С этой целью, в ноябре того же 1890 года, Кэт Марсден снова приезжает в Санкт-Петербург.

На ней было все тоже простое серое платье, белый чепчик и такой же передник с нашитым на нем крестом, а в руках дорожный чемодан.

Она остановила экипаж и назвала извозчику нужный ей адрес. Вскоре экипаж останавливается около одного из домов. На табличке с указанием жильцов дома, она находит надпись – доктор Новиков. Звонит. Её пропускают в дом. По лестнице она поднимается на второй этаж. И вот уже на пороге беседует с прислугой. Её впускают в квартиру доктора и провожают до его кабинета.

Увидев Кэт, доктор Новиков встал из-за стола, и направился ей навстречу. Здесь мы должны сделать необходимое уточнение, что Кэт Марсден говорит на английском и французском языках и знает отдельные русские слова.

– Радость ты наша, как доехала? Письмо я твое получил. Читал и вспоминал, как вместе раненых выхаживали. Что, не отказалась от своей идеи поехать в Сибирь?

– Не отказалась! – ответила радостная Кэт. – Потому и приехала в Россию. Но мне нужна будет ваша помощь. Кроме вас у меня в России нет ни одного знакомого человека. Как называется это слово? Вспомнила! И уже по-русски выговорила – «Круглый си-ро-та».

И оба засмеялись.

– Ты проходи пока в зал, – попросил Кэт доктор Новиков. – Жена устроила там небольшой прием. А у меня есть еще кое-какие дела.

– Сколько я вас знаю – у вас все время находятся, – и далее уже по-русски, и, весело размахивая над головой руками, копируя манеру доктора, выговорила – «кое-какие дела».

И вышла из его кабинета. А доктор ласково улыбался, глядя ей в след.

 

Гостиная комната в квартире доктора Новикова была заполнена самыми разными людьми. Кэт приветливо встречает Мария – жена доктора Новикова, и представляет её своим гостям.

В тот день там собралось чрезвычайно разнообразное общество: немцы, поляки, французы, итальянцы и русские. Разговаривали о самых разных предметах и, незаметно, один из гостей предложил что-то типа игры, в который каждый из её участников должен в двух словах постараться рассказать о достоинствах и лучших свойствах своего народа.

Немец слегка попыхтел и произнес: аккуратность и ученость.

Итальянец сначала на пальцах перебрал все, что он хотел бы сказать, но получалось более двух слов. И тогда, не без доли некоего позерства сказал: – любовь к музыке и живопись.

Далее шла очередь француза, который с жаром сказал:

– Героизм и любезность.

Присутствующая на встрече уже преклонных лет русская княгиня от пустых разговоров задремала.

Француз, как видно, довольно ветреного характера, заметив, что она дремлет, обратился к ней.

– Княгиня, что же вы ничего не скажите в пользу своего народа?

Старая княгиня слегка приоткрыла свои глаза, понимая, что француз обращается к ней, но выдерживала паузу, по какой-то лишь ей одной известной причине и, при этом, внимательно всматривалась в лица присутствующих, словно бы искала кого-то.

Возникла неловкая для всех гостей пауза.

В тот же миг, чтобы сгладить нетактичность француза, выступив буквально на полшага из общего круга, в разговор вступает Кэт Марсден, чем и обратила на себя внимание старой княгини, а заодно и всех присутствующих гостей:

– Русский народ и так хорош без всякой похвалы.

– Но, каким же хорошим свойством он отличается? – удивленно воскликнул француз. – Науки не в цветущем состоянии, живопись, музыка, торговля – плохи, народ невежествен и груб. Он даже, кажется суевернее испанцев.

– Все это чистая правда, – согласилась с ним Кэт. – Но в характере русского народа, а я это увидела во время войны, когда ухаживала за русскими солдатами, есть одно превосходное качество, которое выше ума и других талантов: готовность к самопожертвованию.

Гости переглянулись между собой. Кто-то из них согласился с этим утверждением, но остальная часть гостей лишь пожала плечами от удивления.

А старая княгиня улыбнулась и, в знак благодарности, склонила в сторону Кэт свою голову.

В это время вдруг растворяется в гостиную залу дверь и вбегает молодой еще мужик – крестьянин Добров со склоченной бородой и, в чрезвычайной тревоге, говорит, задыхающимся голосом:

– Кто здесь доктор? Бога ради, поскорее: жена моя умирает!

Жена доктора быстро прошла в соседний кабинет, чтобы передать мужу, что его просят к больной.

Француз имел легкомыслие назваться доктором.

Мужик повалился ему в ноги и стал просить о помощи. Некоторые засмеялись, но в это время вышел сам доктор Новиков. Мужик теперь понял, кто же доктор и, оставив француза, поднялся с ног и подошел к нему.

– Ты доктор?

– Да.

– Я слышал, что ты добрый человек. Жена умирает, не откажи, батюшка, помоги Христа ради. Правда я ничего не смогу заплатить…

– Хорошо, я постараюсь, но мне нужно несколько минут, чтобы собраться в дорогу.

Добров понимающе кивнул. И встал под дверью, за которой скрылся доктор, как верный пес, в нетерпении ожидающий возвращения хозяина.

Француз не унимался. Его словно бес в этот вечер попутал. И, обращаясь к Кэт, говорит:

– Я уверен, что вы при всем вашем патриотизме и любви к русским ни за что в мире не решитесь поцеловать это неопрятное существо.

Девушка сначала слегка вспыхнула от столь уничижительного отношения к, попавшему в беду, человеку, но сдержалась.

– Уж не хотите ли вы биться со мной об заклад? – Кэт было уже самой интересно, чем все это может кончиться. – Сколько поставите?

– Двенадцать червонцев! – самоуверенно выкрикнул в зал француз.

– Хорошо, – принимая условия, ответила ему Кэт. – И я – свои двенадцать. Кладите деньги на стол.

Старая княгиня внимательно наблюдала за тем, как развиваются события.

И вот они оба кладут на стол по двенадцать червонцев. По тем временам это были большие деньги.

– Ну же, целуйте, мы смотрим. Что же вы стоите? – сказал француз, уже полностью уверенный в своей победе, торжествующе обводя глазами всех присутствующих в надежде на их поддержку.

Кэт подошла к мужику.

– Любезный друг, – робко начала она – позволь мне поцеловать тебя как родителя своего. Я надеюсь, что Господь Бог простит мне этот поцелуй, а вам, может быть, он принесет счастье.

Добров, не понимая французский, спрашивает у стоящего при дверях официанта с подносом полным напитков.

– Что она хочет?

– Поцеловать тебя.

– Пусть целует, пожалуйста, если ей это нужно, – с выражением горечи в голосе ответил крестьянин.

И Кэт поцеловала его.

А все присутствующие зааплодировали этому смелому поступку юной англичанки.

Заклад был выигран.

Француз ошеломлен.

Кэт взяла со стола двадцать четыре червонца и подала их Доброву.

– Вот тебе деньги для помощи семье. Благодари вот этого господина, – при этом она указала на француза, – он тебе доставил двадцать четыре червонца.

– Бери деньги! – подталкивая оробевшего Доброва, вторил ей официант. – Это для твоей больной жены.

Мужик обрадовался. Стал засовывать деньги в рубаху, но часть ассигнаций выпала, из дрожащих от волнения рук, и рассеялась по полу. Он встал на колени и стал их собирать.

В это время старая княгиня подозвала к себе англичанку.

Кэт подошла и слегка наклонилась.

– У вас очень доброе сердце, милая девушка. Думаю, что не ошибусь, если скажу, что вы сирота.

– Откуда вам это известно?

– Мне много, что в этой жизни известно. Знаю, что тебя ещё ждут большие трудности.

В это время в зал вошел доктор, готовый выехать к больной.

– Поезжай с ними, ангел милосердия, там может понадобиться твоя помощь.

Молодая девушка, еще до конца не осознавая сказанного, словно ведомая кем-то, быстро прошла через зал и вышла вслед за мужиком и доктором Новиковым.

 

Спустя несколько часов, в больничном корпусе, под дверью, вслушиваясь в происходящее в палате и, чуть ли не заглядывающего в замочную скважину, стоял Добров.

Но вот дверь палаты открывается. На пороге доктор Новиков и сестра милосердия Кэт.

– Можете успокоиться, милейший, – сказал доктор, обращаясь к мужику. – Все сделано вовремя. Думаю, что дня через три её можно будет забирать домой.

– Скажите ему, что я побуду с ней, – устало, улыбаясь, сказала Кэт. – Пусть он идет домой. К детям.

Доктор переводит слова Кэт Доброву.

– Этого вот и нет. Не дает Господь, а мы уже не молоды.

– Нет? Я не понимаю хорошо по-русски. Нет чего? – переспросила уже доктора англичанка.

– Он говорит, что детей у него нет, – вступая в диалог, ответил ей доктор Новиков.

– Извините! – и снова к Новикову. – Доктор, переведите что я не хотела сделать ему больно. А теперь мне надо уйти, женщине нужна моя помощь.

И Кэт возвращается в палату.

Мужик сунулся, было, вслед за ней, но доктор Новиков закрывает перед ним дверь и уводит Доброва с собой.

 

Этим же утром, в Царском дворце, в приемной Государыни Императрицы стоял старший доктор Мариинской больницы с ежедневным рапортом.

Аудиенция закончилась, но Императрица не отпускает врача.

– Вы мне не сказали ещё, что с тем бедным мальчиком. Хорошо ли прошла его операция?

– Операция еще не сделана… – растеряно отвечает Императрице доктор.

– Как? Не смотря на мою просьбу, сделать все, чтобы помочь этому ребенку.

– Умоляю, Ваше Величество, не гневайтесь на меня. Но этот ребенок, вероятно, не понимает, что он просит. Он сказал, что пойдет на операцию, только в том случае, если Вы сами будете находиться рядом с ним. И я не посмел доложить Вам об этом вчера…

– Как вам не стыдно! За что вы промучили это дитя?

Императрица Мария Федоровна взяла в руки небольшой колокольчик. На его звук вошли придворная дама. И склонилась в ожидании указания от Ея Величества.

– Скажите, чтобы немедленно подали карету. Мы с доктором едем в больницу.

 

В больничной палате, где после операции лежала жена крестьянина Доброва, за столиком у окна, подложив руку под голову, спит Кэт.

В палату, уже узнав о приезде Императрицы, совершая обход, входит дежурный офицер.

– Кто вы? – спрашивает ее офицер.

Кэт просыпается и поднимает голову.

– Что здесь делаете и почему в таком платье? – продолжает допытываться офицер.

– Я английская подданная, сестра милосердия Кэт Марсден. Приехала в Россию вчера утром, чтобы иметь возможность договориться о встрече с государыней Императрицей.

– Кто вам сообщил, что Государыня Императрица будет сегодня в больнице? – уже с долей подозрительности, переспрашивает Кэт офицер.

– Видит Бог, никто. Я приехала сюда с доктором Новиковым. И всю ночь провела у постели этой женщины, которой вчера вечером была сделана операция.

– Я вынужден это проверить. Пройдемте со мной.

И прежде чем Кэт вышла из палаты, офицер прошел к окну, внимательно все осмотрел и лишь, затем вышел вслед за ней.

 

В детское отделении больницы, после проведенной операции, ввозят мальчика. Рядом с тележкой идет сама Государыня Императрица. Ее рука лежит на ладони ребенка.

Приход Государыни Императрицы в детское отделение больницы был встречен всеобщим детским ликованием. Дети, способные уже сами передвигаться, с радостными лицами бросились к ней навстречу. Она почти всех знала по имени. Справлялась о здоровье.

И в этот раз она привезла им картинки, карандаши и разные безделушки и, конечно же, лакомства, которые так любят дети.

Камергер двора Его Величества Сиверс выкладывает подарки на стол, а две придворные дамы, сопровождавшие Государыню, одаряют ими детей.

А сама Государыня Императрица в этот момент наблюдает за тем, как мальчика осторожно перекладывали на кровать.

 

В больничном коридоре доктор Новиков сталкивается с Кэт, которую сопровождает офицер.

– В чем дело, офицер? Какие-то проблемы? Это моя ассистентка.

И уже забыв про офицера, обращается к самой Кэт.

– Кэт, ты не поверишь. Это твоя судьба. Божьим промыслом Государыня Императрица сегодня сама приехала в больницу. Она только что присутствовала на операции. Пойдем, я тебя ей представлю. Без Ея доброго покровительства тебе не удастся в России ничего сделать.

И пошли, оживленно переговариваясь, оставив офицера одного.

 

Они нашли Государыню Императрицу в палате для новорожденных.

В этой палате лежали подкидыши. К этим детям, Государыня подходила сама. Кормилицы раскрывали перед ней детей. Она нежно целовала их ручки и ножки. Внимательно осматривала белье на кормилицах.

В палату осторожно вошли и встали у дверей доктор Новиков и Кэт.

Государыня, увидев вошедшего в палату доктора, пошла к нему навстречу.

– Прости, что без предупреждения пришла. Но так оно и лучше. Суеты меньше, – и, после небольшой паузы, добавила, – Да и как не приходить к этим подкидышам. Все эти брошенные дети теперь ведь мои, и во мне должны находить попечение, которого оказались, лишены в своей жизни.

А затем перевела свой взгляд на Кэт.

– Лицо мне ваше знакомо…

– Это англичанка, сестра милосердия Кэт Марсден, та девушка, что была со мной в военном госпитале.

В это время Кэт сделала глубокий реверанс.

– Она приехала просить вашей помощи.

Государыня подошла к ней. Рукой коснулась подбородка. Посмотрела в глаза.

      – Я вспомнила. Эта смелая девушка была награждена мною знаком Российского общества Красного креста. Скажи, ты чай пить любишь?

 

В больничной столовой уже все было приготовлено для традиционного чаепития. Государыня Императрица сидела в центре небольшого чайного стола. За столом находились камергер двора Его Величества Сиверс, доктор Новиков, англичанка Кэт и две придворные дамы. Дежурный офицер был у дверей.

За Императрицей ухаживал Сиверс. Остальные обходились за столом сами. Говорили свободно. Присутствующие, а более всего Кэт увидели в ней ласковую и добрую хозяйку, а не императрицу.

Поставив чашку чая на стол, Государыня обратилась к Кэт.

     – Путешествие, на которое вы просите у меня разрешения, будет трудным. С другой стороны, эти неизлечимые, отторгнутые обществом, эти несчастные вызывают к себе величайшее сочувствие и сострадание. Нельзя не одобрить и не поддержать вашего благородного и человеколюбивого предприятия. Я поручу князю Ивану Голицыну, чтобы он срочно подготовил письмо от моего имени, которое обязывало бы местные власти оказывать вам помощь и покровительство во время путешествия по Сибири, а также давало право на посещение любых больниц и тюрем. Распоряжусь также, чтобы вас снабдили необходимыми денежными средствами.

Доктор Новиков и Кэт радостно переглянулись.

– Сиверс! – далее она обращалась к своему камергеру – Я хочу попросить тебя об одной услуге для меня. Прошу не как твоя Государыня и Императрица, а как мать, отправляющая свое дитя в опасное путешествие. Будь для нашей гостьи заботливым наставником, и переводчиком. А главное, посмотри внимательно, что там, в Сибири делается. Да ты и сам знаешь, не мне тебя учить…

Сиверс молча склонил свою голову, выражая этим полное понимание и свое согласие.

И снова обратилась к Кэт:

– В Якутске посетите преосвященного Мелетия, который более сорока лет был миссионером в этой области и истинно жалкое положение несчастных прокаженных видел сам. По благополучном возвращении обо всем мне доложите и, на основании ваших сообщений, мы постараемся найти необходимые средства на устройство там постоянного для них приюта, в котором если и бессильна медицинская помощь, то, во всяком случае, больные могли бы найти необходимые условия человеческого существования.

Государыня Императрица встала. Все последовали Ея примеру.

– Неделю вам на сборы и, пока дорога позволяет, с Божьей помощью отправляйтесь в путь.

 

Более месяца на перекладных Кэт и Сиверс добирались до Иркутска, а в Якутск, большую часть пути пришлось проехать по реке Лена. Хотя путешествие и до Иркутска было не самым легким, но это было ничто, по сравнению с тем, что пришлось перенести на воде. Три недели они ехали в паузке, не имея возможности раздеться, или переменить одежды; спали, где попало, между грузом, питались самой простой пищей.

 

…Кэт особенно впечатлило раннее утро на Лене. Нагромождение скалистых уступов. Удивительной красоты леса, словно бы вспарывающие туман, своими верхушками, резкие и непривычные для городского человека крики птиц.

Или же, особенно на заре, когда далее метра из-за тумана ничего, не видишь, мощной силы удар по воде, который производит крупная рыбина, выскочившая из глубины вод в погоне за мелкой рыбешкой, заставлял вздрагивать даже бывалого человека,

Однажды они увидели красавца медведя, лакомившегося на берегу пойманной рыбой. Вокруг, играющие друг с другом, медвежата, которые лишь учуяв посторонние звуки и, завидев, идущее по реке, наше судно, затрусили под спасительные широкие кроны елей.

Таким образом, несмотря на то, как менялись, пленяющую душу, своей красотой, пейзажи, Кэт за каждым поворотом, ожидала увидеть конец этого пути. Она даже пробовала ловить рыбу. Вначале Сиверс увлеченно помогал. Но каждый раз она выпускала пойманную рыбину обратно. Ей не хотелось видеть, как та будет умирать в мучениях у ее ног.

Сиверс махнул на это рукой. И следил, чтобы она сама за борт не вывалилась.

Судно продолжало свое монотонное движение. Сиверс, и тот, уже не выдерживал и часто перегибался за борт. Его мутило.

Что же тогда говорить о юной девушке, которая к концу этого путешествия лежала словно куль, почти без движения и вся зеленая лицом…

 

Когда они, наконец-то, добрались до Якутска, то там же, не берегу Лены, имели возможность сходить в баню.

И, с непривычки-то, Кэт чуть не угорела. Местные бабы вытащили ее полуживую на воздух.

Когда Сиверс увидел, что Кэт на руках выносят из бани, то бросился к ней.

– Убью, дурры. По этапу у меня, в Сибирь пойдете…

Бабы, более от неожиданности, чем со страху, чуть не уронили девушку.

– Куда уж далее-то? И так, уж, почитай, в самой Сибири, – молвила в ответ банная девка Фрося – самая молодая из них.

Сиверс понял, что, действительно, дальше и послать их уже некуда, и более спокойным голосом.

– Что с ней? Да прикройте же ее, нехристи. Она же ангельского чина.

Одна из женщин уже сама вынесла платяной плат и прикрыла им Кэт.

– Да, кто же знал, что она по-нашему то, не понимает, – отвечала все та же Фрося. – Я спрашиваю – парку то поддать? А она, знай, улыбается, да головой кивает. Я и поддала. А она опять головой кивает. Я и поддала…

– Тебе самой не мешало бы по одному месту поддать.

– Так я и не против. Особенно после баньки-то. Совсем не против…

Сиверс внимательно посмотрел на эту ядреную, раскрасневшуюся от жара, девку, которая сама была в легкой мокрой ночной рубашке, плотно облегающей ее красивое молодое тело.

– Кто же она такая, что ты весь, как петушок молодой, вокруг нее ходишь?

– Да почитай, что самой Государыни Императрицы Марии Федоровной… дочка будет, – после небольшой паузы ответил Сиверс.

Бабы, стоящие вокруг Кэт и до этого слушавшие перебранку Фроси с Сиверсом, сразу же переключили свое внимание на девушку. Это когда же еще в Сибири «императорскую дочку» живьем-то увидишь?

Но вот Кэт открыла глаза.

И все вздохнули с облегчением.

А Фрося пошла в баню, но, на пороге задержалась и, загадочно улыбаясь, внимательно смотрела на Сиверса…

 

Владыка Мелетий – епископ Якутский и Вилюйский стоял на коленях на молитвенном правиле в своей резиденции. Вошедший в палаты юноша склонился над епископом, и сказал о приезде гостей. Владыка перекрестился. С помощью церковного служки, уже престарелый архиерей, поднялся с колен, и опустился в стоящее рядом кресло.

Кэт и Сиверсу разрешено войти. Они оба склоняются под благословление Владыки. И затем, по приглашению Мелетия, рассаживаются, в стоящие рядом, кресла.

– Вот ты, оказывается, какая, – начал Владыка, всматриваясь в лик молодой девушки. – Я представлял тебя немного старше. Матушка Императрица мне отписала все про тебя. И про то, что на войне с нами была, и про твое желание найти лечебную траву для несчастных. Есть такая трава. Сам ее видел.

И тут Владыка улыбнулся.

– Хотя, дочь моя, как ты и сама понимаешь, трава может быть самой разной, все в руках Божьих. К тому же мне хорошо известны все трудности, лишения и опасности, через которые тебя надо будет пройти, чтобы добраться до бедных прокаженных. Однако, сейчас время обеда, и я, приглашаю вас разделить со мной мою трапезу. Там-то вас никто уже так не накормит.

Все встали. Послушник поддерживал преосвященного Мелетия. Кэт и Сиверс выходят вслед за Владыкой из кабинета и двери закрываются.

Столовая в резиденции преосвященного Мелетия была скромной. Стол на двенадцать персон да угловой резной иконостас.

Епископ после молитвы благословил трапезу. Сам он сидел в центре стола. По правую руку от него был Сиверс, а по левую сидела мисс Кэт Марсден.

За столом им прислуживал юный послушник.

Стол был накрыт преимущественно рыбными блюдами, но их разнообразие и красота, отменное приготовление очаровали Кэт, которая не забывала при этом слушать и Мелетия.

– В Якутии, – негромко говорил он, – вы познакомитесь с отцом Иоанном, который, по моей просьбе, будет сопровождать вас ко всем прокаженным, находящимся в его округе. Это удивительный человек. Настоящий подвижник. Трогательно видеть его любовь к несчастным страдальцам. Он единственный, пожалуй, человек, который не боится посещать их. И поэтому, истинно он – отец им и они ему – духовные чада, как он их всегда называет.

Во всю свою жизнь не видела я более преданного Христу человека: любовь к Спасителю побеждает для него все трудности и опасности, лишь бы иметь возможность повествовать этим несчастным о Христе.

Однако, видя, что гости уже прекратили трапезу, епископ поднялся. Все последовали его примеру.

– Мои молитвы будут сопровождать вас на всем этом пути. А теперь давайте возблагодарим Бога за ниспосланные нам дары…

И юный послушник начал читать благодарственные молитвы по вкушении пищи.

 

Из Якутска сформированный экспедиционный обоз двинулся по Вилюйскому тракту, и мы можем познакомиться с его участниками.

В Якутске, стараниями Сиверса, экспедицию пополнили исправником Фокиным (мужичком крепким, но малого роста и, слегка располневшим, к своим сорока годам) и фельдшером Куроедовым (в отличие, от исправника, фельдшер был, как жердь и когда он сидел на лошади, то ногами почти касался земли, но при этом обладал благородной внешностью и пышными усами).

Когда они, вдруг, оказывались рядом, то их вполне можно было принять за Дон Кихота и его слугу, естественно, с поправкой на время, и место действия, в которых разворачивались эти интереснейшие события.

Экспедиционный обоз включал в себя три телеги, наполненные теплой одеждой, продуктами и медикаментами, десять верховых и три запасные лошади.

А уже перед самым отправлением пришел отец Иоанн Винокуров и обер–офицер лейб-гвардии Казачьего полка Илья Прокофьев. О том, что отец Иоанн «окормляет» прокаженных в этих местах, Кэт уже слышала от Владыки Мелетия.

Батюшка был чуть выше среднего роста, довольно легким на подъем и очень пластичным в своих движениях. Русые, вьющиеся волосы были убраны назад. По своим годам, он был ровесник Сиверсу. То есть им обоим было за пятьдесят. Но вот глаза отца Иоанна были удивительно молодыми. Можно даже сказать, что в них проскальзывали «веселые смешинки», сохранившиеся в нем еще с самого детства. Да и сам весь, словно бы светился, каким-то внутренним неуловимым, но хорошо ощутимым светом и любовью, которая чувствовалась, при общении с ним.

Молодой обер-офицер Прокофьев сам вызвался в экспедицию, – о чем Кэт поведал Сиверс – когда услышал, с какой целью они идут в эти опасные места. К тому же, он умел хорошо обращаться с лошадьми, а это было чрезвычайно важно потому, что весь последующий путь порядка 2500 верст участникам экспедиции предстояло проехать верхом.

Это был молодой казак 26 лет от роду. С детства приученный к работе с лошадьми и владению оружием. Роста выше среднего. Хорошо сложенный. Белокурый с черными, как смоль усами.

Благословясь, тронулись. Первое время еще балагурили, но во второй половине дня все уже порядком подустали. Солнце клонилось к горизонту. Особенно трудным это путешествие оказалось для Кэт, которая до сих пор никогда не ездила верхом, но изо всех сил старалась держаться.

Вскоре сделали привал. Наступила ночь. Солдаты были выставлены на охранение. Фельдшер Куроедов уже спал в палатке, а вокруг костра сидели Кэт, Сиверс, казак Прокофьев, исправник Фокин и отец Иоанн.

Все со вниманием слушали отца Иоанна.

– Человек, как говорил мне некогда мой духовник – чудное, прекрасное, величественное творение Божье. К нему и подходить надо с любовью. Как к цветку, как к камню драгоценному. А что значит подойти? Не учить его как надо жить, это он и без нас с вами знает, а молиться. Молится так, чтобы молитва твоя о нем, пред Господом, дышала любовью и исходила от всего сердца твоего. И ты, вскоре сам увидишь перемену в том, за кого ты молишься. Особенно с инородными и прокаженными. Сколько им приходится перестрадать, никто никогда не поймет. Во всем свете нельзя найти людей, более несчастных, чем они. Здесь наскоком нельзя. Особенно в том, что касается веры во Христа. Был здесь до меня один батюшка. То ли выслужиться хотел, то мне неведомо, но чуть ли не силком якут по лесам отлавливал и крестил. Больные ли, здоровые – все одно.

В разговор вступает исправник Фокин.

– Я думал, что только у нас такие «инициативные», а оказывается и в вашем «департаменте» встречаются.

Его поддержал Илья.

– Нет ничего опаснее инициативного и услужливого дурака. И что же? Чем закончилась эта история?

– В тот год зима была лютая. Снежная. Забрался он в одно дальнее поселение. И так завьюжило, что и выйти было уже нельзя. Да и куда идти? Метель. Неделя прошла. А там и продукты уже на исходе…

И тут свой интерес к этой истории проявила Кэт.

– Ну, и что же дальше?

– Съели они его. Вот что.

И тут Кэт чуть не поперхнулась чаем.

– А потом поблагодарили Бога за свое спасение, – продолжал священник.

Тут уж Илья всласть и во весь голос рассмеялся.

Сиверс вытирал слезу, выступившую на глазах.

– Тут уж и сам не знаешь, что делать. Смеяться или плакать, – закончил свой рассказ отец Иоанн.

Какое-то время все сидели молча. Костер медленно догорал. Небо было усыпано звездами.

 

Экспедиционный обоз шел вторую неделю. Сильная жара днем, холода ночью; мириады комаров и насекомых, ослепляют глаза и наполняют вам рот и нос. Сырость от болот, опасность от медведей; пища, состоящая обыкновенно из черных сухарей и чая.

Местные жители по одному, а то и целыми группами, появлялись на всем пути следования нашего обоза, и там, где невозможно было проехать, они расчищали дорогу, а по болотам, наиболее опасным и непроходимым, строили мосты (стелюги). Но, каждый раз, по мере приближения самой экспедиции словно бы растворялись в лесу.

Когда солнце было в зените, они вышла к озеру Абунгда. Экспедицию встретил выборный староста и якуты в числе до 20 человек.

Когда Кэт сошла с лошади, то все якуты, от мала до велика, упали перед ней на колени.

Кэт, с недоумением, обратила свой взор к Сиверсу.

– Не удивляйтесь, – сказал тот, – в Сибири молва всегда идет чуть впереди. Для них вы небесный посланник. Иными словами – Ангел.

Взрослая часть населения в это время уже подносила к ногам девушки шкуры редких зверей. Ставили емкости, наполненные медом диких пчел. Резные изделия.

Сиверс отрядил солдат складывать подарки на телегу.

– Что вы делаете? – воскликнула девушка. – Это нельзя брать. Это какая-то ошибка…

– Обидятся. Еще хуже будет, – тихо промолвил в ответ Сиверс, перебирая руками жаркий мех.

Кэт лишь махнула рукой. Делайте, как знаете.

Их пригласили к огню, предложили чай. Кто-то из якутов уже кормил их лошадей.

Пока мужчины снаряжались, несколько женщин помогли Кэт уединиться и искупаться в озере. В такое время года они уже не входят в воду и с любопытством смотрели на то, как она плавала. Улыбались и покачивали головами.

Кэт уже ждали. Отряд готов был двигаться дальше. Но в этот момент раздался оглушительный гром. Лошади встрепенулись. И сразу же пошел сильный ливень. Пришлось оставаться и натягивать тенты, готовясь к ночевке в этом месте.

 

Следующим утром в Гук-кель – крестьяне повезли продукты. Степан Хвостов почитай уже третий год, как возил прокаженным еду, выделяемую для них, поочередно, жителями его села.

В этот раз сосед Павел упросил его взять с собой. Работы все были закончены. Охотничий промысел еще не начинался. Они ехали уже почитай второй час, и Степан продолжал свой рассказ.

– Когда прокаженный умирает, то он остается в юрте вместе с живыми до трех дней. Спят без подстилки. Почитай просто на голой земле. Если есть, какой скот, то он находится в той же юрте.

– Кто сказал или сам видел?

– Когда оспа началась, я к ним доктора привозил. Сам он, правда, к ним так и не подошел. Посмотрел издалека. Посыпал вокруг каким-то белым порошком и сразу назад. Мы тогда с ним руки водкой промывали. А потом уже и сами выпили.

Телега дошла, до какого места, отмеченного большим камнем. Метров сто от него стояла юрта. Как правило, продукты встречали, и больные всегда выползали на улицу. Но в этот день никого не было видно.

«Спят они что ли?» – подумал Степан, а потом взял свое ружье и выстрелил в воздух.

– Ты что делаешь? Совсем обалдел? – пытался остановить его сосед.

Но вот из юрты вышла маленькая девочка якутка, 8-10 лет.

Первым увидел ее Павел.

– Смотри, совсем ребенок. А матка-то где же?

– Нет, матки. Пожалуй, никого у нее уже нет.

Они увидели, как девочка с трудом стала вытаскивать из юрты чей-то труп.

Степан достал из мешка бутылку с самогоном. Открыл её, и налили себе полный стакан.

– Упокой, Господи их души.

И протянул свой стакан Павлу.

Павел пить не стал. Он молча смотрел на то, как ребенок пытается вытащить из юрты следующего покойника.

Выпив, Степан вытащил из-под соломы лопату, и пошел копать яму.

«И зачем только я с тобой поехал?» – подумал Павел.

А потом встал с телеги и пошел помогать Степану, копать могилу.

В это время девочка подтаскивала к выходу юрты третьего покойника.

Парни справились с могилой быстро. Песчаная почва копалось легко.

Девочка в это время сидела и молча смотрела на то, как они работали.

Затем Степан выпряг из телеги свою лошадь. Вытащил заготовленную заранее крепкую веревку. Не подходя до юрты метров тридцать, бросил веревку девочке. Та уже знала, что надо делать. Бедный ребенок привязывал веревку к ногам покойного и с помощью лошади Степан оттаскивал труп к яме, где и оставлял. После чего он отводил лошадь. А девочка должна была столкнуть труп в яму. И все повторялось снова…

После этого девочка отошла к юрте, где села прямо на землю и внимательно наблюдала за тем, как Степан забрасывает яму землей.

Павел уже вернулся к телеге.

Вскоре подошел и Степан со своей лошадью. Пока он ее запрягал, Павел уже успел налить и себе полный стакан самогонки.

– Поехали, Павел, – сказал сосед, усаживаясь на телегу. – Уработался я что-то сегодня.

Павел молча сел на телегу и они поехали.

И поселок, и девочка вскоре остались за поворотом. И тут Павел соскочил с телеги, и какое-то время шел рядом, а потом и совсем остановился.

Степан приостановил лошадь.

– Брось, Павел, не чуди! – сказал он соседу.

– Неужели ты ничего не понимаешь? Или у тебя совести совсем не осталось? Это же дитя малое, ребенок. И ты хочешь оставить его здесь одного на растерзание волкам? Это же Божье создание. Её-то в чем вина?

– Знай одно – назад ходу не будет! – зло бросил ему в ответ Степан. – Да я тебя и сам пристрелю, если вдруг вздумаешь вернуться!

– Скажи моим парням, пусть завтра принесут к камню ружье и топор. Уже, поди, не малые, сами проживут.

– А жене-то, что передать?

– Скажи, что люблю. Но ответ за дите, пусть и чужое, придется держать перед Богом.

Степан тронул лошадь

«И зачем только я его взял с собой?» – подумал он и быстро погнал лошадь домой, ни разу не обернувшись назад.

Павел, проводив соседа взглядом, повернул в обратную сторону.

 

Утром следующего дня на взгорке у камня стояли три парня-погодки. Один держал ружье. Другой – топор. А третий одежду, что прислала мать.

Павел, не доходя до детей метров двадцать, опустился перед ними на колени.

– Сынки, не поминайте батьку лихом. Чему мог, тому научил. Мать берегите. Бога не забывайте. В трудную минуту друг друга поддерживайте. Спасибо за вещи. И ступайте с миром.

Павел, продолжая оставаться на коленях, смотрел, как дети медленно повернули в сторону дома. По его щекам потекли слезы. А когда они скрылись с глаз, то упал на землю и громко, во весь голос зарыдал.

А когда, через какое-то время он поднял голову, то перед ним сидела девочка- якутка и молча смотрела не него…

 

Экспедиционный обоз в это же самое время перешел через брод небольшую, но стремительную речку, и теперь шел по бездорожью сквозь лесную чащу. И тут исправник остановил свою лошадь, а так как он двигался впереди обоза, то и весь обоз сделал вынужденную остановку.

Сиверс подъехал к Фокину.

– Что там?

– Кажется медведь. И крик. Возможно человеческий. Надо бы проверить.

Сиверс дал команду, чтобы Куроедов, Кэт, батюшка Иоанн и охрана обоза оставались на месте. А сам с Ильей и исправником Фокиным поскакали вперед.

Англичанка дождалась, пока Куроедов перевел ей на французский то, что сказал Сиверс. Выслушала. Всё поняла и пришпорила свою лошадь вслед за ними…

– Мисс, остановитесь, – кричал ей вслед фельдшер Куроедов. – Вам туда не велено…

Вскоре она их догнала. То Сиверс, то Илья, поочередно выступали во главе этого небольшого конного отряда, словно бы желая тем самым как бы ускорить ход самого времени.

Рев зверя и даже человеческие, если это можно было назвать, человеческими, крики были слышны уже совсем рядом.

И в этот момент лошадь Кэт неожиданно для всех вырвалась вперед…

 

Вдоволь наигравшись с прокаженным, медведь уходил к лесу, вяло, реагируя на тявканье небольшой собаки, пытавшийся защищать своего больного хозяина.

В это самое время на поляну вынесло лошадь Кэт.

Конь, почуяв медведя, сделал свечку и, сбросив с седла девушку, умчался прочь.

Медведь, уже в свою очередь, увидев лошадь и всадника, быстро развернулся в их сторону и с ревом стал подниматься на задние лапы.

Илья и Сиверс уже соскочили со своих лошадей, и выбежали на край поляны. Они увидели медведя, который приближался к Кэт, которая от удара на землю еще не пришла в сознание.

Илья выхватил из ножен казачью саблю. И со словами: «Попытайтесь оттащить Кэт!», – бросился под медведя как раз в тот момент, когда он всей своей массой уже готов был обрушиться на девушку.

Медведь сам напоролся на подставленный офицером клинок. Взревел. Выгнулся дугой.

Казак в это время успел нанести еще несколько ран, проворачивая клинок в утробе зверя.

Сиверс оттащил Кэт в тот самый момент, когда медведь, заваливаясь, подмял под себя Прокофьева.

Когда Кэт пришла в себя, то увидела, Фокина, что с её лошадью выходил на поляну.

На первом белом снегу была хорошо видна кровь, практически разорванного по кускам, несчастного прокаженного.

Отец Иоанн, прикрыв останки плащом, читал соответствующие случаю молитвы.

Солдаты охранения уже успели вырыть могилу.

Куроедов из веток сделал небольшой крест.

Батюшка взял на руки то, что было прикрыто плащом, и бережно передал одному из солдат, успевшему опуститься в могилу.

Испачканный в чужой крови, слегка припадая на одну лапу, щенок потеряно ходил среди людей.

Кэт уже полностью пришла в себя и теперь лишь молча наблюдала, как несчастного предавали земле.

Могилу засыпали землей. Куроедов поставил крест.

Вскоре обоз готов был двигаться далее.

Девушка вместе фельдшером Куроедовым и Сиверсом стояли у телеги, на которой лежал Илья.

Куроедов шутил:

– Для того казак родится, чтобы царю на службе пригодиться.

Сиверс перевел Кэт слова этой известной поговорки.

Илья попытался подняться.

– И даже не пытайтесь, – встрепенулся фельдшер. – Слава Богу, что так отделались. Но я не исключаю легкого сотрясения мозга. – И, уже обращаясь к Кэт, добавил:

– Не разрешайте ему подниматься.

Обоз тронулся в путь.

Кэт ехала рядом с телегой, на которой лежал Илья. Несколько царапин и слегка помятые кости дали возможность фельдшеру проявить свою власть и уложить молодого офицера на телегу. Лошадь Ильи была привязана к телеге и шла позади нее.

Всю дорогу через лес она что-то увлеченно рассказывала Илье. Иногда склонялась над ним и отбрасывала с его лица веточку или иную соринку, спустившуюся на него с деревьев, под которыми проходил обоз.

Одна беда, она не знала, что Илья ни слова не понимал из того, что Кэт так мило лепетала ему по-французски. Он лишь улыбался ей в ответ. И тискал оставшегося без хозяина щенка, которого Кэт посадила к нему ему на телегу.

Он несколько раз порывался привстать, но Кэт его сразу же укладывала. И вообще вела себя с ним, как настоящая сестра милосердия.

Вскоре отряд вышел к новому поселению прокаженных. Впереди показались юрты. Их уже ожидали. И как только заметили, склонились к самой земле. Кто-то просто встал на колени.

Исправник Фокин сразу же начал раздавать теплые вещи и продукты, отмеряя в одни руки и одежду, и часть продуктов.

Фельдшер, в свою очередь, осторожно и внимательно осматривал больных.

Один из них принес траву, которой интересовалась Кэт, и теперь отец Иоанн рассказывать ей о том, как ей правильно пользовать больных.

После того, как было роздано вспомоществование, было предложено вознести молитвы о здравии Ея Императорского Величества Государыни Императрицы Марии Федоровны.

Отец Иоанн начал готовиться к чтению благодарственного молебна. В юрте установили выделанный из березового ствола стол, на котором батюшка раскладывал иконы, возжигал свечи. Бережно разворачивал Святое Евангелие. Выкладывал крест, кадило и другие предметы церковного обихода…

В юрте начался молебен. Нельзя было без слез, видеть их на коленях, крестящихся исхудалыми руками, часто без пальцев, едва поднимающихся от слабости, видеть их лица, страшно обезображенные этой болезнью, и глаза, в которых вы можете прочесть, что всякая надежда у них потеряна.

Вдруг отец Иоанн запел, благодарственные к этому случаю, тропари. Он пел удивительным, чистым детским голосом, который никак не вязался с самим обликом этого пятидесятилетнего священника.

Свеча, находившаяся в его руках, высветила удивительный в своей строгой красоте лик священнослужителя, стоявшего пред Господом на молитве.

В световой круг вслед за ним, и – к нему, а значит, и – к Господу нашему, Иисусу Христу, стали подтягиваться прокаженные. Многие не могли ходить, и они тянули к нему свои больные тела при помощи табуреток.

Словно мотыльки, слетались они на огонек его свечи, опалялись через Слово Божье, звучащее в этой убогой юрте, и каждый из них, как та птица Феникс возрождался в горниле молитвы, звучащей в устах отца Иоанна.

И там, где только что была жизнь, без надежды и без всякого утешения, произошло разительное изменение.

Прокаженные – словно дети малые – заулыбались. В это мгновение, Кэт искренне уверовала, что они, через отца Иоанна, действительно общались в этот момент с самим Богом.

И понимала всем своим сердцем, что молитвы эти были Им услышаны.

Кэт чуть позже сделала в своем дневнике следующую запись: «Вместе с молитвами, мы сами, словно бы возносились в это мгновение над самой юртой и молившимися в ней. Над поляной, где она стояла и над людьми безмолвно застывшими вокруг юрты, в слушании молитвы своего собрата. Мы поднимались вверх подхваченные пламенем христианской любви над полями и лесами, ее реками и морями, уже над самой страной. Возносились туда, где миром правила жертвенная Любовь».

 

В Якутию пришли заморозки. Река покрылась коркой крепкого льда, когда обоз подъезжал к юрте, рядом с которой был срублен новый деревянный дом.

Павел с девочкой вышел на улицу. На девочке-якутке были огромные валенки и подвязанная веревкой рубашка самого Павла. На голове светлый платочек.

Остановились. Стали разгружаться. Отец Иоанн и фельдшер подошли к девочке, чтобы осмотреть ее.

Илья занимался лошадьми. Их надо было накормить и напоить. Сиверс о чем-то разговаривал с Павлом, когда к ним подошел отец Иоанн и фельдшер Куроедов.

– Такое впечатление, что у девочки была страшная оспа. И вполне возможно, что можно рассчитывать на её выздоровление.

– Спасибо, отец Иоанн, – сказал в ответ растроганный мужик. – Не могли бы вы окрестить девочку?

– С великой радостью. Сейчас же и начнем готовиться к таинству. А ты, Павел, ступай пока к реке, да выруби в ней Иордань.

Кэт показывала и передавала девочке оставшиеся в багаже книжки и игрушки. И о чем-то, как могла, пыталась разговаривать с ней.

Павел топором вырубал Иордань.

Илья помогал, выгребая из проруби лед.

Фельдшер, исправник и Сиверс уже пили чай.

Через какое–то время на взгорке у знакомого нам камня, появились трое сыновей Павла. Вместе с ними шла женщина – их мать и жена Павла – Екатерина.

В это самое время отец Иоанн уже окунал худенькое тело Софии, так решил назвать ее Павел, в ледяную прорубь.

– Крещается раба Божья София во имя Отца. Аминь! И Сына. Аминь! И Святого Духа. Аминь!

Павел держал в руках свой тулуп, в который принял девочку и передал ее в руки Кэт, нечаянно ставшей её крестной мамой.

А батюшка стал помазывать ребенка Святым миром.

Женщина поклонилась в пояс своим сыновьям. И широко рукой перекрестив их, благословила на самостоятельную жизнь. И затем, с небольшим узелком, стала спускаться с горы, слегка утопая в первом снегу.

Екатерина подошла к участникам таинства, когда Отец Иоанн уже причастил Софию Святыми Дарами. Поклонилась низко в пояс всем присутствующим. И молча взяла у батюшки благословление. А затем, повернувшись к Павлу, также молча, со всего маха, врезала ему звонкую пощечину.

Сиверс, вышедший, в это время на крыльцо, аж крякнул от удовольствия.

Павел просто рухнул в сугроб.

Екатерина приняла из рук Кэт девочку и медленно пошла в сторону дома, срубленного Павлом, и который с этого момента становился и домом для их семьи.

Павел развел руками, словно бы прощаясь со всеми. И хотел, было, последовать за женой, но его окликнула Кэт:

– Подождите! – и сняла с шеи свой серебряный крестик. – Примите это от меня, в подарок. Для девочки. Пусть она никогда не забывает Господа Бога и этого удивительного дня.

И передала смущенному Павлу свой серебряный крестик.

– Мир вашему дому! – произнес священник, и широким крестом благословил, уходивших Екатерину с девочкой и Павла.

 

Понимая, что посетить все поселения прокаженных мы они уже не успевали, так как началась зима, Сиверс предложила разделить экспедицию. Далее он поехал с отцом Иоанном, а сопровождать Кэт было поручено Илье. Основной же состав экспедиции с фельдшером Куроедовым и исправником Фокиным уже пошел в направление Якутска.

 

Лесная дорога, по которой ехали Кэт и Илья Прокофьев, вскоре вывела их к реке.

Перекрестившись, Илья тронул лошадь. Полынья оказалась буквально в двух метрах от противоположного берега.

Илья с силой стеганул коня, который выскочил на берег и вытянул за собой возок с поклажей. Правда, Кэт же не удержалась и вывались из саней прямо в ледяную полынью. Тулуп быстро намок и камнем потянул её ко дну.

Когда Илья оглянулся, и увидел, что девушки в возке нет, он мгновенно сбросил с себя свой тулуп и с разбегу нырнул в полынью вслед за ней.

 

Потом они стояли на лесной поляне в самом ее центре, где Илья разложил гигантский костер. Им обоим пришлось раздеться. Кэт пыталась несколько раз отвести свой взгляд от этого человека, который уже дважды, рискуя своей жизнью, спас ей жизнь, который претерпел столько лишений, чтобы помочь им в этой экспедиции.

Но что-то вновь и вновь, сквозь огонь и заволакивающий дым, заставляло Кэт всматриваться в это удивительное лицо и совершенное тело воина и мужа.

Кэт, посвятившая себя Богу и несчастным прокаженным, сейчас сама была самым несчастнейшим из людей. Потому, что, выжить, после всего того потрясения, что они перенесли в этих лесах, можно было лишь через иное, еще более мощное потрясение.

Через Любовь. И она первая пошла к нему навстречу…

И в тот момент, когда эти Божья создания воссоединились, пылающий костер словно бы вздрогнул и изверг из себя миллиард светящихся золотистых искр, вброшенных в небо, чей-то могучей рукой.

Кэт и Илья и сами уже парили где-то высоко, высоко.

Утром солнышко высветило мирно стоявшего коня рядом с возком, где, запорошенные снегом, спасли два самых счастливых человека на земле.

 

В самом Якутске, в доме губернатора готовились к торжественной встрече участников экспедиции.

В гостиной, стоя перед зеркалом, поправляла свою прическу жена губернатора. Её муж был с ней рядом и терпеливо дожидался, когда жена справится со своим туалетом.

– Что происходит в нашем Богом забытом отечестве, если англичане приезжают в Сибирь, чтобы учить нас жить…

– Радость моя, но вот тут ты не права, – пытаясь успокоить жену, начал губернатор. – Её приветила Сама Государыня Императрица. Благословил преосвященный Мелетий. Съездила бы с ними. Глядишь, весь почет самой бы и достался.

– Что же ты раньше-то не надоумил? Да, Слава Богу, Господь уберег.

– Я тебя прошу. Мы задерживаем начало торжественной церемонии.

Губернатор подал жене руку, и они вместе вышли в зал приемов.

В зале приемов Дома Губернатора в этот вечер собрался весь цвет высшего общества, включая духовенство во главе с высокопреосвященным Мелетием. Все пришли в этот день, чтобы встретить отважную сестру милосердия – англичанку Кэт Марсден.

Когда Кэт и камергер Двора Его Высочества Сиверс вошли в зал приемов, он взорвался аплодисментами.

Они вновь подошли под благословление к сидящему в кресле, высокопреосвященнейшему Мелетию, епископу Якутскому и Вилюйскому.

А потом были представлены губернатору с супругой.

– Братья и сестры! – начал свое обращение к гостям епископ. – Как прекрасно звучат сегодня эти слова. Появление человеколюбивой иностранки, нашей сестры во Христе, юной мисс Марсден среди поселенцев утешили несчастных, подняли упавший от безнадежности дух их и воодушевили надеждой на лучшую будущность. Повсюду воспринимали ее появление, как явление ниспосланного им Ангела. Она и есть ангел – ангел милосердия. Позвольте мне, от всех вас, вручить юной Кэт, в знак признательности, за ее беспримерный подвиг, во благо, впавших в несчастье, наших пасомых – Благодарственную Грамоту, и пожелать ей многая лета.

Церковный хор подхватил здравицу, а епископ Мелетий вручал Кэт Благодарственную грамоту.

И вместе с грамотой, в особом стеклянном сосуде была и трава, та самая, в поисках которой Кэт Марсден и совершила это удивительное путешествие в Сибирь.

Кэт выступила с ответным словом:

– Дорогие мои братья и сестры, уже несколько лет, как судьба промыслом Божьим удерживает меня в границах вашей необъятной Родины. Я покорена вашим удивительным народом, его самопожертвованием и необычным милосердием. Но все результаты нашего исследования я приношу к стопам Ея Величества, потому что по милости Божьей Государыня Императрица Мария Федоровна дала мне возможность совершить этот труд, и этот подвиг. Без Ея доброго покровительства я не смогла бы сделать ничего. А сейчас, я хотела бы обратиться ко всем присутствующим с просьбой помочь в сборе средства на устройство постоянного приюта для несчастных, которые вызывают к себе величайшее сострадание и сочувствие. Я знаю, что в вашей стране есть хороший обычай, когда в желании помощи кому-то люди пускают по кругу шапку.

Мелетий, заметив, что в зале все были без головного убора, начал снимать с головы свой клобук. Церковный служка принял его из рук епископа, заправил мантию внутрь головного убора и подошел с ним к миссис Кэт.

Кэт взглянула на епископа, а он улыбнулся ей в ответ.

– Простите меня за столь ничтожный взнос. Но это все, что у меня осталось, – сказала она и, сняла с себя свои серьги, первая положила их в «шапку».

Церковный служка с клобуком в руках стоял и не знал к кому идти дальше.

Помогла жена губернатора.

– Что застыли, как неживые? Складывайте свои побрякушки на Божье дело, – и стала снимать с себя все украшения, опуская их в епископский клобук.

– Дорогая, остановись, что ты делаешь? – встрепенулся губернатор.

– Отстань, Ирод. И чего я с ними не поехала…

Зал вновь взорвался новыми аплодисментами. А служка с клобуком пошел далее по кругу, собирая пожертвования.

Сиверс подошел к Губернатору.

– Надо бы срочно вызвать оценщика и нотариуса. Составить опись драгоценностей и определить их сумму, завтра же с утра открыть в банке счет.

– Непременно всё будет исполнено, – ответил губернатор и тут же дал необходимые пояснения своему помощнику.

В это время зазвучала музыка. Это был вальс. На первый танец Кэт пригласила Сиверса. Второй – уже отдала Илье.

 

Рано утром в гостиничный номер Кэт постучались, и после разрешения вошел камергер двора Его Величества Сиверс.

– У меня для вас два известия, – начал он.

– Начинайте со второго.

– Хорошо. Действуя, согласно полученным указаниям Ея Величества Государыни Императрицы Марии Федоровны, должен сообщить вам, что в Якутске будет сформирован специальный отряд, которому поручено устройство приюта и сбор в него обнаруженных нами больных прокаженных. Возглавить этот отряд, поручено обер-офицеру лейб-гвардии Казачьего полка Илье Прокофьеву с предоставлением ему внеочередного воинского звания.

Кэт напряглась.

– А какая новость первая?

– Ваш экипаж отходит ровно через час.

Кэт понимающе кивнула головой.

– К сожалению, я с вами не смогу поехать. Мне надавали кучу самых разных поручений. Счастливого вам пути.

Кэт стояла у окна и смотрела на город.

Сиверс вышел, закрыв за собой дверь.

Через какое-то мгновение, она, вновь, скрипнула.

– Что-то еще? – спросила Кэт и обернулась.

В дверях стоял Илья.

 

С того дня прошло ещё два года.

Поздней осенью 1894 года Кэт Марсден снова на уже знакомом ей железнодорожном вокзале Санкт-Петербурга, который был также заполнен, как отъезжающими, так и провожающими лицами. Полицейские внимательно следили за порядком во время отъезда, профессионально вглядываясь в лица людей. Сновали торговцы и просто зеваки, без которых не обходится ни одна поучительная история.

В одном из купе пассажирского поезда уже сидят двое.

Это – настоятель одного из сибирских монастырей – игумен Сергий. Он худощав, имеет светлые, обрамляющие его лик, волосы, и живое подвижное лицо.

Место напротив него занимает коммерсант из Америки – еврей 65 лет, слегка полноватый, с небольшой посеребренной бородкой – но одетый весьма аккуратно, в одежде темных тонов и, поэтому, производящий приятное впечатление.

В купе входит Кэт Марсден. Сегодня ей уже чуть более тридцати лет, она также стройна, со светлыми вьющимися волосами, собранными и прикрытыми легкой шляпкой.

Игумен пересаживается на сиденье, где уже расположился коммерсант, а Кэт занимает место напротив.

Раздается паровозный гудок, последние провожающие покидают поезд, и состав медленно трогается в путь. Прощальные взмахи рук на перроне.

Начальник вокзала и дежурный офицер следят за отходящим поездом. Носильщики нещадно задымили папиросками, видимо негласно соревнуясь с самой паровозной трубой.

В момент отхода поезда, сидящие в купе люди невольно перекрестились, что и вызвало их взаимный интерес друг к другу, и каждый стал ненавязчиво и тактично всматриваться в попутчиков, которых им послал Господь Бог, в этом путешествии из Петербурга.

За окнами поезда уже показался пригород столицы. Коммерсант, достал из кармана и раскрыл Святое Евангелие на английском языке. Найдя нужную страницу, он углубился в чтение.

Лицо духовное, прикрыв глаза, вероятно, мысленно читал свои молитвы.

Через некоторое время игумен вновь перекрестился и огляделся. Заметил Евангелие в руках коммерсанта. И, когда тот, переворачивая очередную страницу, на время отвлекся от чтения, воспользовавшись, представленным случаем, начал разговор.

– Позвольте, милостивый государь спросить вас, не из чад ли вы Авраамовых?

– Вы не ошиблись, святой отец: я еврей. Вас, вероятно, смущает Новый Завет, который у меня в руках. Извольте, путь не близкий, я расскажу, с чем связан этот интерес. Думаю, что вам будет интересно услышать мой рассказ, если, конечно, никто не возражает.

Кэт Марсден благосклонно слегка склонила свою голову.

И коммерсант начал свой рассказ:

– Я из числа самых богатых лондонских евреев. Незадолго перед этим поселился со всем своим богатством и с единственною семнадцатилетней дочерью в Америке, на плодоносных берегах реки Orio.

Жена моя скончалась перед отъездом из Европы, и я не находил ни в чем утешения, кроме любимой дочери моей. Быв ревностным евреем, воспитал я и дочь мою в строгом хранении еврейского закона, думая, что тем я усугубил совершенства ея.

Но, вдруг дочь моя сделалась больной, и по всем признакам болезнь ея оказалась весьма опасной. Я не отходил от нее, и грусть моя была весьма велика. Удрученный печалью, пошел я к ней в комнату, которая вскоре должна была сделаться храминой смерти.

Я вошел к ней, чтобы проститься с ней навсегда.

Дочь моя взяла меня за руку и с живостью при ослабевших силах своих спросила:

– Батюшка! Любишь ли ты меня?

– Любезная дочь, ты знаешь, что я люблю тебя, что ты мне дороже всего на свете, – ответил ей я.

– Скажи мне, любезный батюшка, любишь ли ты меня?

Я молча смотрел на нее.

– Знаю, что ты всегда любил меня, ты самый нежный отец, и я люблю тебя также. Исполнишь ли ты мою просьбу? Это просьба умирающей твоей дочери. Исполнишь ли ты ее? – и я ей ответил тогда. – Любезная дочь, скажи только, чего ты желаешь, хотя бы это стоило последнего рубля моего имущества, одним словом, что бы то ни было, оно будет исполнено непременно.

– Батюшка, я прошу тебя никогда не говорить против Иисуса Назарянина.

Я даже немного онемел от удивления.

Она продолжала говорить:

– Я мало знаю об Иисусе Христе, потому что мне никто не говорил о Нем; но знаю, однако, что Он Спаситель, потому что открыл мне Себя таковым во время моей болезни; открыл Себя Спасителем души моей. Я чувствую, что иду к Нему, что Он спасет меня, и, что я всегда буду с Ним.

Итак, любезный батюшка, не отвергни моей просьбы; я умоляю тебя никогда не говорить против Иисуса Христа. И еще прошу тебя: достань книгу Нового Завета, которая говорит о Нем, и постарайся познать Его. И когда меня уже не будет, то любовью, которую ты питал ко мне, возлюби Его.

Она умолкла. А я в тяжкой горести моей не мог и плакать. Первое, что я сделал, по предании земле праха моей дорогой дочери, было приобретение Святого Евангелия. Я стал читать его и, просвещаемый Духом Святым, сопричислился к смиренным поклонникам отвергаемого некогда мною Спасителя Иисуса.

Коммерсант замолк.

– Упокой, Господи, душу ея в месте злачнее, в месте светлее, в месте покойнее! – промолвил и перекрестился игумен.

Коммерсант легким поклоном головы высказал ему свою благодарность за поминовение им его усопшей дочери.

– Я также англичанка! – сказала Кэт и сделала легкий поклон головы в сторону коммерсанта. – И я уже была здесь несколько лет тому назад. Тогда по великой милости Государыни Императрицы Марии Федоровны я много путешествовала по Сибири.

– Как это должно было быть интересно, расскажите? Получив направление в один из монастырей Иркутской области, я также еду в эти края.

Поезд тронулся и Кэт начала рассказывать своим попутчикам, которых нам, не иначе, как посылает Господь, о своем путешествии в Якутию.

И они не заметили, как добрались до Москвы.

Поезд останавливается. Коммерсант поднялся и сня с верхней полки свой саквояж.

– Мисс Марсден, я как ваш соотечественник, глубоко тронут и пленен, рассказанной вами историей. И если в вашей жизни, вдруг, случится беда и вам нужна, будет чья-то помощь, кроме Господа, естественно, я готов оказать вам всяческое содействие.

Он поклонился всем и вышел.

Когда за ним закрылась дверь, раздался голос игумена Сергия:

– Какие испытания выпали на долю этого человека. И как он сумел обрести себя во Христе. Неисповедимы, пути Твои, Господи.

 

Все оставшееся время их дальнейшего совместного пути рассказывал уже игумен Сергий. Это тоже не менее интересная история, но мы расскажем о ней как-нибудь отдельно.

На перроне железнодорожного вокзала в Иркутске они прощались.

– Думаю, что я знаю, куда и к кому вы едите, – сказал ей на прощание игумен Сергий.

Кэт улыбнулась.

– Да! Кстати, совсем забыл спросить, а как же трава? Ее свойства…

– Трава удивительная. Но чуда, которого все ждали, не произошло. Прав был Высокопреосвященнейший Мелетий, – все в руках Божьих…

– Как бы мне хотелось, что бы вы, наконец-то обрели свое семейное счастье.

– Благословите, святой отец.

И она склонились под благословение.

– Бог вас уже давно благословил! – сказал игумен и еще долго провожал взглядом Кэт пока она шли вдоль перрона.

 

По почтовой дороге возок с Кэт Марсден добрался до села Мыран, что располагалось в ста верстах от Якутска. Оставалось перебраться через реку, а там день другой и Якутск.

Падая и размахивая руками, навстречу почтовому возку, бежал мужик.

– Стой! Стой, тебе говорю. По реке нельзя.

Возок остановился.

Запыхавшийся мужик уже был рядом.

– Лед еще не в силе. Вчера оттепель ударила. С час назад, как телега с продуктами под воду ушла. Никак нельзя вам сегодня далее ехать. Почту завтра и то на руках нести придется. И то, если дождь уймется…

Река посинела. И никто не соглашался переправить её на другую сторону. Она сама ходила из дома в дом по деревне, умоляя добрых людей помочь ей. И предлагала в вознаграждение все, что имела. Нашлись добрые и смелые люди, которые обещались, что если дождь в ночь уймется и к утру хоть крошечки подмерзнет, то они возьмутся благополучно доставить ее на противоположную сторону.

До самой зари молилась Кэт, стоя в углу на коленях перед образом, который был в доме, где они провели ночь.

Теплая ее молитва была услышана. Ветер разогнал облака, а к утру мороз высушил дорогу.

И тонким ледочком затянулись лужи.

На заре шестеро молодцов, рыбаков по промыслу, выросших на этой реке, каждый с шестом или багром, привязав за спину нетяжелую почтовую поклажу, перекрестясь, на церковный крест, взяли под руку Кэт, переобутую в мужские сапоги и отправились в путь.

Переход через огромную реку в такое время так страшен, что только привычный человек может совершить его, не теряя бодрости и присутствия духа.

Но Кэт и сама с каждым шагом становилась все бодрее и даже веселее. Провожатые поглядывали на нее и приветливо потряхивали головами. И только перейдя на противоположный берег, когда опасность миновала, она почувствовала слабость.

Но навстречу бежали люди. Кэт взяли на руки и понесли к дому.

Там, лежа на кровати, она молчаливым взглядом поблагодарила своих провожатых. И раскрыла ладонь, в которой лежали сто рублей – все ее наличные деньги. Но честные люди не захотели ими воспользоваться: они взяли по синенькой на брата (по пяти рублей ассигнациями) и, выходя, один из них сказал на прощание:

– Дай Бог вам благополучно доехать.

 

И вот снова, как и несколько лет назад сидит Кэт в знакомой ей уже приемной Губернатора. В течение нескольких часов в приемной то появлялись, то исчезали чем-то озабоченные люди. И лишь она одна терпеливо ждала.

Подошел секретарь.

– Вы подавали запрос о судьбе офицера лейб-гвардии Ильи Прокофьева?

Кэт поднялась со стула.

– Проходите, Губернатор вас ждет.

Кэт вошла в кабинет Губернатора Якутска. Сам Губернатор стоял в глубине огромного кабинета, к тому же еще и спиной. Кэт выжидала, пока он обернется. И вот он медленно обернулся.

Кэт увидела сильно постаревшего бывшего камергера Двора Его Величества – Сиверса.

Сиверс молча смотрел на нее, и лишь по щекам его текли слезы.

Кэт сразу все поняла.

Но, прежде чем потеряла сознание и упала на пол, она вымолвила:

– Господи, за что?

Сиверс уже звонил в колокольчик.

В кабинет вбежал секретарь.

– Немедленно за врачом. Прислать сюда дежурного офицера и двух солдат с носилками. Немедленно… – отдавал необходимые распоряжения Сиверс и уже сам склонился над Кэт.

 

Когда Кэт открыла глаза, то поняла, что она в спальне губернатора.

Сиверс встал с кресла и, подойдя к кровати, на которой лежала Кэт, аккуратно положил перед ней, на подушку, медальон с ее изображением, который, уезжая, она оставила Прокофьеву.

– Он ждал тебя, – тихо сказал он.

– Я обещала ему, что обязательно вернусь.

– Ты хочешь знать, как…

– Нет. Прошу тебя, дорогой Сиверс, не надо. Я не хочу это знать. Я этого просто не выдержу. Пусть он остается в моей памяти таким, каким я его знала.

Кэт предалась своим воспоминания. И на время забылась.

Сиверс вернулся на свое кресло.

– Слава Богу! – произнес старик. – Впервые за все время она назвала меня дорогим. Знать пришло время и мне умирать…

 

Через несколько дней Кэт пришла на городское кладбище и нашла скромную могилку, в которой был похоронен казачий офицер Илья Прокофьев.

Она села на могильной скамье. Сидела не долго, так как было все в снегу.

«Родное Отечество, пусть и скромно, но похоронило своего воина».

«Кто же и где похоронит ее – ангела милосердия?»

Сиверс после той встречи тяжело заболел и уже почти не вставал с постели. Помощи искать было негде. Средств, к существованию, практически не осталось.

Вскоре она поднялась, и медленно побрела к выходу.

 

Прошло три недели. Накануне Рождества Христова в отдаленном краю Сибири, в глуши, между лесами, на санях, которыми правил возница, укрытая чужим тулупом, ехала Кэт. Наконец, между деревьями они увидели поднимающийся дым.

– Вот по этой дороге далее и ступайте, никуда не сворачивая. Здесь не далеко. Думаю, что там вам удастся найти и кров, и работу, – сказал возница и уехал.

И действительно, вскоре она увидели дом, построенный на европейский лад, довольно обширный и красивый. Вокруг него было расположено множество служб, и Кэт догадалась, что это дом какого-нибудь золотопромышленника.

Бедность делает людей до крайней степени робкими. Поэтому путешественница, подходя к дому, сама не осмелилась попроситься на ночлег. Но хозяйка дома, увидев её, сама уже вышла на крыльцо.

– Извините, что беспокоим вас в столь поздний час, – сказала Кэт.

– Вы иностранка?

– Англичанка. Волею судьбы осталась без средств к существованию и ищу работу. Я могла бы воспитывать детей…

– Пройдите в дом. Отдохните. Потом обо всем и поговорим.

Кэт провели на половину гостей, где предоставили уютную, с большим вкусом обставленную комнату. Когда она отдохнула и успела привести себя в порядок, её пригласили к ужину.

Во всем доме чувствовалась женская рука. Кэт с интересом разглядывала висевшие на стене гостиной комнаты картины зарубежных мастеров, обратила внимание на красивую мебель и, конечно же, на большую нарядную елку, свидетельствовавшую о приближении праздника Рождества.

Огромный стол, рассчитанный не менее как на тридцать человек, был накрыт к Рождественскому ужину, на три персоны.

Ждали хозяина.

Со второго этажа стал спускаться старик. Хозяин дома. Одетый предельно чисто, – по купечески.

– Что мать, рада, поди, что Господь, на Рождество, гостью в наш дом привел?

Хозяйка в ответ улыбнулась и сказала:

– Гость в дом, – Бог в дом!

Добров подошел к столу и когда свет лампы дал ему возможность рассмотреть лица гостей, он с изумлением спросил:

– Откуда вы, матушка? Я вас, кажется, когда-то видел. Не были ли вы в Петербурге? Лицо мне ваше так знакомо… Ну, конечно же, как же я мог сразу не вспомнить. Катенька, родная моя, вот тот человек, кто дал мне тогда 24 червонца, которые спасли тебе жизнь, а меня сделали одним из самых богатых людей в Сибири. Господь Бог в их лице прислал, наконец нам Ангела Милосердия. Мы горевали, что у нас нет своих детей. Смотри, Екатерина, – теперь у нас есть дочь. Вот, кто согреет любовью нашу старость.

И далее, неожиданно для Кэт произнес на английском языке:

– Если, конечно, они не побрезгуют этим «неопрятным существом»

Кэт бросилась к Екатерине, и они обнялись. Обе заплакали от счастья.

В это время раздался первый удар огромных напольных часов. Они показывали 12 часов ночи.

Наступило Рождество!

– Родные мои! – Сказал Добров – Пришло время за счастье, так неожиданно свалившееся на всех нас, возблагодарить Бога. Давайте помолимся…

Все встали вокруг стола, устремив свои лику в красный угол, где теплилась лампадка, и располагался богатый иконостас.

В наступившей звонкой и радостной тишине рождественской ночи, – хозяин и муж, враз сбросивший с себя десяток годков, начал читать молитву:

– Отче наш, иже еси на небесех…

 

За окнами падал снег. Звезды заглядывали в окна счастливых православных семей, уже вернувшихся с праздничного Богослужения Рождества Христова.

Христос родился! А это значит, что вскоре нам всем предстоит новая встреча с Творцом, в радостном ожидании и Его Светлого Воскресения, составляющим весь смысл нашего земного существования!

 

А теперь несколько слов о том, чем же на самом деле закончилась жизнь этой отважной сестры милосердия.

Когда Кэт Марсден вернулась в Англию, то продолжила выступать с лекциями и собирать пожертвования для строительства лепрозориев и, одновременно, заканчивала работу над книгой воспоминаний о поездке в Россию.

Вскоре её пригласили в замок Балморал, где королева Виктория наградила её золотой брошью с гравировкой «Victoria R. I.» Чуть позже вышла её книга, которая имела большой интерес и за три года была переиздана 12 раз в Лондоне и в Нью–Йорке.

Затем Кэт Марсден основала в Лондоне Фонд помощи прокажённым.

Когда она сама приехала в Америку, то какой-то ретивый журналист, неожиданно, обвинил Кэт Марсден в чрезмерном самопиаре в ущерб интересам прокажённых, которым она, как он написал, не принесла никакого «немедленного облегчения». Подобные обвинения зазвучали и в других изданиях. Дальше больше…

К проверке обвинений подключилось некое Благотворительное общество. Её комиссия отметила «чрезвычайную беззаботность» Кэт Марсден по отношению к финансам и её «очевидную неспособность» в одиночку управлять благотворительным фондом.

Но Кэт не сдавалась, по её инициативе в 1895 году было основано новое Общество борьбы с проказой имени святого Франциска. Однако, сама Кэт Марсден сразу же покинула Общество, опасаясь скомпрометировать его своей дурной славой. Но, по мере сил, активно занималась организацией сбора средств в его пользу.

Примерно с 1930 года Кэт Марсден была прикована к постели, и 26 мая 1931 года она скончалась в нищете в Лондоне, в Спрингфилдском приюте для умалишённых.

Молва донесла, что перед самой смертью, она очень сожалела, что не смогла снова вернуться в Россию, понимая, что именно там от неё было бы больше пользы и, что там она нашла бы, наконец–то, покой и семейное счастье.

Сергей Ильичев,

член Союза писателей России.

Повесть любезно предоставлена Автором для сайта yakutkhistory.net