѣ глубокаго снѣга и несчастнаго состоянія лошадей: моя пала. Вѣтеръ замелъ всѣ слѣды дороги и часто принуждалъ насъ возвращаться назадъ для отысканія пути. Наконецъ мы приѣхали здоровые, не смотря на жестокость холода.
Въ Сордахѣ управляетъ унтеръ-офицеръ и съ нимъ нѣсколько человѣкъ казаковъ. Тутъ-же есть жилища Якутовъ, которые обязаны доставлять казакамъ дичину, рыбу, сѣно, дрова, и за то они освобождены отъ всякаго налога. Ихъ также заставляютъ провожать путешественниковъ и они-же содержатъ почту. Между Якутскомъ и Колымою, то есть на шести стахъ льё, восемь такихъ станцій.
Окрестности Сордаха болотисты. Тутъ много озеръ и лѣсовъ. Сіи послѣдніе вообще лучше, нежели на южной сторонѣ. Содержатель почты есть потомокъ славнаго Владиміра Атласова, который открылъ Камчатку и покорилъ часть ея.
14 Декабря, проѣхавъ сорокъ миль, мы остановились въ юртѣ, хозяйка которой была бранчива. Она ужасно разсердилась за то, что я повѣсилъ свои перчатки на крючокъ, поддерживавшій образа. Желая успокоить ее, казакъ сказалъ ей, что я Англинскій попъ. Моя длинная борода и растрепанные волосы заставляли вѣрить тому — и съ этихъ поръ меня всегда почитали попомъ Англинскимъ.
На слѣдующій день мы остановились въ юртѣ, болѣе просторной и опрятной противъ всѣхъ прежнихъ: въ ней живутъ двое братьевъ, крещеные Якуты. Назавтра я перешелъ черезъ рѣчку Алазею, которая впадаетъ въ Ледовитый Океанъ. Здѣсь много рыбы, дичины и скота. Небольшое число жителей, обитающихъ на берегахъ сей рѣки, живутъ въ изобиліи. Я продолжалъ путь съ однимъ разъѣзжающимъ торгашомъ, у котораго отецъ былъ Русскій, а мать Якутка. И въ этомъ человѣкѣ замѣтилъ я то же, что часто замѣчалъ прежде, что хотя Русскіе и Якуты совсѣмъ не отлично красивы, но дѣти, отъ соединенія сихъ двухъ родовъ, бываютъ одарены особенною правильностью лица и красотою кожи.
19 Декабря достигъ я до Колымска: онъ во ста пятидесяти миляхъ отъ Сордаха. До этого мѣста я ѣхалъ по долинѣ, но теперь приближался къ цѣпи горъ. Коммисаръ очень хорошо принялъ меня и далъ все, что мнѣ было нужно. Я ждалъ пять дней новаго казака и воспользовался этимъ временемъ для прогулокъ въ окрестности, и для записки всего мнѣ встрѣтившагося. Меня посѣтилъ священникъ. По Англинскому обычаю я протянулъ къ нему руку — онъ благословилъ меня, а я самъ его благословилъ. Онъ отступилъ назадъ и съ удивленіемъ спросилъ: кто я? Англинскій священникъ, отвѣчалъ казакъ. Тутъ онъ замѣтилъ, что священникъ не можетъ благословлять другаго священника и въ знакъ дружбы прикоснулся къ моей рукѣ.
При этомъ случаѣ я узналъ, что значитъ движеніе, которое часто замѣчалъ я у Якутовъ. Они подставляли мнѣ правую ладонь, поддерживая ее лѣвою рукою. Я полагалъ, что они просятъ милостыни, но они упорно отказывались отъ того что я имъ давалъ. Узнавши, что этимъ движеніемъ просятъ у меня благословенія — я великодушно благословлялъ ихъ. Прогуливаясь вдоль рѣки, я встрѣтился съ однимъ Якутскимъ князькомъ и благословилъ его по-Русски. Князекъ отвязалъ небольшой кожаный мѣшокъ и, цѣлуя у меня руку, просилъ принять двѣ куничьи шкуры. Отговорки были тщетны: я увидѣлъ, что отказавшись начисто, оскорблю его.
Жителей здѣсь сто человѣкъ. Въ рѣкѣ чрезвычайно много рыбы и рыбная ловля составляетъ главнѣйшую пищу жителей, и собакъ, которыхъ здѣсь множество.
Не смотря на приглашеніе Коммисара, провести у него праздникъ Рождества Христова, я отправился въ дорогу, зная что мнѣ предстоятъ еще величайшія трудности, но твердо рѣшившись побѣдить ихъ. Въ двадцати миляхъ оттуда я былъ у одного Якутскаго князька, девяностолѣтняго старца, но сохранившаго умственныя способности. Онъ сопутствовалъ Шалаурову, который около 1764 года совершилъ двѣ экспедиціи по Ледовитому морю и погибъ въ третью. У сего князька хорошее жилище и онъ живетъ охотою, но это средство стало не надежно съ тѣхъ поръ, какъ олени и лоси, убѣжали далѣе къ Сѣверу.
Въ слѣдующій день, удаляясь отъ рѣки, я проѣхалъ сорокъ миль по плоской странѣ, покрытой множествомъ кустарника. Холодъ былъ въ тридцать пять градусовъ. На другой день мы сдѣлали пятьдесятъ миль безъ большихъ затрудненій и потеряли изъ виду горы. Третій и четвертый день были утомительны. Жилища, которыя встрѣчались здѣсь, вообще лучше и опрятнѣе. Въ четвертый день я проѣхалъ двадцать льё, то есть болѣе всѣхъ предшествовавшихъ дней. Термометръ показывалъ тридцать шесть градусовъ. Я принужденъ былъ много разъ сходить съ лошади и бѣжать, дабы привести въ движеніе кровь. Мы пили чай въ кустарникѣ и въ девять часовъ вечера приѣхали на станцію, называемую Омолонъ.
Я былъ чрезвычайно утомленъ, но скоро оправился, благодаря стараніямъ Русскаго купца, который ѣхалъ по той же дорогѣ и которому было восемьдесятъ лѣтъ отъ роду. Онъ далъ мнѣ чаю, водки и другихъ провизій, потому что мои уже истощились. Впрочемъ, по гостепріимству жителей, у меня всегда была рыба — моя главная пища, которую я предпочиталъ дичинѣ, также въ изобиліи даренной мнѣ.
Въ Омолонѣ кончится дорога, гдѣ можно ѣхать на лошадяхъ. Впрочемъ, иногда ѣздятъ и до Ледовитаго моря для ловли морскихъ коровъ или для сыска маммутовыхъ зубовъ. Я взялъ тринадцать собакъ подъ мои сани, закрытыя вощанкою, для смягченія холода. Медвѣжья кожа, шерстяное одѣяло и подушка составляли у меня постель, на которой я могъ спать ѣхавши. Но когда я вошелъ въ сани и покрышку зашили, какъ-бы для того, чтобъ герметически закрыть входъ воздуху, я тотчасъ увидѣлъ, что не могу быть въ этомъ положеніи. Я задыхался и ножемъ прорѣзалъ отверстіе для дыханія. Никогда не былъ я въ такой досадѣ, никогда такъ не сердился на самого себя, какъ теперь, осудивши себя на заключеніе. Я сбросилъ покрышку и остальную дорогу ѣхалъ въ открытыхъ саняхъ.
Собаки бѣжали очень скоро, но часто должны были останавливаться. Неподвижность заставила меня ужасно терпѣть отъ холода: онъ никогда такъ не безпокоилъ меня. Съ большимъ трудомъ могъ я по временамъ двигаться, для того, чтобы не совсѣмъ замерзнуть. Меня ужасно томилъ сонъ: проводникъ поминутно долженъ былъ будить меня. Онъ очень обо мнѣ заботился и конечно ему одолженъ я сохраненіемъ жизни. На однѣхъ собакахъ проѣхали мы пятьдесятъ миль и на ночь остановились въ хижинѣ у Юкагира. Наконецъ, на другой день, 31 Декабря 1820 года, на тѣхъ-же собакахъ, я приѣхалъ въ Нижній-Колымскъ. Холодъ былъ, по спиртовому термометру Г. Врангеля, 42 градуса. Путешествіе мое продолжалось пятьдесятъ одинъ день. Безъ наножниковъ, которые мнѣ дали, какъ я упомянулъ, конечно я не могъ-бы противиться холоду, ибо если движеніе крови остановится въ ногахъ — онѣ потеряны. Я былъ одѣтъ легче всѣхъ моихъ провожатыхъ, и почиталъ себя очень счастливымъ, что не ознобилъ ни одного члена, кромѣ кончика носа.
Баронъ Врангель и Г-нъ Матюшкинъ приняли меня очень хорошо, и я скоро забылъ труды года, который оканчивался. Я былъ исполненъ надежды на будущій годъ и на себѣ испыталъ, что даже подлѣ Ледовитаго моря можно быть довольнымъ, если чувствуешь себя здоровымъ.
(Продолженіе въ 23-й книжкѣ)
(Продолженіе.)
На другой день по прибытіи моемъ въ Нижній-Колымскъ, во время завтрака у Барона Врангеля, я получилъ въ подарокъ двѣ мерзлыя рыбы, каждую вѣсомъ въ два квинтала (5 пудъ). Вскорѣ потомъ принесли мнѣ парку или кожаный реденготъ (leather frock), подбитый куницами, мѣховые панталоны, шапку, теплые мѣховые сапоги и наконецъ, медвѣжью кожу, заячье одѣяло и мѣховыя перчатки. Жители старались снабдить меня всѣмъ, что мнѣ было нужно. Баронъ Врангель далъ мнѣ также полный нарядъ и я могъ свободно прогуливаться и презирать стужу.
Въ это время дѣлались приготовленія для экспедиціи: собирали собакъ, сани, проводниковъ и съѣстные запасы. Отъѣздъ предполагаемъ былъ въ Мартѣ мѣсяцѣ, по двумъ различнымъ направленіямъ. Одна часть экспедиціи назначалась для опредѣленія долготы и широты Сѣверо-Восточнаго мыса Азіи; другая часть должна была отправиться отъ Колымы прямо къ Сѣверу, для открытія твердой земли, которая, какъ полагали многіе, соединяется съ твердою землею Америки. Я ни мало не медля предложилъ начальнику экспедиціи свои услуги; но онѣ не были приняты, къ величайшему моему сожалѣнію, ибо для сего должно мнѣ было имѣть особенное позволеніе отъ высшаго правительства. Такимъ образомъ надежды мои участвовать въ трудахъ и опасностяхъ экспедиціи разрушились и я рѣшился идти одинъ къ Берингову проливу, черезъ землю Чукчей и потомъ постараться переплыть изъ Азіи въ Америку. Для сего остался я на нѣкоторое время въ Нижне-Колымскѣ.
Два мѣсяца, Январь и Февраль, прожилъ я здѣсь довольно пріятно. Я привелъ въ порядокъ мой журналъ, сдѣлалъ нѣсколько наблюденій широты и долготы мѣста, бралъ читать книги у Барона Врангеля. Иногда мы всѣ участвовали въ забавахъ туземцовъ, присутствовали на ихъ праздникахъ, которые бывали у нихъ довольно часто и на которыхъ обыкновенно употребляли они очень много крѣпкихъ напитковъ. Катанье съ ледяныхъ горъ составляетъ любимую забаву здѣшнихъ жителей; я никогда не пропускалъ случая присоединяться къ симъ катаньямъ. Со мною сажали иногда одну, иногда двухъ молодыхъ дѣвушекъ, которыя не боялись ввѣряться въ этомъ родѣ гимнастическихъ упражненій.
Погода въ Январѣ и Февралѣ была очень холодна, но холодъ никогда не доходилъ до такой степени, чтобы мѣшалъ нашимъ прогулкамъ, развѣ только тогда, какъ бывалъ при немъ вѣтеръ: десять или пятнадцать градусовъ холода при вѣтрѣ были гораздо чувствительнѣе, нежели сорокъ градусовъ при тихой погодѣ. Однакожъ, мнѣ нѣсколько разъ случалось вставать съ постели, и безъ чулокъ, въ однихъ только башмакахъ и въ простомъ сюртукѣ, стоя на холодѣ, восхищаться сѣвернымъ сіяніемъ.
Въ доказательство, что я не увеличиваю стужи въ сей широтѣ, ссылаюсь на донесеніе экспедиціи Биллингса, и Адмирала Сарычева: они говорятъ, что при нихъ стужа часто доходила до 43° ниже нуля, по Реомюрову термометру. Я не замѣтилъ стужи ниже 42°; но видѣлъ собраніе наблюденій одного жителя Якутскаго, гдѣ стужа иногда простиралась до 47° ниже нуля по Реомюру, или до 84° по Фаренгейту.
Колыма, находящаяся подъ 70° Восточной Азіи, холоднѣе нежели островъ Мельвиля, находящійся въ центрѣ полярныхъ земель Америки. Въ Охотскѣ, Гижигинскѣ, Якутскѣ, Томскѣ и Тобольскѣ также холодно, какъ при устьяхъ Лены, Яны и Колымы. Въ Иркутскѣ, лежащемъ почти въ одинакой широтѣ съ Лондономъ, ежегодно бываютъ морозы въ 40°. Я не замѣтилъ однакожъ здѣсь шума во время дыханія, о которомъ писали другіе, равно не видалъ и другихъ странныхъ явленій холода. Я видѣлъ только, что топоры трескаются и разлетаются въ куски, и испыталъ, что кожа пристаетъ къ желѣзу отъ прикосновенія.
Нижній-Колымскъ можетъ назваться большимъ городомъ для сей части Сибири, ибо въ немъ находится до 400 жителей, то есть втрое болѣе, нежели сколько находится во всей странѣ, отдѣляющей его отъ Якутска. Городъ построенъ на одномъ изъ острововъ Колымы, имѣющемъ восемь миль въ длину; здѣсь растутъ только кустарники, дрова для города доставляются по рѣкѣ; о земледѣліи не льзя и подумать въ такой странѣ, гдѣ не растетъ ни одной былинки травы. Если здѣсь на нѣсколько дней останавливаются лошади, то ихъ кормятъ мохомъ, корою и листьями кустарниковъ. Однакожъ въ городѣ содержатъ двухъ коровъ, но сѣно для нихъ доставляютъ за 80 миль.
Жители состоять по большой части изъ казаковъ, мѣлочныхъ торговцовъ и священниковъ, также производящихъ нѣкоторую торговлю. Священниковъ сихъ трое и они братья. Желая отлучишься на три недѣли, они въ одно воскресенье служатъ по три обѣдни (?) и это засчитывается ими на слѣдующiя.
Зимою, жители возятъ лѣсъ, ходятъ на звѣриную ловлю и занимаются торговлею. Весною и осенью они занимаются звѣриною и рыбною ловлею, а лѣтомъ строятъ жилища; женщины шьютъ перчатки, сапоги, шапки и башмаки. Главное занятіе здѣсь состоитъ въ рыбной ловлѣ; ею занимаются вообще мущины, женщины, дѣти и собаки. Рыбы ловится чрезвычайное множество. Отъ Нижне-Колымска до Омолона (Malone) разстоянія 80 миль. Между сихъ двухъ мѣстъ, коихъ соединенное народонаселеніе, простирается до 600 человѣкъ, въ годъ потребляется два милліона фунтовъ рыбы, что составитъ ежедневнаго потребленія для каждаго семейства, изъ пяти человѣкъ состоящаго, по 40 фунтовъ. Правда, что и собакъ здѣсь очень много и что имъ даютъ въ рабочіе дни по десяти сельдей каждой. Считаютъ, что восемь сотъ собакъ, въ теченіе шести мѣсяцовъ съѣдаютъ ежедневно по четыре тысячи фунтовъ рыбы; на другіе-же шесть мѣсяцовъ онѣ сами себѣ добываютъ пищу по берегамъ рѣкъ и озеръ. Безъ такого множества собакъ, въ Нижне-Колымскѣ сдѣлалась-бы, можетъ быть, моровая язва; но онѣ пожираютъ всѣ нечистоты, накопляющіяся въ улицахъ.
Я уже сказалъ о чрезвычайномъ количествѣ рыбы. Семга здѣсь превосходная, сельдей много, равно какъ осетровъ и стерлядей, доставляющихъ икру. Есть сорты рыбъ, которые даютъ только собакамъ, а сами жители употребляютъ ихъ только во время голода. Въ 1812 и 1819 былъ здѣсь дѣйствительно голодъ. Собаки умирали и жители ѣли ихъ. Замѣчаютъ, что когда не бываетъ рыбы, въ то время чрезвычайное изобиліе лосей и крупной дичины, и на оборотъ; но жители здѣшніе лѣнивы для ловли дикихъ звѣрей и довольствуются только рыбою. Осетрину для сбереженія сушатъ, и тогда называютъ ее юкола. Вообще-же рыбу ѣдятъ сырую.
Мѣха были прежде гораздо въ большемъ изобиліи, нежели нынѣ. Ясакъ каждогодно простирался до пяти тысячъ куницъ, а теперь онъ не возвышается и до пяти сотъ. Куницы находятся только близъ лѣсовъ; но лисицъ бѣлыхъ, голубыхъ и красныхъ еще весьма много по близости моря. Рѣчныя выдры находятся въ рѣкѣ Выдрѣ. Лоси, олени и аргалы (или дикіе бараны) попадаются теперь весьма рѣдко. Только Юкагиры ловятъ сихъ звѣрей между рѣками Анюями. Дичины здѣсь много: лебеди, гуси, утки, бекасы вездѣ находятся въ изобиліи. Если-бы возможно было имѣть средства для соленія, то Колымскъ былъ-бы всегда снабженъ съѣстными припасами; но излишекъ рыбы одного года пропадаетъ для другаго. Что касается до климата, то его не льзя почитать здоровымъ: проказа и скорбутъ здѣсь весьма обыкновенныя болѣзни.
Сѣверныя сіянія показались мнѣ не столь великолѣпны, какъ я ихъ воображалъ себѣ. Говорятъ, что яснѣйшія сѣверныя сіянія бываютъ въ Октябрѣ и Ноябрѣ. Замѣченное мною представляло огненные столбы, шедшіе отъ Сѣвера къ Юго-Западу, гдѣ они исчезали. Возвышеніе ихъ было отъ 50 до 60 градусовъ. Иногда обширное пространство, освѣщенное отъ Сѣвера къ Востоку, бросало лучи свѣта и огненные фонтаны, какъ въ искуственномъ фейерверкѣ. Составлялись также большія дуги, въ которыхъ видны были всѣ цвѣта радуги. Иногда явленіе показывалось столь близкимъ, что казалось, намъ должно было ощущать отъ него теплоту. Прекраснѣйшее явленіе видѣлъ я 1-го Марта, въ полночь. Свѣтъ распространился по всему горизонту, до высоты 28 или 30 градусовъ. Термометръ стоялъ на 36 градусахъ ниже нуля. Свѣтъ возвышался почти до зенита, гдѣ и исчезъ. Представьте себѣ палатку, столь же обширную, какъ горизонтъ и украшенную пламенными фестонами, въ коихъ огонь, казалось, безпрестанно возобновлялся изъ основанія. Сіяніе сего явленія уменьшалось по мѣрѣ приближенія къ вышинѣ, то есть, зениту. Зрѣлище продолжалось два часа, но термометръ не измѣнялся замѣтнымъ образомъ.
Баронъ Врангель съ товарищами отправился въ путь 27-го Февраля. Я провожалъ ихъ около десяти миль по рѣкѣ. Марта 4-го я выѣхалъ изъ Колымска съ Матюшкинымъ и нѣсколькими купцами, у которыхъ поклажа на саняхъ состояла изъ табаку и желѣзныхъ издѣлій. Время было прекрасно и морозъ только въ 25°; но едва проѣхали мы 15 миль, какъ принуждены были остановиться на берегу озера, отъ невозможности проложить дорогу по снѣгу. Я провелъ ночь довольно хорошо; но товарищъ мой много потерпѣлъ отъ того, что не взялъ необходимыхъ предосторожностей. На другой день проѣзжали мы черезъ сосновый лѣсъ. Сани наши катились съ непонятною быстротою. При спускахъ намъ часто случалось задѣвать за деревья. Каждыя сани запряжены были тринадцатью собаками. Такимъ образомъ проѣхали мы 35 миль и остановились въ юртѣ, гдѣ провели ночь спокойно, на берегу рукава рѣки Анюя, потока быстраго и опаснаго. Здѣсь должно было намъ ѣхать по землѣ болѣе возвышенной. Мы обогнали сани, на коихъ ѣхали купцы; веселый видъ сихъ людей показывалъ надежду, подобную той, какую можно видѣть на лицахъ Лондонскихъ или Амстердамскихъ купцовъ наканунѣ большой ярмарки. Сланцовыя горы находятся по берегамъ рѣки. Теченіе сего потока и видъ острововъ довольно разнообразны.
Потомки Юкагировъ обитаютъ въ сей странѣ и отдѣляютъ Русскихъ отъ Чукчей. Прежде Юкагиры составляли многочисленный и страшный народъ. Покорить ихъ было трудно. Императрица Екатерина запретила говорить ихъ языкомъ. Юкагиры не существуютъ теперь отдѣльнымъ поколѣніемъ: они почти соединились съ Русскими и составляютъ прекраснѣйшее поколѣніе изъ видѣнныхъ мною въ Сибири. Мущины очень стройны и мужественнаго вида; женщины красивы. Трудно сказать, какого происхожденія сей народъ.
На третій день достигли мы до обитаемой юрты. Въ ней нашли многихъ купцовъ, насъ ожидавшихъ. Рѣка столь быстра, что не во всѣхъ мѣстахъ покрыта ровнымъ льдомъ. Черезъ рѣку находился только одинъ переходъ, отъ пяти до шести футовъ шириною и притомъ очень скользкій, а потому надобно было большое усиліе, чтобы переѣхать черезъ него въ саняхъ. Два купца, попытавшіеся переѣхать, упали въ воду и съ великимъ трудомъ могли спастись. Лѣсъ по берегамъ рѣки растетъ въ изобиліи, хотя корни не углубляются въ землю болѣе двадцати дюймовъ.
Въ Сордахѣ видѣлъ я въ другой разъ двойное солнце и двойную луну, со столбами по обѣимъ сторонамъ, въ равномъ разстояніи; но явленіе сіе было не столь блистательно, какъ иногда бываетъ: это приписывали тому, что погода сдѣлалась теплѣе.
Въ восьмой день достигли мы крѣпости, находящейся въ пятидесяти миляхъ отъ Колымска. Положеніе ея довольно живописно: лѣтомъ долженъ быть здѣсь прекрасный видъ. Въ ней живетъ около двухъ-сотъ человѣкъ, въ двадцати юртахъ; есть также обширное деревянное строеніе, которое, впрочемъ, не способно для защиты. Сія такъ называемая крѣпость построена на островѣ и окружена горами.
Жителей по берегамъ сей рѣки немного; они питаются рыбною и звѣриною ловлею. Рыбы здѣсь не очень изобильно и голодъ бываетъ періодическій. Лосей, оленей и дикихъ барановъ гораздо менѣе съ того времени, какъ начали селиться и ловить ихъ.
Мы расположились въ небольшой Юкагирской юртѣ. Насъ посѣтилъ Чукча. Онъ вошелъ съ закуренною трубкою, сѣлъ не говоря ни слова на скамейку и докуривши свою трубку, ушелъ, не показавъ даже и вида, что онъ насъ замѣтилъ.
По прибытіи коммисара, ярмарка началась принятіемъ двухъ дикихъ начальниковъ Чукотскихъ въ христіанскую вѣру. Они приѣхали на саняхъ, хорошо украшенныхъ, запряженныхъ двумя оленями; за ними слѣдовало около двадцати подобныхъ саней. По прибытіи сей процессіи къ большому магазину, въ которомъ жертвенникъ и образа были приготовлены, священникъ приступилъ къ крещенію двухъ начальниковъ, ихъ женъ и дѣтей. Они всѣ должны были погружаться въ большой чанъ воды. При окончаніи церемоніи надѣли на нихъ большіе кресты, послѣ чего имъ подарили довольно табаку.
Мы отправились къ коммисару, который сдѣлалъ обыкновенное объявленіе, что продажа не прежде начнется, когда сдѣланы уже будутъ приношенія въ казну. Тогда выступили главнѣйшіе купцы и отдали коммисару лисьи шкуры. Имена ихъ и цѣна приношеній были внесены въ особенную книгу. Коммисаръ вручилъ потомъ двумъ окрещеннымъ начальникамъ по медали и по небольшой саблѣ, прочитавши имъ письмо, въ которомъ будто-бы содержится воля правительства въ отношеніи ихъ достоинства. Сіи два начальника были очень довольны, весьма тщеславились и вскорѣ потомъ напились пьяны.
Коммисаръ, оборотясь потомъ къ Чукчамъ, сказалъ имъ, что Императоръ, услышавъ о посѣщеніи ихъ береговъ двумя иностранными кораблями, желаетъ знать, какому народу принадлежать сіи корабли и для развѣданія о семь назначилъ двухъ переводчиковъ. Онъ сказалъ имъ, что я говорю разными языками приморскихъ народовъ и что потому Императоръ желаетъ, чтобы мнѣ какъ одному изъ первыхъ переводчиковъ Имперіи, оказываемы были вездѣ услуги и уваженіе. Когда коммисаръ кончилъ рѣчь, то одинъ изъ Чукчей сказалъ, что его народъ не имѣетъ надобности въ переводчикѣ и не хочетъ меня принимать. Этотъ лаконическій отвѣтъ привелъ насъ въ немалое замѣшательство. Другой начальникъ говорилъ въ такомъ-же смыслѣ. Потомъ они совѣтовались между собою и наконецъ сказали, что если Императоръ желаетъ послать двухъ переводчиковъ къ Берингову проливу, то они не могутъ отказать имъ въ путевыхъ издержкахъ. Издержки сіи, говорили они, будутъ стоить пятьдесятъ кипъ табаку, то есть, около пятидесяти центнеровъ. Къ сему прибавили они, что Императоръ очень богатъ и конечно въ состояніи сдѣлать такой небольшой подарокъ, располагая притомъ богатствомъ всѣхъ своихъ подданныхъ. Они замѣтили также, что я самъ былъ-бы слишкомъ бѣдный переводчикъ, если-бы не въ состояніи былъ выплатить имъ требуемаго. Одинъ изъ нихъ изъявилъ свое сомнѣніе, точно-ли я Императорскій переводчикъ, ибо я не знаю по-Русски. Я замѣтилъ, говорилъ онъ, что вашъ казакъ отдаетъ отчетъ Г-ну Матюшкину, а что сей послѣдній передаетъ мнѣ слова на языкѣ неизвѣстномъ. Не было никакого средства опровергать слова Чукчи. Зачѣмъ-же намъ такого переводчика, прибавили они, который не знаетъ ни по-Русски, ни по-нашему? И такъ должно было мнѣ оставить надежду, идти далѣе. Корыстолюбіе Чукчей поставило непреоборимое препятствіе моему намѣренію.
На другой день мы съ Г. Матюшкинымъ осматривали таборъ Чукчей. Онъ состоялъ только изъ шести палатокъ, трехъ большихъ и трехъ маленькихъ. Въ послѣднихъ помѣщались три начальника. Не льзя было вообразить себѣ ничего неопрятнѣе и отвратительнѣе внутренности большихъ палатокъ; напротивъ того маленькія были чисты и теплы, хотя для нагрѣванія ихъ была только одна лампа, а холодъ былъ въ 35 градусовъ. Длиною онѣ 8 Футовъ, шириною 5 и въ вышину 3 фута. Все семейство лежало въ постелѣ изъ оленьихъ кожъ, подъ одѣяломъ изъ бѣлыхъ лисицъ. Палатка сдѣлана была изъ двойныхъ кожъ, шерстью вверхъ. Мы вошли въ одну изъ сихъ палатокъ и начальникъ приказалъ своей дочери приготовить для насъ оленьяго мяса. Она, девяти-лѣтній ребенокъ, совершенно нагая, жарила мясо внѣ палатки, не взирая на жестокую стужу. Мы отвѣдали кушанья изъ учтивости; но я сократилъ посѣщеніе, отъ того что мнѣ было душно въ палаткѣ Чукотской и я задыхался отъ дурнаго запаха. Начальникъ или Тоіонъ, казалось, оскорбился скорымъ моимъ уходомъ, и приписывалъ это тому, что онъ вчера воспрепятствовалъ моему намѣренію проникнуть въ ихъ землю. Домашній скарбъ Чукчей состоитъ изъ большаго котла, ножа, деревянныхъ чашекъ и ложекъ, желѣзнаго топора, огнива и кремня.
Получивши понятіе о ихъ образѣ жизни, я возвратился въ крѣпость, въ саняхъ, запряженныхъ двумя оленями; проводникомъ былъ одинъ изъ начальниковъ. Они употребляютъ ременныя вожжи и длинный кнутъ, на концѣ котораго привязанъ моржовый зубъ. Имъ бьютъ по спинѣ оленей. Должно отдать справедливость Чукчамъ за поступки ихъ какъ съ сими животными, такъ равно и съ собаками: они почитаютъ ихъ товарищами трудовъ своихъ.
По возвращеніи нашемъ увидѣли мы, что торгъ на ярмаркѣ уже начался; послѣ того коммисаръ объявилъ условія, пошлины и наказанія на случай обмановъ. Чукчи, по обыкновенію своему, заранѣе старались узнать о количествѣ табаку, привезеннаго на ярмарку. Для сего входятъ они въ тѣ мѣста, гдѣ лежатъ запасы табаку и однимъ взглядомъ очень вѣрно узнаютъ вѣсъ сего товара. По этому назначаютъ они свои цѣны и упорно придерживаются ихъ. Они съ самаго утра прибыли къ рѣкѣ, гдѣ составили полукругъ, выставляя на саняхъ своихъ продажные мѣха свои. Русскіе складываютъ свои связки табаку въ полукругѣ и по одиночкѣ осматриваютъ сани, освѣдомляясь о цѣнахъ черезъ переводчика. Русскій купецъ часто возитъ кипу свою, фунтовъ въ 200, по нѣскольку часовъ, прежде нежели можетъ заключить торгъ. Нѣкоторые купцы бываютъ старшинами, для наблюденія за исполненіемъ условій. Если открываютъ обманъ, товаръ конфискуется, а виновный не можетъ уже болѣе быть допущенъ къ торгу. Особенно имѣютъ надзоръ надъ тѣмъ, чтобы не было обмана въ вѣсѣ, отъ смачиванія товара или отъ вкладываемыхъ внутрь онаго камней.
Любопытно видѣть, какъ начинаются торги всякое утро, послѣ даннаго знака. Чукчи неподвижно сидятъ въ своихъ саняхъ, засучивъ рукава и сложивъ руки крестообразно на груди, для защиты себя отъ холода. Русскіе напротивъ того дѣятельно суетятся во внутренности полукруга. Котлы, чугуны, топоры, сабли, ножи переносятся связками отъ однихъ саней къ другимъ. Священники, офицеры, казаки, женщины и дѣти предлагаютъ Чукчамъ свои товары, изъ коихъ табакъ почитается всегда главнымъ. Бубенчики, трубочки и корольки, употребляются ихъ женщинами для наряда. Русскіе охотно берутъ отъ Чукчей свѣжее оленье мясо. Я видѣлъ, что кожи и зубы моржей продавались также довольно скоро; но медвѣжьихъ, волчьихъ и оленьихъ шкуръ мало было въ продажѣ. Двое Русскихъ, родные братья, въ наказаніе за то, что продавали ниже объявленной таксы, посажены были въ тюрьму до окончанія ярмарки. На третій день дѣла производились съ большею дѣятельностію. Правила были оставлены и начиная отъ коммисара, его секретаря и священника, до послѣдняго казака, всякій старался подорвать торгъ своего сосѣда. Я никогда не могъ вообразитъ себѣ, чтобы мѣлкія выгоды могли производить столько ревности другъ противъ друга.
Чукчи большіе знатоки въ табакѣ. Вотъ какъ они испытываютъ его качества: берутъ листъ, раздавливаютъ его на рукѣ, и если выходитъ немного влажности, то это признакъ что табакъ былъ намоченъ. О крѣпости табаку судятъ они по упругости листа, который долженъ тотчасъ получать опять толстоту свою, если онъ хорошаго качества. Для вида ярмарка продолжается семь дней, но дѣйствительно только три дни, въ которые бываютъ торги нѣсколько значительные. Только въ пятый день стали предлагать на продажу водку и Чукчи начали тогда показывать мѣха черныхъ и бурыхъ лисицъ, которыхъ они до сего времени прятали; но вообще они цѣнили ихъ очень высоко и много увезли обратно, говоря, что въ заливѣ Св. Лаврентія, куда пристаютъ по временамъ разные корабли, они могутъ купить табакъ дешевле.
Коммисаръ, его секретарь и казакъ производили столь дѣятельную торговлю, что для настоящихъ купцовъ мало оставалось дѣла. Весьма трудно искоренить подобныя злоупотребленія; Баронъ Врангель употреблялъ для сего всѣ силы; но по отъѣздѣ его тотчасъ всѣ дѣла пошли по прежнему.
По окончаніи ярмарки я приготовился къ возвращенію въ Нижній-Колымскъ. Я изъявилъ мою благодарность почтенному моему Юкагирскому хозяину. Съ нимъ провелъ я время очень пріятно. Онъ хорошо игралъ въ шашки и мы съ нимъ часто игрывали. Это было для меня новымъ случаемъ къ замѣчанію, что нѣтъ никакой разницы въ ходѣ шашекъ у различныхъ народовъ. Я игралъ съ Якутами, Тунгузами и Юкагирами. Чукчи смѣялись надо мною, видя что я занимаюсь дѣтскою игрою. Коряки и Чукчи не знаютъ сей игры, между тѣмъ какъ Камчадалы къ ней пристрастны; изъ сего можно подозрѣвать, что два первые народа не Азіятскаго происхожденія: ибо всѣ народы Азіятскаго происхожденія любятъ шашки.
По чертамъ Юкагировъ я заключаю, что они Татарскаго поколѣнія, но отъ смѣшенія сдѣлались Русскими. На ярмаркѣ было два или три человѣка Чуванцевъ (Chuanse), народа платящаго подать Россіи и обитающаго между обѣими Анюями и Анадыромъ. Черты лица у нихъ Азіятскія.
Вообще на ярмаркѣ, которая нынѣшній годъ почиталась хорошею, было двѣсти пятьдесятъ саней, запряженныхъ пятью стами оленей; шестьдесятъ восемь мущинъ, шестьдесятъ женщинъ и пятьдесятъ шесть дѣтей Чукочъ. Каждый олень можетъ везти четыре пуда. Животныя сіи, бывающія на ярмаркѣ, возвращаются только до рѣки Чаунъ. Оттуда Чукчи берутъ оленей, на которыхъ приѣзжаютъ отъ залива Св. Лаврентія. Путешествіе ихъ простирается почти на 500 миль, для чего потребно имъ отъ 70 до 90 дней.
На ярмаркѣ было три начальника Чукотскихъ. Первый начальствуетъ надъ поколѣніями, обитающими по берегамъ рѣкъ Чаунъ, Палы, Хуаты и въ землѣ около Шалагскаго мыса; второй начальствуетъ надъ жителями Бѣло-Морскими отъ Сѣвернаго мыса до губы Колючинской; третій управляетъ жителями Чукотскаго носа, отъ Восточнаго мыса до залива Св. Лаврентія.
Жители перваго отдѣленія составляютъ народъ кочующій. Они питаются оленями на которыхъ ѣздятъ въ саняхъ, отъ рѣки Чаунъ до ярмарки, гдѣ продаютъ моржовые зубы. Жители втораго отдѣленія питаются звѣриною и рыбною ловлею. Жители третьяго отдѣленія народъ торгующій; они разводятъ оленей для перевозовъ отъ залива Св. Лаврентія до рѣки Чаунъ. Есть еще четвертое отдѣленіе Чукчей, живущихъ по берегамъ Анадыра, которые питаются оленями и занимаются торговлею. Начальники ихъ живутъ въ 50 или 60 миляхъ одинъ отъ другаго и по берегу морскому имѣютъ между собою сношенія.
Они величаютъ себя независимыми, но при всемъ томъ они данники Россіи и съ великою точностію выполняютъ подати, которыя впрочемъ не важны. Полагаютъ, что все число Чукчей не болѣе пяти тысячъ. Каргаули почитаются многочисленнѣе; но такъ какъ Чукчи не умѣютъ считать болѣе ста, то извѣстія ихъ очень не достовѣрны. Всѣ сіи поколѣнія говорятъ нарѣчіями одного языка, но нарѣчія сіи столь грубы, что послѣ трехъ дней ярмарки у переводчика обыкновенно болитъ горло.
Начальники Чукчей называются Тоiонами, также какъ и начальники Американскіе. Изъ разговоровъ моихъ съ ними я понялъ, что они не имѣютъ никакого преданія о существованіи земли, лежащей отъ нихъ къ сѣверу. Они сказали мнѣ, что въ теченіи десяти мѣсяцовъ море бываетъ покрыто льдомъ, и что кромѣ ледяныхъ горъ ничего не льзя видѣть; что въ Августѣ и Сентябрѣ ледъ таетъ, но никогда не растаиваетъ до такой степени, чтобы корабли могли плавать. Чукчи сказывали мнѣ также, что многочисленныя стада оленей переходятъ отъ одного мыса къ другому, но что они никогда не приходятъ изъ земли, которая лежала-бы отъ нихъ далѣе къ Сѣверу. На сѣверной сторонѣ есть обширная губа, въ которую впадаютъ рѣки Чаунъ и Пала. Въ сей губѣ находятся два острова, изъ коихъ на одномъ водится множество моржей, а на другомъ въ изобиліи растетъ мохъ для оленей. На семъ послѣднемъ островѣ во весь годъ живутъ нѣсколько человѣкъ, которые воспитываютъ оленей или ловятъ ихъ и отсылаютъ мясо на ярмарку. Еще сказывали мнѣ, что на половинѣ дороги отъ моря есть цѣпъ кремнистыхъ горъ. Вообще вся сія страна гориста; олени, везущіе поклажу отъ залива Св Лаврентія, должны слѣдовать по морскому берегу до устья рѣки Палы, поворачивая потомъ къ Юго-Западу, вмѣсто сѣверо-западнаго направленія, по которому до того слѣдуютъ.
Заливъ Св. Лаврентія, единственное мѣсто, гдѣ могутъ приставать корабли, изобилуетъ рыбою. Чукчи не имѣютъ никакихъ преданій о происхожденіи своемъ. Они ни слова не понимаютъ изъ языка Татарскаго и ихъ языкъ не имѣетъ никакого отношенія къ языкамъ Азіатскимъ, хотя Коряки его понимаютъ.
Черты, обычаи и нравы Чукчей, показываютъ происхожденіе Американское. Они брѣютъ себѣ голову и, расписываютъ кожу, носятъ большія серги, имѣютъ характеръ независимый. Одежда ихъ такая-же какъ у Эскимосовъ; нѣкоторыя слова языка ихъ общи съ сими послѣдними и съ другими племенами Америки.
Чукчи цвѣтомъ бѣлы; черты ихъ мужественны. Они грубаго и дикаго обращенія, сложенія крѣпкаго и живутъ долго. Два начальника, видѣнные мною, были старѣе 70 лѣтъ; такъ они считаютъ по числу сдѣланныхъ ими путешествій. Они не пристрастны къ крѣпкимъ напиткамъ, кажутся смѣлыми, подозрительными и вспыльчивыми, но честны въ торговлѣ, хотя очень стараются о барышахъ. Имѣя дѣло съ Русскими, простые Чукчи входятъ въ жилище въ шапкѣ, не говоря никому ни слова, берутъ что имъ нужно и уходятъ не поблагодаривши хозяина. Напротивъ того, начальники ихъ стараются бытъ учтивыми и обращаются ласково.
Чукчи народъ промышленый и искусный въ своихъ занятіяхъ. Это можно замѣтить изъ хорошаго построенія, правильности и чистоты ихъ саней, палатокъ и украшеній. Они не знаютъ никакой вѣры, не имѣютъ богослуженія; но очень уважаютъ людей, почитаемыхъ колдунами. Мужъ имѣетъ власть надъ жизнью своихъ женъ, которыхъ можетъ имѣть до пяти. Никакой путешественникъ никогда не посѣщалъ земли ихъ. Но если-бъ былъ я довольно богатъ и могъ дать то, что съ меня требовали, я могъ-бы быть допущенъ въ ихъ землю. Это доказываетъ, что въ другомъ случаѣ можно будетъ послать кого нибудь для изслѣдованія сей негостепріимной страны. Тому, кто будетъ назначенъ въ сію посылку, совѣтую я имѣть величайшія предосторожности въ сношеніяхъ своихъ съ жителями: они подозрительны и ревнивы; но если они даютъ слово съ осторожностію, то исполняютъ его съ величайшею точностію. Должно, чтобы путешественникъ приготовился къ величайшимъ трудностямъ, чтобы онъ былъ способенъ все путешествіе сдѣлать пѣшкомъ, наконецъ, чтобы онъ былъ высокаго роста и дороденъ, ибо дикари сіи уважаютъ людей только съ такими качествами.
Если у Чукчей недостаетъ дровъ, что случается очень часто, то они мясо и рыбу ѣдятъ сырыя. Мозгъ изъ оленьихъ костей предпочитаютъ они всему. Мясо сего животнаго превосходно и занимаетъ среднее мѣсто между говядиной и бараниной. Чукчи охотно пьютъ чай и очень любятъ сахаръ; но табакъ предпочитаютъ всему: они его курятъ, жуютъ, нюхаютъ и — ѣдятъ; дѣти отъ девяти до десяти лѣтъ кладутъ уже листъ табаку въ ротъ и жуютъ его даже въ то время, когда обѣдаютъ.
Зима была еще во всей своей силѣ, когда я, отказавшись отъ намѣренія перейти черезъ землю Чукчей на Американскую твердую землю, рѣшился отправиться прямо въ Охотскъ, не взирая на всѣ представленія коммисаровъ, казаковъ и Якутовъ, которымъ приказано было вездѣ мнѣ сопутствовать. Должно было-бы возвратишься назадъ, дабы ѣхать по обыкновенной Охотской дорогѣ, изъ Якутска; но мнѣ не хотѣлось вновь проходить около 2000 миль, уже пройденныхъ мною; я желалъ притомъ достигнуть до Охотска прежде перваго числа Іюня. Якуты такъ боялись пуститься со мною въ путь, что даже подарками старались отклонить мое намѣреніе; но я твердо рѣшился.
27-го Марта, отправился я въ саняхъ, запряженныхъ тринадцатью собаками, на которыхъ въ первый день проѣхалъ восемьдесятъ миль. Не льзя было медлить, ибо ледъ на рѣкѣ Оймеконъ обыкновенно начинаетъ таять въ первыхъ числахъ Мая, и не приѣхавъ туда прежде сего времени, я могъ быть задержанъ полтора мѣсяца на берегахъ сей рѣки. Въ три дни достигъ я до Лаптева (отъ Нижняго Колымска 180 миль). Температура чрезвычайно измѣнялась: поутру было 15° (по Реом.) холода, въ полдень 15° тепла отъ отраженія лучей солнечныхъ, а ввечеру холодъ доходилъ опять до 10°; но особенно поутру, до восхожденія солнца, холодъ былъ весьма жестокъ: тогда онъ вѣрно превосходилъ 40°.
Изъ Лаптева продолжалъ я путешествіе къ Среднему-Колымску верхомъ на лошади, и прибылъ туда въ пятый день весьма утомленнымъ. Мнѣ должно вспомнить здѣсь о доброжелательствѣ, какое оказывали мнѣ жители во всю дорогу. Они дарили мнѣ первыхъ зайцовъ, служащихъ имъ предвѣстниками весны. Въ слѣдующій день переѣхали мы нѣсколько значительныхъ озеръ, по землѣ богатой пастбищами. Множество Якутовъ живетъ въ окрестностяхъ; они ловятъ рыбу, медвѣдей, оленей и бѣлокъ. Около вечера лошади наши упали въ ухабъ, наполненный снѣгомъ; при паденіи ихъ и мы не удержались на сѣдлахъ. Лошади наши, почувствовавъ себя свободными, выбрались изъ ухаба и убѣжали, оставивъ насъ съ поклажею нашей въ снѣгу. Мы прошли десять миль пѣшкомъ до юрты, откуда послали за нашими вещами, пока Якуты старались поймать нашихъ лошадей. Между тѣмъ я забавлялся, глядя на фиглярства шамана или колдуна. Нарядъ его былъ довольно страненъ. На немъ надѣтъ былъ родъ короткаго сюртука, обвѣшаннаго множествомъ маленькихъ кусочковъ желѣза, сдѣланныхъ въ видѣ клинковъ перочиннаго ножа. Его сапоги, шапка и перчатки украшены были шитьемъ. Сперва онъ выкурилъ трубку табаку. Взявъ потомъ свой прутикъ или болуякъ, онъ сѣлъ, сложа крестообразно ноги, возлѣ того человѣка, котораго намѣренъ былъ заклинать, и началъ пѣть жалобную пѣсню, съ унылымъ аккомпаньеманомъ барабана. Послѣ сего вступленія началъ онъ плясать, прыгать, кричать и коверкаться такъ ужасно, что можно было почесть его сумасшедшимъ. Послѣ ужасныхъ кривляній онъ вынулъ ножъ и вонзилъ его себѣ въ брюхо. Я ужаснулся; но скоро увидѣлъ, что онъ вынулъ ножъ, безъ малѣйшихъ слѣдовъ крови. Шаманъ объявилъ цотомъ торжественнымъ голосомъ, что злой духъ не будетъ уже нападать, если принесутъ ему въ жертву жирную кобылу. Шамановъ нынѣ у Якутовъ мало, но они имѣютъ еще великое вліяніе на непросвѣщенный этотъ народъ. Ихъ знаніе состоитъ въ леченіи болѣзней, заклинаніи дурной погоды, способствованіи хорошей ловлѣ и отысканіи украденныхъ вещей.
Я пригласилъ шамана напиться со мною чаю. Казаку моему я далъ горсть табаку, для предложенія его шаману; но казакъ, думая что это чай, положилъ его въ чайникъ съ горячею водою и замѣтилъ ошибку свою не прежде, какъ напитокъ былъ уже поданъ. Шаманъ чрезвычайно разсердился и сказалъ, что больной человѣкъ, котораго заклиналъ онъ, непремѣнно умретъ, если не сдѣлаютъ другаго жертвоприношенія. Трудно было успокоить шамана и я успѣлъ въ этомъ, только отдавши ему половину своей водки. Онъ такъ хорошо колдовалъ надъ нею, что я оставилъ его совершенно пьянаго.
Поклажа принесена была не ранѣе полуночи; я замѣтилъ, что недоставало части моей одежды и моей трубки. Эта потеря была для меня весьма чувствительна, потому что трубка была моимъ товарищемъ въ путешествіи и составляла мое все утѣшеніе.
Въ слѣдующій день мы проѣхали шестьдесятъ миль. Близъ озера встрѣчались намъ толпы рыбаковъ, которые давали мнѣ рыбы всякій разъ, когда я просилъ у нихъ. Въ четвертый день достигли мы до Верхняго-Колымска. Я много потерпѣлъ отъ холода; кожа совершенно слѣзла у меня съ губъ и съ носа. Верхній-Колымскъ почитается значительнымъ селеніемъ, однакожъ въ немъ только пятнадцать домовъ и около двухъ сотъ человѣкъ жителей. Впрочемъ, здѣсь нѣтъ ничего примѣчательнаго, кромѣ большаго креста, воздвигнутаго Биллингсомъ, на которомъ написаны, имена всѣхъ людей, составлявшихъ его экспедицію.
Мы продолжали путь нашъ, удаляясь отъ Колымы. Въ первый день шелъ снѣгъ, но за всѣмъ тѣмъ мы убили множество зайцовъ и голубей, которые послужили намъ запасомъ. Наконецъ достигли мы до Зырянки, а въ двадцати миляхъ далѣе проѣхали послѣднее жилище Колымскаго округа. На другой день сдѣлали только 20 миль, по мягкому и глубокому снѣгу, и остановились подъ горнымъ дубомъ. Мы ѣхали по той дорогѣ, которая прежде была почтовою дорогою между Якутскомъ и Колымою, но оставлена по причинѣ многихъ затрудненій. Когда снѣгъ глубокъ, то должно прорывать его; когда снѣгу мало, то по дорогѣ много воды; а когда снѣгъ исчезаетъ, то мѣсто его заступаетъ ледъ столь гладкій,. что никакъ не возможно по немъ ѣхать.
Отраженіе лучей солнечныхъ причиняло жестокую боль въ глазахъ; но мнѣ не льзя было ея избѣжать и я сносилъ терпѣливо. Отъѣхавъ нѣсколько отъ Зырянки, мы вошли въ узкое ущелье, образованное двумя высокими хребтами горъ, протягивающихся отъ востока къ западу. На дорогѣ находили мы куропатокъ и зайцовъ, пойманныхъ въ силки, и составлявшихъ единственную нашу пищу. Силки состоятъ изъ куска раздвоеннаго вилкою дерева, которое поддерживаетъ пень дерева, и которое падаетъ при малѣйшемъ потрясеніи. Ихъ ставятъ кочующіе Якуты и Тунгузы, и всякій проходящій имѣетъ право брать дичину, только съ единственнымъ условіемъ, чтобы поставить силокъ въ прежнее положеніе. Такимъ образомъ мнѣ часто случалось въ одинъ день находишь пары три или четыре куропатокъ и зайцовъ.
Мы прибыли къ Огюсъ-Бастахъ и Бовчерѣ, двумъ рѣкамъ, которыя втекая въ Зырянку черезъ узкую разсѣлину, образуютъ родъ замерзлаго потока, черезъ который лошади наши перешли съ великимъ трудомъ. Между тѣмъ какъ здоровье мое въ продолженіи пути укрѣплялось, мой казакъ и мой проводникъ начали ослабѣвать. Проводникъ почти совсѣмъ ослѣпъ, а казакъ, не хотѣвшій ѣсть лошадинаго мяса, употреблялъ весьма мало пищи. Снѣгъ былъ глубокъ и рыхлъ; поверхность его около полудня таяла, а ночью замерзала опять, такъ, что могла сдержать человѣка на лыжахъ. Скоро лошади наши могли идти только съ величайшимъ трудомъ, но мы продолжали путь свой. Переѣхавъ черезъ горы, лежащія по берегамъ Зырянки, мы вступили въ долину безплодную и пустую, въ которой не видно было ни дерева ни кустарника, ни былинки травы, даже и моху не было, а только одни голые аспидные утесы. Я расположился на берегу потока и сталъ ѣсть по обыкновенію мерзлое лошадиное мясо и сухари. Мой бѣдный казакъ быль боленъ и столь слабъ, что его должно было привязать къ лошади. Глаза проводника были въ столь худомъ состояніи что онъ едва могъ привести лошадей съ пастбища. Всѣ труды падали на одного меня. Въ одно время исправлялъ я должность дровосѣка, проводника, лекаря, повара, путешественника и все это не препятствовало мнѣ спать очень хорошо.
Оставя сію ужасную долину, мы достигли до рѣки Кысылъ-Балыктахъ, гдѣ я остановился въ бѣдной юртѣ на пять дней, желая испытать, не льзя ли вылечить моего казака, но старанія мои были тщетны. И такъ я его оставилъ въ семъ мѣстѣ и отправился далѣе съ Якутомъ, который былъ шести футовъ ростомъ и весьма силенъ, но впрочемъ не зналъ ни одного слова по-Русски, былъ глупъ, прожорливъ, упрямъ и ужасно лѣнивъ.
Не безъ отвращенія отправился я съ нимъ въ путь; но не изъ чего было выбирать, ибо только онъ одинъ зналъ дорогу. Проѣхавъ пятнадцать миль и переправясь черезъ три небольшія озера, мы прибыли къ подошвѣ цѣпи холмовъ, черезъ которые однакожъ переѣхали, не взирая ни на вѣтеръ ни на снѣгъ. Ночь застигла насъ въ горахъ. Снѣгъ, наносимый вѣтромъ, препятствовалъ намъ развести огонь. Я расположился какъ могъ, между тѣмъ какъ сопутникъ мой вознаграждалъ себя за дневную усталость, съѣдая, по крайней мѣрѣ, двадцать фунтовъ мерзлаго лошадинаго мяса.
Въ слѣдующій день достигъ я до Терахтаха и Улаханъ-Тарынъ Ыраха, или Великой ледяной рѣки на языкѣ Якутскомъ. Дорога наша безпрестанно становилась затруднительнѣе: намъ часто должно было переходить черезъ наводненныя долины, переправляться черезъ рѣки и черезъ горы. Въ пятый день прибыли мы къ подошвѣ возвышенія, коего крутой скатъ покрытъ былъ льдомъ и замерзлымъ снѣгомъ. Съ величайшимъ трудомъ достигли мы вершины; лошади безпрестанно скользили и скатывались назадъ съ той дороги, на которую всходили съ великимъ усиліемъ. По противоположной наклонности лошади наши скатились безъ всякаго вреда. Мы съ проводникомъ сдѣлали то же. Не зная, гдѣ находимся, мы затруднились въ выборѣ дороги. Но по счастію, добрый казакъ нашъ приѣхалъ въ это время, ибо оправившись немного, онъ пустился вслѣдъ за нами, и подоспѣлъ очень кстати, ибо мы сбились съ дороги. Ночь провели мы въ печальномъ положеніи и безъ огня. У меня не было болѣе ни хлѣба, ни чаю; оставалось только мерзлое лошадиное мясо. Въ слѣдующій день должно было опять переходить гору. Снѣгъ смерзся и былъ скользокъ. Мы вырубили топоромъ ступеньки и такимъ образомъ достигли вершины. Связавъ всѣ ремни, бывшіе съ нами, мы тащили на нихъ багажъ нашъ за собою, и спустили его по другой сторонѣ. Но не смотря на всѣ наши усилія, намъ не возможно было перевести лошадей въ тотъ-же день. Едва достигали онѣ до половины дороги, и падая скатывались внизъ до самой подошвы. Положеніе наше становилось безпокойно. Уже два дни лошади ничего не ѣли, а мы не имѣли огня. Нашъ Якутъ былъ совершенно нечувствителенъ и жаловался только, что ему даютъ мало мяса за его трудную работу.
Ночь была для насъ еще печальнѣе предыдущей, потому что съ нами не было даже и нашихъ одѣялъ, которыя мы переправили со всѣмъ нашимъ багажемъ черезъ гору, прежде себя. На слѣдующій день намъ удалось перевесть нѣкоторыхъ лошадей черезъ гору, и ночь провели мы уже въ надеждѣ отправиться въ путь на слѣдующій день. Но еще разъ обманула насъ надежда, ибо только къ вечеру удалось намъ перевести всѣхъ лошадей. Одну изъ нихъ принуждены мы были убить и взяли съ собою вмѣсто запаса. Такимъ образомъ мы потеряли пять дней прекраснѣйшаго времени, въ которые могли бы проѣхать почти столько-же, сколько въ пятьдесятъ слѣдующихъ за тѣмъ.
Ближе къ Оймекону мѣстоположеніе принимаетъ совершенно другой видъ. Безплодные холмы перемѣняются въ возвышенія покрытыя лѣсомъ, болота перемѣняются въ пастбища. Видъ дымящихся трубъ въ человѣческихъ жилищахъ возбудилъ во мнѣ удивительное удовольствіе. Я никогда не чувствовалъ такъ живо счастія жизни, какъ входя въ гостепріимный домъ Петра Готовцева, Князъка Якутскаго въ Оймеконѣ. Получивъ извѣстіе о моемъ приближеніи чрезъ нарочнаго, котораго я къ нему отправилъ, онъ выѣхалъ для встрѣчи за тридцать миль. Не нужно сказывать, съ какимъ наслажденіемъ спалъ я на хорошей постелѣ изъ оленьихъ кожъ, проведя пятнадцать дней въ снѣгу.
Долина Оймеконская плодоносна и живописна. Въ ней живетъ около пяти сотъ человѣкъ, кочующихъ съ своими стадами въ разныхъ мѣстахъ. Въ ней есть большіе и прекрасные лѣса березовые, сосновые, лиственичные и кедровые. На кедрахъ растутъ небольшіе, весьма душистые орѣхи, которые вывозятъ въ Охотскъ и въ Камчатку.
Три дня пробылъ я въ Оймеконѣ, и принужденъ былъ оставить здѣсь своего казака, больнаго и утомленнаго. Я отправился съ молодымъ проводникомъ, Оймеконскимъ урожденцомъ; три или четыре князька провожали меня. Мы проѣхали тридцать миль по берегу рѣки богатыми пастбищами. Дичины здѣсь изобиліе. Мы остановились въ жилищѣ одного богатаго князька, а лошадей переправили черезъ рѣку. Вода здѣсь столь быстра, что четыре человѣка должны были переводить каждую лошадь. Крѣпкіе колья, вбитые въ русло рѣки, помогали имъ удерживаться противъ стремленія воды; Переходъ былъ не безъ опасности, но должно было торопиться, ибо если-бы снѣгъ растаялъ, тогда онъ сдѣлался-бы невозможнымъ. Луга на обоихъ берегахъ рѣки были уже наводнены и образовали озера, черезъ которыя лошади съ великимъ трудомъ переходили.
Меня хотѣли испугать исчисленіемъ опасностей, которымъ я подвергнусь, желая достигнуть до Охотска въ сіе время года. Князьки предлагали мнѣ остаться у нихъ недѣли на три или на четыре, то есть пока пройдетъ время прибыванія водъ. Чистота жилищъ, гостепріимство сего народа, изобиліе дичи всякаго рода, превосходное молоко, живописные виды сей страны, все должно-бы убѣдить меня согласиться на сіе предложеніе, но рѣшимость моя не поколебалась. Погода сдѣлалась прекрасная, хотя ночи были еще очень холодны. Дорогою я разговаривалъ съ князькомъ о подати, называемой ясакомъ и состоящей въ извѣстномъ количествѣ мѣховъ. Онъ замѣтилъ, что подать сама по себѣ незначительна, но что при сборахъ бываетъ очень много злоупотребленій. Коммисары имѣютъ здѣсь большую власть и часто употребляютъ ее несправедливо.
Переѣхавъ горы, я вступилъ въ прекрасную страну, изобильную пастбищами и орошаемую рѣкою Турурахъ. На встрѣчу мнѣ попалось стадо оленей, пасомое кочующими Тунгузами. Начальникъ ихъ находился за сорокъ миль. Я отправилъ къ нему нарочнаго, а на другой день и самъ къ нему поѣхалъ. Я нашелъ его въ парадѣ, со шпагою, въ черномъ бархатномъ платьѣ, въ треугольной шляпѣ и съ медалями на шеѣ. Не льзя было удержаться отъ смѣха, видя этотъ странный нарядъ. Начальникъ сей, называющійся Княземъ Шумиловымъ, былъ прежде богатый Тунгузъ, а теперь онъ очень бѣденъ, и принужденъ питаться рыбою, что у Тунгузовъ почитается признакомъ великаго недостатка.
Я заключилъ съ Князькомъ договоръ, по которому онъ обязался проводить меня до Охотска и доставить мнѣ потребное количество оленей. Съ нимъ было восемьдесять семь человѣкъ изъ его подданныхъ, надъ которыми онъ имѣетъ большую власть. Способъ ихъ ловить оленей напомнилъ мнѣ ловлю воловъ, видѣнную мною въ Мексикѣ. Здѣсь употребляютъ длинную, скрученую веревку, которую держатъ въ одной рукѣ. На концѣ веревки петля, которую накидываютъ на рога животнаго и догоняютъ его на лошади.
На третій день мы опять отправились въ путь съ пятидесятью оленями, изъ коихъ пятнадцать отданы были въ мое распоряженіе. Князекъ сказалъ мнѣ, что онъ самъ хочетъ провожать меня, потому что никто изъ людей его не знаетъ лѣтней дороги въ горахъ. Въ этомъ я видѣлъ только желаніе его одолжить меня, но послѣдствія покажутъ, что я обманулся. Черезъ десять миль мы остановлены были жестокою бурею съ снѣгомъ. Тунгузы поставили тотчасъ палатку, въ которую начальникъ приглашалъ и меня; но я предпочелъ лучше остаться на воздухѣ и подъ снѣгомъ, нежели запереться въ нечистое и темное его убѣжище. Въ слѣдующій день мы проѣхали тридцать миль. На другой день олени начали падать и спотыкаться, потому что растаявшій снѣгъ не могъ ихъ сдерживать. Въ четвертый и пятый день проѣхали мы весьма мало; погода была дурная и олени не могли болѣе идти. Четыре оленя пали отъ изнуренія. Князекъ началъ сердиться и угрожалъ отвезти меня назадъ или оставить на дорогѣ. Я оказалъ твердость характера, стараясь впрочемъ не раздражать его, ибо зналъ мстительность Тунгузовъ. Мы достигли до возвышеннаго перехода, лежащаго черезъ горы до Гижигинска, но за глубокимъ снѣгомъ тщетно старались здѣсь перейти. Въ шестой день мы сдѣлали новое покушеніе. Наши олени были столь слабы, что мы принуждены были оставить свое предпріятіе, потерявши еще трехъ оленей. Мы остановились на три дни, желая дать отдыхъ нашимъ оленямъ; потомъ рѣшились возвратиться назадъ и перейти черезъ Оймеконъ. Тутъ Князекъ объявилъ, что олени его слабы и не могутъ везти моей поклажи, а потому должно ее оставить. Я рѣшился истребить часть оной. Увидѣвъ что я хочу дѣлать, Князекъ началъ упрекать меня, для чего не хочу я отдать ему своихъ пожитковъ, вмѣсто того, чтобы жечь ихъ; онъ находилъ, что олени его могутъ довезти для него то, что для меня почиталъ онъ слишкомъ большою тягостью. Я предложилъ ему почти всю мою поклажу, если только онъ возьмется доставить меня въ Охотскъ къ 20-му числу Мая. Онъ отказался, а я продолжалъ жечь мои вещи. Видя, что всѣ его убѣжденія безполезны, онъ началъ кричать, что я еретикъ, а не попъ; потомъ сталъ крестишься, браниться и топать ногами, какъ сумасшедшій. Я только смѣялся, ибо рѣшился все истребить и лучше возвратиться въ Оймеконъ, нежели быть обманутымъ. Наконецъ, Князекъ признался, что все было приготовлено нарочно, чтобы заставить меня возвратиться къ Оймекону, до котораго мы и достигли по осмнадцати-дневномь путешествіи.
Разставаясь съ Князькомъ Шумиловымъ, я купилъ у него оленя и, заплатилъ ему табакомъ. Я полагалъ, что сего запаса достаточно будетъ для достиженія до Охотска. Тунгузъ и при семъ торгѣ хотѣлъ употребить хитрость, представляя, что онъ продалъ мнѣ только мясо, а не кожу животнаго. Изъ кожи хотѣлъ я сдѣлать себѣ постель, и не расположенъ былъ уступать ее, а потому возразилъ, что я имѣю право убить моего оленя когда мнѣ вздумается, и что тогда отдамъ ему кожу. Князекъ тѣмъ болѣе приведенъ былъ въ замѣшательство моимъ отвѣтомъ, что онъ вынулъ уже ножъ, и хотѣлъ зарѣзать оленя.
Наконецъ отправился я въ Охотскъ, и послѣ продолжительныхъ трудовъ достигъ до озера, изъ котораго въ совершенно противоположныхъ направленіяхъ вытекаютъ рѣки Охота и Кухтуй. Настало дождливое время, рѣки быстро прибывали.
Приѣхавъ къ броду на рѣкѣ Охотѣ, мы не рѣшились перейти здѣсь, ибо проводникъ объявилъ намъ, что не льзя съ грузомъ переправиться черезъ рѣку. Мы остановились для роздыха, и на другой день увидѣли, что на противоположномъ берегу, недалеко отъ мѣста, гдѣ мы находились, привязана лодка. Снявъ поклажу съ лошадей, вогнали ихъ въ воду и онѣ всѣ благополучно перешли рѣку. Тогда оставалось найти средство, какимъ-бы образомъ привести къ намъ лодку. Только я умѣлъ плавать, но вода была такъ холодна, что мнѣ не хотѣлось приступить къ сему предпріятію. Необходимость принудила меня однакожъ рѣшиться на все. Я взялъ съ собою большой отрубокъ дерева, обвязался длиннымъ ремнемъ и бросился въ воду. Быстротою теченія отнесло меня на нѣсколько сотъ футовъ. Якуты держали одинъ конецъ ремня, которымъ я обвязался и слѣдовали за мною по берегу въ готовности удержать меня вслучаѣ опасности. Невредимо достигъ я другаго берега и скинувъ тотчасъ мое платье, сталъ бѣгать, желая согрѣться. Якуты были удивлены моимъ подвигомъ и очень благодарны, когда я привелъ имъ лодку. Я вспомнилъ, что Лордъ Байронъ переплылъ черезъ Геллеспонтъ, но мое плаваніе едва-ли не превосходило его, ибо Лорду Байрону не нужно было превозмогалъ ни усталости, ни голода, ни холода.
Въ этотъ день проѣхали мы еще двадцать миль. Вечеръ былъ прекрасный; но запасы наши истощились и вмѣсто ужина занимались мы сушеньемъ нашего платья. Въ слѣдующій день остановились на лѣвомъ берегу Модона. Четверымъ оставалась только одна куропатка. Здѣсь рѣка Охота дѣлается ужасною, потому что съ двухъ противоположныхъ сторонъ впадаютъ въ нее рѣки Натеръ и Модонъ. Первая изъ сихъ рѣкъ представляла намъ большія препятствія: миляхъ на семи принуждены мы были переѣзжать ее три раза.
Черезъ два дни мы прибыли къ соединенію Арки съ Охотою, которая отъ дождей такъ наполнилась, что мы опять принуждены были остановиться. Я взялъ ружье нашего Якута и хотѣлъ отправиться на охоту, но оказалось, что порохъ весь подмоченъ. Должно было терпѣть. Мы могли бы убить одну изъ нашихъ лошадей, но это значило-бы лишить себя важнаго пособія. Якуты поставляютъ правиломъ: убивать лошадей только тогда, когда уже девять дней не ѣли никакого мяса.
Множество маленькихъ островковъ придавали болѣе быстроты теченію; сверхъ того по рѣкѣ несло деревья и огромныя льдины. Я ходилъ по берегу для отысканія брода, но тщетно. Тогда началъ я срубать деревья, дабы въ случаѣ нужды сдѣлать паромъ. Къ вечеру пошелъ проливной дождь и мы провели ночь въ положеніи довольно непріятномъ. Въ теченіе четырехъ дней мы питались только дикими ягодами, но въ послѣдніе два дни и тѣхъ уже не было. Вода въ рѣкѣ не убывала; я построилъ свой паромъ и рѣшился переправиться съ казакомъ и однимъ Якутомъ, оставя другаго для сбереженія лошадей. Мнѣ казалось все равно: умереть-ли съ голоду на одномъ берегу, погибнуть на другомъ, или утонуть переѣзжая черезъ рѣку! Привязали всю поклажу на паромъ, который состоялъ изъ десяти бревенъ, соединенныхъ пятью поперечными бревнами. Все было укрѣплено ремнями; паромъ казался мнѣ довольно твердымъ и могъ противостать жестокому удару. Вооружившись шестами и веслами для управленія, мы предались теченію рѣки. Журналъ мой и бумаги привязалъ я къ поясу.
Когда мы доплыли до средины рѣки, теченіемъ понесло насъ столь быстро, что мы почувствовали головокруженіе. Видя, что паромъ плаваетъ по произволу воды и что рѣка становится обширнѣе, я началъ говорить товарищамъ моимъ о надеждѣ завтракать на другой день въ Охотскѣ. Казакъ и Якуты мало ободрились отъ моихъ словъ. Опасенія ихъ были не напрасны: поворотя около землянаго мыса, мы вдругъ увидѣли передъ собою огромное дерево, упавшее въ рѣку; вода разбивалась объ него съ шумомъ. Сучья дерева отнимали всякую возможность переѣхать черезъ пень онаго, сокрытый подъ водою. Погибель была неизбѣжна. Товарищи мои крестились, а я спокойно ожидалъ несчастія все еще надѣясь, что силой толчка отнесетъ насъ къ другому концу дерева, но надежда моя не исполнилась. Передняя часть парома увлечена была водою подъ дерево, а другой конецъ онаго такъ высоко поднялся, что мы всѣ попадали въ воду. Паромъ, казакъ и Якуты, увлеченные быстриною, счастливо пристали къ небольшому острову, футовъ за сто отъ дерева, но мое положеніе въ это время было очень опасно. Опасаясь быть раздавленнымъ между паромомъ и деревомъ, я ухватился было за сукъ и повисъ на немъ. Силою теченія тащило меня подъ дерево, надъ водою оставались только моя голова и руки. Отчаянное усиліе извлекло меня изъ сего опаснаго положенія: мнѣ удалось взлѣзть на дерево, но въ одну минуту, сукъ, за который держался я, согнулся; опять упалъ я въ воду и полумертваго принесло меня къ моимъ сопутникамъ.
Мы спаслись, но положеніе наше было не менѣе опасно. Рукавъ рѣки, шириною въ 50-60 футовъ, отдѣлялъ насъ отъ праваго берега. Прежде всего постарался я согрѣться сильнымъ движеніемъ. Потомъ вытаскивалъ изъ воды что могъ: вещи наши и паромъ, отъ коего зависѣло наше спасеніе. Между тѣмъ наступилъ вечерь; ночь угрожала дождемъ, и оставшись на островѣ, мы могли бы подвергнуться потопленію отъ прибыванія воды; снова пуститься на паромѣ въ темнотѣ, значило-бы подвергнуться еще большей опасности, нежели та, отъ которой мы избавились. Въ недоумѣніи ходилъ я по острову и по счастію открылъ, что дерево, упавшее съ противоположнаго берега, въ самомъ узкомъ мѣстѣ рѣчнаго протока образовало родъ моста, который можно было дополнить. Я тотчасъ велѣлъ притащить бревна парома; мы начали строить мостъ. Окончивъ его благополучно, достигли мы противоположнаго берега и перенесли всю свою поклажу.
Было около десяти часовъ вечера, когда мы, окончивъ переправу, находились на другомъ берегу. Морозъ сдѣлался сильный и мокрая моя одежда скоро превратилась въ настоящую ледяную оболочку. Огня было разложить невозможно, ибо трутъ нашъ, намокнувъ, не разгорался. Мы окружены были лѣсомъ сухихъ деревъ, и Якуту удалось треніемъ произвесть огонь. Мы избѣжали отъ опасности замерзнуть и попали въ другую — сгорѣть. Высокая трава загорѣлась столь быстро, что зажгла деревья и въ нѣсколько минутъ весь лѣсъ объятъ былъ пламенемъ. Съ великимъ трудомъ могли мы защищаться отъ огня, со всѣхъ сторонъ насъ стѣснявшаго.
Проводникъ, котораго мы оставили на другомъ берегу съ лошадьми, въ нѣсколькихъ миляхъ, увидѣвши сей пожаръ и не зная что съ нами происходитъ, рѣшился переправиться черезъ рѣку. Мы были очень рады увидя его. Всю ночь занимались сушеніемъ платья и приготовленіями къ завтрашнему путешествію, хотя пять дней были мы почти безъ пищи. Проѣхавъ сорокъ миль черезъ гористую и безплодную страну, мы прибыли къ жилищу Якутскаго Князька, Григорія Громова. Хозяинъ нашъ не оказалъ намъ ни вѣжливости, ни гостепріимства и я съ великимъ трудомъ могъ получить отъ него лошадинаго мяса, которое ѣлъ я какъ удивительное лакомство.
Здѣсь перемѣнили мы лошадей и пустились къ Охотску. Скоро въѣхали въ густой сосновый лѣсъ, растущій на песчаной почвѣ. Погода была дурная, шелъ сильный дождь. Наконецъ достигъ я до восточнаго берега Азіи, на которомъ нашелъ только одинъ бѣдный шалашъ, едва-ли даже годный для укрытія отъ непогоды. На другой день я пришелъ пѣшкомъ въ Охотскъ и по требованію моему былъ отведенъ къ начальнику Охотска, Владиміру Ускинскому, который принялъ меня съ великимъ уваженіемъ и очень ласково.
Мнѣ отвели квартиру въ домѣ городничаго. Всѣ были удивлены страннымъ моимъ видомъ. Отъ морозовъ и вѣтровъ лицо мое было обезображено. Длина моей рыжей бороды и рыжихъ волосъ придавала мнѣ ужасный видъ. Я тотчасъ велѣлъ себя выбрить и остричь. Отъ одного Бостонскаго купца, живущаго въ Охотскѣ, я получилъ сюртукъ и такимъ образомъ сталъ походить на человѣка.
(OCR: Аристарх Северин)