„Изъ дневника Якутскаго обывателя“.

«Сибирскiй вѣстникъ» №24, 30 января 1897

За послѣднее время часто стали раздаваться голоса, что пресса, въ особенности провинціальная, занимается преимущественно вылавливаніемъ разныхъ темныхъ явленій общественной жизни, какъ бы умышленно закрывая глаза на свѣтлыя ея стороны. Несостоятельность такихъ нападокъ настолько очевидна, что даже не требуетъ опроверженія; тѣмъ не менѣе, принимаясь писать свой дневникъ, я невольно задаю себѣ вопросъ, какими же явленіями, заслуживающими вниманія, изобилуетъ жизнь нашего города, составляющаго центръ самой обширной и самой глухой области необъятной Сибири? Но тщетно я стараюсь извѣстныя мнѣ факты изъ нашей захолустной жизни разнести по категоріямъ, такъ какъ положительно не знаю — куда отнести ихъ: къ свѣтлымъ или темнымъ сторонамъ нашей жизни, а потому, руководствуясь мудрымъ правиломъ, что никто не можетъ быть судьей въ близкомъ ему дѣлѣ, я ограничусь лишь простымъ перечнемъ извѣстныхъ мнѣ явленій, предоставляя каждому самому войти въ ихъ оцѣнку.

* * *

Первый и самый животрепещущій вопросъ, составляющій почти уже мѣсяцъ нашу злобу дня“, при чемъ „жгучесть“ его за столь продолжительный періодъ времени нисколько не уменьшилась, — это, такъ называемый, вопросъ „скопческій“. Надо вамъ сказать, что около нашего областного города, въ семи верстахъ отъ него, раскинулось огромное, богатое скопческое селеніе, называемое „Марха“. Жители этого селенія за многолѣтнее пребываніе свое вблизи нашего города съумѣли войти въ тѣсное общеніе съ его обывателями, успѣвъ сдѣлаться необходимыми каждому жителю. Послѣднее очень просто объясняется тѣмъ, что скопцы, занимаясь сельскимъ хозяйствомъ и достигнувъ, не смотря на тяжелыя климатическія условія, значительнаго въ немъ успѣха, являются поставщиками всѣхъ почти предметовъ первой необходимости. При этомъ мѣстная жизнь выработала такой порядокъ, что у каждаго здѣшняго обывателя былъ свой поставщикъ-скопецъ, который въ извѣстное время и привозилъ потребителю все нужное: муку, овощи, масло и т. д. Надо отдать полную справедливость поставщикамъ изъ скопцовъ, что всѣ представляемые ими продукты — всегда наилучшаго качества, такъ что не обидно было платить за нихъ довольно высокія цѣны. При такомъ то положеніи вещей обыватель жилъ, что называется, какъ у Христа за пазухой: онъ былъ увѣренъ, что какой нибудь Иванъ Митричъ и мучки своевременно ему доставитъ, и яичекъ свѣжихъ привезетъ, и маслица, а придетъ лѣто — огурцовъ, дынь, арбузовъ и другой огородной снѣди, при чемъ замѣчательно то, что не надо было напоминать своему поставщику, что вотъ того то де нужно бы, — онъ самъ уже слѣдилъ за тѣмъ, что въ извѣстный моментъ должно быть доставлено своему покупателю. Поэтому обыватель только лишь успѣетъ подумать, что у него вышелъ, напр., весь картофель, какъ уже Иванъ Митричъ тутъ какъ тутъ съ мѣшкомъ требуемаго продукта. Конечно, все это создало своеобразныя условія домашняго хозяйства: хозяева никакихъ запасовъ, обыкновенно, не дѣлали, а также не заботились и о надлежащихъ приспособленіяхъ для храненія такихъ запасовъ, (что у насъ при вѣчной мерзлотѣ особенно необходимо) такъ какъ вполнѣ были увѣрены въ аккуратности своихъ поставщиковъ. И вдругъ такому благополучію наступилъ конецъ: послѣдовало распоряженіе, строжайше, подъ страхомъ наказанія, воспретившее скопцамъ отлучку за черту ихъ осѣдлости. Ни сами скопцы, ни горожане не знаютъ причинъ такого распоряженія и только могутъ, конечно, дѣлать на этотъ счетъ разныя предположенія, въ большинствѣ случаевъ относящіяся къ области фантазіи. Если причину такого запрета искать въ опасеніи администраціи дурного вліянія со стороны скопцовъ на мѣстное населеніе, то такое предположеніе не выдерживаетъ критики уже потому, что запрещенъ лишь выѣздъ скопцамъ, а доступъ къ нимъ вполнѣ свободенъ, да, кромѣ того, такое обоснованіе настоящаго распоряженія имѣло бы лишь тогда свой raison d’être, когда были бы попытки со стороны скопцовъ къ совращенію кого либо въ свою секту, но такихъ случаевъ за все продолжительное пребываніе ихъ въ нашей области, насколько намъ извѣстно, не было. Какова бы ни была причина этого распоряженія, послѣдствія его оказались весьма важными какъ для горожанъ, такъ и для подвергшихся запрещенію скопцовъ. Первыхъ это распоряженіе ударило по карману, такъ какъ теперь за всякой малостью, тѣмъ не менѣе въ хозяйствѣ очень важною, надо или ѣхать за семь верстъ, или же обращаться къ евреямъ-перекупщикамъ. Конечно, въ томъ и другомъ случаѣ, на потребителя падаютъ накладные расходы или за доставку или за комиссію. Гораздо больше терпятъ отъ такого запрета скопцы. У многихъ изъ нихъ арендована земля у мѣстныхъ казаковъ, лежащая за чертой ихъ осѣдлости. Съ послѣдовавшимъ распоряженіемъ такая аренда дѣлается немыслимой, такъ какъ нельзя обработывать землю чужими руками, не будучи въ состояніи имѣть даже личный надзоръ. Вѣроятно, теперь всѣ арендные договоры прекратятся, что невыгодно для обѣихъ сторонъ: для собственника земли потому, что, не умѣя самъ заняться хлѣбопашествомъ, онъ лишится значительнаго дохода, который прежде получалъ, а для скопца-арендатора — вслѣдствіе необходимости потерять затраченный въ арендованную землю трудъ и капиталъ. Не менѣе важны и другія послѣдствія этого запрета для скопцовъ, невыгодно отражающіяся на ихъ матеріальномъ благосостояніи. Нужно ли скопцу что либо купить и продать въ городѣ — все это онъ долженъ теперь дѣлать чрезъ посредниковъ. А эти послѣдніе невсегда оказываются достойными довѣрія: отсюда происходятъ разные казусы, въ родѣ нижеслѣдующаго: одинъ скопецъ послалъ въ городъ своего работника якута свезти нѣсколько пудовъ хлѣба на продажу: работникъ хлѣбъ продалъ, но вырученныя деньги проигралъ въ карты и уже пытался продать хозяйскую лошадь съ упряжью, но былъ во время удержанъ подоспѣвшимъ хозяиномъ, который, обезпокоенный долгой отлучкой своего посланнаго, рѣшился самъ поѣхать на его поиски и, оказывается, успѣлъ явиться какъ разъ во время, чтобы спасти свою собственность. Конечно, этотъ скопецъ не избѣгъ обычной волокиты по полицейскимъ учрежденіямъ за нарушеніе изданнаго запрета.

Наша полиція, вообще апатичная и равнодушная ко всякимъ „проступкамъ“ обывателя, по отношенію къ наблюденію за исполненіемъ наложеннаго на скопцовъ запрета проявляетъ удивительную энергію: стоитъ только скопцу появиться въ городѣ и заѣхать куда нибудь въ домъ, какъ уже полицейскій чинъ, точно по духу узнавшій о такомъ пріѣзжемъ, стоитъ у воротъ и ждетъ появленія жертвы, которую сейчасъ же приглашаетъ послѣдовать въ полицію. Скопцы, разсказывая о такой усердной ихъ ловлѣ, почему-то хитро улыбаются....

* * *

Но если карманъ обывателя страдаетъ отъ запрещенія скопцамъ бывать въ городѣ, то едва-ли не больше „стригутъ“ его наши доморощенные коммерсанты. Эти послѣдніе, по условіямъ мѣстоположенія нашей области и города, отстоящаго отъ ближайшаго торговаго пункта, г. Иркутска, почти на 3000 вер., съ закрытіемъ навигаціи по рѣкѣ Ленѣ, становятся въ положеніе монополистовъ и вотъ тутъ-то наши толстосумы принимаются сдирать шкуру съ своего ближняго. Излюбленный пріемъ нашихъ купцовъ, практикуемый ими ежегодно, заключается въ „скрываніи извѣстнаго товара“, съ цѣлью поднять этимъ путемъ цѣны на него до грандіозныхъ размѣровъ. Сущность этого коммерческаго „фортеля“ заключается въ томъ, что нѣкоторые торговцы, замѣтивъ, что у своихъ собратьевъ по профессіи извѣстный товаръ подходитъ къ концу, умышленно перестаютъ отпускать имѣющійся у нихъ въ изобиліи продуктъ и тѣмъ сразу поднимаютъ на него цѣну. Когда же цѣна на такой скрываемый товаръ поднимется до желаннаго предѣла, тогда купцы, имѣющіе значительный запасъ этого продукта, начинаютъ его выпускать въ обращеніе, но уже конечно по цѣнѣ не прежней, но существующей въ данный моментъ. Такая исторія нынѣ наблюдается съ сахаромъ и освѣтительными матеріалами. Такъ, сахаръ во время осенней ярмарки продавался отъ 11—12 рублей за пудъ и это объяснялось пребываніемъ на ярмаркѣ иногороднихъ купцовъ. По окончаніи ярмарки цѣна на сахаръ увеличилась сразу до 13—14 руб.; а теперь не угодно-ли вамъ заплатить 16 руб. за пудъ. Что-же будетъ къ концу зимы? Вѣроятно, сахаръ дойдетъ до 1 р. фунтъ, такъ какъ разыгравшіеся аппетиты нашего купечества ни передъ чѣмъ не остановятся.

Или вотъ другой коммерческій пріемъ, также практикуемый въ нашемъ городѣ. Приходите вы въ извѣстную лавку и спрашиваете такой-то предметъ. Вамъ говорятъ, что этотъ продуктъ у нихъ есть, но онъ продается только „въ товарѣ“. Вы, конечно, сначала недоумѣваете: какъ это вдругъ — товаръ продается въ товарѣ! Но вамъ очень любезно разъясняютъ, что просимый предметъ вы получите лишь тогда, когда купите еще какого нибудь другого товара, хотя бы вамъ и ненужнаго, рубликовъ на 5 на 10. Результатомъ такого „оборота“ у нашего коммерсанта никогда не остается ни залежалаго, ни попорченнаго товара! Но и между нашими коммерсантами, какъ впрочемъ и во всякой корпораціи, есть извѣстная градація, по которой одни изъ нихъ должны быть отнесены къ категоріи „дерущихъ по Божески“, а другіе — обособлены въ группу „дерущихъ безпощадно“. Къ послѣдней категоріи долженъ быть отнесенъ обладатель единственнаго у насъ аптекарскаго магазина, нѣкто г. П. Передъ его способностью „драть шкуру съ обывателя“ становится въ тупикъ даже привыкшій къ этому мѣстный житель, который, выведенный, наконецъ, изъ терпѣнія, подавалъ жалобы куда слѣдуетъ, но это средство не помогло и г. П. по прежнему продолжаетъ снимать обильную жатву со своихъ кліентовъ. Намъ на-дняхъ самимъ пришлось провѣрить на личномъ опытѣ, насколько безгранична у этого господина жажда большихъ барышей, такъ какъ онъ за предметъ, который въ казенной аптекѣ стоитъ 3 р., запросилъ ровно вдвое!

Неужели же нѣтъ способовъ положить хоть какой нибудь предѣлъ хищническимъ наклонностямъ нашего купечества. Вѣдь есть же законъ о ростовщичествѣ, угрожающій уголовною карою всякому, кто употребить во зло нужду и безвыходное положеніе своего ближняго. А по нашему, положеніе вещей какъ въ томъ, такъ и въ разбираемомъ нами случаѣ одинаково. Въ обоихъ случаяхъ нарушается „принципъ общественности“, сущность котораго состоитъ въ томъ, что всякій, находясь въ обществѣ и пользуясь всѣми выгодами, вызванными общественнымъ складомъ, не долженъ и не можетъ обращать свои средства, какъ матеріальныя, такъ и духовныя, которыми онъ обязанъ прежде всего обществу, противъ самого общества, пользуясь слабыми его сторонами. Въ самомъ дѣлѣ, чтобы накопить капиталы, купцу вѣдь нужно было пользоваться извѣстное время личною безопасностью, возможностью заниматься профессіею и прочими благами, созданными и поддерживаемыми исключительно общественнымъ устройствомъ людей! Поэтому коммерсантъ, согрѣтый, взлелѣянный и охраняемый обществомъ и жалящій, обижающій членовъ общества, совершаетъ актъ анти-общественный, заслуживающій не только порицанія, но и кары!... Здѣсь не лишнимъ будетъ указать, что у общества есть средство бороться съ враждебными ему силами, въ лицѣ жадныхъ до наживы торгашей, путемъ основанія „потребительнаго общества“. Такое общество могло-бы спасти много грошей въ карманѣ потребителя, да и мѣстной торговлѣ, можетъ быть, придало бы и привило болѣе культурные пріемы! Надѣяться же намъ, съ проведеніемъ желѣзной дороги, на появленіе въ нашей области конкуррентовъ въ лицѣ цивилизованнаго купечества нельзя, такъ какъ нашъ край слишкомъ уже далеко лежитъ отъ всего остального міра и едва-ли кто рѣшится ѣхать къ намъ. Но вѣдь для организаціи такого общества нужна иниціатива, а вотъ этого какъ разъ у насъ и нѣтъ!

Апатія, рознь, борьба мелочныхъ самолюбій и честолюбій, — вотъ удѣлъ такихъ глухихъ мѣстностей, какъ наша.

* * *

Крупнымъ явленіемъ нашей жизни, какъ впрочемъ и всей Сибири, должно считать доживаніе старыми судебными порядками своихъ послѣднихъ дней и предстоящая замѣна ихъ новою формою суда. Скоро, уже скоро наступить то время, когда старый судъ съ его по десяти и болѣе лѣтъ тянувшимися дѣлами долженъ будетъ уступить мѣсто суду — равному, правому и скорому! Этотъ судъ, независимый и самостоятельный, не подлежащій административному контролю, основанный на принципѣ высокой, чистой правды, несомнѣнно облагородитъ общественную среду, ибо чрезъ него этотъ характеръ независимости сообщится и всѣмъ проявленіямъ общественной жизни. Также „стараго губернскаго прокурора, за немногими блестящими исключеніями, пассивнаго, могущаго ничего не дѣлать, дѣятельность котораго иногда не оставляла никакого слѣда или воспоминанія“ („а вѣдь если разобрать хорошенько дѣло, — говорить Чичиковъ, встрѣтивъ похороны прокурора, — такъ на повѣрку у тебя всего только и было, что густыя брови“ *), замѣнитъ, конечно, прокуратура дѣятельная, занятая живымъ дѣломъ, а не отписками у себя въ канцеляріи.

*) А. Ф. Кони „За послѣднiе годы“ стр. 491.

Но радость отъ осуществленія давно желанной реформы, въ отношеніи нашей области, нѣсколько умаляется отъ сознанія, что не всѣ округа ея будутъ испытывать благія послѣдствія этой реформы. Два сѣверныхъ ея округа (колымскій и верхоянскій) будутъ лишены новаго суда и въ нихъ будетъ дѣйствовать „полицейскій судъ“.

Здѣсь „обязанности участковыхъ мировыхъ судей по разбирательству судебныхъ дѣлъ, а равно и обязанности нотаріусовъ возлагаются на начальника мѣстной полиціи“, на которыхъ возложено также и производство предварительныхъ слѣдствій „на правахъ судебныхъ слѣдователей“.

Такимъ образомъ, для означенныхъ отдаленныхъ двухъ округовъ нашей области „Временныя правила“ узаконяютъ смѣшеніе власти судебной и административной въ самой нежелательной и опасной формѣ. Опасность эта проистекаетъ отъ того, что мѣстные административные чиновники, которые и теперь не всегда выгодно заявляютъ себя въ должностяхъ окружныхъ исправниковъ и земскихъ засѣдателей, облекаются судейскими правами въ такихъ глухихъ мѣстностяхъ, гдѣ дѣйствія ихъ фактически лишены почти всякаго контроля, причемъ и „общія условія службы и жизни въ этихъ углахъ не таковы, чтобы можно было расчитывать на возможность удачнаго подбора тамъ полицейскихъ агентовъ, снабженныхъ такими широкими правами“.

Но не будемъ унывать — въ надеждѣ, что опасность такого отступленія отъ общаго шаблона новыхъ судебныхъ учрежденій, да притомъ книзу отъ средняго уровня, обратитъ вниманіе кого слѣдуетъ и вызоветъ надлежащія коррективы!

* * *

Насколько существующее въ Сибири „объединеніе власти“ подчасъ вредно отзывается на интересахъ лицъ, прямо зависящихъ отъ этой власти, можно судить изъ того постоянно наблюдаемаго у насъ факта, что въ мѣстной тюрьмѣ арестанты, отбывшіе опредѣленные судомъ сроки, несутъ еще сверхсрочное наказаніе! При этомъ хорошо еще, если арестантъ просидитъ лишнихъ нѣсколько мѣсяцевъ, а то бывало, что просиживали и годами. Причина этому кроется единственно въ чисто бюрократическомъ отношеніи къ дѣлу со стороны учрежденія, завѣдующаго у насъ отправкой пересыльныхъ арестантовъ. Не мѣшало бы лицамъ, сидящимъ въ этомъ учрежденіи, помнить слова одного покойнаго государственнаго дѣятеля, въ которыхъ онъ увѣщевалъ своихъ подчиненныхъ „быть прежде людьми, а потомъ уже чиновниками“!!

* * *

Новый годъ! Что же пожелать, по установившемуся обычаю, обывателямъ нашего города?! „Поменѣе розни — болѣе общности; менѣе сплетенъ — болѣе дружбы; менѣе наживы и гордости, болѣе жертвы и дѣятельности — и дѣло пойдетъ на ладъ“, скажу я словами корреспондента изъ г. Кузнецка.

Nemo.

OCR: Аристарх Северин)

„Изъ дневника Якутскаго обывателя“. *)

«Сибирскiй вѣстникъ» №83, 17 апрѣля 1897

Страшно жить въ нашей области! Ухъ, какъ страшно! Особенно я не пожелалъ бы никому имѣть дѣло съ нашими слѣдователями. Эти господа имѣютъ дурную привычку не церемониться съ попавшимися имъ обвиняемыми и „ничтоже сумняшеся“ сажаютъ ихъ въ кутузку. Но и это бы, пожалуй, ничего: вѣдь на неправильное постановленiе слѣдователя о заключеніи подъ стражу можно жаловаться, и то учрежденіе, которому предоставлено право входить въ оцѣнку мотивовъ такой мѣры, разсмотрѣвъ ихъ, можетъ не согласиться со слѣдователемъ и освободить неправильно задержаннаго.

*) Продолженiе см. № 24.

Бѣда же въ томъ, что наши слѣдователи, принимая противъ обвиняемаго мѣру пресѣченія, не обставляютъ ее законными формальностями, отчего, несомнѣнно, контролирующее учрежденіе лишается возможности войти въ оцѣнку правильности этого слѣдственнаго акта и сдѣлать тотчасъ же соотвѣтствующія распоряженiя. Вотъ извольте же хотя бы изъ нижеслѣдующаго постановленія что-либо усмотрѣть: „1896 г., декабря 13 дня, слѣдователь NN, допросивъ сего числа въ качествѣ обвиняемаго NN., нашелъ, что для слѣдствія въ его присутствіи надобности не представляется, вслѣдствіе чего постановилъ: отправить его въ Якутскій тюремный замокъ и т. д.“ Единственный мотивъ, который можно видѣть изъ постановленiя, это тотъ, „что для слѣдствiя въ его присутствіи надобности не представляется“. Но вѣдь всякому, даже не знакомому съ техникой слѣдственнаго производства, ясно, что этого мотива едва ли достаточно для столь важнаго акта, какъ лишеніе свободы! Поэтому, что же иное можно видѣть въ такомъ поведеніи нашихъ слѣдователей, какъ не „нарушенiе правъ личности“, совершаемое, притомъ, въ сферѣ подробно нормированнаго закономъ слѣдственнаго акта.

Свобода въ смыслѣ личной неприкосновенности составляетъ необходимѣйшее условіе всякаго благоустроеннаго общества: она должна быть священною для всѣхъ и каждаго, какъ одно изъ драгоцѣннѣйшихъ правъ послѣдняго изъ членовъ его; всякое посягательство на эту свободу, откуда бы ни шло оно, отъ уполномоченной ли на ея лишеніе власти, отъ произвола ли частнаго лица, преступно такъ же, какъ побои, истязанія, жестокости и всякое физическое насиліе надъ личностью человѣка. Руководясь этими гуманными побужденіями, законодатель точно, ясно и безспорно обставилъ актъ лишенія свободы многими условіями, обязательными для должностного лица. Такъ, строгость угрожающаго наказанія, сила представляющихся уликъ, возможность скрыть слѣды преступленiя — должны гармонировать съ состоянiемъ здоровья, поломъ, возрастомъ, положеніемъ обвиняемаго въ обществѣ и его осѣдлостью; основанiя задержанія, отвѣчающiя всѣмъ этимъ перечисленнымъ въ законѣ условіямъ, должны быть точно означены въ постановленіи о взятіи подъ стражу. Очевидно, что ни одно изъ этихъ условій въ означенномъ постановленіи не соблюдено. Спрашивается, гдѣ же причина такого равнодушнаго отношенія г.г. слѣдователей къ прямымъ указаніямъ закона? Главнѣйшая причина должна быть отнесена на счетъ „невѣжества“ нашихъ слѣдователей, изъ которыхъ нѣкоторые, напр., находятся до сихъ поръ въ блаженномъ невѣдѣніи того, что теорія формальныхъ доказательствъ сдана въ архивъ, что теперь дѣйствуетъ XVI т. 2 ч. св. зак. въ нашей области, а не 2 ч. XV т. над. 76 года, и что въ отношеніи принятія мѣръ пресѣченія надо руководствоваться судебными уставами Императора Александра II. Да и можно-ли требовать знанія всего этого отъ нашихъ полицейскихъ слѣдователей, если, приглядѣться къ тѣмъ кадрамъ, изъ которыхъ они у насъ навербованы! Представьте себѣ, что какой нибудь фельдшеръ (а здѣсь они почему то предпочитаютъ своему профессiональному назначенію службу по полицiи), знавшiй только ставить больнымъ мушки и клистеры, вдругъ является въ роли слѣдователя! Что хорошаго изъ этого можетъ произойти? По истинѣ: „бѣда коль пироги начнетъ печь сапожникъ, а сапоги точать пирожникъ“...

И какъ подумаешь только, что въ отдаленныхъ округахъ нашей области „Временныя Правила“ узаконяютъ „полицейскій судъ“, такъ понѣволѣ приходишь въ ужасъ за участь всѣхъ тѣхъ лицъ, которымъ придется имѣть дѣло съ этимъ новымъ судомъ, если, конечно, въ немъ будутъ засѣдать тѣ лица, которыя орудуютъ теперь въ роли полицейскихъ слѣдователей.

* * *

А то вотъ другой фактъ, въ достаточной степени рисующій то критическое положенiе, въ которомъ можетъ быть подчасъ поставленъ нашъ обыватель, вслѣдствіе бездушнаго, чтобы не сказать болѣе, отношенiя нѣкоторыхъ нашихъ учрежденій къ возложеннымъ на нихъ обязанностямъ. На дняхъ, знакомое намъ лицо когда-то сосланное въ нашу область, а теперь пріобрѣтшее вновь права и обзаведшееся на новомъ мѣстѣ семьей и хозяйствомъ, со слезами на глазахъ жаловалось на то, что одна изъ полицейскихъ расправъ области, вытребовавъ его въ свое присутствіе, объявила, что ему слѣдуетъ получить нѣсколько десятковъ ударовъ плетей, назначенныхъ ему приговоромъ этой расправы, состоявшимся ровно десять лѣтъ тому назадъ и еще не приведеннымъ въ исполненіе! Трудно себѣ представить весь ужасъ нашего знакомаго, съ трудомъ припомнившаго, что онъ, еще будучи ссыльно-поселенцемъ, судился за самовольную отлучку съ мѣста причисленія и присужденъ былъ къ наказанію плетьми.

Не говоря уже о томъ, что такое запоздалое приведеніе приговора въ исполненіе противорѣчитъ тому принципу, что наказаніе должно слѣдовать немедленно за совершеніемъ преступнаго дѣянiя, такъ какъ иначе оно перестаетъ быть наказаніемъ поступка и дѣлается совершенно излишнимъ терзаніемъ человѣка, — настоящій фактъ, по-нашему мнѣнiю, является еще и вопіющимъ нарушенiемъ требованій общежитейской справедливости. Развѣ виновато это лицо въ томъ, что учрежденіе своевременно не озаботилось привести въ исполненіе свое рѣшеніе. И развѣ для человѣка, уже искупившаго быть можетъ когда то содѣянное прегрѣшеніе многолѣтнимъ испытаніемъ и вновь ставшаго полноправнымъ членомъ общества, не будетъ во сто разъ тяжелѣе перенести наказанiе, да притомъ въ той позорной формѣ, какъ въ данномъ случаѣ?

Задумываясь о возможности для нашего обывателя неожиданно быть приглашеннымъ однимъ изъ учрежденiй, вѣдающихъ судъ и расправу, для полученія порцiи плетей, розогъ или другого какого наказанія, назначеннаго когда то въ давно минувшiя времена, мы невольно задались вопросомъ — гдѣ-же кроется причина всего этого? Отвѣтъ одинъ: въ равнодушіи, которое составляетъ, какъ говорятъ, язву бюрократіи, а тѣмъ болѣе сибирской! Нашъ маститый писатель И. А. Гончаровъ въ своемъ разсказѣ „На родинѣ“ въ слѣдующихъ чертахъ обрисовалъ типы современныхъ ему администраторовъ: „оба дѣлали, что имъ приказывали и ни одинъ не вложилъ въ дѣло часть самого себя, что нибудь свое; снаружи дѣло такъ и кипѣло у него и около него, — и все таки ничего новаго, живого, интереснаго во всей административной машинѣ не было; если и было дѣло, оно тянулось вяло, сонно, какъ нибудь — безцѣльная канитель жизни, безъ идей, безъ убѣжденій, безъ опредѣленной формы, безъ опредѣленныхъ стремленій и увлеченiй“.... Вотъ этой то способности „вкладывать въ дѣло часть самого себя“, одушевляться „идеей, серьезнымъ стремленіемъ“ какъ разъ и не хватало у тѣхъ лицъ, благодаря которымъ произошелъ описанный нами фактъ. Такимъ образомъ, типы, очерченные пятьдесятъ лѣтъ тому назадъ, оказались еще живы и рѣка временъ не унесла ихъ своимъ непрерывнымъ движенiемъ впередъ!

* * *

Всякій, кто вошелъ бы въ послѣднее время на засѣданiя мѣстнаго окружнаго суда, былъ бы пораженъ значительнымъ количествомъ слушавшихся дѣлъ о тѣхъ рабочихъ, которые погибли на пріискахъ по недосмотру прiисковой администрацiи. Конечно, во всѣхъ этихъ несчастныхъ случаяхъ оказывались виноваты разныя мелкiя сошки, вродѣ смотрителя шахты, допустившія, напримѣръ, рабочихъ въ угарную шахту, отчего погибло ихъ сразу шесть человѣкъ, а хозяева, по обыкновенію, оставались въ сторонѣ. Здѣсь наблюдается тоже явленіе, что и при желѣзнодорожныхъ крушеніяхъ! Вина вся сваливается на какого нибудь мелкаго служащаго, а заправилы, не позаботившіеся подобрать надежныхъ и свѣдующихъ низшихъ агентовъ, чтобы, такимъ образомъ, отстранить самую возможность такого несчастія, всегда выходятъ сухими изъ воды.

Многіе въ этомъ фактѣ склонны даже видѣть причину тѣхъ многочисленныхъ несчастій съ людьми, которыми сопровождается у насъ эксплоатація всякаго болѣе или менѣе значительнаго предпріятія. Но если уже при пріисковыхъ работахъ необходимы человѣческiя жертвы, въ видѣ увѣчныхъ, угорѣвшихъ, задавленныхъ обваломъ земли и т. п., то, по крайней мѣрѣ, можно бы, казалось, расчитывать, что рабочiй-инвалидъ или семья погибшаго будутъ настолько обезпечены матеріально со стороны хозяина пріиска, гдѣ служила жертва, что проживутъ свой вѣкъ безъ необходимости побираться Христовымъ именемъ. Къ тому же и законъ *) категорически обязываетъ золотопромышленника вознаградить пострадавшаго по его винѣ рабочаго или его семейство. Въ данномъ случаѣ, какъ и во многихъ другихъ, законъ этотъ, по крайней мѣрѣ въ отношеніи нашей области, остается мертвою буквой, формою, созданною отвлеченно отъ жизни, ея условiй и потребностей, такъ какъ онъ, создавая вышесказанную обязанность золотопромышленника, въ то-же время право искать вознагражденіе предоставляетъ частной иниціативѣ самого рабочаго! Право это въ рукахъ безграмотнаго рабочаго является фикціей, такъ какъ онъ, во первыхъ, о немъ и не знаетъ, а, во вторыхъ, если бы и хотѣлъ осуществить это свое право, то не могъ бы исполнить этого по обстоятельствамъ, внѣ его воли лежащимъ и отъ него независящимъ.

*) 676 ст. устава горнаго.

Въ числѣ этихъ обстоятельствъ на первый планъ должна быть поставлена страшная отдаленность пріисковъ отъ судебнаго мѣста, куда слѣдовало бы обратиться съ искомъ, и на второй — неимѣніе въ области лицъ, которыя могли-бы взять на себя веденіе такого дѣла. Здѣсь приходится, пожалуй, даже пожалѣть объ отсутствіи у насъ того сорта адвокатовъ, которые спеціально занимаются розысками и „скупкой увѣчныхъ“, т. е. потерпѣвшихъ увѣчья при эксплоатаціи различныхъ предпріятій. Хотя эти адвокаты присваиваютъ, обыкновенно, себѣ добрую половину вознагражденія увѣчныхъ въ случаѣ благопріятнаго окончанія ими процесса о выдачѣ вознагражденія розысканному увѣчному, но все-же и самъ потерпѣвшій получаетъ кое-что на свою долю. Теперь же, насколько намъ пришлось замѣтить, практикуется такой пріемъ. Если послѣ погибшаго рабочаго осталась на пріискѣ жена съ малолѣтними дѣтьми, то администрація даетъ ей рублей 200—300, при чемъ услужливый горный исправникъ отбираетъ отъ облагодѣтельствованной этой подачкой вдовы подписку „о неимѣніи ею болѣе никакихъ претензій“ и, затѣмъ, осиротѣвшую семью выпроваживаютъ поскорѣе съ пріиска; если-же послѣ рабочаго на мѣстѣ семьи не оказалось, хотя бы таковая и была на родинѣ, то вопросъ о вознагражденіи и не возникаетъ! — Въ виду такого безотраднаго и безпомощнаго положенія изувѣченныхъ пріисковыхъ рабочихъ и семей, потерявшихъ на прiисковой работѣ своихъ кормильцевъ, нельзя не пожелать, чтобы судебный порядокъ защиты правъ рабочаго былъ простъ настолько, что его могъ бы усвоить сѣрый крестьянинъ, такъ какъ, къ противномъ случаѣ, самый благодѣтельный законъ, направленный къ самой тщательной охранѣ правъ рабочаго, не будетъ имѣть особаго практическаго значенія. Кромѣ того, желательно бы было вмѣшательство въ дѣло интересовъ рабочихъ государственной власти въ лицѣ спеціальныхъ органовъ, и такое вторженіе ея въ сферу частныхъ отношеній будетъ отвѣчать лишь призыву страдающей стороны: разъ является жертва посторонней эксплоатаціи, безсильная вырваться изъ оковъ ея, законъ, а за нимъ судъ, обязаны идти къ ней на помощь, въ какой-бы обстановкѣ, въ какихъ бы условіяхъ ни проявлялась эта эксплоатація.

* * *

Въ недалекомъ будущемъ нашему городу суждено обогатиться новымъ филантропическимъ учрежденіемъ. Готовится постройка у насъ „дома трудолюбія“, для чего уже собраны деньги и матеріалы. Нельзя не порадоваться, конечно, такому явленію, такъ какъ оно свидѣтельствуетъ, что наше общество думаетъ не все только о своихъ удобствахъ и выгодахъ, но готово позаботится и о „меньшемъ братѣ“, голодномъ и холодномъ, лишенномъ, иногда, возможности удовлетворитъ свои маленькія потребности при посредствѣ честнаго труда! Конечно, всякое учрежденіе, а тѣмъ болѣе филантропическое, только тогда будетъ цѣлесообразнымъ, когда при его посредствѣ будетъ достигнута та цѣль, ради которой оно возникло и дѣйствуетъ. Въ данномъ случаѣ нашъ будущій домъ трудолюбія вполнѣ выполнилъ бы свое назначеніе, если бы онъ даль работу всякому желающему работать и не имѣющему въ данное время работы. Но дѣло въ томъ, что, насколько намъ извѣстно, такихъ „ищущихъ и не обрѣтающихъ заработка“ въ нашемъ городѣ нѣтъ, а, напротивъ, отовсюду слышатся жалобы на дороговизну рабочихъ рукъ или на ихъ полное отсутствіе. Да впрочемъ, каждому жителю г. Якутска прекрасно извѣстно по личному опыту — какъ дорожитъ нашъ рабочій своимъ мѣстомъ и какъ высоко онъ цѣнитъ свой трудъ! И это понятно: все, что въ рабочемъ классѣ сильно, здорово и вооружено знанiемъ какого-либо ремесла, все это стремится на пріиска, привлекаемое сюда и высокой заработной платой, и надеждой на быструю наживу — на „фартъ“, такъ что въ Якутскѣ остаются лишь люди, къ труду неспособные, или-же тѣ, которымъ и на мѣстѣ живется хорошо.

Очевидно, что изъ числа этихъ послѣднихъ скорѣе можно найти кандидатовъ въ какое либо богоугодное заведеніе, чѣмъ для дома трудолюбія. Также мало надежды и на природныхъ жителей области — якутовъ. Они, по природнымъ своимъ свойствамъ, мало склонны къ физическому труду и прибѣгаютъ къ нему лишь въ крайнемъ случаѣ. Не даромъ про якутовъ сложилось такое мнѣніе, что они часъ работаютъ, часъ курятъ, потомъ опять часъ работаютъ, а два часа пьютъ чай! Все это даетъ намъ основаніе думать, что домъ трудолюбія въ Якутскѣ не будетъ изобиловать посѣтителями. Наши благотворители, въ погоней за модой, просмотрѣли или, можетъ быть, не хотятъ видѣть давно назрѣвшую необходимость дать хоть какое нибудь занятіе сотнѣ здоровыхъ, сильныхъ людей, обреченныхъ, силою обстоятельствъ, на вынужденное бездѣйствіе. Я говорю о нашихъ „тюремныхъ сидѣльцахъ“, которымъ общество могло бы оказать неоцѣнимое благодѣяніе, если-бы пожелало организовать въ тюрьмѣ хотя бы обученіе ремесламъ. Это дало бы возможность въ однихъ поддержать и развить привычку къ труду, другихъ — лѣнивыхъ и безпечныхъ пріучить къ работѣ, вообще-же научить тому или другому ремеслу тѣхъ, которые незнакомы ни съ однимъ ремесломъ, что бы оин, по выходѣ изъ тюрьмы, могли заработывать честнымъ трудомъ средства къ жизни. Здѣсь ужъ несомнѣнно не было бы того недостатка въ желающихъ работать, какой грозитъ будущему дому трудолюбія.

Въ заключеніе, приведу слѣдующій фактъ, въ достаточной степени иллюстрирующій остроуміе здѣшняго домовладѣльца. За послѣднее время, вслѣдствіе пріѣзда многихъ новыхъ должностныхъ лицъ, квартиры сильно поднялись въ цѣнѣ. Домовладѣльцы смекнули, что теперь можно понагрѣть руки около „завозныхъ“ *), но нѣсколько затруднились въ опредѣленiи размѣра вознагражденія за свои дома. Затрудненіе это разрѣшилъ одинъ домовладѣлецъ слѣдующимъ остроумнымъ способомъ: онъ взялъ за мѣрило квартирной платы количество получаемыхъ нанимателемъ квартирныхъ денегъ и въ эту цѣну опредѣлилъ стоимость своего помѣщенія. Бѣда теперь чиновникамъ! Домовладѣльцы за свои „конуры“, именуемыя квартирами, потребуютъ, какъ свою собственность, всѣ квартирныя деньги, безграмотные писцы, пожалуй, — всѣ канцелярскія! Что же останется самимъ то чиновникамъ!?!

*) Такъ называютъ аборигены прiезжихъ лицъ.

Nemo.

OCR: Аристарх Северин)