— Какая смиренница!

— Какая смиренница? Рѣзко возразила третья. Хороша смиренница, по пятнадцатому году гулять пошла.

— Эхъ, родная! да можетъ онъ, старый песъ, ее и приворожилъ чѣмъ; вѣдь всяко бываетъ!

— Али она его!

— Посуди сама, — дѣвка по пятнадцатому году, а ему вѣрныхъ за пятьдесятъ.

— Такъ ей и надо!

Изъ этого я понялъ, что женщины дрались изъ ревности и ревновали какого-то пятидесятилѣтняго старика. Пошелъ и наткнулся на другую толпу.

— А у васъ какія стоятъ?

— У насъ Сибиряковскіе.

— Ну, такъ какъ же ты верстаешь нашу квартиру со своей? У насъ, вишь ты, самъ то работаетъ у баснинскихъ, баснинскихъ и принимаемъ на квартиру-то, да проку отъ нихъ мало. Спасибо, Устька не зѣвала, у одного выняла четыреста рублей, да такъ ей пришлось зароботать столько же, вотъ этимъ то и живемъ теперь кой какъ. А сама ужъ не гожусь, стара стала. Да что объ этомъ и говорить, все пустяки!... Да слышала я, что нонѣ Сибиряковскіе выйдутъ съ деньгами большими. Вотъ бы моей Устькѣ!

— Что ты захвасталась со своей Устькой-то, а ты посмотри на мою Варьку, что шельма дѣлаетъ. Въ прошлый разсчетъ приноситъ мнѣ пачку денегъ: на, говоритъ, маменька, приложь подальше, около тысячи, говоритъ, есть.

— Чего эта Батиха-то заступается за Агашку-то? родная ей, что-ли.

— Какая родная? случился съ дѣвкой грѣхъ, толковать не о чемъ, вотъ языкомъ и мелютъ! Много-ли здѣсь праведныхъ-то? На кого ни взглянешь, былъ грѣхъ!

Но я не выдержалъ и спросилъ; отъ чего же это такъ, бабушка?

— Первое дѣло разсчетъ, вишь, здѣсь бываетъ?

— Да что это за разсчетъ?

— А то разсчетъ, что мужа на пріиска угонятъ; что женѣ дѣлать? Онъ тамъ грѣшитъ, жена дома ложе сквернитъ! Обоимъ грѣхъ тяжкій, да невольный. Въ разсчетъ, вишь-ты, привалитъ народу тысячи и народъ со всѣхъ концовъ, и россійскіе тутъ есть, и татары, да и гдѣ всѣхъ ихъ тутъ переберешь и набьется ихъ вездѣ по избамъ дивно; ну, другой съ большими деньгами. Кутитъ, шампанское пьетъ, конфекты ѣстъ, матерьями дарить. Хоть и своя родная дочь, да гдѣ усмотришь? Да и то правда, все въ семьѣ розставка; она вѣдь больше нашего пріобрѣтаетъ.

— Да какъ же, бабушка вѣдь это не хорошо?

— Э, другъ ты мой родной, вѣдь это жизнь наша; питаться надо, всяка душа пить—ѣсть хочетъ. Таковъ Витимъ.

Въ одномъ кабакѣ я разговорился съ сидѣльцемъ евреемъ на счетъ обилія кабаковъ.

— Да какая торговля!

— Зачѣмъ же столько открыто кабаковъ? не было-бы торговли, не открывали бы столько кабаковъ.

— А чѣмъ же мы бы стали жить?

— Занялись бы какимъ нибудь другимъ дѣломъ.

— Другое дѣло намъ несподручно, да и привычка!

— Сколько же вы получаете жалованья.

— Семь рублей въ мѣсяцъ.

— Стало быть, еще можно жить: семь рублей вы получаете жалованья, да отъ водки еще берете пользу.

— Ужъ это время.

— Какъ, время?

— Теперь ужъ такое время. Это время, я скажу вамъ цесью, для насъ самое тяжолое, а вы посмотрите, какъ зашумятъ съ пятнадцатаго.

— Отъ чего вы такъ все ждете пятнадцатаго числа?

— Къ пятнадцатому числу параходъ придетъ, привезетъ сюда рабочихъ и здѣсь будетъ расчетъ.

— Тогда и торговля ваша пойдетъ лучше? спросилъ я сидѣльца.

— Тогда ужъ такая гульня пойдетъ, я ужь вамъ скажу, что всю ночь напролетъ гуляютъ, по улицамъ ходятъ, пѣсни поютъ, музыку играютъ.

— Я полагаю, и караулъ нерѣдко слышится?

— Какъ же? нельзя безъ этаго!

На улицѣ шла дѣятельная работа. Въ домахъ, сараяхъ, хлѣвушкахъ, прорубали двери и окна, для помѣщенія подъ кабаки и бѣлыя харчевни и подъ мелочныя лавочки. Кой-гдѣ мыли окна, полы, чистили посуду, бѣлили, внутри домовъ, подновляли крыльца, привѣшивали вновь вывѣски, развѣшивали фонари и флаги; все двигалось суетилось и хлопотало. Женскій полъ шилъ обновы, готовясь къ пятнадцатому числу. Пожилыя женщины заготовляли стряпню. Мальчишки собирались кучками: вотъ одинъ, по старше читаетъ прочимъ лекцію: ты въ случаѣ если увидишь, что шапка хорошая, то сперва съ ней играй, эдакъ значитъ примѣряй да и уходи изъ избы. Не поймали, твоя, а тамъ уже на улицѣ перемѣни, въ худой приди; да съ головы-то не снимай. Какъ хватятся искать, на тебя и не подумаютъ, потому что ты въ шапкѣ сидишь. А подъ полой, ребята, таскать опасно, другой замѣтить да поймаетъ, такого калача съѣшь, что долго потомъ жевать будешь! Тоже и насчетъ денегъ, надо дѣлать, ребята, съ обща. Это знаете, когда будутъ играть въ карты. Чуръ смотрѣть: у кого больше денегъ къ тому и льнуть; одинъ кто половчѣе, пусть дѣйствуетъ, а другіе лѣпись къ нему: когда ему уже тащить изъ кармана, въ то время его только кто нибудь толкни тихонько, онъ какъ будто обопрется о то мѣсто, гдѣ карманъ, а самъ въ это время вытащитъ. На улицу выходи одинъ, а всѣмъ не выскакивать, чтобъ не догадались, а потомъ уже выходить всѣмъ и дѣлить. Согласны въ артель? я буду вашъ староста.

— Общій голосъ: согласны!

— Но у меня отъ прочихъ, что кто укралъ, не скрывать и не воровать изъ своей артели, а если узнаемъ, тотъ и живъ не останется.

— Общій голосъ: на дѣлѣ увидишь.

Не долго дожидаться, и до праздника четыре денька осталось. Старуха-мать говоритъ своей дочери:

— Ты опять нонѣ у меня по прошлогоднему зѣвай! Люди тысячами добыли, а ты, поскуда, много-ли добыла, а? Трехъ-то сотенъ не могла пріобрѣсти. Не знаешь, что самимъ стоить этотъ праздникъ. Все купи, да прикупи, на тебя же заводи!

— Да я развѣ, мамка, виновата. Вольно тебѣ безъ разбору всякихъ пускать. У этихъ баснинскихъ денегъ мало вынесли, все больше еще должными остались. Пустила бы Сибиряковскихъ или трапезниковскихъ, небось въ грязь не ударила бы.

Въ маленькой избушкѣ, о двухъ окнахъ на куриныхъ ножкахъ, гдѣ красовалась вывѣска: „Бѣлая Харчевня", гдѣ атмосфера пропитана была чеснокомъ, сидѣлъ жидъ Душатскій и ворчалъ на двухъ деревенскихъ дѣвочекъ, привезенныхъ изъ села Илги. А ви у меня слусяться, я узе имъ буду говорить: визе мои дочери, уже какъ это мозно, и съ цего вы это смѣли говорить? А ви узе отъ меня будто украдкой! Когда будутъ играть въ карты, смотрѣть надо, у кого больсе денегь и куда онъ кладетъ. Запросятъ водки тащи изъ подъ стойки, а выпьетъ да уснетъ, тогда, значитъ, дѣло сдѣлано, скажи мнѣ, а я ужъ остатки додѣлаю. Дѣвушки слушали честнаго еврея и мотали на уши, какъ обворовывать труженника—рабочаго, и не стыдились своего ремесла.

Въ другой продажѣ, почтальонъ уговаривалъ сидѣльца еврея отпустить ему полштофъ водки въ долгъ. Ну Абрамъ Мосѣичъ! Будь отецъ не погуби, повѣрь Богу, что съ похмѣлья.

— Да за вами и такъ уже около трехъ рублей есть?

— Это ничего не значить! Вотъ будетъ разсчетъ, тогда я буду богаче Штиглица, у меня не одинъ не свернется. Скажу: безъ пяти рублей и подорожной нѣтъ, бланки всѣ вышли! Повертится, повертится, да и заплатить, а пѣшкомъ съ деньгами не далеко уйдетъ, скоро ноги протянетъ да въ могилевскую губернію уѣдетъ.

— Ну, извольте, только на счетъ условія не забудьте, чтобъ послѣ вдвое отдать.

— Ну, ну, не разговаривай, не чеши языка!

Въ мелочныхъ лавочкахъ тоже большею частію торгуютъ евреи; товаръ больше все готовое платье на деревенскую руку. Шитыя ситцовыя сорочки, блузы, шаровары, поддевки, шали, шапки и пр.

Но вотъ картина чисто семейная. Жена упрекала мужа.

— Охъ, какъ я вспомню, какъ ты въ прошлый разсчетъ обзѣвался, такое зло возметъ, что вотъ сейчасъ-бы въ тебя вцѣпилась и харю твою рыжую всю бы исцарапала. Легко сказать, восемсотъ рублей отпустилъ! Поношеннаго бродня ты не стоишь!

— Побойся ты Бога-то!

— Грѣхи наши тяжкіе! на него только и надежда; а то я бы что стала съ такимъ мужемъ, какъ ты... Боровъ ты домашній... Лѣнь тебѣ лишній разъ съ боку на бокъ перевернуться. Лежень ты эдакій!

Противъ села у берегу, стояла на рѣкѣ Ленѣ флотилія, лодокъ около сорока. Торговцы наѣхали изъ Иркутска и Киренска, и Тулуна. Впрочемъ они болѣе привезли денегъ, чѣмъ товаровъ, потому торговля „пшеничкой" ^*) выгоднѣе всякой другой торговли, только умѣй концы хоронить.

*) Краденное самородное золото с приисков. (Админ.сайта)

Зашелъ я въ трактиръ, думалъ сыграть на бильярдѣ, но тутъ его не оказалось; сказали, что поправляютъ къ празднику. Зашелъ въ другой, тамъ тоже шла какая-то работа, поправка тоже къ празднику. Проходя уже село, я увидѣлъ строющійся изъ тесу большой балаганъ. — Послѣ оказалось на вывѣскѣ: „театръ маріонетокъ". Увидѣвъ хозяина балагана Ш...а, я спросилъ его: ужели этотъ театръ принесетъ ему большую пользу?

— Разумѣется; не было-бы пользы, то зачѣмъ бы я сталъ хлопотать? пьяному рабочему все равно, что бы тамъ на сценѣ ни было, а было бы весело, а тутъ тоже оркестръ музыки будетъ. Потомъ онъ пригласилъ меня къ себѣ въ квартиру. Въ домѣ была устроена „алегри" ^**), довольно много было разстановлено вещей по полкамъ, но все вещи дешевенькія. Для виду было вывѣшено нѣсколько плисовыхъ поддевокъ, съ блестящими пуговицами, перепоясанныхъ шелковыми цвѣтными кушаками, нѣсколько карманныхъ часовъ съ бронзовыми цѣпочками, мельхіоровые и мѣдные самовары...

**) Лотерея, в которой розыгрыш производился сразу после покупки билета. (Админ.сайта)

Вотъ здѣсь лучше будетъ торговля, сказалъ мнѣ Ш...ъ, отворяя дверь въ другую комнату. Въ этой комнатѣ стояло нѣсколько столовъ и около нихъ табуретокъ; по полкамъ красовались бутылки съ разными винами: здѣсь у меня будетъ погребъ.

— Сколько же вы платите за это помѣщеніе?

— Да дорого — четыреста рублей, за одинъ мѣсяцъ, да и не за мѣсяцъ, а дней за пятнадцать. Вотъ, затратилъ много денегъ, а не знаю еще, какова будетъ торговля? По слухамъ, должно быть хорошему празднику, потому что Сибиряковскимъ рабочимъ придется получить на руки по многу денегъ, а эти деньги извѣстно, дальше Витима не уйдутъ.

Но больше всѣхъ меня удивила спекуляція нѣкоего Горячаго, который открылъ трактиръ подъ вывѣской „Аканакъ" въ честь одной золотоносной площади, и вывезъ изъ Иркутска „живаго товара".

Мнѣ казалось, что въ Витимѣ должна быть хорошая торговля; по крайнѣй мѣрѣ, я встрѣтилъ приплавленнаго товара два паузка одной К° Стуколкина и Вѣничкина. Еще бы не быть торговлѣ, говорилъ мнѣ одинъ торговецъ, когда рабочіе „на щепахъ" пьютъ игристое № 2 Ланина за шампанское, платятъ за него семь рублей и пьютъ его китайской деревянной чашкой. Вотъ и я привезъ сюда булочника и буфетчика: хочу чѣмъ нибудь, кромѣ торговли, заняться. Это мнѣ говорилъ добрѣйшій Яковъ Ивановичъ, потеребливая свою бородку, да приговаривая, что трудна жизнь коммерческая. Но къ сожалѣнію, въ этотъ годъ мнѣ суждено было уѣхать на другой день, и не суждено было увидѣть ихъ ожидаемаго праздника или разсчета.

(Продолженіе будетъ).

(OCR: Аристарх Северин)

Въ Витимѣ.

(посвящается гг. золотопромышленникамъ).

ст. 2.

«Сибирь» №8, 26 марта 1878

Рабочіе должны были прибыть въ Витимъ пятнадцатаго числа.

Для болѣе тщательныхъ наблюденій я отправился на резиденцію, внизъ по теченію Лены, на девять верстъ отъ Витима.

Четырнадцатаго сентября, въ 12 часовъ пополудни, пароходъ „Иннокентій" привелъ на буксирѣ двухъ-этажную скотскую баржу, на которой помѣщалось болѣе двухъ тысячъ рабочихъ. Пароходъ встрѣтили съ резиденціи пушечной пальбой. Рабочихъ сводили съ баржи человѣкъ по десяти, точно животныхъ, но послѣдніе имѣютъ то преимущество, что съ берегу ихъ тотъ-часъ же загоняютъ въ загонъ и даютъ кормъ. А этихъ людей при сходѣ съ баржи на берегъ, сперва раздѣваютъ до нижняго бѣлья, и обыскиваютъ. Это ищутъ похищеннаго золота. При этомъ присутствуетъ полковникъ, нѣсколько жандармовъ, горный исправникъ съ казаками и резидентъ. Но хищниковъ попадается мало; такъ при этомъ обыскѣ нашли только у двоихъ. И обыскъ съ двѣнадцати продолжался до одиннадцати часовъ вечера. Отъ баржи рабочіе потянулись вереницей на гору, въ контору, за полученіемъ заработанныхъ денегъ. Въ конторѣ деньги, по предъявленіи расчетнаго листка, выдавались изъ четырехъ растворенныхъ оконъ. Всякій стоялъ съ расчетнымъ листкомъ и ждалъ получить причитающуюся ему сумму. Всякому хотѣлось получить поскорѣе, отъ того было тѣсно и шумно... Вечеромъ, подъ горой, растянулись рабочіе варить себѣ ужинъ т. е. кирпичный чай съ сухарями. На длинное разстояніе разложили огни и усѣлись группами около котелковъ и чайниковъ.

Съ горы эта живая картина была довольно занимательна. Здѣсь были русскіе, евреи, якуты, поляки, черкесы, татары и благородные чухонцы... Разговоры шли самые оживленные; все смѣшивалось въ какой-то гулъ. Они требовали отъ торговыхъ, которые приплыли на своихъ лодкахъ, готоваго платья, бѣлья, съестныхъ припасовъ, чаю, сахару и табаку. Но горный исправникъ, почему-то торговать здѣсь воспретилъ. Рабочіе побранили купцовъ, побранили исправника, но вскорѣ угомонились.

Наконецъ резидентъ велѣлъ удовлетворить рабочихъ сухарями и хлѣбомъ. Многіе жаловались, что во время пути ихъ съ резиденціи „Бодайбо" до настоящей главной резиденціи, на баржѣ, съ нихъ брали за подогрѣвъ воды съ чайника по 15 и 20 копѣекъ. Также недовольны были, какъ они называли пріисковымъ полиціймейстеромъ Фунтовинскимъ, за его грубое обращеніе и за какой-то обсчетъ. Но русскій мужичекъ способенъ все переносить. И этотъ обнищавшій, полуголодный, отупѣвшій мужикъ прощаетъ...

Пятнадцатаго утромъ рабочіе стали опять собираться на баржу, для отплытія въ Витимъ. Передъ ихъ отправкой горный исправникъ сказалъ имъ прощальную рѣчь... въ которой я могъ разслышать нѣсколько словъ въ родѣ того, что я — де вамъ былъ отецъ: я васъ наказывалъ, я васъ и миловалъ. Желаю, ребята, чтобъ у васъ всегда были такіе начальники, какъ я. Въ толпѣ неслышно было никакихъ восклицаній и одобреній и ораторъ, молча, сошелъ съ трибуны т. е. съ крыльца. Въ нѣсколькихъ кружкахъ втихомолку ругали оратора, но громко ни одинъ рабочій не смѣлъ молвить слова.

Нѣсколькими свистками и пушечными выстрѣлами съ парохода извѣстили, что онъ отправляется и послѣ третьяго свистка отъ отвалилъ. Пароходъ отплылъ; рабочіе на баржѣ пѣли пѣсни, многіе изъ нихъ уже были на веселѣ. Хотя на резиденціи строго воспрещается продажа крѣпкихъ напитковъ, но конюха продаютъ ихъ очень искусно, и поймать ихъ трудно.

Наконецъ село Витимъ дождалось своего праздника. Въ Витимѣ на 124 крестьянскіе дома содержится четыре винные склада: Метляева, Домбровскаго, Голдобина и Исаева, три ренскихъ погреба и до сорока кабаковъ, явныхъ и тайныхъ, два трактира. Почти всѣ дома приспособлены къ тайной продажѣ вина и къ разгулу. Крестьяне хлѣбопашествомъ вовсе не занимаются; живя почти въ лѣсу, сами покупаютъ дрова. Въ селеніи проживаетъ 35 еврейскихъ семействъ, у которыхъ одно занятіе покупать краденое золото и обирать рабочихъ.

Завидя пароходъ, толпа народа высыпала на набережную. Старые и малые, мужчины и женщины встрѣчали дорогихъ гостей. Пароходъ пришелъ уже къ вечеру, потому жители встрѣчали рабочихъ съ фонарями, приглашая всякій къ себѣ на квартиру. Послѣ недолгаго разговора, рабочіе отправились на квартиры, по освѣщенному пути, въ сопровожденіи музыки. Съ перваго шага на этотъ берегъ, рабочаго уже встрѣчаетъ разгулъ, на мѣсто необходимаго для него отдыха.

Ничтожное село оживилось; вездѣ появилась жизнь, суета, движеніе и разгулъ. Теперь всякій принялся за свое дѣло. Не забыла дочь наставленій своей матери, мужъ — жены, камеліи — назиданій жидка, мальчишки своего оратора. Ожили евреи, засновали, забѣгали; только раздувались ихъ балахоны и бородки.

Улица была иллюминована; по обѣимъ сторонамъ развѣшаны были разноцвѣтные фонари разныхъ формъ и вездѣ развѣвались флаги.

Въ продажѣ питій играетъ музыка. Въ ней кутитъ рабочій, вырвавшійся на волю. Онъ получилъ на руки большую для него сумму денегъ. Пьетъ онъ самъ, угощаетъ музыкантовъ и прочихъ посѣтителей. Вотъ увидѣлъ онъ на полкѣ куриное яйцо; онъ проситъ сидѣльца, дать ему это яйцо для закуски, но сидѣлецъ отвѣчаетъ, что оно оставлено для себя и, что это послѣднее яйцо. Рабочій настоятельно требуетъ и предлагаетъ какую угодно цѣну. Онъ охотно платитъ за яйцо три рубля. Вотъ рабочій требуетъ вина съ самой верхней полки. Сидѣлецъ говоритъ, что это вино не простое и очень дорогое. Обиженный рабочій отвѣчаетъ, что онъ за деньгами не стоитъ и за бутылку 2-го сорта наливки платить 2 р. Онъ просто сорить деньгами, комкаетъ ихъ и суетъ въ разные карманы, а коршуны — посѣтители только съ завистью посматриваютъ на нихъ, думая, какъ бы прибрать къ своимъ рукамъ.

У пьянаго появляются разныя фантазіи. Вдругъ посылаетъ онъ купить двѣ штуки алаго ситца, потому онъ желаетъ идти по ситцу, какъ по ковру въ другой кабакъ, на другой конецъ села. Музыканты отправлены впередъ, за ними по разостланному ситцу идетъ нашъ одичавшій рабочій; праздная толпа рветъ на куски этотъ ситецъ. Вотъ онъ уже раздумалъ идти въ тотъ кабакъ, а вздумалось идти въ трактиръ, но пѣшкомъ онъ нейдетъ; извощиковъ нѣть; запряженной лошади вблизи не случилось. Вонъ у забора валяются опрокинутые пошевни. Онъ велитъ ихъ перепрокинуть, положить на жерди, потомъ садится въ нихъ, и предлагаетъ желающимъ донести его до трактира за десять рублей. Въ трактирѣ онъ требуетъ вина „пробку въ потолокъ“; ему подаютъ русское игристое, и берутъ 8 руб. Сильно захмѣлѣвъ, уходить онъ въ спальню... На другой же день пробуждается не на кровати, не на матрацѣ, не въ объятіяхъ красавицы, а гдѣ-нибудь подъ заборомъ, въ грязи. Хватается денегъ, но ихъ нѣть, нѣтъ и бобровой шапки, за которую только наканунѣ заплатилъ 10 руб.; нѣтъ на немъ нѣсколькихъ блузъ надѣтыхъ одна на другую, шали въ 8 р. Онъ въ одной сорочкѣ и безъ сапогъ. Голова трещитъ и надо опохмѣлиться: а гдѣ денегъ взять? Идетъ горемыка къ какому нибудь довѣренному и опять нанимается въ работу; опять закабаливаетъ себя въ каторгу.

А вѣдь у иного рабочаго, особенно изъ крестьянъ, при выходѣ изъ тайги, роились въ головѣ радужныя мечты. Онъ несъ зашитыя въ мошнѣ триста, а пожалуй и болѣе рублей. Вотъ онъ вернется домой къ своей семьѣ, къ своей женѣ, дѣтямъ, къ своей невѣстѣ. Онъ выстроить новую избу, прикупить скота и заживетъ настоящимъ крестьяниномъ. И вотъ всѣ его надежды разсыпались въ прахъ, и другаго исхода нѣтъ, какъ снова наняться на пріиски, или же нищимъ воротиться домой, со стыдомъ и срамомъ!

Таковы плоды золотопромышленности для здѣшняго края. Остается прибавить, что число жителей въ Витимѣ не прибываетъ, а убываетъ, что вина выпивается до 100 тыс. ведеръ и сифилисъ становится обыденною болѣзнію.

Д. О.

(OCR: Аристарх Северин)