Путь отъ Иркутска въ Камчатку.

1 Мая 1834 года въ послѣдній разъ приклонилъ я со всемъ семействомъ, состоявшимъ изъ жены, трехъ сыновей (Александра 10 лѣтъ, Павла 6 лѣтъ, Иннокентія 4 лѣтъ (*) и дочери Августы 1½ лѣтъ), главу мою подъ благословеніе Преосвященнаго Иркутскаго Мелетія, съ которымъ болѣе не суждено мнѣ было видѣться на сей землѣ. Назавтра, — была среда на новой седьмицѣ послѣ Пасхи, — выѣхали мы изъ Иркутска. Для услугъ взята была старушка, — и еще къ своему же поѣзду присоединилъ я одного исключенца изъ Духовнаго училища, назначеннаго причетникомъ въ Камчатку Алексѣя Пономарева.

(*) былъ еще одинъ не примѣченный, который родился по пріѣздѣ въ Камчатку 6 Декабря того же 1834 года, нареченъ Николаемъ, — нынѣ священникъ.

Отъ Иркутска до Качугской пристани, откуда начинается водный путь р. Лѣною до Якутска, 238 верстъ. Ѣзда по почтовой дорогѣ въ повозкахъ (перекладныхъ) обыкновенная. Кромѣ страхованія, особенно для дѣтей, отъ бѣшеныхъ лошадей, да отъ дурныхъ мостовъ, и терпѣнія отъ недобросовѣстности почтарей, вознаграждавшегося, впрочемъ, радушіемъ по дорогѣ духовенства, прощавшагося со мною братски, сказать не о чемъ.

5 Мая въ 3 часа пополудни остановились мы у р. Лены, на противоположномъ берегу которой возвышается Качугское селеніе. Разстояніе не велико, а какъ рѣзко отличается характеръ народа отъ Иркутскаго! Говорятъ, что р. Лена получила названіе отъ лѣни народной. Похоже на правду. На вопросъ мой: какъ переѣхать рѣку? едва отвѣчали: ямщикъ знаетъ; а ямщикъ въ свою очередь говоритъ: перевозчикъ знаетъ, — и никто съ мѣста не трогался. Наконецъ кое-какъ перевезли въ неисправнѣйшей лодкѣ.

Въ Камчаткѣ, по распоряженію св. Сѵнода, Высочайше утвержденному, въ прибавокъ къ прежнимъ семи церквамъ предположены были двѣ новыя въ Драннинскомъ и Лесновскомъ селеніяхъ. Для нихъ причты набирались въ Иркутскѣ, желающіе. Вслѣдствіе этого, туда пожелали ѣхать со мною священники — одинъ изъ-за Байкала Игнатій Правовѣровъ, а другой изъ Качугскаго селенiя Сефанъ Венiаминовъ, родной братъ священника о. Іоанна Веніаминова, находившагося въ Америкѣ. Отецъ Стефанъ и самъ былъ въ Америкѣ съ братомъ въ званіи дьячка; тамъ женился на туземкѣ, и въ 1833 году возвратился въ Иркутскъ, гдѣ и принялъ отъ Архіепископа Мелетія рукоположеніе во священника къ Качугской церкви. Но когда послѣдовалъ вызовъ въ Камчатку, онъ изъявилъ желаніе опять подышать морскимъ воздухомъ.

Въ Качуге свита, имѣвшая слѣдовать со мною въ Камчатку, сложилась изъ подъѣхавшихъ сюда священника Правовѣрова и изъ дьячка Николая Преловского съ семействами, изъ священника Стефана Веніаминова съ женою и малолѣтнимъ сыномъ, и изъ бывшаго при мнѣ пономаря—исключенца, Алексѣя Пономарева. Къ тому двухъ церковниковъ мнѣ назначено было взять въ Якутскѣ.

Священники и семейный дьячокъ Преловскій павозокъ для проплава въ Якутскъ наняли; а меня вызвался безвозмездно доставить туда на одномъ изъ своихъ павозковъ, имѣвшій торговлю въ Якутскѣ, Охотскѣ и Камчаткѣ, памятный старичкамъ своимъ образованіемъ и благородствомъ Александръ Васильевичъ Шелиховъ, племянникъ русскаго Колумба — Григорія Ивановича Шелихова.

9 Мая въ Качугской Вознесенской церкви совершили мы Литургію соборнѣ, и перебрались на павозки. Новый Качугскій священникъ, поступившій на мѣсто Стефана Веніаминова, товарищъ дѣтства моего въ селѣ Тулуновскомъ, въ которомъ мой родитель бывалъ священникомъ, а его дьячкомъ, о. Харалампій Мурашевъ благословилъ нашъ путь молебнымъ пѣніемъ на павозке. Въ 2 часа пополудни отвалили. Мои священники взяли передъ. Задолго до заката солнца миновали Верхоленскъ; 11 числа помолились на Тутурскую церковь, стоящую на берегу Лены, такъ какъ и всѣ большія и малыя селенія до самаго Якутска расположены по берегамъ Лены. 12 числа, когда Лена оказалась уже довольно широкою, павозокъ на которомъ помѣщенъ я былъ съ семействомъ, по заведенному порядку связали бокъ о бокъ подъ одинъ правежъ съ другимъ павозкомъ, на которомъ помѣщался самъ хозяинъ Шелиховъ. Онъ былъ отличный пѣвецъ.

На павозке его были еще, слѣдовавшій въ Охотскъ на службу, штурманскій офицеръ и Иркутскій купецъ Николай Лаврентьевичъ Зубовъ, и плаваніе было не скучно. Каждый вечеръ всѣ мы, на крышѣ павозка, заключали пѣніемъ Пасхальнаго Канона и стихарь. Да воскреснетъ Богъ величественно отзывалось въ горахъ; кормчій и гребцы благоговѣйно слушали, осѣняя себя крестнымъ знаменіемъ. Того же 12 числа, минуя, перекрестились на Усть-Илгинскую, а 13 — на Орленскую церкви, украшающія берега Лены. 14 числа проплыли Усть-Куту, замѣчательную тѣмъ, что Архимандритъ Іоасафъ Хотунцевскій, слѣдуя въ Камчатку въ 1743 году, здѣсь съѣхался со своей свитою. 15 — поклонились Марковской церкви. 16 — въ день Преполовенія Пасхи, проплывая церковь въ Кривой Лукѣ, освящалъ я на павозке воду. 17-е въ Киренгѣ, посѣтивъ монастырь и могилу старца Гермогена, провелъ я цѣлый день съ семействомъ подъ гостепріимнымъ кровомъ здѣшняго Протоіерея Іоанна Тихомирова, такъ какъ сильный вѣтеръ не дозволялъ продолжать плаваніе. 18 — проплыли Петропавловскій Погостъ съ его церковью, а черезъ часъ увидѣли на берегу еще древнюю церковь, въ которой служатъ, какъ говорили, въ день св. Мучениковъ Флора и Лавра. 19 — благополучно миновали крутой, быстрый и узкій поворотъ Лены между двумя утесами, именуемыми щоками, равно и слѣдующіе за щоками два опасныхъ мѣста извѣстныя подъ именемъ пьянаго быка и Баснинской телки. 20 — въ Воскресенье въ 11 часовъ утра причалили къ Витимскому селенію, чтобъ по рекомендаціи хозяина павозковъ воспользоваться прославленнымъ хлѣбосольствомъ здѣшняго купца Петра Зиновьевича Черепанова; но мнѣ особенно хотѣлось понавѣдаться о состояніи плывущихъ впереди насъ священниковъ, о которыхъ ничего не зналъ съ мѣста отвала изъ Качуга. Перенята вѣсть грустная: священникъ Веніаминовъ лишился на павозке жены природной Американки, которую и похоронилъ уже при здѣшней церкви. Съ 21 числа я почувствовалъ изнеможеніе. 22 — къ павозку въ берестенной лодкѣ (вѣткѣ) подплывалъ слѣпой якутъ за милостынею, а другой слѣпецъ привезъ 8 стерлядей и продалъ за 60 копеекъ асс. 24 — завидѣли крестъ Олекминской церкви, подплыли и причалили; но толпа нищихъ дѣтей, готовая со сходни стянуть въ воду при испрашиваніи подаянія, ступить на берегъ не позволила. 26 — приставали на островкѣ къ Тунгусскому стойбищу. Въ юртахъ Иконы въ серебряныхъ подъ золотомъ ризахъ. Молодая женщина, Евва, сперва, какъ всѣмъ имъ обычно, притворившаяся, что не знаетъ по-русски потомъ разговорилась, позволила женѣ моей выдоить для дѣтей одну изъ своихъ коровъ, и приняла за это сухарей, соли и денегъ; между тѣмъ радушные тунгузы возили дѣтей моихъ на верховыхъ оленяхъ. 27—Мая, Воскресенье, тяжкій для меня день! Въ болѣзненной скорби помолился я на Синскую церковь. Къ довершенію непріятности, комары не давали покоя дѣтямъ, и изъѣли ихъ до опухоли. Отсюда начинаются такъ называемые фантастическiе каменные столпы въ утесистомъ берегу Лены, при дополненіи воображеніемъ, представляющіе то старца, сидящаго на камнѣ и размышляющаго, то величественный городъ съ храмами и башнями, то всадника на конѣ, то женщину съ дитею на рукахъ. 28 — миновали Покровскую церковь. 29 — завидѣли вожделѣнный городъ Якутскъ. По неосторожности кормчихъ, ночь промучились на мѣлѣ; 30 — поутру коснулись желаннаго берега. Итакъ отъ Качуга до Якутска плаванья было 21 день. Оно покойное, но не всегда безопасное. Худо сложенные и уконопаченные павозки, устроенные только на одинъ проплавъ, потому подешевле, безъ желѣзныхъ скрѣпленій, не только не могутъ выдерживать какого нибудь сильнаго удара объ мель или утесъ, но даже при волненіи, на срединѣ широкихъ мѣстъ Лены, гдѣ едва видны берега, когда при неповоротливости сихъ судовъ трудно пристать къ тому или другому берегу, грозятъ той опасностiю, что изъ широкихъ пазовъ волненіемъ можетъ выбить конопать, и судно пойдетъ ко дну.

На берегу насъ встрѣтили священникъ Веніаминовъ, и назначенные въ Камчатку церковники, въ томъ числѣ, двое изъ Якутска. Съ берега отправился я прямо въ монастырь къ молодому Настоятелю, заключившемуся въ кельѣ отъ городскихъ сплетней. Постучался; дверь отложилъ изнутри уединившійся Архимандритъ самъ. Умная его бесѣда привязала меня къ странному хозяину, котораго за тѣмъ обязательность была слишкомъ велика для проѣзжаго, и состояла въ вспоможеніи мнѣ, при множествѣ дорожныхъ хлопотъ, отъ монастыря лошадьми и экипажемъ, отъ настоятеля хлѣбомъ—солью. Такъ стеклись обстоятельства, что 30 Мая въ 1823 году было отданіе Пасхи, слѣдовательно день Вознесенiя Господня 31 Мая; въ сіи Праздники тогда рукоположенъ я во дiакона и священника. Въ знаменательной годъ моей жизни — поѣздки въ Камчатку, пасхальное разчисленіе повторилось, и я въ число и праздникъ рукоположенія во дiакона, чрезъ одиннадцать лѣтъ, увидѣлъ Якутскъ, а назавтра, въ день принятія священства, слушалъ Литургію въ его Троицкомъ Соборѣ. Потомъ посѣтилъ почтеннаго подвижника, Протоіерея Ѳедора Прокопьевича Амвросова, которымъ, да Архимандритомъ, да Якутскимъ священникомъ Іоанномъ Преловскимъ, въ послѣдствіи Охотскимъ Протоіереемъ, и предложившимъ мнѣ квартиру другимъ священникомъ о. Михаиломъ Пономаревымъ, ограничилось мое знакомство съ здѣшнимъ Духовенствомъ; больше никого не имѣлъ случая видѣть. Удивила меня здѣсь та особенность, что въ Якутскѣ и среднія сословія не соблюдали поста въ Среды и Пятницы, что въ Иркутскѣ оставалось еще не нарушеннымъ, по крайней мѣрѣ въ домахъ гражданскихъ чиновниковъ и купеческихъ. Дальнѣйшимъ наблюденіемъ надъ народной нравственностiю не было времени, ни возможности, ни права.

Послѣ совершенныхъ отъ Иркутска двухъ разнообразныхъ путей, предлежалъ теперь третій, труднѣйшій, опаснѣйшій, на верховыхъ лошадяхъ слишкомъ чрезъ 1000 верстъ, по топямъ, рѣкамъ, горамъ и пропастямъ. Дорога эта требовала чрезвычайныхъ приготовленій со стороны отца семейства, въ которомъ было четверо дѣтей. И болѣзнь моя, начавшаяся на Ленѣ, увеличенная заботами, особенно недобросовѣстностiю подрядчиковъ, являвшихся такими нарядными, съ позволенія сказать, мазуриками, а частiю и непорядочнымъ поведеніемъ одного изъ моихъ спутниковъ, усиливалась до опасной степени. Она состояла, при лишеніи позыва на пищу, въ совершенной безсонницѣ чрезъ нѣсколько сутокъ сряду, чему способствовало не обычное для урожденнаго подъ 52° С.Ш., отсутствіе въ это время въ Якутскѣ ночей. Не могло это кончиться добромъ для меня если бы Якутскій медикъ Людвигъ Матвѣевичъ не обновилъ меня чудотворно. За тѣмъ новая непріятность. Двумъ назначеннымъ изъ Якутска въ Камчатку причетникамъ Иркутская Казенная Палата не успѣла еще ассигновать прогонныхъ денегъ, чего не въ состояніи былъ поправить, при всемъ радушіи и готовности, и управлявшій тогда Якутской Областiю. Одного безсемейнаго причетника (Шергина) рѣшился я взять съ собою пока на собственномъ моемъ коштѣ, а другому (Кокшарскому) какъ женатому пришлось ожидать въ Якутскѣ ассигнованія прогоновъ. 5 Іюня выѣхалъ я со своими изъ Якутска за Лену на мѣсто вьюченiя лошадей.

(Продолженiе впредь).

(OCR: Аристарх Северин)

(Продолженіе)

Каждое становище на Охотской дорогѣ, гдѣ лошадямъ даютъ роздыхъ, и гдѣ путники имѣютъ ночлеги, называется ярманкою. И мѣсто въ 7 верстахъ отъ Якутска за Леною, гдѣ приготовляются къ путешествію караваны, называется также по преимуществу. Священники съ причетниками на Ярманку отправились прежде меня. Къ общему обремененію въ пути, у священника Правовѣрова на Ярманкѣ жена разрѣшилась отъ бремени. Это обстоятельство затруднило уже тѣмъ, что подрядчикъ, обязавшійся везти священника и его семейство до Охотска на верховыхъ лошадяхъ, никакъ не соглашался устроить качку (1), которую потребовало теперь положеніе родильницы. Только значительная прибавка денегъ смягчила Якутскаго князца подрядчика, у котораго для иного разговора въ этомъ случаѣ кулгахъ сохъ ушей нѣтъ, 6-е Іюня прошло въ пріобученіи лошадей къ дѣтскимъ люлькамъ (2) и ящикамъ (3). Надобно вообразить, что должны были чувствовать родители при видѣ, когда бѣшенныя лошади по чистому ярмоночному полю понеслись съ пустыми люльками, падали съ ними, сбивали ихъ, топтали. Въ этомъ положеніи будутъ бѣдные дѣти! Грусть и огорченіе увеличивались корыстными прижимками подрядчиковъ, которые не предваривъ ни о чемъ въ Якутскѣ, здѣсь требовали отъ пассажировъ то узду, то сѣдло, коихъ взять было негдѣ, и, значитъ оставалось покупать у тѣхъ же подрядчиковъ, за какую угодно имъ цѣну. Даже трость моя послужила было важною препоною къ отправѣ. Подрядчикъ говорилъ, что везти ее никакъ неудобно. Я вынужденъ былъ обѣщать значительную цѣну за провозъ трости до Охотска, но не подрядчику, а ямщику. Подрядчику стало стыдно, и онъ принялъ на себя прикрѣпить ее къ моей лошади.

(1) Качка устрояется такъ; двѣ жерди соединяютъ двухъ поставленныхъ одна за другою лошадей, посредствомъ концовъ, изъ коихъ одни прикрѣпляются въ видѣ оглоблей за шею передней, а другія за шею задней лошади гужами. Разстояніе между лошадями обшивается на жердяхъ холстиною и составляетъ помѣщеніе везомаго лица. Сверху для предохраненія отъ зноя и дождя устрояется кибитка изъ той же матеріи.

(2) Для дѣтей, которые сами не въ силахъ еще держаться на верховой лошади, приготовляются маленькія деревянныя, обшитыя кожею, повозочки, это и называется люлькою, — которыя прикрѣпляются къ бокамъ лошади по двѣ чрезъ перевѣсъ ремнями. Если бы въ войяжѣ случилось только одно дитя, то на другой бокъ лошади, для уравновѣшенія, прицѣпляется какая нибудь другая тяжесть.

(3) Ящики изъ тоненькихъ дощечекъ, обшитыя кожею, должны быть плоскія, вмѣщающія въ себѣ тяжести 2½ пуда. Въ нихъ везется все. Чего въ такой ящикъ положить нельзя, того, значитъ и не возможно провезти по Охотской дорогѣ, развѣ въ качкѣ. Два ящика, чрезъ перевѣсъ прикрѣпленные плоскостями къ обоимъ бокамъ лошади, составляютъ въюшну — 5 пудовъ.

Наконецъ 7 Іюня, въ четвертокъ, караванъ снарядился. Онъ состоялъ изъ моего семейства, слагавшагося, какъ ранѣе сказано изъ меня, жены, четверыхъ дѣтей, пожилой няньки; изъ священника Правовѣрова, жены Его, четверыхъ съ новорожденною дѣтей, и няньки; изъ священника Веніаминова и въ люлькѣ сынка Его; изъ дьячка Преловскаго, жены его, младенца, дочери, и старушки матери; и изъ двухъ холостыхъ причетниковъ Шергина и Пономарева, слѣдовательно — изъ 22 человѣкъ, въ числѣ коихъ было 10 дѣтей. Со степи ярмоночной дорога пошла на Востокъ въ ущеліе горы, окаймленное съ обѣихъ сторонъ дремучимъ лѣсомъ. Чистая могила! А начавшееся здѣсь заунывное монотонное пѣніе якутовъ э! э! э! э! дополняло принадлежность кладбища, особенно при вечеряющемъ днѣ. Но прежде, нежели мы въѣхали въ нагорное ущеліе, дѣвушку няньку священника Правовѣрова понесла лошадь; узда оказалась безъ удиловъ въ отмщеніе священнику, поскупившемуся купить у подрядчика новую. Въ тоже время и подо мною, сѣвшимъ на верховую лошадь едва не въ первой разъ въ жизни, лошадь начала дѣлать бѣдовые прыжки. Причиной тому была трость моя, которую раздосадованный подрядчикъ прикрѣпилъ вдоль бока моей лошади такъ, чтобъ при всякомъ поворотѣ головы острый конецъ кололъ ей шею. Зло исправлено. При подъемѣ въ ущеліе горы дорога дѣлится на нѣсколько тропинокъ. Изъ этого вышло то, что когда мы въ 7 часовъ вечера остановились для ночлега, то не досчитывались многихъ: дѣти разрознились съ матерями, разъѣхавшимися по инымъ тропинкамъ, и плакали; и пока якуты заботились объ отысканіи потерявшихся, лошади не развьюченныя бѣсились, падали и валялись съ люльками, изъ которыхъ едва успѣвали выхватывать дѣтей. Тревога кончилась въ 10 часовъ вечера, когда всѣ собрались наконецъ въ одно мѣсто. Утро 8 Іюня было не радостнѣе. Дѣти чернѣли отъ ужаса при видѣ лошадей и люлекъ, напуганныя наканунѣ тѣмъ, что когда лошади съ ними падали, естественно испугъ родителей выражался громкими криками. Вотъ очеркъ начала Охотской дороги! 9-числа привыкшая ко мнѣ, чрезвычайно скромная лошадь, когда я сошелъ поправить стремя, вдругъ фыркнула, вырвала изъ рукъ моихъ повода, и убѣжала впередъ по дорогѣ. Ямщикъ сказалъ только въ слѣдъ ей: дуракъ атъ (лошадь), и далъ мнѣ другую, которая чрезъ нѣсколько минутъ сбѣсилась подо мною, сбросила меня и едва не убила. Долго лежалъ я безъ движенія, потомъ повезъ тяжкую боль въ поясницѣ. Но это было мнѣ вразумленіе. Въ это утро пришла мнѣ искусительная мысль, что бывшая на персяхъ моихъ Дароносица со святыми для христіанскихъ Таинствъ принадлежностями, въ случаѣ паденія съ лошади можетъ раздавить мнѣ грудь; и я снялъ ее и положилъ въ ящичекъ, прикрѣпленный къ передней лукѣ моего сѣдла. Богъ наказалъ меня за маловѣріе. Назавтра и уже до самаго Охотска святыня была опять на моихъ персяхъ, и я лично никакой бѣды не испытывалъ, хотя выказывавшаяся изъ лѣса качка съ родильницею приводила всякой разъ въ страшное безпокойное движеніе всѣхъ лошадей, и можно представить, какой распространяла испугъ на женщинъ и дѣтей.

Собственно подо мною было 16 лошадей, изъ коихъ десять ввѣрено отъ подрядчика престарѣлому якуту Николаю, а шесть принадлежали молодому якуту Егору, которые и были нашими провожатыми. Лошади распредѣлены такъ: впереди на одной ѣхалъ якутъ Николай и велъ другую, на которой безъ сѣдла на тюфячкѣ едва держался девятилѣтній сынъ мой Александръ; ко хвосту Александровой лошади привязана была за поводъ третья, обовьюченная двумя люльками, въ коихъ сидѣли 6 и 4-лѣтніе дѣти Павелъ и Иннокентій; за ними ѣхала на четвертой лошади нянька, къ боку ея лошади прикрѣплена была люлька съ 18 мѣсячною дочерью Августою; на пятой лошади жена; на шестой я заключалъ поѣздъ. За мною другія семейства въ подобномъ порядкѣ. Въюшны съ моими вещами и съ провизіею шли впереди насъ на девяти лошадяхъ, связанныхъ одна за другую хвостами, а всѣхъ ихъ велъ, сидѣвшій на передней лошади Егоръ. Но такой порядокъ наблюдался недолго. Ибо тогоже 9 числа вечеромъ начались бадараны „топи“, проѣзжать по коимъ доводилось кому какъ и гдѣ попало, и среди которыхъ, лошадей одну отъ другой уже отвязывали. Бадаранъ бѣдовая вещь; лошадь вязнетъ иногда по-уши; сойти съ нея некуда; а страшный прыжокъ, какой она дѣлаетъ при всемъ напорѣ силъ высвобождаясь изъ тины и вязи, для всадника saltum mortale. На 10-е число наканунѣ дня Св. Троицы Егоръ указалъ намъ ночлегъ въ лѣсу близъ своего улуса, чтобъ самому имѣть случай проститься съ своею женою, которая въ знакъ благодарности, принесла намъ мяса, молока и масла. Назавтра прелестное утро ознаменовано было выкраденіемъ изъ сумы священника Правовѣрова сухарей проводникомъ его. Потомъ явились якуты, владѣльцы занимаемаго нами мѣста, съ претензіями, что мы вытравили ихъ покосы. Отзывъ нашъ, что мѣста ночлеговъ назначаютъ намъ проводники, и мы ничего не знаемъ, — не успокоивалъ претендателей. Наконецъ мнѣ пришло въ голову сказать: васъ наградитъ за то Тагара (Богъ) что три Агабыта „священника“ на вашемъ покосѣ лошадей кормили. И правда, Бачька, правда, — сказали якуты съ поклономъ и удалились. Но другая бѣда. Показался низенькій толстенькій Князецъ съ новой претензіею на моего Егора, незаконно, по словамъ его, обязавшагося везти меня до Охотска, ибо Князецъ назначалъ его подъ извозъ слѣдующаго туда спирта, въ чемъ за него и поручался. Подосадовавъ на Егора, Князецъ изчезъ, и скоро возвратился съ двумя Выборными изъ Степной Думы и съ писаремъ изъ казаковъ. На травѣ на полянѣ начался судъ надъ Егоромъ. Старшій Членъ Степной Думы важно присѣвъ на корточки, и набекренивъ фуражку, слушалъ сперва Князца, который говорилъ долго предъ внимательнымъ судьею, потомъ поклонился и сталъ на сторону. Выступилъ съ низкимъ поклономъ Егоръ, и тоже говорилъ долго. Что они говорятъ такъ долго? спросилъ я у писаря, державшаго въ рукахъ портфейль и чернилицу съ перомъ, чтобъ записать рѣшеніе. У якутовъ такой обычай, отвѣчалъ писарь, когда они разсказываютъ о чемъ, то описываютъ въ подробности мѣсто случая, а именно, у какой это было рѣчки, какая въ рѣчкѣ водится рыба, какая на берегу растетъ трава. Переговоры между Князцемъ и Егоромъ возобновлялись нѣсколько разъ. Судья въ это время держалъ прутикъ, и ломая его на мелкія части, раскладывалъ передъ собою на двѣ стороны, и смотря по содержанію рѣчи Истца и Отвѣтчика, переносилъ обломки изъ одной кучки въ другую, а иногда прибавлялъ на которую нибудь сторону новыхъ, вѣроятно уясняя тѣмъ расчетъ. Наконецъ въ полтора часа судъ Степной Думы кончился. Рѣшеніемъ были довольны всѣ и Князецъ, и Егоръ и я. Оно было такое: Егору за неоправданіе поручительства относительно подряда подъ спиртъ ничего, потому что въ семъ подрядѣ оказался онъ лишнимъ (4); но за то, что взялся везти другихъ безъ вѣдома и поручительства Князца своего, оштрафовать его коровою, или въ искупъ оной 7 рублями, разложилъ платежъ на 4 года; за тѣмъ, по уваженію къ лицу, которое взялся онъ везти въ Охотскъ, въ путеслѣдованіи ему не препятствовать. Судью и Князца попотчивалъ я водкою, а трезваго писаря чаемъ, и на лошадяхъ своихъ они скрылись въ густотѣ лѣса.

(4) Въ этомъ показаніи дана вѣра Егору на слово. А нашъ судъ затребовалъ бы изъ Якутска отъ откупа справку, точно ли якутъ Егоръ оказался подъ свозъ спирта лишнимъ? Между тѣмъ бы мы сиди въ тайгѣ въ ожиданіи отвѣта.

Назавтра, 11 Іюня, призвавъ въ помощь Духа—Утѣшителя ѣхали благополучно подъ яснымъ небомъ, при сносныхъ бадаранахъ. 12-числа обскакали насъ на почтовыхъ слѣдующіе въ Охотскъ купцы, добрый мой Шелиховъ и Якутскій Колесовъ. Они пригласили меня заѣхать съ ними на ближайшую станцію Арылахскую. Не размысливъ, я согласился. Но едва я на станціи освѣжился чашкою якутскаго питья — сыворотки съ холодной водою, какъ сказали, что караванъ нашъ другою дорогою миновалъ уже станцію. Мнѣ, плохому наѣзднику, довелось догонять его въ хорошую рысь, и притомъ не безъ опасности разъѣхаться со своими по причинѣ множества тропинокъ. Отъ Арылаха имѣли мы спутникомъ одного Якутскаго Голову, слѣдовавшаго для исправленія мостовъ. 13 — испытали всю бѣду отъ бадарановъ сплошныхъ и жидкихъ, по мѣстамъ прикрытыхъ жердями, что называется здѣсь мостомъ. 14 числа мы уже ничего кромѣ бадарановъ не видали, среди коихъ лошади вязли, падали, и не говоря о всадникахъ, сами требовали людской помощи для поднятія ихъ изъ грязи на стягахъ. Въ одномъ мѣстѣ лошадь подъ нашею нянькою, перебираясь надъ грязью по скату горы, упала на правой бокъ, къ которому прикрѣплена была люлька съ 18 мѣсячною дочерью. Но Богъ далъ расторопность старухѣ, что она не только себя сохранила отъ поврежденія, да успѣвъ оправиться, и маленькую выхватила изъ люльки прежде чѣмъ легла на оную лошадь всею тяжестію. 15 — по такимъ же грязямъ, и при новыхъ различныхъ бѣдствіяхъ, подъѣхали къ рѣкѣ Амгѣ. На станціи по сю сторону сказали намъ, что дорога, которую мы проѣхали, еще лучшая, и что за рѣкою бадаранъ альбяхъ (много) „начнутся настоящіе бадараны“. Переправившись чрезъ рѣку, люди въ лодкахъ, а лошади вплавь, мы тутъ же увидѣли справедливость сказаннаго. Къ большему несчастію полилъ дождь, который развелъ грязь еще болѣе, и на ночлегѣ, на сырой землѣ, пробилъ наши палатки. Къ тому комары не давали спать измокшимъ дѣтямъ, не говоря о большихъ. 16-число ясно, но до того грязно, что въ продолженіи всего дня не выбралось мѣста, гдѣ бы лошадямъ стать твердою ногою, дабы дать матерямъ возможность покормить грудныхъ дѣтей, которые между тѣмъ оглашали мрачной лѣсъ плачемъ. Съ качкою подъ родильницею возиться не было уже никакой возможности, и потому она брошена; родильница пересѣла на верховую лошадь. Въ одномъ болотѣ караванъ сталъ въ тупикъ; со всѣхъ сторонъ окружала вода; лошади осѣдали глубже и глубже. Якуты начали молиться святителю Николаю во услышаніе, и не постигаю, какъ мы выпутались изъ этой бѣды. 17 — маленькая дочь моя опять подвергалась бѣдствію; люлька оборвалась; но случившійся тутъ, провожавшій Голову, казакъ подоспѣлъ на помощь. Сегодня получено извѣстіе, что съ Охотскаго Солянаго Завода убѣжалъ, давно уже огласившій Восточную Сибирь грабежомъ и убійствами разбойничій Атаманъ Данило Горкинъ, съ товарищами, и мы должны съ ними необходимо встрѣтиться. Сами себя, сказалъ я, другъ друга, и весь животъ нашъ Христу Богу предадимъ! И ѣхали впередъ, потому что дѣваться уже некуда. Но Якутскій Голова сробѣлъ, бросилъ надзоръ за мостами, и возвратился во своя-си.

(Продолженіе впредь)

(OCR: Аристарх Северин)

(Продолженіе)

18-числа Іюня не найдя сухаго мѣста, гдѣ бы пообѣдать, ѣхали голодомъ; голодомъ и дѣти по причинѣ прежде упомянутой. Безпрестанные мосты, разрушенные, только что затрудняли путь. Мы мудрились всяко, то признавали за лучшее нести дѣтей на рукахъ, потому что топкое болото лучше сдерживало человѣка, чѣмъ лошадь, то измучившись садили ихъ опять въ люльки. Въ 2 часа по полудни въ одной сторонѣ разражалась гроза, съ другой свѣтило ясное солнце. Въ 9 часовъ вечера добрались до величественной рѣки Алдана, и на лѣвомъ берегу ея, образующемъ на возвышенномъ ярѣ чудное шоссе между аллеями, поставили палатки. Намъ сказали, что Горкинъ на другомъ берегу въ селеніи. Страшно, а неизбѣжно было увидѣть злодѣя, и даже отъ него, въ настоящемъ случаѣ, ожидать рѣшенія участи своей, своего семейства и другихъ со мною слѣдовавшихъ семействъ. Что дѣлать? Это былъ своего рода Тамерланъ, властитель лѣсовъ. Назавтра переправились въ селеніе, состоящее изъ трехъ или четырехъ якутскихъ юртъ и хлѣбнаго магазина; пять-шесть казаковъ и Вахтеръ подъ начальствомъ Урядника составляютъ стражу и жителей. Вахтеръ Дмитрій Петровичъ Пестряковъ пригласилъ меня съ семействомъ къ себѣ, и со всемъ радушіемъ угощалъ насъ и дѣтей избранными кушаньями, примѣтно, ранѣе приготовленными доброю его хозяйкою. Онъ разсказалъ, что, три дня назадъ, Горкинъ съ двумя товарищами показался на Алданѣ въ лодкѣ, взятой съ перевода Бѣлой рѣки, и сдался, но съ условіемъ, чтобъ его не крѣпить, и ружей у нихъ не отбирать; что условія приняты, ибо вся Алданская команда не надѣется совладѣть съ Горкинымъ, который при необыкновенной силѣ и проворствѣ, слыветъ еще за волшебника (1), потому что по произволу своему сбрасываетъ съ себя, какія бы ни были, оковы, и что урядникъ отправился на ту сторону Алдана на почтовую станцію, чтобъ взять лошадей, которыхъ требовали разбойники для дальнѣйшаго своего путешествія на Якутскъ. Нетерпѣливо хотѣлось мнѣ увидѣть Горкина. Сказали, что онъ прошелъ теперь въ находившуюся противъ юрты Вахтера кузницу. И я пошелъ туда, хотя семейство и всѣ спутники за меня трепетали. Горкинъ сидѣлъ глубоко задумавшись на лавкѣ въ переднемъ углу кузницы. У горна прожигалъ чубукъ другой разбойникъ, ловкій, вѣжливый, вертлявый, такъ и видно, что бѣглый господскій камердинеръ. Въ углу у двери сидѣлъ третій, но это не человѣкъ, а воплощенный духъ злобы. Изуродованное рябое лицо, искривленный носъ, налитые кровью глаза составляли печать каинову. При входѣ моемъ Горкинъ всталъ и молча принялъ отъ меня благословеніе, тоже и вертлявый, но каинъ не пошевельнулся. Я сѣлъ подлѣ Горкина и съ горестнымъ чувствомъ смотрѣлъ на падшаго, отчуждившагося отъ общества человѣческаго, одичавшаго подобно звѣрю, носившаго на душѣ своей сотни убійствъ, на человѣка, собрата, со-христіанина. Стройный и плотный станъ, довольно высокій ростъ, нѣжное при всемъ загарѣ и отпечаткѣ дикихъ страстей лицо, каріе, пріятные, но постоянно опущенные внизъ, какбы не смѣющіе вознестись на Небо, глаза; волосы въ кружокъ, и тихій разговоръ, — таковы отличительныя черты Горкина. Ему казалось лѣтъ 30. Какъ тебя звать? спросилъ я страшнаго собесѣдника. Данило Никитинъ Горкинъ, отвѣчалъ онъ отрывисто. Что же понудило тебя къ настоящему путешествію? продолжалъ я разговоръ. Чтобъ сдержать свое слово, отвѣчалъ Горкинъ, которое далъ я въ Иркутскѣ Губернатору Цейдлеру, что естьли не сошлютъ меня въ Заводы Нерчинскіе, то изъ всѣхъ другихъ буду я бѣгать (2). Гдѣ твоя родина? Въ подгородной Иркутской деревнѣ. „Есть родные?“ Здѣсь Горкинъ сталъ страшенъ, какъ адъ, и крикнулъ: есть отецъ; о! надобно идти убить его! Я дрогнулъ. Молчаніе. Кто нынѣ Генералъ-Губернаторъ въ Иркутскѣ? спросилъ меня въ свою очередь Горкинъ. «Сулима». Каковъ онъ? «Справедливъ и къ раскаивающимся милостивъ.» А что? Якутскій Голова убѣжалъ отъ меня, продолжалъ Горкинъ, испугался, чтобъ я его не ограбилъ? Мерзавецъ! за это, буде захочу, пойду и раззорю весь его улусъ». Молчаніе. «Откуда у васъ эти рубашки? спросилъ я, указывая на одѣтыхъ въ прекрасное ситцевое бѣлье, какъ самаго Горкина такъ и его товарищей». Встрѣчавшіеся по дорогѣ обозные прикащики надарили. «А брюки?» Отъ нихъ же. «А эта бархатная куртка съ собольимъ воротникомъ, которая на тебѣ?» Горкинъ страшно взглянулъ на меня, но скоро, опустивъ глаза, сказалъ отрывисто: моя. Потомъ лицо его съ минуты на минуту становилось пасмурнѣе. Прощайте! сказалъ я Горкину, и вышелъ. Палатки вдали отъ селенія на полянѣ были уже поставлены; я отправился въ свою, гдѣ кипѣлъ самоваръ. Вскорѣ показались разбойники съ ружьями въ рукахъ; подходили къ моей палаткѣ (весь станъ нашъ состоялъ изъ семи палатокъ, и на чистомъ мѣстѣ напоминали онѣ кущи Израиля). Семейство мое съ испуга удалилось въ другія палатки. Не хотите ли чаю? спросилъ я у разбойниковъ. Отъ хлѣба отъ соли грѣхъ отказываться, отвѣчалъ атаманъ, и по приглашенію моему вошли въ палатку, разсѣлись, ружья положили каждый подлѣ себя. Безмолвный Каинъ надулся въ углу. Я былъ среди ихъ одинъ. Но вотъ испытаніе. Чаю надобно было достать изъ дорожнаго судка; а въ немъ наверху безъ всякаго прикрытія лежали прогонныя деньги въ синихъ и красныхъ ассигнаціяхъ, больше полуторыхъ тысячъ рублей. Дѣлать нечего; надобно было въ виду разбойниковъ открыть судокъ, какъ бы ни мало не подозрѣвая въ безчестности гостей своихъ. Не хотите ли водки? вынужденъ я былъ спросить, при выказавшемся изъ судка графиньчикѣ? «Мы съ этимъ водки не пьемъ, отвѣчалъ Горкинъ, указывая на камердинера; онъ куритъ только проклятой табакъ, котораго я не терплю ни въ какомъ видѣ; но подайте Ванькѣ, этому жадному, для котораго долженъ я былъ заставлять по дорогѣ разбивать укупоренныя съ водкою фляги, но подайте не много; это ужасный злодѣй! Я не радъ, что взялъ его; только бы билъ да рѣзалъ; да гдѣ нибудь я съ нимъ раздѣлаюсь». Послѣ этихъ ужасныхъ рѣчей, среди которыхъ пили чай, Горкинъ спросилъ: а что, сегодня девятое на десять? Въ это время вошелъ въ палатку, возвратившійся изъ-за Алдана урядникъ—правитель. Что, Ѳедоръ Алексѣевичъ, спросилъ Горкинъ, будутъ ли лошади? Не даетъ станціонный Смотритель, отвѣчалъ вошедшій; говоритъ, что нѣтъ основанія. Скажите же ему, загремѣлъ Горкинъ, что если къ завтраму не будутъ лошади готовы, то ни его, ни жены его, ни дома его не останется. Урядникъ вышелъ распорядиться. Вышли и страшные мои посѣтители. Малютка дочь моя, въ простотѣ младенческой бѣжала мимо Горкина: онъ ее поднялъ, поцѣловалъ, посмотрѣлъ пристально въ глаза, и я замѣтилъ, что изъ глазъ разбойника выкатилась слеза, остатокъ человѣческаго чувства. Не имѣете ли въ чемъ надобности на дорогу? спросилъ я Горкина. «Всего довольно надарили купцы и прикащики, съ нами встрѣчавшіеся, слѣдующіе въ Охотскъ; но естьли бы вы пожаловали не много сахару, только не оскудивъ себя, то много бы одолжили“. Я далъ ему фунтовъ пять (больше онъ не принялъ), и пять рублей денегъ. «Вы мнѣ дали больше всѣхъ со мною встрѣчавшихся, продолжалъ Горкинъ, указывая на разсыпанное вокругъ палатки семейство мое; потому что себя и ихъ лишили необходимаго. А какая вамъ бѣдненькимъ предлежитъ еще дорога! Грязи тамъ не проходимыя; мѣстами снѣга не стаяли; а всего страшнѣе безпрестанные чрезъ рѣки броды. Жаль васъ съ семействомъ; много потерпите». При семъ случаѣ Горкинъ высказалъ свое сожалѣніе о томъ, что слѣдующаго впереди насъ въ Охотскъ, и бѣдствующаго съ женою діакона ненамѣренно напугалъ, неосторожно выказавшись предъ ними изъ лѣса. Тутъ мнѣ привели на продажу бычка. «Мы такъ ничего не покупаемъ», сострилъ Горкинъ». Осматриваясь, я недоглядѣлъ одной переметной сумы, и спросилъ у якутовъ: гдѣ она? Отыскать сей часъ суму! крикнулъ Горкинъ, какъ Нептунъ на вѣтры... quos ego! Якуты перетрусились, засуетились. Но я сказалъ лѣсному полиціймейстеру: не безпокойся Данило Никитичъ! проводники мои честные люди; сума гдѣ нибудь завалилась въ общемъ складѣ. Такъ дѣйствительно и оказалось.

(1) Иркутскій Генералъ—Губернаторъ Броневскій, въ бытность Горкина въ Иркутскомъ Тюремномъ Замкѣ, потребовалъ его къ себѣ, и пожелалъ видѣть, какъ онъ сбрасываетъ оковы. Горкинъ тряхнулъ, оковы спали, Генералъ испугался и побѣжалъ отъ него. — Не безпокойтесь ваше вы—ство! сказалъ въ слѣдъ ему Горкинъ, — это я сдѣлалъ по приказанію вашему.

(2) Горкинъ вообще никогда не измѣнялъ своему слову. Разсказывали, что когда везли его по этой дорогѣ въ ссылку, онъ дѣлалъ съ конвойными казаками такое условіе: не крѣпите меня, а дайте мнѣ полную свободу ѣхать, какъ я хочу; въ такомъ случаѣ даю честное слово не уйти изъ подъ вашего конвоя, и не подвергну васъ отвѣтственности. Разумѣется, якутскіе, сопровождавшіе его казаки, на это условіе должны были соглашаться, ибо надо знать, что это въ тѣ времена были за казаки. По русски не знали, съ военною дисциплиною не были ознакомлены; когда, говорятъ, ихъ въ Якутскѣ учили маршировать, то за неразумѣніемъ ими что право, что лѣво, къ одной ногѣ привязывали клокъ сѣна, къ другой клокъ соломы, и офицеръ вмѣсто право, лѣво, командовалъ: сѣно! солома! или: скорымъ маршемъ=турганикъ (скоро)! Съ такими—то провожатыми дѣлалъ Горкинъ свои договоры, и не нарушалъ ихъ. Сниметъ съ себя оковы, ускачетъ впередъ, и гдѣ-нибудь, привязавши къ дереву лошадь, ляжетъ спать, въ поджиданіи конвоя. Если же завидитъ кого нибудь встрѣчнаго, особенно изъ чиновныхъ, то сей часъ надѣваетъ оковы, чтобъ не подвергнуть провожатыхъ казаковъ отвѣтственности за послабленіе. Таковы были разсказы о Горкинѣ по охотской дорогѣ.

Послѣ сего урядникъ и вахтеръ просили насъ исправить христіанскія требы, къ чему и приступили священники. Алданскіе правители просили меня написать къ Преосвященному, что ихъ давно уже не посѣщаетъ священникъ, и потому всѣ обитатели здѣшніе остаются безъ очищенія совѣсти; а два казака, не могущіе оставить мѣста службы, остаются не вѣнчанными, и у одного уже 5-лѣтній сынъ. Я обѣщался, и исполнилъ слово (3). Вечеромъ всѣ мы пользовались отличнымъ гостепріимствомъ семейнаго Урядника. Ночевали въ палаткахъ, оглашавшихся во всю ночь пѣніемъ на берегу Алдана разбойниковъ. Томные звуки высказывали тоску ихъ о невозвратныхъ дняхъ невиннаго дѣтства, о потерянной добродѣтели, о разлукѣ навсегда съ кровомъ роднымъ, о разладѣ со всемъ человѣчествомъ, о дикой жизни въ дремучихъ лѣсахъ, и о неизбѣжности казни позорной. Взрывъ отчаянія выражался по временамъ залпомъ изъ ружей, который разносило эхо внизъ по рѣкѣ Алдану и по облегающимъ ее горамъ. Назавтра, это было 20 Іюня, якуты, запуганные еще худшею впереди дорогою, объявили, что не надѣются проводить насъ безбѣдно до Охотска, если не придать имъ въ помощь еще нѣсколько человѣкъ. За переводомъ пошелъ я къ Уряднику. Горкинъ, для котораго съ товарищами лошади были приготовлены, пришелъ прощаться, и въ знакъ благодарности хозяину за его хлѣбъ-соль обѣщалъ изъ подъ его конвоя, какъ бы сей слабъ ни былъ, не убѣжать. Принялъ благословеніе у меня и пожелалъ мнѣ благополучнаго пути, а я ему — чувства разбойника благоразумнаго. И вертлявый камердинеръ со мною простился. Каинъ молчалъ. За тѣмъ все трое сѣли въ лодку въ сопровожденіи столько же невидныхъ казаковъ, отвалили, трижды прокричали мнѣ: прощай Батюшка! выстрѣлили изъ своихъ и казачьихъ ружей, затянули отчаянную пѣсню, и понеслись какъ черезъ Стиксъ отверженныя души. Громъ и проливный дождь внезапно явились на проводы страшнымъ путникамъ. Въ 4 часа дождь пересталъ. И мы, запечатлѣвъ навсегда въ памяти хлѣбосольство Алданскихъ правителей, еще и на дорогу снабдившихъ насъ молокомъ, масломъ и дичью, сняли свои кущи. А злополучный Горкинъ съ ума у меня не сходилъ.

(3) Въ слѣдствіе донесенія моего объ этомъ Преосвященному Мелетію послѣдовало разрѣшеніе о построеніи на Алданѣ церкви.

(продолженіе впредь).

(OCR: Аристарх Северин)

Въ 10 саженяхъ отъ стана, на которомъ распрощались мы съ Горкинымъ, уже насъ встрѣтила непроходимая топь, покрытая лѣсомъ. Мы дали волю лошадямъ. Каждая шла, куда ей казалось лучше. Отъ этого мы растерялись. Въ 11 часовъ темной ночи едва скликались за разрушеннымъ мостомъ, въ мѣстѣ дикомъ подлѣ утеса, подъ проливнымъ дождемъ, при бурномъ вѣтрѣ. Не далеко отъ насъ лежалъ нерастаявшій снѣгъ, прибавлявшій холода. 21 іюня, дождь давно пробившій палатки не переставалъ. Проводники объявили барда сохъ «не льзя ѣхать». Вечеромъ протянулся мимо насъ огромный транспортъ со спиртомъ, слѣдующимъ въ Охотскъ и Камчатку. 22 — не могли переждать дождя, потянулись впередъ. Кто валился съ лошади, подъ кѣмъ лошадь падала, у кого ноги вязли, кто кричалъ отъ ушиба руки. Того требовало неимѣніе дороги, цѣпленіе подлѣ утесовъ и среди неразчищеннаго лѣса. Въ лодкахъ переплыли Рѣку Бѣлую (1), бывшую въ чрезвычайной прибыли; лошади перебрели. На лѣвомъ берегу поставлены палатки. 23 — поутру дождь. Проводники разтеряли, или притворились разтерявшими лошадей: за якутами есть послѣ дня удача, когда по чему нибудь имъ не хочется ѣхать. Между тѣмъ Бѣлая видимо поднималась, и хотѣла затопить насъ, хотя мы занимали одно изъ возвышеннѣйшихъ мѣстъ на берегахъ ея. Подъ вечеръ мы съ обоими священниками искали въ окрестностяхъ болѣе безопаснаго мѣста, и не нашли. Поручили себя Богу. Вечеромъ проѣхали на почтовыхъ въ Охотскъ Секретарь съ женою, совѣтовавшіе намъ поскорѣе отъ Бѣлой убраться. Но семьи наши не ихъ чета, и сборы наши не легки. Волей и не волей, въ ожиданіи, пока якуты объявятъ лошадей найденными, намъ приходилось кочевать при рѣчныхъ устремленіяхъ. Назавтра — садясь на лошадей, мы распрощались съ дѣтями и другъ съ другомъ, что наблюдали и потомъ: ибо грязь и лѣсъ разлучали насъ на цѣлые дни, когда каждая лошадь пробиралась гдѣ и какъ ей казалось лучше, и могло статься, что кого нибудь вечеромъ въ средѣ живыхъ и не дощитаемся. Сегодня мы переваливали девять хребтовъ, гдѣ, по названію, ожидали на возвышеніи сушу, но нашли болѣе топей, и опаснѣйшихъ, чѣмъ на низменности. Непріятны вязкіе подъемы, а осклизнувшіе спуски страшны, особенно за дѣтей. Къ вечеру опять разтерялись; уже за полночь отыскали старика Николая съ тремя дѣтьми. 25 — прояснѣло. Миновали Чернолѣсскую станцію. 26 — объѣзжали грязи, по каменистому изъ плитняка, утесистому берегу Бѣлой Рѣки, съ которою въ 2½ часа по полудни распрощались. За то 12 разъ до вечера переѣзжали одну рѣчьку Тюнкюй. Въ 5 часовъ полилъ дождь. Мѣста для ночлеговъ выбираются якутами такія, чтобъ была хорошая трава для лошадей и близко вода. Но эти условія не всегда были приложимы къ нашему поѣзду. Намъ доводилось останавливаться тамъ, гдѣ окончательно выбивались мы, особенно женщины и дѣти, изъ силъ, и рады были первой болѣе сухой полянѣ послѣ сплошныхъ бадарановъ. Такъ и въ настоящій день подъ проливнымъ дождемъ мы должны были поставить палатки далеко отъ воды. Хорошо еще то, что кругомъ тайга, и крупный листвяничный лѣсъ былъ достаточенъ и силенъ, чтобъ и подъ дождевымъ ливнемъ горѣлъ огромный костеръ. Вода принесена издалека; первая потребность — чай. Якутъ Николай приподнявши конецъ палатки втолкнулъ намъ самоваръ, но, къ досадѣ, безъ углей, почти остывшій, или еще не вскипѣвшій. Я высунулся на мгновеніе изъ палатки, и подъ оглушающимъ шумомъ какъ изъ ведра лившагося дождя, прокричавъ ему: уголь дай! опять спрятался подъ кровомъ своей промокшей палатки. Николай подалъ знакъ, что требованіе мое понялъ. Но вотъ пять, десять, пятнадцать минутъ, — а ожидаемые угли не подавались. Потерявъ терпѣніе, я опять высунулся изъ палатки, и повторялъ требованіе: но отвѣта не было. Остальные проводники укрывались отъ дождя, гдѣ кому любо, а Николай выполнялъ мое требованіе по своему разумѣнію. Ему показалось, что я сказалъ поякутски уу агалъ (воды принеси), и добрый старикъ бродилъ на отдаленную рѣчку за водою. Смѣхъ и горе!

(1) Здѣсь, слѣдовавшій въ 1840 году Начальникъ Камчатки Н. В. Страннолюбскій утопилъ было двухъ дѣтей своихъ. Они спасены расторопностію денщика Спылихина, получившаго за это медаль.

Подлинно, добрый старикъ былъ этотъ якутъ Николай; нельзя не сказать о немъ лишнее слово. Поутру при подъемѣ со стана первая молитва его бывала, чтобъ баранчуковъ (такъ называлъ онъ дѣтей моихъ) не утопить или не ушибить. Когда выдавалось по дорогѣ чистое, сухое мѣсто, то онъ сидя впереди всѣхъ на верховой лошади, чувствовалъ себя въ прекрасномъ расположеніи духа, и потряхиваясь, или весело тянулъ свои монотонные: э! э! о! о! или давалъ уроки въ Якутскомъ языкѣ старшему моему 9-лѣтнему сыну Александру, который, какъ прежде сказано, сидѣлъ на лошади, слѣдовавшей непосредственно за лошадью Николаевой. Спроси-ка, Саша! бывало скажу я обучаемому, сколько верстъ до предположеннаго Николаемъ становища? ѣхать ужъ наскучило, и день вечеряетъ. — Николай! хасъ бèрста ямъ? спроситъ Саша. — Ямъ—ду? скажетъ оборотившись къ нему, и всегда по привычкѣ облизывая свои губы, съ усмѣшкою старикъ; Хаска! беремъ сухарь — бирь бèрста, не беремъ сухарь — бирь кось (т. е. Саша! сухарь дашъ, то одна верста до становища, а не дашъ, то 10 верстъ (бирь кось) (2). И такъ случалось, что съ этими же словами, простодушно захохотавши, Николай круто поворачиваетъ свою лошадь съ дороги въ которую нибудь сторону, и быстро соскакиваетъ со своей лошади, — это знакъ, что здѣсь становище. Боже мой! какая радость у всѣхъ, когда послѣ 12 и 13 часовой ѣзды, большею частію бѣдовой, сойдемъ съ верховыхъ лошадей! Все забывается! Кто ставитъ палатки, кто рубитъ дрова, кто разжигаетъ костры, а дѣти въ это время, сломивши тоненькія палочки, пародируя верховую ѣзду, мчутся по полю съ крикомъ восторговъ. Не знаемъ, бывало, какъ благодарить Господа Бога, когда видимъ, послѣ страшной разлуки утромъ, весь этотъ мелкой народъ живымъ и здоровымъ.

(2) У якутовъ кось, то же что у Европейцевъ миля. Одна (бирь) кось содержитъ въ себѣ 10 верстъ.

Не неумѣстно сказать, почему старикъ Николай приговаривался къ сухарямъ. Въ Охотскъ провожаетъ этотъ бѣднякъ караваны 25 лѣтъ; какая же плата? 25 рублей ассигнаціями за всѣ страхи и трудности, и притомъ отвѣтственность за ввѣренныхъ ему лошадей, такъ что одна пропавшая, если пассажиры не засвидѣтельствуютъ письменно причину пропажи не отъ проводника зависѣвшую, можетъ лишить его условленной платы и подвергнуть еще большему платежу. На всю дорогу проводникамъ якутскіе подрядчики выдавали симирь (кожанный мѣхъ) молока примѣрно ведро, и нѣсколько горстей ржаной муки, вотъ и все! И тогда какъ, по поставленіи палатокъ, все въ станѣ успокоивалось, якуты принимались за свой обѣдъ — ужинъ; ставился на таганъ котликъ, вливалась изъ симиря часть взболтавшагося молока, и всыпалась часть муки; и пока все это варилось, якуты мѣшали варево деревянною лопаткою, и ее облизывали; а по вскипеченіи котликъ снимали съ огня, и уже настояще доставали содержимое въ немъ тѣми же лопатками, для очистки же котлика, одинъ изъ нихъ обводилъ внутри его пальцемъ, палецъ облизывалъ, вытиралъ о свои волосы на головѣ, и тѣмъ оканчивалась трапеза. Подкрѣпленіе послѣ страшныхъ трудовъ, какъ видимъ, очень неудовлетворительное! Послѣ этого какъ же не раздѣлить съ проводниками послѣдній сухарь, какъ не дать имъ чаю, а иногда и рюмку водки, отъ которой старикъ Николай никогда не отказывался, но молодой Егоръ почти ее не пилъ. Однакожъ въ послѣдствіи мы смекнули, хотя и не имѣли положительныхъ доказательствъ, что у проводниковъ нашихъ было лучшее подкрѣпленіе, къ изобрѣтенію котораго вынуждала ихъ крайность. Замѣтить надобно, что проводники наши, опроставши свой котликъ, всю ночь, бывало, проговорятъ у костровъ; уснутъ на разсвѣтѣ. Пользуясь извѣстностію намъ такой своей привычки, что же иногда по ночамъ они дѣлали? Свечера, случалось, объявятъ намъ, что такая—то лошадь отъ утомленія скоро должна издохнуть, возьмутъ денегъ на покупку новой у придорожныхъ якутовъ, и поутру говорятъ: напиши хозяину, что атъ пурпалъ «лошадь издохла» тамъ далеко въ тайгѣ (чтобъ нельзя было освидѣтельствовать трупа), а между тѣмъ, уколотивши ее, въ теченіи ночи скушаютъ, сколько смогутъ, а остальное бросятъ на пропитаніе медвѣдямъ.

Замѣчательно то, что якуты (равно буряты, камчадалы, коряки и имъ подобныя племена) не ѣдятъ, ни въ какой крайности грибовъ. Мы бывало по охотской дорогѣ, пользовались иногда этой провизіей; но якуты, подбиравшіе всякой остатокъ, всякую крупицу, всякую косточку отъ нашей скудной трапезы, не прикасались только къ грибамъ. И тому есть своя причина; между прекрасными на видъ грибами, иные оказывались до того вредными, что малѣйшая частичка производила дурноту, и никакой обильный подливъ масла не силенъ былъ уничтожить ихъ горечи.

Разговорившись о проводникахъ, чуть не забылъ разсказать объ одномъ куріозномъ настоящаго дня приключеніи. Охотская дорога состоитъ изъ бадарановъ — «топей», рѣдко изъ сухихъ равнинъ, а большею частію изъ просѣки между дремучимъ лѣсомъ, преимущественно листвяничнымъ (о соснѣ здѣсь понятія нѣтъ). Въ одномъ мѣстѣ просѣки огромное дерево, подгнившее въ корнѣ, переклонилось съ одной стороны дороги на другую, такъ что образовало надъ дорогою какъ бы арку. Проѣхать подъ этою аркой надобно было прилегши къ сѣдлу, чтобъ не удариться о дерево головою. Одинъ изъ причетниковъ, парень молодой и довольно разсѣянный, не взялъ надлежащей предосторожности, воротникомъ своей шинели зацѣпился за сукъ наклонившагося дерева, и когда сдѣлалъ сильное движеніе, чтобъ поправить дѣло, лошадь испугалась, рванулась, выскочила изъ подъ сѣдока, и была такова, — сѣдокъ очутился на воздухѣ. При видѣ болтавшагося на суку пономаря и самъ Гераклитъ улыбнулся бы.

На ночлегѣ сказали, что половина Охотской дороги. Слава Богу, помощнику ненадѣемыхъ! Сегодня было 40 дней отъ кончины жены священника Веніаминова. По просьбѣ мужа я пѣлъ въ его палаткѣ Панихиду. Нигдѣ не казался мнѣ такъ выразительнымъ напѣвъ надмогильный, какъ въ дико—угрюмомъ ущеліи нашего стана. 27 — большею частію шли по каменистымъ хребтамъ пѣшкомъ, ибо лошади скользили по крупнымъ, острымъ, сплошнымъ каменьямъ. Расположились ночевать на Чихоноевомъ Плачищѣ, гдѣ въ старые годы якутъ Чихоной завязилъ и потерялъ въ грязи всѣхъ своихъ лошадей, и оплакивалъ надъ ними свое раззореніе. Всю ночь искали потерявшагося съ кладью Егора, который плакалъ въ топяхъ подобно Чихоною. Между тѣмъ лилъ дождь. 28 — когда снялись со стана, дождь усилился. Промокшіе, шесть разъ переѣзжали разныя рѣчки; въ заключеніе ѣхали по твердому снѣгу. 29—Іюня ѣхали по льду. 30 Іюня, по восьмикратномъ проѣздѣ одной рѣки (у насъ никто незналъ поякутски, якуты не разумѣли по русски, потому многихъ названій узнать было не отъ кого), мы увидѣли столпъ, на которомъ вырѣзано: Отъ Якутска 525, отъ Охотска 489. Вышло, что вообще отъ Якутска обходилось на каждой день нашего путешествія менѣе 23 верстъ; отъ Алдана же въ 10 сутокъ мы подались 200 верстъ. А сколько горя, и, прибавлю, сценъ презабавныхъ! Напримѣръ, какъ не улыбнуться, когда изъ какого нибудь болота выглядывало нѣсколько лошадиныхъ головъ, у которыхъ вмѣсто туловища торчали на поверхности по двѣ фляги съ зеліемъ, приготовленнымъ для напоенія Охотска и Камчатки. Напротивъ, что ужаснѣе, когда вмѣсто флягъ на завязшей лошади доводилось видѣть люльки съ нашими дѣтьми, къ которымъ подступить ни съ которой стороны было не возможно. Въ темнотѣ лѣсовъ много видѣли оставленныхъ обозными полуживыхъ отъ утомленія лошадей, какъ бы умолявшихъ насъ взорами, чтобъ ихъ взяли съ собою, или, по крайней мѣрѣ, напоили.

(продолженіе впредь).

(OCR: Аристарх Северин)

1 Іюля ѣхали мы сперва какимъ-то особенно мрачнымъ ущеліемъ, потомъ перевалили такъ грозно звучащіе семь хребтовъ, которые напротивъ выдались для насъ лучшими изъ всей дороги. Ибо сухи, убиты самымъ мелкимъ щебнемъ, потому гладки, и не круты. Я съ женою съ удовольствіемъ прошелъ по нимъ пѣшкомъ, имѣя въ рукахъ кусокъ хлѣба и солонины, что замѣняло обѣдъ, и при всѣхъ семи спускахъ, отдѣляемыхъ ручьями, запивалъ чистою водою. Въ 4 часа по полудни пролилъ дождикъ. Въ 7 часовъ подъѣхали къ станціонному помѣщенію, которое мало похоже на домъ, больше на юрту, — на правой сторонѣ рѣки Аллахъ—юны. Двѣ скромныя лошади, отъ самаго Якутска везшія на себѣ трехъ меньшихъ дѣтей нашихъ, къ сожалѣнію, пали предъ крыльцомъ станціи отслуживъ до послѣдняго издыханія. Люльки чрезвычайно изнуряютъ лошадей. Здѣсь въ первой разъ отъ Якутска ночевалъ я съ семействомъ и со священникомъ Веніаминовымъ подъ прочнымъ кровомъ рукъ человѣческихъ; остальные спутники въ палаткахъ. На станціи есть казенная Библія. Назавтра купилъ я у смотрителя мяса и масла, первое по 8, послѣднее по 12 р. за пудъ; въ полдень переправились въ лодкахъ (лошади вплавь) чрезъ Аллахъ—юну быстро начавшую возвышаться не смотря на ясную погоду. Но на высокомъ ярѣ лѣваго берега мы считали себя безопасными. Якуты просили дневку; мы согласились тѣмъ охотнѣе, что насъ приковывалъ къ себѣ столпъ съ вырѣзанною надписью: Граница Якутскаго Уѣзда. Значитъ, переправившись за Аллахъ—юну мы вступили въ предѣлы Охотской Области, или, говоря языкомъ будущаго, въ имѣющую чрезъ 6 лѣтъ открыться Камчатскую Епархію.

Но восторги наши стали уменьшаться, когда мы замѣтили, что вода въ каждой часъ поднимается на ¼ аршина. Съ нами же дневалъ обозный прикащикъ съ кладью, слѣдующій въ Охотскъ, человѣкъ разговорчивый, по начитанности занимательный. Скоро разстояніе между его и нашими палатками раздѣлилось небольшою изъ рѣки струйкою, скоро — ручейкомъ, рѣчкою и рѣкою. Все это совершалось изумительно быстро. Наконецъ вода поднялась и къ нашимъ палаткамъ, и стоявшія ниже наполнила. Мы было искать спасенія въ перемѣнѣ мѣста, но уже было поздно: мы оказались на островкѣ, вода окружала насъ отвсюду, лошадей при насъ не было, онѣ паслись вдалекѣ. Употребили послѣднія средства, сложили ящики одинъ на другой какъ можно выше, и на нихъ спасались, за тѣмъ молились. Въ страшномъ переполохѣ провели ночь: вода все прибывала, однакожъ не достала насъ на вымощенныхъ ящикахъ. По рѣкѣ несло сплошь карчи, вырванныя по берегамъ съ корнями деревья, и потому намъ не могли подать со станціи лодокъ. Обозный прикащикъ, перетаскиваясь ночью на иное мѣсто, кричалъ намъ: Отцы святые! спасайтесь, или погибайте! Но при всемъ желаніи избавиться отъ бѣды, мы не имѣли средствъ къ тому, да и добрый совѣтникъ нашъ едва самъ не утонулъ при переноскѣ, а товары подмочилъ всѣ, за что, какъ слышали мы послѣ, подвергся отъ хозяина начету, и былъ отставленъ. По утру 3 Іюля со станціи кое— какъ передвинули намъ двѣ лодки. Нагрузивъ ихъ до бортовъ переплывали мы поочередно по тѣмъ мѣстамъ не касаясь дна, гдѣ вчера рвали дѣти цвѣты. Переселеніе наше было на избранную прикащикомъ релку (возвышенный полуостровокъ съ лѣсомъ). Но и рёлка была не внѣ опасности, ибо вода продолжала подниматься. А другаго мѣста выше нашей рёлки къ спасенію уже не оставалось. Что же дѣлать, если и здѣсь насъ затопитъ? спросили мы у прикащика. Лабазы! отвѣчалъ онъ, то есть, помѣщеніе на сучьяхъ древесныхъ, откуда мы бы представили изъ себя птичьи гнѣзда и съ не оперившимися птенцами. Послѣдняя мѣра и чрезвычайно затруднительна, и съ дѣтьми ужасна, но Господь не допустилъ до нее. Въ 3 часа по полудни вода также быстро начала понижаться, какъ прибывала, а въ 8 часовъ стала на обыкновенной мѣрѣ. Но полилъ дождь. 4 Іюля ѣхать было не льзя, потому что падь, отдѣлявшая насъ отъ дороги, наполнена была водою. День сей употребленъ былъ Якутами на промѣнъ старыхъ и на покупку новыхъ лошадей на выпрошенныя у насъ деньги; а станціонный Смотритель только теперь сказалъ, что за неприѣздомъ сюда священника, есть некрещенные дѣти, и не отпѣтые умершіе. Священники исполнили требы. Здѣсь появился караванъ съ слѣдующими въ Камчатку Утварью и Ризницею, для новыхъ церквей Дранкинской и Лѣсновской, изъ Якутска отправленный по подряду, и присоединился къ намъ. (1)

(1) Утварь и колокола небольшіе, выписаны были на казенную сумму изъ Россіи, а иконостасы на полотнѣ и ризницу изготовлялъ по порученію Преосвященнаго Мелетія, я въ Иркутскѣ.

5 Іюля оставили мы мѣсто бѣдствія при Аллахъ—юнѣ. Послѣ разныхъ страхованій отъ топей и бродовъ чрезъ рѣки, поднялись на крутой, каменистый, грязный, отъ дремучаго лѣса мрачный хребетъ. На деревѣ увидѣли вырѣзку: Господи, помилуй всѣхъ насъ и спаси. Мы всѣ повторили ту же молитву тѣмъ усерднѣе, что нетолько одинъ изъ спутниковъ нашихъ, священникъ Веніаминовъ, слѣдуя прежде сего въ Америку и изъ Америки и потому дважды испытавшій Охотскую дорогу, теперь не узнавалъ ее, но и старый нашъ проводникъ якутъ Николай 25 разъ ѣзжавшій по ней съ караванами, также не могъ признавать мѣстъ залитыхъ водою, гдѣ прежде сушь бывала, и только безпрестанно твердилъ, облизываясь (это у него была привычка — какъ будто сію минуту ѣлъ что нибудь сладкое): о Тагара! о Никола!

Сегодня объѣхали табунъ рогатаго скота, которой гнали въ Охотскъ. 6 Іюля въ полдень подъѣхали къ перевозу рѣки Анчи. Переправившись чрезъ Анчу въ лодкахъ, на другомъ берегу увидѣли нѣсколько молодыхъ Тунгусовъ чисто одѣтыхъ, и разряженную по своему обычаю юную, миловидную, тунгузскую дѣву въ сопровожденіи подруги. Тунгусы просили отъ насъ брачнаго благословенія. Не зная условій кочеваго вѣнчанья мы отказали въ просьбѣ. Прелестно было видѣть, какъ тунгусы, и особенно невѣста въ разноцвѣтномъ одѣяніи съ распущенными съ головы длинными развѣвающимися лентами, понеслись верхомъ въ правую сторону на оленяхъ въ густоту лѣса, вѣтви котораго олени преискусно разнимали своими большими вѣтвистыми рогами. А мы продолжали путь по чистому на сей разъ мѣсту и при ясномъ небѣ, придерживаясь берега р. Анчи. Часу въ пятомъ по полудни съ правой стороны, изъ густаго лѣса, отстоявшаго отъ насъ на полверсты, услышали мы рычаніе животнаго, похожее на ревъ медвѣдя, но не медвѣжье. Отважный священникъ Правовѣровъ вызвался дознать, чей это ревъ. Сколько мы его не отговаривали, онъ не послушался, и пустился во весь галопъ въ густоту лѣса, скрылся изъ вида, и въ теченіи четверти часа назадъ не показывался. Это насъ встревожило. Между тѣмъ ревъ животнаго не переставалъ слышаться, и казался намъ будто усиленнымъ, такъ и мерещилось, что животное терзаетъ безразсуднаго священника. Жена его и дѣти, какъ и ожидать слѣдовало, завыли, — выла и старуха его теща, мать его жены и дьячка Преловскаго. Накинулись на меня, зачѣмъ я отпустилъ: а меня самаго трясло на верховой лошади какъ въ лихорадкѣ. Наконецъ, шуринъ священника дьячекъ Преловскій вызвался ѣхать на помощь пропавшему безъ вѣсти, поѣхалъ и онъ скрылся въ густотѣ лѣса. Опять ни духу ни слуху. А ревъ животнаго, и уже не одного, все слышится. Солнце стало склоняться на западъ. Бѣда наша при потерѣ изъ свиты двоихъ, чѣмъ должна еще окончиться? Оставить мѣста не льзя, не отыскавши священника и причетника живыми или мертвыми. А съ чемъ сопрягалось это отысканіе при нашей совершенной безоружности? — при всемъ караванѣ у насъ не было ли ружья ни копья, кромѣ топора для рубки дровъ. Голосъ же животныхъ, терзавшихъ, по нашему предположенію, нашихъ спутниковъ такой страшный, и не вдалекѣ отъ насъ. Была надобность подумать и о дѣтяхъ нашихъ, и о себѣ самихъ, если дойдетъ очередь до насъ. Позвольте еще мнѣ пуститься на выручку, вызвался причетникъ взятый изъ Якутска Шергинъ, лихой наѣздникъ. Ну, что будетъ! сказалъ я, Поѣзжай съ Богомъ! Скрылся и онъ. Солнце закатилось. И вдругъ, къ неописанной нашей радости, показались изъ лѣса всѣ наши три наѣздника, несшіеся во весь опоръ, лѣвыми руками державшіе повода, а въ правыхъ поднятыхъ къ верху, въ видѣ тріумфовъ, что-то красное, кровавое. Оказалось, что это было оленье мясо. Загадка разрѣшилась такъ: тунгусы, выѣзжавшіе къ намъ у рѣки Анчи съ просьбою о совершеніи брака, имѣли въ этомъ лѣсу стойбище: рычали, похоже на мѣдвѣдей, ихъ олени; священникъ Правовѣровъ и дьячекъ Преловскій были задержаны усердіемъ добродушныхъ тунгусовъ, желавшихъ снабдить насъ путниковъ оленьимъ мясомъ, для чего надобно было заколоть оленя, и на это надобно было время. Такимъ образомъ печаль наша перешла въ радость, да еще въ какую? — Долгое время не имѣя возможности питаться свѣжиною, мы наконецъ въ сытость и сладость покушали съ дѣтьми прекраснаго, отмѣнно вкуснаго оленьяго мяса. Что до меня, я предпочитаю его, по нѣжности и сочности, всѣмъ другимъ мясамъ. Нѣсколько молодыхъ тунгусовъ изъ стойбища пришло къ нашимъ кострамъ, и провели всю ночь въ бесѣдѣ съ нашими проводниками якутами. А о чемъ говорили, ни тѣ ни другіе сами не знаютъ, потому что другъ друга мало понимали. Можно замѣтить, что бродячія и кочевыя племена всѣ вообще, сущіе древніе Аѳинеи, страстные охотники высмотрѣть или услышать что нибудь новое. Однообразный бытъ ихъ требуетъ освѣженія новостями болѣе, чѣмъ наша цивилизованная жизнь.

Къ слову о Тунгусахъ присоединю наблюденіе о привязанности къ христіанской вѣрѣ тунгусовъ Охотскаго вѣдомства. Давно, въ 30-хъ годахъ прошлаго столѣтія Охотскій командиръ Скорняковъ-Писаревъ извѣщалъ духовное и гражданское начальство, что на первыхъ порахъ ознакомленія тунгусовъ съ русскими, охотно приняли крещеніе пять оленныхъ и пѣшихъ тунгузскихъ князцевъ, да одинъ шаманъ, и иныхъ человѣкъ до 50 обоего пола. За тѣмъ, хотя, при недостаткѣ вѣропроповѣдниковъ, не могло идти быстро впередъ начатое обращеніе тунгусовъ въ христіанство, однакожъ и неостанавливалось. Преемникъ Скорнякова—Писарева Девіеръ доносилъ въ 40-хъ годахъ Иркутской провинціальной канцеляріи, что, влекомые любовію къ христіанству, тунгусы изъ отдаленныйхъ остроговъ приходили въ Охотскъ, чтобъ принять здѣсь крещенiе. Въ виду надобности находиться въ Охотскѣ постоянному священнику, таковымъ въ 1743 году опредѣленъ былъ изъ Удскаго Острога, казачьяго происхожденія священникъ Iосифъ Хмылевъ, но, къ сожалѣнію, человѣкъ нетрезвый, ничего не оставившій по себѣ на память кромѣ соблазновъ. Успѣшно подѣйствовалъ на озареніе христіанствомъ тунгусовъ командированный отъ Миссіонера архимандрита Хотунцевскаго, іеромонахъ Флавіанъ, но его благотворнымъ дѣйствіямъ положила конецъ его, мученическая кончина отъ корякъ. Въ 1754 году похоронить Охотскаго священника Хмылева, и заступить его мѣсто посланъ былъ изъ Иркутска Епископомъ Софроніемъ родной братъ моего роднаго дѣда священникъ Гавріилъ Григорьевичъ Громовъ; онъ съ особеннымъ успѣхомъ служилъ озаренію Охотскихъ тунгусовъ христіанствомъ: а сынъ его священникъ Александръ Громовъ довершилъ поголовное ихъ окрещеніе. Непререкаемымъ памятникомъ проповѣдническихъ трудовъ Гавріила и Александра Громовыхъ служитъ то, что Охотскіе Тунгусы по сіе время носятъ, большею частію, фамилію Громовыхъ, изрѣдка перемѣшиваемую съ фамиліею Осениныхъ, которыхъ воспринималъ отъ купели, бывшій при священникахъ Громовыхъ дьячекъ Осенинъ. Послѣ смерти преемственно Гавріила и Александра Громовыхъ священники сюда опредѣлялись неудачно. Рядъ ихъ есть рядъ неурядицъ нравственныхъ и общежительныхъ, и вниманія ихъ къ новопросвѣщеннымъ тунгусамъ не видно. И эти бѣдные но вѣрные сыны христіанства до того были забыты, что въ годъ моего проѣзда въ Камчатку (1834), какъ мы видѣли, искали священника, который бы обвѣнчалъ ихъ бракъ. Въ Охотскъ съ табунами идти имъ было не удобно; а охотскіе священники (двое) и въ помыслѣ не имѣли, чтобъ когда нибудь навѣстить этихъ простодушныхъ христіанъ въ ихъ стойбищахъ. Но за всемъ тѣмъ, забытые пастырями церкви, кочевые скитальцы не забывали принятой ими святой Вѣры. Какъ же она между ними держалась? Каждаго младенца они крестили сами, какъ умѣли. Помнили, по преданію отъ отцовъ, необходимость нетолько исповѣди и причащенія, но даже очистительной молитвы роженицѣ. И какъ только доходилъ до нихъ слухъ, что по Охотской дорогѣ проѣзжаетъ какой нибудь священникъ, они выходили съ своими требами на дорогу, и, по возможности, были удовлетворяемы. Это испыталъ я на обратномъ (2) пути изъ Камчатки. Обратній путь мой отъ Охотска до Якутска былъ зимою, сперва на собакахъ, далѣе на оленяхъ и уже только за 280 верстъ до Якутска на лошадяхъ. Ночлеги наши обыкновенно были на станціяхъ, т. е. въ пустыхъ, на огромныхъ одна отъ другой разстояніяхъ, юртахъ, никѣмъ необитаемыхъ, въ которыхъ прежде всего самимъ намъ надлежало затопить чувалъ (въ родѣ камина, въ который дрова ставятся перпендикулярно) и потомъ уже обогрѣться и высушить оледенѣвшее съ себя и съ дѣтей платье. Къ этимъ-то юртамъ, не знаю, по какому чутью, собирались въ множествѣ тунгусы обоего пола съ некрещенными дѣтьми, для окрещенія ихъ, или съ окрещенными міряниномъ, для мѵропомазанія, а также для принятія очистительныхъ молитвъ новыми родильницами или положенныхъ по истеченіи 40 дней очищенія. Бывало всю юрту, въ которой по тѣснотѣ кромѣ меня съ семьею и съ ямщиками, стороннимъ расположиться было уже негдѣ, видимъ обставленную маленькими кибиточками, въ которыхъ, въ трескучій морозъ, подъ открытымъ небомъ, торчатъ головенки, положенныхъ всегда на спину, новорожденныхъ тунгусятъ, прикрытыхъ оленьими шкурками. По изготовленіи воды изъ разстаяннаго снѣга малютокъ вносили въ юрту, для совершенія надъ ними крещенія, и замѣчательно! они ни въ кибиточкахъ, ни при погруженіи никогда не плакали, такъ уже свыкшіеся еще во чревѣ матери съ холодомъ, а по появленіи на свѣтъ, вступающіе съ морозомъ въ новое ближайшее знакомство посредствомъ вывалянія всякаго новорожденнаго младенца въ снѣгу, — таковъ у тунгусовъ обычай! Но одинъ разъ выпала треба, вышедшая изъ описаннаго порядка — сбора тунгусовъ къ юртамъ, на которыхъ располагался я на ночлеги. Меня попросили ѣхать верстъ за 5 отъ юрты въ тайгу, въ одно изъ тунгусскихъ стойбищъ, для напутствованія больнаго. Взявъ съ собою 12 лѣтняго сына Николая, поздно вечеромъ въ открытой нартѣ, поѣхалъ я на оленяхъ чрезъ горы и пади, куда везли провожатые. Наконецъ поднялись на одно возвышеніе, гдѣ стояла небольшая ураса (опрокинутая воронка изъ бересты, сажени въ полторы въ діаметрѣ), въ которой лежалъ больной, почти тоже, что и на открытомъ воздухѣ, на постланкѣ изъ оленьей шкурки, положенной на промерзлую, очищенную отъ снѣга, землю. Это былъ благообразный юноша лѣтъ 15-ти, въ горячкѣ. Лице его пылало внутреннимъ жаромъ. Онъ умѣлъ говорить порусски, и изумилъ меня отчетливостію своей исповѣди, въ которой ясно выражалось, что тунгусы не безъ наблюденій надъ своимъ внутреннимъ душевнымъ состояніемъ. Съ какими подробностями обнаруживалъ онъ каждый свой грѣхъ, (большихъ за нимъ не было) даже припоминая то, что было къ какому грѣху поводомъ! По исповѣди онъ пріобщенъ святыхъ Таинъ, и, опять, съ какою вѣрою и любовію принялъ онъ ихъ! Я пришелъ къ заключенію, что этотъ бродящій народъ, лишенный христіанско-пастырскаго назиданія, принимаетъ наученіе отъ самаго Бога. Но какая жалкая обстановка! Въ горячкѣ лежать подъ берестенною урасою при 35° мороза, довольствуясь питьемъ кое-какъ разстаяннаго снѣга! что можетъ быть ужаснѣе такого положенія? Съ своей стороны я сдѣлалъ, что могъ, послалъ больному чаю, сахару и дорожную промерзлую булочку. Но это уже ни къ чему не послужило. Рано поутру пріѣхали къ нашему стану родные юноши, и сказали, что онъ скончался. Какъ они благодарили Бога, сподобившаго, по ихъ словамъ, первому изъ кочующихъ тунгусовъ умереть съ христіанскимъ напутствіемъ, что и обѣщались передавать въ роды родовъ. Еще нужно сказать, что среди тайги на возвышеніи, гдѣ напутствовалъ я больнаго, замѣчено мною нѣсколько крестовъ. Это тунгусское кладбище! И оно подтверждаетъ то же, что соблюсть православный обычай даже на кладбищѣ, есть проявленіе давняго, но добраго, глубокаго ознакомленія съ Православіемъ, которое не можетъ изгладиться изъ памяти простодушнаго племени ни при какихъ, неблагопріятствующихъ условіяхъ.

(2) Въ передній путь нашъ тунгусы для исправленія требъ намъ не показывались, кромѣ одного раза у р. Анчи со свадьбою; можетъ быть, въ это мокрое лѣто не могли они располагаться съ своими табунами близъ трактовой дороги, или убирались отъ нея подалѣе изъ боязни бродившихъ въ этотъ годъ разбойниковъ, и особенно, пресловутаго Горкина.

(продолженіе впредь).

(OCR: Аристарх Северин)

7-е Іюля день моего рожденія (въ 1801 году). Переправлялись чрезъ десять бродовъ по разнымъ быстрымъ и глубокимъ рѣкамъ. Отъ полноты души возносилось благодареніе Господу, когда видѣли мы дѣтей, которыхъ пускали всегда впередъ, на другомъ берегу. О себѣ въ такихъ случаяхъ какъ-то не помнилось. Болѣе версты ѣхали по льду. По льду? — спросите вы, — седьмаго Іюля по лъду? Да, по льду. Но послушайте, что будетъ далѣе, какъ мы назавтра чуть совсѣмъ не замерзли.

8-е Іюля. День моихъ именинъ. Утро прелестное. И дорога впереди казалась не только сносною, но особенно сухою въ сравненіи съ прежнею. Помолившись Богу, и испивши чаю, обовьючили лошадей, сняли палатки, и тронулись съ мѣста въ 8 часовъ утра (много проходитъ времени за вьюченіемъ лошадей). Солнце пекло; кто бы вообразилъ, что въ этотъ день доведется намъ испытать зимній морозъ и поѣхали мы одѣвшись по лѣтнему, мущины въ курточкахъ, женщины въ легонькихъ платьяхъ. Черезъ часъ пріятной ѣзды стали мы опускаться въ долину между двумя горами, на которой лежалъ ледъ. Онъ даже порадовалъ насъ, потому что могъ уменьшить удушающій на этотъ разъ зной. У меня было на умѣ, въ честь именинъ своихъ, часовъ въ 12 выбрать повеселѣе поляну, и сдѣлать нѣкое учрежденіе изъ дорожныхъ запасовъ для братіи. Но вотъ ѣдемъ по льду часъ, ѣдемъ два, три, четыре, а льду конца и края не видно. Уклониться въ сторону не позволяютъ крутыя горы; сойти съ лошади на ледъ не льзя, такъ какъ на поверхности его верха на три была вода, потому и запасы, не только для угощенія другихъ, но и для себя кусокъ хлѣба, разложенные на другихъ лошадяхъ, тянувшихся гусемъ одна за другою, были не доступны. Вотъ и 4 часа вечера, солнце начало скрываться за горами; голодъ а за тѣмъ и холодъ стали давать себя чувствовать. Дѣти оглашаютъ ущеліе плачемъ, матери ропотомъ. Вотъ и 6-ть и 7 и 8 и 9 часовъ вечера, совершенно темно, а льду края не видно. Между тѣмъ, къ довершенію нашего горя, на этомъ льду окружали насъ тучи комаровъ съ своими ѣдкими лобызаніями подъ гудѣніе ихъ духовой музыки. По крайней мѣрѣ кончится ли, и скоро ли кончится это бѣдствіе? — и того узнать было не отъ кого, такъ какъ у проводниковъ нашихъ «кулгахъ сохъ» нѣтъ ушей для пониманія нашего спроса.

Но вотъ-то при совершенномъ стемнѣніи, снѣжная полоса наконецъ рѣзко отдѣлилась отъ чернѣющей земли. Конецъ нашему странствію по ледовитому пути. Нѣтъ, не конецъ! Проводники кричали: барда сваломъ! т. е. еще, еще впередъ, и показывали это всевозможными тревожными жестами. — Почему же здѣсь не остановиться на этой равнинѣ, на которую въѣхали мы съ ледяной почвы? Барда сваломъ! продолжали наши вожаки, да и только. Изумленные такимъ страннымъ настояніемъ, въ такое время, когда всѣ мы, и самые вожаки перезябли, оголодали, и былъ одинадцатый часъ ночи, мы призвали на помощь всѣ возможные комментаріи для уразумѣнія требованія якутовъ, обратились къ словарю старшаго моего сына, записывавшаго въ пути якутскія слова, которыхъ значеніе становилось ему понятнымъ, къ самому поверхностному знанію якутскаго языка пономаремъ Шергинымъ и наконецъ къ мимикѣ, и кое-какъ поняли, въ чемъ дѣло. На этой равнинѣ, именуемой капитанскою засѣкою, гдѣ въ старые годы какой-то капитанъ кого—то засѣкъ, растетъ трава пьяная, которой объѣвшись лошади, издыхаютъ. Побужденіе чтобъ здѣсь на ночлегъ не останавливаться — сильное, — сказалъ я, однакожъ барда сохъ! Далѣе ѣхать нѣтъ силъ у насъ взрослыхъ, тѣмъ болѣе у дѣтей; барда сохъ! развьючивайте лошадей, ставьте палатки, въ остальномъ положимся на Господа Бога. Якуты повиновались.

Назавтра, рано утромъ 9 числа, слышимъ страшную тревогу, якуты гоняютъ въ нѣсколько бичей одну лошадь, объѣвшуюся пьяной травы, что бы пропотить ее, и тѣмъ предохранить отъ смерти. Лошадь не могла держаться на ногахъ, Шаталась, точно какъ крайне пьяный человѣкъ, падала; ее поднимали стягами, бичеваніемъ и продолжали выводить изъ одуряющаго положенія. Этого мало, — лошадь напредь сего везла пономаря Шергина, — теперь наложили на нее двѣ въюшны, все съ тою же цѣлію, что бы она потѣла. Сдѣлавши нѣсколько шаговъ, одержимая шатуномъ лошадь падала; ее поднимали, опять сѣкли бичами и препровождали впередъ. Къ вечеру лошадь отрезвилась. Въ этотъ день проѣхали бродомъ нѣсколько рѣкъ и рѣчекъ глубокихъ и быстрыхъ, и много видѣли лошадиныхъ остововъ, валяющихся по дорогѣ, остающихся отъ прежнихъ лѣтъ во свидѣтельство не рѣдкаго здѣсь мороваго на лошадей повѣтрія. На встрѣчу намъ бѣжали не оглядываясь на верховыхъ лошадяхъ якуты, слѣдовавшіе изъ Охотска, и еще прибавили намъ, на нашемъ безконечномъ пути, радости вѣстію, что свирѣпствующая на Охотской дорогѣ моровая язва на лошадей, открылась и въ этотъ годъ и уже валитъ лошадей и рогатый скотъ у Юдомскаго Креста не доѣзжая 300 верстъ до Охотска.

10 Іюля ѣхали по сплошнымъ бадаранамъ, пересѣкаемымъ только по временамъ быстрыми и глубокими рѣчками, которыя надлежало переѣзжать, по обыкновенію, въ бродъ, и въ которыхъ, лошади большею частію всплывали, а ноги сѣдоковъ были необходимо въ водѣ. Якуты въ такихъ случаяхъ внушали одну предосторожность, чтобъ никакимъ правежемъ не сбивать лошадей съ толку, опустить удила и дать имъ свободу. Лошади, не управляемыя удилами, по счастливому инстинкту становили себя нѣсколько противъ теченія, такъ что напоръ воды билъ имъ въ грудь, а не въ бока. При послѣднемъ условіи слабую лошадь быстрина можетъ опрокинуть.

11 числа подъѣзжая, къ р. Юдомѣ, опустились въ полумокрую обширную котловину, окружаемую съ всѣхъ сторонъ лѣсомъ (исключительно листвяничнымъ). На сѣверъ изъ этой котловины былъ въ ущеліи подъемъ. Среди котловины стоялъ большой деревянный крестъ, на которомъ ножемъ вырѣзана надпись. По охотской дорогѣ очень часто можно встрѣчать вырѣзанныя на деревьяхъ надписи въ предостереженіе послѣдующихъ путниковъ, излагающія какія нибудь особенныя приключенія. Напримѣръ, когда мы ранѣе 23 Іюня, послѣ бѣдствія на Бѣлой рѣкѣ, пустились въ путь, то къ вечеру увидѣли на деревѣ вырѣзку, сдѣланную опередившимъ насъ, ѣхавшимъ въ Охотскъ секретаремъ, которою предостерегалъ насъ, чтобъ мы на этомъ мѣстѣ ночлегомъ не располагались; у него украли здѣсь бѣглые изъ Охотска трехъ лошадей. Многословная вырѣзка на упомянутомъ среди котловины крестѣ привлекла мое вниманіе, я углубился въ чтеніе изложенной тутъ печальной исторіи съ однимъ проѣзжавшимъ семействомъ, застигнутымъ здѣсь и моромъ лошадей, и наводненіемъ, и разбойниками. Но оторвавъ взоръ отъ надписи, я, къ ужасу своему, не вдалекѣ отъ себя увидѣлъ на верховыхъ лошадяхъ трехъ разбойниковъ, стоявшихъ близъ опушки лѣса и внимательно на меня смотрѣвшихъ. А между тѣмъ караванъ нашъ весь уже скрылся въ ущеліи, и со мною не оставалось ни души. Вскочивъ на лошадь, пустился я догонять караванъ; путь мнѣ лежалъ не вдалекѣ отъ разбойниковъ; однакожъ они только проводили меня глазами и скрылись въ трущобу лѣса.

(Будетъ продолженіе).

(OCR: Аристарх Северин)

Въ полдень 11 Іюля стали мы на правомъ берегу рѣки Юдомы. На лѣвомъ — Почтовая станція и селеніе. Первая вѣсть, что за рѣкой зараза на скота во всей силѣ. Мой Егоръ просилъ не допустить его до раззоренія, и уволить съ этого берега, куда еще зараза не проникла, домой, чтобъ спасти лошадей своихъ. За усердную добраго Якута службу я согласился на его прозьбу, имѣя въ виду шесть лошадей его замѣнить со станціи почтовыми по имѣвшейся у меня подорожной. Переплывъ чрезъ рѣку, на берегу увидѣли валявшіяся падали, а въ жителяхъ уныніе. Подъ гостепріимную сѣнь ввела насъ жена станціоннаго Смотрителя Поротова, который въ это время былъ въ Охотскѣ. Послѣ роскошнаго хлѣбосольства, чему отвѣчали и чайный приборъ и посуда столовая, Наталья Ивановна (имя страннопріимцы) вывела нѣсколько дѣтей, и просила дать ей по случаю рожденія ихъ очистительную молитву, такъ какъ приходскіе священники изъ Охотска ихъ никогда не посѣщали, а крещены де дѣти разными проѣзжими священниками. За тѣмъ я и священники исправляли требы, но отказывали въ благословеніи браковъ, обѣщаясь обстоятельство сіе передать Охотскому Протоіерею. Проводники наши просили дневки для роздыха лошадямъ, да и почтовый ямщикъ, обязанный дать мнѣ отсюда шесть лошадей, отозвался неимѣніемъ на лицѣ трехъ, на которыхъ уѣхали преслѣдовать трехъ видѣнныхъ мною разбойниковъ. Привыкши къ кущамъ, мы и здѣсь поселились въ нихъ въ концѣ селенія. Ночью пало 25 лошадей и быкъ. Поутру 12 Іюля всѣ жители, и скопившіеся здѣсь обозные прикащики просили меня отслужить молебствіе о прекращеніи бѣдствія. Желаніе усердствующихъ и собственное наше было исполнено въ здѣшней часовнѣ, вмѣщающей въ себѣ большой деревянный крестъ, отъ чего и мѣсто носитъ названіе Юдомскаго Креста. Молебствовавшіе поднесли мнѣ около 100 рублей денегъ, которыя я, назначивъ на перекрытіе Юдомской часовни вмѣсто корья тесомъ, тутъ же вручилъ Смотрителю селенія, взявъ обѣщаніе со всѣхъ жителей исполнить завѣтъ мой (*). Кромѣ общаго моленія, священники въ продолженіи всего дня пѣли въ часовнѣ молебны по частнымъ просьбамъ. Слѣдующая ночь прошла безъ ущерба скота. Запасшись здѣсь мясомъ, молокомъ и 2 хлѣбами, 13 числа еще помолились въ часовнѣ, и пустились въ дальнѣйшій путь. До Охотска оставалось 300 верстъ.

(*) Въ послѣдствіи узналъ я, что жители селенія деньги раздѣлили по себѣ, и часовню не перекрыли. Жалкіе!

Путеслѣдованіе было на сей разъ, при прежнихъ неудобствахъ дороги, топяхъ и частыхъ бродахъ, гораздо успѣшнѣе. Съ 4 часовъ по полудни къ 8 часамъ вечера мы сдѣлали 35 верстъ. Причиною сего былъ новый порядокъ, введенный взятымъ мною Почтовымъ ямщикомъ спеціалистомъ своего рода, который между прочимъ требовалъ, чтобъ мы, сколько возможно, не разлучались и по опасенію бѣглыхъ съ Охотскаго Завода и медвѣдей, знакомые намъ слѣды послѣднихъ были здѣсь на каждомъ шагу. 14 — числа подъ небольшимъ дождемъ при значительномъ холодѣ, поднялись на хребетъ, отъ дремучаго лѣса темный, оглушаемый шумомъ водопада. На срединѣ хребта увидѣли на деревѣ слѣдующую надпись: отъ Охотска въ правую сторону въ 80 саженяхъ убитъ бѣжавшій съ каната товарищъ 1834 г. Іюня 19. Едва миновали ужасное мѣсто, какъ повалились двѣ почтовыя лошади и издохли. Слѣдуя въ порядкѣ, изложенномъ мною въ началѣ, наконецъ мы должны были вынести слѣдующую сцену: третья отъ передоваго якута Николая лошадь, къ которой прикрѣплены были двѣ люльки съ средними дѣтьми, завязивши ногу между поднявшимися надъ землею корнями одного дерева, сбѣсилась и одну люльку сбила, и топтала ее ногами. Оставшаяся на спинѣ ея люлька едва держалась; лошадь впереди, ко хвосту которой привязана бѣшенная, тоже подъ старшимъ сыномъ бѣсилась; заиграла и лошадь подъ якутомъ; старикъ не зналъ, что дѣлать. О, Никола! кричалъ онъ, и однакожъ успѣлъ какъ то всѣхъ усмирить. Думали, что ребенокъ бывшій въ люлькѣ подъ ногами лошади, не только не живъ, но изуродованъ и обезображенъ; къ удивленію же нашли его прижавшимся въ уголкѣ своего помѣщенія безъ слезъ, безъ голоса, безъ движенія отъ испуга, за всемъ тѣмъ нисколько не поврежденнаго, хотя онъ и чувствовалъ почти прикосновеніе копытъ.

За тѣмъ суждено намъ было испытать новую бѣду, которая не всѣхъ постигаетъ на Охотской дорогѣ. Подъ вечеръ лошадь подо мною вдругъ сильно забрыкала головою; я сталъ придерживать; она заскакала, я крѣпче потянулъ повода; наконецъ лошадь закружилась, завизжала и повалилась. Якуты растолковали, что я попалъ на строкъ, — насѣкомыя въ родѣ продолговатыхъ осъ, роящіяся большею частію около гнилыхъ деревьевъ. Надобно было, когда лошадь замотала головою, подстегнуть ее, и поскорѣе проѣхать мѣсто; ибо строки далеко отъ своего гнѣзда не отлетаютъ. А какъ я задержалъ ее среди роя, то нѣсколько жалъ впившихся въ лошадь были причиною ея визга и паденія. По осмотрѣ оказалось, что жало строки четырехгранное; прокушенія на кожѣ лошади походили на проколотіе гвоздемъ; кровь струилась. И съ этого мѣста отъ строкъ намъ житья не стало. Коль скоро караванъ наѣзжалъ на нихъ, то всѣ лошади становились на дыбы; можно представить испугъ и крикъ женщинъ и дѣтей. Осторожный якутъ зорко смотрѣлъ впереди, и коль скоро примѣчалъ маленькихъ враговъ, кричалъ во все горло; строки! Караванъ быстро поворачивалъ въ другую сторону, и иногда убѣгая отъ однѣхъ, въ то же время попадалъ на другихъ. Счастіе еще, что ѣдкія насѣкомыя не гонятся, какъ сказано, за лошадью далеко, и рѣдко бросаются на людей. Однажды только строка укусила мать дьячка Забайкальскаго; и въ ту же минуту лицо старушки покрылось страшною опухолью, закрывшею глаза. Она говорила, что во время укушенія какъ будто кто ее ударилъ по лицу дубиною, свѣтъ выкатился. Полагаютъ, что сырое время благопріятствуетъ размноженію строкъ, ибо многіе проѣхавшіе по Охотской дорогѣ въ сухое время ихъ совсѣмъ не примѣтили, и понятія о нихъ не имѣютъ.

Ночью на 15 число Іюля еще пала одна изъ почтовыхъ лошадей. На трехъ остальныхъ разложены въюшны съ издохшихъ, и живыя обовьюченныя вдвое едва переступали подъ чрезвычайною тяжестію среди безпрерывныхъ топей, а не рѣдко и падали. На 7-й верстѣ отъ ночлега была надпись на деревѣ: у Транспорта бѣглые увели 3 лошадей. Проливный дождь, броды, строки, паденіе среди грязей съ вязнувшихъ лошадей женщинъ и дѣтей были сценами настоящаго дня. На 16 число издохли изъ моихъ еще двѣ лошади. Слѣдовательно, что везено было на 16 лошадяхъ, теперь нужно размѣстить на 11, — то же близкихъ къ смерти. Мои спутники не были щастливѣе меня, но я говорю только о себѣ. Новая непріятность, что живыя лошади пугались валявшихся по дорогѣ издохшихъ, и караванъ приходилъ отъ этого въ безпрестанное движеніе, потому что трупы встрѣчались чрезъ нѣсколько саженъ. Вечеромъ пріѣхали на перевозъ рѣки Урака. Жители противоположнаго берега принесли рыбу (горбушу) нами еще невиданную, и просили за нее чаю, сахару и сухарей. Мы щедро платили, какъ за диковину. Проводники улыбались. Назавтра 16 Іюля переправившись въ селеніе, мы увидѣли, что диковины наши валялись по берегу, и ихъ отъ избытка собаки не ѣли. Здѣсь у меня пало еще четыре лошади, а остальныя уже получили признакъ заразы, начально обнаруживавшійся опухолью подъ шеею. Почтовый ямщикъ занялъ здѣсь одну лошадь у казака, а другую взялъ, кѣмъ то оставленную, почтовую. Около Уракскаго селенія лежала не одна сотня лошадиныхъ труповъ; къ тому на вѣшалахъ вялилось нѣсколько тысячъ свѣжей рыбы (юколы); жаръ быль чрезвычайный; слѣдовательно запахъ не выносимъ. Совершенное безвѣтріе, и какая—то мгла надъ селеніемъ увеличивали тлетворность. Дохнуть было нечѣмъ. Я, семейство, и спутники изнемогали. Въ неопрятной, холодной банѣ, приникши лицами къ полу, мы получали лучшій воздухъ. Пока готовились къ отправѣ, поблѣднѣвшіе дѣти казались близкими къ смерти. Я рѣшился дать имъ по полу-ложкѣ водки, а двухъ причетниковъ, которые, по ихъ мнѣнію, секретно отъ меня курили табакъ, между тѣмъ, какъ я зналъ о ихъ привычкѣ, заставилъ я теперь курить открыто, чтобъ дышать хотя табачнымъ дымомъ. Выѣхавъ въ лѣсъ, мы имѣли воздухъ малымъ чѣмъ лучшій. Живыя лошади и самыя сѣдла напитались уже мертвеннымъ запахомъ. Ни чашки чаю, ни куска хлѣба не льзя было взять въ ротъ: все отзывалось падалью. 17 числа лошади издыхали подъ нами: надобно было беречь только ноги, чтобъ не придавило при непредвидимомъ паденіи лошади. Пѣшкомъ, по причинѣ сплошныхъ топей, идти было никому не возможно; оставалось на немногихъ лошадей взвалить всю кладь, и на нее же помѣститься людямъ по двое. Намъ Богъ послалъ на встрѣчу почтоваго ямщика, у котораго нашъ взялъ трехъ лошадей, и мы не много поправились. Вечеромъ почтовый ямщикъ велѣлъ разложить намъ большіе огни для устрашенія во множествѣ водящихся здѣсь медвѣдей, и новыхъ пяти бѣглецовъ съ завода. 18 числа положеніе наше не улучшилось, а новое горе прибыло. На закатѣ солнца, въ особенно дикомъ мѣстѣ, подъѣхали мы къ одному броду. Спутники за разстройствомъ положенія ихъ отъ недостатка и утомленія лошадей сегодня ѣхать далѣе не могли. Но почтовый ямщикъ, — сколько я ни упрашивалъ его остановиться здѣсь же, потому что между нами было положено одному семейству не оставлять другаго ни въ какой крайности, — переѣхалъ за бродъ съ кладью, куда и мнѣ съ семействомъ необходимо было слѣдовать. Два холостые причетники отъ меня не отстали. Поздно вечеромъ ямщикъ привелъ насъ въ дремучій лѣсъ, къ рѣчкѣ, на низменное мѣсто, и началъ ставить палатки, не говоря ни слова, потому что не зналъ ни одного русскаго; равно и нашъ якутъ Николай, по той же причинѣ, не могъ быть объяснителемъ его дѣйствій. Грозное мѣстоположеніе, выходившая изъ береговъ рѣчка, разлука со спутниками и состраданіе объ нихъ, притомъ темная и бурная ночь, опасеніе отъ воровъ и медвѣдей, наконецъ проливный дождь, не дававшій развести и огней, не позволили мнѣ сомкнуть глазъ. Назавтра нашли издохшею лучшую изъ почтовыхъ лошадей. Въ 8 верстахъ впереди предстоялъ вторый перевозъ чрезъ Уракъ. Ямщикъ кое-какъ передалъ, что за недостаткомъ лошадей остается продолжать путь завозомъ, то есть, отвезти за нѣсколько верстъ впередъ часть клади, оставить въ лѣсу, пріѣхать за слѣдующею, потомъ за людьми и такъ далѣе; и приступилъ къ дѣлу. Между тѣмъ вода изъ рѣчки подошла подъ палатки, а возвышеннѣе мѣста не было. И другую ночь переночевали въ мокротѣ. 21 числа переѣзжали нѣсколько опасныхъ бродовъ, гдѣ старый Николай только и молился, чтобъ баранчуковъ (дѣтей) не утопить. Подъѣхали къ перевозу; но Уракъ вышелъ изъ береговъ; съ пѣною клубились волны; несло карчи, и перевозъ былъ не возможенъ. На другой сторонѣ рѣки виднѣлось селеньице. Между тѣмъ у насъ не стало ни хлѣба, ни соли, ни какой провизіи. Самъ только Богъ внушилъ возвращавшемуся изъ Охотска Юдомскому станціонному Смотрителю Поротову, пережидавшему на противоположномъ берегу наводненіе, съ опасностію жизни переѣхать къ намъ въ лодкѣ, и привезти то, въ чемъ мы нуждались, именно: хлѣба, соли, масла, рыбы и даже для меня окрѣплаго и измокшаго немного водки. Мы его встрѣтили какъ ангела. 22 Іюля подъѣхали къ намъ и оставленные спутники. Соединившись, какъ будто мы воскресли. Объяснилась причина, почему почтовый ямщикъ не остановился съ нами. Почтари обязаны подпискою никогда не имѣть на томъ мѣстѣ ночлега отъ множества медвѣдей. И наши спутники повѣрили истину. Ночью на станъ ихъ напалъ медвѣдь, и въ виду всѣхъ началъ драть лошадь. Испуганныя семейства, не найдя другаго средства отогнать нахальнаго, вынуждены были разбивать заготовленные для Камчатки съ хозяйственными запасеніями ящики, чтобъ найти мѣдные тазы, и только ихъ звукомъ испугали страшнаго забіяку. Юдомскій Смотритель изъ своихъ прибавилъ мнѣ четыре лошади, но за Уракъ переѣхать все еще было не льзя. Отъ мокроты сверьху и снизу тяжко разболѣлся старшій мой сынъ; у него открылась желчная рвота; за всемъ тѣмъ, безъ всякихъ пособій, оставалось ему лежать на грязѣ. Гдѣ утѣшеніе въ такомъ случаѣ? въ молитвѣ. Она услышана. Назавтра больной чувствовалъ только слабость. 23 — переправились чрезъ рѣку въ лодкахъ, съ большою опасностію. Испытавъ негостепріимство здѣшнихъ перевозчиковъ, отказавшихъ намъ даже въ той рыбѣ, которою питались собаки, и послѣднія усилія моровой на лошадей язвы, противъ которой мы и сами уже вооружались, какъ знали, именно: издыхавшихъ лошадей поднимали стягами, чтобъ они какъ нибудь дотащили насъ до станціи, — наконецъ въ 5 часовъ вечера попали на Мету, послѣднюю до Охотска станцію, на правомъ берегу рѣки Охоты, вливающійся въ Охотское море.

Мета! край желаній нашихъ, ибо до Охотска осталось только 50 верстъ! Здѣсь хорошій почтовый домъ съ русскою печью, чего не видали мы отъ Якутска. Но питаться оставалось одною рыбою, потому что мясо и молоко, при зараженіи скота, были сомнительны. Изъ подрядныхъ 10 лошадей у нашего Николая на Мету пришли только три, а на другой день осталась одна. Изъ почтовыхъ Юдомскихъ ни одна не дошла. На метинской станціи лошади также всѣ подохли. Ѣхать было не на чемъ, да и некуда. Ибо надобно было переѣзжать за рѣку Охоту, на лѣвый ея берегъ; а рѣка изъ береговъ вонъ. Неволею отдохнувъ три ночи на станціи, 20 Іюля спросилъ я содержателя почты, какъ намъ дотащиться до Охотска, чтобъ не пропустить судно, долженствующее отвезти насъ въ Камчатку? — Если пожалуете полный прогонъ, отвѣчалъ содержатель, то можно доставить на батахъ водою; только теперь плыть опасно за разливомъ Охоты. — «Ни за прогономъ, ни за рѣшимостію моею дѣло не станетъ, только отправьте меня поскорѣе».

Въ 3 часа по полудни четыре бата, длинныя, узкія, изъ одного дерева разведенныя лодки, были готовы, спаромленныя по двѣ въ рядъ. Но якуты перевозчики принимались за дѣло не охотно, боясь бурнаго устремленія Охоты. Кормчій, полуслѣпый якутъ, вступивъ на паромъ, куда мы съ семействомъ уже засѣли, сказалъ: «Я не отвѣчаю, буде утоплю; рѣка изъ береговъ вонъ; опасныя мѣста прикрыты прибылою водою, карчи сплошныя, глаза у меня худы.» При этомъ нерадующемъ предисловіи насъ подрало по кожѣ. Но паромъ отдѣлился отъ земли, и берегъ замелькалъ. Быстрое теченіе несло насъ полетомъ птицы. Съ начала я боялся. Казалось, что паромъ бѣжалъ прямо на карчу, — еще моментъ, — и онъ готовъ разбиться, — всѣ мы вѣрная жертва смерти: но въ это мгновеніе, едва слышныя, безъ малѣйшей тревоги, распоряженія полуслѣпца оставляли уже всѣ опасности далеко за нами. Увѣрившись, что и здѣсь Господь намъ помощникъ, указалъ въ проводники людей смышленныхъ, я сталъ веселъ. Къ 8 часамъ вечера мы совершили болѣе половины пути до Охотска, по извилинамъ Охоты верстъ 50. Но здѣсь встрѣтилъ насъ противный вѣтеръ, и рѣку видимо тѣснилъ приливъ съ моря; зыбь и не для батовъ была бы чувствительна. Проводники пристали къ безлѣсному островку. Что-то будутъ они ѣсть? подумалъ я, не видя у нихъ никакихъ запасовъ, и не имѣя излишка собственныхъ. Начали становить для ночлега палатки, а полуслѣпый Кормчій загнувъ небольшой, бывшій у него при бокѣ, ножикъ, навязалъ на палку, ударилъ по рѣкѣ, и вынулъ Нерку (рыбу фунтовъ въ 5 вѣсомъ, въ Камчаткѣ называемую Хайко), за тѣмъ другую, третью, сколько имъ и намъ нужно было на ужинъ Удивило меня такое приволье рыбы. Дайка мнѣ, догоръ (пріятель)! твой незатѣйливый инструментъ, сказалъ я, и ударилъ по рѣкѣ; вытащилъ рыбу. Значитъ въ рѣкѣ пустаго мѣста не было. Рано по утру 27 числа отвалили. Рыба, кипя въ рѣкѣ, и выскакивая высоко отъ воды, едва въ баты къ намъ не заваливалась. Пошелъ дождь, усилился вѣтръ; но мы ничего не чувствовали отъ радости, увидѣвъ въ 8 часовъ утра за рѣкою Охотскую церковь. Рѣка была при полной водѣ чрезвычайно широка подъ Охотскомъ, волны ходили по ней уже приморскія; вправо бушевалъ морскій Бурунъ (прибой воды къ берегу), оглушавшій насъ своимъ ревомъ, и изумлявшій величіемъ. Въ батахъ переѣхать Охоту, соединенную подъ Охотскомъ, съ рѣкой Кухтуемъ было опасно. Мы прокричали, и намъ подали изъ Охотска казенную лодку.

(продолженіе впредь).

(OCR: Аристарх Северин)

Не вѣрилось, что послѣ 50-дневнаго тяжкаго странствованія мы кончили страшную Охотскую дорогу. Вступивъ на берегъ Охотскаго Порта, прежде всего спросилъ я, гдѣ живетъ старый товарищъ мой по семинаріи, и бывшій сослуживецъ при Иркутской Благовѣщенской церкви Протоіерей П. И. Багрянцевъ? Едва свидѣлись, и братскими объятіями привѣтствовали другъ друга, какъ вошелъ другой соученикъ, по Академіи, предмѣстникъ мой, выѣхавшій изъ Камчатки Протоіерей К. Н. Шастинъ съ священникомъ о. Ѳирсомъ, еще 8 іюля прибывшіе на суднѣ въ Охотскъ, и въ ожиданіи меня здѣсь остававшіеся. Такія встрѣчи были воздаяніемъ за подъятые труды. Отецъ Ѳирсъ Зыряновъ, прослужившій въ Камчаткѣ 24 года, свидѣтель шумныхъ временъ Петровскаго, испытавшій много и другаго горя, удивилъ меня своею живостію и свѣжестію. Такъ бы мнѣ привелъ Богъ, послуживъ по силамъ въ Камчаткѣ, возвратиться на родину! — помолился я мысленно. Охотскій старожилъ священникъ отецъ Евсевій Протопоповъ также не укоснилъ меня привѣтствовать. Чиновные и Купечество, знакомые прежде, и совсемъ невѣдомые, нахлынули въ домъ Протоіерея смотрѣть на насъ, подобно Израильтянамъ чудно прошедшимъ чермное море, выбравшихся живыми и невредимыми съ Охотской дороги, которой необычайными въ этотъ годъ неудобствами уже оглашенъ былъ Портъ. Всѣхъ же болѣе принималъ участія въ насъ добрый Александръ Васильевичъ Шелиховъ, котораго здѣсь суждено мнѣ было видѣть въ послѣдній разъ.

Можно сказать, что за грѣхи наши, на Охотской дорогѣ вытерпѣли мы десять казней, похожихъ на египетскія. Бѣшенныя лошади; бадараны, гдѣ земля превратилась для насъ въ воду, ночный мракъ, часто застигавшій на пути среди дремучихъ лѣсовъ, грозившихъ ослѣпить насъ вѣтвями, голодъ, холодъ, комары, строки — сіи истинно песія мухи, опасные черезъ рѣки броды и язва на лошадей — девять карь! А Горкинъ развѣ не былъ духъ истребитель, миновавшій насъ, можетъ быть, только какъ подвои и пороги, принадлежащіе Дому Господню, хотя нечистые, но запечатлѣнные кровію Спасителя? За то по исходѣ изъ Египта насъ встрѣтили не Амалекиты и Хананеи, а радушіе, не говоря о духовенствѣ, Охотскаго Начальника З. З. Балка, Помощника Его И. В. Вонлярлярскаго (*) и семействъ ихъ.

(*) При возвратѣ моемъ въ 1846 году изъ Камчатки, Иванъ Васильевичъ Вонлярлярскій былъ Начальникомъ Охотскаго Порта. Дѣлами, порученными мнѣ отъ Камчатскаго Преосвященнаго задержанъ я былъ здѣсь съ 2 Октября по 15 Января 1847 г. и въ это время Иванъ Васильевичъ снабжалъ меня и хлѣбомъ и мясомъ, и изготовилъ для меня съ семьею три зимніе возка. Когда я попросилъ разчета, онъ отвѣчалъ: съ гостей мы ничего не беремъ! и этимъ всепрощеніемъ, мнѣ обремененному въ Камчаткѣ долгами, подарилъ не менѣе, поразчету, 1500 р. асс. Помяни его, Господи, и добродѣтельную супругу его Анну Сергѣевну (оба покойны) во царствіи своемъ!

Не лишнимъ считаю сказать нѣсколько словъ объ Охотскѣ. Этотъ портъ расположенъ на такъ называемой Тунгузской кошкѣ, окружаемой съ сѣверовостока и юга моремъ, съ запада — слившимися рѣками Охотою и Кухтуемъ, съ сѣвера примыкающей къ материку. Въ Охотскѣ нѣтъ ни земли ни воды. Вмѣсто первой, кошка покрыта мелкимъ плитнячкомъ, именуемымъ дресвою, въ которомъ нога вязнетъ по лодышку. Вода достается изъ за 7 верстъ, такъ какъ въ протекающихъ подъ Портомъ рѣкахъ она смѣшана съ морскою соленою и ни къ какому употребленію не годится. Церковь деревянная изъ листвяницы, довольно высока и благовидна съ высокою колокольною, богатая иконами, утварью и великолѣпною ризницею, заведенною отъ Рос. Ам. Компаніи. Одна купель крещальная стоила 1000 рублей. Домы, кромѣ довольно красивыхъ и просторныхъ, замѣщаемыхъ Начальникомъ Порта, также Правителемъ Конторы Росс. Американской Компаніи, и кромѣ двухъэтажныхъ флигелей офицерскихъ, купеческія и другихъ обывателей и служивыхъ людей всѣ изъ листвяничнаго дерева, построены въ линіи.

Первое мое вниманіе обратили на себя ѣздовыя собаки, которыхъ въ первой разъ увидѣли мы еще у Юдомскаго Креста. Въ Охотскѣ онѣ всѣ на свободѣ. Горами лежащая по берегамъ рыба (такъ какъ это было время полнаго ея хода) и икра, уже отъ преизбытка не прельщали чрезвычайно сытыхъ въ это время, и во всякое другое алчныхъ, животныхъ. Ѣздовыя собаки, мало отличаясь наружнымъ видомъ отъ обыкновенныхъ дворняшекъ, замѣчательны тѣмъ, что ни у одной изъ нихъ нельзя встрѣтить повисшихъ ушей; кромѣ того ѣздовыя собаки никогда не лаютъ, а воютъ, и воютъ въ извѣстные часы и заведеннымъ между ними порядкомъ. Наприм. въ Охотскѣ лишь только 11-ть часовъ ночи, съ одного конца Порта начинается собачій концертъ, — одна собака затягиваетъ замѣтно съ просонья, басомъ или теноробасомъ, другія, тоже съ просонья не охотно подхватываютъ, и протянувъ на нѣсколько разныхъ голосовъ-басовъ, баритоновъ, теноровъ, альтовъ, и даже не совсемъ привлекательныхъ сопрано, и на нѣсколько мотивовъ раздирающую дисгармонію, умолкаютъ; за тѣмъ тоже исполняютъ собаки сосѣдняго двора, и такъ далѣе, пока обойдетъ ихъ близъ-полунощный вой по всему порту. Потомъ все умолкаетъ до новаго воя передъ разсвѣтомъ. Ѣздовыя собаки не имѣютъ инстинкта сторожитъ, но родятся уже съ инстинктомъ возитъ.

Безпрестанные пиры и балы въ Охотскѣ въ это время, то по случаю полученія нѣкоторыми изъ чиновниковъ, начиная съ начальника, новыхъ чиновъ, — одинъ праздникъ великій по случаю храмоваго дня въ Охотскомъ Соборѣ 6 Августа Преображенія Господня, — нѣсколько вечеровъ, устроенныхъ торгующими съѣхавшимися сюда Якутскими купцами и на отлику Иркутскимъ купцомъ Шелиховымъ, не говоря о томъ, что были мнѣ въ чрезвычайную тягость, такъ какъ вездѣ я былъ приглашаемъ и усердно, но, къ глубокому огорченію, задержали отходъ судна изъ Охотска въ Камчатку настолько, что намъ привелось прожить здѣсь близъ мѣсяца безъ всякаго дѣла. Не забыть мнѣ, какъ на одномъ изъ обѣдовъ, дававшемся на кораблѣ, принадлежащемъ Рос. Ам. Компаніи, мое вниманіе обратили на себя двѣ, нѣжно устроенныя дамы, чѣмъ же? особенною скромностію во взорахъ и вообще въ обращеніи, и чрезвычайною, въ глаза бросавшеюся привязанностію къ своимъ супругамъ. Мнѣ было жалко за нихъ, когда при нѣжности своего организма, онѣ особенно страдали при производившихся салютахъ изъ пушекъ, — вздрагивали и замирали. Послѣ сдѣлалось извѣстно, что эти преданныя супруги преступными связями, уже, какъ открыли послѣдствія, начатыми задолго до того времени, какъ я ихъ считалъ невиннѣйшими, доведены были до убійства и отравленія своихъ ненаглядныхъ мужей. Исторія одной темная, а другой громко извѣстная Восточной Сибири. Правда твоя, Премудрый! что не всякая хитрость, якоже хитрость женская, и, прибавлю, не всякая злоба, якоже злоба жены преступной!

Между пирами довелось мнѣ совершить мірскую требу, при чемъ памятенъ случай, характеризующій мѣстность Охотска. Былъ я приглашенъ отпѣть одного изъ торгующихъ. По совершеніи Литургіи и чина погребенія провожаемъ усопшаго на кладбище, на той же Тунгузской кошкѣ. Въ дресвѣ приготовлена могила такъ, что стѣнки ея обстановлены досками, между которыми вычерпана дресва. Но могила окорочена. Нужно прибавить. Вынули изъ стѣнки одну доску, и въ мигъ пустота наполнилась скатившеюся дресвою, могилы какъ не бывало. Опять надобно было раздѣлывать новую могилу. Встрѣчались ли вы, читатели, съ людскимъ населеніемъ, гдѣ нѣтъ земли и воды? — Вамъ понадобилось бы посадить оконный цвѣточикъ, — нужна горстка земли, — поѣзжайте или посылайте за горсткою земли на Булгинъ, — такъ называется заимка, въ 7-ми верстахъ отъ Охотскаго порта, почва которой уже земляная, на которой разведено и хозяйство начальника Охотскаго Порта и нѣкоторыхъ Охотскихъ старожиловъ. Нуженъ ковшъ воды. Опять отправляйтесь на Булгинъ. Почему же, спросятъ, не селились жители на этомъ Булгинѣ? Потому что онъ внутрь материка, и не пригоденъ въ морскомъ отношеніи. Кстати сказать, что въ нашемъ Правительствѣ 100 лѣтъ шла переписка о томъ, гдѣ бы на западномъ берегу Охотскаго моря найти пристань и съ землею и съ водою и со всѣми морскими удобствами, которая бы замѣнила безземный и безводный Охотскъ, — и переписка оканчивалась ничѣмъ, пока дальновидный, энергичный Завойко, руководимый не правительственными мѣрами, а довѣріемъ къ себѣ бывшей Россійско-Американской компаніи, не указалъ желаемый портъ на Аянѣ въ сороковыхъ годахъ текущаго столѣтія. Теперь и пресловутаго Аяна памяти нѣтъ. Амуръ поглотилъ и старый Охотскій и новооткрытый Аянскій портъ. Преходитъ образъ міра сего! — и какъ быстро!

Еще памятно мнѣ въ Охотскѣ обстоятельство, наведшее на меня глубокую скорбь. Читатели припомнятъ, что одинъ изъ проводниковъ моихъ по Охотской дорогѣ честный Якутъ Егоръ, которому въ крайнемъ случаѣ съ трудомъ можно было выпоить рюмку водки, на правомъ берегу Юдомы получилъ отъ меня свободу воротиться домой, чтобъ не подвергнуть заразѣ лошадей своихъ и не раззориться въ конецъ. Въ одно утро пересѣкаю я площадь отъ своей квартиры въ Охотскій Соборъ, и вижу, какой-то якутъ вязнетъ въ дресвѣ и валяется съ боку на бокъ. Подхожу ближе, и что же? это мой бѣдный Егоръ, мертвецки пьяный. Ты ли это Егоръ? и что съ тобою? спросилъ я. Онъ всталъ на колѣни, простеръ руки, заплакалъ, и сказалъ: Прости, бачька! я обманулъ тебя, и Богъ меня наказалъ, и на душѣ тяжело. Совсемъ не домой ѣхать было у меня на умѣ, когда просилъ я у тебя увольненія; мнѣ посулили дороже подрядчики, провозившіе спиртъ, и я обманулъ тебя. Теперь всѣ мои кони издохли, съ горя я началъ пить, не знаю какъ попасть домой, и что будетъ съ бѣдною моею женою, когда она обо мнѣ услышитъ..... Онъ зарыдалъ, и не могъ говорить болѣе. — Ну Егоръ! Богъ тебя да проститъ! Только въ самомъ дѣлѣ, безъ нужды ты похитрилъ передо мною; я бы не помѣшалъ тебѣ, за твою вѣрность и честность, подрядиться подъ свозъ спирта и тогда, если бы ты сказалъ правду; когда протрезвишся, приходи ко мнѣ, чѣмъ нибудь помогу тебѣ. Однакожъ бѣдный Егоръ ко мнѣ не являлся, болѣе я его невидалъ, и незнаю, что съ нимъ сталось.

А что старикъ Николай? И онъ явился въ Охотскъ съ сѣдломъ и уздою, дабы получить отъ меня удостовѣреніе хозяину, Якутскому купцу Захарову, что атъ всѣ пурпалъ. «Бѣдный Николай! теперь ходъ! ходъ (*)! сохъ, доведется пѣшкомъ идти», — Что дѣлать, бачька! не первый разъ въ моей жизни. — Затѣмъ старикъ поцѣловалъ мою руку, прослезился, получивъ отъ меня всевозможное спасибо.

(*) Словомъ ходъ! ходъ! Якуты понужаютъ лошадей; а останавливаютъ протяжнымъ: ба!

Странное дѣло, что на Охотской дорогѣ язва на лошадей бывала не рѣдко, и ни охотское ни якутское начальство не принимали никакихъ мѣръ. Да хотя бы сами подрядчики якутскіе снабжали проводниковъ дегтемъ, могло статься, что этотъ запасъ и былъ бы сколько-нибудь пригоденъ къ отвращенію зла: но и этого на умъ имъ не приходило. Въ числѣ провизіи у меня какими-то судьбами завалилась чесноковая луковица; когда начался моръ на лошадей, я своей лошади натиралъ чесноковицею, пока ее достало, ноздри и морду, и моя лошадь не знаю отъ этого ли, или такъ случайно, пережила многихъ другихъ, тогда какъ изъ первыхъ стояла на очереди заразиться, потому что была изъ лучшихъ, а язва поражала лучшихъ впередъ, и за тѣмъ слабѣйшихъ.

(будетъ окончанiе).

(OCR: Аристарх Северин)

(окончаніе).

Рано поутру передъ свѣтомъ 22 Августа, въ день коронаціи покойнаго Государя Императора Николая Павловича, помѣстили насъ на транспортъ „Елисавета“ суденышко двухмачтовое и утлое. О тѣснотѣ говорить нечего; во время ночи мои ноги должны были лежать на ногахъ слѣдовавшаго въ Камчатку Исправника или его на моихъ. Но меня на первый разъ заняли новый міръ и новыя рѣчи: право на бортъ! грото-брасъ отдай! марсо—фалъ подтяни! бизань на гитовы! и т. п. Морская болѣзнь сей же часъ меня охватила, должно быть въ слѣдствіе того, что охотскіе балы и пиры не всегда давали возможность хорошо высыпаться; въ послѣдствіи она дѣйствовала на меня только чрезъ наведеніе какого-то особенно тяжелаго, мрачнаго чувства. Плаваніе наше по Охотскому морю было безбѣдно. 5 Сентября съ разсвѣтомъ увидѣли мы проливы, отдѣляющіе Охотское море отъ Восточнаго Океана. Въ 6 часовъ утра вступили въ одинъ изъ проливовъ. Моментъ вступленія ознаменованъ былъ пушечною пальбою съ нашего судна болѣе потому, что въ этотъ день наша «Елисавета» была именинница.

Не могу не сказать нѣсколько словъ о командирѣ нашего корабля. Это былъ изъ П-рга капитанъ—лейтенантъ. Въ слѣдствіе ли пировъ и баловъ въ Охотскѣ или другихъ причинъ, онъ принялъ эту обязанность больной; болѣзнь обнаруживалась, особенно по ночамъ, въ грезахъ и видѣніяхъ. Начальникъ Охотскаго порта предвидѣлъ на сей разъ ненадежность его вести корабль въ Камчатку, и потому помѣстилъ съ нами пассажиромъ одного штурманскаго офицера семейнаго, какъ и самъ командиръ былъ съ женою, благороднѣйшаго человѣка. Лишь только подняли якорь, больной командиръ сей же часъ попросилъ штурмана пассажира вести корабль, но неиначе, какъ по предварительномъ себѣ докладѣ о всякой мелочи. Эти доклады затрудняли дѣло, но еще бѣды никакой. Теперь когда мы вступили въ проливъ, при ясномъ небѣ, при попутномъ вѣтрѣ, но при противномъ теченіи, и около полудня были почти на срединѣ его, штурманъ стоялъ со мною на палубѣ, опершись о бортъ. Мы разговаривали. Но среди разговора казалось мнѣ, что онъ тревожно обводилъ глазами высившіяся изъ моря въ лѣвую отъ насъ сторону сопки. Наконецъ скомандовалъ: по мѣстамъ! Высыпали подвахтенные матрозы на палубу, и каждый изъ нихъ занялъ свое мѣсто близъ какой нибудь снасти. Что бы это значило? подумалъ я; подобное распоряженіе бывало только при поворотѣ судна при лавировкѣ, или при какомъ нибудь неблагопріятномъ предвѣстіи, а теперь поворотъ не нуженъ и все, кажется, обстояло благополучно. Между тѣмъ на палубу поднялся денщикъ командира, и сказалъ штурману: командиръ проситъ васъ кушать. — Кланяйся, сказалъ штурманъ, я не хочу обѣдать. Прошло нѣсколько минутъ, зовъ къ обѣду повторился, повторился и прежній отвѣтъ..... Вдругъ съ лѣвой стороны налетѣлъ шквалъ и положилъ судно на бокъ, реи окунулись въ море. О себѣ припомню я только то, что разсчитывалъ, какъ лучше умереть, оставаясь ли на палубѣ, гдѣ при совершенномъ опрокинутіи судна должно меня придавить къ водѣ, или спуститься внизъ въ свою каюту и тамъ быть залитымъ водою. О переполохѣ другихъ можно сказать только то, что всѣ омертвѣли отъ страха. Но расторопный штурманъ, при готовности команды, въ ту же минуту поставилъ судно въ прямое положеніе, мы отдохнули. Одакожъ взоръ его все еще былъ блуждающій, все былъ обращенъ къ роковымъ сопкамъ. Прошло минутъ десять и съ судномъ повторилась прежняя исторія; и снова распоряженіемъ штурмана оно приведено было въ покойное положеніе. «Вотъ теперь пойду, пожалуй, обѣдать, сказалъ какъ бы гору съ себя свалявшій офицеръ; какую диковину придумалъ нашъ командиръ, приготовилъ обѣдъ не раньше не позже, какъ въ самыя критическія минуты, каждому мало-мальски моряку въ этомъ мѣстѣ должны быть извѣстными!» Проговоривъ эту рѣчь, онъ спустился съ палубы; команда распущена. Тутъ и я понялъ, что на морѣ также возможна большая разница между морякомъ и морякомъ, какъ и на сушѣ между умомъ и умомъ. Не будь приготовлена команда, не бодрствуй на палубѣ командующій, и ты, читатель, вѣроятно не встрѣтился бы съ этими строками; опрокинувшееся судно погребло бы насъ подъ своею тяжестію. Припомню то, что и больной командиръ тревожно выглядывалъ во время шквала на палубу, и сиповатымъ своимъ голосомъ давалъ вопросъ: что тамъ такое? — «Чему на этомъ мѣстѣ быть должно, и что вамъ должно быть извѣстно», отвѣчалъ ему штурманъ. Предъ закатомъ солнца на выходѣ изъ пролива близъ Мыса графа Васильева видѣли мы на кекурахъ многое множество лежавшихъ малыхъ и большихъ тюленей, какъ бы любовавшихся послѣдними лучами заходящаго свѣтила, и какъ бы съ любопытствомъ смотрѣвшихъ на насъ проплывающихъ. Стемнѣлось, и я изъ своей каютки чрезъ тоненькую стѣнку слышу, какъ штурманъ докладывалъ командиру, что при безвѣтріи насъ дрейфуетъ на Мысъ графа Васильева и судно въ опасности. Кожу съ меня подралъ такой докладъ. Командиръ совѣтовалъ бросить якорь; штурманъ признавалъ это неудобнымъ, и просилъ позволенія принять мѣры по своему усмотрѣнію, и уже въ случаѣ безуспѣшности ихъ исполнить его приказаніе. Командиръ согласился съ пригрозкою: смотрите, вы отвѣчаете! Еще повторялось нѣсколько докладовъ командиру, что судно въ прежней опасности, — всѣ они казались мнѣ смертнымъ приговоромъ. Но наконецъ, штурманъ сбѣжалъ сверху въ каюту командира и радостно провозгласилъ: ну, слава Богу! отдѣлались, благополучно вступили въ Восточный океанъ.

Восточный океанъ, не сентябремъ взглянулъ на насъ, напротивъ привѣтливо насъ принялъ, и назавтра же утромъ доставилъ намъ удовольствіе видѣть вблизи великія дѣла рукъ Творческихъ. Киты играли во множествѣ не вдалекѣ отъ нашего судна. Стоишь, смотришь на востокъ, а съ запада раздается будто залпъ изъ пушекъ. Оборотишься, видишь на поверхности моря огромный столпъ воды, — онъ медленно обращается въ брызги и разсыпается; это китъ выпустилъ съ шумомъ фонтанъ изъ верховаго своего отверстія пониже головы; за тѣмъ выказывается огромнѣйшая голова животнаго, становится въ перпендикулярное надъ водою положеніе, все выше и выше; за тѣмъ начинаетъ склоняться, — туловище, отъ 15 до 30 саженъ, перегибается надъ моремъ въ видѣ арки, голова касается воды, выказывается хвостъ, виситъ нѣсколько времени какъ на воздухѣ, и наконецъ животное ныряетъ, послѣдній изчезаетъ изъ вида хвостъ, и мѣсто изчезновенія животнаго обозначается нѣсколькими кругами на поверхности моря, довольно долго не сглаживающимися. Подобныя картины были живописуемы Порфироноснымъ Давидомъ: «Какъ многочисленны, восклицалъ онъ, дѣла Твои, Господи! Все содѣлалъ Ты премудро; земля полна богатства Твоего! Се великое и обширное море; тамъ пресмыкающіяся, коимъ нѣтъ числа, животныя малыя и большія; тамъ плаваютъ корабли; и вотъ левіаѳанъ, котораго Ты сотворилъ игратъ въ морѣ!» Созерцаніемъ сихъ чудесъ Божіихъ, которыхъ такъ восхитительно одно описаніе, Господь привелъ намъ наслаждаться въ теченіи многихъ дней.

Плаваніе наше по Океану, какъ прежде и по Охотскому морю, было безъ бурь, безъ штормовъ, но слишкомъ медленное, что замѣчено было нами, даже незнакомыми съ морскимъ дѣломъ, особенно въ виду береговъ Камчатки. Что бы это значило, что сдѣлавши въ теченіе дня нѣсколько миль впередъ, въ теченіе ночи мы опять настолько же почти спускались обратно? Опытный штурманъ сердито покачивалъ головою. Наконецъ 13 Сентября поутру отданъ отъ больнаго командира приказъ, что В—ю С—чу (имя штурмана) предоставляется полная команда, безъ всякихъ докладовъ ему командиру. — Вотъ давно бы такъ, сказалъ В—ій С—чь, и обращаясь ко мнѣ отпустилъ остроту: чтобъ въ какомъ бы то ни было управленіи привести въ порядокъ разстроенное, надобно, батюшка, прежде всего смѣнить Рулеваго, если онъ глупъ. И сей часъ отдано приказаніе перемѣнить стоявшаго на рулѣ матроза, неумѣнью котораго приписана была медленность хода. За тѣмъ, какъ матрозы до сего времени безнаказанно оскорбляли невѣжественными выходками нѣкоторыхъ изъ пассажировъ, то тутъ же двое изъ нихъ были за это по распоряженію новаго командира наказаны ленками. Матрозскія грубости какъ рукой сняло. Замѣтно и старушка наша «Елисавета» стала подвигаться быстрѣе. Тѣмъ пріятнѣе это было для меня съ семьею, что мы терпѣли особенный недостатокъ въ провизіи. Причина тому была слѣдующая: въ Охотскѣ запасся я боченкомъ соленаго мяса. Матрозы, пьяные, переносившіе съ квартиры боченокъ этотъ на судно, упали съ нимъ, повредили обручи, разсолъ выпустили, но мнѣ объ этомъ не сказали. Лишь только вышли мы въ море, на третій день начало обносить по судну тлетворнымъ запахомъ. Оказалось, что мясо въ боченкѣ безъ разсола, при доступѣ въ него внѣшняго воздуха, начало портиться, и потому было выброшено за бортъ. Я остался на сухаряхъ. Къ тому, запасенныя мною для поправленія несвѣжей прѣсной воды на суднѣ, которая отпускалась порціями, двѣ бутылки, одна съ краснымъ виномъ, другая съ мадерою, украдены командирскимъ денщикомъ изъ каюты командира, куда онѣ были поставлены на сохраненіе.

Наконецъ 15 Сентября съ разсвѣтомъ указали намъ на устье Авачинской губы, чрезъ которое входъ въ Камчатку. Около судна во множествѣ рѣзвились морскія свинки (дельфины). Ну, ребята, эти гостьи не къ добру, говорили между собою матрозы; быть штормягѣ! — Однакожъ примѣта матрозская оказалась на этотъ разъ невѣрною. При крѣпкомъ попутномъ вѣтрѣ, и подъ порядочнымъ дождемъ вошли мы въ Авачинскую губу; въ 11-ть часовъ утра обогнули Раковый мысъ, и въ распадкѣ съ юга на сѣверъ показались хижины пресловутаго Петропавловскаго порта, крытыя травою, не исключая дома Начальника Камчатки. Ближе къ берегу стояла, крытая тесомъ, низменная церковь, но въ такомъ еще среди самаго распадка углубленіи, что едва можно было отличить ее отъ хижинъ обывательскихъ. При видѣ зданій у меня выкатились слезы, жгучіе, какъ будто предвѣщавшіе мнѣ особенное горе въ этой пустынѣ.....

На средину Губы подплылъ офицеръ въ шлюпкѣ и просилъ меня отъ имени Начальника Камчатки со всемъ семействомъ къ обѣду. Тутъ же начались салюты Порту изъ пушекъ съ нашего судна и отвѣтные съ полуразрушенной Портовой батареи. Въ 12 часовъ «Елисавета» стала на якорь, мы сошли на берегъ, и первымъ долгомъ моимъ было войти въ невзрачный Петропавловскій Соборъ помолиться. При вступленіи въ церковь мнѣ вообразилось: не на Охотской ли я дорогѣ? На полу стояла дождевая вода, и сверху падала на головы. Стѣны церкви ни снаружи ни снутри не были ничѣмъ прикрыты, и образовавшіяся широкія трещины въ бревнахъ внутри храма производили мрачное непріятное впечатлѣніе. Въ олтарѣ на горнемъ мѣстѣ, въ замѣнъ стеколъ, растянута была парусина. Но что всего куріознѣе, въ храмѣ — въ Камчаткѣ не было печи. Все это объясняли мнѣ неимѣніемъ средствъ къ лучшему устройству храма. Однакожъ въ послѣдствіи времени Богъ помогъ мнѣ, Ему благодареніе! опровергнуть это мнѣніе дѣломъ.

Изъ Собора пришелъ я съ семьею къ Начальнику Камчатки, давно знакомому Аркадію Васильевичу Голенищеву. Все портовое населеніе было приглашено къ обѣду. Первымъ вопросомъ его, къ которому приникли слухомъ всѣ окружавшіе, было: а что? къ намъ, говорятъ, будетъ Генералъ—Губернаторъ? Поводомъ къ этому вопросу служило то, что когда я предъ выѣздомъ изъ Иркутска былъ у недавно прибывшаго сюда, на мѣсто Лавинскаго, Генералъ-Губернатора Сулимы, для отдачи ему прощальнаго визита, онъ пригласивъ меня сѣсть и выслушавъ отъ меня о разнообразіи путей въ Камчатку, проговорилъ: я съ вами еще увижусь, я въ ней побываю; по Ленѣ, значитъ, плыть спокойно; на верховой лошади по охотской дорогѣ ѣхать умѣю, а тамъ подъ парусами мое дѣло! — Этотъ разговоръ въ Иркутскѣ еще передалъ я Шелихову, а онъ, предваривъ меня пріѣздомъ въ Охотскъ, навелъ тамъ страшный переполохъ на предержащихъ властей, пока я не успокоилъ ихъ тѣмъ, что обѣщаніе Сулимы побывать въ Камчаткѣ былъ только комплиментъ мнѣ отъѣзжающему. Видно, что при входѣ нашемъ въ Петропавловскую Гавань командиръ нашъ успѣлъ передать это офицеру, подплывавшему къ намъ съ приглашеніемъ отъ Начальника на обѣдъ, а офицеръ поспѣшилъ сообщить Начальнику, сдѣлавшему мнѣ прежде всего объ этомъ вопросъ, въ которомъ, какъ я замѣтилъ, было не одно простое любопытство, а проглядывала тревога. Я успокоилъ вопрошающаго и сущихъ съ нимъ тѣмъ же что говорилъ охотскимъ. За обѣдомъ бросалась въ глаза одна личность. Если наблюденіе физіономистовъ похоже на правду, что каждый человѣкъ имѣетъ въ обличьѣ сходство съ какимъ нибудь животнымъ, то эта личность много походила на кошачью. Къ ней, называя ее иностраннымъ именемъ, часто обращался Начальникъ съ вопросомъ: можно ли дѣтямъ дать вина? Кошачья личность, подтирая безпрестанно бѣлымъ платкомъ слезу, катившуюся изъ маленькихъ красноватыхъ глазъ во свидѣтельство застарѣлаго служенія Венерѣ и Меркурію, отвѣчала гугнивымъ голосомъ: чѣмъ больше, тѣмъ лучше. Не безъ причины эта личность сей же часъ произвела во мнѣ отвращеніе, никогда неизгладившееся. Послѣ узналъ я, что она была причиною и орудіемъ темнаго дѣла въ Охотскѣ, о которомъ упоминалъ я, когда говорилъ о барыняхъ въ видѣ ангеловъ носившихъ демонскія души, и еще довершила, если только тѣмъ кончила, чорныя дѣла въ Иркутскѣ, при выѣздѣ изъ Камчатки. Послѣ обѣда не зналъ я, куда главу приклонить; выискался одинъ добрый священникъ отецъ Василій Сизой, теперь покойный, награди его Господи царствіемъ небеснымъ! который пригласилъ меня въ свою тѣснинькую хижину, буквально набитую собственною его семьею. Дня черезъ три Аркадій Васильевичъ отвелъ мнѣ квартирку, очень неудобную, но единственную въ Портѣ, отвелъ, не по долгу, а изъ милости, которая поставила меня въ постороннюю зависимость, такъ какъ собственной квартиры при 3—4 домахъ обывательскихъ, и среди 60 хижинъ матрозскихъ нанять мнѣ не было никакой возможности (1).

(1) Не только для духовенства, да и для Духовнаго Правленія не было помѣщенія. Оно было пріючено въ одной изъ комнатокъ Училища, находившагося подъ вѣдѣніемъ Начальника Камчатки.

Къ тому не забыть мнѣ, что найдя въ отведенной мнѣ квартирѣ однѣ черныя стѣны, за неимѣніемъ стола и стульевъ долженъ я былъ съ семьею, по обычаю кочевыхъ племенъ, сидѣть на полу на дорожныхъ ящикахъ, и одинъ изъ этихъ обтянутыхъ кожею ящичковъ служилъ при обѣдѣ и ужинѣ вмѣсто стола. Пища готовилась для варенія буквально на полу. Подъ такими-то впечатлѣніями началось мое служеніе въ Камчаткѣ (2)!

(2) У кого явилось бы желаніе прослѣдить за моимъ управленіемъ, тотъ воленъ прочитать въ Трудахъ Кіевской Дух. Академіи статью «Историкостатистическое описаніе Камчатскихъ церквей», или получить отъ меня эту же статью въ особой брошурѣ за 50 к. съ перес. Прот. Громовъ.

Протоіерей Прокопій Громовъ.

 

И моя искренняя благодарность.

Воспитанники Подольской семинаріи Высшаго отдѣленія почтили меня двумя благодарственными посланіями отъ 8 декабря прошедшаго, и отъ 13 марта настоящаго года за нѣкія приношенія въ ихъ товарищескую Библіотеку. Радуюсь, старчески радуюсь видя въ этихъ посланіяхъ и умъ развитый, и сердце согрѣтое, и отвѣчающую тому и другому деликатность. Съ своей стороны искреннѣйше благодарю г. г. воспитанниковъ Подольской Семинаріи за порадованіе и за вниманіе.

Иркутскій Каѳедральный Протоіерей Прокопій Громовъ.

 

(OCR: Аристарх Северин)