Л. И. Зунделевичъ.

Гостепріимство якутовъ.

(Отрывокъ изъ замѣтокъ „О дальнемъ сѣверо-востокѣ“).

«Свободная Сибирь» №55, 19 iюля 1918

Мы подъѣзжали къ якутской юртѣ. Мой ямщикъ началъ обнаруживать волненіе. Ему не сидѣлось спокойно.

Съ какимъ то особенно радостнымъ и сіяющимъ лицомъ онъ всегда подъѣзжалъ къ „излюбленнымъ юртамъ“, которыя ему такъ хорошо на всемъ пути были извѣстны. Еще версты за двѣ отъ такихъ юртъ Солдатовъ громко начиналъ распѣвать своимъ нижнеколымскимъ акцентомъ:

Шпрятался мѣсяцъ за туци,

Не хоцетъ онъ больсе гулять

Подайте-жъ мнѣ васую руцьку

Къ пилькому шерцу прижать.

Каждый куплетъ сопровождался торжественнымъ припѣвомъ. — „То—я шигналъ подаю, что ѣдемъ“, обращался онъ ко мнѣ.

И, дѣйствительно, якуты и якутки, заслышавъ издали звучный и громкій голосъ знакомаго Солдатова, высыпали изъ юрты встрѣчать пріѣзжихъ. Во весь карьеръ, съ шапкой на бекрень, Солдатовъ всегда весело подъѣзжалъ къ юртѣ, быстро соскакивалъ съ коня и начиналъ торжественно здороваться съ якутами и якутками, любезно ему кланявшимися.

Здорово! Здорово! раздается со всѣхъ сторонъ, съ особеннымъ отчеканиваніемъ всѣхъ трехъ буквъ о. Послѣ взаимныхъ привѣтствій и обмѣна столь популярными во всей Якутской области обращеніями:

—Капсе, догоръ! (разсказывай, другъ).

—Со-о-о-хъ! (ничего нѣтъ) начинаются безконечныя бесѣды, сообщеніе новостей и прочее: Все это, конечно, происходитъ за чаепитьемъ. Чаепитіе это — цѣлый обрядъ у якутовъ и не лишне будетъ остановиться на немъ въ нѣсколькихъ словахъ.

Пріѣздъ русскихъ является, для заброшенныхъ въ дикія, безлюдныя пустыни якутовъ, цѣлымъ событіемъ. Всѣ стремленія хозяевъ направлены на то, чтобы хорошо принять пріѣзжихъ и хорошо угостить ихъ. На столѣ сразу является нѣсколько тарелокъ съ керчикомъ (видь крема, сбиваемаго мутовкой изъ сливокъ), хаякомъ (масло, сбитое вмѣстѣ съ пахтаньемъ; въ замороженномъ видѣ хаякъ рубится на кусочки и подается къ чаю), пѣнкой, сорой (кислое молоко), и юкалой (сушеная рыба) или жареными рыбками.

„Кушай-да“, обращается хозяинъ съ приглашеніемъ къ гостямъ. Всѣ другіе якуты и якутки, не исключая и дѣтей, разсаживаются кругомъ юрты на аронахъ и все время не сводятъ глазъ съ пріѣзжихъ. Закуска кончается, и каждый изъ гостей отдѣльно благодаритъ хозяина и хозяйку. Затѣмъ тарелки убираются и передаются въ руки бабъ и дѣтей, которыя начинаютъ вылизывать ихъ языкомъ и вычищать пальцами, тщательно собирая все оставшееся на стѣнкахъ посуды. Дѣйствуя особымъ образомъ согнутымъ въ полукругъ указательнымъ пальцемъ, якутки такъ хорошо вычищаютъ тарелки, что онѣ могутъ показаться вымытыми.

Послѣ закуски начинается чаепитіе. За отсутствіемъ чашекъ и стакановъ для всѣхъ членовъ семьи, на столъ является цѣлая батарея изъ чашекъ, блюдецъ, тарелокъ, сковородъ, деревянныхъ чашечекъ. Тутъ же ставится большая деревянная миска съ молокомъ, у которой помѣщается хозяйка.

Пріѣзжіе обыкновенно достаютъ сахаръ и сухари, высыпаютъ ихъ на тарелку, которая тоже ставится на столъ. Кирпичный чай уже раньше былъ накрошенъ и заваренъ въ особомъ чайникѣ.

Долго продолжается чаепитіе... Вѣдь почти однимъ чаемъ, забѣленнымъ молокомъ, якуты все лѣто живутъ и дѣйствительно способны выпивать его страшно много. Лишній стаканъ выпитаго чая въ лѣтнее время въ Якутской семьѣ имѣетъ такое же значеніе, какъ и лишній кусокъ хлѣба или мяса въ нашей крестьянской семьѣ. Кромѣ чая, якуты въ лѣтнее время, почти по всему тракту Верхоянскаго и отчасти Колымскаго округовъ, питаются падалью, сарданой, овражками да случайно пойманными зайцами и куропатками.

Рыбной сѣткой промыселъ въ это время обыкновенно очень плохъ и кромѣ сордонки почти ничего не даетъ, да и сордонка, которую якуты употребляютъ въ вареномъ и сушеномъ видѣ, добывается въ весьма скудномъ количествѣ.

Для ночлега вамъ отводится въ юртѣ самое лучшее мѣсто на аронахъ; якуты, уступая гостямъ свои мѣста, сами спятъ на прогнившемъ земляномъ полу. На слѣдующій день утромъ при чаепитіи повторяется та же церемонія.

Когда бы вы не пріѣхали, днемъ ли, ночью ли, когда всѣ спятъ, вы заходите въ открытую юрту, будите кого-нибудь и весь домъ сразу становится на ноги. Одни растапливаютъ камелекъ, другіе бѣгутъ за водой, хозяйка начинаетъ суетиться у туисковъ (туисъ — посуда изъ бересты) съ молочными продуктами; дѣтишки, въ ожиданіи кусочка сахара или сухаря, стоятъ и, выставивъ свои широко-открытые черные глаза, не спускаютъ ихъ съ пріѣзжихъ. Что-то особенно хорошее я всегда испытывалъ при встрѣчахъ и пріемѣ, оказываемомъ намъ якутами. Хорошо встрѣчать участіе и радушіе въ мѣстности, гдѣ на разстояніи сотенъ верстъ не видите живого существа и „лишь слѣды сѣверныхъ оленей, волковъ, лисицъ и медвѣдей на влажномъ пескѣ свидѣтельствуютъ о присутствіи здѣсь жизни“. Завидишь издали дымокъ послѣ нѣсколькихъ дней путешествія по мертвой тундрѣ, и сердце переполняется глубокой радостью, которая не можетъ быть понятна не знакомому съ условіями передвиженія на далекомъ сѣверѣ.

Съ какимъ трогательнымъ участіемъ якутъ помогаетъ вамъ усѣсться на коня, черезъ каждые нѣсколько верстъ справляется о состояніи подпругъ у вашей лошади. И всю дорогу онъ всячески старается облегчать вамъ невзгоды пути, уступая вамъ все лучшее, все, что только можетъ представлять кое какое удобство. Въ поварняхъ онъ ложится на сыромъ прогнившемъ полу, не думая даже и покуситься на занятіе мѣста на аронахъ, гдѣ располагались обыкновенно мы и казаки.

Вы ошибаетесь, читатели мои, если подумаете, что якутъ все это продѣлываетъ изъ корыстныхъ видовъ, въ ожиданіи платы. Нѣтъ, далеко нѣтъ. Якутъ бѣденъ, жалокъ, несчастенъ, нуждается въ самомъ необходимомъ, и было бы жестоко, если бы вы, проѣзжая, не оставили ему нѣсколько листьевъ черкасскаго табаку или кирпичнаго чая на одну, двѣ заварки, или не дали бы дѣткамъ его по кусочку сахара, разъ все это у васъ имѣется. Онъ въ душѣ будетъ недоволенъ, если увидитъ, что у васъ все есть, и вы ему ничего не даете. Но онъ ждетъ этихъ подачекъ не въ видѣ платы за оказываемыя вамъ пріемъ и услуги, а просто, какъ человѣкъ, который всегда подѣлился бы съ вами этими предметами потребленія, если бы они были у него, и вы въ нихъ нуждались бы. Якутъ назоветъ васъ тогда худымъ человѣкомъ, но будетъ продолжать угощать васъ всѣмъ, что у него есть и оказывать вамъ услугу, которыя въ дорогѣ такъ важны. Ямщикъ, забирающій съ собою со станка фляжку молока для забѣленія чая, составляющаго почти единственную его пищу, никогда не будетъ пользоваться этимъ молокомъ одинъ, разъ у васъ его нѣтъ, а всегда преподнесетъ часть молока своему пассажиру-европейцу, не думая даже о полученіи вознагражденія.

Я всегда съ особенно теплымъ чувствомъ вспоминаю якутовъ, живущихъ по тракту, съ такимъ радушіемъ, безкорыстьемъ принимающихъ проѣзжихъ, закармливая ихъ наилучшими продуктами своего издѣлія: керчикомъ, хаякомъ, пѣнкой и сорой, не жалѣя для нихъ послѣднихъ крохъ изъ своихъ скудныхъ пищевыхъ запасовъ.

Л. И. Зунделевичъ.

„З.“

(OCR: Аристарх Северин)

Зунделевич, Лев Исаакович (прозвище «Малый Зунд»), мещанин м. Солы, Ошмянск. у., Виленск, губ., еврей, брат Аарона Зунделевича. Род. в 1865 в Вильно. Окончил Виленск. еврейск. учительск. ин-т. В 1884 выдержал при Московск. ун-те экзамен на звание аптекарск. помощника; состоял затем студентом Московск. технич. уч-ща(?). В середине 1880-х гг. принадлежал в Москве к кружку минчуков и виленцев (Р. и А. Скудины, Протас, Сухаревская), находившемуся в сношениях с московской народовольческой организацией через К. Терешковича. По данным наблюдения, перевозил в апр. 1887 на квартиру Скудиных тяжелые тюки (по предположению охран, отдел. — шрифт из тульской народовольческой типографии). Обыскан в Москве в мае 1887 и привлечен к дознанию при Московск. ж. у. по делу К. Терешковича и др. Принимал участие в студенческих беспорядках, происходивших в ноябре 1887, за что по распоряжению московск. ген.-губернатора ему было запрещено жить в Москве и Московск. губ. По выс. пов. от 27 июля 1888 выслан под гласн. надзор на 5 лет в Вост. Сибирь. Водворен в Средне-Колымске, Якутской обл. По постановлению Особого совещания от 30 апр. 1893 срок гласн. надзора продлен на 1 год с водворением в Могилевск. губ. Отправлен из Якутска 19 ноября 1893; прибыл в Могилев 4 марта 1894. Водворен в г. Быхове. По окончании срока гласн. надзора подчинен негласному с запрещением жить, помимо столиц и Петерб. губ., в Московск. губ., университетских и ряде других городов в течение 4-х лет. Жил в Вильно, в 1895 — в Ревеле, служа приказчиком в писчебумажном магазине. В 1896 безуспешно просил о разрешении открыть в Ревеле библиотеку и книжную торговлю. В февр. 1900 привлечен в Ревеле к дознанию по обвинению в преступлении, предусмотренном 2 ч. 250 ст. улож. о наказ. по делу В. Трелиной, Гуткина и Орловского-Тана. На время дознания отдан в Ревеле на поруки. По соглашению м-ров вн. дел и юстиции дело это в отношении него прекращено. Служил затем в Ревеле агентом страхового общества «Надежда». Получив в 1902 право повсеместного жительства, перешел на должность инспектора того же об-ва в Петербург.

В 1903 был замечен в сношениях с политически неблагонадежными лицами и проходил по агентуре Петербургск. охран. отделения по наблюдению за Исаем Головчинером. В 1917 напечатал в омской газете «Начало» свои воспоминания. Умер.

Источник: Деятели революционного движения в России: биобиблиографический словарь: От предшественников декабристов до падения царизма: Т. III., вып.2 — М.: Изд-во Всесоюзного общества политических каторжан и ссыльно-поселенцев, 1934.