Литературныя замѣтки.

(Якутскіе разсказы Вацлава Сѣрошевскаго (Сирко).

«Сибирскiй вѣстникъ» №31, 15 марта 1895

Интересъ, проявляемый за послѣднее время въ Сибири и ея далекимъ окраинамъ, породилъ за собою цѣлую литературу въ видѣ научныхъ изслѣдованій, статей, очерковъ, разсказовъ и даже бѣглыхъ путевыхъ замѣтокъ.

Каждый изъ авторовъ всѣхъ этихъ «литературныхъ новинокъ» о Сибири и ея окраинахъ при изданіи своего труда претендовалъ, безъ сомнѣнія, на сообщеніе новыхъ свѣдѣній, оригинальность и новизну освѣщенія «сибирскихъ вопросовъ», или же — художественность изображенія бытовой жизни описываемаго раіона. Но на дѣлѣ не всѣмъ удалось достичь намѣченной цѣли: большинство всѣхъ этихъ очерковъ и разсказовъ о Сибири и ея окраинахъ — ординарны, неуклюжи и безсодержательны. Счастливыя исключенія, гдѣ бы дѣйствительно предлагалось читателямъ что нибудь новое и болѣе или менѣе умѣло, занимательно и художественно написанное, — хотя и рѣдки, но они есть. Такъ, напр., мы смѣло можемъ отвести къ нимъ недавно вышедшіе въ свѣтъ «Якутскіе разсказы» Вацлава Сѣрошевскаго (Сирко), сравнительно, удовлетворяющіе нѣкоторымъ изъ вышеприведенныхъ нами требованій.

Въ своихъ «Якутскихъ разсказахъ» Вацлавъ Сѣрошевскій является въ большей степени не мудрствующимъ лукаво бытописателемъ-этнографомъ, чѣмъ беллетристомъ-художникомъ въ истинномъ смыслѣ этого слова. Да это такъ и должно быть — художественное творчество, насколько мы могли судить по «Якутскимъ разсказамъ», у г. В. Сѣрошевскаго довольно слабо, языкъ не отличается особеннымъ богатствомъ и оригинальностью поэтическихъ образовъ. Вслѣдствіе этого, поэтическая струнка, прорывающаяся почти во всѣхъ разсказахъ г. В. Сѣрошевскаго, какъ то совершенно теряется и не производитъ того чарующаго впечатлѣния, какъ, напримѣръ, произведенія «Лѣсъ шумитъ» В. Г. Короленко, «Абаканская Степь» г. Елпатьевскаго. Однако, при значительномъ отсутствіи художественнаго элемента «Якутскіе разсказы» г. В. Сѣрошевскаго имѣютъ свой особый и большой интересъ и значеніе въ другомъ отношеніи. «Якутскими разсказами» г. В. Сѣрошевскій раскрываетъ передъ нами своеобразную жизнь далекой, якутской окраины и ея обитателей. Природа («Осень»), нравы обитателей, ихъ религіозное и общественное міросозерцаніе («Въ жертву богамъ» и преданія: «Разбойникъ Маньчары», «Покореніе Колымскаго края», „Великаны Ледовитаго океана») въ разсказахъ г. В. Сѣрошевскаго обрисованы, сравнительно, настолько живо и наглядно, что при чтеніи получается достаточное впечатлѣніе и представленіе объ Якутской окраинѣ и ея обитателяхъ.

Для иллюстраціи же всего высказаннаго нами мы позволимъ себѣ остановиться на двухъ слѣдующихъ разсказахъ: «Украденный парень» и «Хайлакъ», представляющихъ собою особенный интересъ.

Въ первомъ разсказѣ «Украденный парень» передъ глазами читателей цѣлая портретная и картинная галлерея, по нашему мнѣнію, типичныхъ бытовыхъ картинокъ и представителей Якутской области.

Прежде всего, изъ цѣлой группы якутовъ, сгруппированныхъ въ разсказѣ авторомъ, передъ взоромъ читателей обрисовывается милый, симпатичный образъ якутской дѣвушки Ани, мастерицы, пѣвуньи, хохотуньи, всеобщей любимицы. «Анѣ 22 года, у нея смѣлые живые глаза, бѣлые зубы, стройная фигура, маленькія руки и ноги, округлыя плечи, крѣпкій, гибкій станъ, свѣжія румяныя губы». Куда не появится Аня — среди молодежи тотчасъ водворяется веселье. Аня смѣется, поетъ, дурачится. Аней любуются, въ Аню влюбляются. Анѣ всѣ молодые парни объясняются въ любви.

Второй портретъ — Кехергесъ, молодой якутъ. Апатичный, лѣнивый, неуклюжій, дураковатый Кехергесъ, это — прямая противоположность Ани.

Но и здѣсь, на далекой окраинѣ, среди дикарей, законы природы вообще и законъ контраста въ частности — остаются неизмѣнными — Аня, эта красавица, умница, живчикъ Аня крѣпко полюбила увальня и дурня Кехергеса.

Любовь этихъ двухъ дикарей — крайне поучительна и романтична. Кромѣ того, она раскрываетъ намъ въ психической жизни «забытаго» якута такія явленія, которыхъ мы и не воображали себѣ или же не хотѣли ихъ признавать за дикаремъ.

Анѣ и Кехергесу не суждено было сдѣлаться супругами — родители Кехергеса сосватали ему нелюбимую имъ дѣвушку по имени Бычу.

Быча — также противоположность Анѣ. Она — обыкновенная якутка, некрасивая, глуповатая, забитая.

Кехергесъ не противился своему браку съ Бычей. Онъ равнодушно смотрѣлъ на всѣ свадебныя приготовленія, столь же равнодушно съѣздилъ со своимъ отцомъ, Тарасомъ, въ городъ, обвѣнчался и послѣ обряда поцѣловался со своей благовѣрной Бычей.

Но иначе отнеслась ко всему этому Аня. Она поступила очень рѣшительно — взяла на цѣлый мѣсяцъ въ плѣнъ бѣднаго Кехергеса.

Дѣло было такъ. На другой день послѣ свадьбы Быча захворала, съ ней приключился «манерикь» *), она начала кричать и метаться. Болѣзнь жены страшно убивала Кехергеса, уже освоившагося съ новымъ положеніемъ мужа. Тогда старый Тарасъ разрѣшилъ Кехергесу на завтра ѣхать пока домой и по дорогѣ завезти Аню, гостившую на свадьбѣ Бычи и Кехергеса.

*) Родъ нервной болѣзни, распространенной среди якутовъ.

Кехергесъ повернулъ было кратчайшей дорогой, желая скорѣе попасть домой, но ошибся въ разсчетѣ — онъ не уѣхалъ дальше Аниной юрты, гдѣ провелъ цѣлый медовый мѣсяцъ. День Аня посвящала труду, чѣмъ и содержала свою старую мать, себя и плѣненнаго возлюбленнаго, а ночь послѣднему, который, лежа цѣлые дни на лавкѣ въ ожиданіи вечера и возвращенія Ани, лѣниво почесывалъ свой жирный подбородокъ. Но вотъ, приходила Аня, «принося съ собой веселье, шутки, пѣсни, а когда всѣ укладывались спать — поцѣлуи и ласки, въ тѣни развѣшанныхъ сѣтей, на постели изъ мягкихъ шкуръ. Когда имъ становилось душно въ тѣсной юртѣ, они убѣгали въ поле, въ лѣсъ, прячась отъ крикливой толпы ребятъ.

— Утони! утони, Пенекъ! говорила Аня, толкая его въ снѣжный сугробъ, — тогда ужъ навѣрное отецъ выпоретъ.

Парень вырывался и пускался въ погоню за нею; проворная, ловкая дѣвушка измучитъ его прежде, чѣмъ дастъ поцѣловать себя въ горячія губы.

Жизнь текла, какъ сонъ, но и на ея ясномъ горизонтѣ Богъ допустилъ показаться тучкѣ — вѣдь, Кехергесъ былъ женатъ и ему необходимо было ѣхать домой. Это иногда мучило его и онъ, боясь побоевъ отца, не разъ пытался юѣжать отъ своей Ани. Но Аня не хотѣла отпускать Кехергеса, она всячески оттягивала разлуку, то пряча уздечку коня, то просила его, глядя Кехергесу въ глаза и обнимая его. Кехергесъ сдавался и опять потекло ихъ счастье.

Но вотъ, однажды вечеромъ, когда всѣ они сидѣли вмѣстѣ, дверь широко распахнулась и нѣсколько человѣкъ вошло въ юрту — это отецъ Кехергеса пришелъ за послѣднимъ. Кехергесъ вскочилъ и остановился, какъ вкопанный.

— Тятя, это она! съ отчаяньемъ воскликнулъ онъ, — она спрятала мою уздечку!

Аня выступила немного впередъ.

— И какъ тебѣ не стыдно! обратился Тарасъ къ Аннѣ. — Если бы твой отецъ былъ живъ, онъ бы тебя...

— Безпутная! Безпутная! крикнулъ отецъ Кехергеса.

Дѣвушка поблѣднѣла и выпрямилась.

— Не ругайтесь! гордо сказала она. — Не кормили вы меня и не одѣвали. Не господа вы мнѣ и не князья... а что сдѣлалъ бы отецъ со мною, о томъ нечего говорить. Ты, Тарасъ, хоть и родственникъ мнѣ и старикъ, чего хочешь отъ меня? Что худого я ему сдѣлала? Вѣдь, онъ не маленькій!.. Хотя вы и богаты — не боюсь я васъ...

— Мы разскажемъ попу твои продѣлки, онъ тебя научитъ.

— Говорите! отвѣтила дѣвушка и презрительно взглянула на гостей. — А ты, Кехергесъ... обратилась она было къ парню, но пораженная — замолчала. Его уже не было.

— Лови! закричали гости и бросились догонять. Тарасъ взялъ узду и одежду Кехергеса.

Опустивъ голову, Аня съ минуту стояла передъ огнемъ, прислушиваясь къ долетавшему со двора крику. Когда голоса стихли и раздался топотъ удалявшихся лошадей, она съ отчаяньемъ крикнула, ломая руки:

— Мама, отняли Пенека, отняли!..

Да не посѣтуютъ на насъ читатели за разсказанную нами исторію и финалъ любви Ани и Кехергеса. Она, по нашему мнѣнію, заслуживаетъ серьезнаго вниманія, какъ ярко обрисовывающая характеръ отдѣльныхъ личностей, такъ и одну изъ бытовыхъ сторонъ якутской жизни.

Мы, русскіе или европейцы, гордые своей цивилизаціей и гуманностью, безъ сомнѣнiя, удивляемся, встрѣчая среди дикарей-якутовъ людей съ такими же чувствами и мыслями, какъ и наши собственныя.

Фактъ существованія среди инородцевъ такихъ личностей, какъ якутка Аня, являющаяся въ своей средѣ, по всей вѣроятности, не единичнымъ исключеніемъ въ корнѣ подрываетъ установившійся въ отношеніи инородцевъ предразсудокъ, что они будто-бы «особые» люди: и тамъ, въ Якутскѣ, такіе-же люди, и имъ, какъ бы они еще дики и первобытны ни были, свойственно все человѣческое.

Это, — аксіома, которую, кажется, трудно не признать. А разъ она признается, то не должно останавливаться на полудорогѣ и медлить. Необходимо въ возможно ближайшемъ будущемъ для всѣхъ этихъ «униженныхъ и обиженныхъ» инородцевъ, являющихъ, однако, въ себѣ задатки для здороваго развитія, — создать болѣе благопріятныя условія жизни, при которыхъ бы они могли съ успѣхомъ достичь своего полнаго развитія и процвѣтанія какъ въ умственно-нравственномъ, такъ физическомъ и экономическомъ отношеніи. Позаботиться объ участи инородцевъ мы, русскіе, обязаны въ силу простой справедливости и человѣческаго отношенія ко всѣмъ этимъ Анямъ, Бычамъ, Кехергесамъ. Все это, конечно, давно слѣдовало бы сознать и осуществить на дѣлѣ. Но, къ прискорбію нашему, приходится констатировать, что и до настоящаго времени все это остается пока только какъ pia desіderia!.. Для облегченія участи сибирскихъ инородцевъ почти ничего не сдѣлано.

Хорошей иллюстраціей разрушительнаго и пагубнаго вліянія уголовной ссылки на сибирскаго инородца можетъ служить одинъ изъ разсказовъ г. В. Сѣрошевскаго «Хайлакъ», гдѣ наглядно и правдиво обрисовывается та роль «Хайлака», т. е. уголовнаго ссыльнаго, какую онъ обыкновенно играетъ въ жизни сибиряка крестьянина или инородца.

Въ одномъ изъ улусовъ Якутской области мирно и счастливо жили супруги-якуты Хобджій и Керемесъ. Теченіе ихъ трудовой и относительно счастливой жизни ничѣмъ не нарушалось. Супруги жили, если не богато, то, во всякомъ случаѣ, зажиточно: имѣли нѣсколько головъ рогатаго скота, значительное количество жизненныхъ припасовъ и т. д. Хобджій былъ очень трудолюбивъ, мужественъ, ловецъ и мастеръ на всѣ руки. Не уступала мужу и Керемесъ — она также была мастерица на всѣ руки и особенно искусно приготовляла „соратъ“ ¹), ежедневное кушанье якутовъ, чѣмъ и славилась на весь околотокъ. И, по всей вѣроятности, эта парочка такъ мирно и счастливо дожила бы до конца своей жизни, еслибы въ ихъ семью не вошелъ «хайлакъ», съ появленіемъ котораго все пошло вверхъ дномъ, семейное счастье разрушилось и въ концѣ концовъ крайне трагически окончилось.

1) кислое молоко.

Дѣло происходило такъ. Однажды Хобджій вернулся домой чернѣе тучи. Вернулся онъ не одинъ, а съ какимъ то чужестранцемъ — высокимъ, рыжебородымъ, бѣлолицымъ. Это былъ «нуча» ²) и «хайлакъ», котораго Хобджiй согласно общественному приговору, (на обязанности якутовъ лежитъ содержаніе уголовныхъ ссыльныхъ, сосланныхъ въ Якутскую область; эту крайне тяжелую повинность они поочередно несутъ на ряду съ прочими общественными раскладками) долженъ былъ содержать у себя цѣлый мѣсяцъ. Опечалились супруги съ появленіемъ у нихъ этого незваннаго гостя, на первыхъ порахъ Хобджій хотѣлъ было хитростью отдѣлаться отъ него, ссылаясь на свою бѣдность, тѣсную юрту и т. д. Но ничего не вышло изъ этого — Костя Хрущовъ, (такъ звали „хайлака“) рѣшилъ поселиться у Хобджія тѣмъ болѣе, что ему сильно приглянулась Керемесъ. Рѣшивъ овладѣть прекрасной дикаркой, развратный „Хайлакъ“ съ первыхъ же дней началъ свое преслѣдованіе Керемесъ. При этомъ все было пущено въ ходъ — и хитрость, и нахальство, и насиліе. Но всѣ усилія были напрасны — Керемесъ не поддавалась и очень ловко всякiй разъ ускользала изъ рукъ развратника. Но это было только до поры до времени. Подкарауливъ Керемесъ однажды въ лѣсу, «Хайлакъ» достигъ, однако, своего. Съ этого момента началась семейная драма: Керемесъ мучилась, но скрывала свой позоръ отъ мужа, а тотъ также страдалъ, заподозривъ въ отношеніяхъ Керемесъ и „Хайлака“ что то дурное. Работа у Хобджія валилась изъ рукъ, онъ ходилъ, какъ въ воду опущенный. Между тѣмъ, все хозяйство быстро пришло въ упадокъ. А «Хайлакъ» становился все наглѣе и наглѣе. Однажды ночью „Хайлакъ“ открыто напалъ на Керемесъ. Хобджій бросился на нахала. Началася неравная борьба. Xобджій защищался все слабѣе и слабѣе, наконецъ, онъ, разжавъ руки, и, брошѣнный Костей, покатился съ постели, потерявъ сознаніе.

2) русскій.

— Ты, братъ, не смотри на меня, точно съѣсть хочешь, вотъ лучше чайку напейся — говорилъ на утро Костя Хобджію. Я тебя проучилъ немножко, вотъ и все. Да и изъ за чего все это? Изъ за бабы!

Чаша страданій переполнилась и Хобджій пошелъ и пожаловался на «Хайлака» своему князю. Растроганный несчастьемъ Xобджія, князь попытался было увѣщевать Костю.

— А зачѣмъ же ты его жену трогаешь? — спросилъ князь необыкновенно строгимъ тономъ.

— Трогаешь... — повторилъ Костя, передразнивая его, и придвинулся къ нему. — Я мужчина, — крикнулъ онъ,— вотъ и трогаю... и такъ ударилъ кулакомъ по столу, что тотъ затрещалъ, и что то въ немъ сломалось.

Князь поблѣднѣлъ и отодвинулся немного.

— Ты не сердись, — сказалъ онъ ласковѣе, — а скажи, какъ и что... попроси волость... волость, тебѣ не откажетъ и дастъ другую женщину. У этой ужь есть свой мужъ.

— А если я не хочу другой?

Князь замолчалъ и отеръ потъ со лба.

Рѣшено было силой увезти Костю отъ Хобджiя. Утромъ прiѣхалъ работникъ князя. Подождали остальныхъ всадниковъ. Костя, замѣтивъ, что относительно его что то замышляютъ, насторожился. Но случайно замѣченный имъ куль лежащихъ въ углу веревокъ объяснилъ ему все.

— Нѣтъ! Постой-ка! Не я, такъ и не ты! заревѣлъ онъ и, схвативъ топоръ, съ быстротою молніи поднялъ его и подскочилъ къ ужинающимъ. Якуты остолбенѣли. Они смотрѣли на него, не двигаясь съ мѣста, но когда свистнулъ топоръ и, ближе всѣхъ сидящая къ „Хайлаку“, Упача безсильно покатилась на землю, они бросились къ выходу. Однимъ прыжкомъ, какъ тигръ, догналъ ихъ Костя. Керемесъ бѣжала послѣдней. Онъ схватилъ ее и оттолкнулъ вглубь юрты.

Xобджій ходилъ около юрты, какъ сумасшедшій.

— Керемесь! прошепталъ Хобджій, ища глазами жену, — Керемесь!. Гдѣ-же ты?!, — повторялъ онъ въ безпамятствѣ, возвращаясь къ юртѣ. Гдѣ же ты?!. Серебро мое! Солнышко! Между тѣмъ пріѣхали всадники. Они окружили юрту, выломали дверь топоромъ и ворвались во внутрь. На полу лежалъ трупъ убитой Керемесъ.

Изъ зіяющей на груди раны еще струился ручеекъ коралловой крови; цѣлая лужа ея собралась въ углубленiи. Надъ этой ужасной лужей, скорчившись, сидѣлъ «Хайлакъ» и плескался въ ней рукой.

— Масло пахтаю! — сказалъ онъ съ кривой, противной усмѣшкой. Якуты бросились на убійцу.

— Позволь! позволь мнѣ его убить! — молилъ Хобджій, обнимая колѣни князя.

Но тотъ оттолкнулъ его...

Вотъ, какія раздирающiя душу картины наблюдаются порой, съ водвореніемъ уголовной ссылки, въ Якутской области!

Вѣдь Кости Хрущевы, безъ сомнѣнія, далеко не единичны въ Сибири, а равно и подобныя вышеприведенной драмы.

Сибирская пресса переполнена сообщенiями со всѣхъ концовъ Сибири о возмутительныхъ дѣянiяхъ всѣхъ этихъ Хрущевыхъ et tatti quanti... о гнетѣ уголовщины!. И почему именно Сибирь, а не иной какой-нибудь край, долженъ нести на себѣ грѣхи за всѣ остальныя территоріи Россiи?!

(OCR: Аристарх Северин, орфография источника сохранена)