Дмитрий Гаврилович Анучин (1833—1900) — сенатор, генерал от инфантерии, Восточно-Сибирский генерал-губернатор, военный писатель.

Происходил из дворян Тамбовской губернии. Получил образование в Павловском кадетском корпусе.

7 августа 1851 года получил звание прапорщика лейб-гвардии Егерского полка.

По окончании Императорской военной академии (1855), был назначен в отдельный Кавказский корпус; переведён в 1857 году в Генеральный штаб, а в 1860 году был назначен правителем канцелярии департамента генерального штаба и с тех пор занимал исключительно военно-административные должности.

В 1862 году получил звание полковника.

В 1863 году он был назначен в распоряжение помощника главнокомандующего войсками в Царстве Польском, генерал-адъютанта графа Фёдора Фёдоровича Берга.

За подавление польских мятежников в окрестностях города Осовца 17 апреля 1863 года был награждён золотой саблей с надписью «За храбрость». Затем Дмитрий Гаврилович Анучин состоял для особых поручений при главнокомандующем войсками Варшавского военного округа.

10 июня 1867 года на основании манифеста произведён в генерал-майоры (старшинство с 30 августа 1869 года). В том же году Дмитрия Гавриловича Анучина назначили Радомским гражданским губернатором (занимал пост до 1879 года).

В 1877 году Дмитрий Гаврилович Анучин был командирован в распоряжение главнокомандующего действующей армией в Европейской Турции, где сначала находился при Иосифе Владимировиче Гурко, после того состоял в должности помощника заведующего, а затем и заведующим гражданскими делами.

13 октября 1877 года получил звание генерал-лейтенанта.

В составе русской дипломатической делегации принимал участие в берлинском конгрессе, созванном для пересмотра условий Сан-Стефанского мирного договора 1878 года, завершившего русско-турецкую войну 1877—1878 гг.

В 1879 году Д. Г. Анучин был назначен генерал-губернатором Восточной Сибири и командующим войсками Восточно-Сибирского военного округа.

26 октября 1883 года при посещении иркутской тюрьмы получил пощёчину от заключённого народовольца Константина Неустроева За это преступление Неустроев был осуждён 5 ноября 1883 года Иркутским военно-полевым судом и приговорён к смертной казни; 9 ноября 1883 года был казнён в Иркутской тюрьме.

Иркутская газета «Сибирь» 13 ноября 1883 года напечатала «Оффициальное сообщение» о казни Неустроева 9 ноября, что вызвало общественное негодование по поводу возмутительного убийства невинного человека. «Здешнее общественное мнение было сильно возбуждено против генерала Анучина» — телеграфировал 19 ноября в Департамент полиции начальник Иркутского жандармского управления. «Анучину просто нельзя было проехать по городу — ему кричали: «Убийца!». Ворота его несколько раз были вымазаны кровью» — сообщалось в газете «Народная воля». Анучин был вынужденно отправлен в отставку.

В 1885 году он назначен сенатором во 2-й департамент и зачислен по Забайкальскому казачьему войску, в 1891 году получил звание генерала от инфантерии, а в следующем году перемещён в 1-й департамент Сената. С 1894 года Анучин состоял первоприсутствующим в департаменте герольдии.

Был избран почетным членом Русского географического общества, покровительствовал его Восточно-Сибирскому отделу. Содействовал устройству полярной станции Сагастыр в устье Лены (1881—83), получил известность как военный писатель и публицист. Его работы печатались как в специальных изданиях, так и в периодической печати. Несколько статей Д.Г. Анучина, посвященных истории восстания Пугачева, было опубликовано в журнале «Современник». Сотрудничал в «Военно-энциклопедическом лексиконе» и «Энциклопедическом словаре». При его участии и под его редакцией в Иркутске в 1884–1885 было издано 8 томов «Сборника главнейших официальных документов по управлению Восточной Сибири», посвящённых главным образом переселенческому делу и освоению Приамурского края.

 

Умер в Санкт-Петербурге 17 января 1900 года, похоронен на кладбище Новодевичьего монастыря.

Именем Д.Г. Анучина названы залив и пролив на острове Сахалин.

(по материалам Википедии)

«Сибирскiя записки» №1, 1918

Отъ редакціи. Я лично зналъ К. Г. Неустроева еще студентомъ Петроградскаго университета въ концѣ 70-х годовъ. Въ то время существовало 1-ое сибирское землячество, въ которомъ онъ и я принимали самое живѣйшее участіе. Въ качествѣ представителей, т. е. правленія, намъ приходилось довольно часто встрѣчаться. Небольшого роста, с привѣтливымъ лицомъ, довольно красивымъ для якута, но въ которомъ ясно выражались черты инородца, Неустроевъ производилъ очень хорошее впечатлѣніе на всѣхъ. Это былъ дѣятельный, умный студентъ, подававшій большія надежды въ будущемъ, какъ общественный дѣятель. Въ немъ жила эта искорка общественности. Вмѣстѣ съ тѣмъ онъ былъ и ярымъ сибирякомъ. Онъ любилъ Сибирь и вопроса не могло быть, чтобы по окончаніи курса онъ остался въ Россіи и не поѣхалъ бы въ Сибирь, как это многіе тогда дѣлали. И вотъ Неустроевъ поѣхалъ въ Сибирь, гдѣ нашелъ не поле для приложенія своихъ силъ, не арену для общественной дѣятельности, а преждевременную могилу.

Онъ учителемъ гимназіи былъ арестованъ по подозрѣнію въ пропагандѣ среди учащихся и сидѣлъ въ тюрьмѣ, ожидая суда.

Надо же было, чтобы тюрьму въ это время посѣтилъ Иркут. ген.-губ. Анучинъ. Анучинъ вошелъ и въ камеру Неустроева и обратился къ нему съ крайне нетактичнымъ полу-вопросомъ, полу-упрекомъ. Нервный Неустроевъ не сдержался и отвѣтилъ Анучину ударомъ по лицу. Въ результатѣ, быстрый военный судъ и приговоръ къ смертной казни. Изъ Петрограда дали понять, что Анучинъ могъ бы показать свое благородство и свое милосердіе и ему самому была предоставлена конфирмація приговора. Всѣ были увѣрены, что Анучинъ замѣнитъ смертную казнь безсрочной каторгой.

Но это грубое животное не могло понять сдѣланнаго ему намека и предложенія и думало только о мести. Онъ утвердилъ приговоръ и Неустроевъ погибъ 8 ноября 1883 года.

Приводимъ здѣсь описаніе его казни, доставленное намъ А. М. Серебренниковымъ и записанное со словъ Бейнера, присутствовавшаго при казнѣ. Серебренниковъ прислалъ намъ и фотографію К. Г. Неустроева, но къ сожалѣнію, въ настоящее время невозможно по техническимъ условіямъ ее воспроизвести и мы оставляемъ это намѣреніе до первой же возможности.

Въ календарѣ русской революціи Бурцева годъ казни Неустроева датированъ 9 ноября 1882 г., тогда какъ по воспоминанію Серебренникова и Бейнера — 8 ноября 1883 г. Я указалъ послѣднимъ на это разногласіе и оба подтвердили вторую дату, т. е. 8 ноября 1883 г.

Редакторъ.

 

Какъ офицеръ Иркутскаго резервнаго пѣхотнаго кадроваго баталіона, я вступилъ въ очередное дежурство начальника караула при Иркутской тюрьмѣ, гдѣ уже долгое время до того содержался К. Г. Неустроевъ, въ 12 часовъ дня, 8 ноября 1883 года, т. е. наканунѣ казни его, о чемъ, разумѣется, было многимъ извѣстно.

Такъ какъ администрація ожидала возможности освобожденія силою К. Г. Неустроева, то въ ночь на 9 ноября былъ вызванъ въ тюрьму по частямъ весь наличный составъ резервнаго баталіона. Насколько припоминаю, съ вечера являлся въ камеру осужденнаго священникъ, отъ принятія котораго отказался К. Г. Неустроевъ.

Въ ночь наканунѣ казни заходили не разъ къ нему смотритель и помощникъ. Утромъ 9 ноября пріѣхалъ въ тюрьму дежурный по карауламъ Корсаковъ (нынѣ уже покойный), баталіонный адъютантъ Кузнецовъ, военный прокуроръ, фамилію котораго не припомню, военный врачъ Глаголевъ.

Корсаковъ вошелъ въ камеру, поздоровался и сказалъ: „Пожалуйте!“

К. Г. Неустроевъ отвѣтилъ обычнымъ привѣтствіемъ и, одѣтый въ бушлакъ, взялъ шапку и пошелъ за Корсаковымъ.

Послѣдній, видя его въ такомъ одѣяніи, сказалъ: „Одѣньте тулупъ! Простудитесь“!

К. Г. Неустроевъ на это ему ничего не отвѣтилъ. Затѣмъ я, Корсаковъ и К. Г. Неустроевъ въ сопровожденіи стражи вышли за ворота тюрьмы, гдѣ ждала насъ тройка почтовыхъ лошадей.

Въ экипажѣ помѣстились я и Корсаковъ, а между нами К. Г. Неустроевъ.

Экскортируемые отрядомъ конныхъ казаковъ мы двинулись къ пересыльному замку, на мѣстѣ котораго находится теперь тюремная больница. По прибытіи на дворъ пересыльнаго замка мы застали вотъ что: у задней стѣны пересыльнаго двора былъ построенъ цейхгаузъ; предъ цейхгаузомъ стоялъ врытый столбъ, а рядомъ съ нимъ заранѣе приготовленный гробъ.

Кругомъ этого столба стояли покоемъ войска мѣстнаго резервнаго баталіона.

Въ срединѣ этого „покоя“ находился адъютантъ Кузнецовъ, военный прокуроръ, докторъ Глаголевъ, полицеймейстеръ Тягуновъ и священникъ.

Мы вошли въ этотъ „покой“.

К. Г. Неустроева принялъ въ свое распоряженіе палачъ.

К. Г. Неустроевъ былъ спокоенъ; палачъ надѣлъ на него саванъ, подвелъ къ столбу.

Послѣ того прочитали приговоръ; пока читали приговоръ, колпакъ на голову не надѣвали.

По окончаніи чтенія приговора одѣли колпакъ на голову, затѣмъ завязали глаза.

Пока происходила эта процедура послѣдняго одѣванія, К. Г. Неустроевъ говорилъ: „Прощай мать, прощай отецъ, прощайте братья!“ Подъ послѣдними К. Г. Неустроевъ подразумѣвалъ, вѣроятно, народъ.

Когда послѣднее одѣваніе было окончено, вышелъ по знаку изъ строя унтеръ-офицеръ Чудиновъ, поднялъ бѣлый платокъ, почему изъ строя вышло восемнадцать человѣкъ застрѣльщиковъ, заранѣе приготовленныхъ.

Унтеръ-офицеръ Чудиновъ отвелъ платокъ въ сторону, застрѣльщики взяли ружья на изготовку, т. е. зарядили таковыя, и затѣмъ прицѣлились.

Новый взмахъ платкомъ унтеръ-офицера Чудинова — и раздался залпъ, погубившій на вѣки К. Г. Неустроева.

Такъ какъ К. Г. Неустроевъ былъ привязанъ къ столбу, то послѣ убійства трупъ его нѣсколько опустился.

Прошелъ небольшой промежутокъ времени, трупъ К. Г. Неустроева отвязали отъ столба; подошелъ докторъ Глаголевъ, чтобы констатировать смерть, и, вѣроятно, отъ волненія вскрикнулъ, что К. Г. Неустроевъ живъ. На этотъ крикъ вернули унтеръ-офицера Чудинова, тотъ подошелъ съ револьверомъ, чтобы дострѣлить; но когда палачъ развернулъ саванъ убитаго, то увидали, что грудь убитаго буквально изрѣшетена: стрѣляли, приблизительно, на разстояніи 20 шаговъ.

Послѣ этого трупъ К. Г. Неустроева положили въ гробъ и увезли на кладбище; похоронили его въ предѣлѣ арестантскихъ могилъ, но, гдѣ именно, сказать не могу.

Затѣмъ войска разошлись; никакой демонстраціи не было, хотя на Рабочедомской горѣ стоялъ народъ, который едва ли что либо могъ видѣть.

Ф. Бейнеръ.

С. Тайшетъ. 1918 года, 16—3 февраля.

 

(OCR: Аристарх Северин)

«Восточно-Сибирская Правда» №133, 8 июня 1941 г.

Константин Гаврилович Неустроев, учитель Иркутской женской гимназии, был расстрелян по приговору военно-полевого суда 21 ноября 1883 года за пощечину генерал-губернатору Восточной Сибири Анучину. Казнь Неустроева громом поразила трудящихся Иркутска. Никто не ожидал такой расправы Анучина с молодым учителем, успевшим приобрести большую популярность среди учащейся молодежи города. О том, какое впечатление произвела эта казнь на иркутское общество, писалось достаточно. Однако, никто до настоящего времени не обратил внимания на то, что казнь Неустроева нашла большой резонанс в рабочей среде.

Свое отношение к этому акту рабочие Иркутска выразили своеобразными и в высшей степени интересными песнями-сатирами, в свое время пользовавшимися большой популярностью. Одна из этих песен была напечатана в 1919 году в журнале «Сибирские записки». Приводим эту песню, вызвавшую, как утверждает автор заметки, помещенной в «Сибирских записках», «в свое время широкое распространение среди мещан»:

— Запою песню с органом,

Как во городе поганом

Появился пес.

Со своим сынком угаром

Расстрелял он парня даром.

Сколько было слез!

Все мещане зарыдали,

На собаку возроптали:

Экий ты злодей!

Ах ты, вонькая скотина.

Погубил ты Константина,

Сам будешь убит.

Не гордися, отымалка, [1].

По тебе пройдется палка,

Ты в очереди.

Не от звонкой честной пули,

Тебя б палками задули

До смерти и квит!

_____________

1) Отымалка (обл.) — тряпка, которой берут горшок из горячей печи.

Вторую песню-сатиру нам удалось совершенно случайно обнаружить в 1936 г. на иркутской «барахолке». Текст песни-сатиры написан на четверти листа, с обеих сторон, по новой орфографии. Это обстоятельство показывает, что песня-сатира устойчиво жила в народной среде и распространялась. Насколько нам известно, песня нигде не была напечатана. Неизвестен и автор песни. Вот она:

 

ПОЩЕЧИНА.

Перекладину тут ладил Ванька-вор,

Лоскуты бросало солнце на забор,

Кандалами звуки плыли и росли,

Неустроева тюремщики вели.

К перекладине подходит роты строй,

Соловьев [2] солдатам рявкнул: «Стой!»

Вслед Анучин губернатор-генерал

Он в карете — пара коней — прискакал...

«Здравствуй, сокол Неустроев, —

с громким хохотом сказал:

Неустроев — неустроен,

Как того сам бог велел!

Переставлю! Перестрою!

Что, политик, онемел?»

Ждал сатрап Анучин слова, багровел...

Неустроев чуть качнулся, побледнел...

— «Я — наместник всей Сибири — это знай,

На колени! Дам прощенье... Выбирай!»

Смертник скупо улыбнулся, губы сжал.

— «Я — наместник всей Сибири. Ты холуй!

Хочешь — падай в ноги и целуй!»

— «Ты наместник?

Ты мой крестник,

Пятерней своей крестил!...

От Иркутска до Рязани

Звук, что волны, покатил,

Будет время, хватит духу

Мы звончее оплеуху

Двинем батюшке-царю».

Кулаками бац Анучин

По небритому лицу:

— «Скверноподданный! Собака! Удушу!»

— «Не к тебе, к служивым моя речь!

На Анучина и штык свой и картечь!»

— «Что ты смотришь, Ванька-вор?

Прекрати скорее петлей разговор!»

— «Ты прощай, земля родная, и цвети» [3].

Перекладину тут ладил Ванька-вор,

Перекладина осталась да топор,

Да с опаской в роте царской разговор.

_____________

2) Соловьев — полковник, ад'ютант генерал-губернатора Анучина, С. Богданович в своих воспоминаниях пишет: «Анучин начал свое владычество с беспримерного издевательства над иркутскими заключенными. Его сообщником и правой рукой во всех его выходках был Соловьев. Иркутская тюрьма под управлением этих двух тиранов превратилась в какую-то адскую бездну».

3) Предсмертное письмо Неустроева кончается словами: «Прощай, земля родная, развивайся, цвети и прими от меня эти идущие из глубины сердца слова». Журнал «Былое», № 6/18. 1907.

Приведенная нами песня любопытна во многих отношениях. Прежде всего, она представляет яркий пример фольклорной интерпретации фактов. Как известно, Анучин был в камере Неустроева только один раз, когда получил пощечину от Неустроева; больше Анучин с Неустроевым не встречался, не присутствовал Анучин также и на месте казни.

Однако, мотив встречи Анучина с Неустроевым в песне дан не случайно; этот мотив, разработанный в диалогической форме, резче подчеркивает социальную драму, придает ей политическую заостренность. С этой точки зрения вполне понятен мотив личной кулачной расправы Анучина с Неустроевым, о которой упоминает песня. В действительности дело обстояло иначе.

Врач Иркутского военного госпиталя Зисман передает, что Неустроев немедленно после пощечины был закован по рукам и ногам, но через два дня перед баней раскован. Когда Неустроев на этот раз не позволил себя заковать, в тюрьму прибыл полицмейстер Маковский и велел арестованного заковать силой. Неустроева «схватили четверо и, повалив на пол, стали бить, рвать за волосы, душить за горло, бить в спину» [4].

_____________

4) Из статьи Ф. А. Кудрявцева. Новые материалы о К. Г. Неустроеве. Журнал «Новая Сибирь» № 3, 1935 г.

В песне, в соответствии с фольклорной традицией, изменен и способ казни.

Очень интересной является также первая из приведенных нами песен, представляющая яркий образец революционного фольклора рабочих. На это указывает не только идейное содержание песни, но и ее стиль. Ритмическое и синтаксически-интонационное членение каждой стихотворной строчки типично для многих песен-сатир, созданных и бытовавших в среде рабочих.

В старой Сибири, в особенности в Восточной Сибири, огромную роль в революционизировании сознания рабочего класса играла политическая ссылка. Здесь, более чем где-либо, были живы традиции декабризма. На сознание демократических масс населения не могли не влиять исключительные по своей наглости издевательства над политическими ссыльными таких лютых царских служак, как генерал-губернатор Анучин. Публичная пощечина, которую он получил от народовольца Неустроева — явилась одним из актов общественной ненависти к царскому палачу.

Приведенные нами песни имеют, на наш взгляд, немаловажное историческое и историко-литературное значение. Они дают дополнительные сведения о том, как демократические слои Иркутска отнеслись к казни учителя-народовольца. Кроме того, они в значительной степени дополняют наши представления о характере фольклора рабочих старой Сибири. Самый факт создания и распространения в рабочей среде подобного рода песен свидетельствует о росте революционных настроений рабочих г. Иркутска в конце прошлого века.

С. БАРАНОВ.

Доцент Иркутского пединститута.

(OCR: Аристарх Северин)

«Новая Сибирь» №3, 1935 г.

Народовольческое движение конца 70-х и начала 80-х гг. XIX века отразилось и в далеком от центра европейской России Иркутске. В 1881 г. здесь возник небольшой народовольческий кружок. Он вел революционную пропаганду и вместе с тем ставил cвоей задачей оказание помощи политическим заключенным и содействие их побегам из Восточной Сибири.

По свидетельству И. И. Майнова, возникновение этого кружка было связано с попыткой народовольцев Юрия Богдановича и Ивана Калюжного организовать в Сибири народовольческий «Красный крест». «Богданович доехал только до Томска, а Калюжный до Красноярска, но в связи с их проездом в Иркутске в 81 г. возник народовольческий кружок, задавшийся целью содействовать побегам из Восточной Сибири (Неустроев и др.) [1]

[1] И. И. Майнов. На закате народовольчества. Журнал «Былое», 1922, № 20.

Из членов Иркутского народовольческого кружка пользовался большой популярностью среди учащейся молодежи учитель Константин Гаврилович Неустроев. Уроженец Якутии, он учился в Иркутской губернской гимназии, а затем в Петербургском университете. Окончив его в 1881 г. со степенью кандидата физико-математических наук, Неустроев занимался педагогической деятельностью в Иркутске (он был учителем в женской гимназии и воспитателем в мужской гимназии). Константин Гаврилович принимал участие в работе местного народовольческого кружка. Он не мог равнодушно смотреть на томящуюся в тюрьме революционную молодежь и стремился оказать ей материальную помощь и помочь побегам из тюрьмы. Одновременно Неустроев вел революционную пропаганду. Современники характеризуют его скромным, очень способным и трудолюбивым человеком. Сам Неустроев считал себя «простым работником» революционного дела и был уверен в его победе. «Я был простой работник, но не изменил святыне знамени. И верю ему, знаю — победоносно водрузится оно», — писал Неустроев в своем предсмертном письме. [2]

[2] Опубликовано в журнале «Былое», 1907 г., июнь.

Работать Константину Гавриловичу пришлось недолго. В октябре 1882 г. он был арестован и заключен в тюрьму по доносу уголовного арестанта Зельцера, который сообщил, что Неустроев поддерживает сношения с политическим заключенным Владиславом Козловским, арестованным по делу о побеге женщин-народовольцев: Богомолец и Ковальской. Прошел год тюремного заключения Неустроева. «Нервы его сильно расстроились. Условия тюремной жизни и вечные столкновения с надзирателями страшно его раздражали. Он постоянно настаивал на необходимости протестов». [3]

[3] Там же.

В октябре 1883 г. происходил первый суд над Неустроевым. Он обвинялся в революционной пропаганде среди учащихся и содействии политическим заключенным. «За недостатком улик» суд постановил только лишить Неустроева права заниматься педагогической деятельностью в течение трех лет. Прошло четыре дня после этого судебного решения. Неустроев попрежнему томился в тюрьме, ничего не зная о приговоре. На основании последнего его должны были освободить из тюремного заключения, но издевательства царского сатрапа, генерал-губернатора Восточной Сибири Анучина, привели к тому, что дело закончилось трагической развязкой.

Анучин начал свое владычество над обширным краем с беспримерного издевательства над политическими заключенными. Это вызвало ряд энергичных протестов с их стороны и привело к крупным столкновениям. В Иркутской тюрьме политический заключенный Щедрин, возмущенный наглостью адъютанта Анучина, полковника Соловьева, по отношению к заключенным женщинам, нанес ему удар кулаком по лицу. Соловьев приказал привязать Щедрина к столу и бил его шашкой. Щедрин был приговорен к смертной казни, замененной пожизненным заключением. Его приковали к тачке.

Другой заключенный, 18-летний гимназист Легкий, был доведен издевательствами тюремщиков до такого состояния, что, выломав ножку от нар, бросил ее в надзирателя. По приговору Иркутского суда юноша Легкий был повешен.

В 1882 г. происходила расправа над политическими каторжанами Карийской тюрьмы (Забайкалье). По приказанию начальства казаки вошли в камеры, когда заключенные еще спали, связали их и избивали прикладами; затем, под усиленным конвоем, политкаторжане рассылались по карцерам соседних тюрем [4].

[4] Ф. Богданович. После побега. Сборник «Кара и другие тюрьмы Нерчинской каторги», стр. 73—91. Москва, 1927 г.

Неустроев, знавший подобные деяния Анучина, питал к нему глубокое отвращение. Между тем, царский сатрап пришел однажды «с визитом» в камеру, где содержался Неустроев. Войдя в камеру, генерал-губернатор обратился к Неустроеву с издевательскими замечаниями: «Стыдно, стыдно!» Чтобы избежать столкновения с Анучиным, Неустроев ушел в угол камеры. Назойливый посетитель вызвал его оттуда и продолжат повторять издевательские замечания. Тогда взволнованный Неустроев ударил его.

За эту пощечину генерал-губернатору молодой учитель был казнен 9 (22) ноября 1883 г.

Дело Неустроева уже описывалось в исторической литературе, но в наших архивах можно найти еще неопубликованные материалы, освещающие отдельные стороны иркутской трагедии 1883 г. Пишущий эти строки при разборке архивных материалов Окружного штаба Иркутского военного округа, хранящихся в Восточносибирском краевом архиве, выявил три ценных документа по этому вопросу. Материалы представляют собою отобранные при обыске письма врача Иркутского военного госпиталя Зисмана, написанные в ноябре 1883 г. своей жене в Петербург [5]. В этих письмах Зисман, товарищ Неустроева по Иркутской гимназии, сообщает ряд сведений о последних днях своего друга. Вместе с тем письма дают некоторое представление об отношении к делу Неустроева передовых слоев тогдашней иркутской разночинной интеллигенции, представителем которой и был врач Зисман.

[5] Вост.-Сиб. крайархив. Фонд Штаба Иркутского военного округа Дело № 27.

В краевом архиве выявлено также дело Иркутского губернского управления «О предании военному суду содержащегося в Иркутском тюремном замке учителя Иркутской женской гимназии Константина Неустроева» (начато 29 октября 1883 г.) [6]. В этом деле мы находим: сообщение командующего войсками Иркутского военного округа о «предании Неустроева военному суду с применением к вине его законов военного времени», заявление-протест К. Г. Неустроева против заковки его в кандалы, наконец, секретное распоряжение начальника штаба округа о приведении в исполнение смертного приговора.

[6] Вост.-Сиб. крайархив. Фонд Иркутского губернского управления. Св. 72, № 1615.

Первое письмо Зисмана датировано 4 ноября 1883 г., когда еще происходил последний суд над К. Г. Неустроевым. В своих письмах Зисман в большинстве случаев заменяет фамилию Неустроева буквой Н, Анучина — буквой А.

«Суд над Неустроевым еще не кончился, — пишет Зисман. — После пощечины он был закован. Следственная комиссия признала расковать. Говорят, что она же докажет, что А. был пьян во время посещения. Говорят, что Н. в своих показаниях выяснил причины, побудившие дать пощечину. Говорят, что Н. сказал поразительную, прекрасную речь, произвел очень благоприятное впечатление на судей (хотя все ветошь там сидит)... Все, что я буду тебе писать о Н., постарайся передать знакомым сибирякам, сибирячкам, особенно Федченко»...

В нашем распоряжении имеется заявление-протест К. Г. Неустроева иркутскому губернатору против заковки его в кандалы, о которой упоминается в письме Зисмана. Неустроев пишет:

«В виду того, что я не ходил три недели в баню, я просил господина смотрителя сделать распоряжение о том, чтобы меня свели в баню. Такое распоряжение и было дано сегодня, 29 октября. Этим случаем я воспользовался, чтобы заявить свой протест против беззаконного лишения меня всех прав, какими я пользовался впредь до заковки меня в ручные и ножные кандалы. После того как я возвратился из бани, я заявил господину смотрителю, что не считаю возможным позволить себя заковать. Имею честь заявить об этом вашему превосходительству и привести мотивы своего отказа. Распоряжение иркутского высшего начальства о заковке меня в ручные и ножные кандалы считаю актом, не оправдываемым никаким законоположением, установленным верховною властью, так как заковка в ручные и ножные кандалы может быть произведена над лицами, лишенными прав. Я же еще не был судим, а потому считаю себя гражданином, обладающим всеми правами, дарованными ему законом»...

Второе письмо Зисмана написано 13 (26) ноября уже под тяжелым впечатлением казни К. Г. Неустроева.

«Из телеграмм «Сибири» Вы уже знаете о совершенном здесь кровавом убийстве, — пишет Зисман. — Оно представляет собой нечто небывалое не только в Сибири, но и в России. Вот некоторые подробности. За 4 дня до пощечины было получено решение по делу Неустроева. Наказание состояло в том, что он был лишен права заниматься педагогической деятельностью в продолжение 3 лет в Восточной или в продолжение 5 лет, если он переедет в Западную Сибирь. Хватит же бессердечия 4 дня не объявлять приговора, а по приезде в тюрьму, вместо того чтобы обрадовать узника, генерал-губернатор начал читать ему нотацию. Н., чтобы избежать столкновения, ушел в угол камеры, но генерал-губернатор вызвал его оттуда и заговорил дерзости. Н. не выдержал и ударил. Тотчас же была послана в Петербург телеграмма на имя государя о том, что «государственный преступник» такой-то нанес тяжелое оскорбление... Получилась санкция на военный суд (но не полевой, как сказано в официальном сообщении, присланном для напечатания в «Сибирь»), Суд приговорил к расстрелянию, но прибавил «заслуживает снисхождения». Конфирмация была представлена начальнику штаба Максимовичу. Этот несколько раз ездил к Анучину просить помиловать (сам боялся или хотел снять с себя ответственность). Анучин и слушать не хотел, чуть не гнал его. Начальник штаба, имевший полную возможность и право помиловать, струсил или захотел выслужиться и утвердил смертный приговор.

Вы положительно не можете себе представить, как возмущено этим убийством все, положительно все здешнее общество, каким сочувствием пользуется убитый. К могиле представлен на две недели караул из казаков. На суде Неустроев произвел прекрасное впечатление. Тотчас после пощечины Неустроев был закован, без сопротивления с его стороны, по рукам и ногам, но через два дня перед баней был раскован. Когда после бани его опять хотели заковать, он сказал, что не позволит себя заковать. «Я раскаиваюсь, — сказал он, что и в первый раз позволил себя заковать, я таким образом был подсобником вашим в ваших злодеяниях. Теперь не дамся добровольно, если хотите силой — можете». Полицеймейстер Маковский приехал и велел при себе заковать силою. Тогда его схватили четверо и, повалив на пол, стали бить его: рвать за волосы, душить за горло, бить в спину. Это Н. сам рассказывал на суде и знакомому.

В ночь перед казнью он написал письма матери, жене, брату и брату жены. В утро перед казнью он читал Лермонтова, и когда его повели на казнь, он поцеловал книгу и пошел. На месте казни он просил солдат убивать сразу...

Когда ему стали надевать саван, он увидал стоящего неподалеку доктора и, подозвав его, сказал ему: «Передайте привет всем дорогим товарищам и хорошим знакомым. Поклонитесь Зисману, Поротову и Казанцеву». Затем бросил взор вокруг себя, воскликнул: «Дорогая моя родина, прости!» И убит. Убит лучший из лучших сынов России, а тем более Сибири... По поводу этой смерти Неустроева хочется сказать:

Какой светильник разума погас,

Какое сердце биться перестало!»

Третье письмо Зисмана относится к 18 ноября 1883 г. Оно свидетельствует, что казнь Неустроева произвела неизгладимое впечатление на все передовые слои иркутского общества и, усилив ненависть к его палачам, вызвала своеобразные в тогдашних условиях проявления протеста. В разных концах города появились надписи мелом большими буквами: «Анучин — убийца», «Анучин убил человека». Ворота генерал-губернаторского дворца были обмазаны кровью. «Убийца!» — неслось вслед Анучину, когда он в своей карете проезжал по городу. По Иркутску распространялось стихотворение, посвященное памяти К. Г. Неустроева. Царское правительство, всячески поощрявшее расправы сибирских сатрапов над политическими заключенными и ссыльными, наградило Анучина новым орденом. Другой палач генерал Максимович, конфирмировавший смертный приговор Неустроеву, был назначен военным губернатором Забайкальской области. Но Анучин, добившийся при своем вступлении в должность расширения полномочий восточносибирского генерал-губернатора, вынужден был выехать из пределов Восточной Сибири. Убийца Неустроева увидел, что окружен презрением и ненавистью со стороны иркутского общества.

«Вот случился факт, — читаем в последнем письме Зисмана, — взбаломутивший наше болото, — факт безотрадный, и я уже несколько дней тому назад написал тебе о нем, но не решился послать даже заказным. Теперь у меня есть деньги, и я посылаю денежным. По прочтении прилагаемого здесь листка (к сожалению, этот листок не выявлен. — Ф.К.) передай в редакцию, а затем товарищам-землякам, наприм., Федченко, Казанцеву или кому другому или другой. Мы все здесь породнились и еще долго будем находиться под давлением этого тяжелого факта... На-днях в разных местах города, на заплотах, было написано крупными буквами: «А. — убийца», «А. убил человека». Говорят, вчера еще обрызгали ворота кровью. Хотя это и утешительно, но мало: человека, да еще какого, не воскресишь»...

Восточносибирским крайархивом выявлен один из списков стихотворения, посвященного К. Г. Неустроеву и распространявшегося в Иркутске, после его казни в ноябре 1883 г. Автор его неизвестен (в конце стихотворения подписаны только инициалы: 1883 г., Д. В.) Стихотворение не блещет особенной красотой формы, но оно проникнуто глубоким сочувствием Неустроеву и ненавистью к его палачам. В стихотворении выражается уверенность, что потомство не забудет Неустроева и проклянет его убийц:

Зачем барабан заунывно трещит,

Покой иркутян нарушая?

По лестнице замка звук цепи гремит,

Невольно за сердце хватая.

Все в башне покоится тягостным сном.

Из башни — жилища героев —

С спокойным и гордым, но грустным лицом

В оковах идет Неустроев.

Еще одна жертва геройской борьбы

За правду, за свет, за свободу

Безвременно гибнет по воле судьбы,

Любовь завещая народу.

Он молод, ему довелось

Тяжелое бремя страданья,

Не вырвался стон из разбитой груди.

Исчадиям тем в посмеянье.

В душе его вера святая живет,

Что правда сильнее булата,

Что время придет и оценят ту кровь,

Которую льет он за брата.

Надейся, товарищ, настанет пора,

Потомство, ту повесть читая,

Запомнит твоих палачей имена

И вытвердит их, проклиная.

К. Г. Неустроев принадлежал к тому поколению революционных борцов, представительницей которых была партия «Народной воли». В. И. Ленин следующим образом характеризовал ее место в общей истории революционною движения: «Мы видим ясно три поколения, три класса, действовавшие в русской революции. Сначала — дворяне и помещики, декабристы и Герцен. Узок круг этих революционеров. Страшно далеки они от народа. Но их дело не пропало. Декабристы разбудили Герцена. Герцен развернул революционную агитацию.

Ее подхватили, расширили, укрепили, закалили революционеры-разночинцы, начиная с Чернышевского и кончая героями «Народной воли». Шире стал круг борцов, ближе их связь с народом. «Молодые штурманы будущей бури», — звал их Герцен. Но это не была еще сама буря.

Буря — это движение самих масс. Пролетариат, единственный до конца революционный класс, поднялся во главе их и впервые поднял к открытой революционной борьбе миллионы крестьян» [7].

[7] В. И. Ленин. Сочинения, т. XV. стр. 464. Статья «Памяти Герцена».

Победивший под руководством большевистской партии пролетариат не забудет героев «Народной воли», к которой принадлежал и Константин Гаврилович Неустроев.

 

(OCR: Аристарх Северин)